Wibbly wobbly timey wimey (джен)

Сибилла Трелони семенила, беспрестанно поддергивая спадающую верхнюю шаль, по коридору школы в сторону Выручай-Комнаты. К груди она как ребенка прижимала бутылку хереса. Она шла, и ночью удивительно громко шептали ее бесчисленные шали и звякали разноцветные дешевые четки. Внезапно Трелони остановилась, задрожала всем телом, бусины часто застучали, взгляд остекленел, а бутылки выпали из рук и с громким звоном разбились.

— Он грядет. Один из четверки. Он -...

— Опаньки, кто тут у нас! — привлеченный шумом, Пивз спикировал с потолка на предсказательницу. Рот Трелони он ловко заткнул ее же шалью, в которую она, ничего не замечая, промычала остаток пророчества. Впрочем, что так, что этак, все впустую: рядом не было никого, кто мог хотя бы попытаться истолковать сказанное. Очень, очень жаль, что никого не было рядом: возможно, кое-кто продал бы и душу, чтобы заранее узнать обо всем том, чему положило начало следующее утро.

Летние ночи коротки и проходят незаметно, смотрите, Трелони уже давно оплакала свой херес, и замок становится по-рассветному цветным. Утро начинается... прямо сейчас.

* * *

Салазар Слизерин очнулся... где-то. Где-то на холодном каменном полу. Последнее было, пожалуй, в какой-то мере приятно: если бы хватило сил перевернуться на живот, можно было бы прижаться к камню лбом, надеясь, что холод снимет головную боль. Бесплодные надежды. Казалось, что голова не перестанет болеть, даже если отвалится.

Голова болела очень сильно, так, что любое похмелье по сравнению с нынешней болью было как свеча перед солнцем; сейчас даже думать было больно. 

Слизерин еще немного — или долго, время не оценить — полежал на спине, глядя в незнакомые каменные своды. Он был практически уверен, что не пил. Он никогда не пил, когда занимался магическими исследованиями. Особенно теми, что затрагивали опасные артефакты вроде Арки... Кстати, о ней. 

Арка была рядом, на небольшом каменном постаменте. Вуаль в проходе покачивалась и то ли шептала, то ли тихонько пела от несуществующего ветра. Арка была тут, но само место было совершенно незнакомым, и Салазар, постепенно приходивший в себя, начинал беспокоиться. Даже в таком состоянии он был абсолютно уверен, что это не Хогвартс и не родовой замок.

"Просто отлично, — пауза. Потом. — Где это я? — наконец смог подумать Слизерин. — Я зажег рунный круг вокруг Арки, — здесь он прикрыл глаза, пытаясь прогнать плавающие цветные пятна, и отчаянно попытался вспомнить, а что же было дальше".

Боль потихоньку отступала, и стало возможно думать о чем-то еще... нет, пожалуй, вообще думать. Еще проснулась осторожность и подсказала, что думать лучше в знакомом и безопасном месте, нежели чем непонятно где. Это было очень верно, и Салазар, пошатываясь, поднялся. 

В этот же момент в отдалении что-то протяжно и противно взвыло. Само собой, ничего этот звук не разъяснил и хорошего не принес, а голова, вот же черт, заболела сильнее.

Однако осторожность шепнула: что бы это ни было, надо бы убираться отсюда. Остался только один вопрос: "Как отсюда выбраться?" Самый очевидный способ, что стоило опробовать первым — это портал в свой замок; так обычно зачарованы символы власти глав магических родов.

Салазар повернул на пальце массивный серебряный перстень — родовое кольцо — с черным камнем в нем и прошептал пароль на парселтанге. Полыхнуло синим, и Салазар Слизерин исчез. 

Лишь занавеси арки чуть колыхались, будто рядом кто-то прошел, когда в зал влетели взмыленные сотрудники Отдела Тайн, готовые сначала стрелять, а потом спрашивать. Излишне упоминать, что они уже ничего и никого не нашли.

* * *

Первое, что обнаружил Салазар, когда повернул кольцо — это то, что над залом был развёрнут блок на магические перемещения. Работал блок этот очень грубо: попавшего в магические сети он, в лучшем случае, просто выкидывал обратно. В худшем случае, тоже выкидывал обратно, но уже по частям.

Увы, Слизерин заметил его слишком поздно, и чужие чары уже вцепились в него сотней рыболовных крючков. Он упустил тот миг, когда можно было подпитать перстень своим волшебством, и теперь его судьбу решало лишь то, что окажется сильнее: родовая магия, которой были пропитаны камень и кольцо, или паутина чужих заклятий. 

На один жуткий миг неопределенности Салазар Слизерин завис в пространстве между здесь и там.

