Огни Самайна (джен)

Утро начинается как обычно.

— Доброе утро, мистер Сириус Блэк, сэр! — скрипит под ухом подобострастный голос. — Просыпайтесь скорее, вас ждут великие дела. А вот и ваш завтрак!

— Пшел вон, чучело! — Сириус швыряет в домовика толстенным томом истории магии, который специально для этой цели вечером положил на прикроватную тумбочку.

Кричер ловко уворачивается, затем ставит на кровать, где лежит Блэк, сервировочный столик со всем необходимым для завтрака и низко кланяется.

— Негоже чистокровному волшебнику древнего рода вкушать пищу за одним столом с маглорожденными и прочей швалью, — строго говорит эльф. — К счастью, ваши родители позаботились о том, чтобы вы не голодали и не роняли себя, мистер Сириус Блэк, сэр.

Сириус хватает со столика кофейник и бросает его в Кричера:

— Я сейчас тебя уроню, обезьяна-недоросток!

Но эльф снова уворачивается, подхватывает кофейник на лету и ставит его на столик:

— Кушайте, пожалуйста, мистер Сириус Блэк, сэр.

Шум голосов разбудил соседей по спальне. Уже действительно пора вставать, поэтому они поднимаются с кроватей и отправляются в ванную.

— Не надо бы чистокровному волшебнику древнего рода кидаться вещами в прислугу, — произносит Джеймс Поттер, ни к кому конкретно не обращаясь. — Некрасиво нападать на того, кто не может ответить…

Сириус закусывает губу: поначалу он пытался что-то объяснять, но сейчас перестал, поняв всю бесполезность своих попыток.

Когда Джеймс, Ремус и Питер уходят из спальни, Сириус бормочет под нос очень страшное ругательство, слышанное однажды от дяди Сигнуса, и приказывает сдавленным голосом:

— Пшел вон отсюда, мухомор серый! Видеть тебя не хочу!

— Вы бы лучше все-таки покушали, мистер Сириус Блэк, сэр, — наставительно говорит домовик. — Здешним поварам далеко до нашей Пинки — им только свиней кормить!

— Пшел вон! — Блэк изо всех сил старается, чтобы голос не дрожал. — Мы сейчас одни, и тебе незачем кривляться. Твое утреннее представление закончено! Беги домой и похвастайся моей мамочке!

Сириус резко встает. Столик опрокидывается, посуда и еда падают на кровать и на пол.

— Куда же мне уходить, мистер Сириус Блэк, сэр, — домовик кланяется и начинает с помощью магии собирать осколки, крошки и лужи. — Вон сколько всего вы намусорили, совсем как дитя малое, неразумное. За вами глаз да глаз нужен!

Не слушая бормотания домовика, Блэк отправляется в ванную, где уже заканчивают умываться его однокурсники.

— И как это чистокровные волшебники не брезгуют мыться рядом с маглорожденными и прочей швалью?! — ехидно произносит Джеймс Поттер.

Поначалу Сириус пытался объяснять, что думает не так, как его родители и эльфы, но сейчас просто молча начинает умываться.

Когда он возвращается в спальню, она уже пуста: однокурсники ушли завтракать, Кричер вернулся домой. Блэк дает волю гневу и с криком швыряет в стену толстенный учебник по истории магии, но легче от этого почти не становится.

Домовик устраивает по утрам и вечерам представления в гриффиндорской спальне первокурсников вот уже больше полутора месяцев — начиная со второго сентября.

Сразу после распределения Сириус с тревогой думал о том, как родители отнесутся к его поступлению в Гриффиндор, ведь испокон веков все Блэки учились в Слизерине. Отец не любил выяснять отношения при посторонних, предпочитая разговоры с глазу на глаз, а до рождественских каникул оставалось еще долго, так что с этой стороны угрозы пока не предвиделось. От вспыльчивой, скорой и на гнев, и на любовь мамы можно было ждать криков, упреков, проклятий, бесконечных вопиллеров, и Сириус готовил себя к буре ее возмущения. Но он никак не мог предположить, что мама поступит иначе и намного умнее — окружит сына заботой, и это окажется страшнее, чем любые угрозы и злоба.

После первого же визита Кричера в спальню гриффиндорцев Джеймс решил, что Блэк — такой же маменькин сынок и чванливый зануда, как и все его родичи. Сириус попытался все объяснить, и Поттер поначалу поверил. Но потом он увидел Нарциссу Блэк и ее слизеринских друзей — и засомневался. А мама и Кричер день за днем продолжали осуществлять свой умный и подлый план, и Сириусу все сложнее было оправдываться… Теперь Джеймс смотрит на Блэка как на пустое место и лишь иногда язвит в его адрес к великой радости Питера Петтигрю. А Ремус Люпин, хотя никогда и не выказывает презрения Сириусу, но старается избегать его…

Блэк неторопливо одевается, размышляя, идти ли завтракать. Присутствовать на второй части ежедневного представления не хочется, но поесть все же нужно. Упрямо встряхнув головой, он выходит из спальни и отправляется в Большой зал.

