Осколки (гет)

Ночь Диаваль провел без сна, с замиранием сердца ожидая повторения вчерашнего представления, но ее величество, очевидно, сочло этот метод не достаточно действенным. Утром к нему пришел вовсе не рыцарь.

Казалось, старая фея постарела еще больше. Пускать ее к заключенному стражник отказался, так что она просто протянула через решетку чистые тряпки, бидон с водой и склянку с мазями.

— Рада бы помочь чем-то еще, да не могу — на того, кого коснулась магия кристалла, любая другая уже не действует, — говорила она тихо, чтобы напоминающий изваяния рыцарь не слышал разговора.

— Значит, все-таки кристалл вернул меня к жизни из... Чего бы то ни было, — Диаваль поежился, вновь вспомнив, что полакомиться спаситель мог и его душой...

— Кристалл по воле Дорики обратил тебя в камень, — отозвалась старуха с усмешкой. — Во дворце Ракара целая галерея уставлена статуями людей, что посмели пойти против моей дочери. Однако в плоть тебя обратила ее собственная сила.

— Но ведь...

— Дорики самой коснулась сила кристалла, еще в детстве, так что ее собственная магия сроднилась с ней, приспособилась. На твое счастье — больше никому не под силу было бы вернуть тебя к жизни. Разве что другой обладатель магического дара осмелился бы взять кристалл.

— Значит, она не смогла пробиться в топь просто потому, что ей нечем больше платить за могущество.

Старая фея закрыла глаза. Может, потому она и постарела, что в тот миг, когда кристалл забрал последние крупицы души Дорики, та, можно сказать, умерла? Она продолжала ходить, говорить, ее по-прежнему любили, но теперь это был пустой сосуд, окончательно лишенный пути назад. Быть может, если бы она вовремя остановилась, душевные раны подзатянулись подобно телесным, и королева Ракара стала бы хоть отчасти такой, какой должна была быть по рождению, но этого уже не случится.

Диаваль хотел попросить фею предупредить обитателей болот — он знал все ходы и мог направить ее в нужное место, — но так и не решился. Даже без души, Дорика оставалась ее дочерью, и требовать предать ее то же, что требовать Малефисенту предать Аврору. Она никогда не пойдет на подобное.

Остаток отведенного для посещения времени они говорили обо всем и ни о чем — о золотой маске, которую Дорика нашла в сокровищнице названного отца, и которую, по легенде, не способны увидеть злые силы; о рыцарях, слишком долго бывших при госпоже, и, подобно ей, лишившихся самих чувств; о людях, медленно сходивших с ума, если королева не удостаивала их своим вниманием.

Приходил в башню-тюрьму и Фернан. Рыцарь был еще более хмур, чем накануне, и только молча смотрел на пленника, казалось, вовсе его не замечая. Диаваль не рисковал начать разговор, памятуя, чем закончился предыдущий, но все же чувствовал, что в душе у седовласого рыцаря творится неладное.

«Бедный мальчик...» — сказала старая фея, когда речь от рыцарей перешла к их командиру. Диаваль лишь удивился — Фернан был не так уж и молод, чтобы зваться мальчиком. «Сколько мне лет, ворон? Как быстро стареют феи? — усмехнулась в ответ старуха. — Дорика правила Ракаром задолго до того, как королева Аврора и даже ее родители появились на свет. Фернан, подобно прочим, попал в гвардию еще мальчишкой, но ему непосчастливилось полюбить госпожу по-настоящему. С тех самых пор я уже не самый одинокий обитатель Ракарского дворца.»

Старая фея не пыталась разделить это одиночество или рассказать рыцарю правду о предмете его обожания. Он не поверил бы — слишком часто мы идеализируем тех, кого любим. И все же страшно становилось от этой слепой верности, пронесенной через всю жизнь. Неужели и сам ворон со стороны выглядит так же?

Ближе к вечеру к его камере явился еще один посетитель. Диаваль уже не боялся взгляда королевы Дорики, но за ее приближением следил настороженно. Она была без маски, одета даже проще, чем обычно, и от того, как ни странно, еще более ослепительна.

— Ты родом из этих мест? — спросила она.

Диаваль удивился вопросу, но кивнул.

