Цветы грязноцвета (гет)

— Извини, — Мэри шмыгнула, утерев нос рукой, — не знаю, что на него нашло...

Энди был на пару месяцев старше нее. Поначалу в Убежище 76 было не так много детей и, будучи погодками, они быстро нашли общий язык.

Когда дверь Убежища 76 закрылась, было страшно. Никто не знал — что дальше? И, прокручивая этот вопрос в голове, все встречали шум падающих бомб по-разному. Кто-то плакал, паниковал, кто-то, напротив, был спокоен, веря в американских ученых и надежность Убежищ. Но, как бы там ни было, обстановка была напряженной. Особенно в тот момент, когда все стихло. Мэри и сама не знала, зачем рассказала про Энди именно эту историю. В ее детской памяти этот эпизод полней всего отображал общий страх.

Как и в памяти самого Энди.

Было так страшно, что, казалось, даже кожа зудела от общего напряжения. Родители, мистер и миссис Шерман, молчали, а Эрик, его старший брат, отмахивался, как от назойливой мухи, и тоже молчал. С самым серьезным и взрослым видом.

Это потом уже началась новая жизнь, ограниченная стенами Убежища. Дети привыкали куда быстрей, легче адаптировались. Порой Энди с трудом мог вспомнить, каково было там — снаружи. Было ли небо и в самом деле таким ярко-голубым, как на картинках? Бетонные стены Убежища стали новым домом. Целым миром. В перерывах между занятиями (ведь они — будущее Америки!) дети были счастливы. Они всегда могли найти себе интересные занятия: играли, дурачились, воображали целые миры — в стенах Убежища был и пиратский корвет, и лес, полный хитрых разбойников, и космическая станция. Чего только не было!

Те, кто был постарше и особенно взрослые часто жаловались на то, что им чего-то не хватало, вспоминали о былом. Энди не тосковал. У него было все, что нужно было ребенку, но тогда, когда время замерло — в тот самый момент действительно было страшно. Энди пугали родители, пугал Эрик, пугали совсем чужие люди. Тогда он не знал, что с ними придется провести в одном Убежище долгие годы. Маленький Энди, хоть и был смышленым, а в чем-то и вовсе гениальным, тогда не мыслил такими категориями. Он не думал о том, сколько пройдет времени. Пока ты ребенок, день — это маленькая яркая жизнь. Двадцать лет — запредельный срок, необъятный для его разума. Энди легко мог представить динозавров, вымерших миллионы лет назад, но Эрик, который был старше всего на десять лет, казался уже непоправимо взрослым.

В той напуганной, замершей толпе, ставшей единым существом, Энди заметил Мэри Росс. Примерно его ровесница, с всклокоченными волнами волос и содранными в кровь коленками, она не казалась испуганной. Девочка крепко держала за руку мужчину средних лет, тогда показавшегося Энди совсем стариком, и с любопытством озиралась по сторонам. Ей вообще нравилось наблюдать, как он позже узнал. Мэри просто подошла и протянула руку, громко представившись. Казалось, ее ничуть не смутили его намокшие штаны.

Они вместе увлекались биологией и разными животными: Мэри особенно нравились земноводные — она подолгу любовалась иллюстрациями в их порядком потрепанном учебнике и говорила, что когда двери Убежища откроются, она точно заведет парочку жаб, и папа будет не против. Энди мечтал о собаке, а еще ему нравилась химия, в которой Мэри совсем ничего не понимала. Зато она могла собрать что угодно буквально из ничего. Энди до сих пор помнил славный «резинкострел», которым они запускали мусор в хулигана Майка, мальчишку, кичившегося тем, что был на целых полгода старше. Хитрая конструкция позволяла запускать предметы похлеще любой рогатки. Вместе они были непобедимы: можно было заряжать ее устройства созданными Энди зарядами — тут уж никто не станет задирать. Впрочем, как-то Мэри и без того разбила Майку нос ударом головы. А когда он зажал Энди в коридоре, и вовсе сломала руку обидчику, защищая друга. Отец Мэри лишь качал головой, но никогда не наказывал дочь. За подобные выходки она куда чаще получала от мисс Пинкетт. Строгая женщина учила их правилам этикета, ведь это было так важно для будущего возрождения Америки! Мисс Пинкетт говорила, что юной леди не подобает вести себя таким образом. На своих уроках она заставляла Мэри ходить в платьях и непременно аккуратно причесываться. Тогда подруга напоминала Энди фарфоровую куклу, которых он видел в девчачьих книгах. Жутко и непривычно. Ему куда больше нравилось дружить с занозой Мэри, чем с «подобающе воспитанной мисс Мэри Росс».

