Крылатая Тьма (Ramainen duath) (джен)

«Сын мой, как духовное лицо, я вновь должен предупредить, что браниться значит грешить. А как ваш командир, сержант, приказываю приготовить побольше сюрпризов для шипастого сукина сына».

© капитан отец Федерико де Сойя.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch7.mp3

* * *

Она плачет почти беззвучно, боясь даже поднять руки и закрыть ладонями лицо. Неумело, захлёбываясь слезами и что-то бессвязно шепча… впервые в жизни. Она дрожит, и от этого тихо позвякивает цепь, идущая от тяжелого ошейника к гладкому прохладному полу — ни кольца, ни стыка.

Она знает, что здесь нет света, хотя не видит этого — намертво закреплённый на голове металлический обруч не даёт разглядеть ничего, но удерживает глаза открытыми. Очередное издевательство: смотреть, но не видеть… она не знала, какой изощрённой пыткой станет просто невозможность хоть раз моргнуть, сомкнуть веки.

Здесь нет звуков, но тишину ей позволено слышать, сходя с ума от гула крови, бегущей по жилам, нестерпимо-громкого стука сердца и шороха босых ног по полу, когда цепь временами удлиняется — можно даже встать и сделать несколько шагов. А порой она укорачивается настолько, что ошейник сдавливает горло, мешая вдохнуть, и чудовищно тянутся секунды без воздуха.

Здесь не бывает холодно или жарко — прохладный пол, прохладная цепь, прохладный металл тончайшей гибкой туники, которую на неё надели перед тем, как бросить сюда.

Здесь нет времени. Нет ни «завтра», ни «вчера», ни даже «сегодня» — выматывающе тянется бесконечное «сейчас». Она надеялась определять время по визитам тюремщика с едой — но никто не приходил, а когда голод и жажда стали нестерпимыми, в стене рядом обнаружились два рычажка: нажмёшь на один, выпадает кубик синтетической пищи, нажмёшь другой — течёт тонкой струйкой вода. Ещё одно унижение: как лабораторное животное — хочешь есть, нажми кнопку, докажи свою обучаемость.

А один раз в бесконечность приходит он.

Когда-то, поначалу, она пыталась кричать, но в ошейник встроен излучатель, мгновенно парализующий связки при попытке сказать хоть слово.

Она пыталась умереть от голода, и ей разрешили мучиться, но очнувшись от голодного обморока, нащупала на шее имплантат, подающий питательные вещества прямо в кровь. Несколько раз она пыталась разбить голову и умереть хоть так, но тело парализовало, а когда паралич «отключали», начинались такие судороги, что хотелось выть от боли. Иногда бывало хуже — наваливалась слабость, ей казалось, будто медленно, по капле, жизнь покидает тело, и это было страшнее любой боли.

Когда он приходит, её лишают возможности двигаться по собственной воле: всё осознаёшь, но тело не подчиняется сознательному контролю.

Он приходит, когда темнота, тишина и безвременье почти превращают её в безучастное ко всему создание, когда за один проблеск света, за один звук, за самое ничтожное событие не жалко отдать жизнь. Он не даёт увидеть свет, но заменяет его прикосновениями, позволяя её телу крепко, до боли хвататься пальцами за его руку, легонько касается её щеки кончиками пальцев, отчего тянет потереться о его ладонь… тело помнит и делает то, к чему привыкло, а она беззвучно кричит внутри, потому что не может ничего сделать — ни отстраниться, ни ударить, ни даже отползти в сторону и сжаться в комочек.

Он не даёт увидеть свет, но говорит, и от его голоса ей страшно настолько, насколько раньше, безвременье назад, было спокойно и хорошо. Он говорит, и она не может вспомнить потом, каким был его голос: высоким или низким, медленным или быстрым, наполняло его презрение или ужасающая, потрясающая до глубин её внутренней сути усмешка проскальзывала жутким кошмаром…

Она плачет впервые в жизни, потому что в бесконечности «сейчас» поняла, что готова на всё, чтобы это прекратилось. Потому что понимает теперь, что это место сломало окончательно и волю, и гордость, уничтожило понятие о чести, ради которой когда-то она сделала то, из-за чего попала сюда. Она продолжает оплакивать утраченную себя, когда с тихим шорохом открывается дверь.

— Похоже, теперь ты готова. — Пауза, равнодушно: — Можешь говорить.

— Я… — она не узнаёт собственного голоса. — Я… прошу тебя, дай мне…

— Умереть? — холодный смех. — Ты этого не заслуживаешь.

Ужас захлёстывает её: неужели сейчас скажет, что навсегда оставит её здесь, неужели?..

— Нет. Я не оставлю тебя здесь, потому что оставлять нечего. Тебя — уже нет. Но и работать со мною, как раньше, ты не заслуживаешь.

— Но тогда… тогда…

— У тебя есть единственный путь выйти отсюда, и сейчас ты сама скажешь, какой.

«Выйти! Я могу выйти! Не на смерть и не равной… остаётся…»

— Ты поняла, как я вижу. Итак?

«Я могу выйти, и ничего больше нет. Меня больше нет…»

Тихо, безучастным тоном она выговаривает древнюю клятву, над словами которой когда-то смеялась:

— «Без воли, кроме приказа, без действия, кроме должного, без стремлений, кроме воли владеющего мною… я, kaas`aur — безымянная, приму имя, какое пожелает владеющий мною и останусь при нём, пока мне не разрешат умереть».

И склоняется перед черноликим существом в маске, сквозь прорези которой светятся фиолетовым ничего не упускающие глаза, в ритуальной позе rothe(1) — раба.

