Осколки (гет)

Весть о смерти короля Стефана быстро разнеслась по соседним королевствам. Не уступала ей и весть о коронации его пропавшей дочери и что той удалось-таки исполнить мечту ее отца и деда — присоединить к своим владениям и Болотное царство.

Знать взволновано шепталась в общих залах, монаршие особы собирали советы за закрытыми дверями; простой люд таился куда меньше, и уже через неделю все таверны и постоялые дворы полнились самыми причудливыми слухами.

— Говорят, принцесса заколола болотную ведьму мечом своего отца, стоя над его неостывшим телом, — вещал крестьянин в небольшой таверне у самых границ Тинрида с Гликом.

— Брехня! — усмехался его собутыльник, отпивая из потрескавшейся деревянной кружки. — Ведьма сама сдохла на своем болоте. Оттого и заклятье ее не сработало. Царь узнал об этом, да и сам приказал долго жить. От радости.

— Да что ты мелешь, пустобрех, жива она! — возмутился третий. — Да говорят, царевна так хороша, что даже ведьмино черное сердце дрогнуло. Не поднялась рука на такую красоту, вот и не сработало заклятье. А король Стефан… Может, и впрямь от радости, уж не знаю.

— Сам ты пустомеля! Она ж ведьма, ее голой красотой не возьмешь! Да и одетой тоже, — пьянчуга сам улыбнулся своему пошловатому каламбуру. — Не бывает такой красоты, чтобы при одном ее виде все лапки поджимали и хвостиками виляли.

Третий собеседник хотел уже поехидствовать, что такой вывод для его приятеля неудивителен, с учетом, что его собственная жена, по мнению половины деревни, годна только на то, чтобы распугивать ворон на поле. Однако сделать этого он не успел — в деревянную столешницу между спорщиками вонзилось лезвие кинжала. Все трое притихли.

Чудной это был кинжал, в местных деревнях таких и не видывали. Лезвие равное и гладкое, и все же был на нем причудливый узор: через всю его длину изгибалась змея. Будто кузнец как-то сумел при ковке сплавить металлы и сотворить этакое чудо. Или и впрямь чудо, магия постаралась? Что за мастером должен быть кузнец, чтобы различима была даже чешуя, а глаза гадины смотрели так живо?

В конце концов самый храбрый — тот, что говорил третьим — поднял взгляд на руку, сжимавшую клинок, а по ней и на лицо владельца причудливого оружия. Он ничуть не удивился, увидев перед собой рыцаря. Тот был сейчас без шлема, и были видны его тронутые сединой волосы, загорелую кожу испещряли мелкие морщинки. Его товарищи в доспехах аккуратно сносили пожитки по лестнице постоялого двора — должно быть, собирались в путь после ночевки.

— Не стоит тебе болтать о том, чего сам не знаешь, — голос рыцаря был тих, но в нем сочилась воля и угроза.

Трое пьяниц сглотнули и синхронно закивали. Двое из них по-прежнему опасались смотреть на говорившего. Да и третий пожалел о своей смелости, стоило встретиться с рыцарем взглядом.

— Так говоришь, принцесса эта так хороша, что способна растопить любое сердце? Может, и сама она владеет магией?

— Н-не знаю, сир, — промямлил крестьянин, не находя в себе сил опустить взгляд. Ледяные серые глаза рыцаря буквально сковали его волю. — Я… я только слышал слухи…

— Да, слухи — неумолимая сила, — рыцарь улыбнулся, что, впрочем, ничуть не смягчило его лица. — Про мой родной Ракар чего только не наслушался. Не люблю тех, кто болтает попусту. Чтобы о чем-то говорить, надо это увидеть.

— Д-да, с-сир, — бедняга сжался от страха. Слухи про Ракар он тоже слышал.

— Хотел бы увидеть Ракар? — безжалостно продолжал рыцарь.

Нет, нет, не хотел бы! Только бы убежать как можно дальше отсюда, и никогда, никогда больше не повторять бездумно чужие слова. Правы старики — чем тише живешь, чем позже помрешь! Но не было у него сил противиться воле ледяных глаз, и крестьянин медленно и судорожно кивнул.

— Вот молодец! — холодная улыбка рыцаря стала шире. — Вот увидишь, все, что о нас болтают — полный вздор! У нас богатые поля, жирный скот, а такой красоты ты сроду не видывал!

Он ухватил новоявленного попутчика за шкирку и одним рывком поднял и поволок его за собой, продолжая вещать о красотах своей родины. Бедному крестьянину пришлось бежать за ним на цыпочках — так высок был рыцарь.

Двое оставшихся за столом собутыльников спрятали взгляд, когда их приятель оглянулся у самой двери и посмотрел на них с мольбой. Им бы самим ноги унести. Никому не хотелось отправиться в Ракар.

* * *

Рыцарь не лгал. Поля Ракара, растянувшиеся в трех горных долинах, и впрямь были плодородны, а скот весело скакал по уступам или пасся на безопасных и приспособленных специально для него окраинах сельских угодий.

Но куда важнее, что народ в королевстве был счастлив. Куда бы ни заглянули вы, всюду натыкались на улыбающиеся лица, всюду вас приветствовали радостные голоса.

Не лгал он и в другом — мало что могло поспорить красотой с королевским дворцом Ракара. Он возвышался среди гор и спорил сиянием золота с блеском их снежных вершин. Был он весь легок, воздушен, шпили его венчали причудливо изогнутые золотые лепестки, которые, казалось, вот-вот сорвутся и улетят под натиском горных ветров. К воротам, по бокам которых золотыми статуями застыли две прекрасные танцовщицы в развевающихся одеждах, готовые вот-вот кинуться в пляс, вела длинная лестница. По всей длине ее на широкий перилах стояли чаши с курительной смесью, и всякий, кто поднимался по ней, невольно настраивался на возвышенный лад.

Сегодня у порога было столпотворение — сегодня королева разбирала тяжбы между своими подданными. Сотни селян ждали своей очереди — одни жаждали справедливости, другие желали просто хоть одним глазком взглянуть на правительницу.

Тронный зал не уступал в убранстве тому, что представало взглядам снаружи. Узоры росписи и ковки поднимались к самому потолку, и даже там продолжали виться выкованные ветви, создавая у посетителей странную иллюзию, будто вовсе и не во дворце они, а в сказочном лесу. Изредка среди ветвей встречались и другие изгибающиеся тела — змеи. О них поговаривали, что иногда они шевелятся, и никто из посетивших дворец дважды не видел их на одном и том же месте.

Стройное гибкое тело правительницы Ракара было облачено в белоснежное платье. Она сидела на троне простоволосой, и белокурые локоны ее спускались до самого пола. Одна лишь деталь портила образ — золотая маска на лице королевы. В той не было даже прорезей для глаз, но это вовсе не мешало правительнице видеть.

Первыми явились к ней фермеры. Один обвинял другого, что его собака съела его овцу, а тот не желает выплачивать компенсацию. Второй утверждал, что собака его была в тот день на привязи, и сделать этого не могла.

Королева внимательно выслушала обоих, после чего сделала то, чего все так ждали. Она сняла маску.

Собравшаяся в зале толпа ахнула. Сколько бы раз ни приходили они к повелительнице, вид ее неизменно приводил в восторг. Прекрасные голубые глаза ее, казалось, излучали свет, а алые губы несли неземное блаженство. Каждая черточка, каждая ресничка ее были безупречны.

— Так ты говоришь, — пропела она мелодичным, совершенно неземным голосом, — что собака твоя была привязана все то время, что паслись овцы?

Ответчик закивал было, но тут же остановился. Как мог он врать или утаивать хоть что-то от этого прекрасного создания?

— Нет, моя госпожа. Сосед Ярик выгнал свою отару минут за десять до того, как я починил цепь. — он хотел добавить, что собака его белая, и на морде ее непременно видна была бы кровь, но в ужасе замолк, глядя, как разочарование искажает прекрасный лик. Он готов был на все, лишь бы лицо правительницы вновь просветлело.

— Ты солгал мне, — со вселенской печалью в голосе прошептала она. Тишина в зале стояла такая оглушительная, что даже в самых дольних его уголках слышны были ее слова. Она подняла голову и посмотрела на него с такой надеждой, что сердце его забилось чаще. Да, он может еще угодить ей! — Ты знаешь, каково наказание за ложь? — спросила она.

Он торопливо закивал.

Королева улыбнулась и попросила:

— Тогда не подведи меня.

Она уже направлялась к трону, когда один из рыцарей протянул обвиненному во лжи крестьянину короткий клинок и тот с готовностью вонзил его себе в грудь. В порыве восторга чувствовал он, как лезвие скользит по ребрам и прорывается в щель между ними, продолжая путь к сердцу. Лишь бы она осталась довольна!

Но королева не увидела его стараний — когда она неторопливой походкой дошла до трона, все уже было кончено; рыцари в золотых доспехах вынесли из зала труп счастливца, а служанки торопливо смыли с натертого до блеска зеркального пола кровь.

— Все его земли теперь твои, — обратилась она к Ярику. — С собакой же поступай, как хочешь.

Тот счастливо улыбался и благодарил правительницу за ее благородное решение до тех пор, пока рыцари не выставили его вон из зала.

Она лишь откинулась на спинку стула. Так проходил для нее всякий суд, и всякий обреченный рад был своей казни и послушно приводил ее в исполнение.

Лишь одна заминка приключилась в этот раз — Когда вперед вышел пекарь, жаловавшийся на музыканта, игравшего на улице у его пекарни, отчего посетители его тратили деньги не на выпечку, а вместе с ней оплату честного труда, а на бродягу-проходимца. Последний никак не желал выходить вперед и упирался, так что двум рыцарям пришлось взять его в клещи и вывести силой. По залу невольно прокатился шепоток — что это за безумец, что смеет перечить воле самой королевы?

— Это правда? — пропела она, подходя к несчастному музыканту, но тот, к ужасу собравшихся, не пришел в блаженный трепет. Он рассмеялся.

— И что я должен ответить, ваше величество? Да? Но разве тогда вы не пожелаете, чтобы я убил себя всего лишь за то, что какому-то чудаку взбрело в голову, что несколько медных монет, что бросили мне прохожие, заставило их отказаться от покупки булки? А если бы я пришел к вам и заявил, что это он неудачно расположил свою булочную, разве вы не заставили бы его сознаться в том, что слова мои правдивы и не приказали бы ему прирезать себя? Происходящее здесь сегодня — что угодно, только не правосудие! Это скорее фарс, призванный потешить ваше самолюбование! Вот как вас все любят, вот как вам все подчиняются!

Толпа вокруг загудела. Каждый готов был кинуться вперед и привести приговор в исполнение, раз уже этот трус не желает следовать завету. Как посмел он поднять голос на столь прекрасное создание?! Как смел расстроить ее?

Королева никак не выказала беспокойства, лишь вздохнула глубоко и печально.

— Бедное дитя, твой разум поработила болезнь, хоть сам ты этого не понимаешь. — она протянула руку, желая погладить несчастного музыканта по щеке, но тот отшатнулся от нее, как от прокаженной. Новая волна негодования прокатилась по толпе.

— Болезнь? — усмехнулся музыкант. — Скорее уж вы болезнь, ваше величество, и каждый в этом зале заражен вами, как холерой. Я тоже когда-то болел вами, но, волею неба, исцелился. — он огляделся вокруг. — Неужели никто здесь не видит, что под всей этой красотой скрывается чудовище? О, боги, Ракар — страна слепцов!

— Бедное, несчастное дитя, — на глаза королевы накатывались слезы, и толпа благоговейно внимала ей, впитывала ее сострадание. — Я бы дала тебе время прийти в себя, но как могу я на столь долгий срок откладывать разбирательство такого важного дела? И как могу я судить того, чей разум затуманен? Нет, я не вправе судить тебя, пусть судьбу твою решает народ.

И народ решил. Она медленно шла к трону, когда толпа рвала музыканта на части — каждый жаждал внести свою лепту, отомстить за слезы своей госпожи.

И вновь когда дошла она до трона, все уже было кончено. Только вот небольшую лужицу крови не успели убрать сердобольные служанки — уж слишком много вышло ее в этот раз.

Вновь потянулись однообразные споры и покорный ее воле люд. Под конец дня, когда посетители разошлись, в тронный зал вошел высокий рыцарь с седеющими волосами и почтительно преклонил колено.

— А, наш дорогой Фернан, — устало произнесла правительница. — Рада видеть, что ты вернулся из странствия благополучно. Все ли товары ты нашел?

— Да, ваше величество, но я привез не только товары.

— В самом деле? — королева глянула на него с любопытством. — Что же еще?

— Слухи, ваше величество. Думаю, они покажутся вам интересными.

Фернан дал знак, и рыцари ввели в зал перепуганного крестьянина. Последние несколько дней он провел в пути, и мышцы, непривычные к верховой езде, болели. Он еле передвигал ноги и, казалось, вот-вот рухнет замертво от голода и страха.

Но все это осталось где-то позади, стоило ему взглянуть на королеву.

Сначала он думал, что говоря о красоте, рыцарь подразумевал местные пейзажи (а они, надо сказать, и впрямь впечатляли; разве что странные, продолжающие натужно улыбаться даже на смертном одре люди портили картину, делая ее почти пугающей); затем, поднявшись по огромной лестнице и увидев дворец, он понял — вот о чем твердил ему рыцарь! Сейчас же, взглянув на королеву, но знал, что все, надуманное им раньше — вздор. Вот истинная красота Ракара, и ее и впрямь не увидеть больше нигде!

— Что за слухи ты принес? — спросила она.

Мгновение крестьянин помешкал, вспомнив предостережение рыцаря на постоялом дворе, но королева подбадривающе улыбнулась, и все сомнения разом вылетели у него из головы. Он с готовностью рассказал всю историю с самого начала — о короле Стефане и королеве Лейле, об их маленькой дочери, о проклятии болотной ведьмы, о том, как, говорят, хороша стала принцесса, и как растопила она сердце своей мучительницы. Королева ни разу не перебила его, лишь подталкивала, когда он замолкал, пытаясь хоть немного смочить пересохшее горло.

— Я слышал подобное и в других землях от других людей, иначе бы не посмел потревожить вас, ваше величество, — сказал рыцарь, когда крестьянин кончил свой рассказ.

— Ты поступил правильно. — королева улыбнулась ему. — Значит, она столь хороша, что покоряет сердца… Среди принесенных гонцами писем было приглашение от королевы Авроры — она желала познакомиться с соседями. После услышанного я склоняюсь к мысли принять его. Распорядись о подготовке к отъезду.

Фернан поклонился и вышел вон.

Следом вывели и привезенного им крестьянина. Тому было уже все равно, куда его ведут — разве имеет это какое-то значение теперь, когда он познал красоту?

Впервые за много лет в замке творилась настоящая суматоха! Нет, при короле Стефане здесь никогда не бывало спокойно, но тогда вокруг царила тяжелая атмосфера, заставлявшая даже самых жизнерадостных кухарок замолкать и тихонько помешивать яства в кастрюлях. Сейчас же в замок вернулись песни и смех, и громче всех смеялась молодая королева, заражая подданных весельем.

Даже трауру, объявленному по королю, как того требовал этикет, не под силу было изгнать из стен замка поселившийся в них свет; теперь же, когда отведенные для скорби месяцы прошли, все здесь вновь преобразилось. Замок готовился к первому за шестнадцать лет балу.

Старые служанки, обитавшие здесь еще при короле Генрихе, с опаской посматривали на наводнивших замок диковинных существ и недовольно качали головами. Они привыкли к мысли, что ничего доброго от магических созданий не жди, но разве слушала умудренных опытом старух молодая королева?

Те, что были помоложе, напротив, приходили в восторг от волшебного народа и их проделок, и они вместе посмеивались над брюзжащими матронами.

Тяжелые железные листы, которыми Стефан оградил свое жилище, сняли, и замок вновь нарядился в светлый камень. Немало труда пришлось приложить и для восстановления тронного зала, повидавшего Диаваля-дракона. Бедный ворон всякий раз исчезал из виду, когда кто-то напоминал об этом. Должно быть поэтому его госпожа непременно заводила подобный разговор.

Обитатели Топких Болот вовсю помогали Авроре подготовить праздник. Еще бы, ведь для них этот бал тоже должен был стать особенным — первый бал, где не было границ между людьми и волшебным народом! Он предвещал долгожданный мир в их родных землях и мог сподвигнуть правителей других королевств, взглянув, как мирно сосуществуют два мира здесь, попытаться наладить подобное и в своих землях. Ведь не только в Топях живут волшебные создания.

Аврора грезила этой мечтой, и увлекала ею всех, кто оказывался поблизости. Малефисента только улыбалась. В подготовке к празднику фея не участвовала, но заверила, что непременно будет на нем. Она обязана там быть — если не затем, чтобы поддержать Аврору, то хоть для того, чтобы не позволить кому-то из гостей разрушить возвышенные мечты воспитанницы. Она знала уже, насколько жадными могут быть люди, так что подготовка вселяла в нее смутное беспокойство: что если царящая вокруг идиллия породит зависть у иноземных гостей?

Диаваль в виде ворона часто являлся ко двору. Порой Аврора подключала его к общей суматохе и заставляла подправлять цветы в высоких вазах или украшать верхушки колонн; но чаще всем этим занимались неугомонные пикси, а королева с вороном гуляли по парку и вели забавный диалог. Они действительно были знакомы с самого ее детства, и Аврора никогда не сомневалась, что ворон, так часто прилетавший к ее окнам, понимает каждое слово. За годы у них выработался своеобразный язык. Даже Малефисента не знала о нем — это была их маленькая тайна. Так им было даже удобнее общаться — никто не подслушивал, а фрейлины не читали нотаций о том, что негоже юной девушке общаться с мужчиной наедине. Первый раз она получила подобный выговор после того, как придворные дамы, решившие сделать из Авроры настоящую королеву, увидели их у ворот — Диаваль тогда провожал принцессу от Топей, сама Малефисента не любила без лишней нужды появляться у стен замка. Конечно, рыцарь, сопровождающий даму — явление само собой разумеющееся, но Диаваль, без лат и в грязной одежде (спасибо болотным уоллербогам, устроившим свою традиционную игру с киданием грязью и на сей раз избравшим своей жертвой ворона), слабо походил на рыцаря. Он мрачно взирал на придворных дам, а Аврора с трудом сдерживала смех. Ее так и подмывало осадить болтушек, но принцесса удержалась и предпочла не раскрывать истинную личность ее провожатого. Первое время после смерти ее отца придворные с опаской смотрели на выходцев из топей, и беспрепятственно являться ко двору могли только три маленькие феи-пикси, которым Стефан поручил заботу о дочери. Малефисента не слишком доверяла тем, кого много лет считала предательницами, и предпочитала, чтобы кто-то еще мог в случае необходимости приглядеть за крестницей, а Диаваль был в топях единственным, кто походил на обычного человека.

Так что кроме Авроры о том, что мужчина в черных одеждах, так раздосадовавший придворных дам, и ворон, всюду следовавший за крылатой феей, были одним существом, в замке знал разве что принц Филипп.

В день бала дворец сиял убранством, но это была не та вычурная роскошь, что сопровождала рождение Авроры. Выросшая в лесу и частая гостья Топких болот, она видела красоту не в золоте, а в цветах. Каждая колонна в замке была обвита ими, и были это не те цветы, что завянут через несколько дней — здесь за дело взялся волшебный народ, и цветы вились причудливыми узорами из сада и по всему дворцу, цепляясь за балки и перекрытия, чтобы расцвести там, где полагалось. Даже королевские стяги, которые, по настоянию советников, Авроре пришлось-таки повесить, составлены были из трав и цветов, строго подобранных по цвету. Во дворце вообще было много условностей, связанных с цветом или формами.

Такой порядок молодой королеве претил — живое разноцветье, которым пестрили болота, казалось ей куда краше.

Угощения взял на себя королевский повар, служивший еще во времена матери Авроры, а за размещением гостей обещал проследить гофмейстер. Последнее Аврору не на шутку тревожило — замок был огромен, но гостей обещало собраться действительно много, а большинство комнат были необитаемы в течение шестнадцати лет. После визита Малефисенты на крестины Стефан не жаловал гостей.

— Все будет в порядке, — заверил Аврору старый слуга. — Далеко не все смогут явиться лично, многие пришлют представителей, а у тех почти не бывает свиты, так что проблем быть не должно.

Аврора улыбалась, но тревога не желала уходить — очень уж не хотелось на первом же приеме в качестве королевы показать себя нерадивой хозяйкой. Хотя, Филипп же уверял, что ее будут судить по заслугам, а не по манерам; среди королей причуды — дело обычное, и она имеет полное право на свои.

Она была очень благодарна Ульстедскому принцу за поддержку. Перед самым балом ему пришлось уехать, чтобы официально прибыть вместе с отцом, но он до самого конца помогал выросшей вдали от дворцовой суеты девушке освоиться в новой роли, и с радостью навещал вместе с ней Топкие болота. Родина Филиппа жила со фейри в мире, но такого количества волшебных созданий он еще не видал. Филипп радовался новому, как и сама Аврора, и она надеялась, что другие королевские особы тоже проникнутся теплыми чувствами к ее друзьям.

Гостей было решено встречать у ворот — такое приветствие казалось юной королеве куда радушнее, чем издевательство над герольдом, перекрикивающим разношерстную толпу, чтобы представить очередного гостя; тому и так сегодня найдется работа — среди приглашенных непременно будут опоздавшие. Аврора хотела, чтобы вместе с ней во встрече участвовала Малефисента, но советники в один голос принялись отговаривать ее от этой идеи.

— Но я хочу, чтобы гости поняли, что в нашем королевстве мир между людьми и магическими существами, — настаивала Аврора.

— Ваше величество, эта… Кх... Женщина снискала славу злой колдуньи не только в наших землях. Вы не можете позволить ей бросить тень на вашу ре… — советник замолк на полуслове, и Аврора попыталась было встать на защиту крестной, но властный голос прервал ее.

— Не стоит, Аврора, я не горю желанием находиться там, где мне не рады. Что до демонстрации мира, — Малефисента многозначительно улыбнулась, — уверена, мы найдем среди обитателей Болот кого-нибудь подходящего.

На следующий день фея и впрямь не показывалась у ворот, хоть молодая королева не сомневалась, что они с Диавалем будут поблизости, однако для советников отсутствие Малефисенты служило малым утешением.

По правую руку от Авроры стоял Бальтазар.

Филип оказался прав, чудаков среди власть имущих и впрямь много. Аврора даже не успевала удивляться. Беда был лишь в том, что большинство причуд оказывались с воинственным уклоном — одного короля всюду сопровождала целая рота солдат (и это не считая основной свиты), другой притащил с собой свору охотничьих собак, чем вызвал явное недовольство расположившегося на воротах ворона. Гость из Памайна и вовсе испугал молодую королеву, явившись в украшении из необработанных костей. Впрочем, было достаточно и безобидных чудаков, и среди них Аврора чувствовала себя как рыба в воде! Она заслужила симпатию со стороны короля Ягрина, сделав комплимент его пышным усам, которые тот принципиально не стриг, а герцогиня Майлинская с радостью познакомила «милое дитя» с каждым из своих двадцати трех песиков. Ворон в очередной раз презрительно каркнул, и королева виновато ему улыбнулась. Песики и впрямь оказались очень милыми.

Она простояла так не один час, и не упала от усталости только потому, что всякий раз, когда она уже почти готова была лишиться сил, в ней словно по волшебству просыпалось второе дыхание. Хотя почему словно?

— Спасибо, — шепнула она крестной, когда они шли к главному залу. Малефисента присоединилась к воспитаннице у самого порога. Придворные дамы нахмурились, но высказать свое недовольство вслух никто из них не решился. — Я бы не справилась одна.

— Ты бы справилась, — возразила фея. — Быть может, кто-то другой и нет, но ты бы точно справилась.

Малефисента не лукавила — упорства Авроре не занимать. Беда лишь в ее наивности. Это была одна из черт, за которые Малефисента ее любила, но королеве от нее проку мало. Фея отправила Бальтазара встречать гостей не только для того, чтобы позлить советников, но и чтобы дать иноземным правителям понять — это страна под защитой.

Когда юный Филипп появлялся в топях, Малефисента несколько раз говорила с ним — без особого энтузиазма, скорее из чувства долга (она все еще помнила тот поцелуй, так что хотела быть уверена, что Аврора не повторит ее судьбу). К ее удивлению, Филипп оказался очень милым молодым человеком, и его симпатия к Авроре казалась вполне искренней. Кроме того, он вырос во дворце и знал о политике куда больше, чем его возлюбленная. От него Малефисента узнала, что король Карл из Тинрида строил на королевство Стефана большие планы — о проклятии принцессы знали все, так что ее он заранее сбросил со счетов, и уже распланировал, как будет распоряжаться новой территорией. Малефисента не сомневалась, что так просто этот человек от своих планов не отступится.

Место на пьедестале рядом с Авророй Малефисента уступила Филиппу — многие уже воспринимали его как будущего короля, что, к его чести, несколько смущало молодого человека. Сама же фея расположилась на небольшом балкончике, предназначенном, как говорил церемониймейстер, для старшего поколения монарших особ, не принимавших непосредственного участия в торжествах. Отсюда было отлично видно всех собравшихся, в то время как сама Малефисента оставалась незамеченной.

В огромном зале собралось немало недовольных — кто-то ворчал, что молодая королева слишком проста и плохо воспитана, кто-то шарахался от волшебного народа, кто-то просто ходил с хмурым лицом, не утруждая разъяснять причины своего недовольства окружающим (Малефисента не без удовольствия отметила, что среди последних был и король Карл). Но никто не выражал злостных намерений здесь и сейчас. Да и будущие планы некоторым пришлось пересмотреть — грозный страж болот по-прежнему стоял у Авроры за спиной.

Малефисента улыбнулась, довольная своим замыслом. Как раз в этот момент раздался требовательный стук герольда, оповещающий об очередном припозднившемся госте.

— Дорика, королева Ракара!

Филипп удивленно поднял бровь и шепнул что-то на ухо Авроре. Малефисента попыталась припомнить, что слышала о Ракаре из их с принцем разговоров. Кажется, их правительница никогда никуда не выезжала. Так что заставило ее изменить привычкам в этот раз?

Дорика была одета в белоснежное платье, волосы ее — без сомнения, очень длинные — уложены в несколько скрученных причудливыми кренделями кос. Головной убор она не носила, зато лицо ее было скрыто золотой маской. Еще одна королевская причуда? Аврора, похоже, решила именно так — она уже вовсю улыбалась гостье. Малефисенту же охватила необъяснимая тревога. Дитя магии, она каждым волоском чувствовала исходящую от этой женщины опасность.

Раньше, чем она успела как следует обдумать этот шаг, фея взмыла в воздух и приземлилась между двумя королевами. По залу пробежал гомон — гости в ужасе отпрянули от крылатого создания. Высокий седой рыцарь, сопровождавший королеву Дорику, потянулся к оружию, Бальтазар, привыкший доверять чутью Малефисенты, сжал огромный кулак…

— Что случилось, крестная? — испугано спросила Аврора.

— Все в порядке, — отозвалась фея, не сводя глаз с гостьи. Она могла бы поклясться, что хоть в маске и не было прорезей, Дорика все видит. — Надеюсь, ты не против, что я решила присоединиться к вам?

— Конечно нет, крестная! — волнение разом покинуло личико Авроры, стоило ей услышать, что Малефисента хочет провести остаток дня с ними. Она радостно чмокнула фею в щеку и прошла вперед, навстречу королеве Дорике, не замечая, как напряглась за ее спиной Малефисента.

— Филипп говорит, вы нечасто покидаете свою родину. Поэтому я вдвойне рада, что сегодня вы решили посетить нас, — Аврора явно старалась выразиться как можно более по-королевски, но смешок, невольно вырвавшийся под конец, разом убил все официальность.

— Я тоже рада, — отозвалась Дорика. Голос ее оказался глуховат, но тем не менее мелодичен и приятен, и маска ничуть не мешала ему литься. — Надеюсь, я прибыла не слишком поздно…

— О, нет-нет, вы очень вовремя, — заверила ее Аврора, и, чуть погодя, добавила: — У вас очень красивая маска.

Ей явно хотелось задать еще сотню вопросов, но молодая королева пересилила себя. Каждый имеет право на собственные причуды.

— Благодарю, — королева Дорика чуть поклонилась. — И, надеюсь, вы правы.

Аврора хотела было спросить в чем именно, но Дорика уже отошла от нее и направилась вглубь зала. Сопровождавший ее рыцарь весь разговор держал ладонь на рукояти меча, и лишь теперь расслабился и последовал за своей госпожой. Аврора так и не решилась окликнуть их, да это было уже и не так важно — после эффектного явления Малефисенты у доброй половины зала появились вопросы, требовавшие ответов.

Королева Дорика к трону больше не подходила. Она не пила и не ела, но ее золотая маска была обращена на Аврору. Впрочем, столь же часто Малефисента чувствовала незримый взгляд гостьи и на себе. Сама она пыталась не упускать Дорику из виду, и когда та изъявила желание удалиться в отведенные ей покои, пожалела, что оставила Диаваля следить за воротами. Не лететь же ей к окнам королевы Ракара самой.

Оставшуюся часть вечера Малефисенту не покидало ощущение, что она совершила ошибку, хотя и не могла понять, заключалась она в суждении о гостье или в том, что фея так просто позволила той уйти.

Что до королевы Дорики, то ее сомнения не терзали — она точно знала, что и зачем делать. Ее предположения о природе юной Авроры оказались ошибочны, но это было провидение. Она оказалась именно там, где была необходима. И она исполнит свой долг, чего бы это ни стоило.

Селение, раскинувшееся вокруг королевского дворца, никогда не было большим, а за время царствования полубезумного короля Стефана и вовсе поредело — даже ремесленники предпочитали держаться подальше от железного замка. Однако по случаю бала у стен его возник целый импровизированный город — сюда съехались торговцы, ремесленники, бродячие артисты, да и просто зеваки со всей страны. И сейчас в центре этого самозародившегося города кипело оживление.

Никто не видел, откуда она пришла, была ли одна, знали лишь, что была она совершенно прекрасна. Весть о чудной страннице в белом одеянии мигом разнеслась среди обитателей палаток и самодельных лачуг, и все они хлынули на место, служившее их маленькому городку площадью. Первые ряды уже застыли в восхищении, а новоприбывшие подталкивали их в спину и разражались руганью, но только до тех пор, пока сами не замечали стоящую в центре на небольшой, наскоро сколоченной местными артистами сцене фигуру. Тогда замирали и они.

Она дождалась, пока толпа притихнет, и заговорила. Голос ее тек над слушателями и пьянил подобно меду.

— Добрые люди, я пришла сюда из далекой страны. Наслышанная о вашей королеве и ее добродетелях, я надеялась найти здесь родственную душу, но темные силы опередили меня. Они давно притаились по соседству с вами, но теперь стоят они у самого вашего порога. Быть может, множество дверей уже распахнулось перед ними. Ваша королева светла и добра, но внутри она уже отравлена тьмой. Тьма обманула ее, покорила своей воле. Всякий знает, болото — место гиблое, но тьма заставила вашу королеву поверить, что обитающие там создания — порождения света. Но послушайте свое сердце — может ли добро укрываться в топях? Разве не должно оно тянуться ввысь, к солнцу, а не прятаться в болотном тумане? Там место совсем иным тварям.

Я знаю, ваша королева желает мира, но мир возможен не со всеми. Приглядитесь, и увидите, что за троном возвышается рогатая тень. Многие здесь говорят, что проклятие ведьмы не сработало, но что, если они неправы? Просто сон принцессы вовсе не тот, что все представляют; вечный сон ее — это дурман, навеянный злым колдовством.

Она говорила и говорила, и голос ее чарующими переливами летел над толпой, и те, кто совсем недавно восхищался Авророй и ее попытками принести мир в королевство, задумались и ужаснулись.

— Вы ошибаетесь! — раздался вдруг громкий голос за спинами собравшихся, и те обернулись, желая узнать, кто посмел прервать столь складную и правдивую речь.

Принц Филипп остановил коня и спешился. Слуга, следовавший за ним на пегой лошадке, принял у него поводья, а толпа послушно расступилась, пропуская своего будущего короля к пригорку, служившему трибуной неизвестной гостье.

— Ваше величество, — Филипп учтиво поклонился женщине, — надеюсь, вы не сочтете неуважением, что я раскрываю вашу личность, но ваш голос сложно не узнать. Однако я вынужден повторить — вы ошибаетесь.

Королева Дорика приподняла бровь, и Филипп воспринял это как одобрение тому, чтобы он продолжил.

— Я знаю Малефисенту, о которой вы так холодно отзывались, и уверяю вас, она искренне любит Аврору и вовсе не намерена править за ее спиной, — ответил он. — Я бывал на болотах. Они вовсе не такие, как представляются тем, кто ни разу не видел их. Там есть мрачные места, которых и впрямь лучше сторониться, но куда больше заводей и полян, пропитанных светом и добром. Обитатели топей вовсе не порождения тьмы, они часть природы, без них не было бы ни богатых урожаев, ни дремучих лесов. Темные и светлые, они неотъемлемая часть этого мира. Этому меня научила королева Аврора, и она постигла эти истины сама, а не по чьей-то указке.

Кто-то в толпе выкрикнул: «Правильно!» — но тут же замолк, не найдя поддержки.

Королева долго разглядывала Филиппа, будто пытаясь что-то приметить.