Затем редкая удача улыбнулась ему — как станет ясно впоследствии, нехорошо так улыбнулась — и блок, стеклянно прозвенев, разбился и выпустил его. Еще пара мгновений полета по синей круговерти, и вот уже лорд Слизерин прибыл в свой родовой замок. 

Дом, милый дом. В нем и стены помогают: нити магии тут же обрадованно протянулись к Главе Рода, напитывая его силой. Приток волшебства не снял головной боли, но хотя бы поубавил её.

Лорд Слизерин было поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами и вызвать домового эльфа, но застыл, так и не довершив движения. Теперь, когда сознание прояснилось и боль не туманила взгляд, стало совершенно очевидно: поместье было абсолютно нежилым. 

Царила густая, мутная тишина, которая мешалась с полумраком, и вместе с толстым слоем пыли стелилась по полу. Витражные окна были заляпаны грязью, некоторые цветные стекла выпали, и лучи солнечного света метали острые копья на выцветшие ковры. 

Слизерин молниеносно, на одних рефлексах, выхватил палочку и набросил на себя щит, в любую секунду ожидая атаки. Пауза. В темноте коридоров все было тихо. Только сердце застучало немного чаще.

"Отлично. У меня сегодня просто замечательный день", — подумал он, пытаясь насмешкой хоть как-то успокоить себя.

Салазар зажег огонек на кончике волшебной палочки, и белый холодный свет отбросил резкие тени на его суровое, бледное в чуждом сумраке лицо. 

Головная боль отступила куда-то на задний план, будто признавая свою незначительность. Основатель глубоко выдохнул. Где-то снаружи щебетали птицы, и это почему-то превращало всё происходящее в кошмар. Крики, шум боя — с этим было бы лучше, с этим он хотя бы знал, что с этим делать. Но не мирная птичья песня: контраст с нежилым запустением был жуток. 

Лорд Слизерин вскинул голову и, безжалостно давя в себе любые ростки тревожного, жгучего страха, быстро зашагал по коридорам замка. Не прошло и половины минуты, как он понял, что больше не может сдерживаться и перешел на бег. Его ноги оставляли следы в вездесущей пыли. 

Он взбежал по лестнице, все быстрее и быстрее. Мало бы кто смог угнаться за ним в тот момент, но самому Салазару казалось, что он движется необычайно медленно, вязнет в янтарном полумраке как мошка в смоле. Разум, странно холодный, не переставал отмечать новые и новые подробности: завален вход в левое крыло, пусты кольца для факелов, выцвели гобелены на стенах. Эти детали делали окружающее Основателя запустение всё более и более реальным в то время, как замок, родной дом, что помнил маг, становился похожим на далекий сон.

Вот и когда-то знакомый коридор. Тоже весь в запустении. Слизерин остановился перед дубовой дверью, помедлил мгновение, а затем изо всех сил толкнул полуприкрытые створки и шагнул внутрь.

Нет, конечно же, и не могло быть иначе, но до этого Салазар в глубине души, за пределами рассудка продолжал надеяться... Напрасно, конечно же. В комнате его сына никого не было. 

В глаза лорда Слизерина сейчас никто не осмелился бы смотреть, а кто осмелился бы — ужаснулся от нечеловечески холодной, страшной ярости. И, отражая его состояние, вокруг него трещала, брызгала серебряными искрами магия. 

Но его разум не затуманился, и с удивительной отстраненностью Салазар принялся осматривать комнату, надеясь найти хоть малейший след, зацепку, следы борьбы, хоть что-то...

Впрочем, что тут было осматривать?.. За эти два дня, пока его не было, кто-то успел полностью сменить обстановку комнаты, а затем привести ее, как и все поместье, в полнейшее запустение, будто никто не жил здесь сотни лет. Что за страшные чары могли сотворить такое? 

Салазар Слизерин был, мягко говоря, весьма сведущ в темной магии и ритуалах, но даже он не мог вспомнить ничего и отдаленно похожего на чары, которые, не тронув ни одного сигнального заклятия, что оповестило бы его о штурме, сломали мощнейшую защиту замка и затем привели бы его в такое состояние.

Осматривать дом дальше не было никого смысла. Он был абсолютно пуст.

Салазар устало присел на кровать. Как-то механически отметил, что зеленое покрывало кровати тоже выцвело, равно как и гобелены и ковры по всему поместью. Затем, вздохнув, он развеял щит, что всё время поддерживал вокруг себя, и погасил уже не нужный Люмос: через выбитые окна в комнату проникало достаточно света.

"Я найду виновного, — твердо, без малейших сомнений подумал Слизерин. — Найду". 