* * *

По сложившейся традиции, первый экзамен был письменным. Вопреки традиции — комплексным, что стало неожиданностью для всех. Подняв голову от пергамента с вопросами, Гаррет осмотрелся и вздохнул. Сидящая перед ним на третьем ряду девочка, судя по бейджу на мантии — Виктория Фробишер, обернулась и раздражённо шикнула. Улыбнувшись ей, Гаррет посмотрел в другую сторону. Светлая макушка Малфоя выделялась среди темноволосых соседей по столу во втором ряду — ещё более бледный, чем обычно, он быстро что-то писал, лишь изредка поднимая взгляд к большой клепсидре, которую перевернули с началом экзамена. Почему-то Гаррет был уверен, что, несмотря на данные вперемешку вопросы по всем школьным дисциплинам, Драко справится. Сам Поттер — точнее, Ориенс — ответил пока только на самые лёгкие и намертво застопорился на трёх вариантах перевода рунической надписи. Попробуй пойми, как правильно: «...пошёл дорогою сумрачных трав к дому» или «…мрачен он был, идя к дому из трав». Вроде бы, второй вариант — бессмыслица, но и первый не намного лучше. А эпос у гоблинов таков, что ещё непонятно, как будет ближе к истине. Может, это вообще: «…угрюмые травы вели прочь от дома» — Гаррет начисто забыл, что означает вот эта загогулина над третьей и четвёртой рунами «я» и «жилище» — то ли приближение, то ли, наоборот, отдаление одного от другого.

Ещё раз вздохнув и заработав очередной злой взгляд от «Викки», как он называл её про себя, Гаррет решил оставить руны напоследок и перешёл к задаче по трансфигурации, но уже через пару минут понял, что думает далеко не о расчёте трансформации спички в иголку.

Много раз уже он задумывался, чем отличается от других магов, с которыми был знаком, и в этих мыслях было мало приятного. Перерыл почти всю домашнюю библиотеку, пытаясь понять, что позволяет им с братом легко пользоваться тем, что взрослые называют «беспалочковой магией», совершенно не страдая от последствий. Джефф принимал это «как есть» — пообещал брату хранить тайну и выкинул всё из головы, а Гаррету мысли не давали покоя. Каких только теорий он ни придумывал! Вдруг раньше — в прошлом, это было обычным, а сейчас люди слишком привыкли делать всё с помощью палочек, забыв, что можно иначе? Или, может, так умеют только дети, а взрослея, становятся слабее? Но первое не объясняло, почему папа, например, без палочки может создать только «люмос» и «протего» — если бы он просто забыл, то мог бы и больше. Да и потом, недавно, когда Гаррету сделали его основную волшебную палочку, он специально почти полгода делал всё с её помощью, но «беспалочковые» способности слабее не стали, он от них не «отвык». А Джефф до сих пор — уже три года — пользуется «начальной» палочкой, ему это нравится, но когда Гаррет попросил что-то сделать без неё, получилось сразу же. Значит, и он не «отвык»… дело в другом?

А второе… беда в том, что всё равно не с кем сравнивать — Джеффри умел то же, что и брат, других же детей Гаррет почти не знал. А родители уже давно взрослые.

И тут его осенило: Гермиона! Она же не знала о магии, пока два месяца назад ей не рассказали директор Дамблдор и мама, не став дожидаться официального одобрения Министерством и заключения договора! Она не пользовалась волшебной палочкой до того, как неделю назад приехала в Поттер-мэнор, да и купили палочку ей недавно! Нужно просто проверить, может ли Гермиона что-то сделать без неё...

Мелодичный звон, означавший, что две трети отпущенного на работу времени уже прошли, вырвал Гаррета из размышлений. Посмотрев на так и не доделанный расчёт по трансфигурации, он с ужасом понял, что не ответил ещё и на половину вопросов, и лихорадочно начал писать, стараясь успеть как можно больше...

На выходе из зала его ждал Малфой, с каким-то пришибленным видом стоящий рядом с незнакомой девочкой, осматривающей окружающих с видом, будто делает им одолжение, просто находясь здесь. Она небрежно окинула взглядом приближающегося Гаррета и что-то прошептала на ухо Драко. Чуть-чуть поморщившись, тот представил их:

— Алгар, это Дафна Гринграсс. Дафна — Алгар Ориенс…

Девочка вдруг улыбнулась и сделала реверанс, впрочем, не опуская взгляда. Немного обалдев от такого, Гаррет смущённо поклонился — всё это напоминало фильмы о рыцарях, что любила смотреть мама. Дафна выпрямилась и непонятно заявила:

— Не такой уж невежа. А ты говорил: полукровка.

— Я не говорил, что полукровки — невежи! — огрызнулся Драко.

Дафна пожала плечами, и Гаррет решил вмешаться:

— А что ты говорил?

— Что чистокровных с детства воспитывают, как магов и только магов, а все остальные «получают воспитание с примесью традиций магглов», — заметив удивлённый взгляд друга, он неуверенно добавил: — Так отец говорит.

О том, каким тоном отец произносит: «традиции магглов», Драко решил умолчать, потому что обижать нового друга, чья мать была магглорождённой, не хотелось. Вместо этого он спросил:

— Как написали?

Теперь пришёл черёд Гаррета пожимать плечами, пока Дафна заносчиво говорила:

— Конечно же, я написала идеально, как и подобает чистокровной леди!