— Бедный мальчик, — сказала она в конце концов. — Так юн и пригож, а уже попал в лапы тьмы. Ты не понимаешь, о чем говоришь, слишком видна ее печать на тебе.

Народ заволновался — мудрено ли, узнать, что их будущий король повязан с темными силами! Ладно королева, она женщина, но правит-то всегда мужская рука.

— Но это не беда, — пообещала королева, — все пройдет, нужно только время. Мы позаботимся о тебе до тех пор.

Она протянула к Филипу руку, и он отшатнулся, почуяв недоброе. Не похоже, что королева Дорика собирается позволить ему уйти. Он спрыгнул вниз, к толпе, и тут же получил подтверждение этому.

— Задержите его! — крикнула королева.

Толпа, пропускавшая было его, сомкнулась вокруг, и Филипп выхватил оружие. Ему не хотелось причинять вред подданным Авроры, но раз уж те так легко поверили в россказни иноземной гостьи, другого выбора не оставалось.

Вид обнаженного клинка немного остудил пыл собравшихся, но тут же нашлось и еще несколько селян с ножами, так что Филиппу пришлось-таки пустить оружие в ход. К счастью, его учителем был опытный старый воин, считавший сражение не только умением бить посильнее, но и искусством. Для него фехтование было сродни точным наукам, и от него принц узнал и как убить человека одним метким ударом, и как обездвижить его, нанося минимальный урон. Теперь эти уроки очень пригодились — только благодаря им принц прорвался к лошади.

Нужно было скорее попасть в замок и предупредить Аврору! Да, не так представляли они начало ее правление…

— Сэм! — крикнул Филипп слуге, подбегая к лошадям.

Слуга не шевельнулся. Принц поднял глаза и увидел, что Сэм, бывшим с ним с самого детства и ставший куда больше, нем слугой — другом — смотрит на него непривычно холодно. Это уже слишком! Смутная догадка, зародившаяся еще когда он слышал рокот толпы, стоят рядом с королевой Дорикой, переросла в уверенность. Он мог представить, что деревенский люд поверит Дорике с одного слова, но Сэм — ни за что! Здесь явно замешено колдовство.

— Вам лучше остаться, сир, — твёрдо произнес старый слуга, дергая поводья и заставляя белоснежного коня принца отойти от хозяина.

Определенно, колдовство. Филипп свистнул, и послушный конь встал на дыбы, выдергивая поводья из рук переметнувшегося слуги. В следующую секунду принц был уже в седле и скакал в сторону замка.

Чуть не свалившийся с лошади Сэм пришел в себя и помчался следом. Другие так же бросились вдогонку, но у них не было ни шанса; да и кобыла слуги уступала королевскому боевому жеребцу.

Стоявший поодаль и никем не замеченный рыцарь в золотых доспехах тоже ринулся было к коню, но властный жест королевы остановил его.

— Оставь, его уже не догнать. Куда опаснее предатели в стане союзников.

Фернан понял королеву и бросил быстрый взгляд на площадь, только что наполненную людьми. Сейчас она почти опустела, остались лишь старики и калеки, что не могли бежать исполнять приказ своей госпожи. Найти среди них единственного здорового мужчину — того самого, что так опрометчиво попытался поддержать принца, — было несложно. Это оказался крестьянин с могучими натруженными руками.

Рыцарь усмехнулся — да, этакого богатыря оставшиеся немощные не одолеют, даже если бы королева отдала им подобный приказ. Тем лучше — воинам света тоже нужна практика.

* * *

Филипп мчался во весь опор. Завидев обезумевшего всадника, стражники на воротах заволновались, но, узнав принца, успокоились. Ровно до того момента, как тот, проносясь мимо них, не крикнул:

— Закрывайте ворота! Быстро!

Стражники недоуменно переглянулись, но им платили за выполнение приказов, а не за пререкания, так что тут же кинулись к закрывающему вороту. Однако их проворство оказалось недостаточно, и следовавший за принцем Сэм успел в последний момент спрыгнуть с лошади и проскочить под опускающейся решеткой.

Стражники взирали на происходящее с удивлением — старого слугу Филиппа они знали, и странно было, что принц не пытался дождаться его. Не менее, чем видеть этого немолодого уже человека, двигающегося с такой прытью, хотя это явно причиняло ему боль. Но когда Сэм достал кинжал и со странным блеском в глазах бросился вслед за хозяином, стражники заволновались. Они перехватили его на полпути к спешившемуся принцу.

— Э… Ваша милость, тут… — Глава караула не знал, как бы привлечь внимание принца к столь странным обстоятельствам.

Филипп обернулся и печально вздохнул, перехватив фанатичный взгляд слуги.

— Отведите его в темницу, но обращайтесь, как с самым почетным пленником. Я скоро приду туда.

Стражник кивнул, решив, что от происходящего попахивает большой политикой, а от нее лучше держаться подальше, и молча исполнил приказ.

Принц лишь спросил, где королева, и, получив ожидаемый ответ, направился в дикую часть сада, которую так любила Аврора. Та оказалась не одна, она весело беседовала с Малефисентой. Успел он заметить и черный дымок, окружавший сидящего на соседнем камне ворона. Тот каркнул и недовольно нахохлился. Похоже, фея, услышав шаги, поторопилась превратить своего слугу в птицу — она все еще не желала, чтобы инкогнито Диаваля было раскрыто. Впрочем, увидев Филиппа, который уже пару месяцев как был посвящен в их маленькую тайну, она немного успокоилась. Увы, ненадолго — слишком уж встревоженным выглядел принц.

— Аврора, королева Дорика настраивает народ против тебя и волшебных существ.

— Не понимаю… — Аврора смотрела на него удивленно. — Что ты такое говоришь? Зачем ей это? Нас от Ракара отделяет два свободных королевства, если они хотят расширить владения, то не здесь же…

— Мне кажется, она просто разделяет ненависть твоего деда к обитателям болот.

Ворон требовательно каркнул, и забывшая было о нем Малефисента взмахом кисти вернула ему человеческий облик.

— Не думаю, что народ будет ее слушать, — заметил Диаваль, как только вновь обрел способность говорить. — Народ успел узнать и полюбить Аврору.

Филипп вздохнул.

— Вот тут и скрывается главная проблема…

* * *

Сэм сидел неподвижно, будто статуя. Казалось, он и моргал-то только когда резь в глазах становилась совершенно невыносима. В остальное время он с ненавистью глядел на склонившуюся над ним фею.

— На нем нет чар, — уверенно сказала Малефисента, — по крайней мере таких, что я знаю.

— Я ни за что не поверю, что Сэм по своей воле предал меня, — запротестовал принц. — Здесь замешана магия!

— А я разве это отрицаю? — Малефисента выпрямилась. Магии она действительно не чувствовала, но то странное чувство тревоги, что пробудила в ней вчера правительница Ракара, вспыхнуло с новой силой. Эта женщина действительно опасна.

— Тогда что это? — испугано спросила Аврора.

— Хотела бы я знать… — тихо ответила фея. — Нужно увезти тебя из замка. В образе дракона Диаваль вполне может…

— Нет-нет, я не могу, — замотала головой молодая королева. — Я не могу начать свое царствование с бегства. Там, наверху, множество гостей из других краев. Как хозяйка, я должна защищать их.

Малефисента печально улыбнулась. У выросшей в лесу девочки и впрямь было сердце великой королевы.

— Пожалуй, ты права. Собери гостей, расскажи о случившемся. Я же потолкую пока с нашей бунтаркой.

— Нет, это я должна говорить с ней, — возразила Аврора.

— Аврора…

— Если бы она хотела околдовать меня, то могла сделать это еще вчера, на балу. Но она этого не сделала. Крестная, я не могу прятаться за чужой спиной. Филипп сказал, что она заставляет людей думать, что ты хочешь править за моей спиной. Я должна объяснить им правду.

Малефисента вздохнула. Она и не заметила, когда Аврора стала такой взрослой и мудрой. Да, сейчас, когда все видят в фее злую тень за троном, ее попытка уберечь Аврору будет походить на стремление сохранить власть. Как же глупо все складывается…

Что же, если Авроре суждено встретиться с Дорикой, Малефисента, по крайней мере, не отпустит ее без должной защиты.

* * *

Они пришли под вечер. Люди из окрестных селений окружали замок, подобно армии. Настоящего оружия у них не было, но каждый прихватил с собой вещицу из железа. Аврора приказала не поднимать мост, но на него никто не ступил. Толпа ждала.

Королева Дорика в белоснежном своем одеянии, ни чуть не запачкавшемся, хоть и провела она весь день среди простого люда, шла к воротам. За ней тенью следовал высокий седовласый рыцарь. Навстречу ей вышли из боковой двери Аврора и Филипп — принц настоял, что раз уж на него не подействовали чары, он обязан быть рядом с возлюбленной. Малефисента согласилась, но на всякий случай оградила обоих всеми видами магической защиты, которые только знала.

Аврора настаивала, чтобы гости пересидели возможную стычку в своих покоях, но большинство из них и слышать о подобном не желали. Каждый король прежде всего воин, а воину негоже прятаться. Впрочем, самые трусливые предпочли наблюдать за происходящем из собственных окон или через щели бойниц. Большинство же расположилось на широком королевском балконе, выходившем прямо к главным воротам.

Малефисента стояла на небольшом балкончике чуть выше, но даже отсюда слышала короля Джона, отца Филиппа, обещавшего выпороть ту негодную девчонку, что посмела напасть на его сына. Это ворчание немного сглаживало беспокойство, и даже заставило фею ненадолго улыбнуться, но приближение Дорики опять пробудило то острое чувство опасности, что так взволновало ее на балу. Вновь захотелось взмыть вверх и не позволить этой опасности приблизиться к Авроре.

— Все будет в порядке, госпожа, — рука Диаваля предупреждающе легла ей на плечо, когда фея уже готова была сорваться вниз. — Она королева и знает, что делает. Ты не сможешь выиграть за нее все битвы и защитить от всех невзгод. Она должна научиться делать это сама.

Иногда Малефисенте хотелось взвыть оттого, что ворон так любил говорить правду, которую она не хотела и не готова была признать. Она взмахнула рукой, как делала всякий раз, когда не желала слушать, и приказала:

— Будь рядом с ней.

Рука исчезла, а через секунду черные крылья прорезали воздух и ворон закружил над подвесным мостом, где должна была состояться встреча.

Среди слуг, выглядывавших в соседние окна, поползли взволнованные перешептывания. Ворон, дескать, плохой знак, быть беде. Малефисента с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Хотя в одном она была с ними согласна — ожидание беды и впрямь витало в воздухе, только вот исходило оно вовсе не от Диаваля.

При виде королевы Дорики Аврора чуть не захлопала в ладоши от восторга, так хороша та была. Почти как крестная! Подготовленная серьезная речь разом вылетела у нее из головы, и она с восторгом проговорила:

— Вы такая красивая! Зачем же скрывать это под маской?!

— Благодарю, дитя мое. Но я не скрываю, я оберегаю от тьмы.

Королева улыбнулась. Странная это была улыбка — как у куклы, которой искусный мастер придает разные выражения только посредством мимики — ведь глаза ее остаются стеклянными, какую бы эмоцию ни отражали остальные черты.

Аврора же, напротив, стала совершенно серьезной.

— Филипп сказал, что вы считаете, будто все существа с Топких болот — злые. Но это не так, поверьте. Я могу проводить вас туда, и вы сами увидите. Уверена, они вам понравятся. — Аврора протянула руку к Дорике, приглашая ее последовать за собой, но та отшатнулась.

— Какая жалость, — произнесла она упавшим голосом. И вновь глаза ее остались бесстрастны. — Я надеялась встретить здесь родственную душу, собрата по несчастью, а вижу поглощенное тьмой человеческое существо. У тебя светлое сердце, Аврора, но оно заражено, и я не знаю, можно ли его еще излечить… Но я постараюсь, даю слово. Откройте ворота! — кинула она уже громче стражникам, и те, не раздумывая, принялись исполнять приказ.

Малефисента со своего балкона видела, как начинает подниматься решетка, как Филипп обнажает меч, как Аврора невольно отступает и что-то кричит, но явно без толку. Даже ворчание короля Джона на мгновение смолкло, после чего возобновилось с пущей силой:

— Эй, что эти недоумки делают? Они что, на виселицу захотели? Вы это видите? Эй? Э-эй! Да вы меня вообще слышите?!

Этот новый монолог заставил фею содрогнуться. Неужели?..

— Малефисента! — перед ней возникла встревоженная пикси и затараторила. — Во дворце творится что-то странное: все люди стоят у окон и таращатся на мост. Мы пытались говорить с ними, но они как будто оглохли!

Малефисента сжала зубы. Как же она глупа! Она-то полагала, что расстояние сведет магию или что бы это ни было Дорики на нет!

Она вновь взглянула на мост, как раз вовремя, чтобы увидеть, как седовласый рыцарь делает шаг к Авроре. Малефисенте показалось, что сердце у нее в груди замерло. Филип попытался прикрыть собой возлюбленную, но рыцарь просто столкнул его в ров, как досадное, но несерьезное препятствие. И в этот момент с неба рухнула черная тень. Но Диаваль целился вовсе не в рыцаря — он летел прямо на королеву Дорику. Та подняла руки, пытаясь прикрыться ими, и ворон принялся рвать нежную кожу на предплечьях. Рыцарь тут же позабыл об Авроре, и кинулся на помощь своей госпоже. Меч уже поднялся, метя в ничего не подозревающего Диаваля, но Малефисента щелкнула пальцами, и вот перед рыцарям был уже не ворон, а огромный черный дракон.

Диаваль быстро сориентировался в своих новых возможностях — семнадцать лет службы Малефисенте приучили его к подобному — и из пасти его вырвалось пламя. Через считаные секунды мост горел.

Малефисента не видела, что сталось с королевой, но успела заметить, как рыцарь прыгает в воду. Аврора уже была на внутренней стороне рва и помогала выбраться Филиппу. Спустя мгновение их подхватили мощные лапы дракона и понесли ввысь, минуя стражей-предателей.

За воспитанницу Малефисента могла уже не беспокоиться, так что она взмыла ввысь и призвала свою магию, как делала это раньше, поднимая жителей болот на защиту своей родины. Каждый фейри во дворце почувствовал ее призыв, но на сей раз она звала их не на бой. Что за толк от битвы, когда союзник мог в любой момент стать врагом? Она не знала, что отличает людей, способных противостоять чарам Дорики, от прочих, но их было явно очень немного, а значит единственный путь сейчас — собрать всех, кто способен еще мыслить самостоятельно, и бежать.

Да простит ее Аврора.

Происходящее походило на дурную шутку, будто кто-то решил повернуть время вспять. Вокруг болот снова выросла терновая стена, которую обитающие по обе стороны от нее существа надеялись никогда больше не увидеть. Только в этот раз она была уже не столь непроходима. Тех, кто сумел устоять перед ее чарами, Дорика уничтожала нещадно. Но были среди них и такие, кто сумел уйти к стене, где стражи, слившиеся в своей неподвижности с лесным сухостоем, по тайным тропам проводили их в волшебную страну.

Вновь Диаваль стал глазами и ушами Малефисенты. Правда, продлилось это недолго — один рыцарь пристрастился к охоте на воронов. Первое время Диаваль мужественно сей факт скрывал, но бежавший из замка сапожник с семьею рассказал об этом Авроре, и та тут же кинулась к Малефисенте.

Болота оставались неприступны, но в них поселилась тревога. Часть ее пришла вместе с людьми — исконные обитатели топей привыкли не доверять этим странным созданиям, а привычки изжить не так просто — другая зародилась уже здесь. Фейри знали, что Малефисента — сильнейшая из них, черпающая магию из самой природы, но перед тем, что затаилась по ту сторону стены, она оказалась бессильна. Это пугало волшебный народ.

Малефисенте приятно было видеть, что воспитанница ее не сдалась. Даже в столь тяжелые времена она оставалась королевой — примеряла любые разногласия, возникавшие между людьми и фейри, помогала лишившимся крова подданным. Не отставал от нее и Филипп. Малефисента не раз видела, как отец бросает на него полные гордости взгляды, и сама уже начала думать, что этот мальчишка, быть может, не так уж и плох…

Для крестьян, привыкших жить в единстве с природой, болота не стали таким уж испытанием. Первое время они, конечно, побаивались окружавших их созданий, да и страх магии, который старательно взращивал Стефан и его предшественники, трудно забыть за один день. И все же простой люд принял болота со всеми их чудесами. Другое дело — люди высших сословий.

По иронии, основная масса тех, кого Малефисента смогла увести из замка, избежала порабощения силой Дорики лишь потому, что побоялась взглянуть на ее встречу с Авророй. Теперь эта кучка высокородных трусов отчаянно требовала внимания к собственным персонам, неустанно жаловалась и ныла. Они мечтали лишь об одном — поскорее попасть под защиту стен своих родовых замков и армий, и, конечно же, видели в болотах слабую преграду для армий неприятеля. Порой Малефисенте хотелось выставить их вон, но всякий раз она натыкалась на осуждающий взгляд Диаваля и вспоминала, что больше не главная здесь, а Аврора ни за что не отпустит ни одного человека на верную гибель. Не совсем гибель, но все же…

Среди знатных гостей, видевших Дорику, в Топях оказались только двое — король Джон, который в противовес своим коллегам-нытикам хорохорился и изображал из себя бывалого солдата, готового мужественно сносить любые напасти, хотя всякому видно было, что дается ему это ой как непросто; и королева Анна, которую маленьким пикси пришлось чуть ли не отрывать от своего зачарованного супруга. Она не жаловалась и была ко всему вокруг совершенно безразлична. Малефисента чувствовала с этой женщиной некое родство — ее тоже, пусть и не по своей воле, предал любимый человек, и теперь Анна переживала это предательство, как некогда фея.

Малефисента подолгу говорила с каждым человеком, оказавшимся на Болотах, пытаясь понять, что же их объединяет. Сначала она решила, что причиной стойкости Филиппа и Авроры перед чарами королевы Ракара было долгое общение с волшебным народом, да и король Джон пытался поддерживать на родине мир с магическими существами; но Анна, как и многие простые люди, попавшие сюда, до бала в железном дворце с фейри ни разу не встречалась. Глядя на Филиппа и Джона, Малефисента заподозрила было, что дело в кровном родстве, но и эта теория с треском провалилась. Среди простого люда нашлось несколько семей, но и одиночек, которым пришлось оставить родных, было ни чуть не меньше. Единственное, что объединяло их — все они были люди.

Малефисента злилась. Когда стена возникла в прошлый раз, ее вполне устраивала роль защитницы топей — все, что происходило за стеной, ее не волновало. Теперь же она видела людей, лишенных крова и близких, сопереживающую им Аврору, и хотела действовать. И не могла.

Она стояла на любимом холме Авроры и наблюдала за людьми по ту сторону стены, суетившимися за постройкой метательных машин взамен тем, что разрушили болотные стражи. Сама молодая королева, некогда назвавшая это место колыбелью мира между людьми и волшебным народом, теперь редко приходила сюда. Слишком уж мрачный открывался вид.

Дорика уже не первую неделю пыталась сделать-таки то, что так и не удалось Стефану — пробить брешь в терновой стене. По правде сказать, у нее было некоторое преимущество — солдаты Стефана боялись. Даже когда они шли в атаку, Малефисента чувствовала в них готовность бежать без оглядки, и никогда не проследовала бегущих — чем больше солдат уйдет и расскажет, какого страха натерпелись они у стены, тем меньше людей пожелает пойти сюда в следующий раз. Да, они все равно шли — разгневанный король пугал не хуже лесной ведьмы, — но сражаться с армией напуганной куда проще, чем с армией фанатичной. А у королевы Ракара была именно такая.

Рядом, на ветку раскидистого дуба, сел Диаваль и задумчиво воззрился на фею. Та устало дернула рукой.

— Думаете, они смогут прорваться через стену? — спросил Диаваль, спрыгивая с ветки уже в обличие человека.

— Нет, — уверенно ответила Малефисента.

Фраза явно осталась не оконченной. Диаваль подождал так и напрашивавшегося «но», и продолжил, так ничего и не дождавшись.

— Я летал над стеной. С запада есть овраг, через который можно пройти незамеченным.

— Не думаю, что в окрестностях замка остался еще хоть кто-то, нуждающийся в нашей защите, Диаваль.

— Я не о том. Я бы мог пройти через него и разведать, что происходит у замка. Это, конечно, не так удобно, как летать, но я единственный, чьего лица Королева и ее окружение не знают. Разве что пара стражников у ворот и придворных дам видели меня с Авророй, но и те, вашими стараниями, считают меня скорее лесовиком, жившим по соседству с ней и ее няньками.

Малефисента смерила его долгим взглядом.

— Это небезопасно, — в конце концов ответила она.

— Да, я знаю. Но вам придется или одобрить эту вылазку, или наблюдать первого в мире ворона, удавившегося от чувства собственной бесполезности.

— Ты вовсе не бесполезен — по крайней мере ты помогаешь этим людям. Если здесь кто-то и бесполезен…

— Наблюдать, как вы изводите себя от бессилия, мне тоже порядком надоело. Глядя на вас, я даже подумал, не попросить ли превратить меня в мышь, чтобы уж точно можно было пролезть во дворец, но когда представил, сколько бежать до него на коротеньких ножках… Да еще эти кошки, бр-р!

Фея оценивающе взглянула на слугу, будто всерьез взвешивая такую возможность, и Диаваль поспешил откреститься от так некстати брошенных слов:

— Это действительно крайне неудобно — маленького зверька или птичку легко поймать. Поверьте, уж я‑то знаю, сам ловил. К тому же человек может не только слушать, но и спрашивать.

С последним было не поспорить. Малефисента вздохнула и кивнула, бросив только скупое:

— Иди.

Диаваль слишком хорошо знал свою госпожу, чтобы ожидать большего, так что только слегка склонил голову и зашагал прочь. Уже спускаясь с холма, он услышал обращенные ему вслед слова, заставившие ворона замедлить шаг.

— Будь осторожен. И не попадайся на глаза королеве и ее прихвостню.

* * *

За семнадцать лет Малефисента не раз оставляла Диаваля в образе человека по несколько дней, так что он имел представления о сложностях и нуждах людей и основательно подготовился к вылазке. Помогали ему в основном нашедшие на Болотах укрытие крестьяне. Он вообще нравился людям — не всем, конечно, как можно было убедиться на примере фрейлин Авроры, но из тех, что остались здесь, на болотах, очень многим. Это здорово его озадачивало, ведь среди людей у воронов сложилась дурная слава. Да и в виде человека — весь в черном и с причудливыми шрамами на лице — он вовсе не походил на образчик добродетели. Аврора смеялась и говорила, что всему виной его добрые глаза, которые никого не смогут обмануть.

Так или иначе, но покидая болота, он походил на обычного селянина с небольшой котомкой с припасами и кошелем, который не пожалел один из беглых крестьян (король Джон очень хотел быть полезным, и предлагал взять его деньги — уж для него потеря невелика, — но, поразмыслив, беглецы решили, что золото, да еще и с иноземным гербом, у простого путника будет смотреться подозрительно). Даже привычную черную одежду пришлось сменить на невзрачную серую. Диаваль чувствовал себя поганой вороной, но чего не сделаешь ради убедительности образа.

Город вокруг замка заметно разросся. Люди просто не желали уходить. Здесь появились даже подобия жилых построек. Хотя некоторые, как заметил Диаваль, все же ушли, и он даже знал куда — к стене, готовить бесполезную атаку. Те же, кто остался здесь, производили странное впечатление — они казались безмерно счастливыми, но в то же время в радости их чувствовалось что-то болезненное, истеричное. Все разговоры так или иначе сводились к королеве. В этом царстве фальшивого благоденствия Диаваль чувствовал себя неуютно, и каждый раз, когда на него падал чей-то взгляд, выдавливал из себя улыбку, хотя сомневался, что та выходила такой же показно-счастливой, как у окружающих.

Правда, в фанатичной преданности королеве Дорике были и свои плюсы — люди стремились узнать все, что другие слышали о ней, а те, в свою очередь, готовы были говорить часами. Диаваль жадно впитывал каждое слово, и вскоре узнал уйму новостей о политике, и, увы, ничего о природе той силы, которой Дорика приковывала к себе подданных.

Возвращаясь на болота после первой вылазки, он сомневался, стоит ли рассказывать Авроре, что Дорика пообещала ее королевство королю Карлу, так мечтавшему заполучить его после смерти Стефана. Сделал он это не без колебаний, но молодая королева восприняла новость на удивление стойко. Она только вздохнула и философски заметила, что это покажет время.

Диаваль стал в городке у железного замка частым гостем — наблюдал за людьми, собирал слухи. И замечал, что жители городка как будто чахнут. Но однажды он вновь оказался среди самых жизнерадостных и полных надежд людей. На вопрос, не случалось ли чего за последние пару дней, которые Диаваля не было, хозяин самопровозглашенного трактира вытаращился на него, как на безумца, и рассказал, что не далее, как вчера, ее величество королева Дорика почтила их своим визитом, перед тем, как отбыть на время в Ракар. Диаваль для вида посокрушался, что пропустил столь важное событие, и поспешил на болота, сообщить о своем открытии.

Похоже, Дорика не просто подчиняла людей — она делала их зависимыми от себя.

Увы, если не считать новостей политических, толку от его вылазок было немного — они по-прежнему не знали ничего о природе силы королевы. Выяснилось только, что действовать она продолжает даже в ее отсутствие. Малефисента продолжала тихо злиться на собственное бессилие, и смотреть на это было почти больно. В очередной раз покидая болота, Диаваль решил, что пора переходить к более решительным мерам.

Он сидел в самом темном углу таверны — единственной, что была здесь еще во времена прежнего короля, и служила укрытием для местных забулдыг и стражников, решивших пропустить после дежурства стаканчик-другой. На глаза он надвинул простенькую крестьянскую шляпу. Диаваль купил ее на рынке из странной ностальгии — она напоминала ему тот день, когда он попался в силок и встретил свою госпожу — у поймавшего его тогда крестьянина была точно такая же. Забавно, тогда Малефисента жаждала мести, причем не только Стефану — всем людям, — да и сам он не питал к роду человеческому особой приязни. Как же сильно все изменила одна неугомонная и вечно улыбающаяся девчушка…

Скрип входной двери отвлек его от воспоминаний — наконец явились те, кого он ждал. Встречаться со стражниками было небезопасно — среди них могли отыскаться те, кто уже видел его сопровождающим Аврору — но со слов базарного торговца он знал, что вместе со стражниками, служившими еще Стефану, а позже его дочери, здесь появляются и рыцари, прибывшие из Ракара со своей королевой. Дорика поставила своих людей следить за порядком, хотя Диаваль не до конца понимал зачем — королева все еще не уверена в верности недавно подчиненных солдат? Если так, может, есть шанс расколдовать их? Он уже подумывал, не стукнуть ли по голове кого-нибудь из одурманенных и не притащить ли его в болота на передержку — а вдруг морок и впрямь со временем пройдет…

Среди стражников, решивших прополоскать горло перед дежурством, один действительно оказался облачен в золотые доспехи. Он не притронулся к протянутой ему кружке, был непривычно молчалив и оглядывал таверну цепким взглядом. Диаваль чуть не застонал — этот человек не был похож на тех счастливых, готовых болтать без умолку недотеп, что обитали вокруг замка. Он-то надеялся, что солдаты из Ракара будут только рады возможности поговорить о своей госпоже, но лезть с расспросами к такому воплощению хладнокровия — себе дороже!

Да, распинаясь перед Малефисентой о достоинствах соглядатая-человека, Диаваль поспешил с пунктом про возможность задавать вопросы. Может, и впрямь стоило попробовать себя в роли мыши?

Стражники допили вино и шумной толпой направились к воротам. Диаваль тенью последовал за ними. Может, удастся хоть что-то услышать. Несколько раз ему казалось, что его раскрыли, но рыцарь в золотых доспехах лишь ненадолго оглядывался и продолжал свой путь. Стражники болтали без умолку, но темы их разговоров Диаваль за последнее время выучил наизусть — все они говорили о королеве. Забавно, но пошлостей, так часто проскальзывающих в речи служилых людей, они себе не позволяли. Ну, хоть один плюс — у стражи появились манеры! Диаваль не раз слышал, как те перешептываются о достоинствах его госпожи, и уже подумывал пойти по стопам Малефисенты и устроить парочке наглецов с особо длинными языками несколько мелких каверз. Возможность обойтись без этого его даже порадовала, вот только перевоспитанные стражники не сказали ему ничего нового.

Попутно Диаваль продумывал и предлог заговорить с рыцарем, но ничего действительно дельного в голову не шло — идеи были или плохими, или слишком безумными. Когда за стражами закрылись ворота, ворон вздохнул и повернул назад — час поздний, самое время пробираться назад к топям.

И чуть не столкнулся с рыцарем в золотых доспехах.

Тот смерил его безразличным взглядом, но явно не собирался уступать дорогу.

— Зачем ты шел за нами?

Значит, все-таки засек. Хотя Диаваль никак не мог взять в толк, как этот парень ухитрился выйти из башни так, что ворон его не заметил? Надо будет уточнить у Авроры расположение тайных ходов. Если, конечно, удастся выбраться из этой передряги.

Рыцарь ждал ответа, и Диаваль припомнил самый безумный из своих предлогов, но в нынешнем положении единственный, который мог хоть как-то сработать.

— Я слышал, что ее величество собирает войско, чтобы атаковать окаянные топи, — он пытался говорить с тем же подобострастием, что и крестьяне, которых он слушал последние дни. — Я хотел бы наняться рекрутом.

Седовласый рыцарь рассматривал новобранцев без особого энтузиазма. Диаваль мысленно содрогнулся, подумав, уж не вздумает ли он устроить им испытание в деле. Вся эта затея была чистейшим безумием в первую очередь потому, что ворон совершенно не умел сражаться в человеческом обличии — если Малефисенте требовалась сила, она превращала его в существо, этой силой обладающее. Филипп как-то, уже после бегства на болота, предлагал обучить его азам фехтования, но Диаваль отказался — ему претило человеческое оружие, которое его обладатели так часто обращали против беззащитных существ.

Он мысленно усмехнулся. Ситуация и впрямь выглядела забавно, если сбросить со счетов, что он теперь заперт в охраняемой казарме и не имеет не малейшего понятия, как отсюда сбежать. А еще прямо перед ним стоял человек, мечтавший убить его, и, говоря по правде, чувство это было почти взаимным.

— Ладно, — вздохнул седой рыцарь. Похоже, он уже смирился с тем, что нормальных воинов ему в этой глуши не найти. — Сейчас разбирайте оружие, завтра посмотрим, на что вы годны.

Он отступил, давая рекрутам путь к огромному столу, заваленному ненавистным человеческим оружием. Диаваль застыл в нерешительности, и почувствовал на себе взгляд рыцаря. Все прочие рекруты уже разбирали мечи и топоры, и его колебания слишком бросались в глаза. Мысленно обругав себя, Диаваль двинулся за остальными, взял первый попавшийся меч, и тут же уронил его — тот оказался неожиданно тяжелым. Он сжал зубы и потянулся за копьем. Последнее оказалось не только тяжелее, но и так и норовило отклониться в сторону, так что Диаваль чуть не задел им соседа.

— Ты хоть вилы в руках держал, парень? — послышался за его спиной насмешливый голос.

Диавалю очень хотелось ответить в своей обычной манере, но опыт показал, что очарованные люди теряли не только дурные манеры, но и чувство юмора, так что пришлось промолчать. Кстати, а разве этот чертов рыцарь над ним сейчас не насмехался?..

— Гордый, значит?

Диаваль только сейчас сообразил, что в начищенном до блеска оружии отражение его насупленной физиономии видно как на ладони.

— Я жил в лесу, в основном собирательством. Оружие мне без надобности.

— А звери как же?

— Если знаешь лес, умеешь их обходить.

— Знаешь лес, говоришь... — рыцарь придирчиво осмотрел Диаваля, остановив взгляд на шраме на виске. — Похоже, изучал ты его методом проб и ошибок.

Рыцарь стоял уже рядом с вороном и мог видеть его лицо не только в отражении. Диаваль не пытался принять вид блаженного счастливца — теперь это не имело никакого смысла и только усилило бы подозрение. Он с молчаливым упрямством продолжал перебирать оружие.

— Наша королева — невероятная женщина, верно? — спросил вдруг рыцарь.

Проверяет. Диаваль вел себя не так, как должно верному слуге Дорики, и подлежит проверке. Он вдруг вспомнил слова Авроры о том, что его глаза не могут лгать, и понял, что этого старого рыцаря ему не обмануть. И тем не менее тот ждал ответа.

Диаваль воссоздал перед мысленным взором каждую черточку оставшейся далеко в топях женщины и вложил в слова все чувства, которым так и суждено остаться невысказанными. Какая ирония, что он может признаться в этой правде, только когда вынужден солгать...

— Да, она прекрасна, — тихо произнес он, — но даже если найдется в этом мире кто-то, ее превосходящий, это не будет иметь ни малейшего значения. Для меня.

Надо бы посмотреть на рыцаря, но поднимать глаза не хотелось, и он тупо уставился на собственное отражение в лезвии клинка. Отражение рыцаря в лежавшем рядом шлеме стало отрешенным и даже немного печальным.

— Давай-ка попробуем это, — рыцарь стряхнул с себя задумчивость и извлек из кучи оружия нечто среднее между коротким мечом и длинным ножом. — Потом решим, в какую сторону двигаться.

