А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

— Я не хочу жить, мадам Помфри.

Женщина вздохнула, на мгновение прикрыла глаза и потерла лоб.

— Я всего лишь человек, а мне даровано столько благ. Магия!

Мадам Помфри подперла рукой подбородок и меланхолично уставилась на сидящую перед ней русоволосую девушку. Хрупкая, как ломкий стебелек, пуффендуйка сжалась на стуле, сцепив руки в замок, и трясущимися губами выговаривала проклятия в собственный адрес.

Исключение учеников из Хогвартса в том масштабе, в каком предполагалось, не могло пройти мимо общественности и внимания Министерства. А потому, все кандидаты на отчисление пока что находились в пределах школы, внося еще больше хаоса в происходящее.

Вспышки «депрессии» вспыхивали то там, то здесь. Полукровки и магглорожденные пытались вешаться, резать себе (и друг другу!) вены, дышать сон-травой, воровать яды у Слагхорна из подвала, но их отлавливали, откачивали и приводили в себя. Лучше им все равно не становилось, а по школе уже начали гулять первые шутки: мол, раз за день никто не предпринял попытки к самоубийству, значит, что-то пошло не так.

Самое страшное заключалось в том, что подобные шутки, будучи крамольными еще неделю назад, сейчас стали почти что нормой.

Мадам Помфри очень устала, но поручение Дамблдора «открыть кабинет психологической помощи» невозможно было игнорировать. Там попеременно дежурили добровольцы, включая Лили Эванс и даже Беату Спринклс. Правда, после того как последняя чуть не довела до суицида одного из слизеринцев, забредших в Больничное крыло за зельем от головной боли, от ее помощи тактично отказались.

— Мадам Помфри, что мне делать? Я недостойна этой силы! – девочка проскандировала фразу с невиданной патетикой и, конечно же, переиграла.

Медсестра удивленно уставилась на «пострадавшую», а после громко и витиевато выругалась.

— Опять уроки прогуливаем?! Да что ж это такое! Живо на занятия!

— Но я страдаю!

— Так займись работой! И времени на страдания не останется!

Дверь за взъерошенной и раздосадованной пуффендуйкой гневно захлопнулась, но не прошло и пяти минут, как в нее постучались снова. Мадам Помфри недовольно оглянулась и только облегченно выдохнула – Лили Эванс она была рада всегда.

— Что-то случилось, золотце?

Лили замялась:

— Эм-м… В общем, Джеймс… Он снова с лестницы упал.

Щеки Лили залились румянцем под проницательным взглядом мудрой Помфри.

— А может быть он, на правах старосты, решил, что может безнаказанно линчевать слизеринцев? – мадам Помфри нехорошо прищурилась.

— Мне он сказал, что упал с лестницы, — твердо произнесла Лили, полностью заходя в палату и закрывая за собой дверь.

Зеленые глаза озорно блеснули, свет факела встрепенулся и ровно лег на отливающие медью волосы. Медсестра ненароком залюбовалась и мысленно посетовала на то, что столь прелестные девушки достаются таким смутьянам, как Джеймс Поттер. Впрочем, в глубине души она относилась к Джеймсу, как к племяннику – нечто среднее между родным сыном и отпрыском лучшего друга.

— Мне немножко, — Лили расценила молчание Помфри по-своему, и уверенности в ее взгляде снова поубавилось. – Он несильно… упал.

Мадам Помфри покачала головой и удалилась отыскивать лекарство в закромах. Когда ее тяжелые веские шаги затихли за дверью, Лили воровато огляделась и, словно тонкая проворная выдра, скользнула к соседнему шкафу. Оборотное зелье, предназначавшееся Сириусу, ждать не могло.

Когда Лили, поминутно извиняясь и улыбаясь как-то особенно виновато, вышла за дверь, мадам Помфри-таки заподозрила подвох. Но проверять было лень, а в потайном шкафчике пряталась бутылочка шоколадного ликера, да и Флитвик обещал заглянуть к вечеру…

Пожалуй, ингредиенты она все же проверит потом.

* * *

— Это правда? Это не твои пьяные бредни и не результат обморожения мозгов? – сощурился Джеймс.

В мальчишеской спальне было сумрачно, в раскаленной печке, стоявшей по центру комнаты, тлели угли, а парни разместились на неубранных кроватях – без стеснения закинув ноги в тяжелых ботинках прямо на белоснежные простыни.

— Я же сказал! – Блэк ударил себя кулаком в грудь. – Я дал тебе слово, что с родителями все в порядке!

Джеймс скрестил руки на груди, продолжая парализовать Блэка взглядом. Калейдоскоп последних событий слепил разноцветьем красок и оттенков. Готовилось выступление Дамблдора в министерстве магии, а вместе с ним и отчисление невообразимого количества учеников. Джеймса скоропалительно перевели в должность старосты, и он до сих пор не мог понять, как можно снимать баллы со своих за то, что те ненароком подожгли пижаму Филча? Да и ночное отсутствие Блэка, налет пикси, самоубийство гриффиндорки…

Все это было совершенно немыслимо и странно. Поттер пытался уложить кусочки событий в одну цельную картину, но получался лишь огромный ворох из обрывков, друг к другу не подходящих. А теперь еще и Сириус – лучший и бессменный друг – клянется, что все в порядке, отказываясь делиться с Джеймсом информацией. Да так, будто у него в первый раз не встал рядом с девушкой, и он боится в этом признаться.

Джеймс крякнул и тяжко вздохнул.

— Пусть так, — неохотно сказал он. – Возможно, ты говоришь правду… – И уставился на Блэка взглядом «Ну рассказывай уже! Что ты ломаешься как девка?».

— Сохатый, кончай дурить, я не предатель и не трус, — ответил Блэк голосом «Я ничего не знаю, иди-ка ты нахрен».

Они помолчали, упрямо глядя друг на друга.

— Нам с тобой идти на дело этим вечером, и я хочу быть уверен, что ты – тот самый Блэк. Прежний и проверенный, — попробовал надавить Джеймс еще раз.