Мальчики обменялись взглядами, в которых читалось: «ну и зануда!» и разговор заглох сам собой, а вернувшись с недостижимых высот своего эго, «чистокровная леди» обнаружила, что не менее чистокровный джентльмен уже не стоит рядом, а шепчется о чём-то с другом, причём оба нагло её игнорируют. Фыркнув и найдя взглядом подруг, Дафна удалилась.

Тем временем, уже забыв о ней, Драко спрашивал:

— Тебя профессор Снейп привёл?

— Угу. А Дафна — она откуда?

— Родители навязали… у отца какие-то дела с лордом Гринграсс. Союзнические отношения, ты понимаешь.

Гаррет понимал: вихрь безумной активности по имени «Гермиона» у него дома тоже появился не просто так. Кивнув, он решился, наконец:

— Драко, ты извини, что не отвечал на вызовы по зеркалу — я сейчас всё время на виду, а это подарок крёстного, и он просил никому не рассказывать.

— Да ничего. Я пару раз попробовал, а потом подумал, что они просто не работают. Но ты можешь послать мне сову!

— Не могу, — огорчённо сказал Гаррет.

— У тебя нет совы? Ты что, оставил свою дома?

— Не в том дело, Драко. Просто… совы не найдут дом.

Драко выдохнул, с подозрением глядя на друга:

— Мордред! Ты кто, сын министра?

— Ты что, ничего такого! Просто мой папа немного… помешан на безопасности, — врать было неприятно, но лучше уж так, чем сказать: «Мой папа, вообще-то, ненавидит твоего и если бы мама рассказала, с кем дружит его сын…» Конечно, когда-нибудь всё всплывёт, но не раньше, чем мы пойдём в «Хогвартс».

Всё ещё хмурясь, Драко протянул:

— Ла-адно… ты же не спросил, кто мой отец и почему наш Министр Магии лично прощается с ним. А я не буду спрашивать, кто твой отец там, в Германии.

Поражённый, Гаррет уставился на него: да, прямо перед экзаменом он заметил, как Министр Фадж чуть ли не восторженно прыгал вокруг высокого светловолосого лорда, увиденного тогда в «Borgin & Burkes», но точно не мог представить, что Драко сделает такой вывод.

— Ну… что-то вроде того, — с трудом выдавил он из себя.

— Всё нормально. Отец говорит, что у всех должны быть тайны — так жить интереснее.

— Отрадно видеть, что вы понимаете это, мистер Малфой! — раздался от дверей резкий голос, от которого мальчишки подскочили. — Но вам следует помнить, что есть простые тайны, а есть опасные.

Проследив взглядами за выходящей из зала строгой леди в тёмно-зелёной мантии — председателем комиссии — друзья переглянулись, а Драко вновь нахмурился: что профессор МакГонагалл имела в виду?

Обсудить странность уже не успели: появился профессор Снейп, забравший Гаррета и проследивший перед этим, чтобы Драко активировал «многократный» (2) портключ. Снейп явно спешил, так что, попрощавшись до понедельника, они разошлись.

* * *

Трубка пневматической связи «выдохнула» на конторку ещё один свиток и Хефтаг довольно осклабился. Недавно ему выпала честь по заданию Совета Директоров побывать в Испании, так там кланы до сих пор пользуются руническим телеграфом — совсем как на глубинных уровнях «Гринготтс Банка». Нет, он безотказен, конечно, но новое приобретение намного удобнее.

Стоящий перед конторкой клиент поёжился, глядя на оскалившегося гоблина — длинные тонкие губы и острые кривые зубы, характерные для этой расы, отнюдь не располагали к размышлениям о красоте и собственной безопасности.

Придирчиво осмотрев печать на свитке, Хефтаг развернул его и зачитал вслух:

— «В хранилище № 5283-Y содержится триста семнадцать галлеонов, два сикля и четырнадцать кнатов; а также: две золотые чаши, набор серебряных вилок в количестве десяти штук, одна из которых — с двумя зубцами вместо трёх, одна оловянная фляга, пустая», и прочие предметы согласно описи в количестве сорока трёх штук. «Поющего тростника» среди них нет. Не значится этот артефакт и в хранилище вашей дочери.

— Но, но… это возмутительно! Он должен там быть! Я сам положил его туда год назад!

— Посмотрим. Вот ведомость поступления. За последние пять лет в хранилище № 5283-Y поступило четыре предмета: старые напольные часы, кошелёк красного бархата, два неисправных омнинокля. «Поющего тростника» нет.

— Я буду жаловаться! Воры! Как вы смеете! Вы, вы… проклятые нелюди!

Перегнувшись через конторку и подозвав дежурный караул, Хефтаг указал на разбушевавшегося клиента — шестого за последний месяц, кто намеревался обвинить «Гринготтс» в краже собственности и получить причитающуюся компенсацию. И способ выбрал такой же идиотский, как и предыдущие пятеро. Человек, что с него взять? Скудоумие — их общая черта, наряду с глупой неконтролируемой жадностью.

На этом смена Хефтага — обычный плесневый день(3) — заканчивалась. Собрав бумаги и упаковав личный прибор для письма, он уступил место другому и вышел в незаметную дверку позади колонны. Добравшись до зала отчётов, отдал бумаги сегодняшнему хранителю чисел и направился к ближайшей рельсовой развязке, а там двадцать минут — и он дома. Сев на первую попавшуюся тележку и убедившись, что рядом никого нет, вскрыл контрольный рычаг и несколькими движениями изменил путь следования — чтобы проехать недалеко от комнат для секретных совещаний. Им руководило не любопытство, а расчёт: вот уже девять лет, как он застрял в звании клерка второго класса, а какой-то из секретов, если повезёт, позволит ему шантажировать одного из клерков личного класса(4) и получить повышение. Комнаты защищены, но за годы он наметил слабости в магических полях. Жаль только, что подслушать пока не удалось ничего ценного, а на грязных тайнах людей глубже не закопаться.