* * *

Человеческое тело пожирало уйму энергии. Диаваль смертельно устал, и держался на чистом упрямстве — ему противна была мысль сдаться этому человеку, даже если бой учебный.

Впрочем, у ворона был его полумеч-полунож, а вот противник его был вооружен только палкой. Отличная возможность избавить мир от прихвостня Дорики и списать все на несчастный случай, если бы не два «но» — Диавалю не удавалось даже задеть Фернана — так звали рыцаря — не то что ранить; к тому же он вообще сомневался, что способен кого-то хладнокровно убить. Даже будучи драконом, он пытался избежать жертв и скорее отгонял солдат Стефана, чем действительно стремился зажарить их.

В общем, воин из Диаваля при всем желании (которого, к слову, не было) не выйдет — это первое, что он вынес из их тренировок, длившихся уже почти неделю. Второе — Фернан магии королевы Дорики неподвластен. Это открытие было не столь очевидным, но ворон практически не сомневался в собственной правоте. Рыцарь не походил на других очарованных — он шутил, злился и говорил о вещах, с Дорикой не связанных. После того разговора у стола с оружием они вообще ни разу о ней не говорили. Диаваль видел и других солдат из Ракара, но они казались скорее пустыми сосудами — они тоже были серьезны и ответственны, беспрекословно исполняли приказы Фернана, но на этом их описание можно было закончить. Хоть какая-то индивидуальность у них отсутствовала начисто. Диаваль не знал, из-за того ли это, что королева велела им подчиняться старшему рыцарю, или долгое подчинение ей лишало всяких чувств. Фернан знал каждого из них по именам, но различал их скорее по умениям, чем по характерам. А вот Диаваля он почему-то выделил и решил тренировать сам. Может, ему просто надоели бездушные куклы вокруг? Хотя, по правде сказать, и его он никогда не называл по имени. Диаваль назвался Джоном (да простит его отец Филиппа, но это было первое пришедшее на ум имя), однако рыцарь упрямо продолжал звать его просто парнем.

— Тебе катастрофически не хватает устойчивости, — заявил Фернан после того, как Диаваль в очередной раз оказался на земле. — Может, в лесу и нужна прыть, но воину куда важнее крепко стоять на ногах. В настоящем бою падение почти всегда равно смерти.

— Вряд ли все эти правила действуют против магии, — проворчал ворон, принимая протянутую ему руку. Помощь рыцаря он долго отклонял, но в конце второго дня понял, что сам просто не встанет и со скрежетом заткнул собственную гордость.

— При верной тактике — помогут, — усмехнулся рыцарь.

Диаваль вспомнил короля Стефана и ловушку, которую тот приготовил Малефисенте. Сам он считал это подлостью, но если счесть подобные действия за тактику... Да, наверно помогает, если сражаешься с обессиленной железной цепью феей.

— Ты не устал, парень? — Фернан явно издевался — его соперника мотало из стороны в сторону, так что подобные вопросы были излишни.

— Нет, — упрямо прорычал Диаваль.

Фернан одобрительно хмыкнул и собирался было встать в стойку, но заметил что-то краешком глаза. Взгляд его метнулся вверх и застыл.

— Извини, я ненадолго, — рыцарь не отрывал глаз от неба. Дивавль проследил направление его взгляда и увидел ворона — тот беззаботно кружил над скотным двором.

Диаваль безотчетно следил за действиями рыцаря — вот он подходит к стойке с арбалетами, оценивает расстояние и снимает мощный боевой самострел. Таким можно было бы уложить и медведя. Диаваль внутренне похолодел. Бедный ворон там, наверху, даже не подозревал о нависшей над ним опасностью. Он прилетел сюда за пропитанием, а где-то там, в лесу или в скалах, его ждали птенцы и их мать... Фернан установил массивный болт и закрутил механизм, натягивающий тетиву.

— Постой! — Диаваль бросился к рыцарю, когда тот уже целился в несчастную птицу. Он и сам был однажды в подобной ситуации, и еле успел скрыться за ближайшей башней.

— Что? — Фернан бросил на него недоуменный взгляд, не опуская арбалета. Казалось, тяжести его он просто не замечал.

— Сегодня же забой скота, верно? — Диаваль слышал от слуг, что готовится большой пир в честь официальной передачи власти королю Карлу, так что предположение казалось вполне логичным.

Фернан нахмурился, не понимая, к чему клонит собеседник.

— Ворон всего лишь прилетел полакомиться отбросами. Он никому не помешает.

— Вороны служат болотной ведьме, — заявил рыцарь.

— Все?

— Этого я не знаю, — признался Фернан, — но один — точно.

— И ты думаешь, ворон, служащей могущественнейшей из волшебниц, прилетел бы сюда ради еды? Он кружил бы не над скотным двором, а над королевскими покоями.

Фернан несколько минут сверлил Диаваля взглядом, после чего вновь взглянул в небо, прицелился... и выстрелил. Только в последний момент едва заметно сместил прицел, так что болт пролетел мимо, чуть не задев птицу. Ворон разразился карканьем и кинулся прочь, в западный лес.

— Хм, ты прав, он полетел не на болота, — заметил Фернан, провожая его взглядом. — Только все равно опасно было его отпускать — любой из них может оказаться лазутчиком. Не выйдет из тебя воина, парень.

Диаваль хотел было сказать, что это было очевидно с самого начала, но тут же зацепился за открывшуюся возможность.

— Тогда мне лучше вернуться в свою хижину в лесу.

— Я знаю, чего ты хочешь добиться, — сказал Фернан после непродолжительного молчания. — Ты думаешь, что чем дальше ты будешь, тем станет легче. Это не сработает, парень. Поверь на слово. Знаешь, вечером будет пир, я найду тебе место за столом, чтобы ты мог взглянуть на нее снова.

Диаваль даже не сразу понял, о ком он говорит, а когда понял, невольно вздрогнул.

— Но... разве ее величество не вернулась на родину? — испугано спросил он.

— Лишь на время. Неужели ты думал, что она бросит эту страну, так и не уничтожив притаившееся в ней зло?

— Нет, конечно, — попытался исправиться Диаваль. — Но я полагал, что для этого она оставила здесь тебя и своих воинов.

— Хороший воин может многое, но далеко не все. Порой против магии нужно что-то посерьезнее тактики, парень.

— И что же это? — Диаваль затаил дыхание.

— То, к чему ни тебе, ни мне приближаться не следует, — Фернану отчего-то не понравилось любопытство нового приятеля.

— Я и не собирался, просто удивился — ведь против магии хороша только более сильная магия, а королева магии не любит. Неужели есть исключения?

— В некотором роде. Я представлю тебя ей, и, если сочтет это уместным, она расскажет все сама.

— Не думаю что это хорошая идея... — Диаваль сглотнул. Он уже видел Дорику, но тогда он смотрел глазами ворона. Устоит ли он, будучи человеком?

— При дворе нужны не только солдаты. Подумай, и вечером сможешь решить. Бегство — не выход. Но ты можешь найти себя в служении ей.

«Как ты, — подумал Диаваль, — да и я, в сущности, тоже». Он вспоминал людей, прятавшихся на Болотах, их разговоры, Аврору, Филиппа. Теперь, глядя на рыцаря, он почти не сомневался в том, что объединяло их всех. Если он прав, то взгляд королевы Дорики для него вряд ли опасен, но рисковать он не имел права, а значит должен избегать его во что бы то ни стало. Со слов Фернана выходило, что от тренировок он освобожден, а значит у него времени до вечера, чтобы найти способ сбежать из замка. И все же что за оружие везет с собой Дорика, и, главное, разве может он вернется в Болота после столь длительного отсутствия без новостей?

Поначалу он не решался заговорить с Фернаном о силе Дорики — и из опаски быть уличенным в излишнем любопытстве, и из чувства вины: использовать рыцаря, искренне влюбленного в свою повелительницу, против нее же казалось Диавалю сродни преступлению. Однако случай с вороном напомнил ему, что перед ним в первую очередь враг.

— Но почему она... такая?.. — бросил он вслед рыцарю, запоздало понимая, как глупо это прозвучало. Но Фернан считает его собратом по несчастью, влюбленным в Дорику; не может же он спросить: «Почему наша госпожа зачаровывает всех вокруг?»

Фернан оглянулся на него и усмехнулся.

— До сих пор не понял? Она — Ангел.

* * *

На болотах не было библиотек и университетов — волшебный народ жил в единении с природой и она сама учила их своей мудрости. Но были у нее и тайны, которые простым феям и троллям не открывались. Для них были такие, как дядюшка Рейфус.

Рейфус сидел у пруда, с незапамятных времен звавшегося прудом дядюшки Рейфуса, и наблюдал за переливами на воде. Сидел так он уже давно, и зеленоватое тело его поросло мхом, а сам он успел пустить корни. Не то, чтобы он совсем неспособен был встать или иначе сдвинуться с места, он просто не хотел этого делать.

Малефисента уже несколько часов ждала ответа на соседнем дереве. Раньше, много лет назад, она частенько посещала это место и говорила со старым древенником, но последние семнадцать лет не приходила сюда. Рейфус лишь улыбнулся, услышав, что фея провозгласила себя королевой Топких Болот, и ласково — даже слишком ласково с точки зрения той, кто окрестила себя повелительницей зла — сказал, что это пройдет. Малефисента разозлилась и объявила его озеро запретным местом — если старый осел не желает признавать ее власть, то пусть гниет в одиночестве. Она знала, что запрет ее остановит не всех — маленькие феи частенько тайком летали за советом, и даже Диаваль как-то наведался к запретному озеру, пусть и из чистого любопытства. В отместку она пригрозила посадить его в самую тесную клетку, какую только удастся найти, и следующие пару дней ворон старался быть на виду и не злить госпожу.

Сейчас ей было стыдно вспоминать то время. Но молчание Рейфуса все равно раздражало. Может, он о ней просто забыл?

— Так что это может быть? — повторила она, надеясь привлечь внимание.

Старый эльф вздохнул.

— Девочка моя, ты слишком много времени проводишь с людьми и нахваталась их нетерпеливости.

Малефисента скривила губы. На вопросы крестьянских ребятишек, повадившихся бегать к озерцу, Рейфус отвечал куда быстрее. Впрочем, Малефисента достаточно долго наблюдала за Авророй, чтобы знать, как настойчивы могут быть дети. Да и на «Почему у тебя такие тонкие руки?» ответить куда проще, чем на «Что за магия способна подчинять себе людей?», да еще и такая, которой под силу овладеть человеку...

— А уверена ли ты, что она человек? — прервал молчание дядюшка Рейфус.

Порой казалось, что он читает мысли.

— Не знаю, — честно призналась фея. Ей казалось, что Дорика все же человек, но было в ней что-то, роднившее ее и с волшебным народом. И что-то третье, чуждое и тому и другому. Малефисента не могла понять природу этой третьей силы, и это злило ее. — Но если не человек, то кто?

— В мире много необычных существ, Малефисента, даже я знаю далеко не всех. И у каждого своя магия. Да и магия эта может быть вовсе не ее.

Малефисента напряглась.

— Что значит — не ее?

— Как ты наложила заклятие на малышку Аврору, так кто-то мог заколдовать и королеву Дорику. Ведь и в твоем проклятии говорилось, что до того, как она уколет палец, принцесса будет всеобщей любимицей.

— Она продолжает быть ей и теперь, когда заклятие развеялось, — возразила Малефисента. — И никогда окружающие не забывали при взгляде на нее родных и близких.

Рейфус кивнул. Даже такое незначительное движение казалось для его застывшей фигуры подвигом.

— Но ведь и ты в порыве мести жаждала не того, чтобы все подчинялись ей, а лишь чтобы ее любили, отчего невыносимее стала бы боль потери.

«И у меня это получилось, — с горечью подумала Малефисента. — Только злую шутку я сыграла сама с собой».

— Так кто способен наложить такие чары? — спросила она, стряхнув тяжелые воспоминания.

— Любой достаточно сильный колдун, чья фантазия способна породить подобное извращение над природой, или чья совесть позволит исполнить подобное желание.

— Нет, — чуть подумав, сказала фея. — Это что-то другое. Я пыталась расколдовать одну из служанок, и мою магию не оттолкнуло, как тогда, когда я хотела снять проклятие с Авроры. Она просто растворилась.

— Хм... — Рейфус задумался, и Малефисента уже решила, что ответа ей ждать до темноты, однако древенник ее удивил. — Тогда очень надеюсь, что сила эта приобретенная, а не ее собственная, ибо в последнем случае твоя магия может оказаться бессильна против нее. Есть особые сорта магии, Малефисента, опасные. Остерегайся их, они обманывают и опустошают душу.

— Что это за магия? Почему ты говоришь об этом только сейчас?

Рейфус не ответил. Он закрыл глаза, и как будто задремал, что обычно означало завершение разговора.

Малефисента взмыла в воздух и направилась прочь от озера, мстительно отметив, что за дальними деревьями уже мелькают фигуры двух ребятишек и поспать неразговорчивому старику не дадут. Она еще продолжит этот разговор, как-нибудь потом, когда узнает что-то новое, а старый древенник будет в лучшем расположении духа.

Аврора ждала ее на холме Мира, не сводя глаз с возвышавшегося на горизонте замка. Фея знала, что вовсе не замок занимает мысли молодой королевы — будь ее воля, она бы осталась здесь, на болотах, но в политике свои устои.

— С ним все в порядке, — Малефисента опустилась на землю рядом с воспитанницей и приобняла Аврору за плечи. — Диаваль уже не раз улетал на несколько дней.

— Улетал, — согласилась Аврора, — но в виде ворона. И замок в то время был не так опасен.

Малефисента, знавшая об одержимости Стефана куда больше его дочери, могла бы с этим поспорить, но не стала. Она уже несколько ночей пыталась найти Диаваля с помощью магии, но всякий раз та рассеивалась, как в случае со служанкой и тогда, на башне. Оставалось надеяться, что это из-за того, что слишком много стало очарованных в замке и его окрестностях. Были и другие объяснения, но фея упрямо гнала их прочь.

— Я должна пойти туда! — заявила вдруг Аврора. — Я хочу сама увидеть, действительно ли людям нельзя помочь. И там я смогу узнать, что стало с Диавалем. У меня получится, крестная! Я могу переодеться в крестьянку, и никто меня не узнает. Ты можешь даже заколдовать меня. Точно! Ты можешь превратить меня в кого-нибудь, чтобы я могла попасть в замок...

Она старалась говорить как можно быстрее, не давая фее возможности возразить, а та слушала ее, в душе удивляясь, как воспитанница ухитряется совмещать в себе наивность ребенка и мудрость правительницы?

— Это не так просто, Аврора. Магия меняет не только облик, меняется сама суть превращенного. Если я сделаю тебя кем бы то ни было, это навсегда изменит тебя, и никто не сможет предугадать, как именно.

— Но ведь Диаваля ты превращала много раз, — возразила Аврора.

Малефисента вздохнула.

— В то время я слишком упивалась собственным горем, чтобы думать о других. Со временем эффект от превращений слабеет, но самые первые его изменили. Скажи, когда ты знала его только как ворона, разве был он похож на любого другого своего сородича?

Аврора задумалась. Нет, не был — даже в истинном обличии в нем было слишком много человеческого — повадки, жесты, птицам вовсе не свойственные. Он уже не был вороном. Не совсем.

— Но все на болоте говорят, что мои тетушки совсем не изменились за шестнадцать лет, — Аврора удивилась.

— Они пикси, а у каждого магического существа своя магия со своими ограничениями. Одни способны менять и меняться, другие — лишь что-то одно. Феи-малютки могут изменять лишь себя, но для их роли в природе этого достаточно. Те, чья магия сильнее, не способны менять себя — чтобы новая сущность, форму которой они приняли, не изменила их самих.

— Поэтому ты не могла сама вернуть себе крылья, — Аврора поникла, поняв, какую злую шутку сыграли с крестной магические ограничения. Превращаться тут же расхотелось — это было как-то нечестно. — Но я ведь все-таки могу переодеться...

Говорила она все еще виновато, но от своего отступать явно не хотела. И вновь Малефисента вспомнила, как настойчивы могут быть дети...

— Я не могу отпустить тебя одну, это слишком опасно. А сама я слишком узнаваемый попутчик. Я не могу потерять тебя... — она чуть было не сказала «тоже», но осеклась.

— Она будет не одна! — раздался голос принца Филиппа за их спинами. — Я ведь тоже могу переодеться. И измазаться сажей, если будет нужно.

Фея усмехнулась. Можно подумать, грязь и костюм изменит королевскую стать и привычку гордо держать голову. Нет, в старом городе над ними только посмеялись бы, решив, что это слишком много возомнившие о себе бродяги или умалишенные, но в новом, живущим под мороком, все иначе.

— И мы! — пискнул вслед за Филиппом голосок Флитл.

— Да, мы долго были людьми, и знаем, как это делается, — поддержала Нотграсс.

— Нас никто не раскусит! — гордо закончила Фислвит.

Малефисента уже не сдерживала смех. Предстоящая вылазка с каждой минутой представлялась все абсурднее. Да Диаваль мог изобразить простолюдина лучше их всех вместе взятых, а ведь он ворон! Хотя... С такой командой Аврора и впрямь может оказаться в безопасности — эти три дурочки с успехом перетянут все внимание на себя. Надо только, чтобы они держались от бывшей подопечной подальше.

— Ну так что? — Аврора взглянула на крестную с надеждой.

— Вам лучше разделиться на небольшие группы, — сдалась фея, поняв, что воспитанницу ей не отговорить. — Быть может, кто-то из селян не слишком примелькался, и сможет пойти с вами?

— Я поговорю с ними! — Аврора чуть не запрыгала от радости и, чмокнув Малефисенту в щеку, бросилась вниз по дорожке, где ее поджидал Филипп. Все еще ребенок.

Малефисента вновь обратила взгляд к замку. Рейфус сказал держаться подальше от магии, затаившейся в нем. Ах, если бы она могла...

Замок вновь изменился. Стены его по-прежнему сияли голубовато-бежевым камнем, но от него веяло угрозой. Хотя, быть может, так казалось только Малефисенте.

Она позволила Авроре покинуть топь, но оставаться там, пока воспитанница рискует собственной жизнью, не могла. За годы, в которые она наблюдала за принцессой, она научилась скрытности, правда, как выяснилось, скрывалась она не так хорошо, как думала — Аврора знала о ее присутствии, пусть даже в виде тени. На этот раз фея пыталась избежать подобных ошибок — она шла открыто. Весь замысел походил на безумие, но Диаваль забыл об одном: простые люди не знали в лицо не только его, фею они тоже видели только издалека, когда она кружила над замком.

Она не могла менять свой облик, а вот видоизменять вещи ей было вполне по силам. Под бдительным контролем Филиппа, знавшего о придворном этикете куда больше Авроры и фей, она создала из изогнутой коряги узорный эннин*, и расшитое платье в тон ему. Крылья Малефисенте пришлось держать наполовину вытянутыми, чтобы они не бросались в глаза под длинным бархатным шлейфом. Они уже порядком затекли, но иначе скрыть столь заметную деталь было невозможно. Все выглядело богато, но начисто лишено национальных или классовых признаков — они должны были обмануть крестьян, и, быть может, дворцовую стражу, и чем меньше те смогут вспомнить о знатной даме и ее свите, тем лучше. Пикси, вновь принявшие человеческий облик и изображавшие фрейлин, также были разодеты в наряды, только попроще. Выгладили они при этом комично — впрочем, как и всегда. Если превратить во фрейлин коров с фермы, которую они проходили утром, они бы и то лучше изобразили знатных дам.

Больше всего мороки оказалось с Филиппом и Авророй — заморский принц и молодая королева слишком часто бывали на виду. Король Джон даже сам вызвался было пойти вместо сына, и пришлось хорошенько потрудиться, чтобы отказ не уязвил гордость вспыльчивого монарха.

Принца нарядили в ливрею, которой фея придала чрезмерную пышность в области живота, и над которой Аврора долго посмеивалась. Из пучка травы Малефисента смастерила бородку и усы, презабавно смотревшиеся на совсем мальчишеском еще лице Филиппа, и тем не менее делавшие его почти неузнаваемым. В целом их процессия выгладила весьма карикатурно, зато гарантировала всеобщее внимание.

Аврора, одетая в простое платье и плащ с капюшоном, шла чуть в стороне. Ее замаскировать было куда сложнее, так что Малефисента прибегла к помощи иной магии. К сожалению, сделать так, чтобы принцессу не узнал никто, было невозможно — подобные заклинания действовали только на конкретных лиц, — так что фея наложила заклятие, по которому забывчивость распространялась на всех стражников и слуг, которых Малефисента хотя бы видела, а также придворных советников, иноземных гостей, саму королеву Дорику и ее подхалима-рыцаря. Она сомневалась, что магия подействует на последних, но это было лучше, чем ничего. Против тех, о ком фея не знала, должна была немного помочь их отвлекающая внимание процессия.

Малефисента выступала важно, уверенно, и простой люд покорно расступался перед ней. На первый взгляд все выглядело почти нормально — простые люди, занятые своими простыми делами, — но стоило упомянуть королеву Дорику, как во взглядах зажигался раболепный трепет. Фея играла роль знатной госпожи, решившей посетить раскинувшийся за стенами замка базар в поисках необычного подарка для ее величества, и каждый торговец готов был даром отдать все, что у него было, и чуть ли не бился в истерике, когда досточтимая госпожа решала, что его товар для королевы недостаточно хорош.

Прохаживаясь по базару, Малефисента невольно искала взглядом знакомые лица. Вернее, лицо. Не то, чтобы она думала, что Диаваль просто засмотрелся на товары и потерял счет времени, но окажись он здесь, это бы значило, что чары Дорики добрались и до него. Забавно, но эта мысль вовсе не казалась такой ужасной, какой должна бы. Приятного в ней тоже было мало, но такой вариант давал хоть какую-то определенность. Неизвестность же пугала куда сильнее.

Хотя за тем, не появятся ли на горизонте другие знакомые, тоже нужно было следить — она могла сделать так, чтобы они не узнали Аврору, но на себя подобные чары наложить не в силах. Да и другим это было не по зубам — на волшебное создание действует лишь магия кого-то сильнее его самого, а сильнее Малефисенты не было в Топких болотах.

— Крестная… — Аврора будто бы невзначай появилась рядом. Выглядела она как-то потерянно, жалко. — Посмотри на этих людей, они такие счастливые… Может, так и должно быть, так правильно? Пусть Дорика правит здесь, а я буду жить с тобой на болотах. Надо только Диаваля найти.

В недавнем прошлом Малефисента только обрадовалась бы подобным словам, но теперь на болотах томилось множество крестьян, лишенных крова, а порой и семьи, она не могла просто выгнать их, как и оставить жить в своем краю. Топкие болота были миром волшебным, жившем в единстве с природой, а люди все равно оставались людьми. Если ни они, то кто-то из их детей мог нарушить царившее там равновесие. Да и в их противостоянии Дорике появилось что-то личное, хотя Малефисента и не могла толком понять, отчего. Быть может, она просто не привыкла жить без личного врага, а королева с необычными чарами очень хорошо подходит на эту роль? Или виной всему то чувство опасности, что так встревожило фею на балу? Или она просто не любила неразгаданные загадки — а именно таковой Дорика и представлялась.

— Нет, — произнесла она, вспоминая фанатичные искорки в глазах торговцев, — это не счастье, только иллюзия. Наша задача развеять ее, и тогда они сами поймут, что человек, сжигавший на кострах их родных, отказавшихся слепо перед ним преклоняться, не может быть хорошим правителем.

Аврора поежилась, вспоминая рассказы беглецов, и сменила тему:

— Так как нам его найти?

Этот вопрос волновал и саму фею. Она ненароком упоминала на базаре черноволосого и черноглазого путника, обещавшего ей найти нечто особенное, интересуясь, не видел-ли его кто, но все воспоминания о Диавале относились к тому времени, пока он еще возвращался из своих вылазок. Хотя то, что видевшие его тогда, больше ворона не встречали, тоже можно было считать важной информацией. Значит, если он жив, то где-то в стенах замка.

Она уже подумывала, не превратить-ли на правах более сильной волшебницы трех пикси в бабочек или что-то подобное, чтобы они могли осмотреть замок изнутри, но вспомнив размер родового гнезда Авроры, отказалась от этой идеи — эти копуши и за месяц не управятся, а за это время их ненароком придавит стражник или дворцовый кот. Жаль, так от них была бы хоть какая-то польза…

— Эй, послушайте! — вскрикнула вдруг Фислвит, хватаясь одной рукой за Флитл, другой — за Малефисенту.

Другие феи тоже вслушивались в базарный шум, только Аврора и Филипп ничего не слышали и непонимающе озирались. Но у фей слух не в пример человеческому. Очнувшись от раздумий, Малефисента тоже уловила, что гомон вдали от них оживился. Природу этого оживления она поняла сразу.

— Надо уходить.

— Но мы же не нашли Диаваля… — попыталась возразить Аврора, однако фея, уже не скрывая их знакомства, ухватила ее за руку и повела за собой. Где бы ни был ворон, попав в плен, они ему уж точно не помогут. Разве что осмотрят королевские темницы.

Радостная весть тем временем летела над базаром, передаваясь из уст в уста, и вот уже кто-то совсем близко воскликнул:

— Королева! Королева идет!

Базарная площадь замерла, чтобы в следующий момент сорваться с места — все жаждали хоть одним глазком взглянуть на властительницу. Лишь Малефисента и ее маленький отряд упрямо продолжали идти сквозь толпу. Но вот один из торговцев остановился и посмотрел на них с недоумением, граничившим с подозрением. Несколько других тоже бросили подозрительные взгляды. Малефисента заколебалась — идя против течения, они слишком привлекают к себе внимание, а если Дорике доложат о шестерых путниках, не горевших желанием ее видеть, далеко им не уйти. Она взглянула на Аврору и Филиппа, ища совета, и те, не сговариваясь, кивнули.

Когда маленький отряд развернулся и смешался с толпой, недовольны остались только пикси, с которыми посоветоваться не удосужились. Впрочем, и им хватило ума это не озвучивать.

К удивлению Малефисенты, королева Дорика не выезжала из замка, а возвращалась в него, причем путешествие ее судя по свите и обозу было не близким. Не мог ли Диаваль двинуться за ней следом? Если да, по своей ли воле? И был ли он еще хозяином своей воле? Фея всматривалась в сопровождавшую Дорику свиту, но по большей части в ней были рыцари в одинаковых золотистых доспехах. Самое забавное, что до роста седовласого гиганта, сопровождавшего королеву Ракара на балу, а после и на мосту, среди них никто не дотягивал.

Дорика ехала в открытой карете, запряженной белоснежными лошадьми, и одаривала застывший в экстазе народ милостивой улыбкой.

Кто-то наступил Малефисенте на крыло, и она внутренне поморщилась от боли, но вида не подала. Невежда, спешивший увидеть королеву, этого даже не заметил. Остальные, к счастью, длинного вышитого шлейфа сторонились, в основном благодаря пикси, спрятавшимся за ее спиной и выступавшим в роли живого щита. Хм, рано она записала их в бесполезные создания.

Впрочем, сейчас Малефисенту куда больше волновал высокий эннин, выделявшийся среди крестьянских шапочек и платков. Присесть еще больше, не обнаружив крылья, она не могла, снять эннин тем более — под ним скрывались не менее приметные рога. Оставалось надеяться, что знатные особы замок покидают, и наличие в толпе не подобающего месту головного убора Дорику не удивит.

В первый момент, казалось, так и произошло — равнодушный взгляд королевы скользнул по фее и двинулся дальше, но уже через пару секунд вернулся. Теперь Дорика смотрела прямо на Малефисенту.

Повинуясь легкому взмаху руки, толпа расступилась. Дорика спустилась из кареты и прошествовала мимо подданных, не обращая на восхищенные взгляды никакого внимания. Малефисента не отступила, лишь оттолкнула Аврору в расступающуюся толпу — может, хоть так ей удастся остаться незамеченной. Ощущение тревоги и опасности выросло стократно, но исходило оно не только от королевы Ракара, а, казалось, пронизывало всю площадь.

— Я хотела искать встречи с вами, — заговорила королева, приблизившись, — но, вижу, что провидение все еще благоволит мне.

— В самом деле? — приподняла бровь Малефисента. — Если вы желали поговорить, можно было сказать, а не штурмовать терновую стену.

Дорика позволила себе улыбнуться.

— Вы правы, это действительно было пустой тратой времени. Что скажите, если мы продолжим разговор во дворце? Я устала с дороги.

— То есть вы хотите заключить мир? — Аврора не вытерпела и, счастливо улыбаясь, выступила вперед. Малефисента болезненно поморщилась — ну почему ее дорогая воспитанница не могла стоять тихо? Сама она в благие намерения королевы Ракара не верила ни на секунду, и надеялась, что спутники ее сумеют избежать ловушки.

Дорика взглянула на Аврору и спросила у феи:

— Это юное дитя сопровождает вас?

Малефисента соображала быстро, но даже ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что наложенное ею заклятие на Дорику сработало. Теперь, когда она вновь ощутила силу этой женщины, причем многократно возросшую, это казалось совершенно невероятным.

— Это дочь дровосека, которого вы, кажется, приговорили к смерти.

— Я? — теперь удивилась уже Дорика. — Нет, я не выношу подобных приговоров тем, кто не в ладах с собственной душой. Их судит народ.

Малефисента поморщилась. Заставлять людей убивать своих друзей и близких — до подобного не опустился бы даже Стефан.

— Прежде, чем мы войдем в замок, дайте мне слово, что мои спутники не станут жертвой вашего или народного суда и смогут беспрепятственно уйти, — Малефисента была уверена, что саму ее из замка не выпустят, но королева Дорика, при всей своей жестокости, как говорят, держала слово. Значит, есть еще шанс уберечь остальных. А может, и узнать судьбу Диаваля.

Дорика задумалась ненадолго, взвешивая, должно быть, все за и против, после чего кивнула.

— Обещаю. Они смогут уйти.

— А как же?.. — начала Аврора, но взгляд феи заставил ее замолчать. В конце концов, Малефисента — могущественнейшая волшебница в Топких Болотах, уж она-то сможет выбраться из любой передряги. После того как осмотрит темницы.

* * *

Ангел… Диаваль долго размышлял о словах Фернана, и с удивлением понял, что это не метафора, не образное выражение. Рыцарь действительно считает Дорику посланницей небес.

Не то, чтобы Диаваль хорошо знал человеческие религии, по большей части познания его ограничивались нечистой силой, которой честили Малефисенту в наиболее мрачные для нее и окружающих годы. Однако из чистого любопытства он пару раз наблюдал за службами из сводчатых окон деревенских церквушек. Там он слышал об ангелах, как о добрых существах, защищающих вверенного им человека (хотя сам по опыту знал, что этим скорее занимаются существа иного рода); изредка — как о божьем воинстве, призванном бороться с силами тьмы. Но ни разу не слышал он об ангелах, подчиняющих народ своей воле; напротив, все священники наперебой твердили, что человек стоит перед выбором, лишь от него зависит, к добру он пойдет или ко злу. Свобода воли — величайший и самый тяжкий дар высших сил человечеству. А Дорика этого дара лишала.

Как кто-то может искренне верить, что она ангел? Разве что влюбленный…

Толку от слов Фернана не было, он по-прежнему не имел ни малейшего понятия о природе сил королевы, но выяснять у нее лично желанием не горел. Нужно выбраться из замка до вечернего пира.

Сделать это оказалось не так просто, даже получив свободный выход из казармы — перед прибытием королевы Фернан и король Карл усилили стражу, и Диаваль вновь оказался замурован, разве что в большем пространстве. Из замка велено было никого не выпускать, а в главную башню пускали только знать. Хотя туда ворон и не стремился — что толку от высокой башни, если у тебя нет крыльев? Как же он теперь понимал свою госпожу…

Попытки выяснить, как воин, которого он преследовал от таверны, вышел из башни, ничего не дали — никаких дополнительных выходов Диаваль не нашел, а крутиться у ворот слишком долго не рисковал. Похоже, ворон попросту потерял бдительность и не заметил какой-то хитрости. Или магии. Подземных ходов, насколько он знал, в замке тоже не было. Так почему бы не поддаться велению сердца, и не взглянуть на проблему с иного ракурса?

Он начал с ближайшей к казарме боковой башенки, но, увы, замок строился как неприступная крепость. Диаваль сомневался, что сможет раздобыть достаточно длинную веревку, а без нее шансов спуститься не было никаких. Подумать только, птица боится упасть!

Легче всего достать веревочную лестницу на складе оружия — уж там они непременно должны быть, — однако, даже если он сможет выдумать правдоподобное объяснение, зачем та ему понадобилась, сторож все равно может доложить о визите Фернану, и тогда Диавалю повезет, если он успеет оказаться по ту сторону стены раньше, чем рыцарь отдаст приказ взять его под стражу. А гарантировать этого Диаваль не мог — предки Авроры страдали гигантоманией, так что замок был огромен, а внутренний двор напоминал лабиринт. Конечно, за семнадцать лет ворон изучил это место, но без крыльев добраться от одной стены до другой было задачей непростой, и, главное, небыстрой.

Как выяснилось, Диаваль был прав, отказавшись от посещения оружейной — бо́льшую часть веревок отправили к терновой стене для строительства осадных машин. Об этом ему поведали пряхи, встретившие его вопрос извинениями, что новая партия еще не готова, но он может передать господину старшему рыцарю, что в ближайшие три дня все будет сделано. Так долго Диаваль ждать не мог.