Когда они стали старше, в их жизни появился Эрик. Конечно, брат Энди и раньше присутствовал в Убежище, но тогда он чаще шарахался от них, называя «противной мелюзгой». Эрик, в отличие от младших, помнил о старом мире куда больше, а еще у него в комнате была гитара, и он пел классные песни, совсем не похожие на унылую музыку с занятий. Он вообще знал много такого, о чем ни один учитель не расскажет — шло бы это возрождение Америки куда подальше, когда старший брат знал, как взломать автомат с едой и достать жвачку! Эрик совсем не понимал, зачем в Убежище нужна была мисс Пинкетт:

— Ладно там всякие ученые, даже спортсмены, как родители этого вашего придурка Майка... А это ее надуманное благочестие, — Эрик хмыкнул, надув розовый пузырь, параллельно протянув пачку жвачки младшим. — Как пить дать, трахалась с какой-нибудь шишкой из Волт-Тек.

Они не понимали значения его слов, Энди так точно, но согласно закивали, ведь Эрик точно ерунды не скажет.

Годы спустя в Убежище стало больше детей. И теперь уже Энди с подругой считали их «малявками». А еще через пару лет Эрик предложил Энди приударить за Мэри. Мол, та расцвела и стала совсем хорошенькой. Младший не понимал, как это: разве можно было говорить так о ком-то, кто почти как родственник, часть твоей семьи? Энди вообще не интересовали девчонки. Только наука. А Мэри он и так никогда не бросит. Обещал, даже поклялся на мизинчиках, когда отец подруги умер, что он, Эндрю Шерман, ее лучший друг и ни за что ее не оставит.

— Смотри, а то Майк опередит, — предупреждал Эрик.

— Он терпеть не может Мэри.

— Да много ты понимаешь, — он качал головой.

— Они даже дрались, — Энди горделиво выпятил грудь, будто победы были его личной заслугой.

— Раз уж ты такой лопух, через пару годиков я сам к ней подкачу, — пытался подначить его брат.

Энди было все равно. Как вообще можно было ревновать друзей? Он не понимал этого чувства. Глупая трата сил, нервов и времени. Не понимал тогда, и теперь не понял. Но ничем другим, кроме ревности, он не мог объяснить поведение того гуля. Впрочем, Энди мало понимал в отношениях и мог ошибаться — Эрик, вот он точно разбирался в людях. Но сейчас брат был далековато: отправился куда-то в Пойнт-Плезант. Он и в Убежище нередко говорил об этом месте, когда рассказывал им с Мэри страшилки про молерота. Теперь же, когда они с Мэри были один на один, даже при всем желании Энди не мог спросить совета брата — хотя куда чаще он молчал, предпочитая никого не посвящать в чужие дела, даже Эрика. Энди совершенно не знал, как подбодрить подругу в ситуации, которую он не понимал и даже не мог представить гипотетически по отношению к себе.

— Ничего страшного, — он пожал плечами. — Тебе не стоит извиняться за чужое поведение...

— Боже, но мне так неловко, — на ее бледном лице румянец смущения всегда вспыхивал особенно ярко.

