Отдых по-магловски (гет)

Утро началось суматохой. Гарри сгенерировал гениальную идею устроить пикник с барбекю. Лично я отнеслась к затее скептически, не то, чтобы я сомневалась в наших способностях, просто привыкла смотреть на вещи здраво, а без магии мы были мало на что способны. Чистокровные просто не представляли себе жизни маглов, а мы с Гарри порядком позабыли каково это…

И когда ребята пытались развести огонь, шумно ругаясь и вырывая друг у друга спички, я вспоминала умелые руки Малфоя, порхающие над костром. Из задумчивости меня вывела Луна.

— У нас очень разговорчивые соседи.

— Да? — Если честно, я не была расположена к беседе, мне хотелось помолчать, но Полумне, казалось, вовсе не нужен был собеседник.

— Они кое-что поведали вчера о Малфое.

Я заинтересованно приподняла бровь.

— Он появился здесь четыре года назад. Молодой бледный юноша. Снял комнату в соседнем коттедже, миссис Хостас он сразу приглянулся: вежливый, немного потерянный, вот только замкнутый. Месяца два без дела слонялся по округе, но плату за проживание вносил исправно, и хозяйка особо не переживала. А потом, вдруг, купил разорившуюся ферму. Над ним даже посмеивались, мол, малец не знает куда сунулся. Ничего не смыслит в скотоводстве, а, поди ж ты, в сельское хозяйство полез. Но затея Малфоя выгорела. Пара толковых людей, грамотное управление и через два года ферма стала приносить неплохую прибыль. Тогда он прикупил оливковые плантации… — Полумна помолчала немного. — А недавно приобрел небольшой особняк в паре миль отсюда… Миссис Хостас очень гордится им, четыре года назад он и яичницы себе сделать не умел, словно с луны свалился, а теперь преуспевающий бизнесмен. Только, говорит, одинокий он, ни с кем так и не сдружился, живет бирюком, из прислуги только садовник, водитель, да кухарка. К нему уж пол деревни дочек своих сватали, но только вежливый отказ и получили…

— Зачем ты мне всё это говоришь?

Миссис Лонгботом перевела на меня проницательный взгляд пронзительно прозрачных светлых глаз и серьёзно произнесла:

— Мне кажется, тебе это интересно…

А потом поднялась и удалилась к мужу, оставив меня переваривать информацию.

В общем, мяса мы, все таки, дождались. А то, что оно было слегка подгоревшим, так это ничего. По крайней мере, так утверждали наши мужчины, одержавшие Великую Победу в борьбе с Огненной Стихией за наш обед. Не обошлось и без боевых ранений: Гарри гордо показывал молодой жене легкий ожег кисти, Невилл стойко переносил боль в ушибленной поленом ноге, а Рональд баюкал порезанную ножом для мяса руку. Рыцари…

День был насыщенным и весёлым, но в мою память он не врезался. И во время шумного пикника я то и дело мысленно возвращалась то на берег узенькой речушки, то в уютный деревенский ресторанчик, то на теплый безлюдный пляж. А в голове все звучали печальные аккорды «Storie di tutti i giorni» и тихий грустный голос…

А на следующий день я повздорила с Рональдом. Из-за какой-то ерунды. Мы всегда ссорились по пустякам и когда учились в школе, и позже, когда жили в старой палатке, скитаясь по просторам Англии, и ещё позже, когда пытались построить крепкую магическую семью. Так всегда было, какая-то мелочь, и мы уже яростно смотрим друг на друга… Джинн пыталась нас утихомирить, Луна философски пожимала плечами, Невилл удивленно таращился, не понимая из-за чего весь сыр бор, и только Гарри, давно привыкший к нашим периодическим разборкам, спокойно занимался своими делами, не обращая на нас никакого внимания.

Рон что-то орал, я в долгу не оставалась. Слово за слово, я подхватила рюкзачок и вышла из дома. Хотелось прогуляться и немного успокоиться. К морю я не пошла, наугад двинувшись по деревенской дороге, которая, спустя полчаса, вывела меня к небольшому фруктовому саду.

Вдоволь нагулявшись в тени раскидистых кряжистых деревьев, я вышла на большой луг, залитый солнечным светом. Присмотрев себе уютное местечко возле старой яблони, я присела там с желанием почитать. И так увлеклась, что даже не услышала, как ко мне подошла лошадь.

— Что читаем, Грейнджер? — весело поинтересовался всадник.