Подъезжая к месту, Хефтаг замедлил ход тележки настолько, чтобы сделать его почти бесшумным, а в ста длинных шагах и вовсе остановил. Дальше предстояло идти пешком, карабкаясь сквозь узкие строительные тоннели наверх: там, выше рельсового пути, скрывались в глубине камня нужные комнаты. Конечно, клиенты и клерки, принимавшие их, попадали туда иными путями: кто-то, попроще, через гостевые тоннели, кто-то — с помощью принадлежащих «Гринготтсу» домовых эльфов, а особо доверенным клиентам выдавались незаконно созданные портключи.

Кряхтя от усилий, он почти продирался сквозь узкий ход наверх, пока, после очередного изгиба, не осознал, что не помнит этого места. Не может быть… чтобы гоблин заблудился в тоннелях! Дрожа от злости на самого себя, Хефтаг вспоминал, как поднимался сюда: вот здесь прошёл мимо четырёх камней, вот тут был сталагнат, похожий на тётушку Гульфидду — такой же старый и скрюченный, а дальше…

Хефтаг похолодел: дальше он пропустил нужный поворот, продолжил подниматься, и несколькими длинными шагами выше на него обрушилась серая пелена: верный признак проклятия помутнения. Внутренне подобравшись, он попытался спуститься в прежний тоннель, но немного ниже ход перекрывала каменная плита.

Застонав от разочарования, Хефтаг проклинал себя: попасться в такую простую ловушку! Раньше, будучи ещё мальчишкой, он угодил в такую недалеко от сейфов пятого слоя и нашёл истлевшие останки грабителя. Тогда его спас браслет призыва, но воспользуйся он им сейчас, и — прощай, карьера, положение и право на личный офис в глубине. Оставалось одно: выбираться самому, и путь открыт только наверх. Зловещее предзнаменование.

Осторожно поднимаясь, чувствуя, как проклятие давит на рассудок, он уже совсем было решил, что увидит ещё одну плиту, как вдруг над головой разгорелся неяркий синий свет. Что-то мелькнуло в памяти…

Кобальтовые кристаллы очень редки даже на глубинных слоях, а увидеть их так близко от поверхности и вовсе — почти чудо. Но важно не это: в одной из своих вылазок он видел через провал в камне друзу таких кристаллов. Знал, что где-то там скрыта комната для секретных переговоров Совета, но не смог добраться.

Выбравшись из тоннеля на узкую площадку, освещённую синим, прямо над головой он увидел кристаллы, а у ног — тот самый провал. Азарт узнать секреты Совета овладел им — Хефтаг забыл о смерти, да и — может быть, через провал всё-таки есть путь? Поднявшись на ноги, он нашёл в стене выемки — лестница, которой пользовались, когда отсекали комнату от окружающего камня, чтобы защитить от подслушивания. Забравшись по ней, Хефтаг поёрзал, пытаясь устроиться понадёжнее: для применения нейтрализующих защиту артефактов нужно сохранять неподвижность, и достал первый из них.

Спустя часы, как казалось, он увидел с помощью «глаза Муртала» кусочек комнаты: массивный каменный стол и высокое, явно рассчитанное на гоблина, кресло. И никакого света. Пусто! Да и на что он надеялся? Как будто бы его будут ждать!

Вздохнув, Хефтаг уже собрался было спуститься вниз, как взгляд его упал на другой артефакт, тревожно светившийся белым. Значит, рядом есть живые! Снова схватившись за «глаз», перенастроил его и увидел, как сквозь тонкую щель, облачённого в дорогие одежды гоблина. На столе перед тем стоял маленький кубик, сам по себе невидимый, но испускающий видимые через «глаз» лучи — «Тайна камня», редчайший артефакт. Хефтаг от волнения прикусил язык. Значит в кресле — сам Улмарг, Глава Совета!

Осторожно, не опуская «глаз», свободной рукой достал из мешочка и соединил с первым артефактом второй — видеть мало, ему нужно слышать, о чём говорят. Ожидая, пока связка активируется, Хефтаг чуть переместился, заглядывая в «глаз» с другой стороны, чтобы увидеть второго и чуть не свалился вниз от потрясения. Плащ клиента не позволял разглядеть подробностей, но по росту и фигуре было явно — человек! Глава Совета говорит с человеком! Неслыханно! Одна эта тайна, если шепнуть кому следует, могла принести ему всё, о чём Хефтаг так долго мечтал… или погубить навсегда. Не успел он отойти от первого шока, как связка сработала, и Хефтаг услышал голос собеседника Улмарга, что потрясло его второй раз. Незнакомец говорил на родном языке гоблинов, название которого не принято произносить, но который глупые люди называли «абракадаброй» (5).

— ...меня интересует не само золото, а каналы, по которым его можно будет переправлять в неограниченных количествах с сохранением строжайшей тайны.

— «Гринготтс» обеспечит вам это. Ручаюсь своим именем и личной властью.

Этому ручательству, которое могло стоить Главе Совета жизни, Хефтаг уже почти не удивился: ему и так казалось, что мир выбросило под Свет-с-неба. Незнакомец тем временем продолжал:

— Влияние вашей расы на политику в настоящее время не удовлетворяет меня. В ближайшие несколько лет я намерен усилить его.

Что?!