Однако в гигантомании Аврориных предков могли найтись и плюсы. Одной главной башней они не ограничились. Даже если его не пускают в королевский джонг, то почему бы не исследовать другие внутренние башни — на верхних этажах могут оказаться комнаты, чьи обитатели были достаточно предусмотрительны, чтобы держать под рукой веревочную лестницу — на случай, если главную захватят враги.

Во времена Стефана бо́льшая часть этих башен был отведена под казармы. Одна, стоявшая чуть в отдалении, служила тюрьмой (архитектор решил, что населению такого огромного замка нужно много провианта, так что все подземелья были отданы под погреба). От этой башни ворон старался держаться подальше, зато другие по большей части пустовали — Аврора отпустила часть солдат домой, повидать семьи, и даже просила их не торопиться, ведь она ни с кем не собирается воевать. Какая ирония…

На первую башню он забрался достаточно легко, и не нашел там ровным счетом ничего. Солдаты, отправившись по родным деревушкам, забрали все, что могли унести. Вторая далась уже не так просто, но в ней даже обнаружилась лестница, только вот пролежала она там со времен короля Генриха — истлела и повидала не одну встречу с мышами. И как эти грызуны забираются на такую высоту на своих коротеньких ножках? Крылья, конечно, тоже устают, но ноги — это просто какое-то наказание! Да и находка здорово поубавила энтузиазм ворона. Может, зря он все это затеял? За годы запрета на веретена ткани и веревки стали очень дороги, ведь покупались только за границей, так каковы шансы, что кто-то мог забыть столь ценную вещь?

На третью башню он взирал с тупой обреченностью. Если и этот подъем ничего не даст, придется искать иной путь. Да и времени оставалось катастрофически мало — вечер неумолимо приближался.

Внутри все выглядело так же, как и в двух предыдущих — башня давно не знала рук каменщика, кое-где виднелись трещины, то тут, то там встречались и следы поспешных сборов. Должно быть поэтому, открыв дверь в верхние покои, Диаваль здорово удивился, увидев, что те не пустуют. У окна сидела скрюченная фигура, и вышивала тунику ракарскими узорами. Диаваль уже понадеялся, что старуха его не заметила, и поторопился тихо выскользнуть за дверь, однако та подняла на него глаза.

— Работа еще не готова, — она погладила вышивку. Голос у старухи был глухой, хотя и не утратил до конца мелодичных ноток. Лет тридцать назад он был, наверно, очень красив. — Но ведь ты не за рубахой пришел, верно?

— Прошу прощения, я не знал, что здесь кто-то есть, — должно быть, старуха решила, что он ищет подходящую точку обзора, чтобы посмотреть, как возвращается королева Дорика, так что не стал затягивать неудобную сцену. — Продолжайте трудиться во славу нашей королевы, добрая госпожа.

Он развернулся к лестнице, и не сумел сдержать вздох. Спускаться было не так тяжело, как подниматься, но когда болят все мышцы, приятного мало и в том, и в другом.

— Тяжело оно без крыльев, да?

Диаваль замер, не решаясь оглянуться. Неужели эта старуха как-то смогла раскрыть его? И если смогла она, то кто еще может?

— С чего вы взяли?

— Я стара, много видела, многое замечаю. Так кто ты по рождению?

Упираться смысла не было. Можно попытаться сбежать, но старуха может и отсюда поднять стражу, а так она, похоже, настроена поговорить. Да и на упоминания королевы она не отреагировала, что для очарованных Дорикой было не свойственно.

Диаваль вновь вошел в комнатку и, не сводя настороженного взгляда с ее обитательницы, ответил:

— Ворон.

— Ворон, значит… — губы старухи под капюшоном скривились в усмешке. — Говорят, на посохе болотной ведьмы часто сидел ворон.

Говорят? Для старухи, похвалявшейся тем, как много она видит, странно было знать подобное лишь с чужих слов. Диаваль оглядел ее внимательнее, и с удивлением понял, что засаленное платье старухи тоже покрыто ракарским узором.

— Вы прибыли с королевой Дорикой. — Это открытие сначала напугало ворона, но тут же навело на другие мысли. Быть может, именно эта женщина может рассказать ему то, что он так желает знать.

Старуха кивнула.

— И вы знаете, кто она и откуда у нее такая власть?

Старуха рассмеялась, будто услышала забавнейшую шутку.

— Кто она? Неужто ты до сих пор не слышал, что она ангел?

— Слышал, — мрачно отозвался Диаваль. Неужели и тут ему скажут то же самое? — Только вот верится с трудом.

— Верится… — старуха имела странную привычку повторять слова собеседника, будто могла уловить в них другой, только ей понятный смысл. — Да, вера порой играет с нами злую шутку. Надежды разбиваются на осколки. Любовь… Садись, ворон, я расскажу тебе одну старую сказку.

Малефисента шла по знакомым уже коридорам замка. Она никогда не любила это место, даже когда здесь воцарилась Аврора, но все равно не думала, что ее вновь будут считать в этих стенах врагом. Теперь же даже самые веселые служанки, сдружившиеся с волшебным народом, провожали фею и ее спутников ненавидящими взглядами. Не будь с ними королевы Дорики, обитатели замка накинулись бы на них, как стая собак.

Впрочем, они и так пытались это сделать — молодой дворянин из свиты правителя какого-то захолустного королевства, названия которого Малефисента даже не запомнила, при их появлении выхватил меч и собирался уже броситься в атаку, но легкий жест Дорики заставил его сжаться в ужасе. Он, казалось, готов был провалиться сквозь землю от осознания, что только что чуть не пошел против воли своей королевы.

Радовало хотя бы то, что Аврору все эти безумцы не узнают.

Королева, вопреки ожиданиям, повела их в обход главного зала к той части дворца, которую фея не посещала — человеческие религии ее мало интересовали, да и Аврора, росшая с тремя пикси, нечасто захаживала в королевскую молельню. По правде сказать, фея сомневалась, что и Стефан здесь хоть раз бывал.

У самых дверей королевской молельни Дорика остановилась, пропуская вперед рыцаря, следовавшего за ними от самой кареты и несшего небольшой ларец. Малефисента невольно отшатнулась, когда рыцарь прошел мимо — такой тревогой пахнуло от его поклажи. Она узнала это чувство — то самое, что так пугало ее в Дорике, но в сотни раз сильнее. Рейфус был прав — источник силы правительницы Ракара вовне.

Королева дождалась, пока рыцарь — уже без ларца — выйдет из покоев, и приказала:

— Дальше пойду только я и ведьма. Ждите нас здесь.

Рыцарям и в голову не пришло перечить желанию госпожи оставаться наедине с врагом. А вот Филипп и Аврора, похоже, не намерены были впускать фею внутрь без охраны. Однако сама Малефисента остановила их — чем дальше воспитанница будет от таинственного ларца и его содержимого, тем лучше.

— Ждите меня здесь, — кинула она спутникам, и обратилась уже к Дорике. — Надеюсь, ваши люди помнят ваше обещание и не намерены его нарушать.

— Они смогут уйти, целыми и невредимыми, — повторила Дорика с ледяным спокойствием.

И вновь ни слова о самой фее. Малефисента усмехнулась и последовала за королевой Ракара.

Молельня оказалась совсем маленькой комнаткой без окон, на противоположной от входа стене возвышался небольшой алтарь. Предположение о том, что Стефан сюда не заходил, окрепло еще сильнее, когда Малефисента увидела, в каком плачевном состоянии находится комната — деревянные детали почти сгнили, хотя некоторые из них недавно были заменены новыми, из совсем свежего дерева. В новых досках еще сочились отголоски жизни, и фея подумала, что могла бы пробудить ее. А что, было бы забавно.

Повинуясь ребяческому порыву, она направила свою силу в дерево, велев тому расти. Интересно было бы взглянуть на лица слуг, когда те увидят, что скамья пустила корни в каменный пол.

Однако скамья этого не сделала. Магия Малефисенты просто растворилась, едва сорвавшись с пальцев, была поглощена мощью содержимого ларца. Сам ларец стоял на алтаре. Малефисента мало знала о человеческой религии, но он казался там чем-то чужеродным.

Малефисента никогда не выказывала страх — это было ниже ее достоинства, — но испытывала она его не так уж редко. Страх за себя, за Болото, за Аврору… Сейчас все эти страхи смешались воедино, ведь если содержимое ларца оказалось сильнее ее магии, какой шанс у остального волшебного народа? Дорика не дрогнула, давая обещание отпустить спутников феи, только делая это, она отлично понимала, что все они и так в ее власти.

Однако внешне Малефисента и сейчас никак не проявила страха, лишь сухо улыбнулась и поинтересовалась:

— Итак, вы искали меня, чтобы поговорить, да еще и без свидетелей. О чем же?

— Удивительно, какие формы принимает порой зло и добро. Мои размышления привели меня к выводам, которые мои подданные могут не одобрить. Люди, порой, мыслят слишком узко.

— Люди? Звучит так, будто себя вы к их числу не относите.

— Я рождена в человеческом теле, но истинная моя природа тела не имеет. Я была призвана спасать, как вам подобные — искушать.

Малефисента прищурилась. В человеческих мировоззрениях она понимала мало, но ее слишком часто звали нечистой силой, да и место, выбранное Дорикой для разговора, невольно помогало прочесть контекст. Да, люди привыкли видеть в ее рогах нечто дьявольское, и фея волей-неволей узнавала что-то из их бессвязного бормотания.

— Я фея, человеческие предрассудки ничего для меня не значат, — гордо вскинула голову Малефисента.

— Как предсказуемо. Темные силы всегда отрицают свет.

— Я ничего не отрицаю. Просто мы иначе видим жизнь. И вы мыслите немногим шире своих подданных.

— Напротив, — возразила Дорика. — Все они видели в тебе лишь зло…

— Что забавно, с учетом того, что они повторяют ваши слова.

— …но в тебе есть и частица небес. Многие сказали бы, что это лишь маскировка, но я взглянула на историю королевства, и увидела, что истинное зло проснулось после того, как король Стефан принес в дар своему предшественнику крылья лесной ведьмы.

Малефисента замерла. Неужели это воплощение жестокости смогла понять то, что так долго ускользало от умов целого королевства? Может, рано она поставила на Дорике клеймо? И неужели только человек подобной жестокости может понять ее боль?

— Крылья олицетворяли свет, что был в тебе, и уравновешивали внутреннюю тьму. Когда ты лишилась их, тьма взяла верх.

Слова королевы разом развеяли минутную приязнь, возникшую было у феи. Она говорила о крыльях без всяких эмоций, как о вещи. Казалось, она не видит душ, лишь составляющие элементы, и каждый в разуме королевы существовал самостоятельно. Как ребенок. Нет, дети, несмотря на упрямство и надоедливость, были чистыми, светлыми; Дорика напоминала скорее машину, которую фея видела как-то на человеческой ярмарке. Человек крутил рукоять, и из чрева коробки доносилась музыка, но была она механической, мертвой. Аврора тем не менее пришла в восторг и уговорила музыканта рассказать, как подобное чудо возможно. Малефисента тоже заглянула в царство винтиков и молоточков, названное музыкантом шарманкой. Именно шарманку и напоминала ей Дорика — все ее убеждения были как записанная на музыкальный валик мелодия, и она просто неспособна была взглянуть на все иными глазами, не представляла, что бывают другие мелодии, и — о ужас! — даже другие инструменты.

Но душа любого живого существа куда сложнее сочетания шестеренок. Да, обретя крылья, она вернула давно утраченное чувство целостности, однако истинный покой она обрела еще раньше, когда благодаря Авроре вновь поверила в человеческую доброту. Но разве объяснить все это женщине, привыкшей делить все на элементы и не заглядывать глубже поверхности, на которой видно лишь ее собственное отражение…

— Можно было ожидать, — продолжала тем временем Дорика, — что возвращение крыльев должно вернуть и равновесие в твою душу, но немногие из тех, кем завладела тьма, нашли путь назад. Мне жаль.

Малефисента усмехнулась.

— И что же заставляет вас думать, что я не нашла своего равновесия?

Дорика вопросу явно удивилась, но ответила:

— Ты пошла против меня.

Малефисента уже открыто рассмеялась. Каким же самомнением нужно обладать, чтобы считать, что отказ склониться перед тобой приравнивает отказавшего к последователям темных сил?!

Дорика смотрела на фею, и лицо ее выражало сострадание, только в глазах по-прежнему не читалось ни единой эмоции.

— Мне действительно жаль. И в память о свете, который некогда олицетворяли эти крылья, я хочу сделать тебе подарок. Наказание за поклонение тьме одно, но исполнено оно может быть по-разному. То, что я выбрала для тебя, не несет ни боли, ни унижения, а твоя красота и крылья сохранятся навсегда. Хотя будет справедливо, если на сей раз тебе отпилят рога — я бы не хотела видеть метку дьявола в своем дворце. Я прикажу, чтобы это делали очень осторожно.

— Очень великодушно, но рога дороги мне не меньше крыльев, — отозвалась Малефисента. Она стояла неподвижно, неотрывно наблюдая за Дорикой. Какую бы та ни придумала казнь, фея надеялась, что жажда продемонстрировать подданным свой триумф возьмет верх, и казнь эта будет публичной, а не в маленькой молельне, где никто не сможет ее оценить. Если так, у Малефисента есть еще шанс — даже без магии у нее оставались так восхваляемые Дорикой крылья, а они сами по себе уже грозное оружие. Один старый король уже успел оценить их силу на собственной шкуре.

Крылья рефлекторно дернулись, что не ускользнуло от взора королевы Ракара.

— Прошу, не надо взлетать, это не изменит твоей участи, но потерять вас навсегда будет прискорбно.

С этими словами Дорика открыла ларец.

* * *

— Когда-то жили бок о бок королевство людей и заколдованный лес на склоне горы. Лес этот населяли самые удивительные создания, но были среди них и феи, подобные людям во всем, кроме крыльев, рассекавших горное небо. Люди не доверяли волшебному народу и боялись его, но были смельчаки, решавшиеся вступить в лес. Среди таких был и сын лесника, поспоривший со своими друзьями из деревушки, что во что бы то ни стало поймает настоящую фею.

— И поймал? — с сарказмом поинтересовался Диаваль.

Он представил себе мальчишку, ловящего Малефисенту, и решил, что участи его не завидует. Даже кто-то из фей-малюток на месте госпожи, и то представлялся с трудом — волшебный народ либо мог себя защитить, либо прятался так, что ни одному человеку не найти.

— О, поймал, — ответила старуха ему в тон. — Правда, это была еще совсем девочка, и мальчик пожалел ее и отпустил. Предпочел выступить посмешищем перед друзьями. Ты ведь никогда не был человеческим ребенком, ворон? Они бывают очень жестоки к тем, кто проявил слабость. Мальчик стал частым гостем в лесу, и теперь уже маленькая фея сама выходила к нему. Так они стали друзьями, а много позже полюбили друг друга.

— А потом мальчик вырос и предал ее, — тихо проговорил Диаваль. Детали могли отличаться, но сама история была до боли знакома.

— Нет, ворон, это другая сказка.

— С хорошим концом?

Старуха не ответила.

— Ни люди, ни жители волшебного леса не признавали этого союза, но они обменялись клятвами под сенью древних дубов и зажили, как муж и жена. Их дом стоял на границе мира человеческого и волшебного, чтобы каждый мог быть частью и того, и другого. Но люди боялись столь странного брака, считали его мерзким. Первое время они принимали сына лесника в своих деревнях — он был искусным резчиком, и любовь к его творениям пересиливала ненависть к его выбору. Но когда в человеческих селениях прознали, что от союза феи и смертного мужчины появилось на свет дитя, они испугались. Все громче были возгласы тех, кто призывал уничтожить предателя рода человеческого и его выродка, вместе с тварью, что была тому выродку матерью. Все больше людей к этим возгласам прислушивалось. И однажды ночью они пришли. Сын лесника велел жене спасать ребенка, и сам выступил против обозленных сородичей. Когда те поняли, что фея уже взмыла в воздух и для них недоступна, они обезумели. Ночь жена его провела под укрытием родного леса, а наутро вернулась на пепелище дома, и нашла там труп мужа — порубленный топорами, вспоротый вилами, почти неузнаваемый.

Старуха замолкла, Диаваль тоже сидел, уткнувшись взглядом в каменный пол. Он чувствовал странную вину перед феей из истории старухи, за то, что назвал ее любимого предателем, да и за тот дурацкий вопрос про счастливый конец тоже. Впрочем, ворон почему-то был уверен, что это еще далеко не конец.

— Так что же стало с ребенком? — решился он спросить, когда молчание затянулось.

— С ребенком? О, она была прекрасна и очень похожа на человека, но в некоторых чертах ее проступало что-то чуждое людям, свойственное лишь фейри. Мать не хотела, чтобы за ее дочерью всю жизнь следовала по пятам людская ненависть, и решилась на безумие.

На вершинах гор, в замке короля, правившего страной людей, хранилось особенное сокровище — зачарованный кристалл. Говорили, что когда-то его подарил особенно властному правителю злой дух, что жил где-то под северными горами. Кристалл обладал огромной силой, много большей, чем любая известная магия, и мог исполнить любое желание своего хозяина. Но за желания эти приходилось платить — он забирал взамен частичку души. Чем больше желал человек, тем бездушнее он становился — не оставалось ни любви, ни ненависти. Король был очень набожен, и считал кристалл порождением дьявола, так что строго охранял его, не позволяя никому и никогда прикасаться к страшному сокровищу или даже подходить близко.

Однако порой бесчувствие лучше боли, пронзающий сердце. Фее нечего было терять — горечь потери была слишком велика, и она жаждала освободиться от нее, а если тем самым она сможет помочь дочери, то тем лучше. Она пробралась в королевскую сокровищницу и попросила у кристалла то, чего не могла дать сама: она пожелала, чтобы люди — все люди — любили ее дочь, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы познала, что такое признание. Чтобы в ней не узнавали отпрыска феи. Когда пришедшие на смену караульные нашли своих предшественников без сознания, сам король возглавил облаву и поймал фею, но желание ее уже исполнилось — ни у кого не поднялась рука на ее ребенка. Мать судили и вынесли приговор, но дитя король полюбил с первого взгляда, и растил как собственную дочь. Однако кристалл оказался коварен — он исполнил желание феи, но вовсе не заглушил ее боль. А вот дочь ее росла холодной и бездушной, но все слишком любили ее, чтобы замечать подобное. Любовь слепа. Король был набожен, и день ото дня повторял, что его драгоценная дочь — истинный ангел, и однажды она сама поверила в это…

Диаваль молчал. Как все оказалось просто, и вместе с тем сложно. Если сила Дорики была даром кристалла, то им нечего опасаться. Правда, она была наполовину феей, а значит и ей могла быть подвластна магия.

— Она умеет колдовать?

— Совсем немного. Но у нее есть сила куда опаснее. Ее отец боялся кристалла и его способности осушать душу, но Дорика полагала, что она ангел, а значит неподвластна человеческим слабостям…

— Она использует его? — у ворона пересохло в горле. — Но что он может взять от нее, если уже забрал душу?

— Не всю. Ребенком она еще была способна на сострадание, и даже девушкой порой казалась веселой и живой, хотя и случалось это слишком редко. Кристалл забирает не все. По крайней мере, не сразу. Но он отрава, и эта отрава уже здесь.

Диаваль встрепенулся — Дорика ведь прибывает сегодня. И теперь он знал, зачем она уезжала. Нужно срочно предупредить Малефисенту!

И все же он не мог уйти, не задав еще один, последний вопрос:

— Откуда вы знаете всю эту историю?

— Я видела ее собственными глазами, ворон, — ответила старуха.

Она была в толпе, жгущей хижину на окраине леса? Или в числе королевских служанок? Жуткое понимание уже билось в голове, а он все никак не решался принять его истинность.

— Какой приговор вынесли ее матери? — голос резко осип, так что вопрос прозвучал очень тихо, но старуха услышала его.

— О, здесь все оказалось похоже на ту сказку, что припомнил ты вначале — ей отрубили крылья и бросили в темницу. Правда, потом король сменил гнев на милость и позволил ей прислуживать собственной дочери, при условии, что та никогда не узнает правду…

— Но почему вы не бежали? Магия неплохо помогает против королевской стражи, сам не раз видел.

— Вблизи кристалла и того, что порождено его силой, магия бессильна. Да и что толку бежать, когда все самое дорогое у тебя отняли?

Старуха сняла капюшон, и стали видны ее заостренные уши — единственное оставшееся свидетельство принадлежности к фейри.

— Мне жаль… — только и сумел выговорить Диаваль. Он знал, как глубоко чувствуют феи, и судьба этой женщины, рядом с которой меркло даже горе Малефисенты, была воистину ужасна.

— Мне тоже, ворон, — отозвалась старуха, поглядывая в окно, как делала не раз во время своего рассказа. — Не тебя ли искали в замке феи и принц с юной королевой?

— Искали? Где? Здесь, в башне? — изумился Диаваль.

— Нет, но зачем еще им прохаживаться мимо окон башни в сопровождении Дорики и ее рыцарей?

Диаваль похолодел. Неужели его действительно отправились искать? И как раз когда у королевы появилось ее главное оружие, о чем Малефисента не знает…

— Куда они пошли?

— К главной башне, но прошли они уже давно, так что не спеши, ворон, тебе все равно не успеть. Да и даже если ты предупредишь фею, что толку? Магия не действует вблизи кристалла, а если Дорика отдаст приказ, кристалл не успокоится, пока не найдет себе жертву. Такова уж его природа

Вся симпатия и жалость, появившаяся было у Диаваля к этой женщине, мигом улетучилась. Как могла она промолчать о подобном? Может, она просто льстит себе, и кристалл вовсе не обошел ее душу вниманием.

— Я должен хотя бы попытаться, — возразил он, хотя в словах старой феи была доля правды — ему действительно не успеть. По крайней мере в этом обличье. — Как далеко от кристалла невозможно колдовать?

— О, они будут слишком близко, не сомневайся.

— А мы?

Старая фея взглянула на Диаваля с грустной улыбкой.

— Я много лет уже не колдую. Да даже если бы и колдовала, я не могу поднять руку на собственное дитя.

— Я и не прошу вас встать против дочери, просто вернуть мне истинный облик. Так я успею их предупредить.

Улыбка феи стала шире, а в глазах появились азартные огоньки, похожие Диаваль не раз видел у Малефисенты, когда та устраивала нерадивым нянькам очередную каверзу.

— Опасно. Во дворце нынче не любят воронов.

— Знаю, но есть вещи, ради которых стоит рискнуть.

Улыбка померкла. Старуха все поняла.

Легкий жест рукой, и Диаваль впервые за много дней расправил крылья. Полет был величайшим подарком, но он не мог позволить себе отвлекаться на ощущения — предстояло еще найти Малефисенту в главной башне.

Старая фея провожала его печальным взглядом.

С крыльями можно двигаться куда быстрее, так что Диаваль позволил себе обогнуть главную башню, минуя посты стражников. Его беспокоило не то, что подстрелят его самого, а то, что он не сможет предупредить госпожу и Аврору о нависшей над ними опасности. Он просто не имел права позволить Фернану или кому-то из его последователей испортить все.

Он заглядывал в каждое окно, но знакомой фигуры видно не было. Неужели он опоздал? Может, лучше проверить тюремную башню? Но ведь старая фея видела лишь, что они прошли к главной, и больше не возвращались.

Ворон упрямо продолжал искать, хоть облетел уже все комнаты, в которых ему приходилось наблюдать за Стефаном или наведываться к его дочери. Аврору он увидел в той части замка, что и она, и ее отец посещали редко.

Заслышав карканье, рыцари заозирались, но ворон уже приземлился на плече молодой королевы.

— Диаваль? — Аврора слишком долго знала его, чтобы не узнать. — Постой, почему ты не человек?

Рыцари уже обнажили мечи, и Аврора торопливо прикрыла ворона рукой. Теперь уже рыцари неуверенно замялись — все помнили приказ Фернана об изничтожении этих птиц, но и обещание Дорики что спутники лесной ведьмы покинут дворец невредимыми они тоже помнили, и не смели ослушаться. Однако убить ворона, не повредив селянке, взявшейся его защищать, было проблематично.

Диаваль не стал ждать, когда они придут к решению, и каркнул снова, привлекая внимание Авроры. Их выработанный за годы язык не был безупречен, но и его было достаточно, чтобы донести до юной королевы интересовавший его вопрос.

— Крестная? Она там, — Аврора кивнула на неприметную дверь, неподалеку от которой они стояли. — Королева Дорика хотела поговорить с ней наедине…

Дальнейших объяснений ворон дожидаться не стал — он сорвался с плеча Авроры и устремился к двери. Кажется, кто-то из рыцарей достал-таки маленький арбалет, кажется, Филлип выбил его из рук предполагаемого стрелка, кажется кто-то из бывших фей-нянек вскрикнул от неожиданности — все это не имело сейчас никакого значения. Сейчас он страстно желал вновь стать человеком — у птицы мало шансов открыть старую деревянную дверь. Однако та поддалась удару маленького тела и отворилась практически бесшумно. В засовах Дорика, привыкшая ко всеобщей покорности, не видела нужды.

Диаваль видел, как отступила Малефисента, как Дорика открыла ларец, и что-то блеснуло в нем. Он даже знал что именно. Старая фея сказала, что, получив приказ, кристалл не остановиться, пока не найдет себе жертву. Но иногда он ошибается. Быть может ошибется и в этот раз? Предупреждать было поздно, и он сделал единственное, что еще мог — встал между Малефисентой и грозившей ей опасностью.

В последний момент он уже знал — кристалл ошибся!

Малефисента не успела толком понять, что произошло, просто из-за спины ее вылетел Диаваль — именно вылетел, что странно, ведь лес он покидал человеком — и устремился к Дорике. Нет, не к Дорике, к синему огоньку, вырвавшемуся из ларца. Ощущение опасности выросло стократно, и фея вскинула руку, намереваясь остановить слугу, но магия по-прежнему не желала слушаться.

Ворон и огонек встретились. Черные перья посерели, а крылья застыли на середине взмаха. Секунды окаменевшая птица еще весела в воздухе, после чего грузно рухнула вниз.

Одно долгое мгновение смотрела Малефисента на разлетающиеся по полу каменные осколки, а в голове никак не укладывалось случившееся. Она больше не контролировала происходящее, только собственные действия, да и это давалось с больши́м трудом. Нет, Диаваль не мог сам собой обратиться в птицу, и уже тем более не мог погибнуть — уж он-то умел выбираться живым из передряг! Это какой-то морок…

— Постой, Диаваль, что стряслось? — послышался за спиной голос Авроры, а сама она уже вбежала в комнатку.

Малефисента не оглянулась.

— Это… — Аврора остановилась совсем рядом и уставилась на осколок камня, в котором явственно проступали очертания воронова крыла. — Это… — она все повторяла и повторяла, не желая произносить фразу до конца, будто пока та не сорвалось с языка, еще можно что-то сделать, но стоит сказать, назвать, признать, и обратного пути уже не будет. — Ох, крестная… — пролепетала она, так и найдя в себе силы повторить совсем недавно названное имя, и расплакалась.

Королева Дорика взирала на разлетевшиеся по полу молельни осколки бесстрастно, как на любопытный, но совершенно неважный эксперимент.

— Жаль, — произнесла она в конце концов. — Раз вы не желали избавляться от рогов, ворон был бы весьма уместен.

Она вновь протянула руку к шкатулке. Прикосновение, вот после чего зародилась та голубая искра!

— Пригнись, — тихо скомандовала Малефисента Авроре. На сей раз она не позволила застать себя врасплох — еще до того, как Дорика успела дотронуться до содержимого ларца, фея взмахнула крыльями, и мощный поток воздуха сбил королеву Ракара с ног. Вторым движением Малефисента сбила ларец в дальний угол, и, подхватив под руку упавшую на колени Аврору, выбежала за дверь.

Во второй раз рыцари, сопровождавшие Дорику, растерялись. Однако припомнив, что в число тех, кому их госпожа обещала беспрепятственный выход из замка, фея не входила, кинулись следом.

В этот раз бежать было сложнее — Малефисента и пикси могли бы просто улететь, но Филипп и Аврора крыльев не имели, а дракона… Да в этот, раз бежать было сложнее, но Малефисента не намеревалась отдавать Дорике еще кого-то.

Крылатым ангелом смерти спускалась она на каждого, кто посмел встать у нее на пути, уже не заботясь, были это люди Дорики или очарованные подданные Авроры. Она прокладывала своим друзьям путь из замка, никому не позволяя остановить их. Слишком велика была цена.

Там где бессильны были крылья, в дело вступал меч, да и шуточки пикси, неведомо как ухитрявшихся колдовать, тоже служили неплохим оружием для неподготовленных к подобному стражников. Малефисента и сама чувствовала, что магия медленно, но верно возвращается. Решетка на главных воротах поднялась сама собой, ни в грош не ставя попытки стражей ее остановить. Даже когда раздосадованный караульный с размаху разрубил канат, она и не подумала падать. По крайней мере до тех пор, пока фея и ее спутники не миновали ворота, после чего решетка послушно рухнула прямо перед их преследователями. Начальнику караула оставалось лишь отчаянно скулить и хлопать глазами в ответ на разъяренные крики рыцарей.

Магия почти вернулась, и на пути крестьян, пытавшихся броситься на двурогого эльфа, всегда оказывались пни, корни или камни, а Малефисенте даже не приходилось напрыгаться. Но это был не конец. Пока их еще могли увидеть со стен замка, фея парила над Авророй и Филиппом, закрывая их крыльями подобно куполу. Должно быть, она сейчас была отличной мишенью, но лучше уж она, чем Чудище…

В первом высокий лучник на стене был с ней согласен. Он выпустил первую стрелу, и видел, как крыло феи дернулось, как та упала, а спутники кинулись к нем. Теперь уже все трое — пикси снова стали малютками, так что их было видно не так хорошо — стали неплохими мишенями. Лучник потянулся за новой стрелой.

— Не стоит, — остановил его глуховатый голос. Королева уже пришла в себя и приказала слугам вернуть кристалл на законное место. При этом им строжайше запрещалось притрагиваться к нему голыми руками. — Не стоит, ты можешь ранить людей, а я дала слово, что они вернуться на свои болота. Не волнуйся, это не проигрыш, всего лишь отсрочка.

Топкие болота продолжали жить своей жизнью — где-то там феи-малютки давали жизнь цветам и травам, а переселившиеся сюда люди добывали пропитание или рассказывали о земледелии фейри, никак не желающим брать в толк, зачем брать у земли больше, чем она и так дает.

Однако у Темного Пруда стояла тишина. Место это считалось мрачным, и не всякое существо решалось забрести сюда. Разве что тролли-ежи, по натуре своей такие же мрачные и ворчливые, чувствовали себя здесь как дома. И Малефисента.

Прежде, до того, как в жизнь ее проникло маленькое Чудище, она часто приходила сюда, когда желала побыть одна, хоть ворон с чисто птичьим упрямством следовал за ней. Она злилась, и частенько грозила ему всеми карами, до каких только могла додуматься. И вот, чуть ли не впервые за много лет, она была здесь действительно одна. Нет, конечно, не впервые, но теперь одиночество это чувствовалось особенно остро.

Раненое крыло вытянулось по земле. Рана была не слишком серьезной, но болезненной, так что на время фея вновь прикована к земле. У нее опять отняли крылья, что служили ей верой правдой. Никогда не подводили... Малефисента редко позволяла себе плакать, но сейчас слезы будто поднимались из глубины, напирали, и она сдалась. На берегу Темного Пруда некому было стать свидетелем ее слабости. Больше некому.

Она взглянула на свое отражение и невольно вздрогнула. Последний раз она видела себя такой же разбитой в этом самом пруду после неудачной попытки снять с Авроры заклятие.

Да, у нее еще есть Аврора, есть Топкие Болота, и сейчас и тому и другому угрожает опасность. Она не имеет права на слабость.

Когда Малефисента вышла на поляну, служившую для скрывавшихся в болотах людей местом сбора, она излучала спокойствие и уверенность. Сейчас здесь были не только люди, волшебный народ тоже собрался во всей красе. Все притихли, все с замиранием сердца ждали, что кто-то примет за них решение, скажет, что делать... Видать, такая уж у нее участь.

Малефисента вышла в центр, чтобы ее было видно и слышно со всех концов поляны.

— Слушайте все! — начала она громким голосом, как некогда говорила с невеждами-королями. — К нам движется опасность, возможно, больше любой, с которой мы сталкивались прежде. Прежде нашими врагами были люди, сейчас же это сила, которая сильнее их. И сильнее магии.

Среди волшебного народа пронесся тревожный шепоток. Что же эта за сила и как бороться с ней, если магия — основа самой жизни фейри?

Малефисента и сама не знала ответов, но давать слабину не имела права — если люди и фейри усомнятся в ней, то вовсе падут духом, а этого допускать нельзя.

— Но мы стояли раньше, выстоим и сейчас. Потому что теперь мы вместе, — она повернулась к людям. — Когда вы пришли сюда, наш народ принял вас, научил жить на болотах по нашим законам. Теперь я прошу вас научить нас сражаться оружием и хитростью, чтобы мы могли защитить наш общий дом, даже если магия станет нам недоступна.

Собравшиеся на поляне люди переглянулись. Среди них почти не было воинов, все больше крестьяне, их бы самих кто сражаться научил.