Вопиллер ядовито-розового цвета уже порхает над обычным местом Сириуса за факультетским столом. Как обычно, рядом парит огромная коробка со сладостями. Поначалу Блэк пытался угощать однокурсников, но никто, даже сладкоежка Петтигрю, ни разу ничего не взял, а самому Сириусу от домашних лакомств тошно — они лишний раз напоминают о маме.

Как только Блэк садится, вопиллер открывается сам собой. Гриффиндорцы знают, что будет дальше, и многие хмыкают.

Через секунду в Большом зале раздается приторный до отвращения мамин голос. В жизни она говорит совершенно иначе — коротко и отрывисто, а сейчас сюсюкает хуже старой няньки Корби:

— Сириусеточка, деточка моя сладенькая! Бедненький мой, как же ты живешь среди этих ужасных невоспитанных детей не нашего круга?! Наверное, мерзнешь, голодаешь и ужасно страдаешь от их плебейских манер! Бедненький мой котеночек! Ничего, скоро наступят рождественские каникулы, и ты вернешься домой к любимой мамочке!

Поначалу, слушая мамин слащавый бред, Сириус краснел до ушей. Сейчас он уже привык… или хочет в это верить. Иногда Блэку кажется, что если бы о письмах его мамы узнала декан Макгонагалл, то она запретила бы ей их присылать. Но мама и тут все рассчитала верно. Ее вопиллер сравнительно негромок, его слышно только за гриффиндорским столом. А профессора сидят на дальнем краю Большого зала, на возвышении. Им мамины слова не слышны, а жаловаться Сириус не хочет.

Между тем мама продолжает сюсюкать:

— Сириусеточка, деточка, пожалуйста, надевай шарфик, перчаточки, шапочку и теплые носочки всякий раз, когда выходишь из школьного здания! У тебя очень хрупкое здоровье, ты можешь простудиться и умереть! А на ночь надевай, пожалуйста, носочки и ночной колпак — он великолепно защищает голову от сквозняков!

Многие гриффиндорцы уже ржут в голос. Сириус с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица. Он старается не думать о ежевечернем представлении в спальне, когда Кричер с причитаниями надевает на молодого хозяина проклятые носки и колпак. Поначалу Сириус отчаянно сопротивлялся, сейчас делает это только для вида и снимает всю мерзость, когда домовик уходит.

— Ну вот и все на сегодня! — мамин голос звучит еще слаще, чем обычно. — Я непременно напишу тебе завтра, любимый мой сыночек! Держись, не роняй себя среди людей не нашего круга!

Вопиллер замолкает. На мгновение над гриффиндорскким столом воцаряется тишина, а потом Джеймс Поттер говорит невообразимо ехидным тоном:

— Сириусеточка!

Блэк стискивает зубы. Пренебрежение Джеймса стало привычным, оно вполне объяснимо, но все равно причиняет боль. И ведь подумать только: если бы не Поттер, то этого кошмара не было бы, и наследник древнейшего и благороднейшего рода Блэков тихо-мирно учился бы в Слизерине, как и многие поколения его предков.

Сириус, конечно, порой стесняется своих излишне надменных родичей, но совсем не собирался нарушать семейные традиции. Однако в Хогвартс-экспрессе Блэк познакомился с Джеймсом Поттером — и впервые в жизни понял, что может говорить легко и свободно, не думая о том, что его слова могут кого-то напугать или шокировать. Это было удивительное и прекрасное ощущение — чувствовать себя человеком, слова которого достойны внимания и интереса, а не дурно воспитанным бестолковым ребенком, не понимающим элементарных вещей. Сириус наслаждался разговором с Джеймсом, словно самым вкусным десертом, и еще в поезде твердо решил поступить на тот же факультет, что и новый знакомый. Блэк так и сделал, несмотря на уговоры Шляпы. Он, конечно, беспокоился, как воспримут родители этот не подобающий наследнику чистокровной семьи поступок, но утешал себя тем, что дружба Джеймса поможет пережить мамин гнев. Однако все вышло иначе. Иначе…

— Сириусеточка! — вновь повторяет Поттер. — Не забудь надеть на ночь носочки и дурацкий колпак!

Питер Петтигрю смеется, как и многие другие.