— Значит, как и все, живущие здесь, ты подчиняешься законом родной страны.

— Я ворон, госпожа, над нами не властны людские законы.

— Неважно, кем ты появился на свет, сейчас ты человек, а значит человеческий суд вправе судить тебя.

Диаваль мог бы поспорить с этим утверждением, но страх в нем боролся с любопытством. Слишком уж хотелось понять, к чему клонит ее величество.

— Как человек, ты подчиняешься законному правителю этих мест.

— Да. Авроре, — заметил Диаваль.

— Уже нет. Я много дней провела над свитками законов. Если правитель страны лишится разума, совет высших чинов при дворе имеет права сместить его.

Диаваль усмехнулся. Жаль, никто не додумался покопаться в этих свитках во времена правления Стефана.

— Вчера вечером совет собрался и единогласно решил, что королева, подвластная темным силам, не может мыслить здраво. Они избрали короля Карла новым правителем, и именно ему отныне подчиняется каждый, кто живет здесь.

В статусе Диаваля эта новость ровным счетом ничего не меняла, он как считался преступником, так и будет им считаться, разве что по законам настоящим, а не провозглашенном Дорикой. Хотя с какой стати они настоящие, если совет решил так по ее негласному приказу?

— Коронация назначена на завтрашний вечер. Тогда же состоится свадьба.

— Свадьба? — не понял ворон.

— Я решила, что не имею права оставить страну, в которую меня направило само проведение, и приняла предложение короля Карла стать его королевой.

Вот как. Значит, Дорика не собирается покидать эти земли, даже после того, как расправится с обитателями Топких Болот. Или она не так уже уверена, что это ей по силам, потому и хочет выиграть время, чтобы довести дело до конца? По крайней мере теперь ясно, отчего был так хмур Фернан.

— Теперь ты подчиняешься мне и моему законному супругу. Не хочешь ли рассказать нам что-нибудь?

— Если честно, не очень. Вы ведь не так наивны, чтобы решить, что ваш новый статус, законность которого еще под большим вопросом, заставит меня броситься к вам в ноги? Если хотите судить меня, так судите! Вам не обязательно было для этого становиться законной королевой.

— Я уже говорила, что не вершу суд. Это делает народ или сам осужденный.

— О, так вы пришли велеть мне свершить суд над собой?

— Я пришла воззвать к твоему разуму и долгу уроженца страны, но, как видно, без толку. Жаль. Я надеялась, что до этого не дойдет. Тебя будет судить народ, но я попрошу их в честь праздника быть милосердней.

Диаваль даже удивился — он ожидал пыток. Впрочем, народный суд вряд ли будет многим лучше. Да и Дорика явно не отчаялась еще получить от него информацию, потому и хочет оставить его в живых.

* * *

Дорика держала свое слово — ни она, ни ее воины не причинили Диавалю вреда, однако на следующий после разговора с королевой день Фернан вновь явился за ним. Ворота были открыты, как и в прошлый раз, только теперь на площади были установлены не плаха, а колодки, и ждали они именно его.

Седовласый рыцарь и один из его безликих помощников молча заковали его, уделив особое внимание поврежденной руке, чтобы ворон, чего доброго, не сумел вытащить обрубок через слишком узкую для целой ладони прорезь. Закончив с этим, Фернан наклонился к уху пленника.

— Они знают, что ты ухитрился прогневать их госпожу, — прошептал он, кивнув на застывшую в предвкушении толпу. — И о том, что ты нужен ей живой, тоже, так что на смерть от удачно брошенного камня можешь не рассчитывать. И все же народ судит жестоко.

— Потому что так их сердцам повелевает дарованный Дорикой свет? — с иронией спросил Диаваль.

Рыцарь не ответил.

Диавалю приходилось видеть позорные столбы и несчастных, закованных в колодки перед глумящейся толпой. Но как бы ни была толпа едина в своей жестокости, в недрах ее всегда находились люди жалостливые и сострадательные, которые если не вступались за осужденного, так сами не причиняли ему вреда. Здесь же камень или гнилой овощ были припасены у каждого. Стоило рыцарям покинуть помост, толпа пустила свое импровизированное оружие в ход. В голову ему никто не целился, только Диавалю от этого было ничуть не легче. Столб, на котором крепились колодки, оказался слишком тонким, чтобы защитить тщедушное тело ворона, да и народ окружал помост со всех сторон, а спину осужденного вовсе ничего не защищало.