Вперед выступил старый охотник.

— Как я понял за время, что провел здесь, вам не по нраву калечить деревья, но для луков нужна свежая тисовая древесина.

Малефисента вздохнула — она знала, что придется идти на некоторые жертвы, но делать это было все равно тяжело.

— Я исцелю деревья, насколько смогу. Берите то, что нужно, но не больше необходимого.

— А то, что создано магией, но само по себе не магическое, против этой силы тоже бессильно? — подал голов кто-то из волшебного народа.

Малефисента задумалась. Заклятие памяти, наложенное на Аврору, подействовало на королеву Ракара, да и когда они разговаривали в молельне, колдовать Малефисента не могла, но ее измененная магией одежда не торопилась принимать прежний облик.

— Нет. Как создана вещь, неважно, если она не хранит в себе магических свойств, она столь же реальна и действенна, как то, что сделано человеческими руками.

— Тогда мы можем основательно подготовиться!

— Но мы не умеем делать оружие, — возразило одна из фей-малюток, — оно такое гадкое, фу!

— Научимся! — продолжал стоять на своем первый фейри. Похоже, это был маленький болотный тролль — только они могут быть такими упрямыми.

— Вы и не обязаны делать оружие, по крайней мере, такое же, как человеческое. Вы не люди, ваша сила не в этом.

Все, включая Малефисенту, повернулись к новому голосу. Она не видела Аврору с тех пор, как они вернулись под защиту терновой стены, и тогда она была заплаканной и разбитой. Сейчас же по поляне опять шла королева, и во взгляде ее появилась решимость и новая, несвойственная ему жесткость.

— Люди могут научить вас сражаться без магии, это правда, — продолжала она, — но вы не должны точно повторять то, что делаем мы. В ваших силах по-новому воплотить старые охотничьи трюки, а может и найти им иное применении. Против нас сражаться будут тоже люди, и они тоже могут знать эти трюки. Так удивите их, а мы вам в этом поможем.

Волшебный народ оживился и дружно загоготал — они уже представляли, как изменятся или улучшатся человеческие приемы. В такой воинственном настрое мирного, в общем-то, народа, было что-то неправильное, и Малефисента взирала на них с грустью. Но так уж было нужно. Да и ей ли судить за подобное?

Куда неправильнее была эта воинственность у Авроры.

Фея не отрывала от воспитанницы взгляда, пока та шла к ней по поляне. Перехватив этот взгляд, Аврора чуть улыбнулась, отчего лицо ее опять стало лучиться жизнью. Однако тень печали так и не покинула его до конца.

— Я думала о твоих словах, — ответила Аврора на невысказанный вопрос крестной. — Кажется, я только сейчас до конца поняла их. В этом мире действительно есть зло. И мы будем с ним бороться.

* * *

Следующие несколько дней работа на болотах кипела. Дело нашлось даже кучке высокородных трусов — хоть они и не скрывали, что не очень то верят, что подобный сброд может обеспечить оборону, как люди образованные, о тактике они кое-что знали, и с нескрываемой гордостью своими познаниями делились.

Филипп обучал тех, кто имел хоть какое-то понятие об оружии, держать меч, или, на худой конец, крепкую палку — в умелых руках даже она могла стать грозным оружием. Вот только на то, чтобы сделать эти руки умелыми, катастрофически не хватало времени. Впрочем, он эту деталь не озвучивал — среди оставшейся на Болотах знати сложилось своего рода негласное соглашение: они не говорили ничего, что могло напугать народ или заставить его паниковать. Им важно верить в собственные силы.

После вопроса маленького тролля Малефисента сделала стену еще толще и непроходимее — сама по себе она была преградой немагической, хоть магией и создавалась, и даже если Дорика обратит терн в камень, ее людям придется долго через него пробиваться. Фея закрыла все ходы, через которые стражи проводили людей в топи. Все равно у замка, как она лично убедилась, свободомыслящих не осталось, а значит и в тайных ходах смысла нет. Стражей с той стороны она тоже отозвала — она не могла допустить, чтобы Бальтазар или кто-то из его сородичей тоже разлетелся на осколки...

Малефисента прогнала навязчивые воспоминания, сейчас они только мешали. Раненое крыло послушно складывалось за спиной и раскрывалось, но все еще болело, так что держаться на лету было тяжело. Малефисента обходила свои бывшие владения пешком. Опять. Первое время куда бы она ни пошла, она всюду брала с собой кого-то из маленького народа — их болтовня отвлекала от собственных мыслей, — но вскоре обнаружилось, что как только те выговаривали все, что у них на уме, в феях всех мастей просыпалось любопытство, а стоило Малефисента отказывалась продолжать разговор, к любопытству добавлялась еще и жалость. Это было уже совсем невыносимо! Уж лучше ненависть и страх, что она вселяла раньше — они были отличной броней от чужой жалости. Но их она позволить не могла, им с Авророй еще вести фейри в битву. Так что просто предпочла одиночество.

Она смертельно устала от борьбы, и в этом была даже некая ирония, ведь последние семнадцать лет именно борьба была смыслом ее жизни. Ну, по крайней мере бо́льшую часть этого времени. Сейчас же Малефисенте мечтала лишь, чтобы все побыстрее прекратилось, и даже не важно как...

Она крепче сжала маленький осколок — самый кончик крыла, единственное, что она сумела подобрать во время бегства из замка — и отогнала очередную неуместную мысль. Она будет бороться столько, сколько нужно, она отомстит. Не за себя, так за других. Вот только что потом?

У нее была Аврора, были Топкие болота, был волшебный народ, однако одиночество цепко угнездилось в сердце, и если прежде, после предательства Стефана, оно питало ее, придавая силу и злость, то теперь будто высасывало их, сколько бы Малефисента ни старалась их воскресить. Она только казалась сильной и воинственной. На деле же это теперь удел ее воспитанницы.

Она забредала в самые укромные и неспокойные уголки волшебных болот, лишь бы выгнать из души это отвратное чувство, найти покой. Но оно не уходило.

* * *

Вот уже несколько дней собравшиеся у терновой стены люди тревожно перешептывались и оглядывались, заслышав любой мало-мальский шорох. Стена двигалась и разрасталась, то тут, то там поговаривали про двигающиеся деревья и прочую жуть. Для бывалых солдат, штурмовавших Болота еще под командованием Стефана, подобное было не ново, да и рыцари Ракара принимали происходящее с ледяным хладнокровием. Только вот таких среди собравшихся можно было пересчитать по пальцам, основную же массу составляли крестьяне, к чертовщине не привыкшие.

Нет, бежать они и не думали, но волнение не добавляло армии боевого духа, и чем дальше, тем больше охватывало оно народ — они жаждали видеть ту, ради которой терпят такой страх и готовы вот-вот пойти на смерть. И она пришла к ним.

Толпа послушно расступалась перед ней, как, впрочем, и всегда, куда бы не пошла королева Дорика. По пятам за ней следовал один из рыцарей, несший в руках резной ларец. Несколько любопытных пытались было заглянуть в него, но сникали под предупреждающим взглядом.

Она шла по узким полоскам жухлой травы в своем белоснежном платье, и край подола чуть запачкался от грязи вокруг — постройка боевых машин никогда не было чистым занятием. Однако шла она босиком, и завидев это, подданные еще ниже опускали головы, а некоторые даже пытались бросить ей под ноги плащи и другую одежду, чтобы Дорика ненароком не поранилась об острые щепки.

Но Дорика не знала ни заноз, ни ран от создания природы, списывая это на небесное свое происхождение, так что и сегодня решила не отступать от привычного склада, хоть верный Фернан и уговаривал ее не рисковать. Все же болота подчинялись темным силам, и природа здесь могла оказаться чуждой, злой. Королева лишь отметила, что верный рыцарь неправ, природа едина везде, как и ее суть.

Дорика остановилась лишь у самой стены, так близко, что толпа охнула и готова была кинуться ей на выручку, если один из шипов только заденет нежную кожу.

Она повернулась к своим подданным и заговорила:

— Знаю, вы боитесь, но я пришла успокоить вас — наше дело правое, а значит высшие силы не оставят нас. Когда-то я не понимала, почему Создатель отправил меня на землю с ее несовершенствами, практически лишив сил исправить их? Но вскоре я узнала, что ошибалась, просто не всегда силы, которые нам даны, исходят изнутри. Мне дана была сила, слишком губительная для обычных людей, но подходящая для созданий высшего рода. И сегодня вы увидите всю мощь этого дара.

Она протянула руку к рыцарю, и тот поспешил склониться перед ней, чтобы правительнице удобно было дотянуться до его ноши. Она положила ладонь в ларец, и из него тотчас вырвалась голубая искра, и устремилась к стене. Она разрасталась, и вот уже целое пламя плясало на терновнике, и грозные иглы чахли и ссыхались там, где оно касалось их. Когда причудливый голубой огонь прогрыз путь на несколько метров, армия возликовала. Дорика отступила, давая своим отважным воинам дорогу. Лишь об одном попросила она их — оставить болотную ведьму невредимой. Той предначертано было занять место в ряду статуй, осмелившихся бросить вызов Ракару.

За последние дни стена разрослась, стала толще и гуще, но пламя пожирало ее метр за метром. Но вот что-то пошло не так. Пламя начало угасать. Сначала народ только обрадовался этому, решив, что выход близко, но когда последние искры потухли, они оказались перед все таким же густым терном. Люди озадаченно заозирались, не нашел ли огонь лазейку, но стена была лишь обожжена, не более. Но не могла ведь королева допустить ошибку, подобная мысль сама по себе казалась кощунством. Выход должен быть близко! И вот один из воинов — молодой крестьянин, всего пару дней как взявший в руки меч, с диким криком кинулся на стену и вонзил острие в ближайший стебель. Тот уже пострадал от магического пламени, так что легко поддался. Тогда и бывалые воины, воодушевленные, что стена не дает отпор, как когда-то, присоединились к юноше и начали безжалостно рубить и кромсать толстые ветки.

Первый рубеж — обожженные ветви — был уже пройден, топоры и мечи вонзились в свежие, неповрежденные стволы. Стена зашевелилась. В первый момент возбужденные успехом люди даже не заметили этого, осознание происходящего пришло к ним только когда один из стенорубов так сильно замахнулся топором, что по инерции развернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как две растущие и наливающиеся на глазах ветки переплетаются, закрывая им обратную дорогу. Он вскрикнул и бросился к новой цели, но она оказалась не одна — по всей длине выеденного огнем туннеля ветви пробивались сквозь обожженных сестер и латали брешь. Люди оказались в ловушке посреди живой стены, созданной лишь для одного — не пропускать врага. Они быстро оставили попытки выбраться — это было уже невозможно — и собрались в круг в центре оставшегося у них уголка, пытаясь не подпустить к себе ползущие ветви. До некоторых добирались молодые побеги, и они падали замертво от укола зачарованных шипов, но большинство продолжало бороться. Надо только продержаться, пока королева не придет и не освободит их...

Дорика наблюдал за происходящим совершенно бесстрастно, лишь чуть поднятая бровь выдавала ее удивление. Когда она только увидела молодую поросль, выбивающуюся по краям прожженного туннеля, она тут же вновь опустила руку в ларец. Ничего не произошло. В первый момент она сама поверила, что огонь сделал свое дело, и ее армии осталось лишь внести последние штрихи, однако она ошиблась — огонь погас не поэтому. Неужто твари с болот нашли чары, способные противостоять силе кристалла?

Молодые ветви уже приняли прежнюю толщину и начали чернеть, а в глубине за ними раздавались отчаянные вопли и мольбы о помощи.

— Жаль. Каждая утраченная жизнь — невосполнимая потеря, — произнесла она оцепеневшим солдатам, оставшимся сторожить оружие. — Однако редкая битва с тьмой обходится без жертв. Но не волнуйтесь, я узнаю, что за черное колдовство на сей раз применила ведьма. Я даже знаю, кто сможет ответить на этот вопрос. Жизни, потерянные сегодня, не останутся неотомщенными.

Поле огласили восторженные крики — все знали, если королева сказала, значит, так и будет. За каждую отнятую сегодня жизнь болотные жители заплатят сторицей! Сейчас никому из них невдомек было, что через нескольких дней, когда эйфория от встречи с самой прекрасной женщиной на земле поугаснет, страх перед топями разыграется с новой силой.

Не знали они и того, что по ту сторону стены беглые люди и волшебные народ, вооруженные самодельными луками, с неменьшей тревогой ждали, что защищавшая их терновая стена вот-вот рухнет.

Боль. У нее не было конкретного источника, она буквально пронизывала все тело, нигде не останавливаясь, пульсировала, билась, как птица в силке. Диаваль не знал, сколько времени прошло до того, как он смог разобрать хоть что-то кроме боли. Постепенно вернулось осознание, кто он, затем ощущение холода под коленями. Он с трудом открыл глаза, и встретился взглядом с собственным отражением в начищенном до блеска полу. Пол этот был ему знаком, как и потолок, в нем отражавшийся — вороном он не раз летал под его сводами. Сейчас это казалось чем-то древним, нереальным.

Он стоял на коленях в тронном зале замка Авроры. Вернее даже, висел — кто-то крепко держал его чуть ниже ворота, как за шкирку, так что ткань форменной рубахи натянулась на груди. Спасибо хоть не за сам ворот, иначе бы он давно уже задохнулся. Форма рекрута тоже была порядком подрана, и чудом не разрывалась на лоскуты, на бело-золотой ткани появились бурые разводы. Лицо его пересекало несколько свежих шрамов, все еще сочащихся сукровицей, а кое-где даже кровью. В отражении казалось, что края их из ровных переходят в рваные, разветвлялись, подобно трещинам. Диаваль не знал, откуда они взялись, но почему-то не сомневался, что подобные узоры украшают теперь все его тело.

Он, шаг за шагом, заново ощущал свое тело — холод камня под коленями, боль от натянутой ткани, бередившей свежие шрамы, связанные за спиной руки. Одна из ладоней не желала слушаться.

Он попытался вспомнить, что же случилось, отчего он теперь напоминает наскоро склеенный кувшин, но мысли путались, не в силах соперничать с болью. Он помнил башню, старуху, рассказывающую ему о фее и ее дочери и о кристалле, исполняющем желания. Кажется, потом он летел к главной башен... Летел? Но откуда взялись у него крылья? Неужели Малефисента смогла попасть в замок?

Да, смогла. От этой последней мысли голова его прояснилась, разом вернув воспоминания и выстроив их в целостную картину. Однако после столкновения с магией кристалла он по-прежнему ничего не помнил. Из этого вытекали два вопроса — почему он до сих пор жив, и смогли ли Малефисента и Аврора сбежать?

— Так кто ты — птица или человек?

Как бы ни был Диаваль слаб, он содрогнулся, услышав этот голос. Похоже, знакомство с королевой Ракара, которое так хотел организовать Фернан, и которого ворон так старался избежать, теперь неминуемо.

Диаваль молчал. Не дождавшись ответа, Дорика приказала:

— Посмотри на меня.

Диаваль упрямо глядел в пол — на гордый взгляд у него сейчас просто не хватило бы сил, а еще больше демонстрировать слабость он не хотел. Сильная рука схватила его за волосы и резко дернула вверх. Шрам на шее взорвался болью, но готовый вырваться крик так и не последовал, только сдавленный хрип. Когда оглушающая боль поулеглась, он впервые взглянул на королеву Дорику человеческими глазами, и увиденное поразило его. Никогда, даже в самые темные времена, взгляд его госпожи не был таким холодным и бесчувственным. Ему стало безмерно жаль эту женщину, и еще больше тех, кто ее окружает.

Королева молча изучала его — должно быть, пыталась понять, возымел ли ее вид свое обычное действие, и, придя к выводу, что нет, решила попробовать другой подход.

— Кем бы ты ни был изначально, зло жестоко изуродовало тебя, заставив принять форму, тебе несвойственную, — изрекла Дорика. — Я могу дать тебе шанс поквитаться с ним.

Смеяться тоже оказалось больно.

Дорика чуть наклонила голову в сторону, пытаясь понять, что означает этот смех.

— Ты не понимаешь, — изрекла она, — но поймешь, со временем. И тогда ты расскажешь мне, как ведьме удалось противостоять силам, что мне подчинены.

Диаваль встрепенулся. Из слов королевы выходило, что Малефисенте удалось сбежать. С души его упал гигантский камень, и даже боль поутихла, уступая спокойствию и легкости, охватившим его.

Его госпожа и остальные в безопасности. Более того, они нашли способ противостоять кристаллу! После таких новостей Диаваль готов был принять любые невзгоды, так что с усмешкой поинтересовался:

— А вы уверены, что силы эти все еще подчинены вам?

— Они вернули тебя к жизни, вновь обратив камень в плоть. Тебе стоило бы быть благодарным.

Диаваль с трудом удержался, чтобы вновь не рассмеяться.

— Мне очень жаль, но не имею не малейшего представления, а даже если бы и знал, вы последний человек, которому я стал бы об этом рассказывать.

Голос его был сиплым, еле слышным, но в зале стояла гробовая тишина, так что эхо донесло до королевы ответ ворона.

— Уверена, ты знаешь, — отозвалась она. — И расскажешь мне, я не сомневаюсь в этом. Если не прямо сейчас, то скоро. Уведите его, я побеседую с ним позже.

Стоявший за спиной отпустил волосы ворона и подхватил его под руку. Голова Диаваля вновь беспомощно повисла, каждое движение причиняло боль, и он с трудом понимал происходящее. Кажется, его тащили через двор к тюремной башне. Пару раз он улавливал знакомые голоса — слуги, которых он встречал здесь, когда прилетал к Авроре с поручениями, рекруты, с которыми провел последнюю неделю. Сейчас слова их сочились желчью и презрением.

Окончательно он пришел в себя только в камере. Теперь, когда оковы сняли, он смог, наконец, разобрать, почему не слушалась его рука — от ладони остался наскоро перевязанный обрубок, дань тому, что Дорика не желала его смерти. По крайней мере, быстрой.

Боль немного улеглась поле того, как он вновь смог замереть, а следом вернулась и способность мыслить.

Итак, Малефисента сумела остановить магию кристалла. Он всегда знал, что его госпожа совершенно невероятна, но в этот раз она превзошла саму себя, если, конечно, мать Дорики не преувеличивала, рассказывая о ракарском сокровище. Правда, был и другой вариант, и, вспоминая, какими безжизненными и холодными были глаза королевы Ракара, ворон почти поверил, что вариант этот более чем возможен.

Старая фея говорила, что кристалл забирает душу не сразу. Но что если у Дорики попросту нечего больше брать? Она уже не один год использует его силу, и рано или поздно колодец должен был иссякнуть. Но разве может человек жить без души? Впрочем, почему нет. Но как тогда она сумела вернуть его? Остатками своей настоящей магии, что унаследовала от матери? Но ведь магия вблизи кристалла не действовала. Диаваль вспомнил, как старая фея говорила, что кристалл обманул ее, взяв плату не с нее, а с дочери. Не могло ли и в этот раз случиться чего-то подобного — вдруг кристалл полакомился его душой? От подобной мысли Диаваля передернуло. Он углубился в мысли и воспоминания, силясь понять, изменилось ли что-то в его ощущениях и чувствах. Должно быть поэтому шаги он расслышал, лишь когда те раздались у самой камеры.

— Воин из тебя никакой, но лгун отменный.

Диаваль вновь вздрогнул. Этот голос он тоже узнал и попытался повернуться к решетке, чтобы видеть лицо говорившего. Сложно сказать, чего во взгляде Фернана было больше — ненависти, насмешки или разочарования.

— Лгать я тоже не умею — воронам нет в этом нужды.

— Так значит, все-таки ворон, — рыцарь хмыкнул, а Диаваль невольно скривился. Теперь рыцарь поспешит доложить королеве, что на один из ее вопросов пленник дал ответ, и не за горами и второй. — Это кое-что объясняет. И все же ты превзошел большинство своих родичей в искусстве обмана — даже я поверил, что ты...

Фернан замолчал. Теперь, когда ложь открылась, даже говорить о фальшивых чувствах ворона казалось ему кощунством.

— Я действительно говорил, что есть женщина, превосходящая в моих глазах всех прочих, — быть может, глупо было это говорить, но Диаваль хотел, чтобы все точки над «i» были поставлены. Фернан знает, что такое безмерная преданность, продиктованная верой и любовью. Он поймет, что ворон не предаст свою госпожу. — Но я не говорил, что женщина эта — королева Дорика.

Потребовалось несколько секунд на то, чтобы на лице Фернана появилось понимание, а вслед за ним — злоба. Если бы не тюремная решетка между ними, да даже если бы Диаваль просто лежал на пару дюймов ближе к ней, рыцарь, без сомнения, бросился бы на него. Однако сейчас он только повысил голос, обращаясь к кому-то вне поля зрения ворона:

— Снимете с него форму. Это существо — человек он там или птица — не достойно носить ее.

Фернан не стал ждать исполнения приказа — дверь уже скрипнула, когда несколько безликих солдат из Ракара принялись сдирать с Диаваля оставшиеся от рекрутской формы лохмотья, в тех местах, где те особенно сильно пропитались полузасохшей кровью — вместе с кожей. Боль заглушала все прочие чувства, и к концу раздевания ворон вновь впал в то полубессознательное состояние, в котором находился, когда его вели в темницу.

Он не знал точно, сколько пролежал так на холодном полу, пока кто-то не кинул на него кучу серого тряпья — ту одежду, в которой он когда-то давно так часто ходил в городок у стен замка, чтобы разведать планы Дорики.

Одеваться не было ни сил, ни возможности, так что он просто съежился под тряпьем, как под одеялом, и провалился в спасительный сон.

* * *

— Иногда мне становится не по себе от того, что общий враг смог объединить два народа лучше, чем когда-либо удавалось мне, — Аврора наблюдала за тем, как маленький народец весело болтает с деревенскими мальчишками, которые показывали тем премудрости плетения сетей. Фейри претило подобное занятие, ведь обычно они рвали силки охотников, а не мастерили их, однако они быстро вошли во вкус. Некоторым волшебным созданиям уже не терпелось применить свои новые знания и показать иноземной властительнице, что они стоят чего-то даже без магии.

— Без тебя они бы этого не достигли, — уверенно заявил Филипп.

Последнее время они почти не отходили друг от друга. Они и прежде знали, что находятся на военном положении, но рассказы о чужом горе, хоть и заставляют сердце болезненно сжаться, остаются чем-то далеким. Когда же теряешь близкого, действительно ощущаешь, что смерть реальна и ходит совсем рядом. Отца Аврора не знала, так что Диаваль стал для нее первой настоящей потерей, и теперь она боялась потерять кого-то еще, так что ловила каждый миг рядом с любимыми. Хотя с Малефисентой выкроить подобные моменты было не просто.

Первая апатия прошла, и теперь фея начала злиться, хотя причину этой злости понимала не до конца. Ее по-прежнему терзало собственное бессилие и то, что волшебный народ вновь обречен на войну. Но еще больше ее тревожил вопрос — почему Дорика медлит?

Она уже пыталась напасть на топи, и ее солдаты зашли куда дальше, чем когда-либо удавалось людям Стефана, а значит содержимое шкатулки Малефисента не разбила. Тогда почему Дорика остановилась и даже не предприняла попытки спасти своих людей? Добиться внятного ответа от нескольких выживших в толще стены солдат, которых Бальтазар привел после неудачного нападения, не удалось — они твердили лишь, что скорее умрут, чем предадут свою королеву. После всего увиденного в городе, и того, что прежде рассказывал Диаваль, Малефисенту такой ответ не удивлял.

Фея по-прежнему держалась отстраненно, но все вокруг старались окружить ее заботой, будто какой-то хрупкий цветок. И почему они все как один решили, что она в этой заботе нуждается?

— Когда теряешь единственного друга, всегда тяжело. Не держи все в себе, — сказал как-то мистер Шантарель.

Малефисента с трудом удержалась, чтобы не придушить его.

На следующий день все болотные жители, мимо укрытий которых лежал ее путь, наперебой шептались о филине, что сидел у нее на посохе. Птица эта порой прилетала в Топкие Болота и славилась скверным характером. Он не был обязан фее жизнью, а договор их был предельно прост: Малефисента обеспечивала филину достойное существование, чтобы ему не приходилось самому летать по лесу и добывать себе пропитание, а тот в ответ выполнял мелкие поручения и всюду следовал за ней, больше для вида. Давать ему человеческий облик Малефисента не стала, только наделила даром речи, так что ее сторонились еще и чтобы не попасть под шквал насмешек, сыплющийся из клюва оказавшегося на редкость болтливым филина. Малефисенту это устраивало. Разве что взгляд Авроры — печальный, упрекающий — неприятно резанул по сердцу.

— Ха! Как ты можешь спускать им подобное неуважение? — верещал филин после того, как очередная стайка фей-малюток исчезла за деревьями, стоило им заметить Малефисенту. Совсем как в былые времена... — Нет, разве можно игнорировать королеву?

— Я больше не королева, — ответила фея устало.

— Но ведь была ей! А бывших королев, как говорят, не существует. Когда я был в Мирингеме, королеве-матери, уже много лет не сидевшей на троне, возносили почести даже больше, чем нынешней женушке монарха.

— Я и не мать, филин, — иначе как филином своего нового слугу она не называла — на вопрос об имени тот выдал сочетание звуков, казавшееся непроизносимым даже фее, а ведь среди волшебного народа длинные и трудные имена не редкость. Причем на сокращения филин был категорически несогласен, а Малефисента и не спорила. Так меньше шансов привязаться и вновь испытать быль.

— Но ваше положение этому титулу вполне соответствует, так что на вашем месте я бы требовал к себе...

— Пошел прочь! — яростно бросила Малефисента, и филин от удивления даже заткнулся.

Чуть помедлив — а не передумает ли госпожа? — он гордо взмахнул крыльями и улетел. Как ни странно, молча.

Впрочем, Малефисента прогнала филина не из-за его вечного брюзжания — оно ей даже нравилось: он не пытался ее утешать, не видел в ней жертвы. Не вспоминал Диаваля. Поэтому она и выбрала эту несносную птицу — он отвлекал ее, не давал утонуть в воспоминаниях и чувстве вины. Однако к Черному Пруду она его подпускать не желала. Теперь это было только ее место.

Она до боли сжала осколок каменного крыла в ладони. Ей даже показалось, что она услышала шорох крыльев. Или не показалось?

Малефисента оглядела ближайшие деревья.

— Что именно в словах «пошел прочь» тебе не понятно? — спросила она, физически ощущая растущую внутри злость. Забавно, когда Диаваль плевал на ее запреты и так же нагло вторгался в святая святых, это раздражало куда меньше. Даже успокаивало.

Филин недовольно нахохлился, но злить госпожу еще больше не решился и послушно слетел с ветки.

— Я только не могу взять в толк, если ты боишься, что с помощью содержимого ларца можно будет разрушить стену, почету не забрала его, пока королева Ракара была без сознания? Ты могла бы использовать ее же оружие против нее самой, а не дрожать здесь в ожидании нападения. — Филин видел, как сузились глаза феи, так что предпочел не подливать больше масла в огонь. Однако от презрительного комментария все же не удержался. — Ладно-ладно, улетаю.

Малефисента проводила его отсутствующим взглядом. Филин прав, теперь это было очевидно, но она позволила сиюминутному страху за Аврору затуманить разум и не дать заметить куда большей опасности.

Но новый слуга подсказал ей и новое решение. Если Дорика будет использовать ларец, в открытом противостоянии жителям топей не выстоять, но, быть может, у тайной вылазки шансов больше? Ларец для Дорики — что-то вроде предмета культа, значит, он так и останется в маленькой комнатке-молельне, дорогу к которой она уже знает. Если удастся выкрасть его, Топким Болтам перестанет угрожать опасность, а у Малефисенты появится возможность отомстить: сначала лишив Дорику возможности использовать эту силу, а позже и направить ее против самой Ракарской правительницы.

Впервые за несколько лет над топями разнесся ее смех — такой же, что сопровождал ее много лет, когда она представляла лицо Стефана после того, как ее месть свершится.

Перед внутренним взором феи возникла Аврора, глядевшая на нее без осуждения, но невообразимо печально, и смех оборвался. За ним в памяти возник образ Диаваля, неведомым образом ухитрявшегося смотреть одновременно с неодобрением и покорностью. Малефисента поглубже втянула воздух.

Ворон вряд ли обрадовался бы, узнав, что месть вновь стала главным в жизни госпожи, но больше ни о чем она думать не могла.

Комментарий к Глава 8. Оттенки боли

Сюжет слегка завяз в рефлексии, и я вместе с ним.

И простите за филина. Я не удержалась от соблазна)

Его не пытали. Это было странно, ведь даже Дорике, не говоря о Фернане, известно, что пытки — самый быстрый способ добыть информацию. Он не тешил себя надеждой, что седовласый рыцарь или его королева поверят, будто он сам придет и расскажет им некий страшный секрет о магии Малефисенты, и появления палача можно было ожидать в любую секунду. Но тот все не приходил. Должно быть, королева решила, что раз он не говорит ничего в столь плачевном состоянии, то боль ему не страшна, а может боялись, что важный свидетель, и так изрядно покромсанный, не выдержит еще больших истязаний.

Впрочем, вечером третьего дня (а, может, уже и четвертого, в темнице сложно следить за временем) за ним все же пришли.

— Выходи, — сухо скомандовал Фернан, открывая дверь темницы.

Рыцаря сопровождал только тюремщик, и на какой-то безумный момент Диаваль даже понадеялся, что тот пришел помочь ему, но сталь в глазах визитера мигом развеяла эту иллюзию. Да и зачем Фернану помощники — если Диаваль не мог выстоять против него, будучи здоровым и вооруженным, то сейчас и подавно!

Тюремщик сковал пленнику запястья, даже не глянув на обрубок ладони, и удалился.

— Спускайся! — велел рыцарь, подталкивая Диаваля к лестнице.

— Все-таки будете пытать? — хрипло спросил Диаваль.

— Это с какой стороны посмотреть.

Идти пришлось долго — Фернан вывел его на главную площадь, на которой возвышалась плаха. Так что же выходит, его вернули к жизни ради публичной казни? Как-то нескладно все вырисовывается...

Впрочем, взрыв ярости в толпе направлялся не на них, а на девушку — совсем еще молоденькую, не старше Авроры — которую вели со стороны ворот. Не из темницы? Приглядевшись повнимательнее, Диаваль понял, что плаха была сколочена наскоро, и столпились вокруг нее не только знатные господа, но и народ, который обычно за стены крепости не пускали.

— Эта девчушка пришла из дальней деревушки, хотела выяснить, что это родственники ее так задержались и все ли с ними в порядке. Когда они отказались возвращаться с ней, она принялась проповедовать на площади, требовать, чтобы люди вернулись к своим семьям и полям. Видишь мужика с топором, — Фернан кивнул на палача, и вновь Диаваль запоздало заметил, что одежда на последнем сидит неуклюже, будто с чужого плеча. — Это ее отец. Когда Королева вышла взглянуть на нарушителя спокойствия, девчонка нагрубила ей, окрестила ведьмой, и отец вызвался сам свершить суд.

Диаваль глядел на человека в явно великоватой для него маске, которую тому приходилось то и дело поправлять, и пытался разглядеть хоть какие-то проблески понимания, сострадания, раскаяния, но ничего не видел. Глаза у палача блестели, но вовсе не от слез.

— В родной деревне ее ждет жених и младшая сестренка, что, по словам отца, души в ней не чает.

— Зачем ты мне все это говоришь? — не выдержал Диаваль.

— Потому что ты можешь остановить казнь.

Конечно. Рассказав тайну, которую он не знал, и обрекая всех спасшихся на болотах на подобную смерть.

Диаваль тяжело втянул воздух и закрыл глаза.

— Зачем мне это?

— Ты у нас чужой боли не любишь, как и невинных жертв.

Диаваль вспомнил эпизод с вороном.

— Кто тебе сказал, что это правда, а не роль, которую я играл перед тобой.

— Ты сам сказал, что врать не умеешь.

— А ты сам сказал, что эта девушка невинна, так как можешь поддерживать подобное... правосудие? — последнее слово он практически выплюнул.

— Я не это сказал, — возразил Фернан, — только что она невинна для тебя.

— Но ты знаешь все, что рассказал мне. Так в чем же она, по-твоему, виновна?

Фернан некоторое время молчал.

— Видишь ли, парень, душа человеческая не терпит пустоты. Каким бы невинным ни выглядел человек, раз он не способен принять свет, исходящий от нашей королевы, это может означать лишь одно — слишком глубоко в нем укоренилась тьма. Однако иногда от нее можно излечиться. Некоторые заключенные в темнице Ракара со временем раскаивались и принимали свет. Одно твое слово, и она отправится не на плаху, а в темницу, и, быть может...

Диаваль уговаривал себя не смотреть, но когда открыл глаза, невольно бросил взгляд на плаху. Девушка уже поднималась по ступенькам и с мольбой смотрела на отца, что-то шептала ему. Без толку.

Дорика наблюдала за казнью на балконе, в своей бессменной золотой маске. Отец-палач то и дело поглядывал на нее, ожидая сигнала. Диаваль не сомневался, что вся эта постановка затеяна для него, но до бесконечности они тянуть не будут. Рано или поздно топор опустится на шею девушке. Воображение упрямо рисовало на месте крестьянки Аврору, а на месте палача почему-то не Стефана, а самого Диаваля.