— Я – тот самый Блэк. Прежний и проверенный, — монотонно повторил тот самый, прежний и проверенный Блэк. – А не то что? С Эванс пойдешь? Неужто уже сработался?

Джеймс скривился и замотал большой головой, так что очки упали и запрыгали по полу неуклюжим стеклянным звоном. Ремус, закутанный в одеяло и мирно посапывающий на своей кровати, проснулся, завозился и наконец оглушительно чихнул.

— У меня не было выбора. И, я тебе скажу, принимать в команду девчонок… — Джеймс мученически вздохнул, призывая очки обратно на нос. – Это не по мне. Дело превращается в один большой курятник, в котором летают пух и перья, а толку нет.

— Там летали пикси, — фыркнул Сириус.

Он посмотрел на дорогущие антикварные часы на своей руке и, спрыгнув с кровати, начал облачаться в черно-белый костюм. В таких либо хоронят, либо женятся, как сказал Джеймс.

— Пикси, да… — Поттер осклабился. — Возглавляемые МакГонагалл.

Сириус уставился на Джеймса нехорошими глазами, предостерегая друга от дальнейших выпадов. Но Джеймсу было плевать – он откровенно забавлялся, накручивая на палец длинный золотой шнур от балдахина.

— Говорят, она здорово потрепала тебя, старик. Кто бы мог подумать, что старая добрая Мэгги сделает из тебя обед для разноцветных мух.

Сириус пожевал губу, прикидывая что-то в уме, и без зазрения совести использовал беспроигрышный прием.

— Говорят, ты стал старостой, — сказал он. Лицо Джеймса вытянулось, а через мгновение пошло пятнами. – Я просто хочу сказать, Сохатый, что одним только своим присутствием я оказываю тебе честь. То есть, ты же понимаешь, разговаривать со старостой – это как-то не комильфо.

— Ах ты ж, сукин сын! – вспылил Поттер и замахнулся на Блэка палочкой, но тот со смехом отскочил.

Ремус что-то промямлил со своей кровати, но остановить потасовку был не в состоянии. Сириус, перепрыгивая с кровати на кровать и чуть не наступив на Ремуса, смеялся, а Сохатый безжалостно палил в него всеми известными ему заклинаниями, но все никак не мог попасть.

Дверь приоткрылась, внутрь скользнул холодок, а вслед за ним раздался не менее промерзший голос Эванс.

— Прекратите оба! – властные нотки в нем как-бы намекали, что еще через пару лет девушка превратится в достойную мать и жену, а Поттер – в подкаблучника.

Она важно прошествовала в комнату, прижимая к груди флягу с драгоценным зельем. После участия в шалости с пикси Лили вообще приобрела немалую долю уверенности в себе.

— Лилс, он просто выводит меня из себя этой своей мерзкой наглой рожей, — недовольно проворчал Поттер, зорко наблюдая за Блэком, готовый в любую секунду отразить встречное нападение.

— Если помнешь или порвешь его костюм, придется потратить уйму драгоценного времени на его восстановление. Сшить такую дорогую ткань магией ничуть не просто! Прощание с Абраксасом начинается уже через три часа. А ведь надо еще…

— Все будет в порядке, — подал голос Ремус с дальней кровати, стремясь прекратить наконец весь этот шум и гам.

Он болел какой-то особой простудой, падкой только на оборотней, и чувствовал себя кошмарно. Поначалу порывался пойти с ребятами, но те быстро напомнили ему, что среди гостей на приеме в Малфой-мэноре могут оказаться оборотни. А эти парни быстро учуют незнакомого волка, и это сорвет все дело.

Лили оглянулась в его сторону, оглядела большой грустный комок из одеял и простыней и смилостивилась.

— Они справятся, — Ремус опечаленно шмыгнул носом.

— Гнусаво сказал он, — фыркнул Джеймс и кивнул головой на флягу в руках Лили. – Все готово?

Лили коротко кивнула. Блэк элегантно стряхнул с пиджака налипшее перышко, поправил манжеты рубашки с бриллиантовыми запонками и подозрительно оглядел туфли на предмет пятен.

— Я удовлетворен, — кивнул Блэк.

— А я-то думал, что ты говоришь своим маленьким шлюшкам после того, как они тебе дают?

— Джеймс!

— Извини, Лилс, я забыл о твоем присутствии, — безо всякой вины в голосе фыркнул Поттер. Конечно, не забыл. И конечно, не удержался от маленькой провокации. Ведь она так мило злится…

Лили, минуя Джеймса, без слов протянула Сириусу фляжку:

— Не забывай пить каждый час и не попадись, — ее руки подрагивали от волнения. Она уже почти была готова дать задний ход и отменить всю операцию. Джеймс почувствовал это и легонько приобнял Эванс за плечи, прошептав ей на ухо нечто очень милое и крайне пошлое. Лили зарделась, но расслабилась.

— Как скажете, леди, — Блэк учтиво наклонил голову и, хорошенько тряхнув флягу, сделал короткий глоток для проверки. Стоит отдать ему должное, он почти не поморщился.

Самоуверенный взгляд, гордая осанка, сильные и властные движения рук потекли, теряя свою привычную жесткость. Движения стали чуть более плавными и змеиными, волосы стремительно отрастали, белея на глазах – казалось, Блэк старится и седеет.

Но нет – мгновение позже, и безупречный Люциус Малфой, чуть повыше ростом и поуже в плечах, воздвигся над ребятами.

— Господи, — по-маггловски помолился Джеймс, — ты так похож на него, что я хочу тебе врезать.

— Но-но! – Сириус погрозил ему пальцем. – Этому телу предстоит очень трудный день. Вернее, ночь. Костюм сидит нормально?

— Да… — Лили мотнула головой, приходя в себя. – Только немного подправлю брюки и пиджак. Вот так. – Она колдовала, наверное, с пять минут, меняя костюм то так, то эдак, пока результат ее не устроил.

— Мы выдвигаемся сейчас?