Слова Джеймса режут душу, словно нож. Хочется закричать, оскорбить, ударить — все что угодно, лишь бы не молчать! Но Годрик Гриффиндор в своих мемуарах писал: «Начиная войну, нужно точно представлять последствия как победы, так и поражения». Да, в ответ на насмешки можно попытаться избить Поттера, — не здесь, разумеется, а где-нибудь в темном пустынном коридоре. Но Сириус хочет, чтобы Джеймс относился к нему с доверием и дружелюбием, как во время их знакомства в Хогвартс-экспрессе, а драка этому не поможет. Победит Поттер или проиграет — он в любом случае не перестанет считать Блэка спесивым маменькиным сынком. Молчание, конечно, тоже пока не приносит никакой пользы, но драться с Джеймсом все равно не хочется: он ведь сейчас не в себе — заколдован женщиной, которую не видел ни разу в жизни. Дедушка Поллукс часто говорит, что его единственная дочь легко могла бы стать министром магии, родись она мужчиной, и Сириус совершенно с этим согласен. Но в роду Блэков женщины не работают, и мама использует свой ум только для управления родными и близкими, знакомыми, а порой и незнакомыми. Она очень сильная и умная. А Поттер очень добрый и считает, что все люди хорошие, — он не в силах разоблачить коварство женщины, которая вполне могла бы стать министром магии. Вальбурга Блэк опаснее всех чудовищ мира, вместе взятых, она с легкостью превратила Джеймса в опасное и злое чудовище, и винить его за это нельзя, виновата только мама.

А когда имеешь дело с чудовищем, нужно руководствоваться советами, которые Ньют Скамандер оставил в своей автобиографии: «Если зверь бросается на тебя в атаку — бей не раздумывая! Но если он только рычит — стой спокойно, не показывая ни агрессивности, ни страха, ни волнения. Возможно, зверь еще не уверен в своих намерениях, и твое спокойствие остановит его, так что вы разойдетесь мирно или даже подружитесь…» Поэтому нужно молчать и ждать, когда что-то изменится. Но, Мерлин, как же это порой трудно!

Блэк сжимает зубы и встает из-за стола, не закончив есть. Он шагает к выходу из Большого зала, стараясь ничем не выдать своих чувств. Единственная вольность, которую Сириус себе позволяет, — он прячет в карманы мантии руки, стиснутые в кулаки. Маме бы это не понравилось: она считает, что только плебеи держат руки в карманах. От мысли о том, что он вновь рассердил маму, пусть она об этом и не знает, становится немного легче.

Присланная из дома коробка со сладостями по-прежнему парит над гриффиндорским столом. После завтрака домовики отнесут ее в спальню первокурсников. Блэк складывает эти коробки в свою тумбочку. Она уже набита доверху и скоро, наверное, лопнет, не выдержав тяжести у себя внутри.

Обычно найти себе место на уроках легко: классы в Хогвартсе большие. Но на занятиях, где гриффиндорцы учатся вместе со слизеринцами, приходится устраиваться так, чтобы ни те, ни другие не подумали, будто Сириус Блэк к ним подлизывается, и это довольно хлопотно. Хуже всего приходится на зельеварении: подземная лаборатория невелика по школьным меркам.

Сириус усаживается за самой последней партой, стоящей в дальнем углу кабинета. Она потрескалась от старости, шатается и скрипит при каждом движении. Даже непонятно, как такую еще не выбросили. Варить на ней зелья очень неудобно, но иного выхода нет.

От неловкого движения корень асфоделя выскальзывает из рук и падает. Блэк двигается медленно, опасаясь толкнуть кипящий котел: тогда вся работа пойдет насмарку. Но падающий корень неожиданно подхватывает Ремус Люпин, сидящий за соседней партой.

— Держи!

— Спасибо… — растерянно бормочет Сириус, уже отвыкший от такой заботы.

Люпин смущенно улыбается, кивает и поворачивается к своему котлу.

Нарезав асфодель, Блэк засыпает его в котел и начинает украдкой разглядывать однокурсника. На первый взгляд кажется, что Люпин — самый обычный парень, возможно, слишком уж тихий и вежливый, но такое тоже бывает. Однако с каждым днем Сириус все яснее понимает: у Ремуса есть какая-то тайна.

Уже дважды за два месяца Люпин уезжал из Хогвартса навестить больную маму. Это само по себе очень странно: обычно учеников отпускают из школы, только если их родители при смерти, а Рем после одного из возвращений сказал, что будет ездить к маме регулярно.

Но еще непонятнее другое. Джеймс относится к Люпину по-доброму, часто заговаривает с ним и не прочь подружиться. Но Ремус от каждого обращенного к нему слова вздрагивает, словно от удара, и явно не хочет продолжать общение. Поттер упрям и время от времени пытается установить контакт с Люпином, но все усилия заканчиваются неудачей.

И еще Сириуса поразил один случай. Как-то перед сном Джеймс начал рассказывать Питеру страшные истории об оборотнях, вампирах, привидениях, и даже в неверном свете нескольких свечей Блэк заметил, как сильно встревожился Люпин. С одной стороны, удивляться этому не приходилось: Ремус — полукровка, вырос среди маглов и, наверное, как и они, боится нелюдей. Но на следующее утро Сириус дождался момента, когда они с Люпином оказались наедине, и объяснил, что люди, лишенные способностей к магии, не очень хорошо представляют себе волшебный мир. На самом деле большинство привидений вполне дружелюбны, а если даже в Хогвартсе и заведется какой-нибудь злобный дух, то Филч немедленно вызовет экзорциста — и агрессивный призрак навеки покинет школу. Среди вампиров и оборотней действительно встречаются настоящие преступники, но на ворота и ограду Хогвартса наложены заклинания, распознающие нелюдей, так что проникнуть внутрь злоумышленники не смогут.