Его губы скривились в жуткой полу-усмешке, и без лишних слов стало ясно, что после всего виновному Ад — любой Ад, на выбор, хоть Аннвн[1], хоть христианская огненная яма — покажется местом неги и покоя.

Салазар привычно погладил пальцами руны, вырезанные на белой, сделанной из кости палочке. Первая часть этих рун (достаточно известная и легко читаемая) указывала, что хозяин палочки — Мастер Рунной Магии. Но остальная часть рунической вязи, запутанная и искаженная, была доступна куда меньшему количеству людей, только знающим, ибо она гласила, что этот маг — Мастер Темных Искусств. 

— Эй, темный маг, — окликнул его чей-то голос со стороны камина. Голос говорил на английском, отчего Салазар, родным языком которого был англо-саксонский, ничего не понял и принял за начало заклинания. — как ты сюда попал?

Салазар отреагировал молниеносно: еще на словах “тёмный маг” вскочил, скользнул в сторону, одновременно посылая зеленый луч в источник звука. Укрыл себя щитовыми чарами и только затем понял, что в комнате по-прежнему никого нет. Что, уже и голоса мерещатся?

Но нет, из пустой рамы вновь раздался голос: "Эй, я же просто хочу поговорить". 

Салазар прищурился. Язык, на котором говорил голос, был ему знаком и незнаком одновременно. Он в чем-то походил на англо-саксонский, и сказанное едва-едва можно было понять, руководствуясь больше интуицией, чем знанием.

— Ты кто? — спросил Слизерин на англо-саксонском, медленно и как можно тщательней выговаривая слова. Затем добавил тоже самое на латыни: — Tu quis es?

После напряженной паузы голос наконец ответил:

— Портрет, — слово было незнакомым Салазару. — Деррик из рода Слизеринов. 

А вот последнее Основатель сумел понять и с некоторым недоверием (о Деррике он никогда раньше не слышал) перешел на парселтанг. 

— Покажись, — приказал лорд Слизерин тоном, не терпящим возражений. 

Миг ничего не происходило, а затем на темном полотне над камином появился полупортрет юного волшебника, не больше шестнадцати зим отроду. 

Салазар знал, что некоторые маги желали обмануть смерть, вплетая воспоминания о своей личности в портреты и гобелены. Однако никто из художников и на холсте не мог передать человеческого лица и фигуры достаточно реалистично, что уж говорить о изображениях на гобеленах. Коротать вечность уродливым осколком прошлого — невелика радость, и Слизерин не понимал тех, кто избирал этот путь. Впрочем, через несколько десятков лет уже многие начинали молить о смерти. Салазару доводилось видеть портрет одного из таких глупцов, и впечатление осталось самое тягостное.

Но кто бы ни написал это полотно, он был новатором, гением, кудесником: никогда прежде Салазар не видел столь яркой и настоящей картины. Человеческое лицо было отображено совершенно точно, со всеми переходами света и тени, тонкими деталями и подлинными цветами. Такую живопись лорду Слизерину не доводилось встречать даже в поместьях итальянских магов, что сохранили культуру Рима.

Но откуда здесь этот портрет, автор которого так опережает даже мастеров прошлого? Слизерин ничего такого не помнил в своем поместье.

“Впрочем, — саркастично заметил Салазар, — список вещей, которых раньше не было в этом замке, можно протянуть до самого Хогвартса”.

И затем заметил, что раз он начинает иронизировать, то шок проходит, и у него наконец получилось отстраниться, дабы в спокойствии поразмыслить. Ха, спокойствие: на самом деле ярость никуда не делась, лишь замерла на время.

— Так отвечай, темный маг, как ты здесь оказался? — бесцеремонно, со жгучим любопытством в темных глазах, спросил юноша. — И что ты…

— На “вы”, юнец, — оборвал его Слизерин. Он не собирался играть в семью с мальчишкой, который даже умереть побоялся. — И изволь отвечать на мои, — он выделил это слово, - вопросы.

Мальчишка, одетый в какую-то воистину шутовскую одежду — весь в узорах, как женское платье, дублет с дутыми, неуместно большими рукавами и щегольский берет из переливающейся ткани — только обиженно показал язык.

Наметанным глазом Главы Рода и отца Салазар тут же определил, что воспитывали Деррика из рук вон плохо. Да и простейшая осторожность у юнца отсутствовала напрочь: перечить Главе Рода, который весьма и весьма не в духе, не самое здоровое занятие.

Деррик на портрете, приняв молчание Основателя за поражение, принялся, кривляясь, выкрикивать:

— А вот ничего тебе не скажу! Вот тебе, темный маг, теперь хоть лопни, не скажу!