Произнесенные слова упали холодным снежным комом, разом поубавив уверенности у всех присутствующих. Ремус примолк, перестав шмыгать носом, а у Лили на глаза начали наворачиваться слезы. Джеймс мигом сообразил что к чему и вовремя перехватил инициативу:

— Карета подана, кусок дерьма, — гаркнул он. – О, простите, ваше величество!

Нарастающее напряжение спало, и все тут же рассмеялись — немного натянуто, но со вполне искренними улыбками. Сириус беззлобно съездил другу по макушке и, распахнув ставни, легко вскочил на подоконник. Большая расписная коробка, кои так любила Вальбурга, запряженная фестралами, парила прямо перед гриффиндорской башней, покачиваясь от порывов предгрозового ветра. Блэк отворил дверцу, вспрыгнул на знакомую подножку и скользнул внутрь. Джеймс же поколебался секунду и последовал за ним.

— Чувствуя себя суженой-ряженой. Будто на смотрины меня везут.

— Джеймс!

Парень высунулся из кареты. Его доброе смеющееся лицо выглядело очень потешно на фоне резного окошечка, украшенного золотистыми разводами, но Лили было не до смеха.

Она высунулась ему навстречу из окна спальни, сморгнула предательские слезы и легко прикоснулась губами к губам Джеймса. Секундой позже он крепко обхватил ее за затылок, чуть оттягивая назад рыжие волосы, и впился в сладкие губы, ничуть не стесняясь чужого присутствия. Сириус и Ремус тактично молчали, разглядывая кто пол, кто потолок.

Лили опомнилась, лишь почувствовав легкий укус и соленый горячий привкус на нижней губе. Не успела она возмутиться, как Джеймс легонько оттолкнул ее назад, в спальню, подмигнул и скрылся в карете. Темно-зеленая шторка с едва слышным шуршанием отделила его от бушующего ветра и раскрасневшихся щек любимой ведьмы.

Карета, покачиваясь в воздушном потоке, плавно набирала скорость и через пару минут полностью скрылась вдали.

— Я так волнуюсь за них, Ремус, — тихо произнесла Лили в пустоту, но ветер со свистом рассек ее слова и разметал волосы.

— Все будет в порядке, — буркнул себе под нос Люпин и высморкался. – Они справятся. Потому что, если нет… — его взгляд стал печально-серьезным. – Мы вряд ли их больше увидим.

Лили вздрогнула.

* * *

В тонких похудевших руках Эрики Малфой была колдография, запертая в тяжелой черной раме под стеклом. С колдографии на нее стальным взглядом смотрел муж и робко улыбался единственный сын, тогда ему еще было четыре. Миссис Малфой хотела больше детей, но слабое здоровье едва позволило выносить первенца, что уж там говорить о втором ребенке?

Эрика расправила складки черного полупрозрачного платья и коротко всхлипнула. Она ненавидела темные цвета, чувствуя себя в них старой вороной. Прическа, заботливо уложенная ловкими ручками домових, возвышалась на голове высокой колонной, увитой белыми лилиями. Цветами смерти.

— Вот это ожерелье подойдет вам, тетушка, — ласково произнес женский голос за спиной Эрики.

Тяжелые бусины опутали шею Малфой двойным рядом, и женщина вздрогнула, машинально дотронувшись до них тонкими пальцами. Бусины неприятно холодили кожу и казались насмешкой – они были слишком крупные и вызывающие для Эрики, чьи ключицы выпирали, а тоненькая лебединая шейка выглядела почти карикатурно. Подарок почившей свекрови.

— Прости меня. Я не хотела тебя тревожить. Не в этот день. Не по этому поводу, — фразы выходили рваными. Эрика оправдывалась, но и сама не знала, как это делать правильно.

— Все хорошо, тетушка, — ровная улыбка тронула губы гостьи, проворные пальцы с громким щелчком застегнули круглую застежку, заставляя миссис Малфой вздрогнуть.

— Я не имею права говорить с тобой… Я оскорбляю этим честь мужа, но ты всегда была добра ко мне, — Эрика закусила губу и тут же испуганно посмотрела в зеркало. Идеальный макияж вот-вот мог быть испорчен. – Моя чудесная племянница. Ты не виновата, что моя сестра вышла замуж за магглорожденного, лишив тебя репутации, семьи и богатства.

— Мы не всегда получаем то, чего бы нам желалось. Но это не повод опускать руки, — раздалось в ответ.

— Ты умна и терпелива, — Эрика улыбнулась. Она была не сильна в утешениях, и хладнокровный настрой гостьи приятно напомнил ей о временах, когда за все отвечал муж. – Напоминаешь Вальбургу в ее годы… Я совсем немного застала ее в школе — когда я поступила, она уже была на старших курсах. Бурга умела ждать и умела подать себя правильно. Многие считали ее безобидной, но потом она вышла замуж, и началась ее эпоха… Она так этого ждала.

Эрика склонила голову, вновь проверяя, не помялось ли платье.

— Я очень любила сестру, но раз уж она скончалась от Драконьей Оспы, я не могла потерять и тебя, не так ли? Твой отец… маггл… — на лице Эрики появилось выражение, какое бывает у юных леди, увидевших таракана, — не мог тебе дать всего. Если он вообще мог тебе что-то дать. И твоя фамилия… твоя кошмарная фамилия! Поверь, если бы не Абраксас, я бы постаралась помочь больше…

Девушка за ее спиной холодно улыбнулась, всем видом показывая, как ей неприятна эта тема, но расстроенная Эрика уже не могла остановиться.

— Лорд безусловно оценит твою самоотверженную помощь. Когда узнает, конечно же. Ты помогаешь Северусу в распространении зелья на своем факультете, и это крайне важно – особенно, учитывая сложившиеся обстоятельства. То, что никто не знает твоей истинной фамилии, сейчас играет нам на руку, не так ли?

Холодные бусины болезненно впились в кожу, словно заставляя ее проседать под большим весом. Красивые теплые руки пробежались по волосам Эрики, поправляя выбившиеся волоски и, наконец, опустились на обнаженные плечи женщины.