— Это очень хорошо! — сказал Люпин сдавленным голосом и быстро ушел. Сириусу даже показалось, что Рем с трудом сдержал слезы. Это, конечно, не могло быть правдой: парни не плачут. Но поведение Люпина все равно очень странно…

За обедом приходится совсем тяжко: Джеймс и несколько старшекурсников продолжают вспоминать очередное подлое прозвище, придуманное мамой. За столом то и дело слышится:

— Сириусеточка-конфеточка! Сириусеточка-табуреточка! Сириусеточка-туалеточка!

Блэк ест так быстро, как только может, и покидает Большой зал, стараясь, чтобы уход не напоминал бегство. Сириусу кажется, что он уже не знает, чего хочет больше — подружиться с Поттером или отомстить ему за насмешки. Но, пережив оглушающий приступ гнева, Блэк вспоминает Хогвартс-экспресс — и одергивает себя. Джеймс совсем не такой, каким выглядит сейчас, — он просто заколдован! Во всем виноваты только мама и Кричер — это они превратили хорошего, доброго парня в чудовище! Он просто не понимает, насколько плохи могут быть люди…

Идти в гриффиндорскую гостиную не хочется: там студенты наверняка все еще соревнуются в остроумии. На улице льет дождь и дует промозглый ветер, так что мысль о прогулке тоже восторга не вызывает. Поэтому Сириус отправляется куда глаза глядят. Он шагает по коридорам и лестницам все быстрее и быстрее, стараясь держаться подальше от людных мест, потом переходит на бег и останавливается, лишь когда сердце начинает колотиться как сумасшедшее, а перед глазами плывут красные и черные круги.

Отдышавшись, Блэк оглядывается и понимает, что в этой части замка раньше никогда не бывал. Подойдя к окну, чтобы хоть как-то сориентироваться, Сириус видит, что находится на одном из самых верхних этажей, очень далеко и от гриффиндорской, и от равенкловской башен. Возвращаться не хочется, и Блэк решает изучить неизведанные территории, словно бесстрашный конкистадор. Он достает палочку и отважно отправляется в путь… но после первого же поворота врезается в привидений, которые что-то увлеченно обсуждают.

— Осторожнее надо быть, юноша! — сердито говорит Кровавый Барон.

— Извините, сэр! — Сириус знает грустную историю слизеринского призрака и искренне ему сочувствует. Это же надо было так глупо влипнуть из-за любви! Сам Блэк влюбляться не намерен никогда в жизни, потому что все до одной знакомые девчонки невероятно глупы. Может быть, у Эванс ума чуть больше, чем у остальных, но ненамного, иначе бы она дружила с Джеймсом Поттером, а не с невзрачным слизеринским замухрышкой…

Больше в коридорах ничего интересного не обнаруживается: все те же старые портреты, пыльные доспехи и гобелены, что и везде. Устав от исследования вновь открытых территорий, конкистадор усаживается на подоконник и начинает смотреть в окно. Дождь все еще идет, но некоторые студенты рискнули выйти на прогулку, и наблюдать за ними сверху довольно забавно.

— И долго ты собираешься здесь сидеть? — знакомый голос разносится по коридору на удивление громко.

— А что, нельзя? — Сириус вздрагивает от неожиданности и, чтобы скрыть это, огрызается резче, чем собирался.

— Почему нельзя? Можно, — Люциус Малфой аккуратно расправляет свою светло-серую мантию и устраивается на подоконнике рядом с Блэком. — Можно даже просидеть всю жизнь у окна, наблюдая, как другие веселятся, только нужно ли? Ведь достаточно признать свою ошибку — и начать жить, а не подсматривать за чужими радостями.

— А ты не боишься испачкать свою шикарную мантию? — ехидно осведомляется Сириус. — Этот подоконник в последний раз протирали еще во времена Основателей.

Блэк часто видел Люциуса на детских праздниках, которые устраивали родители, и не испытывает к этому самовлюбленному щеголю ничего, кроме презрения. А уж получив значок слизеринского старосты, Малфой так возгордился, что стал неотличим от своего фамильного герба.

— Нет, не боюсь, — Люциус улыбается. — Есть очищающие чары, а если они не помогут, то можно отдать мантию в стирку. Да и вообще, я взял с собой много мантий...

— Охотно верю, — бросает Сириус и отворачивается к окну.