Он попытался обхватить голову руками, и даже не обратил внимание на очередной приступ боли в покалеченной ладони. Ворон судорожно думал, какую ложь может сплавить королеве в обмен на жизнь девушки, и, главное, что ее ожидает после того, как обман раскроется?

Фернан непреклонно смотрел на своего пленника, а тот не отрывал взгляда от девушки — ему начало казаться, что в жестах и поведении палача есть некая тяжесть, будто что-то внутри него сопротивляется и не желает играть отведенную ему роль. Он боялся отвести глаза, чтобы это перемена не оказалось иллюзией, так что и он, и охранявший его рыцарь упустили тот момент, когда один из зрителей, отличавшийся чрезмерной ретивостью и жаждой угодить королеве, решил взять дело в свои руки. Эти люди пришли из-за стены, и о скрытой цели показательной казни ничего не знали. Им просто казалось, что слишком уже медлит этот палач...

Стрела вонзилась в склоненную шею девушки раньше топора. Диаваль вскрикнул и отшатнулся, Фернан же лишь чуть вздрогнул и подался вперед, выглядывая стрелка. Толпа одобрительно загудела, но тут же стихла — Дорика на балконе сняла свою золотую маску. На лице ее читалось разочарование. Стрелок — один из переметнувшихся стражников — упал на колени. Тут же кто-то из его соратников обнажил меч. Королева Дорика прикрыла глаза, будто примеряясь с неизбежным, и лезвие опустилось на подставленную шею невольного предателя. Намеченная на сегодня казнь все же свершилась.

Диаваль не смотрел на несчастного стражника — его взгляд был прикован к плахе. Топор давно уже валялся ненужным грузом, а несостоявшийся палач рыдал, обхватив мертвое тело дочери. Отцовская любовь одержала верх, только вот цена у победы оказалась слишком высока. Ворон кожей чувствовал горечь этого человека, и ненавидел себя за мимолетное облегчение от того, что стрела сняла с него ответственность за смерть девушки. На фоне этих чувств физическая боль, не отпускавшая Диаваля с самого пробуждения в тронном зале, казалась чем-то мелким и неважным.

В голове вдруг запульсировала дикая мысль — а не примут ли Фернан и его госпожа это проявление чувств за предательство и не решат ли продолжить спектакль, но уже с отцом несчастной девушки в роли жертвы? Но нет, Дорика уже покинула свой балкон, а Фернан сухо приказал Диавалю выдвигаться назад к тюремной башне. Когда они поднимались по массивным ступеням, ворон рискнул заговорить:

— Ты действительно считаешь, что приказ убить собственную дочь — божественный промысел? Веление света?

Рыцарь не ответил, ни сейчас, ни когда заталкивал пленника в камеру, и это молчание зарождало в сердце Диаваля призрачную, но все же надежду.

— Ты знаешь легенду о кристалле, который она использует? — спросил он, когда Фернан уже поворачивал ключ. — Ты действительно веришь, что он не действует на неё? Тебе никогда не казалось, что божественный промысел слишком уж бездушен?!

Рыцарь вскинул голову и в гневе взглянул на пленника. Обычно люди невольно ежились и шли на попятную при виде огня в ледяных глазах, но Диаваль не собирался отступать. Фернан открыл дверь и молча вошел в камеру. Сильный удар сшиб ворона с ног и отправил в новое путешествие по закоулкам боли, в которых Диаваль блуждал уже не первый день. Она стала уже чем-то настолько привычным, что он сумел горько усмехнуться.

Чего еще он ожидал?

* * *

— Один раз вы, может, и попали в замок, и то чудом и не без последствий, но лезть туда снова — это уже полное безумие! Нужно атаковать, тогда под прикрытием войск есть шанс...

— У нас нет войск, — напомнила Малефисента королю Джону. Идею выкрасть ракарское сокровище остальные восприняли без особого энтузиазма — все уже знали, на что способна королева, и никто не хотел рисковать попусту. Однако сдаваться фея не собиралась. — Если же все удастся, мы сможем развеять колдовство Дорики и освободить людей от ее влияния. Оно создано тем, что скрывается в ларце. Я это чувствую.

— Но разве дядюшка Рейфус не говорил, что магия эта опасна и обманчива? — встрял маленький тролль.

— Я знаю, но если мы хотим победить, придется рискнуть. Я смогу обуздать эту силу, а если нет, придам ее забвению. Так или иначе, я намерена сделать это, с вашей помощью или без нее!

Собравшиеся на совете переглянулись, и Малефисента почувствовала неловкость — пожалуй, она говорила резче, чем стоило. Здесь собрались друзья и союзники, они не заслуживали подобного обхождения.

— Нет-нет, мы тебя не оставим! — заверила ее Аврора. — И я согласна с тем, что отнять у Дорики оружие — идея хорошая, но вот направлять его против нее... Мы не знаем, что за силу она использует, это действительно может оказаться опасно.

— Дорика управляла людьми даже пока ларец оставался в Ракаре, — возразила Малефисента, — значит и после кражи чары не перестанут действовать. Когда она обнаружит пропажу, она натравит на нас всех, лишь бы вернуть ее. Справимся ли мы с натиском, если все очарованные ее короли и вельможи приведут свои войска к терновой стене?

Ответом ей было молчание. Под контролем Дорики были правители двенадцати королевств с собственной армией, а уж господ менее влиятельных, но немногим менее могущественных, насчитывалось несколько десятков.

— Мы должны снять чары, и, насколько я могу судить, сделать это можно только с помощью содержимого ларца.

— Ладно, допустим, — отец Филиппа никак не желал отступать, — но мы опять возвращаемся к главному — как вы собираетесь попасть в замок? Там вокруг толпы крестьян, которые с превеликой радостью сдадут вас своей госпоже, а внутри еще и вооруженная стража. Железным оружием вооруженная, прошу отметить.

— И чем же лучше прямая атака? Большинство жителей Болот любит железо не сильнее меня.

— Да, но атаковать могут и люди...

— Здесь слишком мало людей, — возразила фея, и перевела взгляд на старого охотника, избранного одним из представителей людей на данном собрании и усиленно кивавшему словам короля Джона, — к тому же не обижайтесь, но среди собравшихся здесь воинов нет, а из Ракара с Дорикой наверняка возвратилось куда больше рыцарей, чем сопровождало ее в первый раз. Это уже не фанатики-простофили, это фанатики хорошо вооруженные и обученные. Против них у вас шансов нет.

Охотник насупился, но не мог не признать ее правоты.

— А если напасть всем вместе, чтобы?.. — вмешался было Филипп, но филин, сидевший на одинокой рябине посреди поляны, закричал так громко, что принц вынужден был умолкнуть на полуслове.

— Я вот понять не могу: когда я сюда только прилетел, галки судачили, что в этих лесах живет народ волшебный.

— А ты до сих пор сомневаешься в этом? — язвительно поинтересовалась Малефисента. — И какие же доказательства тебе необходимы? Хочешь стать мошкой, или предпочитаешь навозного жука?

— Мне и филином неплохо, — самодовольно отозвался слуга. — Только вот если обитают здесь и впрямь волшебные существа, зачем же им самим лезть в пекло? Не проще ли отправить туда армию пугал с ближайших полей, или обрушить на них каменный дождь? Да даже дождь из лягушек, и то неплохо, хоть самомнение королеве поубавит.

— А ведь это идея! — подхватила Аврора. — Если уже совершенная магия в замке не развеивается, то почему бы и впрямь не наколдовать им что-нибудь отсюда?

— Все не так просто, Аврора. Волшебство способно оживлять неодушевленное, но только пока питает его. Здесь, на Болотах, магия повсюду, в самой земле, но у стен замка неоткуда будет брать силу, и то, что создано неодушевленным, вновь станет им.

— Неужели ничего такого нельзя сделать? — расстроилась Аврора.

— Может, и можно, — Малефисента прислонилась к стволу дерева, у которого сидела, и закрыла глаза. — Мне надо подумать.

Все собравшиеся восприняли это как знак, что пора расходиться. Только молодая королева продолжала сидеть и неотрывно смотрела на фею.

— Ты была такой же?

— Такой же? — вопрос сбил Малефисенту с мысли и заставил открыть глаза.

— Когда мой отец украл у тебя крылья, ты была такой же? От всех отстранялась, ни с кем не делилась своими мыслями?

Малефисента невольно усмехнулась, только усмешка вышла горькая. Нет, тогда все было иначе. Тогда она не позволила бы даже начать этот разговор. Тогда она не верила людям — да и вовсе никому. Тогда она никого не любила, и все мысли ее занимал груз предательства и тоска по крыльям. Сейчас же она с готовностью отдала бы их, лишь бы...

— Нет, Аврора, тогда я была много хуже, — неохотно ответила фея.

— Тогда не становись такой опять.

Малефисента взглянула на воспитанницу с недоумением — с чего вдруг такие мысли?

— Я вижу, ты хочешь мести, но месть ни к чему хорошему не приводила, ты ведь и сама знаешь. Обещай мне, что если мы достанем ларец, ты не будешь использовать его ни на что, кроме снятия морока. Не будешь пытаться отомстить Дорике.

— Мы? — удивилась фея.

— Конечно! Я ведь королева, мне показали все тайные ходы в крепость. Я и раньше думала, что смогу провести вас через них, но очень уж рискованно, мы ведь не знали, как строго Дорика охраняет замок. А теперь мы побывали внутри, так что лучше представляем, чего ожидать. А если фальшивое нападение еще и отвлечет внимание...

— Мы не знаем, удастся ли его вообще устроить, — возразила Малефисента из чистого упрямства. На самом деле она была удивлена, и даже восхищена воспитанницей — со стороны она казалась такой беззащитной и наивной, а на деле взвешивала варианты не хуже самой феи. Это было приятно, и в то же время отдавалось немой тоской — ведь такой Авроре больше не нужны ее советы. — А посылать под стрелы я никого не собираюсь.

— Я тоже, — согласилась Аврора. — Но выход должен быть, и мы его найдем! А пока я прошу тебя, не пытайся мстить Дорике. Я не меньше тебя хочу одолеть ее и выгнать из своей страны, но не такой ценой. Никто из нас не должен опускаться до ее уровня!

— Ты что же, не веришь, что я могу действовать разумно? — Малефисента выразительно подняла бровь.

Аврора замялась — к такому прямому вопросу она не была готова.

— Не обижайся, но в некотором роде... Для тебя ведь это очень личное.

— А для тебя нет? Это твоя страна осаждена неприятелем.

— Личное, — согласилась Аврора, — но не в такой степени.

Фее очень не понравился скрывавшийся в словах воспитанницы намек и ее неуверенность.

— Я не могу подвергать тебя опасности, Аврора. Лучше, если ты расскажешь, где тайный ход.

— Не лучше! — молодая королева была на редкость упряма. — К тому же у меня есть преимущество.

— В самом деле? И какое же, позволь спросить?

— Тебя могут узнать. Даже если нападение отвлечет внимание, кто-то все равно может заметить рогатую тень. Себя тебе изменять нельзя, но твое заклятье действовало на Дорику. Ты ведь можешь его обновить? Ну, чтобы она не узнавала во мне не только королеву Аврору, но и дочь лесоруба, сопровождавшую тебя в прошлый раз?

Малефисента улыбнулась. Сейчас она была необычайно горда за воспитанницу, пусть и не собиралась действовать по ее плану.

В конце концов, она ведь так ничего и не пообещала.

* * *

В самой дальней части Топких Болот находилась необычная роща. Росли в ней не деревья, а причудливые растения в человеческий рост, с толстыми стволами и огромными листьями. Они заполоняли все вокруг, и даже из маленького кусочка листа вырастал побег. Поговаривали, что вместо сока течет у них сама жизнь, потому волшебный народ и оградил поляну заклятием, чтобы ни одно семечко не упало за ее пределы.

У этой поляны и стояла сейчас Малефисента. Она впервые за много лет собиралась сделать немыслимое — освободить причудливое растение из его поляны-тюрьмы, выпустить в свет. Только у него хватило бы собственной магии, чтобы разыграть нападение на замок, не подвергая опасности настоящих обитателей топей.

Повинуясь ее воле, огромные стебли менялись и принимали формы людей и волшебных созданий. Одни из них были неотличимы от оригиналов, другие походили скорее на карикатуры, но Малефисента не слишком волновалась об этом — среди тех, кто перешел на стороны Дорики, было немного таких, что встречались с волшебным народом.

Была здесь и копия короля Джона — среди монархов многие знали, каким воинственным бывал отец Филиппа, так что он кинулся бы в бой среди первых, и его копии Малефисента уделила особое внимание. Она не должна вызывать подозрения.

Двойник самой феи так же был неотличим от оригинала — такая же прекрасная и холодная. Глядя на нее, филин довольно ухнул, а вот Малефисенте стало жутко — так отличался ее образ от прочих болотных обитателей. Неудивительно, что многие из них до сих пор боялись ее. Скорее странно, что светлые души вроде Диаваля и Авроры тянулись к ней. Говорят, что подобия притягиваются, Аврора и Филипп тому подтверждение, но сама они никак не была подобна им. Разве может считаться светлым тот, кто не ценит того, что имеет?

Нет, она не повторит ошибок, она никого больше не потеряет! Малефисента осмотрела свое растительное воинство и улыбнулась. Оно было готово к бою.

Оставалась лишь одна проблема — как самой фее подойти к замку, не привлекая внимания стражи. Крылья, как и в прошлый раз, можно было скрыть под длинным плащом, но она не могла вновь одеть эннин — слишком много людей на площади видели эту уловку. Но как еще скрыть рога?

Малефисента знала ответ, пусть он ей и не нравился. Она горько усмехнулась. Дорика будет ликовать, когда увидит ее, вот только теории ракарской королевы о роли символов света и тьмы рискуют не оправдаться. В этот раз тьму в душе фей пробудили вовсе не рога.

Ночь Диаваль провел без сна, с замиранием сердца ожидая повторения вчерашнего представления, но ее величество, очевидно, сочло этот метод не достаточно действенным. Утром к нему пришел вовсе не рыцарь.

Казалось, старая фея постарела еще больше. Пускать ее к заключенному стражник отказался, так что она просто протянула через решетку чистые тряпки, бидон с водой и склянку с мазями.

— Рада бы помочь чем-то еще, да не могу — на того, кого коснулась магия кристалла, любая другая уже не действует, — говорила она тихо, чтобы напоминающий изваяния рыцарь не слышал разговора.

— Значит, все-таки кристалл вернул меня к жизни из... Чего бы то ни было, — Диаваль поежился, вновь вспомнив, что полакомиться спаситель мог и его душой...

— Кристалл по воле Дорики обратил тебя в камень, — отозвалась старуха с усмешкой. — Во дворце Ракара целая галерея уставлена статуями людей, что посмели пойти против моей дочери. Однако в плоть тебя обратила ее собственная сила.

— Но ведь...

— Дорики самой коснулась сила кристалла, еще в детстве, так что ее собственная магия сроднилась с ней, приспособилась. На твое счастье — больше никому не под силу было бы вернуть тебя к жизни. Разве что другой обладатель магического дара осмелился бы взять кристалл.

— Значит, она не смогла пробиться в топь просто потому, что ей нечем больше платить за могущество.

Старая фея закрыла глаза. Может, потому она и постарела, что в тот миг, когда кристалл забрал последние крупицы души Дорики, та, можно сказать, умерла? Она продолжала ходить, говорить, ее по-прежнему любили, но теперь это был пустой сосуд, окончательно лишенный пути назад. Быть может, если бы она вовремя остановилась, душевные раны подзатянулись подобно телесным, и королева Ракара стала бы хоть отчасти такой, какой должна была быть по рождению, но этого уже не случится.

Диаваль хотел попросить фею предупредить обитателей болот — он знал все ходы и мог направить ее в нужное место, — но так и не решился. Даже без души, Дорика оставалась ее дочерью, и требовать предать ее то же, что требовать Малефисенту предать Аврору. Она никогда не пойдет на подобное.

Остаток отведенного для посещения времени они говорили обо всем и ни о чем — о золотой маске, которую Дорика нашла в сокровищнице названного отца, и которую, по легенде, не способны увидеть злые силы; о рыцарях, слишком долго бывших при госпоже, и, подобно ей, лишившихся самих чувств; о людях, медленно сходивших с ума, если королева не удостаивала их своим вниманием.

Приходил в башню-тюрьму и Фернан. Рыцарь был еще более хмур, чем накануне, и только молча смотрел на пленника, казалось, вовсе его не замечая. Диаваль не рисковал начать разговор, памятуя, чем закончился предыдущий, но все же чувствовал, что в душе у седовласого рыцаря творится неладное.

«Бедный мальчик...» — сказала старая фея, когда речь от рыцарей перешла к их командиру. Диаваль лишь удивился — Фернан был не так уж и молод, чтобы зваться мальчиком. «Сколько мне лет, ворон? Как быстро стареют феи? — усмехнулась в ответ старуха. — Дорика правила Ракаром задолго до того, как королева Аврора и даже ее родители появились на свет. Фернан, подобно прочим, попал в гвардию еще мальчишкой, но ему непосчастливилось полюбить госпожу по-настоящему. С тех самых пор я уже не самый одинокий обитатель Ракарского дворца.»

Старая фея не пыталась разделить это одиночество или рассказать рыцарю правду о предмете его обожания. Он не поверил бы — слишком часто мы идеализируем тех, кого любим. И все же страшно становилось от этой слепой верности, пронесенной через всю жизнь. Неужели и сам ворон со стороны выглядит так же?

Ближе к вечеру к его камере явился еще один посетитель. Диаваль уже не боялся взгляда королевы Дорики, но за ее приближением следил настороженно. Она была без маски, одета даже проще, чем обычно, и от того, как ни странно, еще более ослепительна.

— Ты родом из этих мест? — спросила она.

Диаваль удивился вопросу, но кивнул.

— Значит, как и все, живущие здесь, ты подчиняешься законом родной страны.

— Я ворон, госпожа, над нами не властны людские законы.

— Неважно, кем ты появился на свет, сейчас ты человек, а значит человеческий суд вправе судить тебя.

Диаваль мог бы поспорить с этим утверждением, но страх в нем боролся с любопытством. Слишком уж хотелось понять, к чему клонит ее величество.

— Как человек, ты подчиняешься законному правителю этих мест.

— Да. Авроре, — заметил Диаваль.

— Уже нет. Я много дней провела над свитками законов. Если правитель страны лишится разума, совет высших чинов при дворе имеет права сместить его.

Диаваль усмехнулся. Жаль, никто не додумался покопаться в этих свитках во времена правления Стефана.

— Вчера вечером совет собрался и единогласно решил, что королева, подвластная темным силам, не может мыслить здраво. Они избрали короля Карла новым правителем, и именно ему отныне подчиняется каждый, кто живет здесь.

В статусе Диаваля эта новость ровным счетом ничего не меняла, он как считался преступником, так и будет им считаться, разве что по законам настоящим, а не провозглашенном Дорикой. Хотя с какой стати они настоящие, если совет решил так по ее негласному приказу?

— Коронация назначена на завтрашний вечер. Тогда же состоится свадьба.

— Свадьба? — не понял ворон.

— Я решила, что не имею права оставить страну, в которую меня направило само проведение, и приняла предложение короля Карла стать его королевой.

Вот как. Значит, Дорика не собирается покидать эти земли, даже после того, как расправится с обитателями Топких Болот. Или она не так уже уверена, что это ей по силам, потому и хочет выиграть время, чтобы довести дело до конца? По крайней мере теперь ясно, отчего был так хмур Фернан.

— Теперь ты подчиняешься мне и моему законному супругу. Не хочешь ли рассказать нам что-нибудь?

— Если честно, не очень. Вы ведь не так наивны, чтобы решить, что ваш новый статус, законность которого еще под большим вопросом, заставит меня броситься к вам в ноги? Если хотите судить меня, так судите! Вам не обязательно было для этого становиться законной королевой.

— Я уже говорила, что не вершу суд. Это делает народ или сам осужденный.

— О, так вы пришли велеть мне свершить суд над собой?

— Я пришла воззвать к твоему разуму и долгу уроженца страны, но, как видно, без толку. Жаль. Я надеялась, что до этого не дойдет. Тебя будет судить народ, но я попрошу их в честь праздника быть милосердней.

Диаваль даже удивился — он ожидал пыток. Впрочем, народный суд вряд ли будет многим лучше. Да и Дорика явно не отчаялась еще получить от него информацию, потому и хочет оставить его в живых.

* * *

Дорика держала свое слово — ни она, ни ее воины не причинили Диавалю вреда, однако на следующий после разговора с королевой день Фернан вновь явился за ним. Ворота были открыты, как и в прошлый раз, только теперь на площади были установлены не плаха, а колодки, и ждали они именно его.

Седовласый рыцарь и один из его безликих помощников молча заковали его, уделив особое внимание поврежденной руке, чтобы ворон, чего доброго, не сумел вытащить обрубок через слишком узкую для целой ладони прорезь. Закончив с этим, Фернан наклонился к уху пленника.

— Они знают, что ты ухитрился прогневать их госпожу, — прошептал он, кивнув на застывшую в предвкушении толпу. — И о том, что ты нужен ей живой, тоже, так что на смерть от удачно брошенного камня можешь не рассчитывать. И все же народ судит жестоко.

— Потому что так их сердцам повелевает дарованный Дорикой свет? — с иронией спросил Диаваль.

Рыцарь не ответил.

Диавалю приходилось видеть позорные столбы и несчастных, закованных в колодки перед глумящейся толпой. Но как бы ни была толпа едина в своей жестокости, в недрах ее всегда находились люди жалостливые и сострадательные, которые если не вступались за осужденного, так сами не причиняли ему вреда. Здесь же камень или гнилой овощ были припасены у каждого. Стоило рыцарям покинуть помост, толпа пустила свое импровизированное оружие в ход. В голову ему никто не целился, только Диавалю от этого было ничуть не легче. Столб, на котором крепились колодки, оказался слишком тонким, чтобы защитить тщедушное тело ворона, да и народ окружал помост со всех сторон, а спину осужденного вовсе ничего не защищало.

Диаваль уже привык к боли — за прошедшие несколько дней она стала его постоянной спутницей, и все же новая ее порция не приносила никакого восторга. Шрамы продолжали саднить и каким-то чудом еще не загноились, но теперь, после душа из гнили, избежать этого вряд ли удастся. Не на это ли был расчет?

Он сам усмехнулся глупостям, приходящим порой на ум, но правда была в том, что он действительно понятия не имел, зачем его отправили сюда? Чтобы поиграть на его гордости? Что ж, быть может, это и удалось бы — вороны гордые птицы, — но Диаваль слишком хорошо понимал, что собравшийся здесь народ своей воли не имеет, и злиться на них не было ни сил, ни желания. Да и какой прок от уязвленной гордости? В простой садизм он не верил. Для этого нужна была хотя бы злоба, а Дорика неспособна была испытывать даже подобных эмоций — все что она делала, было продиктовано голым разумом. Что до Фернана, то воин был скорее жестким, нежели жестоким.

Впрочем, вопросы отпали сами собой, когда на балкон вышли новоиспеченные король и королева. Диаваль плохо знал короля Карла, но даже из доходивших до болот слухов в ожесточенности правитель Тинрида мог дать фору и Стефану. Даже безмерная верность Дорике не выжгла из его сердца свирепость, напротив, даже усилила ее. По крайней мере, по отношению к тем, кто посмел опечалить его будущую супругу.

Фернан ошибся — торговец, в жизни своей не состязавшийся в меткости, попал-таки Диавалю в голову чем-то твердым, так что ворон вновь упал в спасительное небытие.

* * *

Весть о свадьбе нового Короля и прекраснейшей Дорики быстро разлетелась по стране — даже от границ с Топкими болотами на время отхлынула тревога, уступив место радости. Воины Ракара продолжали нести караул, такие же бесстрастные, как и всегда, а вот народ ликовал. Тревоги были забыты, и в этот вечер солдаты-добровольцы праздновали и пили за здоровье новобрачных — ведь для них эта весть означала, что королева не покинет их! Веселье длилось уже не один час, когда терновые ветви начали раздвигаться. Опьяненные и счастливые, люди этого не заметили, и лишь когда за тонкой изгородью, оставшейся от совсем еще недавно неприступной стены, послышались шаги, кто-то из празднующих почуял неладное.

Волшебное воинство обрушилось на оккупантов всей своей мощью. Рыцари Ракара стояли на смерть, и не один враг пал от их руки, но в траве с заколдованной поляны таилось столько жизненной силы, что каждый разрубленный мнимый человек или фейри тут же начинал расти, а вот уже двое их стояло перед погубившим его рыцарем.

Подобного даже наблюдавшая за боем сверху Малефисента не ожидала — она уже жалела о том, что решилась выпустить волшебную траву из ее тюрьмы — удастся ли теперь запереть ее обратно, или через год по всей стране только одна она и будет расти? Другая частичка ее нашептывала, что сделай она подобное раньше, во времена правления Стефана, все закончилось бы куда быстрее — уж от такого войска его ничего бы не спасло. Впрочем, она ведь никогда всерьез и не собиралась идти на Стефана войной. Что же случилось с ней, откуда такая жажда мести? В прошлый раз она довольствовалась жестокой насмешкой, пусть та и обратилась на нее саму; теперь же она хотела погубить Дорику любой ценой.

Нет, не любой, конечно, о безопасности своего края и его обитателей она по-прежнему пеклась, но если говорить о ней самой... Если бы для того, чтобы победить Дорику, понадобилось бы вновь лишиться крыльев, она сделала бы это не задумываясь.

Аврора в ее объятиях поежилась от развернувшейся внизу кровавой сцены. Малефисента была не настолько сильна, чтобы лететь так далеко, но перенести худенькую королеву через побоище ее сил вполне хватало. После побега Малефисенты королева Ракара заинтересовалась, как той удалось незамеченной выбраться из Топей. Количество постов вдоль терновой стены увеличилось в разы, так что единственным местом, где их не заметили бы, оставалось поле битвы — здесь люди Дорики были слишком заняты, чтобы смотреть вверх.

Фея приземлилась в отдалении и двинулись вперед. Идти было по-прежнему непривычно, и порой чувство равновесия подводило ее, пусть и не так, как когда-то, без крыльев. Порой она по привычке слишком низко нагибала голову, проходя под очередной веткой. Но промедлений Малефисента себе не позволяла. То, что люди у терновой стены оказались пьяны и не готовы к драке, было очень кстати, и если у стен замка их ждет такой же прием, был шанс пробраться внутрь даже без прикрытия. Если травяное воинство нападет, когда Малефисента и Аврора будут уже в крепости, будет даже лучше.

Сама молодая королева следовала за крестной, то и дело бросая на нее встревоженные взгляды. Когда фея, пошатываясь, впервые вышла к воспитаннице без рогов, воспитанница чуть не упала в обморок, решив, что кто-то из людей ракарской королевы добрался-таки до нее. Однако, разобравшись, вовсе не успокоилась. Напротив, поступок Малефисенты напугал ее — если фея сама решилась на подобное, на что еще она может быть готова?

Теперь она следовала за крестной по пятам, гадая сможет ли уберечь ту от роковой ошибки...

Разросшийся рядом с королевским замком город тоже не спал — улицы заполнял народ, слишком счастливый и пьяный, чтобы заметить не подобающие случаю выражения на лицах двух странниц.

— Сдаётся мне, в ухищрении с поддельной атакой не было необходимости, — усмехнулась Малефисента, шествуя мимо пьяной толпы.

— Ты ещё можешь отсюда отдавать приказы воинам? — осторожно спросила Аврора. У неё перед глазами все ещё стояло побоище у терновой стены, а эти люди и вовсе не готовы были к бою. Отвлекающий маневр рисковал превратиться в избиение младенцев.

— Да, — неохотно ответила фея. — Но подумай вот о чем: здесь сейчас не только пьяные гуляки, но и рыцари из Ракара, и их остановить можно лишь одним способом.

— Ну, может, твои воины смогут их различить? Чтобы убивали только рыцарей?

— Они состоят из травы. Как думаешь, много у неё мозгов?

— Но ведь они восстанавливаются! Рыцарям и самим придётся попотеть, чтобы остановить их.

В этом утверждении была доля истины, так что фея без особой охоты отдала мысленный приказ не убивать, попутно велев своим воинам ускорить шаг. Конечно, в грозившей начаться свалке полностью избежать смертей не выйдет, но их будет куда меньше. Аврора умная девочка, это она поймёт.

А вот кое-чего другого может и не понять.

Пробираясь по узкому секретному ходу в крепостной стене, Малефисента не переставала думать, чем занять воспитанницу, пока сама она решает проблему по имени Дорика. Когда они подходили к выходу, снаружи послышались приказы занять боевые посты. Прекрасно, армия прибыла! Теперь начнётся суматоха, и на них точно не будут обращать внимания, по крайней мере, во внутреннем дворе замка, где защитники не ожидают встретить врага.

— Осмотри темницу, — шепнула фея, когда они оказались на открытом воздухе. Она достала из рукава цветок с длинными золотистыми лепестками. — Возьми, это дурман-цветок, его пыльца способна усыпить кого угодно. Дунь на него перед охраной, если она ещё осталась в тюремной башне. Нам могут понадобиться союзники, чтобы сбежать, а где найти их в такое неспокойное время, как не в тюрьме?

Юная королева закусила губу. Она ещё помнила свои опасения относительно Малефисенты и её жажды мести, но и спорить с правотой крестной не могла.

— Ты подождешь меня здесь?

— Если бы мы имели право на промедление, я предпочла бы не разделяться и пошла с тобой, но чем быстрее мы сделаем свое дело, тем лучше и тем меньше случайных жертв будет по ту сторону стены.

Последний аргумент стал решающим. Аврора торопливо кивнула и, шепнув: «Только не делай глупостей», — направилась к тюремной башне.

Малефисента чувствовала себя виноватой за то, что так бесстыдно манипулировала совестливостью девушки, но выбора у неё не было. Фея должна была отомстить.

Авроре не хотелось оставлять Малефисенту, но крестная была права. В темнице могли оказаться невинные и неподвластные притяжению Дорики люди, и это, быть может, единственный в ближайшее время шанс их освободить. Заклинание работало — стражники по-прежнему не узнавали ее, лишь одни раз пробегавший мимо солдат крикнул ей, чтобы бежала к укрытию. Аврора ответила, что туда и направляется, и стражник продолжил свой путь.

У самой тюремной башни она замедлила шаг. Несмотря на суматоху вокруг, стражник у ворот продолжал стоять на посту, и Аврора вовсе не была уверена, что сможет воспользоваться подарком Малефисенты, не привлекая ничьего внимания. Стражник, конечно, не носил полного доспеха, как ракарские рыцари, но железа на нем был достаточно, чтобы его падение было громким. Подхватить этого амбала она уж точно не сможет — больно уж он тяжел. Может, зря она отговорила так рвавшегося с ними Филиппа — вместе было бы куда проще. Впрочем, фея не смогла бы перенести через поле боя их обоих, так что выбирать не приходилось.

Придется импровизировать.

Аврора придала своему лицу максимально испуганное выражение и кинулась к стражнику.

— Господин! — она чуть не врезалась в него, и стражу пришлось чуть ли не ловить ее в полете. Впрочем, Аврора не собиралась давать ему возможности задать вопрос. — Господин, в городе говорят, будто бы злодеи с болот хотят прорыть ров сюда, освободить пленников и напасть на королеву! Господин, вы должны что-то сделать!

Аврора посмотрела на стражника с надеждой, которую тот мог расценить за веру в его силы, хотя молилась она скорее о том, чтобы стражник не решил тут вызвать подмогу. Диаваль говорил, что у людей, находящихся под властью Дорики, отбивает чувство юмора, или, по крайней мере, ту его часть, что отвечает за пошлые шуточки. Оставалось надеяться, что желание покрасоваться перед девушкой остается на месте.

— Успокойся, милая, я сейчас же все проверю, — изрек тот снисходительно, и вместе с тем серьезно. Еще бы, ведь дело касалось королевы

Стражник отпер дверь и вошел внутрь. Запирать ее снова он не стал, так что Аврора шмыгнула следом.

— Господин... — пролепетала она за спиной у стражника.

— Жди меня у входа, — страж как раз повернулся к Авроре, чтобы выпроводить ее, но тут ему в лицо ударил сильный дурманящий запах. Молодая королева дунула на оставленный крестной цветок. Ей пришлось насесть на стража всем телом, чтобы прижать его к стене, по которой тот медленно осел вниз. Даже внутри башни Аврора не хотела лишнего шума.

Аврора выхватила связку ключей, которую неосторожный страж все еще сжимал в руках, и, на всякий пожарный, обшарила еще и карманы — в тюремной башне она была лишь однажды, но если верить памяти, камер в ней было куда больше, чем на этой связке, да и несколько промежуточных дверей тоже были под запором. Чутье ее не подвело — еще одна связка, чуть побольше предыдущей, оказалась у стражника за пазухой.

Двери здесь были тяжелыми и порядком проржавевшими, так что, открывая проход к камерам, она с опаской покосилась вниз. Пусть пыльца и магическая, от такого скрипа и мертвому немудрено проснуться. Интересно, когда отец пытался пробудить ее от магического сна, ему не приходило в голову принести ее сюда?