— Именно так, тетушка, — тихо, вкрадчиво произнес голос над правым ухом Эрики, и та гордо улыбнулась. Кровь своенравных и властных Яксли говорила устами этой малышки. Она далеко пойдет – возможно еще дальше, чем смогла Вальбурга.

Они смотрели друг другу в глаза через зеркало. Обе серо-глазые, с роскошными белокурыми волосами и тонкими изящными чертами лица. Только у сидевшей перед зеркалом женщины был взгляд раненной овечки, а у той, что стояла за ее спиной – одинокой волчицы.

Эрика улыбнулась, когда руки племянницы тепло пожали ей плечи, расслабляя отупевшие от долгого сидения мышцы. Миссис Малфой положила ладонь на руку гостьи и мягко произнесла:

— Как же все-таки хорошо, что ты приехала, Элиза.

* * *

Питер, словно золушка, тоже собирался на "бал". Он тщательно разгладил складки старого коричневого пиджака и критично оглядел себя в зеркале. Эйвери, приславший ему приглашение с пометкой «Отказаться никак нельзя», настаивал на официальном наряде, и сейчас Питер пытался вытянуть из своей одежды все возможное.

Дамблдор обеспечил Петтигрю алиби на эти выходные, якобы отослав будущего одаренного целителя в Мунго в качестве помощника. На деле же Питер отправлялся в Малфой-мэнор для того, чтоб впервые опробовать на себе роль двойного шпиона. Второй попытки у него может и не быть – это он тоже понимал.

Якоб Эйвери обещал познакомить его с наиболее влиятельными господами из чистокровных кругов, ввести его в общество. Конечно же никто не собирался представлять грязнокровного неприглядного Петтигрю самому Лорду, но Люциусу не терпелось проверить гриффиндорца на прочность, и он решил сделать это прямо после Прощального вечера.

Питер не знал, что там думал Джеймс, когда говорил про малфоевское горе, но лицемерный Люциус очевидно даже похороны отца был способен использовать, как предлог для деловой встречи.

Лорд на вечере тоже должен был присутствовать, но после официальной части он намеревался отбыть в колонию Фенрира. Отсутствие Волдыря было Питеру на руку – столь сильный легилимент наверняка без труда проберется в голову обычного мальчишки и поймет, что тот лишь притворяется верным слугой. Или же пытается притворяться.

— Ты готов? – прошелестел опасный тихий голос и вслед за ним в спальню без стука вошел Розье. Он «любезно» предоставил собственные покои Питеру для переодевания.

При виде Питтегрю его лицо вытянулось, а затем скривилось в самой презрительной из своих усмешек.

— Что же… — почти прошептал он, таким низким был его голос. – По крайней мере, ты будешь живым доказательством того, как низко мы упадем, если спутаемся с маггловской кровью.

Питер едва подавил порыв и заставил себя разжать кулаки.

Ночь обещала быть очень длинной.

* * *

Элиза Яксли шла по Малфой-мэнору, не прячась и не скрываясь. Весь третий этаж сейчас был в распоряжении скорбящей миссис Малфой, ее тетки, и Люциусу и в голову не могло прийти прервать молитвы матери по ушедшему мужу. Это было бы очень грубым и непозволительным нарушением этикета, а этикет Элиза, как и любой из Малфоев, зазубрила наизусть.

Конечно же, она с рождения знала, что поступит в Хогвартс.

Конечно же, мать даже обучала ее некоторым заклинаниям.

Конечно же, миссис Киллбрук пыталась воспитать единственное дитя по совести. Но…

Элиза поступила на Пуффендуй и в своем наивном ликовании не могла понять, где оказалась на самом деле.

Гриффиндорцы были честолюбивы, слизеринцы – амбициозны, когтевранцы – необычайно умны. Пуффендуйцы… просто были. Элиза не обращала на этот факт ни малейшего внимания, пока не наступила черная пора, и во время обучения девочки на четвертом курсе ее мать ни настиг главный бич всех волшебников – Драконья Оспа.

Как забавно – ведь он настиг и Абраксаса Малфоя тоже.

Ее отец очень тяжело переживал эти черные дни – ведь у него, кроме жены и дочери, которая большую часть года проводила за многие мили от дома, толком никого и не было. Тем более, он был магглом, и Элиза осталась совсем одна в этом огромном магическом мире, в котором вот-вот должна была разразиться кошмарная война.

В этот самый момент в жизни девушки объявилась Эрика Малфой — внезапно и без предупреждения. Окутала ее ароматом дорогих духов, теплыми драгоценными мехами, платьями и туфельками из лучших бутиков, бесценными украшениями, созданными гениальными ювелирами…

Элиза упала в новый роскошный мир и совершенно потерялась в нем. Единожды, в отсутствие Абраксаса, побывав в Малфой-мэноре, она уже не смогла отказаться от того, что должно было принадлежать ей. В ее жилах текла кровь чистокровных Яксли. Ее мать должна была выйти замуж за Абраксаса, если бы не сбежала с помолвки. И сейчас Элиза могла бы быть женой кого-нибудь из семьи Блэков… А вместо этого она четырнадцать лет прозябала в городке около Лондона, и самой дорогой ее вещицей были крохотные золотые сережки, на которые отец копил целых полгода. Эрика Малфой такие сережки могла перепутать с дешевым бисером и случайно обронить на улице.

Получив с появлением Эрики настоящий шанс, ставший еще более реальным после смерти Абраксаса, Элиза не собиралась его терять. Три года она пресмыкалась перед женщиной, ласково называя ее тетушкой и довольствуясь дорогими подачками с барского стола, которые все равно приходилось прятать ото всех. Три года она взращивала в себе мысль и мечту о том, какой счастливой она могла бы быть и какой счастливой она станет, если будет действовать разумно и правильно. Три года она тщательно изучала уклад и историю чистокровного общества, чтобы потом блестяще и без промедлений войти в свою новую семью.

Элиза Киллбрук-Яксли оказалась очень амбициозной девочкой. А то, что Шляпа не заметила этого вовремя… ну что же, это было ей только на руку.