— Не уходи от разговора, — мягко произносит Малфой. — У всех нас бывают странные желания и порывы, которых мы потом стыдимся. Не знаю, почему наследник одной из самых древних и благородных семей Англии попросил Шляпу отправить его в Гриффиндор — иначе бы она этого не сделала. Но, насколько можно судить со стороны, однокурсники быстро дали тебе понять, что не собираются принимать тебя в свой круг. И они правы: ты аристократ по рождению и воспитанию. Притворяясь плебеем, ты напоминаешь орла, нацепившего вороньи перья. Это, во-первых, некрасиво, а, во-вторых, бесполезно. Что бы ты ни делал, ты не перестанешь быть собой, а по духу ты слизеринец, а не гриффиндорец.

— И что ты предлагаешь? — Блэку становится смешно. — Попросить Шляпу передумать и отправить меня в Слизерин?

— Ты совершенно прав! — Люциус энергично кивает. — Я говорил со Слизня… Слизнортом, и он сказал, что подобные случаи в истории Хогвартса случались, хоть и нечасто. Если Шляпа долго сомневалась, прежде чем распределить студента, а он вскоре изменил свое решение, то в первые три месяца учебы возможен переход на другой факультет. Шляпа ведь предлагала тебе поступить в Слизерин, верно?

— Да, — отвечает Сириус словно помимо воли.

— Значит, все в порядке! — Малфой снова улыбается, встает и расправляет мантию. — Пошли к Слизнорту, а потом вместе с ним отправимся к Дамблдору. Директор — гриффиндорец и, конечно, он не обрадуется твоему решению; может быть, даже попытается отговорить, но помешать не сумеет: школьные правила обязательны для всех.

— Нет, — собственный голос звучит словно издалека. — Я не считаю, что ошибся, когда выбрал Гриффиндор. Я не хочу переходить в Слизерин!

— Почему?! — Малфой искренне удивлен. — Неужели тебе приятно быть парией, изгоем среди людей, которых в старые времена не пустили бы даже в передние хороших домов?! Или тебе нравится, когда над тобой потешаются ничтожества, не достойные лизать тебе башмаки?

От возмущения до боли знакомым чванством перехватывает горло. Но если раньше Блэку порой казалось, что он спорит с родичами лишь из чувства противоречия, то теперь он твердо знает: они неправы, потому что есть такие люди, как Джеймс, Ремус и даже толстяк Питер. Люпин и Петтигрю — полукровки, в жилах Поттера нет ни капли аристократической крови, но любой из них лучше кузины Беллатрикс, которая все без исключения заклинания, даже самые жестокие, проверяла на животных.

— Не знаю, что там насчет лизания башмаков, — Сириус отчаянно старается сохранить спокойствие, — меня это занятие не интересует никоим образом. Но я скорее умру, чем перейду на факультет, где училась моя бесноватая кузина Белла и учится такое паршивое чучело, как Снейп. Интересно, как его вообще приняли в Слизерин? Снейп же полукровка!

— Девичья фамилия матери Северуса — Принц, — Люциус мгновенно становится серьезным. — Еще девочкой она попала под бомбежку в Ковентри. Вся семья осталась под завалами, выжила только Эйлин, и ее удочерили маглы. Девочке было тяжело видеть город, где погибли все ее родичи, и, повзрослев, она вышла замуж за первого встречного, который пообещал увезти ее как можно дальше от родных мест…

Блэк очень надеется, что не покраснел. Он читал книги по истории и знает, что варварские бомбежки Ковентри ужаснули маглов, но им не была известна вся правда. До войны с Гриндевальдом именно в этом городе находился самый большой в Европе волшебный квартал. А чародеи, жившие в окрестных деревнях, в самом начале боевых действий поступили так же, как и многие поколения волшебников прошлого, — переселились в Ковентри, под защиту мощных охранных заклятий. Вот только против бомб оказалась бессильна любая магия. Летчики-маглы не знали, куда именно сбрасывают смертоносный груз, но их карты были составлены с безукоризненной точностью. Из обитателей волшебного квартала Ковентри выжили лишь единицы. В нескольких окрестных графствах больше не осталось чародеев, и только в последние годы в этих местах начали вновь селиться волшебники…

— Я искренне сочувствую миссис Снейп, — голос неожиданно срывается на хрип. — Но ее сын все равно дурак и скотина!

— А каким ему еще быть, если он вырос среди маглов? — спокойно спрашивает Малфой. — А ведь Принцы — потомки короля Артура… Страшные времена нынче настали! И именно поэтому все наследники древних родов должны держаться вместе!