— И взамен вы хотите?.. — чуть искажённым от волнения голосом спросил Улмарг.

— Права выбирать, кого из «властных структур» ваша раса поддержит — тайно и явно — в ближайшие пятьдесят лет.

— С одобрения Конклава родов! — быстро вставил гоблин.

— Разумеется. Итак?

Хефтаг ожидал, что Глава сошлётся на необходимость обсудить это дикое предложение, но услышал ритуальное:

— «Гринготтс» обеспечит вам это. Ручаюсь своим именем и личной властью.

Незнакомец чуть поднял голову и спустя несколько долгих мгновений Хефтаг услышал, как Глава неохотно добавляет:

— …и золотом моего рода — ручаюсь.

Улмарг сошёл с ума? Его род идёт от основателей «Гринготтс Банка», разорись он — и банк потеряет почти всё, ведь это ударит и по другим из Совета!

Незнакомец кивнул и добавил:

— Очень надеюсь, что к нашей следующей встрече вы лучше продумаете вопросы безопасности. Дело в том, что…

Он встал и Хефтаг с ужасом увидел, как узкое «поле видимости» артефакта закрыло что-то тёмное. В следующий миг на его шее сомкнулись сильные пальцы, потянули прямо сквозь камень.

— …нас подслушивают. — Закончил незнакомец, держа перед собой наполовину задохнувшегося гоблина.

Собрав силы и открыв глаза, Хефтаг с безумной надеждой покосился на Главу Совета и увидел, как тот качает головой, прежде чем услышать голос Улмарга:

— Очень жаль. Он был способным работником. — С этими словами гоблин встал с кресла и повторил: — Жаль.

Чувствуя, как пальцы сжались ещё сильнее, уже теряя сознание, Хефтаг увидел перед собой два фиолетовых огонька, успев подумать: «Глаза… у кого бывают такие глаза?»

Вскоре провал в камне под комнатой для секретных переговоров Совета пополнился ещё одним мёртвым телом.

* * *

Колокольчик над дверью прозвенел отрывисто, как всегда, но для хозяина его звук был иным: протяжно-гулким, как ветер в узких ходах лабиринта в старом парке, где Гэррик бегал, будучи ребёнком…

«Старею», — подумал он, закрыв дверь за последним покупателем и пробираясь между пыльных стеллажей, уставленных прямоугольными коробочками — к лестнице в дальнем конце коридора. Когда-то, годы назад, колокольчик, по ободу которого вязью древней латыни записано: «commemoratio», звучал почти набатом, пробуждая и призывая. Потом — его голос совсем затих, словно ощущая страх хозяина, а наутро, в тот счастливый для всех день — стал высоким, искристым, и был таким долго-долго.

«Да, старею», — ещё раз подумал мастер, раскрывая лежащую на столе массивную книгу записей, куда попадали мысли самые разные: по поводу интересного заказа, хорошего табака и вкусного завтрака, а рядом с ними — рассуждения о природе магии запечатления и родовых проклятиях, влияющих на искажение «меток силы», о новых способах обработки дерева и шлифовки камня, о возне воробьёв в пыли посреди улицы и запахе выпаренного сока ольхи, которым, говорят, пропитывают virgas magicas на востоке… сотни мыслей, мимолётных и тягуче-долгих, пойманных и записанных на желтоватом пергаменте, чтобы затем стать — вдохновением, без которого ремесленник никогда не станет творцом.

Обмакнув перо в чернила, он записал:

«Странное сегодня случилось утро: зашёл ко мне не ребёнок, не взрослый, для сына или дочери ищущие оружие, им подходящее, но взрослый, наделённый немалой силой, но не умеющий, по виду его, владеть ею привычно — будто магии обучился в зрелости своей, что почти невозможно.

Удивление было во взгляде его, а на вопросы мои отвечал точно и чётко, словно по писаному. Когда же оружие выбрало его, не восхитился и не успокоился, но засмеялся — глухо и безрадостно, будто тяжесть на себя принимая…»

Прекратив писать, мастер Олливандер вспомнил, что ещё заинтересовало его в странном покупателе: тот не был чистокровным волшебником, не относился ни к какому роду, но уровень силы и количество магических «меток» в совокупности явно говорили, что он не полукровка, не квартерон и уж точно не магглорождённый. Парадокс, который можно объяснить только ритуалом «Кражи тени», но тот не действует так долго — не нужно покупать палочку: для смертника достаточно и заимствованной магии, чтобы уничтожить врага ценой всех жизненных сил. Да и потом, уж маггла-смертника под заклятием подчинения, да ещё после такого ритуала — Олливандер распознал бы сразу.

А ещё этот странный вопрос: «Можно ли стать вашим учеником, чтобы научится делать то же самое?», будто гость не знал, что у мастеров магического оружия не бывает учеников, только преемник. Один.

Потому и так мало мастеров, потому так ценится их искусство, что ему нельзя обучиться — можно только получить в дар. Чувствуя приближение смерти, мастер находит преемника и передаёт ему — память, накопленную им и всеми предшественниками, но память не личную, а ту её часть, что и скрывает в себе тайны создания «проводников силы», оружия магов — палочек, жезлов, посохов… даже древних деревянных кинжалов и каменных метательных стрелок, которые давно забыты.

Приближения своей смерти Гэррик по прозванию «Олливандер», что носили все его предшественники, не ощущал, потому и ответил гостю отказом. Да и не было в том человеке желания создавать — лишь использовать, как во многих и многих.

Дописывая эти строки-воспоминания в книгу, он вспомнил ещё одну странность в облике гостя: вытатуированный на лице крест.