Камеры в башне располагались неравномерно — у подножья они теснились по пять-шесть штук на этаж, но с каждым этажом их количество уменьшалась. Пройдя несколько этажей, Аврора уже начала впадать в отчаяние — ей встретился только безумный старик, принявший молодую королеву за свою дочь, и со слезами умолявший ее простить его за какую-то одному ему известную вину. Старика было жаль, но сейчас он был скорее обузой, чем помощью, а выпускать его в суматоху готовившегося к осаде замка — значит подписать несчастному смертный приговор. Если ему и удастся избежать участи случайной жертвы от рук растительного войска Малефисенты, так кто-то из верных Дорики непременно зарубит ренегата. Старик то и дело уверял «дочь», что виной всему чары этой иноземной ведьмы.

Удача подвернулась ей только на третьем этаже — там за решеткой сидел парень немногим старше ее самой. На нем красовалась порядком потрепанная, но все еще узнаваемая форма стражника.

— Что? — насторожился парень при виде гостьи. — Очередная порция проповедей от новой королевы? Спасибо, не заинтересован.

— Нет, я пришла освободить тебя и других заключенных! — запротестовала Аврора, подбирая ключ к замку камеры. — Это же я, королева Аврора, и мы должны вернуть нашу страну!

Парень, подавшийся было вперед после первых ее слов, опять ощетинился.

— Ты что, за дурака меня держишь? Думаешь, я не узнал бы свою королеву?

Аврора осеклась, вспомнив о заклятии крестной. О такой оборотной стороне ни она, ни фея не подумали. Но ведь должен же быть способ обойти его.

— Так какая она, королева Аврора?

— Ну, она молодая, красивая, — начал парень не слишком уверенно, и тряхнул головой, будто пытаясь вспомнить. Образ законной правительницы упрямо ускользал.

— А еще? Опиши ее.

Парень скрипнул зубами, и явно хотел заявить самозванке, что это не ее дело, но передумал — его и самого смущал странный пробел в памяти, — и начал медленно перебирать все, что мог вспомнить о королеве. Слова с большим трудом сплетались в единый образ, но в определенный момент парень вдруг замер и уставился на Аврору во все глаза.

— Ваше величество?.. Я не понимаю, как я мог... Простите меня, это ужасная ошибка!

— Это вовсе не ошибка, всего лишь магия, — поспешила успокоить его Аврора. — Как тебя зовут?

— Надин. А с магией это вы хорошо придумали, чтобы все забыли, как вы выглядите. Вы здесь, чтобы сорвать свадьбу этой ведьмы Дорики и узурпатора Карла?

— Не совсем, — Аврора, наконец, справилась с замком, и Надин поспешно вынырнул из камеры. — Пусть женятся, это их дело. Меня скорее смущает следующая за свадьбой коронация, но и это дело поправимо. Коронация незаконна, и если у нас все получится, мы сможет это доказать.

— Отлично, ваша мило... То есть, ваше величество.

— Аврора. Сейчас не время для церемоний.

Парень неуверенно улыбнулся. Подобное обращение для него было сродни кощунству.

— Как вышло, что когда мы сбегали из дворца, тебя не оказалось с нами? Фейри обшарили здесь все сверху донизу.

— Мы караулили в винном погребке. Ну мы, с ребятами решили отпраздновать мою помолвку и... — парень покраснел и потупил глаза. — В общем, когда пришли в себя, удивились, что нас никто не сменил, а потом выяснилось, что за время нашего дежурства власть переменилась.

Этажом выше они обнаружили девушку. Аврора собиралась уже открыть камеру, но Надин остановил ее, взглядом указывая на одежду пленницы. Покрой и вышивка и впрямь были Ракарскими, да и кожа слишком уж смуглая для этих мест.

— Она пленница, — возразила Аврора на невысказанное предостережение нового знакомого. — А значит наш союзник.

Дремавшая до этого девушка услышала голоса и встрепенулась.

— Кто вы? Вы из тех, кто встал против вечной королевы?

— Вечной королевы? — переспросил Надин.

— Ну да, королевы Дорики, — пояснила пленница.

— Да, мы против нее, — согласилась Аврора. — А кто ты? Ты ведь из Ракара, верно?

— Да. Я тайком пробралась в обоз, следовавший сюда, под видом слуги одного из рыцарей. У нас прошел слух, что здесь остались еще люди, способные ей противостоять, и я решила, что смогу присоединиться к вам и отомстить.

— Расскажи, — попросила Аврора, оставив ухищрения с замком. Нужный ключ она уже нашла, но сначала действительно хотела понять, стоит ли выпускать странную пленницу. Промелькнувшее слово месть ее смутило.

Девушка рассказала. О том, как, подобно всем на своей родине, жила по указке королевы, как встретила однажды уличного музыканта, который сочинял удивительные песни о красоте Дорики. Девушка приходила послушать их, и раз за разом все чаще думала не о песнях, а об их авторе. И однажды вместо гимна королеве услышала строчки о себе самой. Так два человека полюбили друг друга, и странный морок, навиваемый правительницей, пал. Они хотели уехать в глушь, где никто не поймет, что эти двое преклоняются уже скорее друг другу, нежели королеве, но для этого нужны были деньги. Песни музыканта изменились, и уже не так много людей бросали ему свои кровно заработанные медяки, так что тому пришлось перебираться ближе к центру столицы, где людей было больше, и наступать на горло собственной музе, продолжая восхвалять Дорику. Но булочник, рядом с которым расположился музыкант, новым соседством был недоволен, и подал на мальчишку в суд, который, как известно, вершит сама королева. Девушка не была на суде, лишь знала, что ее любимый с него не вернулся. Никто из отринувших поклонение королеве не возвращался.

Аврора слушала затаив дыхание. Ей было безмерно жаль девушку, но еще ее рассказ будто сложил воедино все части головоломки, которую так старалась разгадать Малефисента. Любовь, вот что объединяло всех, кто сбежал в Топкие Болота. Кроме кучки высокородных трусов, разве что.

Дорика порождала в сердцах странную, извращенную ее разновидность, но те, кто знал настоящую любовь, уже не могли пойти на поводу у фальшивки. Это было настолько очевидно, что только застарелая привычка Малефисенты не рассматривать это чувство всерьез не позволило ей понять. Но как же слепа оказалась ее воспитанница!

— Надин, ты говорил, что обручен? Кто твоя невеста? — спросила Аврора.

— Ну, ее зовут Майя, она горничная во дворце. У нее такие маленькие губки, а глаза зеленые, как... как... — парень запнулся и покраснел еще сильнее.

Аврора понимающе улыбнулась ему. Она не стала говорить, что чувства невесты к Надину, похоже, были не столь возвышены — всех, оказавшихся на Болотах, молодая королева уже знала и воспринимала как друзей, и девушки по имени Майя среди них не было. Хотя, кто знает, может, она томится где-то выше, или, боже упаси, попала под учиненные Дорикой расправы.

Аврора отперла камеру и препоручила их неожиданную союзницу Надину.

— Выведи ее, а я проверю, нет ли здесь еще кого-нибудь. Тут всего один этаж остался, но там внизу лежит охранник. Я не знаю, как долго он будет без сознания...

— Не беспокойтесь, ваше ве... Аврора, я об этом позабочусь.

На лестнице они разошлись в разные стороны. Аврора не слишком надеялась найти кого-то на самом верху — это была сама маленькая и холодная камера в башне, и туда сажали самых провинившихся. Если предательница из Ракара по мнению Дорики не подходит под это определение, то кто же подойдет? Так что Аврора здорово удивилась, обнаружив, что последняя камера не пустует. Однако когда она присмотрелась к пленнику повнимательнее...

На несколько секунд молодая королева потеряла дар речи. Когда первое потрясение прошло, она принялась судорожно подбирать ключ. Трясущиеся руки этому никак не способствовали. Когда упрямый замок все же поддался, Аврора вбежала в камеру и упала на колени перед Диавалем. Выглядел ворон ужасно, на нем буквально не было живого места. Аврора долго не решалась притронуться к нему, боясь причинить боль.

— Диаваль, — позвала она, осторожно касаясь предплечья, и в ужасе поняла, что оно кончается грубым обрубком, будто половину ладони отсекли. Кожа ворона оказалась горячей, того снедал жар. Аврора уже не сдерживала слезы, и все пыталась дозваться своего старого друга: — Диаваль, милый, пожалуйста, отзовись!

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем высшие силы сжалились над ней, и ворон открыл глаза. Он несколько секунд разглядывал склонившуюся над ним фигуру, прежде чем слабо спросить:

— Аврора?

Молодая королева заплакала еще сильнее, но теперь к горестному плачу добавились еще и слезы радости. Диаваль жив, они нашли его, а значит все непременно будет хорошо. Она улыбнулась сквозь слезы, и Диаваль улыбнулся в ответ.

— Как ты?.. — попытался спросить ворон, но Аврора остановила его.

— Молчи. Все хорошо. Мы заберем тебя отсюда. Малефисента знает, в чем секрет силы Дорики. Она колдует не сама, это делает какой-то предмет в шкатулке, которую она хранит. Крестная может украсть шкатулку и подчинить ее содержимое себе! Она сможет отменить магию Дорики...

Улыбка исчезла с лица Диаваля. Аврора испугалась, что ему стало хуже, и хотела уже броситься за помощью, но ворон удержал ее здоровой рукой и быстро заговорил:

— Послушай, нельзя чтобы Малефисента прикасалась к этой шкатулке. В ней кристалл, именно он сделал Дорику такой. Он дает силу, а взамен высасывает душу и все светлое, что есть в человеке. К нему нельзя прикасаться, слышишь? Скажи Малефисенте. Нельзя!

Этот монолог лишил Диаваля последних сил, и он вновь погрузился в беспамятство, но все продолжал просить, чтобы Малефисенту предупредили, а Аврора не знала, что делать. Одна частичка ее требовала немедленно броситься к главной башне, найти крестную и предупредить о грозящей ей опасности, другая не желала оставлять лучшего друга на самой границе между жизнью и смертью. Казалось, если она уйдет сейчас, то может опять потерять его, только теперь уже навсегда. Да и поверит ли ей Малефисента? И простит ли, что девушка бросила Диаваля?

Аврора представила Малефисенту такой же холодной и жестокой, как Дорика. Крестная порой пыталась такой казаться, но в душе... Нет, подобного нельзя было допустить! Нужно попросить новых знакомых присмотреть за Диавалем, пока она найдет крестную. Надин, конечно, заартачится, уверяя, что от него куда больше пользы в бою и он обязан ее защищать, вот только Аврору сейчас никто в замке не узнает, а вот юношу друзья-стражники вполне могут признать. Нет, она сама должна остановить фею от ужасной ошибки, которую та вот-вот совершит. Если еще не слишком поздно.

Аврора поднялась на ноги и хотела уже кинуться к выходу, но замерла. В буйстве эмоций она напрочь утратила бдительность, и не заметила, что они с Диавалем уже не одни.

Высокий седой рыцарь — тот самый, что сопровождал Дорику при их встрече на мосту — стоял перед камерой. В руке он сжимал клинок.

— И как же ты сюда пробралась, красавица?

Рыцарь не узнавал ее, но Авроре от этого было ничуть не легче. Бунтарку-крестьянку ждет участь ничуть не лучше, чем изгнанную королеву. Впрочем, проверить это ей возможности не представилось в дверном проеме показался Надин, медленно подкрадывающийся к воину сзади. Нанести удар он не успел — каким-то шестым чувством воин угадал его движение и молниеносно развернулся и перехватил руку молодого стража.

— Бегите, ваше величество! — крикнул юноша, вцепившись что есть сил в плечо противника и искренне надеясь его таким образом отвлечь.

Рыцарь хмыкнул и отшвырнул мальчишку в стену, у которой тот и остался лежать.

— Ваше величество?.. — по лицу рыцаря видно было, что он, подобно Надину, восстанавливает перед внутренним взором образ бежавшей королевы, разве что делал он это куда быстрее. В конце концов он улыбнулся. — Хитро. Ведьма тоже здесь, или она решила направить коронованную особу в качестве разведки? — продолжал допрос рыцарь.

Авроре нечего было терять. Сейчас главное — не позволить Малефисенте использовать коварный кристалл, а остальное будет видно.

— Послушайте, мы не хотим ничего плохого, просто позвольте нам уйти. Я попрошу крестную, и она не станет трогать этот кристалл, тем более Диаваль...

— О! Так армия за стенами — проявление доброй воли? А двенадцать убитых крылатой ведьмой в ваше прошлое появления — тоже?

— А люди, убивающие друзей и близких по велению руки? Крестная однажды сказала мне, что в мире есть зло, и я почти поверила, что она и есть это зло, но чем дальше, тем больше я понимала, что в этом свете нет ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. Есть лишь поступки и мотивы, заставившие их совершить. Я не оправдываю убийств, совершенных крестной, но знаю, почему она это делала, и могу ее простить. Но я не в состоянии принять мотивов людей, которых Дорика называет судьями.

— И что же, по-вашему, двигало ведьмой?

Рыцарь прекрасно осознавал свое превосходство над девушкой, так что был расположен поговорить. Интересно, удастся ли подойти к нему достаточно близко, чтобы дунуть на дурманящий цветок? И успеет ли она это сделать? Аврора видела, как быстро он умеет двигаться.

— Она боялась, что кто-то из нас погибнет...

— Повелительница говорила мне, что обещала отпустить спутников ведьмы невредимыми, — Рыцарь недоверчиво поднял бровь и сделал предупреждающий жест, когда Аврора попыталась немного приблизиться.

— И ее сломила гибель... то есть мы думали, что он погиб... — Аврора не решалась повернуться к рыцарю спиной, чтобы как-то указать на Диаваля.

— Да ну? Что ведьме за дело до гибели одного слуги?

— Ей было дело, — возразила Аврора. — Малефисента любит его, пусть никогда не признается в этом даже себе самой.

Глупо, должно быть, говорить подобное врагу, когда надо бы обдумывать план побега, но Аврора, как всегда, действовала скорее по наитию, чем по жестким законам тактики. Она вообще не была стратегом.

Рыцарь долго молчал, глядя ей за спину, на бесчувственного Диаваля, продолжавшего в бреду умолять предупредить госпожу, на узкое оконце под самым потолком, на заросшие плесенью углы. В конце концов рыцарь спрятал клинок в ножны.

— Ведьма сейчас в стенах замка, не так ли?

Аврора вынуждена была кивнуть.

— Тогда найдите ее. И убирайтесь подобру-поздорову. Я помогу. В этот раз.

Малефисента не любила замок, но за месяцы правления Авроры неоднократно бывала в нем, так что неплохо знала расположение окон и комнат. Малефисента шла к джонгу со стороны внешних стен, но с противоположной стороны главной башни было окно, от которого до нужной фее комнаты рукой подать. Окон на этаже было всего два, и закрывали их только на ночь, так что проникнуть туда труда не составляло. Разве что это весьма проблематично сделать незаметно.

Стража у конюшен заметила богато одетую женщину издалека, и подбоченилась. Женщина казалась им смутно знакомой, но они никак не могли сложить образ и воспоминания, будто чего-то важного, что видели они в прошлый раз, не хватало. Может, обычно она появлялась только в сопровождении супруга, оттого и сложно вспомнить ее имя без него? Но кем бы она ни была, она, бесспорно, имела власть, иначе бы стражники не запомнили бы ее лица. Да и не бывает у изможденных работой крестьянок такого хорошего личика.

Несмотря на начавшееся нападение, с постов их никто не снял, и они считали своим долгом выслужиться перед знатной госпожой.

— Сударыня, на замок напали подлые болотники. Сейчас не подходящее время для верховой езды. Если вы позволите...

— Не позволю, — бросила она, слегка махнув рукой.

— Как скажете, — промямлил стражник, отчаянно зевая. Через несколько секунд он, подобно своим соратникам, крепко спал.

Малефисента недовольно поморщилась. Нет, она рада была, что на сей раз удалось обойтись без кровопролития, но слишком уж легко это вышло. Рядом со шкатулкой колдовать было куда сложнее.

Вскоре сон сморил всех караульных, в поле зрения которых попадало нужное фее окно, и она смогла взлететь без риска поднять тревогу. Она с отчаянно бьющимся сердцем приближалась к молельне, прислушиваясь к собственным ощущениям. Знакомое уже чувство тревоги и опасности по-прежнему вопило, что шкатулка в замке, и все же в прошлый раз она не могла колдовать, пока не вышла из башни. Сейчас же она чувствовала силу, и даже проверила ее на одном из факелов. Тот послушно вспыхнул голубоватым светом.

Она почти не удивилась, когда обнаружила в молельне лишь пустой алтарь. Только упала на колени и горько засмеялась. Дорика могла приказать перенести шкатулку куда угодно, и найти ее в столь огромном замке почти невозможно. Разве что ориентироваться на то, насколько слушается ее магия, но и это не так просто. Волшебную силу внутри себя она чувствовала даже рядом с ларцом, а вот насколько та действенна можно было узнать только опытным путем. Однако так немудрено и попасться кому-нибудь на глаза, чего фее очень не хотелось. Да и поиски рисковали затянуться на неопределённый срок.

— Здесь нет того, что ты ищешь, хранительница болот, — послышался со спины Малефисенты старческий голос. — Да и не стоит тебе искать его. Разве древенник не предупреждал тебя об этом?

Фея молниеносно обернулась. Кто бы ни обращался к ней, он знал о болотах куда больше, чем положено людям. Из тех, кто остался в замке, никто не знал о старом Рейфусе и роли, что отведена подобным ему в магических местах.

Старая женщина в засаленной ракарской одежде улыбалась снисходительно и печально. Малефисента никогда раньше не видела представительниц своего рода старыми, так что не сразу поняла, что перед ней фея. В бесконечной печали и опустошённости этой женщины было что-то жуткое, и Малефисента невольно отшатнулась.

— Не стоит тебе приближаться к кристаллу, если сама не хочешь стать такой же, — заявила старуха.

— Какой? — с подозрением спросила Малефисента. — Старой?

Старуха даже рассмеялась.

— Старой? Нет, это заслуга времени, да и говорила я не о себе, а о его нынешней хозяйке. Холодной, бездушной.

Сложно было не понять, о ком та говорит. Малефисента припомнила последние дни на болотах, полные боли и ярости. Даже сама себе она напоминала неприкаянную душу.

— Может, это не так уж и плохо, — заключила она.

Старая фея наградила ее долгим изучающим взглядом.

— Не стоит бросаться такими словами, они могут аукнуться, только совсем не так, как ты хочешь. Уж я-то знаю это. Как и то, что кристалл не зря зовут коварным. Мой тебе совет — отступи, пока не поздно, живи, радуйся. Рано тебе еще отчаиваться и искать забвения.

— Тебе-то откуда знать? — процедила Малефисента.

Еще один долгий взгляд, на сей раз сменившийся улыбкой.

— Уж не из-за ворона ли ты его ищешь, хранительница? — фея видела, что старуха с трудом удерживается от смеха. — Не торопишься ли ты?...

Малефисенту охватила ярость. Она готова была убить старую ведьму, так некстати бередившую рану. Фея? Быть может. Но не все феи на стороне добра, сама Малфеисента тому яркое доказательство.

Она в бешенстве взмахнула крыльями, отчего дверь молельни оглушительно заскрипела и слетела с петель, старуху отшвырнуло к противоположной стене, а где-то у лестницы загрохотал металл — порыв ветра оживил старые доспехи. Будто по команде по замку разнесся отдаленный гул труб. Слишком торжественный для военного сигнала.

Малефисента припомнила разговоры люда у внешних стен и едва не рассмеялась. Незачем искать ларец по всему замку, и прятать его владелица не собиралась. Дорика просто не могла позволить, чтобы ее праздник обошёлся без столь значимого символа могущества. Да и отменить свадьбу ее самомнение не позволило бы, даже если бы стены замка штурмовали объединённые армии всех собравшихся здесь монархов.

Вылетать в окно она не решилась — одно дело подняться на несколько этажей, и совсем другое — взлететь к тронному залу, который предки Авроры расположили почти на ровне с внешними стенами. На такой высоте ее могли заметить, а то и подстрелить. Однако пока коридор достаточно свободен, чтобы расправить крылья, она взвилась в воздух и полетела к лестнице. Что кричала ей вслед старая фея, Малефисента уже не слушала. Так, чередуя ноги и крылья, она преодолела большую часть замка. Лишь у самого тронного зала пришлось спешиться окончательно — архитектор сделал окружающие его проходы слишком узкими и низкими, чтобы расправить крылья, надеясь, очевидно, что после тесных коридоров главный зал покажется еще более впечатляющим. Здесь она остановилась, вновь накинула на плечи длинный плащ-шлейф, что скрывал неудобно опущенные крылья, и достала из спрятанного в складках юбки поясного мешочка лист чудесной травы, заранее заговорённый феей расти куда быстрее положенного, лишь только он упадёт на пол, и стать ее копией — такой же, как та, что возглавляет травяное воинство. Однако именно воинство навело ее на новую мысль. Фея порвала листок пополам и бросила на каменные плиты, и через минуту перед ней стояло уже две Малефисенты — величественные, прекрасные, с посохом и рогами, что так пугали простой люд. На их фоне безрогий оригинал в человеческом наряде казался бледной копией. Но сейчас оно и к лучшему.

— Идите на все четыре стороны, — приказала она.

Копии послушно двинулись в конец коридора, чтобы на развилке разойтись в разные стороны. Эти копии Малефисента прихватила с собой, на случай если придется отвлекать внимание при отходе, и они выполнят свою задачу. Травяные создания не обременены мозгами, а управлять ими магически Малефисента была не в силах — слишком близко к шкатулке. Но даже такого простого приказа должно было хватить. Один из ее двойников непременно сделает крюк в лабиринте дворца и очень скоро вновь окажется здесь и войдет в тронный зал. Что до второго — он неплохо спутает карты, если Карл, Дорика или ее прихвостень-рыцарь поднимут охрану.

Она вошла в тронный зал.

Здесь мало что напоминало о прежних королях — стяги между колоннами сменились на Тинридские и Ракарские, пол натёрли так, что немудрено поскользнуться, даже огромный витраж за спинами правителей был завешен гобеленом, причудливым образом сочетавшим в себе символы обоих королевств. Со слов собравшихся в зале выходило, что решение о свадьбе было принято Дорикой буквально вчера, и Малефисента даже не представляла, как мастерицам, даже очарованным, удалось создать огромное полотно за один день. Или Карл был настолько уверен в ответе, что заказал его заранее?

Сами новобрачные стояли у подножья лестницы, поднимавшейся к помосту, на котором возвышались ожидающие хозяев троны. Сейчас между последними находился перепуганный священник — не то его смущало, что сама королева Дорика уступила ему право власти в этой церемонии, не то сам брак столь высоких особ пугал его.

Малефисенту же вид смиренной Дорики даже позабавил. Интересно, надолго ли хватит этого смирения?

Фея начала медленно пробираться к помосту — именно там, на лестнице, лежали символы королевской власти, а среди них и вожделенная шкатулка. Идти было тяжело — в зале собралось слишком много народа, и удерживать крылья под шлейфом так, чтобы их, чего доброго, не оттоптали, требовало ловкости. К счастью, церемония уже подходила к концу, и все были слишком поглощены зрелищем, чтобы оглядываться на припозднившуюся даму, проталкивающуюся среди знати. Дорика и ее супруг так же смотрели на смущенного священника, но оставалась еще и стража — ракарские рыцари, бесстрастно взиравшие на подданных своей госпожи, и, без сомнения, готовые порубить на мелкие кусочки любого, кто посмеет приблизиться к ней. Под таким присмотром добраться до ларца почти невозможно.

Кто-то закричал, и толпа в один миг повернула головы. По залу шла Малефисента, повелительница Топких болот. Молодой дворянин из толпы хотел было броситься на нее, но Дорика жестом остановила его.

— Что вам нужно на этот раз? — королева Ракара ни на минуту не теряла присутствия духа. Вряд ли она вообще была на это способна.

Малефисента не ответила, для ее травяных мозгов вопрос был слишком сложен.

Дорику молчание не устроило, она нахмурилась и дала знак рыцарям. Те двинулись к незваной госте, приковавшей к себе всеобщее внимание. Лучшего шанса уже не будет.

Настоящая Малефисента ускорила шаг. К счастью, это оказалось несложно — большинство дворян также пытались оказаться от «ведьмы» как можно дальше, так что толпа несла ее в нужном направлении. По залу прошло восклицание суеверного ужаса, когда один из рыцарей попытался разрубить лже-Малефисенту, но тело той тут же срослось вновь. Фее стало даже завидно, что сама она так не может — подобный удар убил бы ее.

Уже подходя к самым ступеням, где теснились последние ряды знати, Малефисента взглянула на помост. Дорика и ее жених продолжали наблюдать за попытками рыцарей изничтожить лже-фею, а вот священник смотрел прямо на нее. На какой-то момент ей показалось, что все пропало, но священник лишь отступил на пару шагов и прикрыл глаза, давая понять, что ничего не видит. Ни о чем больше не задумываясь, она рванула вперед, за спину взиравшей за побоищем королевы, и распахнула шкатулку.

Вопреки ожиданиям, собственная сила к ней не вернулась — кристалл, лежавший внутри, и не думал взлетать по мысленной команде феи. Но сам он... Сейчас, когда Малефисента прикоснулась к нему, она знала, что стоит ей пожелать, и она будет так же неуязвима к оружию, железу или любому другому злу, как и ее бесстрастная копия на другом конце зала. Даже больше, много больше! Одно слово, и она могла обрести власть, о которой даже не смела мечтать. Возникшие было в памяти слова дядюшки Рейфуса тут же забылись вновь, уступив новому, пьянящему чувству. У феи перехватило дыхание, и она не сразу поняла, что в зале воцарилась тишина. Все с ужасом смотрели на нее, и тут же переводили полный надежды взгляд на Дорику. Малефисента усмехнулась. Она приказала кристаллу снять чары Дорики, и теперь с упоением наблюдала, как ошарашенно озираются собравшиеся. Где-то там, на башне, стихал шум боя. Дорика непонимающе водила головой, ища поддержки. Неужели, подчинив людей с помощью кристалла, она полагала, что сможет удерживать их вечно?

Фея улыбнулась еще шире. Это было только начало.

* * *

Их не останавливали. Все были слишком заняты, а если среди стражников, бежавших к бойницам с очередной порцией стрел или болтов, и находились любопытные, заметив Фернана, они тут же забывали о странной процессии и торопливо возвращались к исполнению своих обязанностей.

Пришедший в себя Надин был не в восторге от идеи довериться ракарскому рыцарю, но Аврора смогла кое-как убедить его, что им сейчас нужна любая помощь. Юноша насупился, заявил, что не собирается подставлять этому костолому спину, и даже теперь, когда Фернан шел впереди, не переставал бурчать, что все это просто хитрая ловушка. Авроре и самой приходило в голову нечто подобное, но она продолжала идти за рыцарем. Возможно, излишняя доверчивость вновь сыграет с ней дурную шутку, но другого выбора и способа пробраться в главную башню у них не было. К тому же Диаваль, как ни странно, встал на сторону рыцаря. Аврора не знала, что заставило ворона поверить этому человеку, но когда он пришел в себя и худо-бедно понял, что произошло, он только ободряюще кивнул, показывая, что поддерживает ее решение.

Весь путь между башнями Аврора рассказывала своим спутникам о сделанном ею в тюремной башне открытии. Молодые люди слушали ее внимательно, и, казалось, правда о настоящей любви добавляла им веры и бодрости. Диаваль понимающе улыбался, и по его глазам видно было, что он и сам пришел к тем же выводам. Лица рыцаря Аврора не видела, но тот придерживал шаг, что невольно наводило на мысль, что и он не упускает ни единого слова. Саму же молодую королеву не покидал вопрос.

— А вы? — спросила она, глядя в спину рыцарю. — Вы ведь тоже влюблены в кого-то, да? Иначе не пошли бы за нами. К нам пытались пробраться люди, подчиненные Дорикой, но их быстро вычисляли, еще по эту сторону терновой стены. Они будто физически не могли играть или говорить о ней что-то нехорошее.

— Я и не собираюсь говорить о ней что-либо нехорошее, — бросил Фернан, на вопрос отвечать явно не собирающийся.

— Но все-таки, в кого? — не унималась Аврора, не замечавшая предупреждающего взгляда Диаваля. — С ней что-то случилось, да?

Фернан задумался.

— Может быть. Если так, то уже очень давно.

Аврора хотела задать еще вопрос, а может, и просто утешить, но рыцарь такой возможности не дал и пошел быстрее, отчего молодым людям, которым приходилось вести еще и раненого ворона, стало не до разговоров — не отстать бы.

Фернана знали все, так что хоть стражи и косились на странную компанию, явно не понимая, зачем рыцарю тащить в башню заключенного, которого еще утром отколошматили на площади, но вопросов задавать не стали. мало ли какой свадебный подарок подготовил король Карл для прекрасной супруги. Может, нашёл-таки способ разговорить стервеца.

Внутри уже Фернан поглядывал на молодую королеву, разом забывшую о расспросах, с интересом. Той неприятно было идти через переменившиеся залы. Дорика не стала убирать вившиеся из сада цветы, видимо, не видя зла в чистом проявлении природы, но без поддержки волшебного народа земля не могла дать растениям достаточно силы, чтобы поддерживать такие длинные стебли, и теперь они сохли и вяли, так что прекрасно украшенный к балу дворец напоминал скорее гербарий. Да и сам дворец, казалось, увял. В прошлый раз Авроре было не до того, чтобы осматриваться вокруг, но теперь она видела это. Жизнь, не покидавшая замок даже во времена правления Стефана, теперь ушла, а красный закатный свет в высоких окнах будто окрашивал замок-склеп в кровавые тона.

— А где все? — Надин беспокойно оглядывался. После стражей у главного входа им не встретилось ни души.

— Наверху, приглашены на свадьбу или прислуживают на ней, — отозвался Фернан.

— Значит, в молельне никого нет? — уточнила молодая королева.

Рыцарь хмуро взглянул на нее, и она поторопилась оправдаться:

— Если крёстная здесь, она первым делом пойдет туда. Мы можем ее перехватить, — Аврора и сама понимала, что это предположение глупо. Слишком много времени прошло с момента их расставания с Малефисентой, и та уже наверняка побывала маленькую комнатку, в которой Дорика хранила шкатулку. Но если была хотя бы призрачная надежда избежать встречи с толпой вооруженных дворян, покорных королеве Ракара, отбрасывать ее нельзя.

— Да, там никого. И ничего, — ответил Фернан, и добавил жёстко: — Там ждать смысла нет. Лучше перехватить ее у входа в тронный зал. Но если вы попытаетесь обмануть меня...

Надин напрягся и потянулся к оружию, но Аврора успокаивающе положила ему руку на запястье.

— Не попытаемся, — пообещала она, и бросила взгляд на буквально повисшего на молодом стражнике ворона. — Не теперь.

Фернан кивнул и отвернулся, вновь возглавив шествие. Впрочем, через несколько пролётов ему пришлось пропустить вперёд недовольного Надина — тюремная похлёбка не давала потерять последние силы, но мало способствовала накоплению новых, так что молодой стражник совсем вымотался, и рыцарь перехватил Диаваля под руку, чтобы оба бывших узника не рухнули с лестницы. Аврору такой жест несколько удивил, но Фернан заявил, что если ворон — единственное, что убедит ведьму не делать глупости, то позволить ему дойти так далеко и свернуть шею из-за неудачного падения — в высшей степени глупо. Диаваль на это улыбнулся, но ничего не сказал.

Ещё через несколько пролётов они увидели спускающуюся им на встречу фигуру. Ворон подался вперёд так неожиданно, что оставалось только радоваться, что удерживал его ракарский рыцарь — Надин под так давлением точно не удержался бы. Хранительница топких болот надвигалась на них, и лицо ее было до того равнодушным, что Диаваль не удержал сдавленный вздох.

— Слишком уж быстро, — пробормотал Фернан, с ненавистью глядя на Малефисенту.

Аврора разглядывала костюм и рога предполагаемой крестной в некотором недоумении, и, придя к некоему выводу, сказала:

— Это не она. Должно быть, крёстной удалось создать фантом, чтобы отвлечь от себя внимание.

— Она так может? — удивился рыцарь, который никак не понимал, почему наделённый такими возможностями человек не воспользовался ими раньше.

— С некоторых пор, — уклончиво ответила Аврора.

Ее слова несколько успокоили ворона, и холодное изваяние, так похожее на его госпожу, он провожал взглядом куда спокойнее. А вот сама Аврора, представив, что такой может стать не только копия, но и оригинал, ускорила шаг.

В узком коридорчике, выходившем к тронному залу, отдавался отнюдь не радостный гомон, подобающей свадьбе. У Авроры сжалось сердце — они опоздали. Быть может, в этом зале обезумевший народ сейчас судит Малефисенту, как судил многих непокорных, а может, фея сумела-таки добраться до заветной шкатулки, только, если страхи Диаваля не беспочвенны, это сейчас не многим лучше, а то и хуже.

Голоса из зала раздавались скорее перепуганные, так что последнее предположение казалось даже более вероятным. Рыцарь, вслушиваясь, помрачнел окончательно.

Аврора буквально вбежала в тронный зал, краешком сознания отметив неприятные изменения в нем. В отличие от остального замка он казался живым, но совершенно чужим. А вот собравшиеся в нем люди... В зале происходило что-то невообразимое. Первый испуг прошел, и знатные особы, привыкшие приказывать, а не подчинятся приказам, Забыли о застывшей уже у самого трона неуязвимой копии болотной феи решили предъявить правительнице счет. Ракарские рыцари выстроились перед госпожой живым щитом, не собираясь подпускать к ней озлобившихся вельмож. Присоединились к ним и воины Тинрида. Сам король Карл кидал на несостоявшуюся жену взбешенные взгляды, но политик в нем заставил уязвленную гордость на время отступить — сейчас на кону стояла власть в трех королевствах, которую ему сулил предстоящий брак.