Сириус знает и эту историю. После долгих лет супружеской жизни, устав ждать появления наследника, король Артур поддался внезапной страсти и изменил жене с молодой волшебницей. Однако он любил супругу и стыдился своей минутной слабости, поэтому, — а, может быть, потому, что боялся вновь услышать отрицательный ответ, — ни разу больше не навестил возлюбленную и не спрашивал о ней. А чародейка в положенный срок родила сына, и его родство с Артуром было доказано всеми возможными магическими средствами. Трудно сказать, как сложилась бы судьба мальчика, если бы король остался жив, но вскоре он погиб. А сын Артура, получивший фамилию Принц, оказался волшебником. Он никогда не претендовал на британский трон, но стал очень уважаемым человеком среди чародеев; потомки Принца тоже сыграли важную роль в истории страны. Однако после войны с Гриндевальдом об этой семье ничего не было слышно. Теперь понятно, почему так произошло…

— Выйдя замуж за магла, Эйлин Принц, конечно, совершила ужасающий мезальянс, но винить ее за это трудно. После войны осталось очень мало мужчин, а деньги обесценились, и фамильные капиталы Принцев превратились в ничто… Но прошлого не изменить — нужно думать о настоящем. Сейчас долг каждого чистокровного волшебника, — голос Люциуса звучит дружелюбно, но твердо, — помочь Северусу вновь занять то положение, которое веками принадлежало его семье.

Знакомое имя возвращает Блэка к реальности. Он жестко говорит:

— Делай что хочешь, кто тебе мешает? Если ты веришь, что это чучело можно превратить в нормального человека, — действуй! Но меня от столь почетной обязанности, пожалуйста, уволь! Я не верю, что у тебя что-нибудь получится, и не хочу иметь со Снейпом ничего общего. И я не желаю переходить на Слизерин! Все ясно?

— Более чем, — сейчас улыбка Люциуса кажется немного кривой. — Но, по-моему, ты ведешь себя по-детски. Малыши, совершив нехороший поступок, часто боятся рассказать о нем взрослым и сами от этого страдают, не понимая, что единственный способ избавиться от проблем — признать свою ошибку, исправить ее и жить дальше. Для пятилетнего ребенка такое поведение вполне естественно, но тебе ведь уже одиннадцать. Почему ты ведешь себя, словно трусливое дитя?

От этого обвинения кровь вскипает в жилах. Сириус задыхается от гнева, понимает, что сейчас заорет во всю глотку… но вдруг вспоминает мемуары Годрика Гриффиндора, делает глубокий вдох и отвечает почти спокойно:

— Если бы я был трусливым ребенком, то испугался бы твоего обвинения в трусости и поступил так, как хочешь ты. Но я достаточно взрослый и достаточно храбрый, поэтому не боюсь того, что кто-то сочтет меня трусом. Что бы обо мне ни думали, я не изменю свои планы в угоду чужому досужему мнению.

— Я воспринимаю ситуацию несколько иначе, но спорить не хочу, — Малфой улыбается дружелюбно и ободряюще. — Прошу тебя только об одном: подумай хорошенько! У тебя еще есть время, хотя и немного — всего несколько недель. Надеюсь, за этот срок ты успеешь понять, где твои настоящие друзья, и не загубишь свою судьбу…

— Я и так знаю, где мои настоящие друзья! — Блэк прижимается лицом к оконному стеклу.

— Очень сомневаюсь…

Люциус разворачивается и уходит. Его шаги звучат все глуше и глуше, а потом совсем стихают.

«Где твои настоящие друзья…» Сириус до боли закусывает губу. Он знает, где его настоящие друзья, он все решил еще в Хогвартс-экспрессе, и они тоже со временем это поймут… Со временем… Когда-нибудь…

По стеклу катятся капли воды. Это дождь, он как-то проник внутрь здания. Мерзкое место Хогвартс, здесь даже окна протекают… Блэк крепко сжимает кулаки.

— Не плачьте, мистер Сириус Блэк, пожалуйста! Все будет хорошо! — вдруг раздается за спиной дребезжащий голосок.

Сириус стирает с лица капли дождя, оборачивается и грубо говорит:

— Я не плачу! С чего ты взяла?! Это просто дождь!

— Конечно, вы не плачете, мистер Сириус Блэк, это просто дождь, — старенькая домовуха, закутанная в снежно-белую простыню, низко кланяется. — Но все равно все будет хорошо! Вы уж мне поверьте!

Сириус шмыгает носом и кивает:

— Конечно, будет, куда оно денется! А ты кто такая?

— Я Ваби, мистер Сириус Блэк, — эльфийка кланяется снова. — Я выросла и долгие годы жила в доме ваших дедушки и бабушки по отцовской линии.

— Но я тебя ни разу не видел, когда гостил у них! Ты теперь живешь у других наших родичей?

— Нет, мистер Сириус Блэк, — домовуха гордо улыбается. — Я живу в Хогвартсе!

— Как же ты сюда попала?! — Вместе с родителями и братом Сириус часто навещает бабушку Меланию и дедушку Арктуруса, хорошо знает, что это за люди, и не верит, что они могли позволить своей эльфийке уйти в чужой дом.