* * *

Сильный запах цветов, в изобилии росших в этой части Гран-Чако, смешивался с типичной вонью человеческого жилища, из всего спектра которой «ароматы» дыма и свежеснятых шкур были ещё самыми приятными. Удушливая жара, несмотря на раннюю весну, свела бы с ума любого новичка, на свою беду попавшего сюда из холодной Европы.

В этом охотничьем лагере новичков не было. Да и лагерем назвать две-три пошарпанные то ли хижины, то ли палатки было сложно — так, место для краткого отдыха между походами. Одна, может, две ночи — дольше тут никто не задерживался, кроме старого гуарани с непроизносимым именем, как-то добывающего в здешней глуши выпивку, сигареты и спички. Его называли: «Скопа» — никто не знал, почему, а сам старик на все расспросы непонятно отвечал, что при Кампо-Виа летал на чужом самолёте…(6)

Высокий человек, прячущий лицо в тени капюшона коричневого плаща, возник в трёх шагах от костра, словно появившись из воздуха. Уверенно направившись к дальней палатке, он прошёл в шаге от старика-гуарани, сделав едва заметный жест рукой, отчего тот уронил голову на грудь и негромко захрапел. На пороге хижины пришедший замер, будто слушая, как шелестит на ветру листва квебрачо, решительно отодвинул в сторону одеяло, служившее входной дверью, вошёл внутрь. Не придавая никакого значения нацеленным на него из темноты волшебным палочкам, он уселся на ближайший обрубок дерева, служивший в хижине стулом, вынул из-за пазухи руку, показывая, что в ней не оружие, а квадратный медальон, после чего спросил по-английски:

— Где ступает пламя?

На конце одной из двух палочек возник слабый огонёк, осветивший лицо её владельца: шрам, косо пересекающий левую бровь и переносицу, твёрдый взгляд тёмных глаз, когда-то рыжие — семейная черта, а сейчас блекло-оранжевые, выцветшие на солнце Бахо Чако брови и борода. Такие же волосы. С лёгким акцентом, словно давно не говорил на родном языке, он ответил:

— Где парит феникс.

— Как увидеть пламя?

— Открыть глаза, — ответил из темноты второй обитатель хижины, помолчал немного и спросил:

— Как вы нашли нас, Дамблдор?

Альбус откинул назад капюшон и только покачал головой, улыбаясь.

Помолчали.

— Для чего мы понадобились?

Перестав улыбаться, Альбус как-то вдруг стал выглядеть старше. Негромко ответил:

— Он вернулся.

Долгая пауза.

— Насколько это точно?

— Я уверен. Пока что он слаб, очень слаб, приборы улавливают только эхо силы, так что достоверно могу сказать только, что он на грани смерти и пытается выжить.

Они не стали спрашивать, сумеет ли Волдеморт выжить — и так понятно, что иначе Дамблдор не пришёл бы.

— Мы вернёмся в Орден?

— Нет. Прибудете в Англию тайно, обоснуетесь в старом убежище — его никто так и не нашёл. Будете ждать. Все будем ждать, потому что сейчас ничего не сделаешь — мне не удалось определить место, где он пребывает.

Братья почти синхронно кивнули. Та жизнь, что они вели, очень быстро учит умению молчать.

— Вот портключ, — Альбус бросил на пол давешний медальон. — У вас три часа на сборы.

Встав, он вышел из хижины, дизаппарировал, не сделав и шага. Братья, оставшиеся внутри, переглянулись и быстро начали собирать немногочисленные вещи. Медальон можно проверить позднее — то, что пришедший не стал передавать его из рук в руки, более прочего указывало на то, что им был именно Альбус Дамблдор, знавший: братья Прюэтт ничего так от него не возьмут. Но перепроверить не помешает. Ещё раз переглянувшись, они привычно отметили, что думают об одном и том же — если это Дамблдор, то, как бы они к нему не относились — Волдеморт должен быть уничтожен. Если потребуется, они умрут для этого второй раз — и скорее всего, на самом деле.

Подняв голову, Фабиан, как в зеркале, увидел на лице брата отражение своей собственной волчьей усмешки. Да, жизнь кончилась тогда — а сейчас началась!

* * *

— Молодой господин Малфой, сэр… — несмело проговорил домовой эльф.

— Что? — рассеянно спросил Драко, не отрывая взгляда от книги, хоть и не видя строк. Мысли его были далеко отсюда…

…по возвращении домой выяснилось, почему отец с мамой так легко дали разрешение сыну участвовать в министерском тестировании. Не будь этого, они нашли бы иной способ удалить его на время из дома, а тут Драко сам дал такую прекрасную возможность — как не воспользоваться?

…по возвращении домой выяснилось, что в крыле особняка, что ранее пустовало, теперь будет жить девочка, которую Драко отныне и впредь должен не только называть, но и считать сестрой. Отец сказал это тем тоном, каким говорил и раньше о вещах или действиях, необходимых для семьи. Слово «необходимость» при этом следовало понимать в самом прямом смысле.

Стиснув зубы, он нашёл в себе силы признать: отец действительно знал его настолько полно, что предугадал: когда всё уже сделано, Драко не будет спорить, не станет требовать права голоса — смирится и примет всё, как есть. Примет её.

Вот останься он дома — споров было бы не избежать. А теперь, что же: он не спорил. Он познакомился с ней, был приветлив и даже улыбался… даже не спросил, кто она и откуда. Для этого придёт время.

Усилием воли Драко заставил себя обратить внимание на слугу, по-прежнему переминавшегося с ноги на ногу в ожидании ответа и повторил:

— Что?