Диаваль уже привык к боли — за прошедшие несколько дней она стала его постоянной спутницей, и все же новая ее порция не приносила никакого восторга. Шрамы продолжали саднить и каким-то чудом еще не загноились, но теперь, после душа из гнили, избежать этого вряд ли удастся. Не на это ли был расчет?

Он сам усмехнулся глупостям, приходящим порой на ум, но правда была в том, что он действительно понятия не имел, зачем его отправили сюда? Чтобы поиграть на его гордости? Что ж, быть может, это и удалось бы — вороны гордые птицы, — но Диаваль слишком хорошо понимал, что собравшийся здесь народ своей воли не имеет, и злиться на них не было ни сил, ни желания. Да и какой прок от уязвленной гордости? В простой садизм он не верил. Для этого нужна была хотя бы злоба, а Дорика неспособна была испытывать даже подобных эмоций — все что она делала, было продиктовано голым разумом. Что до Фернана, то воин был скорее жестким, нежели жестоким.

Впрочем, вопросы отпали сами собой, когда на балкон вышли новоиспеченные король и королева. Диаваль плохо знал короля Карла, но даже из доходивших до болот слухов в ожесточенности правитель Тинрида мог дать фору и Стефану. Даже безмерная верность Дорике не выжгла из его сердца свирепость, напротив, даже усилила ее. По крайней мере, по отношению к тем, кто посмел опечалить его будущую супругу.

Фернан ошибся — торговец, в жизни своей не состязавшийся в меткости, попал-таки Диавалю в голову чем-то твердым, так что ворон вновь упал в спасительное небытие.

* * *

Весть о свадьбе нового Короля и прекраснейшей Дорики быстро разлетелась по стране — даже от границ с Топкими болотами на время отхлынула тревога, уступив место радости. Воины Ракара продолжали нести караул, такие же бесстрастные, как и всегда, а вот народ ликовал. Тревоги были забыты, и в этот вечер солдаты-добровольцы праздновали и пили за здоровье новобрачных — ведь для них эта весть означала, что королева не покинет их! Веселье длилось уже не один час, когда терновые ветви начали раздвигаться. Опьяненные и счастливые, люди этого не заметили, и лишь когда за тонкой изгородью, оставшейся от совсем еще недавно неприступной стены, послышались шаги, кто-то из празднующих почуял неладное.

Волшебное воинство обрушилось на оккупантов всей своей мощью. Рыцари Ракара стояли на смерть, и не один враг пал от их руки, но в траве с заколдованной поляны таилось столько жизненной силы, что каждый разрубленный мнимый человек или фейри тут же начинал расти, а вот уже двое их стояло перед погубившим его рыцарем.

Подобного даже наблюдавшая за боем сверху Малефисента не ожидала — она уже жалела о том, что решилась выпустить волшебную траву из ее тюрьмы — удастся ли теперь запереть ее обратно, или через год по всей стране только одна она и будет расти? Другая частичка ее нашептывала, что сделай она подобное раньше, во времена правления Стефана, все закончилось бы куда быстрее — уж от такого войска его ничего бы не спасло. Впрочем, она ведь никогда всерьез и не собиралась идти на Стефана войной. Что же случилось с ней, откуда такая жажда мести? В прошлый раз она довольствовалась жестокой насмешкой, пусть та и обратилась на нее саму; теперь же она хотела погубить Дорику любой ценой.

Нет, не любой, конечно, о безопасности своего края и его обитателей она по-прежнему пеклась, но если говорить о ней самой... Если бы для того, чтобы победить Дорику, понадобилось бы вновь лишиться крыльев, она сделала бы это не задумываясь.

Аврора в ее объятиях поежилась от развернувшейся внизу кровавой сцены. Малефисента была не настолько сильна, чтобы лететь так далеко, но перенести худенькую королеву через побоище ее сил вполне хватало. После побега Малефисенты королева Ракара заинтересовалась, как той удалось незамеченной выбраться из Топей. Количество постов вдоль терновой стены увеличилось в разы, так что единственным местом, где их не заметили бы, оставалось поле битвы — здесь люди Дорики были слишком заняты, чтобы смотреть вверх.