Я испугалась, замерла и еле выдавила из себя:

— Малфой, убери от меня своего коня…

— Это кобыла, вообще-то.

— А разница? Кобыла, лошадь, конь… Я их боюсь всех в независимости от пола…

Парень рассмеялся. Спешился, отвел кобылку чуть в сторону, привязав поводья к ветке дерева.

— Так что читаешь?

— Шекспир. «Гамлет».

— Грейнджер, расслабься, Резвая очень хорошая спокойная лошадь, гриффиндорками не питается, предпочитает овес.

Животное заинтересовано косило на меня огромным, опушенным длинными ресницами фиолетовым глазом.

— Это глупо, слышишь? Гипогрифа не побоялась, а обычная лошадь наводит ужас.

— Не смешно, Малфой! Я их с детства боюсь… — мой голос стал почти жалобным.

Парень подошел ко мне, забрал из рук книгу. Его рука цепко обхватила моё запястье. Резкий рывок, и я уже стою рядом, а он протягивает мне Шекспира.

— Убери. Будем лечить тебя от твоей фобии.

Я отрицательно замотала головой, но под нетерпящим возражений взглядом серых глаз убрала «Гамлета» в рюкзак. Малфой за руку подвел меня к шумно дышащей лошади.

— Резвая, познакомься, это — Гермиона Грейнджер. Грейнджер, это — Резвая.

Я кивнула, широко распахнутыми глазами разглядывая любопытную лошадиную морду и пытаясь унять дрожь в коленях.

— Интересный окрас…

— Масть, Грейнджер, это — масть, — парень ухмылялся, я чувствовала это спиной, ведь лицо его я видеть не могла. — Караковая.

— Ммм…

Наконец моя выдержка меня оставила, и я простонала:

— Всё, Малфой, хватит. Я, правда, её боюсь.

— Но это глупо!

— И что?

Слизеринец не ответил, только взял мою руку и медленно её поднял, опустив на теплый храп кобылы. Накрыл мою ладонь своей и медленно повел ею вверх, к настороженным мягким ушам Резвой.

— Лошади очень умные. Они никогда не обидят человека без стоящей причины…

Животное переступило с ноги на ногу и тряхнуло гривой, заставив меня испуганно шарахнуться, а Малфоя весело рассмеяться.

— Не дергайся, ты её испугаешь.

— Я?

— И не кричи, лошади этого не любят…

Нет, он откровенно издевался!

— Пойдем.

Несмотря на оказанное мною сопротивление, слизеринец подвел меня к седлу и поднял мою руку, положив её на жесткую обтянутую кожей штучку.

— Это лука. Держи её крепко. Ногу в стремя. Отталкиваешься свободной ногой и запрыгиваешь в седло.

Я издала протестующий возглас.

— Грейнджер, не дрейфь. Давай, ногу в стремя.

Я подняла конечность, парень усмехнулся.

— Другую.

Я послушалась, оттолкнулась. Слизеринец, ухмыляясь, подсадил, нагло облапав нижнюю часть моей спины. Сидеть на лошади было неудобно, словно оседлала винную бочку.

— Ногу из стремени вынь.

— Что?

— Ногу из стремени вынь, Грейнджер, не тяни время.

Я, намертво вцепившись в луку, освободила стопу. Секундой позже слизеринец оказался за моей спиной, подхватил поводья и послал кобылку шагом.

Не знаю, кому первому надоел этот черепаший ход, Малфою или лошади, только Резвая, постепенно наращивая темп, пошла в галоп.

Я визжала. Малфой ржал. Кобыла неслась вперед. Тихий шепот, щекочущий ухо, заставил отвлечься от увлекательного процесса оранья.

— Просто расслабься. С тобой ничего плохого не случится. Поверь мне, гриффиндорка. Просто доверься мне…

И я поверила… Ощущая спиной его теплую грудь, чувствуя, как в этой груди бьётся его сердце, я доверилась ему так, как никогда не доверяла никому, даже Рону и Гарри. Страх перед животным не ушёл, но его перекрыла уверенность в Малфое. Мерлин, как это глупо — доверять вчерашнему врагу.