— Молодой господин Малфой, сэр. Госпожа Саи?ф просит рассказать ей сказку, сэр.

— Так расскажи! — нахмурился Драко.

— Прощения прошу, господин, но Тисси не знает человеческих сказок, господин, сэр. Тисси плохой эльф, Тисси потом накажет себя, как прикажет господин, но госпоже Саи?ф не понравились сказки домовых эльфов и Тисси осмелился беспокоить вас, сэр.

Драко хотел уже ответить отказом и приказать не попадаться ему на глаза, но вспомнил, как отец почти приказал ему относиться к девочке, как к сестре. Отец ничего не делал просто так, а это значило, что...

— Веди! — приказал он, отложив книгу на геридон и поднимаясь с «честеровского» дивана.

Первое, что он увидел, войдя в спальню «сестры» — незажжённый камин и огромная кровать с бельём и балдахином тёмно-синего, почти чёрного цвета. Второе — широко раскрытые от страха тёмные глаза под тяжёлыми, совсем не детскими веками. Где-то он уже видел такие, но где?

Не понимая причины для страха, Драко сделал шаг к кровати и увидел, как девочка сжалась под одеялом, потянув его на себя, словно хотела накрыться с головой. «Так, она меня ещё и боится…»

— Привет, — тихо сказал он, стараясь улыбнуться и, не давая новоявленной сестре возможности опомниться: — Тисси сказал, что ты хотела услышать сказку.

Руки, сжимавшие край одеяла так, словно от него зависело спасение жизни, дрогнули и немного расслабились. «Кажется, действует».

— Я знаю не очень много сказок. Какую ты хочешь услышать: про колдуна и его прыгучий горшок, про Зайчиху Шутиху или про фею Фортуну и её волшебный фонтан?

Девочка покачала головой и ничего не сказала. «Почему она молчит? »

— Значит, никакую? Почему?

Молчит. Разглядывая потолок, Драко уже решил уйти — молчание начинало раздражать, как тонкий голосок произнёс:

— Мне их читали. Ты знаешь другие?

Драко знал, но рассказывать ли их? Отец сказал — «относиться, как к сестре», значит, защита выстроена и эту маленькую тайну ей можно доверить — рассказать посторонним не позволят родовые проклятия. Вопрос в другом: как она сама отнесётся к увлечению «брата» маггловской литературой?

Страха в глазах Саиф уже не было. Подойдя к кровати, он дождался, пока эльф придвинет кресло и указал тому на камин, где почти сразу вспыхнуло пламя.

— Я могу рассказать тебе сказку о Бобе, Бонни и животворящей сыворотке, или про мышонка, который полетел на Луну, или про ведьму Сеси, которая влюбилась(7). Но она грустная…

Девочка опять покачала головой.

— Тогда я расскажу тебе о ледяном принце. Хочешь?

— Да!

«Надо же…»

Подождав, пока Саиф устроится поудобнее, Драко начал рассказывать:

— Давным-давно, а может, в далёком будущем, жил в одном королевстве юный принц. Всем он был хорош — и красив, и силён, и благороден. Не было никого честнее и добрее его. Принц любил своего отца-короля, который был уже стар, но ещё сохранил мудрость и силу, ценил друзей, среди которых были и благородные войны света — паладины, и умелые маги, управляющие стихиями, и та, кто любила принца, а он — любил её.

«Вот только сильнее он любил королевство и народ. А ещё сильнее — власть».

— И всё было хорошо, но однажды в королевство пришла беда. Сначала восстали дикие племена, которые когда-то грабили и разоряли народ королевства, а потом люди начали болеть. Юный принц вместе с наставником и возлюбленной, искушённой в магии, пытался вылечить людей. Для этого он прибыл в город-крепость на севере, и там…

«Ой. Вот именно — ой. Нельзя же ей такое рассказывать…»

— …и там он… вылечил людей. — «Скажи лучше: убил и сжёг. Мордред, ну и сказку я выбрал!» — а недалеко от города встретился ему пророк, который поведал: «Не там ты ищешь источник болезни, мой принц. Если хочешь спасти свой народ — отправляйся на запад, в тайную, загадочную землю, что лежит за Великим Водоворотом». Но принц не послушал его, а отправился с войском на север, хотя его возлюбленная и просила не делать этого.

Долго ли, коротко ли, но прибыл принц в землю Севера, где текут ледяные реки и вода темна и бездонна. Там встретил он давнего друга и соратника, вместе с которым они одержали немало побед…

«И едва не поубивали друг друга при встрече — из-за ошибки».

Объединившись с соратником, принц нашёл могучий меч, который мог помочь ему… нести добро и справедливость, победить болезнь и спасти свой народ. Но меч был не прост — он обладал собственным разумом и едва не завладел волей принца. Пока в своём сознании принц боролся с разумом меча, тот управлял его телом, вернулся под видом принца в королевство и причинил немало бед…

Саиф слушала, затаив дыхание. Похоже, таких сказок ей ещё не рассказывали никогда.

— Потом меч вернул принца в землю Севера, где захватил и занял трон, высеченный из ледяной скалы — да-да, Саиф, целиком изо льда. Всё это время болезнь продолжала распространяться в королевстве принца, принося много горя…

«И как же мне закончить?»

…но вот наступил день, когда принц победил злой разум меча, полностью завладел им и вернулся домой, где в великой печали узнал, что отец его умер, не выдержав тягот и бедствий, обрушившихся на народ…

«Не говорить же, что он сам убил своего отца!»