— Ты же знаешь, что никакого Бога нет, — он чуть повернул голову, ожидая уже привычной реакции: подобный разговор начинался не впервой. Вот только после выхода на поверхность взгляды допускавшей любые возможности Мэри, кажется, сильнее сдвинулись в сторону веры.

— Но...

— Есть наука. Уверен, будь у нас больше сведений о тех людях, которые оказались во время ядерных ударов не в Убежищах, можно было бы объяснить, почему кто-то выжил, изменившись, а кто-то — нет. Состояние здоровья, близость к эпицентру взрыва, нахождение в этот момент рядом посторонних предметов и различных укрытий, уверен — это бы многое прояснило, — Энди немало волновали изменения мира. — Все научно объяснимо, но, увы, данных маловато...

А вопросов вот было немерено. Изменения флоры и фауны: как одни животные мутировали, адаптировавшись к жизни в новой Аппалачии, а другие навсегда останутся лишь иллюстрациями из довоенных книг. Могло ли понимание процесса гулификации стать ключом если не к бессмертию, то к существенному продлению жизни? Почему одни гули сходили с ума, становясь дикими, а другие были вполне себе человечны? В чем секрет выживших видов?

Вопросов было так много, что Энди даже не знал, с чего начать. Жизнь на поверхности предлагала невероятный шанс для реальных знаний, полученных опытным путем, а не теоретических догадок, построенных в стенах Убежища 76. Пришло время открытий, а он не знал, за что хвататься. К счастью, знала Мэри. Она вообще всегда точно знала, чего хочет. И если межличностные отношения Энди мало интересовали, даже было как-то жаль, что подруга растрачивала свой блестящий ум на такие мелочи, то вот ее желание приручить некоторые мутировавшие виды было интересным. С этим стоило поработать. Рад-жабы так рад-жабы. Нужно же было с чего-то начинать!

— Так что там с твоими наблюдениями за земноводными мутантами? — Энди решил сменить тему.

Переходить на очередную полемику о вере он совершенно не желал, главное было — отвлечь Мэри от бессмысленных извинений за чужое поведение. Если его и волновали отношения подруги с каким-то гулем, то исключительно с научной стороны. Все остальное — ее личное дело. Как и отношения с его братом. И даже тут он не испытывал того чувства, которое можно было бы назвать ревностью. У каждого свои потребности, обусловленные — вполне научно! — в том числе и биологией. Тут не к чему ревновать. Конечно, выбери Мэри какого-нибудь придурка, наподобие Майка, его бы это возмутило. Немного. Самую малость. Но к ревности бы не имело никакого отношения. Вопрос был бы к ее здравому смыслу.

— Сейчас, — с явным энтузиазмом Мэри протянула ему руку с пип-боем.

Будучи левшой, она явно испытывала некоторые неудобства с устройством, но со временем адаптировалась и научилась делать многие вещи и правой. Гораздо хуже и не все, но доставшийся от отца пип-бой упорно оставляла прежним, не меняя под правую руку.

— Тут отчет о нескольких днях наблюдений. В разное время суток, при разных погодных условиях, — Мэри пролистала текст ниже. — Пометки о разных видах. Чаще всего встречались зелено-бурые. Агрессивны, но, если находиться на отдалении, не нападали и при регулярном наблюдении становились менее осторожными. Однажды встретила белую. Возможно, альбинос, — она пожала плечами, ей явно не терпелось рассказать ему больше: кому, как не Энди, можно было рассказывать подобные вещи?

— Агрессивны? — он прокрутил ее запись ниже.

— Увы. Сразу напала, хоть я и вела себя аккуратней, чем с зелеными... Пришлось убить...

— А образцы?

— Есть яйцо.

Энди удовлетворенно кивнул. Его не волновала смерть мутанта, а вот взять что-то с туши было бы практично — могло пригодиться в исследованиях.

— Еще раз встретила зараженную... — Мэри драматично понизила голос, зная, что его наверняка немало заинтересует подобное.