Я летала на Клювокрыле с Гарри, летела на фестрале одна, боялась страшно, но тогда у меня не было выбора — я должна была это сделать. Я летала на метле с Рональдом, когда он решил сделать мне сюрприз в наш медовый месяц. Тогда я сидела на узком древке, судорожно вцепившись в мужа, уткнувшись лицом в его спину, и мечтала только об одном: чтобы этот полёт как можно быстрее закончился. Рыжик никогда не понимал моего страха высоты и полета, а я всегда так боялась упасть…

Малфой тоже не понимал, как я не смогла бы понять боязней и страхов других людей, если они не свойственны мне. Но слизеринец уважал мой страх, он своим спокойствием смог заразить меня, и это чуть притупило сковывающий меня ужас. И я смогла расслабиться, открыть глаза и насладиться потрясающим ощущением слабости и беззащитности. Я никогда не думала, что это так приятно — быть слабой и знать, что тебе ничто не грозит, ведь за твоей спиной есть сильный человек, которому так хочется верить.

Я настолько увлеклась своими ощущениями и рассуждениями на эту тему, что заметила белый особняк только когда мы к нему почти подъехали. Малфой заставил лошадь перейти на шаг, а потом и совсем остановиться перед небольшим деревянным сооружением, оказавшимся конюшней. Молодой человек спешился и помог мне оказаться на твердой земле, чему я была несказанно рада.

— Следующая часть антистраховой терапии пройдет здесь. Пойдем, — Малфой крепко взял меня за руку, свободной рукой ведя за собой Резвую.

Мы вошли в прохладный сумрак конюшни. Пока слизеринец расседлывал и устраивал кобылку в её стойле, я старалась слиться со стеной и не смотреть на заинтересованные морды лошадей, пристально меня разглядывающих.

— Послушай, это правда, смешно — Малфой подошел неслышно, и я вздрогнула от неожиданности.

— Знаю, — недовольно буркнула я. — Но я их боюсь и ничего не могу с этим поделать.

— Ладно. Пошли.

Он повел меня в дальний конец помещения, там в последнем стойле находилась очень красивая лошадь, темное тело которой резко контрастировало со светлой гривой и светлым же хвостом.

— Эта масть называется игреневая, а кобылу зовут Абасталия, — просветил меня Малфой, чуть сильнее сжав ладонь, когда я намерилась остановиться в удалении от стойла.

— Грейнджер, так ты не увидишь самого интересного, — парень укоризненно обернулся ко мне. — Идем, не будь трусихой.

Я послушно пошла за ним, словно загипнотизированная тихим уверенным голосом. Малфой был прав. Самое интересное было в стойле. Маленький, в сравнении с Абасталией, нескладный, чуть угловатый жеребенок стоял на тонких длинных ножках, настороженно прядал ушами и в то же время с любопытством разглядывал нас со слизеринцем.

— Какой милый…

— Это чудо родилось вчера ночью. Красив, правда?

Я кивнула, соглашаясь. Малыш был прекрасен: хитрая мордочка, чуть лисьи ушки, тонкая светлая гривка и большие темные глаза с бархатными ресницами… Как поведал мне Малфой, жеребенок был изабелловой масти: почти белоснежный с чуть кремовым оттенком.

— Мы пока не придумали ему имя. Посмотрим, как он себя проявит. Хорошо бы характером он пошел в отца… — задумчиво проговорил слизеринец.

— Его отец послушный?

— Да не сказал бы, — парень ухмыльнулся. — Просто Верный очень хороший друг, может, даже лучший. — Блондин задумчиво смотрел на жеребенка и некоторое время молчал. А потом заговорил, будто сам с собою:

— Вот собаки. Принято считать, что они друзья человека, но если подумать, то они больше похожи на домовых эльфов — такие же преданные и послушные… Нет. Лошади другие. Эти животные позволяют людям доминировать, если считают, что достоинство их не пострадает от того, что они подчинятся человеческой руке. И ведь они даже спорить умеют, если не согласны с решением человека. Почти как люди…

— Почти как люди… — эхом прошептала я.

Дружба мною ощущалась как некое волшебство, словно магическая нить, невидимая глазу, но накрепко связывающая людей. И не нужно слов, чтобы тебя поняли. И так жаль, что со временем это чудесная нить, соединяющая нашу троицу, истончилась и стала много слабее…

Малфой оставил меня играть в гляделки с жеребёнком, а сам принялся раскладывать по кормушкам сено и зерно. Я с некоторым удивлением наблюдала, как молодой человек сноровисто управляется лопатой и вилами, как он тихо что-то шепчет лошадям. И в очередной раз я поражалась тому, как не похож этот человек на моего старого школьного врага. И видеть спокойное умиротворение на повзрослевшем, но таком знакомом лице было непривычно, а легкая улыбка, чуть трогающая губы, никак не вязалась с настойчивым воспоминанием о том, как те же губы несколько лет назад брезгливо кривились от отвращения на уроках у Хагрида и в теплицах Спраут.