— Используя силу меча, принц вылечил свой народ и создал на основе старого королевства новое — более могущественное, сильное и счастливое, народ которого был полностью предан ему и уже не болел…

«Вылечил… от жизни! Мертвецы, призраки и зомби — конечно, они не болели!»

…тогда он снова встретил старых друзей и свою возлюбленную. И жили они долго и счастливо.

«Может, он и встретил друзей, которым сам убил — после того, как его наконец уничтожили. Но что-то я сомневаюсь. Долго и счастливо… сказал бы правду, что до конца своих дней она тосковала по тому человеку, которого так любила и не смогла спасти от участи намного более страшной, чем смерть».

Погружённый в воспоминания, Драко сидел, опустив голову и смотря вниз, пока не услышал тихое: «Спасибо». Посмотрев на «сестру», он с удивлением увидел, как та плачет и, сам себя не слыша, спросил:

— За что?

— За сказку… за то, что придумал её для меня… хорошей…

Холодея от ужаса, Драко заглянул в эти тёмные, слишком много видящие глаза и понял: она ощущает истину! Редкий, почти утерянный и забытый талант.

— … за то, что был добрым к ним, и… ко мне, хотя и не искренне. За то, что пришёл и не кричал, и не злился, за то… за то, что не боишься сейчас меня, а за меня!

Боясь пошевелиться, Драко понимал, как она видела всё, о чём он рассказывал, как сильно она чувствовала весь этот ужас, и боль, и снова ужас — когда всё рушится, гибнут самые добрые и благородные, когда зло захватывает мир, а ты ничего, ничего, ничего не можешь сделать — только жалеть и ненавидеть. Он понимал это и знал, как виноват перед ней. Дурак, не мог рассказать что-то простое! Трижды дурак!

Когда она всхлипнула очередной раз, Драко не выдержал, наклонился к Саиф, обнял её и пообещал себе, что никогда не подумает о ней, как о долге, выгоде для семьи и способе достижение целей. Он пообещал, что держит сейчас в объятьях — сестру. Без сомнений и условий. И если придётся, будет защищать её — эта девочка и так видела слишком много.

Глупо, но чувствуя на щеке её горячее дыхание и ещё более горячие слёзы, он был почти счастлив, услышав сказанное прерывистым шёпотом: «Спасибо!»

(1) Итак, начиная с этой главы в тексте появляется язык из третьего используемого в кроссовере фэндома. Поэтому систему обозначения языков пришлось изменить: упомянутый выше Quenya теперь всегда будет обозначаться литером «Q.», синдарин так и останется с обозначением «S.», латынь по-прежнему не будет обозначаться никак, а вот этот язык из третьего фэндома — всегда будет выделяться курсивом. В курсивном тексте — слова на этом языке будут подчёркиваться.

К слову: конечно, найдутся те, кто сразу же поймёт по языку, что это за третий фэндом. К вам просьба — не спойлерите об этом, хорошо? Кто захочет — легко узнает самостоятельно, а кто пожелает сохранить интригу до «официального снятия масок» — имеет на это полное право, и давайте им не будем в этом мешать. (прим.авт.).

(2) Многократный портключ — соответственно, объект, зачарованный для использования в качестве порт-ключа для перемещения к конкретной точке, но не один раз, как обычные, а неограниченно много. Им может быть любая личная вещь, которая не привлёчёт лишнего внимания — кольцо, часы, браслет, серьги, колье, запонки, etc. Активируется голосом, жестом или мыслью. (прим.авт.).

(3) Плесневый день — традиционная единица измерения времени у гоблинов — период созревания питательной плесени, из которой готовится аналог муки. Равен примерно 16-ти человеческим часам. (прим.авт.).

(4) Клерки личного класса — иерархия «Гринготтса» включает в себя по возрастанию: посыльных, надзирающих, клерков: 6-го, 5-го, 4-го, 3-го, 2-го классов, контрольного класса, личного класса, особого класса, членов Совета Директоров. Клерки личного класса обладают правом повышения всех нижестоящих, начиная с 5-го класса и выше — но не более, чем до контрольного класса. (прим.авт.).

(5) «который глупые люди называли «абракадаброй» — название языка гоблинов у Дж.К.Роулинг — «Gobbledygook». Термин этот в английском языке означает «жаргон или особенно запутанный язык, чрезвычайно сложный для понимания или совсем не понятный, абракадабра». (прим.авт.).

(6) «при Кампо-Виа летал на чужом самолёте» — судя по этой оговорке, старик-гуарани участвовал в так называемой «Чакской войне» (1932—1935 гг.) между Парагваем и Боливией за обладание частью области Гран-Чако.

Прозвище «Скопа» — происходит от названия легкого бомбардировщика «Curtiss-Wright C14R «Osprey», принятого на вооружение Боливией в Чакской войне во время перевооружения после битвы за Бокерон. Слова старика о том, что это был «чужой самолёт» — видимо, означают, что он воевал за Парагвай и как-то захватил вражеский бомбардировщик, либо же воевал за Боливию и стал пилотом этого самолёта после гибели предыдущего пилота. (прим.авт.).

(7) «о Бобе, Бонни и животворящей сыворотке, или про мышонка, который полетел на Луну, или про ведьму Сеси, которая влюбилась» — Драко иносказательно перечисляет маггловские фантастические рассказы: Алан Аркин — «Кулинарные возможности»; Фредерик Браун — «Звёздная мышь»; Рэй Брэдбери — «Апрельское колдовство».

Что же до сказки, рассказанной им — предоставляю вам возможность угадать её источник самостоятельно. (прим.авт.).