— О, это удивительная история! — она расплывается в счастливой улыбке. — Случилась она на Рождество 1923 года. Мистер Арктурус Блэк и миссис Мелания Блэк, вернувшись из свадебного путешествия, решили навестить дедушку мистера Арктуруса — мистера Финеаса Найджеллуса Блэка, который тогда был директором Хогвартса. Несколько домовиков, в том числе и я, тоже отправились в школу: господа привыкли к нашим услугам и не терпели присутствия чужих эльфов. В Хогвартсе я познакомилась с Уги, и мы… — старушка краснеет, — полюбили друг друга. Я осмелилась рассказать хозяйке о наших чувствах, но она запретила мне и думать об Уги, потому что хотела выдать меня замуж за Кричера — мы познакомились, когда мои господа гостили в доме на площади Гриммо. Миссис Мелания обещала устроить нам почти настоящую свадьбу — подарить мне кружева, а жениху — черный шелк для свадебного облачения. Ох, и красивая церемония получилась бы! — Ваби вздыхает. — Но мне нужна была не роскошная свадьба, а Уги, и я бы не пережила разлуку с ним. К счастью, о нашей любви узнал профессор Альбус Дамблдор — он тогда только начал работать в Хогвартсе. Профессор Альбус Дамблдор сначала попробовал купить меня, но господа отказались меня продавать за любые деньги. Не знаю, что бы со мной сталось, — не могла я жить без Уги, — но помогла страшная тайна домовиков Хогвартса. Если эльф, принадлежащий любым другим хозяевам, на рассвете трижды поднимется на Астрономическую Башню и трижды попросит защиты у Основателей, то станет собственностью школы. Здешние домовики никому об этом не рассказывают, чтобы в Хогвартс не прибежали все непослушные эльфы. Но Уги нарушил строжайший запрет старших и поведал секрет профессору Альбусу Дамблдору, а тот сообщил мне. На рассвете я трижды поднялась на Астрономическую башню, все сделала, как мне велели, — и стала принадлежать школе, а не Блэкам! — домовуха гордо приосанивается. — С Основателями даже господин директор Финеас Найджеллус Блэк ничего поделать не смог, хоть и пытался! Если бы он узнал, что профессор Альбус Дамблдор замешан в этом, то непременно уволил бы его, но, к счастью, нам удалось сохранить тайну. Господин директор Финеас Найджеллус Блэк сказал, что я и Уги непременно будем наказаны судьбой за непокорство, но вышло иначе: у нас десять детей, сорок два внука, и за все эти годы мы ни разу не поссорились, вот!

Эльфийка сияет от гордости, но вдруг вспоминает, с кем разговаривает, и краснеет. В ее глазах появляется страх.

— Молодец! — Сириус улыбается. — Я очень рад, что ты смогла убежать из наших фамильных тюрем!

— Поместье мистера Арктуруса и миссис Мелании — это, конечно, не тюрьма, а очень хороший дом, хоть и немного слишком строгий, — наставительно произносит Ваби. — Нас всему учили — и хозяйство вести, и готовить, и гостям прислуживать… Наказывали, конечно, это да, но ведь за нами глаз да глаз нужен. Работать мы не любим, нам лишь бы полодырничать… — немного помолчав, она спрашивает: — А как там Кричер? Жив… он?

— Живее всех живых! — сердито отвечает Блэк. — По утрам он приносит мне завтрак в гриффиндорскую спальню, а по вечерам помогает надеть носки и ночной колпак!

— Мистер Сириус Блэк, — осторожно говорит домовуха, — вам, конечно, виднее, но даже в Слизерине такое не принято, не говоря уж о Гриффин…

— Можно подумать, я не знаю! — кричит Сириус. — Будь моя воля — я бы этого Кричера до конца дней своих не видел! Ему мама приказала так со мной обращаться! Она рассердилась, что я поступил в Гриффиндор, вот и мстит. На меня теперь соседи по спальне смотрят как на больного драконьей оспой… — он обрывает себя на полуслове, потому что к горлу подступает комок.

— Понятно, — медленно произносит старушка после недолгого молчания. — Поэтому я и не хотела идти за Кричера замуж. Странный он, и всегда был странным. Господская воля, конечно, это господская воля, но и своя голова должна быть на плечах, и о совести забывать нельзя… — она задумывается. — Помешать Кричеру трудно: домовика, выполняющего хозяйский приказ, остановить почти невозможно. Но мы все же у себя дома и тоже кое-что умеем. Я посоветуюсь с родичами и друзьями. Вот увидите, мистер Сириус Блэк, мы непременно что-нибудь придумаем!

— Спасибо! — Сириус чувствует, что улыбается во весь рот; это неприлично, но поделать с собой он ничего не может. — Даже если ничего не выйдет — все равно спасибо за поддержку! А если получится — буду вечно признателен и тебе, и другим эльфам Хогвартса!

— Да что вы, сэр! — Ваби еще сильнее смущается. — Вы же внук моих бывших хозяев! Как тут не помочь! А что-нибудь еще я для вас сделать могу?