Энди нетерпеливо пролистал запись ниже, озвучив прочитанное:

— Чума горелых?

— Вероятно. Внешне похоже.

— Этого мало. Нужны тесты... — и как можно было делать предположение исключительно на внешних проявлениях? Эта не описанная ни в одной довоенной книге болезнь определенно заслуживала особого внимания.

— Тебе повезло. Рад-жаба жива, и я точно знаю, где найти. Эта разновидность оказалась весьма трусливой.

В мозгу Энди уже вовсю выстраивался список того, что ему потребуется: оборудование, а лучше — целая лаборатория. Стоило озадачить Эрика, когда тот вернется, парой просьб, ведь брат куда чаще них забирался в разные руины, принося различные, порой полезные, вещи. Эрик умел выживать, он не избегал драк, да и с подобными задачами справлялся определенно лучше, чем Энди и Мэри вместе взятые.

— По глазам вижу, у тебя уже есть план действий, — Мэри изогнула одну бровь, выжидающе взглянув на него.

Она ценила его именно за продуманность и практичность. Во всяком случае, так думал сам Энди.

— Тебе придется вспомнить, что ты мой любимый изобретатель. После да Винчи, разумеется. И собрать кое-что...

Энди знал, что в Убежище, чем старше становилась Мэри, тем меньше она хотела конструировать. Она старалась как можно дальше дистанцироваться от того, что в ней видели продолжение своего отца без права на выбор и свои интересы. После того, как Мэри довелось подрабатывать в кафетерии, она и вовсе заинтересовалась кулинарией. Интерес лишь усилился после появления в ее жизни Лизы, очаровательной, но не сильно умной девушки. Энди пересекался с ней не так часто — та, вероятно, считала его странным или занудой, так что занимала Мэри в те часы, что он проводил в лаборатории родителей. У Лизы было много довоенных журналов о разных женских штучках, будь то мода, рукоделие или кулинария. В Убежище продукты были ограничены — особо не развернешься. Ей же хотелось научиться, пробовать разные варианты, добавлять что-то свое — Энди полагал, что даже в таком бытовом моменте побеждала ее тяга к исследованиям и практике. Что касалось конструирования, скажи она, что больше никогда этим не займется, Энди, пусть и скрепя сердце, согласился бы — чего он точно не хотел, так это неволить Мэри, но та прямо сказала, что для него сделает все что угодно.

— Как всегда из ничего? — Мэри с хитрым прищуром усмехнулась.

— В лучших традициях нашего тандема.

Он улыбнулся, наблюдая за тем, как изменилось выражение лица подруги. Энди ужасно хотелось напомнить ей, что вообще-то Мэри не нужны никакие гулифицированные помощники, чтобы обустроить им базу, где бы можно было заняться исследованиями. Еще больше он не понимал, зачем Мэри делала наброски чертежей, которые показывала Морту, исключительно нерабочей рукой. Что-что, а писать правой рукой, у нее выходило откровенно паршиво, как и пользоваться многими инструментами. Но задавать вопросы вслух Энди не рискнул. Не хватало еще напомнить, чтобы Мэри вновь заладила со своими извинениями!

— У меня есть несколько идей, где можно обосноваться, поэтому предлагаю не засиживаться тут: только сверю карту на своем пип-бое с твоими заметками — и в путь! — ничто не будоражило Энди так, как возможность исследований.

— Конечно, рано об этом думать, — она закусила губу, — но, когда данных будет больше, я бы хотела оформить все, как в тех старых учебниках по биологии. Помнишь? Те самые, с иллюстрациями...

Энди улыбнулся. Он чувствовал небывалый подъем от того, сколько всего они могут узнать! Это в старом мире самые великие открытия уже были свершившимся фактом, мир же после Великой войны был полон ранее неизведанных вещей.