— Налюбовалась? Пойдем в дом чай пить, не знаю, как ты, а я проголодался. Помнится, Марта говорила, что испекла сырный пирог…

Я двинулась за слизеринцем, испытывая неподдельное удовольствие от общения с человеком, столько лет портившим мне и моим друзьям жизнь. Миновав небольшой ухоженный сад, мы подошли в центральному входу в особняк. Малфой галантно открыл мне дверь и пропустил вперед, заставив смущенно улыбнуться. Но когда мы перешли из уютного холла в гостиную, улыбка немедленно сползла с моих губ. Рука инстинктивно дернулась в поисках палочки. В голове замелькали защитные и атакующие заклинания, словно я все еще скиталась по просторам Англии с мальчишками, ночуя в убогой палатке… На меня высокомерно, чуть брезгливо, смотрел Люциус Малфой…

Спокойный голос прозвучал словно из далека:

— Это всего лишь портрет, Грейнджер, не магический даже…

Но я уже провалилась в топкую трясину скользких, удушающих воспоминаний. Я столько лет тщательно прятала их в самые отдаленные закутки своего сознания. Я так долго училась не просыпаться ночами, привыкала к тому, чтобы не хвататься чуть что за палочку. Чтобы режущие и смертельные заклятия перестали быть первыми приходящими на ум. Я прожила почти без кошмаров и истеричных рыданий без малого три года. Я опрометчиво решила, что смогла это пережить, смогла смирится и, если не забыть, то хотя бы не вспоминать так часто то ужасное время. И встреча с Малфоем лишь подтвердила мою гипотезу, ведь я, зная о его роли в войне с Волдемортом, ограничилась лишь воспоминаниями о мерзком мальчишке с эмблемой Слизерина на мантии… Но стоило мне увидеть ненавистное лицо его отца, и я утонула в болезненных эмоциях.

— Грейнджер… — его голос прозвучал как-то безжизненно и отстраненно.

— Я его ненавидела…

— Знаю…

— Я его и сейчас ненавижу.

— Знаю. Но это всего лишь портрет.

— Мне лучше уйти.

Я развернулась и двинулась к распахнутым двустворчатым дверям гостиной, но они внезапно захлопнулись, а по гостиной пронесся порыв ветра. И это оказалось предпоследней каплей, предпоследней потому, что последняя означала бы полую потерю хоть какого-либо контроля. Я обернулась, желая высказать Малфою всё, что копилось во мне долгие годы. Высказать ужас последних лет учебы, боль от потери таких близких и родных людей. Закричать о том, что почти весь первый год после Победы я старалась не спать, доводя себя до нервного истощения, заваливая себя работой, будь то физический труд по восстановлению Хогвартса и уходу за ранеными в лазарете или труд умственный, когда я ночи напролет сидела за учебниками, решала какие-то задачи, только бы не уснуть. И не пережить всё снова во сне. Я так хотела выплеснуть всю свою боль на него и не важно, что он-то как раз меньше всего был виноват в этой моей боли…

Обернулась. И подавилась словами…

Я видела в этих серых глазах брезгливость и дружелюбие, ненависть и горечь, усталость и ярость. Его взгляд бывал холодным, почти ледяным, а бывал таким теплым, что внутри что-то болезненно сжималось. А ещё я видела эти глаза равнодушными, злыми, колючими, ехидными… Но я никогда, никогда, черт возьми, не видела в них столько отчаяния и горя! И я задохнулась его болью, захлебнулась его отчаянием, внезапно осознав, что он пережил то же, что и я, пусть и стоял по другую сторону. Он тоже жил в страхе за близких людей, он тоже терял любимых. И для него всё закончилось много хуже, чем для нас… Что он тоже жил ненавистью тогда и учился жить заново потом… И всё, что у него осталось от прежней жизни, счастливой жизни обласканного родительским вниманием и заботой избалованного ребенка, это мать, живущая во Франции, и немой портрет отца на стене его дома…

— Я тоже порой ненавижу его, но он был моим отцом! Он был чудовищем? Возможно. Тебе видней. Он был преступником? По общему мнению, да! Он был жесток. Но он был отличным отцом! Тебе не понять, Грейнджер, каково это любить всеми ненавидимого человека. Я знаю, ты считаешь, что он заслужил такой конец. Что, как говорят маглы: собаке — собачья смерть! Но это был МОЙ отец! — его голос сорвался.