А лорд Слизерин все молчал и, спрятав правую руку за спину, методично, спокойно плел беспалочковые чары. Пока самые простые — лишь те, что позволят увидеть нити магии картины.

Палочкой, конечно, было бы быстрее, но Салазар не хотел спугнуть мелкого нахала. Как уйдет за раму — и ищи-свищи его по всему замку.

— Что, молчишь? Вот и я буду молчать, — впрочем, свое обещание Деррик не сдержал, тут же ломающимся тенором пропев. — Как однажды темный маг хорошо попал впросак…

Языка Салазар не знал, но оскорбительный тон песни уловил. Синие глаза Основателя нехорошо так блеснули, но в остальном его худое лицо оставалось невозмутимым. Хорошо знавшие его люди уже испугались бы за Деррика, но их не было рядом, чтобы помешать.

Блеснула видимая только Слизерину вспышка, и пространство вокруг портрета расцвело многоцветными всполохами волшебства. Свечение это видел один только Салазар, зрение которого изменили чары. Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы разобраться в сплетениях магических нитей.

Впрочем, тут опытному магу хватило одного только взгляда, чтобы понять, что неизвестный создатель портрета оказал ему огромную услугу: привязал портрет к магии замка. А значит, и к родовой магии, над которой Салазар Слизерин, как Глава Рода, имел практически полный контроль.

Проговаривая про себя слова заклятий и осторожно совершая магические жесты правой рукой, Слизерин позволил своему сознанию скользнуть в поток магии замка, а затем аккуратно, ни в коем случае не используя ни крупицы лишней силы, собрал нити волшебства, связывавшие портрет с другими картинами и оборвал их. Деррик оказался в ловушке.

— Наигрался? — резко спросил Салазар, обрывая Деррика. — А теперь изволь отвечать.

И лорд Слизерин поднял левую руку так, что юноше в смешных одеждах стало видно родовое кольцо: серебро и мелкие изумруды, а в центре гладкий, неестественно черный камень Певереллов. Оправа кольца могла меняться, но вот камень — именно к нему было привязано родовое волшебство — камень всегда оставался неизменным.

Деррик, прежде безалаберно не обращавший внимания на кольцо, испуганно вытаращил глаза и метнулся к краю рамы. И еще раз. И еще.

Салазар с каким-то отстраненным интересом естествоиспытателя наблюдал за попытками Деррика выбраться. На его тонких губах заиграла легкая улыбка, первая за сегодня. В общем-то, чужие страдания часто облегчают душевные раны.

Наконец устав по-мушиному биться об раму, Деррик зло спросил:

— Чего вам от меня надо? Я уж думал, что вы все ушли. Ну нет же, вернулись зачем-то…

— О том, кто и куда ушел, мы поговорим чуть позже. А сейчас ответь, что тут случилось?

— Тут, уважаемый темный…

Салазар назидательно поднял указательный палец.

— ...лорд Слизерин, — поправился Деррик, поразительно быстро вспомнивший, как надо обращаться к Главе Рода. — скорее все наоборот. Тут же больше четырех сотен лет ничего не случалось. Ну как раз с тех пор, как умер старый лорд… — он прикрыл глаза, припоминая. — Персиваль. У него только дочери были. Те быстро вышли замуж… Жена умерла, а через год и сам старик Персиваль от удара преставился. А перед тем, как подо... помер, только и успел, что приказать домовику передать кольцо старшей дочери. В роде больше никого не осталось, ну и замок себя сам опечатал.

Похоже, после четырехсот лет заточения Деррику не терпелось поговорить. Но…

“Четыреста лет?! — неверяще подумал Салазар. — Персиваль?”

Он шагнул к выбитому окну и замер от изумления: весь парк зарос деревьями, которые никак не могли появиться за два дня. Четыреста лет… И это только то, что сосчитал Деррик. Сколько же всего было до него?

— Скажи, какой сейчас, — спросил Салазар, изо всех сил стараясь, чтобы голос не отразил обуревавших его чувств. — год?

— Лорд Слизерин, я считал, но могу ошибаться… И зачем вам?

“Я болен, со мной что-то случилось, я болен,” — с исчезающей надеждой подумал Слизерин, все смотря на такие знакомые и чужие места. В деревьях перекликивались птицы, и зеленый плющ лез в окно замка. Салазар, уже зная, что ничего не в порядке, твердо повторил:

— Какой это год?

— Тысяча девятьсот девяносто шестой от Рождества Христова.

И ударом стального молота на Салазара Слизерина вновь навалилась головная боль.

— — — — — — — — — -

[1] Кельтский загробный мир.