* * *

Эрик объявился спустя несколько дней, обнаружив их по отправленному радио-сигналу. Энди окинул взглядом старшего брата — выглядел тот непривычно грязно. Поверх комбинезона Убежища была надета примитивная защита из грубой кожи, а сверху небрежно накинут дождевик. Эрик, первый в очереди в душ в Убежище, наверняка теперь скучал по ванне — он явно давно не брился, а пряди волос у самого лица свисали сосульками. С водой в Аппалачии бывало сложно. Но даже в таком неприглядном виде Эрик умудрялся выглядеть... Энди совершенно не понимал в таких вещах и никак не мог найти нужное слово. Привлекательно? Возможно, это было именно это слово. Обаятельность, пожалуй, была главным талантом его брата. В отличие от Энди, он никогда не интересовался наукой. Не был ни ловким, ни сильным. Эрик был совершенно обычным ребенком, и будь он чьим-то другим сыном, вероятно, путь в Убежище ему был бы заказан. Сам Эрик по этому случаю, посмеиваясь, называл себя «харизматичным и невероятно удачливым сукиным сыном». Иногда он добавлял, что все мозги в их семье достались Энди, и, на счастье Эрика, родители не пытались растить из него юного гения. Впрочем, из младшего они также не пытались сделать ученого — это был его личный выбор.

— А я посмотрю, вы тут обустраиваетесь, — присвистнув, Эрик окинул взглядом небольшую лесную полянку. — Неплохо, но защита явно страдает...

Он снял тяжелый рюкзак и присел на проржавевший довоенный табурет, глядя на то, как Энди взбалтывал в колбе какую-то цветную жидкость.

— Это исследовательский лагерь, мы не планируем... — не сразу отозвался младший, сделав какие-то пометки на пожелтевшем листе бумаги. Ему было удобней сначала черкать на бумаге, а потом уже заносить проверенную и лучше структурированную информацию на голодиск в пип-бое.

— Ну, — перебил Эрик, — если цель исследования — посмотреть, как быстро вас сожрут дикие волки, которых тут водится в достатке, то все идеально. Нет? Тогда стоит хотя бы турель поставить. Так, для начала.

Энди вздохнул. Он не любил спорить с братом. Даже когда тот был неправ, Энди частенько не хватало аргументов и напора, просто потому что у Эрика язык был лучше подвешен. Сейчас же он был прав: волчьи стаи, стремительно перемещавшиеся по Лесу, давали о себе знать нередко, разнося вой по округе.

— Все сделаю, — подошедшая со спины Мэри кивнула братьям, — пока рук на все не хватает. И материала. Привет, Эрик, — она подошла ближе и наклонилась, обняв. — Опустил бороду? — Мэри погладила его по щеке, улыбнувшись. — Тебе идет.

— Ну еще бы, — он усмехнулся, — я ведь всегда неотразим. А если серьезно, просто ни времени, ни места не было. Тут не до бритья, когда из одной дыры на тебя лезет кротокрыс, из другой еще какой-нибудь уродец, и все это под аккомпанемент сходящего с ума от жижи под ногами счетчика Гейгера. Надеюсь, то дерьмо, — он кивнул в сторону рюкзака, — которое я вам, мелюзге, притащил, хотя бы пригодится.

— Сам ты мелюзга, — беззлобно фыркнул Энди, — мне скоро тридцать.

— Для меня ты вечно будешь мелюзгой, смирись, — с деланной серьезностью ответил Эрик.

— Как там Пойнт-Плезант? — вмешалась Мэри, которая прекрасно знала, как шуточная перепалка между братьями могла затянуться. — Нашел молерота?

Энди издал неопределенный звук. Не то смех, не то бульканье. Он всегда находил интерес брата к легендам о различных криптидах антинаучным.

— О да, еще как... Но эту историю я оставлю на потом. Сейчас, детишки, — Эрик ехидно улыбнулся младшему брату, — я бы предпочел хоть немного поспать, не шарахаясь от каждого шороха. А еще лучше — сначала помыться, а то несет, как из выгребной ямы, ей богу!