* * *

…несколько дней до этого, во время налета пикси…

Эмили Паркер выбралась из узкого хода и с наслаждением втянула чистый воздух, не пахнущий сыростью и крысами. Ее мантия посерела от пыли и грязи, и прежде чем ступать в кабинет к самому Дамблдору, стоило очистить ее, дабы не оставить лишних следов.

— Почему мы надеемся, что старичок не заделал ход?

— Я бы не заделала.

— И отчего же?

Эмили задумчиво оглядела факелы, над которыми оранжево трепетал нетерпеливый огонь.

— Потому что нельзя придумать глупее места для хранения трупа самоубийцы, чем кабинет директора. И потому, что он должен был понимать, что экспертиза Министерства Магии, проведенная шестерками Пожирателей, не даст никаких результатов.

— И поэтому он полагается на семикурсников? Типа они додумаются и полезут сюда сами? – Беата фыркнула.

— В этом и заключается вся суть такого неизвестного тебе слова, как «стратегия».

— Он слишком многого от нас хочет.

— Он очень умен, — парировала Эмили. – Это лишь одна из причин. Вторая – более интересна. Тот, кто виновен в происходящем, не может не понимать, что обследование девочки способно предоставить улики.

— А значит, придет замести следы?

— Да.

— А так как Нарцисса со Слизерина, и этот экспонат тоже, то…

— …то он наверняка узнает о скрытом ходе. Будем надеяться, что успели первыми.

— И что Цисси не ведет двойную игру.

Эмили коротко кивнула и сделала знак рукой.

Проем в стене, как и говорила Нарцисса, отъехал в сторону. Выглядело это так, словно Дамблдор специально обточил камень, дабы тот не скрежетал, и девушки смогли беспрепятственно и бесшумно проникнуть внутрь.

В просторном кабинете, заполненном непонятным шуршащим, трепещущим и прыгающим хламом, было тепло и пыльно. Сквозь мутные стекла комнату заливал свет алого солнца, расцветившего облака огненными оттенками. А еще пахло коньяком и терпким горьким запахом мумифицирующего зелья.

Посреди кабинета воздвигся стеклянный гроб, и девочка, лежавшая в нем, казалась почти что спящей красавицей. Если бы, конечно, не странно повернутая шея. Гриффиндорку никто не мыл, не переодевал и не расчесывал – ее тело было запрещено трогать до прибытия министерских сотрудников. А перед Эмили с Беатой стояла задача получить как можно больше информации, оставив как можно меньше следов.

— Так, — Эмили, увидев подопытную, наполнилась сухой научной уверенностью и прошагала вперед. – Необходимо проверить ее кровь на предмет черных чар в первую очередь. Взять образцы на анализ. Посмотреть под ногтями – нет ли грязи или крови – быть может, она боролась? А также проверить эмоциональный фон перед смертью. Если эта стеклянная коробка – та, о какой я думаю, все должно было сохраниться в целостности.

— Я прямо вижу, как через пару лет ты деловито отрезаешь себе руку, а другой записываешь результаты в тетрадь. «Сердцебиение увеличилось, кровь нормально хлещет по стенам, болевые импульсы зашкали…»

— У нас нет времени на твои идиотские шуточки, — Эмили нахмурилась. – Займись ее эмоциями, а я исследую кровь.

Беата пожала плечами так, словно изучала трупы каждый день, и, подойдя к гробу, с громким звоном постучала пальцем по стеклу. Эмили подпрыгнула, со страхом оглядываясь на дверь, но там слышался лишь жуткий гомон и дикое пищание.

— Сдурела?! – прошептала она.

— А вдруг она проснется?

— Идиотка!

— Эта штука, — Беата прищурилась. – Она блокирует мою магию.

— Это особое стекло, — отозвалась Эмили, осматривая ящик в поисках замка. – Все, что в нем находится, остается неизменным.

— Это как с бабочками под стеклом?

— Вроде того.

Защелки нашлись – по две с каждой из сторон. Пятнадцать минут ушло на распутывание чар, еще пятнадцать на дезактивацию сигнальных заклинаний. Паркер нервничала с каждой секундой все больше и больше, а Беата беспечно пыхтела трубкой, развалившись в старом цветастом кресле, укрытом стеганым одеялом.

— Не хочешь мне помочь?

— Никотина надышалась? – Беата постучала костяшками по лбу. – Я и стекло. Стекло и я. Хочешь, чтобы эта хреновина после нашего ухода осталась неизменной, держи меня подальше.

Эмили пыхтела все более недовольно, а когда замки с приятным щелчком открылись, вдохнула так глубоко, что от кислорода закружилась голова. Отлевитированная к стене стеклянная крышка накрыла собой какие-то часовые механизмы, и те мгновенно остановили свой ход, будто время для них больше не существовало.

— Красивая, — с неясной грустью сказала Беата, заглядывая внутрь.

Нежные кудрявые локоны, маленький смешной нос, губы, хоть и посиневшие, но все такие же полные и мягкие… она могла бы стать настоящей красавицей. И какой-нибудь дурак вроде Джеймса Поттера подкатывал бы к ней еще четыре курса подряд.

— К делу, — чем-чем, а сентиментальностью Эмили была обделена с рождения.

Спринклс действовала без спешки, прощупывая фон заклинаний вокруг девочки. Из-под полуприкрытых глаз она с удовольствием наблюдала за Паркер. Сосредоточенная, быстрая и умелая когтевранка не позволяла себе лишнего движения. Все ее действия несли в себе определенный смысл, складываясь в одну длинную логическую цепочку. Никакой неуклюжести, глупых ошибок, дрожащих пальцев или заминок. Будто бы она была создана для всего этого.

И все же это было странно и неправильно.

Беата была человеком непринципиальным, с очень широкими моральными рамками, позволявшими творить ей все, что заблагорассудится, но заниматься обследованием мертвой маленькой самоубийцы – это было уже как-то слишком.

— Не отвлекайся, — буркнула Эмили.

— Мне не нравится то, что я делаю. А когда мне не нравится то, что я делаю, я это не делаю.

— А еще ты никогда не бросаешь дело на полпути.

— Именно поэтому я все еще здесь.