— И пусть я не согласен с его взглядами и целями, я любил его! И этот портрет всё, что от него осталось. Три года назад магловской почтой Министерство Магии Англии известило нас с матерью о совершившейся казни преступного лорда Малфоя-старшего. И мы даже не знаем, где он похоронен. Мы лишены возможности увидеть его могилу! Наверное, в этом и заключается твоя хваленная Справедливость! — последнее он почти прокричал. И его «справедливость» утонула в звоне трех разбившихся фарфоровых ваз.

Я отчетливо поняла вдруг, что у него самая настоящая истерика. Что он абсолютно не контролирует себя. И пусть его лишили палочки, запретили ему использовать волшебство, но он остаётся, все же, магом и не самым слабым надо признать. И непрекращающийся шум в ушах возник от его стихийной магии, а не из-за моих болезненных воспоминаний. И если его не остановить, он разнесет особняк по камешку, в лучшем случае! Что будет в худшем я даже думать боялась… Только вот я не знала нужных слов, да и даже если бы смогла их найти, вряд ли у меня бы получилось сказать их достаточно искренне. А вот подойти и обнять за плечи напряженно застывшего молодого человека, словно обратившегося в каменную статую, где живыми оставались лишь глаза, мне оказалось вполне по силам. Мои руки сомкнулись за его спиной. Несколько бесконечных секунд ничего не происходило, а потом его плечи чуть расслабились. Гул стих, и я смогла различить его рваное дыхание.

Я почувствовала его ладони на своих плечах, разомкнула объятия, повинуясь его отстраняющему движению, думая, что он отталкивает меня. Но он не убрал своих рук, не притягивая, но и не отпуская меня. Стоял и бессмысленно смотрел поверх моей головы. И вязкое ожидание, окутавшее нас плотным коконом, заполнило гостиную липким туманом почти абсолютной тишины. До звона в ушах. Так тихо, что отчетливо слышно биение наших сердец. И чтобы избавиться от оглушающего звона, разрядить атмосферу, я произнесла первое пришедшее на ум:

— Кто-то обещал чай с сырным пирогом…

Молодой человек вздрогнул, сфокусировал на мне усталый, мне даже показалось чуть испуганный, взгляд, прочистил горло и твердым голосом пригласил следовать за ним.

Кухня была просторная и светлая. Первое, что бросилось в глаза — массивный деревянный стол и окружающие его стулья. Большой, явно рабочий очаг, отделанный кованым чугуном, словно кружевом. Темное дерево кухонных шкафов, прячущих в себя технику. Большие окна в обрамлении легких бежевых занавесок. И цветы…

— Когда я обедаю в одиночестве, а не в компании моих служащих, я располагаюсь здесь.

Молодой человек указал на ранее не замеченную мною нишу справа от двери. В ней стоял изящный плетеный столик и два таких же плетеных кресла с расшитыми красными подушками. На столике лежала кружевная салфетка, а на салфетке стоял не большой глиняный кувшинчик с ромашками.

— Присаживайся, — Малфой пододвинул кресло. Мне показалось, что действует он отстраненно, словно ожидая чего-то.

Слизеринец направился в рабочую часть кухни, которая, как и вход в помещение, прекрасно просматривалась из ниши. Зашумел электрический чайник. Скрипнула дверца буфета, и Малфой достал из его недр золотистый пирог, источающий такой аромат, что у меня потекли слюнки. Раздался щелчок, возвестивший о готовом кипятке. Прожурчала вода, сыто булькнул пузатый фарфоровый чайник, молодой человек закрыл крышку и накрыл его белоснежным полотенцем. Кувшинчик был заменён на пирог, транспортированный Малфоем на столик. Натюрморт дополнил фарфоровый сервиз на две персоны.

Во время всех приготовлений, пока я сидела и, не прекращая удивляться, следила за действиями слизеринца, он не проронил ни слова. Мне было как-то неловко в этом безмолвии. Словно вот-вот должно было что-то случится, что-то явно не хорошее. Мои ощущения подкреплялись поведением молодого человека, он словно прислушивался, напряженно ожидая чего-то.

Плечи слизеринца расслабились, а взгляд стал спокойным до обреченности, я прочла в этом взгляде грусть и легкую вину, словно Малфой извинялся за что-то, когда в покинутой нами гостиной раздался хлопок аппарации, а по паркету, иногда похрустывая на осколках ваз, простучали каблуки.

В кухню вошла девушка в легкой сиреневой мантии, а я наконец-то поняла, чего ждал Малфой…