А над всем этим на помосте рядом с троном возвышалась с кристаллом в руках Малефисента. В одном Дорика была права — чисто внешне без рогов фея казалась куда менее пугающей, хотя стоило встретиться с ее горящим взглядом, и рога показались бы очень милым аксессуаром. Малефисента явно наслаждалась происходящим. Она высмотрела в слаженном воинстве Карла одного особо ретивого воина и сощурилась. В тот же миг рыцарь, которому не посчастливилось стать объектом ее внимания, развернулся и с криком бросился на своих сородичей. Воином он был отменным, там что на несколько секунд в рядах защитников Дорики и Карла стоял переполох. А фея уже присматривала себе новую жертву. На нескольких рыцарей, пытавшихся пробиться к ней через невидимую преграду, она даже внимания не обращала.

За спиной Авроры кто-то дернулся — Фернан, кажется, готов был бросить все и ринуться на защиту своей королевы. Да и сама Аврора отчаянно хотела прекратить это безумие, пусть и по другой причине.

— Крёстная! — завопила она со всей силы, в надежде перекрыть царящий вокруг гомон, но с тем же успехом могла пытаться перекричать гром или обогнать молнию. В общей суматохе их маленькая процессия оставалась незаметной.

Аврора бросилась было вперед, надеясь пробраться через взбудораженную толпу к трону, но Надин ухватил ее за руку, почти тут же смущенно отступив и отдернув свою.

— Лучше я, ваше величество. Здесь все слишком разъярены, вы можете пострадать.

— Тебя крестная не послушает, только меня или Диаваля.

Юноша оглянулся на искалеченного ворона.

— Ему и подавно не пройти через этакий строй, — взгляд Надина вспыхнул, — Подождите меня здесь, есть идея!

Он кинулся вон из зала, оставив Аврору обреченно наблюдать, как женщина, заменившая ей мать, сходит с ума, жестоко изничтожая одного воина за другим. Рыцари Карла готовы были кинуться врассыпную, но гнев короля пугал их куда сильнее обезумевшей кровожадной феи. Малефисента не торопилась добивать своего смертельного врага, скорее играла с ней, как кошка с мышкой, изничтожая ее защитников одного за другим.

Что до самой королевы Ракара, то она озлобленной не выглядела, скорее озадаченной. Все происходившее явно не укладывалось в ее картину мира, но, лишенная эмоций, она не испытывала от этого напряжения, только раз за разом отдавала приказы ломившимся к ней бывшим подданным и недоуменно хмурилась, когда те, вместо раболепного трепета обдавали ее отборной бранью.

Аврора даже не знала, что коронованные особы умеют так смачно ругаться. Придворные дамы, учившие ее этикету, упали бы в обморок.

— Что бы ни выдумал этот щенок, надеюсь, явится он быстро, — процедил Фернан. Вот уж кто без проблем мог бы пройти, как выразился Надин, через строй, попутно его еще и проредив, но Малефисента точно не поверит прихвостню Дорики, так что у него было куда больше шансов стать следующим в череде павших защитников Ракарской королевы, чем заставить фею выслушать себя. Ракарский наряд девушки, сейчас помогавшей рыцарю поддерживать Диаваля под другую руку, тоже не расположил бы к ней фею. Да и шансов у нее было не больше, чем у Авроры.

Затесавшийся в задних рядах барон из провинции, название которой Аврора успела позабыть, ненароком скользнул по ним взглядом, и остановился на Фернане. Глаза барона неприятно сузились. Оглядываться времени не было, но Аврора не сомневалась, что рыцарь обращенный к нему взгляд заметил и уже тянется к клинку. Только этого сейчас не хватало!

— Он — наш союзник! — Аврора встала между предполагаемыми противниками.

— Кого ты имеешь в виду под «нами», девка? — оскалился барон.

Дьявол! Малефисенте удалось снять заклятие покорности, наложенное Дорикой, но о собственной магии фея не подумала. Законную королеву по-прежнему никто не узнавал, а, поскольку сопровождали ее два уроженца Ракара и еле державшийся на ногах тип, которого их с Малефисентой стараниями при дворе не видели, это было очень некстати.

Трюк с постепенным вспоминанием, как это делал Надин, конечно, сработал бы, но вряд ли разозленный барон будет тратить время на вопросы «а почему это он не помнит свою госпожу?» Сам молодой стражник возвращаться тоже не спешил.

— Она говорит правду, — подал голос Диаваль.

Барон раздраженно взглянул на него и прищурился.

— Это не тебя в честь свадьбы колотили сегодня утром на площади у ворот?

С учётом внешнего вида ворона, вопрос был излишним, так что Диаваль только горько усмехнулся. К немалому удивлению Авроры, пыл барона это открытие немного остудило. Впрочем, на рыцаря в ракарских доспехах он старался не глядеть.

— Вы можете помочь нам добраться до трона? — попытала счастье Аврора. — Нужно остановить это безумие!

Лицо барона потемнело, и она поняла, что поспешила — собеседник еще не пришел о них к окончательному мнению, и попытка остановить Малефисенту в его глазах приравнивалась к попытке вернуть власть Дорике.

— Послушайте, этот кристалл, что держит крё... Фея, он обладает черной магией и подчиняет владельца. Его нужно уничтожить!

Снова промашка — барон уже оглядывал фею так, будто примеривался к броску, и достал из ножен кинжал. С такого расстояния попасть в кристалл было бы почти невозможно, а вот в фею — вполне! А Аврора почти успела поверить, что у них мог появиться союзник...

— Не смейте!

Барон не обратил на возмущенный вопль никакого внимания, и Аврора бросилась на приготовившуюся к броску руку. Он попытался было стряхнуть неугомонную девчонку, но тут на выручку ей неожиданно пришел Надин. Юноша только вошел в зал, сжимая в руке горн из тех, что порой используют глашатаи, чтобы собрать народ, и сориентироваться до конца не успел. Он видел только, что его королеве угрожает опасность, и, забыв от неожиданности о забранном у стражника темницы мече, огрел барона музыкальным инструментом по голове. Барон замер на мгновение, и рухнула на натертый пол. Кинжал, которым он так и не успел воспользоваться, опередил его на какую-то долю секунды.

— Спасибо, — произнесла Аврора, вынужденная второпях отскочить, чтобы не повалиться вместе с поверженным противником.

— Не за что... — отозвался Надин, задумчиво разглядывая медную трубу.

Приглядевшись, и Аврора поняла, что именно его смутило — тонкий метал не выдержал столкновения и чуть заметно погнулся. Быть может, ничего серьезного, но никто из них музыкантом не был, так что гарантировать что-либо не мог. Неплохой, в принципе, план по привлечению внимания стремительно рушился. В другой ситуации это выглядело бы даже смешно.

Искать другую возможность или отправлять Надина за новым горном было тратой времени, которую они себе позволить не могли, так что, воспользовавшись неуверенными попытками юноши выдавить из трубы какие-то звуки, Аврора кинулась в гущу толпы. Раздраженные крики она старалась не слушать, да и длились они недолго — у ее спутников появилась проблема посерьезнее. Кто-то заметил бездыханное тело барона, а затем и ракарского рыцаря. Добраться до ненавистной Дорики и ее мужа взбешенные люди не могли, зато до ее правой руки — хоть сейчас! — так что хватило одного клича, чтобы пара десятков господ разной степени знатности обнажила клинки против нового противника. Тут уж даже Надину пришлось вспомнить о собственном оружии.

Толпа давила, пытаясь прорваться через строй рыцарей, как вода через платину, и Авроре показалось, что она попала в мельничные жернова, которые не успокоятся, пока перемелют ее в муку. Устоять на ногах казалось почти невозможно, но она упрямо пробиралась вперед и не спуская взгляда с Малефисенты.

План Надина возымел-таки свое действие, хоть и не так, как рассчитывал юноша — потасовка, вызванная трубой и ее жертвой, привлекала внимание Малефисенты, и она подняла голову, желая взглянуть на ее источник.

Тронный зал был огромен и заполнен народом, так что не всякий человек разглядел бы что-то в его конце, но Малефисента человеком не была. Аврора видела, как вытянулось в изумлении ее лицо, а рука, сжимавшая злосчастный кристалл, предательски дрогнула.

* * *

У Авроры и Диаваля был собственный тайный язык, позволявший юной королеве понимать старого друга даже в виде ворона. Малефисента не знала этого языка, только ненароком замечала его существование, и никогда не показывала, что раскрыла эту маленькую тайну. Но правда была в том, что подобный язык был не только у Авроры. За семнадцать лет бок о бок фея и ворон выработали свой, и там не был ни слов, ни жестов — они так хорошо знали друг друга, что достаточно было одного взгляда, чтобы понять чего хочет и о чем думает собеседник. Именно этот язык взглядов не оставлял ни малейшего сомнения — перед ней не иллюзия или подделка, наподобие тех, что она сама сотворила на волшебной поляне. На другой стороне зала действительно стоял ее слуга.

Сейчас взгляд Диаваля — израненного, но живого, — умолял ее бросить, уничтожить кристалл, и никогда больше не приближаться к источнику силы Дорики. Он умолял ее так отчаянно, что Малефисента на мгновение потеряла контроль. Раздавшийся где-то поодаль крик Авроры вернул ее в реальность, и фея взмыла вверх, уворачиваясь от прорвавшегося к ней рыцаря из стражи Карла. Кристалл выпал из руки, но это было уже неважно — она летела над толпой туда, где на плече незнакомой девушки в ракарском платье опирался Диаваль.

Забавно устроены люди — пока крылья феи оставались сложены, никто, казалось, и не думал считаться с ее силой. Вернее, с той ее частью, что заключалась не в магии. Однако стоило их расправить, и народ вдруг вспомнил, что перед ними могучее лесное существо, способное при желании уничтожить любого из них. Крики смолкли, люди притихли и будто даже съежились.

Пускать оружие в ход они уже не торопились.

Даже седой рыцарь, тенью следовавший за Дорикой в ее первый приезд, и тот убрал оружие и выжидающе посматривал на фею, хотя несколько секунд назад сражался с ее союзниками. Его близость нервировала, как и то, что он, казалось, в любой момент готов был вновь взяться за меч и бросится на нее, если почувствует неладное. Малефисента не понимала, почему он здесь, а не среди сгрудившихся вокруг Дорики рыцарей, так что они лишь обменялись настороженными взглядами, и рыцарь отошел, уступая ей дорогу.

Диаваль при ее приближении склонил голову, как и подобает преданному слуге, а Малефисента продолжала с замиранием сердца разглядывать его. Причудливой формы шрамы воскресили в памяти картину с разлетающимися по полу маленькой комнатки осколками, а умастившиеся между ними синяки и кровоподтеки вызывали приступ бессильной ярости. Ворон попытался запахнуть на груди порванную рубаху, чтобы не смущать госпожу, но перебинтованной, неестественно обрубленной рукой сделать это оказалось не так просто. Осколок крыла, спрятанный в потайном кармане платья, казалось, обжигал фею даже через несколько слоев ткани.

Малефисента не могла понять, на кого злится больше — на Дорику, за то, что издевалась над ее слугой, или на саму себя за то, что так легко поверила в его гибель и даже не попыталась разузнать и помочь. Пожалуй, все же второе — она слишком завязла в горе и жажде мести, так что даже не допускала иных возможностей. Что Дорика сумеет вновь соединить разбитое, например.

Сложно сказать, сколько длилась бы эта немая сцена, не нарушь ее седой рыцарь.

— Вам нужно уйти.

Малефисента подумала вдруг, что без этого вечного прихвостня ракарской королевы злоключения ее слуги уж точно не обошлись, и планировала уже, как застать рыцаря врасплох, но заметила, что все взгляды опять устремлены к трону. Вот теперь решение выпустить кристалл, как бы ни умолял об этом Диаваль, показалось фее весьма опрометчивым. Впрочем, нападать Дорика не спешила, лишь задумчиво крутила камень в руке.

— Лишая нас сил, бог испытывает нас, — изрекла она с невероятным для ситуации спокойствием. — Дает нам шанс доказать, что мы заслуживаем его и пойдем до конца в любом случае. Я принимаю этот крест.

Дорика опустила руку с кристаллом и подняла другую.

Малефисента знала, что рядом с кристаллом колдовать не способна, но, почувствовав чужую магию — именно магию, а не ту странную силу, что излучало оружие Дорики, — машинально попыталась защититься. Королева Ракара не считала растения злом, и уж никак не могла она ожидать, что гербарий, протянувшийся по балкам и колоннам замка, оживет и встанет перед феей и теми, кто стоял рядом с ней и рисковал попасть под удар. Малефисента ошарашенно наблюдала, как ледяные стрелы кромсают ожившую листву, но удивляла ее вовсе не магия, против которой так гневно выступала Дорика, сама притом ей владея, а тот факт, что собственное заклинание феи сработало. Как маг противница была в разы слабее, но большая часть силы Малефисенты по-прежнему рассеивалась, отчего теперь они были почти на равных, и все же фея могла колдовать, здесь и сейчас, рядом с кристаллом!

Такой подлости от высших сил Дорика не ожидала, происходящее все больше и больше ставило ее в тупик. Но даже сейчас Малефисента не видела на ее холодном лице ни малейшего признака ярости — оно, казалось, на подобные эмоции просто не способно.

Дорика провела холодным взглядом по людям и нелюдям, собравшимся в противоположном конце зала, и остановилась только на Фернане.

— Я недооценила этот урок. Нельзя надеяться на верность тех, в чьих сердцах была хоть малая частичка зла. Исключения из правил — непозволительная роскошь, — Дорика даже забыла, что при этих словах лицу подобает преисполниться печали, как бывало всякий раз, когда она выносила осужденному приговор народного суда.

Губы седого рыцаря искривились в горькой усмешке. Он стоял в стороне от Малефисенты и ее щита, и рука королевы уже тянулась в его сторону, когда девушка в невзрачном крестьянском платье сделала то, на что не решались застывшие в испуге вельможи, — бросилась на Дорику, пытаясь выбить у нее из руки кристалл. Отчаянный жест Авроры получился столь неожиданным, что в первое мгновение рыцари даже не отреагировали. Но только в первое мгновение. Уже в следующую секунду один из них достал меч

— Нет! — не то закричала, не то зарычала Малефисента, собирая все магию, на которую была сейчас способна, и попыталась отшвырнуть стражу Дорики от своей воспитанницы. Где-то за спиной из последних сил дернулся Диаваль, и почти тут же обмяк. Может оно и к лучшему. Ракарские рыцари разлетелись в стороны, как брызги от упавшего в воду камня, но молодая королева успела-таки выбить у их повелительницы кристалл, но, к ее немалому удивлению, Дорику это не остановило — легкий жест рукой в направлении нахальной девицы, и та повисла в воздухе, беспомощно махая руками. Малефисенте хотелось вопить и рвать на себе волосы.

— И кто же ты, несчастное дитя? — спросила Дорика, изучая нападавшую.

Кто-то в толпе (должно быть, из тех, кого Малефисента не встречала, отчего заклятие неузнавания наложить на них не могла) шумно выдохнул, но промолчал. Молчала и сама пленница.

— Это Аврора — бывшая правительница этих земель, моя королева.

Все взгляды устремились на седого рыцаря, шедшего к трону. Часть толпы презрительно фыркала на столь абсурдное заявление, остальные, подобно Надину, усиленно вспоминали. Но и те и другие смотрели на Фернана с ненавистью. Горящий праведным гневом Надин даже попытался броситься на предателя, но по пути запутался в щите из полусухих стеблей, призванном его защищать. Рыцарь только усмехнулся.

Какие бы взгляды ни метали на него, все ждали, что первым нападет кто-то другой, но никто так и не решился. Фернан беспрепятственно дошел до трона и встал на одно колено у подножья лестницы.

— Я привел их к тебе, моя королева, только не знал, что фея смогла пройти так далеко. Я готов заплатить за свою ошибку.

— Как же? — тот факт, что предатель вновь оказался ей верен, Дорику ничуть не удивил и не встревожил. Она бесстрастно его приняла.

— Оружие тьмы не может слишком долго служить свету, оно требует жертв, а моя темная душа стоит недорого, если кристалл вновь будет служить вам.

Дорика раздумывала не больше нескольких секунды, и протянула Фернану кристалл. Малефисента тоже тугодумием не страдала. Из слов рыцаря выходило, что оружие Дорики отказалось ей служить, оттого-то она и медлила с нападением. И это вот-вот изменится. Фея уже готовилась к новому удару, но взгляд королевы Ракара был устремлен точно на них. Повторить трюк со стражами, пытавшимися убить Аврору, у Малефисенты не выйдет — Дорика готова и успеет отразить магическую атаку. Но если Малефисента ничего не сделает, двое самых дорогих ей существ погибнут, на сей раз окончательно и бесповоротно!

— Все, что я делал, я всегда делал ради вас, — сказал Фернан, глядя на госпожу, и что-то в его тоне заставило Малефисенту помедлить.

— Я знаю, — бесцветным голосом отозвалась Дорика.

Рыцарь принял из ее руки кристалл. Для большинства это было просто вспышкой, после которой ни осталось ни Дорики, ни ее рыцарей, ни самого Фернана. Только ошарашенная Аврора сидела на полу рядом с троном.

Несколько секунд в тронном зале стояла оглушительная тишина, после чего вокруг взорвался шквал голосов, многие бросились к Авроре — Малефисента знала, что не снимала с нее заклятье, но то спало само или по воле последнего обладателя кристалла. Фея не чувствовала больше того обостренного чувства опасности, что излучал кристалл и Дорика — их больше не было в замке, а, быть может, и в его окрестностях. А еще она, в отличие от прочих, воспринимала мир куда тоньше и видела куда больше людей, и то, что для них равнялось мигу, для феи растянулось на секунды. Она успела заметить, как на лице Дорики впервые появляется ярость — чего бы ни пожелал Фернан у кристалла, ее это явно не устроило.

Да, рано парнишка-стражник обвинил рыцаря в предательстве.

Теперь Малефисента могла колдовать свободно, могла дать своему травяному воинству приказ отступить и вернуться на заколдованную поляну, могла уничтожить терновую стену.

Но все это может подождать, сейчас у нее было дело куда важнее.

Первым, о чем подумал Диаваль после пробуждения, что боли больше нет. Ощущение было двоякое — он уже привык воспринимать ее как доказательство, что он еще жив. Когда рука нещадно болит, сомневаться в ее наличии сложно. Теперь же пришлось прислушаться к себе куда внимательнее, чтобы удостовериться, все ли на месте. Это повлекло за собой второе открытие — обе его руки целы! Но старая фея говорила, что лечить магией его может только Дорика, а она, даже если бы нашла недостающий осколок, вряд ли стала бы растрачивать свои способности на пленника. Да и на мягких постелях пленных не кладут.

Хотя нет, не так — старуха говорила, что магия подействует на него только если ее обладатель касался кристалла и использовал его силу. Но ведь и Малефисента касалась его! Эта запоздалая мысль резанула ножом, а за ней пришли и другие. Лучше уж навсегда остаться без крыла, чем смотреть, как хранительница болот превратится в подобие Дорики. Впрочем, Малефисента ведь бросила кристалл? Последнее, что он помнил — она стояла совсем близко, а злосчастный камень держала в руке правительница Ракара, но пользовалась она не им, а своей врожденной магией. Только вот Аврора об этом не знала.

— Аврора! — оклик сам собой сорвался с губ, когда ворон вспомнил, как в беззащитную спину девушки целятся мечи рыцарей.

К его удивлению, совсем рядом, за пологом, послышалось шевеление, и над ним появилось лицо молодой королевы, которую он едва не записал в покойницы..

— Ну наконец-то! Мы уже начали беспокоиться. — Аврора лучезарно улыбнулась ему, и на душе тут же потеплело. Хотя не до конца.

— Слава богам, ты цела, — облегченно выдохнул ворон, и тут же оглядел девушку внимательнее — не поторопился ли он, не всякая рана заметна сразу.

— Цела-цела, — рассмеялась Аврора, разгадавшая его беспокойство. — Как и ты, хотя крестной пришлось с этим повозиться. Кстати, она просила позвать ее, как только ты очнешься. Я ее пару часов назад отослала, сама она бы, наверно, и вовсе не ушла. Подожди, я мигом!

Аврора вылетела из комнатки раньше, чем Диаваль, вновь посерьезневший и встревоженный, успел спросить, все ли в порядке с самой феей.

Малефисента появилась быстро, но время — слишком относительная субстанция. Для Диаваля прошла вечность, в которую он во всех подробностях представил, как лишенная души фея входит в комнату и пронзает его ледяным взглядом. Когда она и впрямь вошла, он не сразу решился поднять на госпожу глаза.

Взгляд ее не был ледяным, напротив, он сиял жизнью, чего Диавалю приходилось видеть нечасто. Он вглядывался в ее черты в поисках отпечатка, оставленного кристаллом, но, вопреки желанию, вновь и вновь возвращался к голове. Мысль о том, что там чего-то не хватает никак не давала сосредоточиться на прочем.

Малефисента поймала ее взгляд и невесело усмехнулась.

— Смущает мой новый образ?

— Нисколько, госпожа, если только вы не решите, что новые рога вам теперь нужнее запасных крыльев, и не замените меня горным козлом.

Смех у феи был живым и заразительным, и ворон даже устыдился своих недавних домыслов. В конце концов, старуха говорила, что кристалл тянул из Дорики душу десятилетиями, а Малефисента держала его в руках считаные минуты.

Они говорили долго — слишком много накопилось за время разлуки. Говорили обо всем и ни о чем. Первое время компанию им составляла Аврора. Она то и дело прерывала Малефисенту, когда та рассказывала о случившемся в тронном зале после того, как ворон лишился чувств, и, в конце концов, фея передала слово ей. Аврора умела рассказывать. Только в самом конце она запнулась, явно не до конца определившись, как относиться к поступку рыцаря — предал их Фернан или спас?

— Они еще могут вернуться... — задумчиво закончила она свой рассказ, но Диаваль только покачал головой.

— Они не вернутся.

Ворон знал, что заставило Фернана помочь им — их судьбы будто зеркально отражали друг друга, с той лишь разницей, что рыцарю уже никогда не добиться взаимности от бездушного идола, в который превратилась Дорика, однако брошенные Авророй в темнице слова заставили его усомниться, так ли безответны чувства ворона. Пожалуй, знай Фернан Малефисенту чуть лучше, он ни за что не предал бы госпожу. Впрочем, он и так ее не предавал. Останься Дорика здесь, и ее бы ждала неминуемая гибель — правители двенадцати королевств и так уже вовсю обсуждали возможность войны с Ракаром. Только если разведка не врала, на родине Дорика тоже не появлялась. Где бы ни были сейчас рыцарь и королева и чего бы не пожелал Фернан у злосчастного кристалла, он по-прежнему будет служить ей телом и душой. Пусть не так, как она желает.

Карлу повезло куда меньше. Если бы королю Тинрида хватило ума отречься от несостоявшейся жены сразу, его, пожалуй, не тронули бы, но властолюбие, напротив, заставило его помогать ей. Такого гордые монархи не прощают.

Карла поймали, когда тот уже пытался бежать из дворца, что тоже не добавило к нему уважения. Правящий совет Тинрида оказался куда умнее своего короля, и быстренько назначили временным правителем двоюродного дядю правителя законного, а тот отрекся от всех убеждений и действий своего предшественника. Теперь участи Карла можно было только посочувствовать — лишить его законного права на трон не могли, но слишком уж много было людей, не желавших, чтобы он увидел не то, что трон — белый свет.

Диавалю даже знать не хотелось, в какой именно из двенадцати королевских тюрем гниет его недавний мучитель.

О старой фее и вовсе никто не слышал — Аврора только подивилась вопросу, а Малефисента нахмурилась. Она-то понимала, о ком говорит ворон, и даже пыталась разузнать о своей нечаянной собеседнице, но та как сквозь землю провалилась. Даже среди оставшихся в замке уроженцев Ракара о ней знали мало — одни говорили, что это кормилица королевы, другие считали ее просто швеей при ком-то из рыцарей, третьи и вовсе так привыкли к тени старухи в капюшоне, что даже не задумывались кто же она такая.

— А еще ты обязан заглянуть на волшебную поляну, — смеялась Аврора, — там сейчас такая выставка — Дорика с ее галереей из каменных статуй обзавидовалась бы!

Фея тоже улыбнулась. Многие растения не пожелали принимать прежнюю форму, да так и вросли в землю гротескными воплощениями волшебного народа. Король Джон даже спросил у Малефисенты, нельзя ли забрать парочку из его копий в качестве статуй во дворце (его двойника разрубали несколько раз, но удивительная способность чудо-растения к восстановлению всякий раз создавала из половинки целое, так что на поляне теперь красовалось с десяток Джонов). Малефисенте пришлось немало потрудиться, чтобы объяснить отцу Филиппа, что пусть волшебная трава цветет раз в сто лет, когда это все же произойдет, во всем Ульстеде вряд ли будет расти хоть что-то, кроме маленьких Джонов.

Впрочем, Джон был не единственным, кто ушел в тот день разочарованным. Молодой страж Надин, помогавший Авроре и Диавалю, встретил свою суженую Майю во дворце, но когда первая эйфория от воссоединения прошла, задал себе тот же вопрос, что пришел когда-то в голову Авроре — а так ли уж искренни чувства девушки, раз от чар Дорики они не спасли? Нет, Майя была нежна с ним, только вот воспылавшие с новой силой чувства забавно совпали с новостью, что королева Аврора берет Надина в личную стражу. Возросшая подозрительность жениха девушке не понравилась, так что скоро ее внимание занимал уже другой кавалер, чей мундир и стать давали пусть не столь радужные, но тоже неплохие перспективы. Даже слишком скоро.

Надин ходил хмурый и неразговорчивый, и даже на шутки соратников — у стражников вновь проснулось их грубоватое чувство юмора — только огрызался. Изредка на дежурства к нему приходила Алойя — та самая ракарская девушка, что совсем недавно сидела в тюремной башне этажом выше. У обоих была любовь, которую они, пусть и по-разному, но потеряли, и вместе пережить это было легче. Аврора рассказывала о злоключениях новых друзей с болью в голосе, но на лице Малефисенты Диаваль заметил улыбку, которую прекрасно понял. Они еще молоды, но оба умеют искренне любить, и когда-нибудь, когда горечь утраты поугаснет, сердца молодых людей могут вновь открыться чувствам. А уж фея постарается, чтобы на сей раз их ничто не омрачало.

Забавно слышать подобное от той, кто так долго отрицал само существование любви.

Чем дольше Диаваль слушал, тем больше поражался. В волшебном лесу время текло почти незаметно, а сейчас его как будто кто-то подгонял. Сколько же всего успело произойти за те дни, что он провел без чувств?!

Аврора вынуждена была оставить их — она вновь стала законной королевой, со всеми вытекающими из этого титула обязанностями, — но чувство было такое, что рассказов ей хватит еще ни на один день! Однако, оставшись со слугой наедине, Малефисента сменила тему:

— Думаю, ты прав, они не вернутся.

— Дорика и Фернан? — догадался Диаваль.

Фея кивнула.

— Я не понимаю его. Что за смысл хранить верность любви, в которой разочарован?

«Потому что иначе нельзя», — хотел было ответить Диаваль, но осекся. Малефисента увидела чувства рыцаря, но как тогда могла она так долго не замечать его собственных? Или с теми, кого знаешь слишком долго, чутье притупляется? Но как же давно должно было оно притупиться?

Диаваль не нашел ничего лучше, чем промолчать, и чуть погодя произнес:

— Прости, я подвел тебя, подверг опасности.

— Подвел? — непонимающе прищурилась фея. — Чем же это? Тем что спас мне жизнь? Или что заставил избавиться от опасного артефакта, который мог стоить мне души?

— Если бы не моя неосмотрительность, тебе бы не пришлось ни рисковать жизнью, ни брать в руки артефакт, — возразил он.

— И как же, позволь спросить, я должна была бороться с захватчиками, сидя на болотах и боясь высунуться? — осведомилась она с раздражением. — Нет, Диаваль, все далеко не так просто. Да, мотивы, быть может, были бы иными, но рано или поздно мы вышли бы на битву и столкнулись бы с Дорикой и ее кристаллом, только в таком случае не узнали бы ни что это, ни насколько оно опасно. Все, что ты делал, ты делал сам, ради меня. Всегда.

Диаваль вздрогнул. Что-то в словах Малефисенты напомнило ему недавний рассказ Авроры. Разве не то же самое сказал Дорике Фернан?

— Как считаешь, — продолжала фея, нависая над ним и неумолимо глядя в глаза, — виновата ли Аврора в ловушке, которую поставил ее отец, когда мы явились в замок, пытаясь спасти Чудище от моего проклятья?

Ворон удивленно поднял бровь. Никто в здравом уме не допустил бы подобной мысли.

— Так с чего ты взял, что можешь винить себя в моей жажде мести? Это было мое решение, Диаваль. Все, что я делала, я делала сама. Ради тех кого люблю.

У Диаваля вдруг появилось навязчивое желание съязвить, сказать что-то колкое или даже глупое, лишь бы обратить все в шутку. Привычная уже защитная реакция всякий раз, когда разговор с госпожой затрагивал болезненные темы. Но ворон заставил себя смолчать, потому что сейчас в голосе феи не было и тени насмешки. А в глазах... В глазах стояла боль, не успевший еще угаснуть страх потери, и... нежность?

Безумие! Малефисента так прекрасна, что способна покорить любого, будь то человек или фейри. Зачем ей слуга, который сам уже до конца не понимает, к какому виду относится, да еще и изуродованный до жути. Диаваль не знал, остались ли у него шрамы после «воскрешения» Дорикой, но и тех, что были унаследованы от птичьего обличья, хватало за глаза! Желание съязвить подступило с новой силой.

— Только не делитесь подобными рассуждениями с судьями, госпожа. Если их достаточно развить, можно оправдать кого угодно.

Малефисента улыбнулась, в глазах заиграли озорные искорки. Только вот все прочие чувства из них вовсе не исчезли, и от этой странной смеси Диаваль окончательно потерял голову. Повинуясь минутному порыву, он приподнялся на локтях и поцеловал госпожу в полуоткрытые в улыбке губы. Дважды безумие!

Еще не закончив столь опрометчивого движения, он уже понимал, что через несколько секунд Малефисента сама разорвет его на части. Или заставит провести остаток жизни в обличии презренного пса. Или и то, и другое по очереди — смогла же она восстановить его руку, так и разорванные кусочки срастит...

Однако убивать или обращать его никто не стал. Напротив, на его поцелуй ответили, ответили настойчиво и жарко, так что скоро ворон буквально упал на подушку, попросту не зная, что думать. Звуки никак не желали складываться в слова, а рассудок поверить в происходящее. Ему-то казалось, что это бесполезно, что камень, которым огородила свое сердце фея после предательства Стефана, уже не разбить никому, кроме Авроры.

Малефисента услышала его мысли через бессловесный язык взглядов, и ответила, уже словами:

— Я была глупа, и, кажется, так и не излечилась. Я всегда знала об участи, которую сама же и уготовила Авроре, и потому чувствовала горечь предстоящей потери — она позволила мне понять, насколько я полюбила это чудище. Но этот урок так и не научил меня, как легко терять, и как важно ценить тех, кто рядом. И жизнь решила преподать мне еще один. На этот раз я его запомню. Я больше не хочу тебя терять.

— Я... — Диаваль не знал, что ответить, так что смог сказать лишь: — Я живу, чтобы служить вам.

Малефисента улыбнулась виновато, почти болезненно.

— Ты больше не должен мне служить. Но я хотела бы, чтобы ты остался в лесу. Как друг, как брат, как... муж. Как часть моей жизни. Если ты согласен.

Диаваль чуть не рассмеялся. Если он согласен? Да он бы отдал еще семнадцать лет жизни за подобные слова! Однако Малефисента ждала ответа. Да что же сегодня творится с его непослушным языком?!

— Я люблю тебя. Уже очень давно, — он был в ужасе от собственных слов, но остановится не мог.

— Я знаю, — Малефисента нежно коснулась его щеки, и это прикосновение говорило не хуже слов. И почти положила голову ему на грудь. Диаваль робко обнял ее в ответ, все еще не решаясь поверить в происходящее. Так и лежали они под куполом из прекрасных крыльев феи, пока та задумчиво не сказала: — Вот только обязанности слуги ты исполнять больше не будешь — даже не думай, что я отпущу тебя еще хоть в одну опасную авантюру! Нахального филина я отпустила на все четыре стороны, так что идея с горным козлом начинает казаться довольно заманчивой...

Ворон рассмеялся и уже куда смелее прижал к себе хрупкое тело феи. Похоже, не только он отшучивался в неловких ситуациях.

* * *

А филин Каритофилакситуминдинос летел в сторону восточных гор, что обрамляли огромную долину. Он нисколько не жалел, что странная фея, добровольно отвергнувшая неслыханное могущество, отказалась от его службы. Все в жизни он привык рассматривать с точки зрения личной выгоды, так что о времени, потраченном на услужение ей, он тоже не жалел. Куда важнее было другое — как применить знания, полученные в Топких Болотах. А знания эти пригодятся, он нисколько не сомневался.

Если не ему, так кому-то из его потомков.