Беата вздохнула и прикрыла глаза, вновь погружаясь в покачивающиеся разноцветные кляксы чужих эмоций. Чернильные пятна страха, синие – удивления, желто-серые – горечи и отчаяния. Капля света, совсем крохотная и почти погасшая. Красные капли сопротивления…

— Есть!

— Хм?

— Она боролась. Ее сознание боролось. Очень неумело, но сам факт доказывает, что малышка повернула шею не в ту сторону не по своей воле.

— Может быть, что-нибудь еще? Из того, что нам неизвестно? — раздраженно спросила Паркер.

— Не язви. Я продолжаю.

А вот и более поздние воспоминания. Серые краски скуки и усталости от вороха домашних заданий, зеленые всполохи радости после общения с шишугами на уроке с Хагридом, прозрачный перламутр – первая влюбленность в… Джеймса Поттера?

— Ей нравился Поттер. Наверное, она даже на него кончала.

— Тебе не стыдно?

— Нет.

Беата вновь закрыла глаза, игнорируя обвинительный взгляд подруги. Ощущения были такие, будто она копалась в чем-то грязном старом белье, но работа — есть работа.

— Я догадываюсь, в чем тут дело, в чем механизм этой дряни, — произнесла она наконец, не открывая глаз.

— А я нет, — Эмили вздохнула, затыкая последнюю пробирку, и та исчезла в недрах ее необъятной мантии. – Но на исследования нужно время.

Шум и пищание за дверью стали существенно тише, и прежняя нервозность вернулась к Эмили, накатывая с каждой новой минутой промедления все сильнее. Когтевранка обернулась на дверь, словно ожидала увидеть там таймер с обратным отсчетом, и неуютно повела плечами.

— Я предлагаю сваливать, — Беата отошла от гроба, обтерла руки о штаны и деловито сунула трубку в рот. Дым пополз по комнате, зрачки Спринклс чуть расширились, и на ее губах заиграла блаженная улыбка.

— Обязательно нужно было обдолбаться в директорском кабинете? – наигранно вежливо уточнила Эмили.

— Когда еще будет такой шанс? — искренне удивилась Беата.

— Действительно.

Эмили взмахнула палочкой, и стеклянная крышка вернулась на место, а стеганое одеяло на кресле расправилось, будто на нем никто и не сидел. Освежающее заклинание дымком окутало комнату, поглощая запах, вырвавшийся из стеклянной тюрьмы, а заодно и тот, что исходил от бывшей трубки Дамблдора. Через пару минут проход за девушками закрылся, и только часы, отстающие на добрых полчаса, хитро цокали большой и малой стрелками.

А Северус Снейп, пришедший всего на полчаса позже, был слишком занят изъятием улик, чтобы заметить эту несущественную деталь.

* * *

— Подведем итоги, — прогнусавил Ремус. Большую неровную горку из пропитанных потом простыней и одеял венчала вихрастая голова с распухшим красным носом.

— Подведем, — кивнула Беата, разбрызгивая прямо перед носом Ремуса какую-то дрянь. – Это от простуды, — милостиво пояснила она.

«Или от меня», — подумал Ремус, чуя сквозь заложенный нос слабый запах аконита.

— В крови не обнаружено и капли магического воздействия, — коротко сказала Эмили. Она не спала несколько ночей, работая в небольшой когтевранской лаборатории, проводя эксперименты один за другим, и стала похожа на женскую версию Северуса Снейпа.

— В эмоциональном фоне не обнаружено магического вмешательства, — пожала плечами Беата.

— Вообще?

— Вообще. Но есть кое-что занимательное.

Две пару глаз вонзились в Беату, пока та намеренно тянула время. Она снова курила, и плотный дым полумагического происхождения оплетал комнату толстыми нитями.

— У этой шутки – чем бы она ни была – интересный механизм действия. Она воздействует на наиболее восприимчивые участки психики. Допустим, если ты, Мохнатик, начнешь ежедневно думать о том, как хреново быть оборотнем, концентрат отчаяния в итоге покроет собой все то хорошее, что с тобой случилось. Ты забудешь о нем, зато будешь накручивать и накручивать себя, пока не двинешься.

— Верно, — коротко кивнул Ремус и без всякого стеснения добавил: — На втором курсе мне не раз приходила мысль о самоубийстве.

— Но ты выжил. В этом виноваты… — Ремус фыркнул, Беата ухмыльнулась, — …как мародеры, так и защитные механизмы твоего сознания. Природа рассчитывала на то, чтобы ты размножался, а не вешался.

— Но эта магия подталкивает к тебе самые черные мысли, концентрирует их и подавляет все хорошее? – догадался Ремус. – Вроде дементора?

— Только оно воздействует очень избранно.

— Иными словами, — сказала Эмили. – Если тебе совершенно безразлично, что ты – магглорожденный, с тобой ничего не произойдет, ведь воздействовать банально будет не на что.

— Верно. — Беата откинулась в кресле, принесенном из гриффиндорской гостиной и пыхнула трубкой. – Строго говоря, нужно просто иметь мозг.

— Почему мне кажется, — едко начал Ремус, — что, будь ты хоть сквибом, на тебя бы эта неизвестная штука не подействовала?

— Да потому, что я люблю себя, дружочек, — елейным голосом отозвалась Беата и улыбнулась Ремусу, как умалишенному.

— А еще она боится боли.

— Но мы же понимаем, — Ремус утер нос платком, — что происхождение волнует очень многих – в меньшей или большей степени. Даже пуффендуйцев – случаев «депрессии» на их факультете в разы больше, чем на остальных.

— Естественный отбор в действии, — отозвалась Беата.

— Твое человеколюбие, как и всегда, не знает равных, — немедленно съязвила Эмили.

Привычная перепалка между Эмили и Беатой напоминала о старых деньках, немного успокаивая — хоть что-то в мире остается неизменным.

— Что будем делать дальше? – подытожил Ремус. — Дамблдор…

— Мы не пойдем к Дамблдору за советом, — отрезала Эмили.

— Потому что мы гордые?