Фея приземлилась в отдалении и двинулись вперед. Идти было по-прежнему непривычно, и порой чувство равновесия подводило ее, пусть и не так, как когда-то, без крыльев. Порой она по привычке слишком низко нагибала голову, проходя под очередной веткой. Но промедлений Малефисента себе не позволяла. То, что люди у терновой стены оказались пьяны и не готовы к драке, было очень кстати, и если у стен замка их ждет такой же прием, был шанс пробраться внутрь даже без прикрытия. Если травяное воинство нападет, когда Малефисента и Аврора будут уже в крепости, будет даже лучше.

Сама молодая королева следовала за крестной, то и дело бросая на нее встревоженные взгляды. Когда фея, пошатываясь, впервые вышла к воспитаннице без рогов, воспитанница чуть не упала в обморок, решив, что кто-то из людей ракарской королевы добрался-таки до нее. Однако, разобравшись, вовсе не успокоилась. Напротив, поступок Малефисенты напугал ее — если фея сама решилась на подобное, на что еще она может быть готова?

Теперь она следовала за крестной по пятам, гадая сможет ли уберечь ту от роковой ошибки...

Разросшийся рядом с королевским замком город тоже не спал — улицы заполнял народ, слишком счастливый и пьяный, чтобы заметить не подобающие случаю выражения на лицах двух странниц.

— Сдаётся мне, в ухищрении с поддельной атакой не было необходимости, — усмехнулась Малефисента, шествуя мимо пьяной толпы.

— Ты ещё можешь отсюда отдавать приказы воинам? — осторожно спросила Аврора. У неё перед глазами все ещё стояло побоище у терновой стены, а эти люди и вовсе не готовы были к бою. Отвлекающий маневр рисковал превратиться в избиение младенцев.

— Да, — неохотно ответила фея. — Но подумай вот о чем: здесь сейчас не только пьяные гуляки, но и рыцари из Ракара, и их остановить можно лишь одним способом.

— Ну, может, твои воины смогут их различить? Чтобы убивали только рыцарей?

— Они состоят из травы. Как думаешь, много у неё мозгов?

— Но ведь они восстанавливаются! Рыцарям и самим придётся попотеть, чтобы остановить их.

В этом утверждении была доля истины, так что фея без особой охоты отдала мысленный приказ не убивать, попутно велев своим воинам ускорить шаг. Конечно, в грозившей начаться свалке полностью избежать смертей не выйдет, но их будет куда меньше. Аврора умная девочка, это она поймёт.

А вот кое-чего другого может и не понять.

Пробираясь по узкому секретному ходу в крепостной стене, Малефисента не переставала думать, чем занять воспитанницу, пока сама она решает проблему по имени Дорика. Когда они подходили к выходу, снаружи послышались приказы занять боевые посты. Прекрасно, армия прибыла! Теперь начнётся суматоха, и на них точно не будут обращать внимания, по крайней мере, во внутреннем дворе замка, где защитники не ожидают встретить врага.

— Осмотри темницу, — шепнула фея, когда они оказались на открытом воздухе. Она достала из рукава цветок с длинными золотистыми лепестками. — Возьми, это дурман-цветок, его пыльца способна усыпить кого угодно. Дунь на него перед охраной, если она ещё осталась в тюремной башне. Нам могут понадобиться союзники, чтобы сбежать, а где найти их в такое неспокойное время, как не в тюрьме?

Юная королева закусила губу. Она ещё помнила свои опасения относительно Малефисенты и её жажды мести, но и спорить с правотой крестной не могла.

— Ты подождешь меня здесь?

— Если бы мы имели право на промедление, я предпочла бы не разделяться и пошла с тобой, но чем быстрее мы сделаем свое дело, тем лучше и тем меньше случайных жертв будет по ту сторону стены.

Последний аргумент стал решающим. Аврора торопливо кивнула и, шепнув: «Только не делай глупостей», — направилась к тюремной башне.

Малефисента чувствовала себя виноватой за то, что так бесстыдно манипулировала совестливостью девушки, но выбора у неё не было. Фея должна была отомстить.