— Можешь, — ответ находится на удивление быстро. — Скажи, куда раз в месяц уезжает Ремус Люпин?

Сириус ожидает всего, но не такой странной реакции на свой вопрос. Домовуха сереет, дрожит всем телом, закрывает лицо руками, а потом с отчаянием восклицает:

— Пожалуйста, не спрашивайте меня, мистер Сириус Блэк, сэр! Мы знаем, куда уводят мистера Ремуса Люпина, но никогда об этом не говорим! Господин директор Альбус Дамблдор нам строго-настрого запретил, да мы и сами молчали бы, потому что это не наша тайна!

— То есть как уводят?! Значит, Ремус не ездит домой навещать больную маму, а остается где-то поблизости?

Эльфийка молча кивает.

— А ты можешь меня провести в то место, куда уводят Люпина? Он хороший парень, но выглядит больным и испуганным. Я хочу убедиться, что с Ремом все в порядке!

— Мистер Сириус Блэк, сэр, — говорит Ваби, тщательно подбирая слова, — у мистера Люпина действительно есть проблемы, но, поверьте, господин директор Альбус Дамблдор делает для него все, что может, и даже больше! Господин директор очень добр и очень-очень помогает мистеру Люпину!

— Вот я и хочу сам это увидеть!

Старушка внимательно смотрит на стоящего перед ней измученного мальчика с покрасневшими глазами и осторожно спрашивает:

— Если я выполню вашу просьбу, мистер Сириус Блэк, вы ведь никому не расскажете о том, что видели?

— Конечно-конечно, если с Ремом все в порядке, я никому ничего не скажу!

Единственная полезная вещь, которой Блэк научился у своей кузины Беллатрикс, — это умение лгать правдой. Если с Люпином все в порядке, то о его небольших проблемах действительно никому не нужно знать. А если не в порядке — дело другое, ну так молчать в этом случае Сириус и не обещал…

Ваби, не искушенная в таких тонкостях, вздыхает с облегчением:

— Вот и хорошо, мистер Сириус Блэк! Когда вы хотите увидеть то место?

— Прямо сейчас, если можно.

— Можно, мистер Сириус Блэк. Проще всего туда добраться по подземному ходу, которые начинается в подвалах. Он давно заброшен, но мы о нем помним.

— Тогда пошли скорее!

Вернувшись в школу, Блэк так глубоко погружается в раздумья, что за ужином не обращает внимания на подколки однокурсников. Увиденное в заброшенной хижине даже не удивило, а ужаснуло. В этом мерзком месте не может долго находиться ни один человек — ни здоровый, ни тем более такой болезненный и нервный, как Рем! Зачем Дамблдор приказал водить его туда раз в месяц?! Ведь Люпин после каждого посещения хижины выглядит еще более больным и измученным, чем прежде!

Сириус вспоминает прочитанное в книгах, которые от него прятали, и нехорошие сплетни о Дамблдоре — их как-то раз обсуждали родители, думая, что сын их не слышит. Сопоставив факты, он с трудом сдерживает дрожь. Неужели Люциус Малфой прав, и гриффиндорцы вовсе не такие хорошие, как кажутся?! Но бежать за помощью к слизеринцам пока рано: информации еще слишком мало. Вполне возможно, что Ваби права, Дамблдор действительно помогает Люпину, а обстоятельства только кажутся подозрительными.

Сириус закусывает губу. Он уже не ребенок и сможет выяснить все сам! Когда Люпина опять уведут, нужно будет прокрасться по подземному ходу в хижину и посмотреть, что там происходит. Если окажутся верны самые худшие опасения, то после возвращения Рема в школу необходимо поговорить с ним наедине и объяснить, что нельзя позволять так с собой обращаться. Трудно сказать, решится ли робкий Люпин обвинить Дамблдора, но это уже не так важно. После разговора с Ремом нужно — хорошо бы с ним, но в крайнем случае и без него — идти к Малфою. Директор Хогвартса — человек влиятельный, но отец Люциуса возглавляет попечительский совет школы, а свидетельство очевидца, да еще и Блэка — очень веское доказательство. Люпин — хороший парень, нельзя никому позволять безнаказанно мучить его!

Приняв решение, Сириус успокаивается. Он знает, что будет делать в ближайшие недели, а остальное менее существенно.

Некоторое время Блэк размышляет, не рассказать ли обо всем Джеймсу. Он ведь очень хороший и наверняка захочет помочь Ремусу! Но, подумав, Сириус решает промолчать. Поттер сейчас не в себе, он заколдован очень злой волшебницей и не поверит человеку, которого презирает. Так что совершенно бессмысленно тратить время на бесполезные объяснения.

Вечером Кричер впервые со второго сентября не появляется в спальне гриффиндорцев-первокурсников, и это кажется Блэку хорошим предзнаменованием.