— Нет, — Эмили совершенно не разделяла веселья Ремуса. – Потому что, если его вызовут на допрос в Министерство и применят к нему сыворотку правды, я хочу быть уверена, что хотя бы его мы не подставим.

— Но мы не можем в одиночку даже определить источник воздействия, — возразил Ремус. – Что это? Чары, зелье, проклятый амулет?

Беата задумчиво крутила в пальцах длинных острый карандаш, по инерции стащенный из кабинета директора.

— Это неважно, Мохнатик. Очевидно одно – за этим стоит человек или же группа людей. А так как не один яд не используется, пока к нему не будет найдено противоядие, то…

— Необходимо обнаружить источник, и тогда у нас появится шанс найти и способ исцеления.

— Да.

Они помолчали, раздумывая каждый о своем, и Эмили неожиданно для всех поднялась с кресла:

— Я не могу ждать и надеяться на кого-то, — сказала она. – Не хочу попасть под раздачу.

— И что ты сделаешь?

— Пойду к Северусу.

Холодное шипящее имя упало в воздух и застыло ледяной коркой на сердце.

— Он опасен, — очень мягко, не желая разозлить Эмили, сказал Ремус.

— Я знаю, — Эмили мотнула головой. – Но, кроме того, он единственный, кто наиболее близок к Слизерину и Волдеморту, и с кем я могу поговорить начистоту.

— С ним уже нельзя говорить, — Беата сказала это вскользь, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И, вполне возможно, он более чем осведомлен о происходящем, — добавил Ремус. – И поддерживает это. Ты же помнишь, кто крикнул про оборотня во время нападения на учеников в Лондоне?

Глаза Эмили, темные и упрямые, пронзительно взглянули на Ремуса.

— Я помню, — оскорбленно сказала она. — Но эта зараза может настигнуть Эванс, и тогда у Северуса не будет аргументов. Я не верю, что он предал ее. Он выбрал другую сторону, но не другую девушку. Ты должен это понимать.

Ремус закрыл глаза и устало опустился на подушки. У него не было никаких причин верить слизеринцу, и Джеймс бы уже высказался в весьма нелицеприятных выражениях о том, что он думает о мнении Паркер. Но ведь будь Ремус на месте Снейпа, и друзья поверили бы в него. Несмотря на то, что он сделал, они бы дали ему шанс. А Снейпу никто и никогда не давал шансов. И это, с точки зрения, Ремуса было неправильным.

Эмили вышла за дверь, не утрудив себя закрыть ее плотно, и сквозняк тут же проник в спальню длинными холодными пальцами. Ремус сидел на кровати с закрытыми глазами, вдыхая невкусный, горький от табака воздух и слушал, как мерно пыхтит трубка Беаты.

— Сегодня ты непривычно тиха и даже почти неязвительна, — Ремус взглянул на слизеринку, затем на покачивающуюся от ветра дверь и тоскливо поежился от холода. Беата шевельнула пальцем, и дверь тут же захлопнулась.

— Ничего особенного.

Ремус замер, всей кожей почувствовав, что что-то не так. Была в голосе Беаты непонятная надтреснутость. Так случается, когда человек больше не в силах держать внутри боль, раскрывается незнакомцу, рассказывая о душевных переживаниях будто бы нехотя, не желая тем самым выдавать их значимости.

Беата затянулась, трубка пыхнула снова.

— Что-то случилось? – очень-очень мягко спросил Ремус.

– Да нет… — Беата помолчала. — Просто пару дней назад не смогла сделать Алохомору, — она грубо усмехнулась. — Со второго раза получилось. Наверное, в ту ночь в битве с оборотнями я перенапряглась или что-то вроде того.

Ремус замер. Беата продолжала безмятежно улыбаться.

Если бы это произошло с Джейсом, Люпин бы даже не обратил внимания, но Беата… Он коротко и быстро взглянул на слизеринку – в ее глазах затаился жгучий страх, с которым ей приходилось биться в одиночку.

Спринклс вдруг перевела взгляд и посмотрела прямо в глаза Ремусу, прямо и серьезно.

А затем она спокойно произнесла:

— Я теряю магию, Ремус. И никто, совершенно никто не знает, что с этим можно поделать.

* * *

— Ты страхуешь меня, Джим. Просто страхуешь. Без самодеятельности, без героизма и идиотских выходок.

Сириус и Джеймс плыли по небу в мерно покачивающейся карете, и Поттер не отрываясь пялился в окно – на темнеющие небо, белые звезды и сверкающие вдали молнии.

— Ага, — буркнул он.

— Там будет весь… свет, — Сириус сплюнул прямо на пол, — чистокровного общества, а у этих тарантулов крепкая хватка.

— Что мы будем делать с Малфоем? – Джеймс наконец-то оторвался от созерцания природной стихии. Было очень странно задавать этот вопрос самому «Малфою», сидящему сейчас перед ним.

— Он должен скорбеть в своих личных покоях, и никто, включая домовиков, не имеет права тревожить его без разрешения.

— И ты уверен, что помнишь поместье и способен не просто попасть внутрь, но и ориентироваться в нем?

— Будет прием, — пожал плечами Блэк, и этот жест получился слишком простодушным для его новой надменной личины. – Защита так или иначе будет ослаблена, иначе они просто не смогут пропустить гостей. Люциус скажет прощальную речь, пожмет руки гостям, а после поднимется в спальню пригубить чего-нибудь покрепче и погоревать над отцовским колдо. Ну или сжечь его к чертям. А мы будем рядом и…

— И я временно выведу Малфоя из строя, а ты спустишься обратно в зал. В зал, где скорее всего будут присутствовать мощнейший легилимент, пара-другая десятков паршивых пиявок с волшебными палочками и…

— Ты ли это, Сохатый? – Сириус усмехнулся, намеренно растягивая губы в малфоевской манере. Он просто входил в роль. – Отговариваешь меня от шалости? Я не собираюсь сильно рисковать своей благословенной задницей. Никаких импровизаций, просто потолкаюсь среди гостей, пару раз улыбнусь направо и налево, изучу обстановку. По крайней мере, мы получим список сторонников Волдыря и план действий.

— А еще имя тех, кто травит магглорожденных.

— Да. А Волдырь не станет присутствовать на светском приеме, у него наверняка есть дела поинтереснее – он либо уйдет сразу после прощальной речи, либо придет позже, к началу собрания Пожирателей.

— Еще и собрание. Какая мелочь.

— Оно не начнется сразу. Там же будет весь цвет общества, — Сириус достал сигареты, повертел их в руках и отбросил в сторону — Малфой не курил. – Встреча Пожирателей состоится, вероятнее всего, к поздней ночи, но к тому моменту Малфой продолжит выпутываться из веревок, а мы будем уже далеко.

— Таков план.

— Да.

— Но планы не всегда срабатывают.

— Да.

Джеймс наградил Сириуса долгим тяжелым взглядом и уставился на собственные мозолистые от метлы руки.

Все это было неправильно.

Наказание за их обычные шалости едва ли могло превзойти исключение из школы, но Джеймс всегда знал – никто его не исключит. Факультет станет за него горой, квиддичная команда не позволит себе остаться без талантливого капитана, да и в конце концов – он просто не попадется! И это их негласное соперничество с Блэком, каким бы оно ни было – они оба прекрасно понимали, что у Джеймса власти в Хогвартсе больше.

У Блэка была своя, четко ограниченная территория – дорогого одеколона, красивого секса и лучших девушек. Территория богемы.

И он никогда не лез за ее пределы.

Но как-то так все развернулось и вышло, что неожиданно Блэк взял главную роль в предстоящем маскараде, а Джеймс остался за бортом прикрывать его зад. Это было непривычно, боязно и странно. Джеймс без проблем брал на себя любую ответственность и отвечал же за свои действия и действия тех, кто был в его команде. Но сидеть, как девица, в кустах и трястись за лучшего друга? Хуже не придумаешь.

— Кончай жевать сопли, Сохатый, — Сириус дернул уголком губ.

— Пошел нахер, Блэк, — Джеймс вскинул голову и уставился оленьими карими глазами на лже-Малфоя. – Я просто хочу, чтобы это дерьмо поскорее закончилось, потому что мне, знаешь ли… не нравится быть в стороне.

Сириус промолчал. Карета пошла на снижение, в окошечко начал задувать ледяной ветер, но заговорщики даже не вздрогнули – мысли, что сейчас крутились у них в голове, были холоднее любого ветра.

Подскочив на неровной дороге, карета окончательно опустилась на все колеса и понеслась вперед, подпрыгивая на ходу. Окольная дорога, заросшая старыми деревьями с голыми кривыми ветвями, выходила на опушку леса, за которым воздвигалось роскошный угрюмый Малфой-мэнор.

— Будем тащиться по долбанному снегу? – Джеймс спрыгнул с подножки, тут же провалившись в снег по щиколотку.

Сириус молча развернул сверток, лежащий под сидениями и без слов протянул Сохатому метлу.

— Школьная? – Джеймс скривился.

— Твоя заперта у Филча в подвале, если ты помнишь.

Все было не так и не то. Джеймс придирался к мелочам, понимая, как глупо и жалко это выглядит, но ничем иным унять волнение не мог. Сириус коротко и серьезно взглянул на него сквозь серые малфоевские глаза, и Джеймс притих. Уж кто-кто, а Сириус Блэк метлы терпеть не мог даже побольше Северуса Снейпа. Да и сегодня ему придется куда хуже — по сути, он брал на себя основной удар. Не время ныть.

Джеймс знакомым движением растер руки, подул на ладони горячим дыханием и глянул в сторону густого елового леса. Уже совсем смеркалось и небо, затянутое серым полотном облаков, нависало, тяжело давя на плечи. Гроза гремела вдали, совершенно не собираясь стихать.

— Погнали, — коротко бросил Джеймс и перекинул ногу через древко.

Сладкое ощущение свободы накрыло его с головой, ледяной ветер нещадно хлестнул по щекам, и Джеймс тихонько засмеялся. Тревога отступала, как было всегда, стоило Джеймсу лишь оторваться от земли. Если кто-то, поднимаясь в воздух, чувствовал лишь отчаянный страх, Джеймс Поттер ощущал только одно – теперь он может все.

Сириус за его спиной летел хвост в хвост и против привычки не отпустил еще ни одного едкого замечания, накрепко сжав древко обеими руками.

Небо над головой разорвалось молнией, и рваные облака забеспокоились, тяжелея и проливаясь на заснеженную землю подлым лондонским дождем. Начавшаяся было морось превратилась в проливной ливень, и только водоотталкивающие чары, предусмотрительно наложенные Лили на костюм, спасли положение.

— Все будет правильно, парень, — тихо прошептал Сириус самому себе. – Мы справимся.

Гром в небесах затрясся в оглушительном хохоте в ответ на его слова, снова вспыхнула молния, и лес под ребятами стал контрастно черным, пугающим тугими сплетениями своих длинных ветвей. Впереди хохотал Джеймс, удерживающий метлу только ногами и бесстрашно раскинувший руки в стороны. Он всегда был немного долбанутым, а в особо напряженные моменты и вовсе становился неуправляемым.

Гриффиндорцы не могли видеть длинную вереницу карет, запряженных лучшими породистыми лошадьми и везущих в своих деревянных утробах сливки чистокровного общества. Они не могли видеть и хрупкую красивую девушку в простом белом платье, уверенно шагающую по мраморному полу Малфой-мэнора.

Если у Люциуса и Эрики, облаченных во все черное, был траур, то эта особа праздновала начало новой жизни.

Элиза Яксли вышла на белоснежный, так сочетающийся с ее одеянием, балкон с тонкими мраморными башенками и облокотилась на массивные перила. Молнии дрожали в ее глазах, дождь бил по щекам, но не мог смыть улыбки с ровных бледно-розовых губ.

Скоро настанет ее эра.

Элиза знала это так же четко, как и то, что ее настоящая фамилия – Яксли. Нужно просто совсем немножко подождать.

А потом она получит все.