Танец без касаний (джен)

423 г. Р.Э., Святая Иерархия Тан

Фалве Ию Иллиав всегда видел мир четко: контрасты светотени не оставляли зыбкого марева сомнений, в котором, как в болоте, тонули многие другие, не решаясь сделать шаг и выйти на свет. Но чем выше он поднимался и дальше шел, тем сильнее ощущал, что все вокруг буквально тонет в тумане. Никто не смел его развеять, слишком опасаясь собственной сущности. Вероятно, именно поэтому Иллиав никогда не хотел менять Сиаальскую крепость на Дворец Иерархов. И он точно никогда не думал, что света Тана может оказаться недостаточно для столичных туманов.

— Теперь все закончилось? — Ию осторожно размотал бинты, рассматривая неглубокую, но оказавшуюся такой опасной рану. Теперь она казалась самой обычной — ни дыхания скверны, ни черных прожилок проклятия. Всего лишь порез, которому нужно дать немного времени. Он промокнул тряпицу водой, смывая застарелую кровь.

— Ты так думаешь? — даже после изматывающего ритуала Аю ухитрялся сидеть в кресле с неизменной осанкой и высокомерным выражением лица. Разве что позволил Ию заняться перевязкой, и только поэтому последний чувствовал и вялую слабость, и то и дело пробегающую по телу Аю болезненную дрожь

— А разве нет? — Ию поднял голову, всматриваясь в лицо Аю. От тряпицы по воде бежали розовые круги.

— А что изменилось? — Аю насмешливо вскинул бровь. — Восьмая Канцелярия по-прежнему не знает имени того, кто дал Далливану клинки. Разве что теперь вполне могут найтись те, кто осмелится заявить, что постигшая его участь являлась волей Тана. Конечно, вряд ли Энрахи будут говорить вслух о причастности Канцелярии к убийству… или о том, что произошло оно с воли и благословения ее. Может быть, Та’Ларн… но слухи в любом случае пройдут. Боюсь, на следующем заседании Совета Иерархии Первому придется столкнуться с изрядными трудностями.

— Но ведь все было совсем не так, — края раны снова набухли кровью, и Ию принялся медленно промакивать ее, стараясь действовать максимально осторожно.

— Кого волнует истина? — Аю повел плечом, будто пытался вырвать руку из чужой хватки, но так этого и не сделал. — Впрочем, даже получи мы вполне очевидные доказательства против Третьего… это ничего не изменит. Разве что поставит всю Канцелярию в весьма занимательную позу.

— Почему? — Ию удивленно вскинулся, непонимающе всматриваясь в лицо друга, будто пытался отыскать там какой-то подвох.

— Репутация: для Канцелярии намного удобнее было бы свести все к противостоянию Энрах и Фаах. А самый лучший исход… Что можно взять с очередного свихнувшегося в Империи посла? Насколько я помню, Гассату даже никаких обвинений не предъявляли. Он всего лишь удачно и своевременно скончался.

— Но ты жив. И Тан сказал свое слово, — Ию упрямо наклонил голову.

— Жив. Поэтому Канцелярии придется изрядно повертеться, чтобы придумать подходящее объяснение. Скорее всего официально это будет несчастный случай, все-таки о клинках знают очень немногие, ну, а Энрахам не замедлят намекнуть, что игры с Империей до добра не доводят. Но как я уже говорил — от слухов Канцелярии не избавиться, — привычный чуть насмешливый тон мог обмануть кого угодно, кроме Ию.

— Как же ты? — руки замерли, до побелевших костяшек сжав чистую повязку.

— А что я? На мантиях Высших Иерархов могут быть пятна крови — она не слишком заметна на красном, но пятен скверны там быть не должно, — Аю поудобнее пристроил голову на спинке и закрыл глаза. — Политические убийства чрезвычайно вредят карьере, чтоб ты знал. Даже если это случайность. Но все же тут есть чем гордиться — Канцелярия со времен Фаах Ию Таннара не может похвастаться столь знатной агентурой для грязных дел.

— Аю. Не смей говорить так, — Ию произнес это удивительно ровным голосом. Так, что даже сам удивился — ровно до той секунды, как заметил, что тряпица в его руках распадается серыми клочьями пепла.

— Это не та истина, которую мы можем изменить, — Аю лишь покачал головой. Повязку — тугой виток за витком — Ию накладывал в молчании. Он не собирался сдаваться так рано.

— Вы хотели меня видеть? — Таеллан встретил своего гостя мягкой улыбкой и цепким взглядом поверх старинной книги, которую он аккуратно закрыл расшитой шелком плетеной закладкой.

— Да, у нас найдется тема для беседы, — Иллиав с некоторым трудом удержался, чтобы не развернуть вокруг себя Покров, спасаясь от неприятного ощущения, что его только что раздели догола, обмерили, взвесили и заспиртовали в банке.

— Вот как, — Таеллан положил книгу на небольшой столик и откинулся в кресле, рассматривая Иллиава уже вполне откровенно. В каждом его жесте Пятому Иерарху чудилась тщательно скрываемая насмешка — будто Второй уже знал каждое произнесенное слово и сейчас лишь собирался наблюдать за тем, как пьеса пойдет по заранее разыгранному сценарию. Сесть он не предложил. А уж взгляды снизу вверх ему точно не доставляли дискомфорта.

— Тан дал нам ответ только на один вопрос. Но истинного виновника его рука еще не указала, — говорить недомолвками Иллиав не умел и не любил, так же как не умел вести разговоры ни о чем. Пусть Аю не раз ему говорил, что все пустые разговоры имеют смысл и направленность, разгадать ее он все равно не мог, а потому не собирался тратить время так глупо.

— Полагаю, Восьмая Канцелярия своих поисков не оставит, — Таеллан равнодушно пожал плечами, — обратитесь к Тессару, если вас так интересуют ответы.

— Возможно, именно так мне и стоило поступить. Но почему-то мне кажется, что вас эти ответы интересуют не меньше, — Иллиав ни в чем не был уверен, но этот Алве Шаю, что арестовывал Аю, был человеком Таеллана, это он знал точно. И оставалось надеяться, что хоть в этом деле они со Вторым смогут увидеть одну цель. Но Таеллан молчал, лишь выжидающий взгляд подсказывал, что он все еще слушает, а не спит.

— Я помню, вы как-то сочли мои методы… излишне грубыми. А в этом деле грубость может оказаться неуместной, — этой фразой Иллиав мог гордиться: наверное, даже Аю счел бы ее вполне подходящей для подобных бесед.

— Да неужели, — Таеллан усмехнулся, и Иллиав почти почувствовал, что заливается румянцем. Но все-таки он считал себя правым — и тогда, и сейчас. И если кто-то не готов был сделать ответного шага… Подавить вспыхнувший было гнев оказалось непросто. Ию сцепил зубы, надеясь, что ни искорки пламени не вырвется на свободу.

— Ну полноте, — Второй явно прочитал все по его лицу: слишком уж откровенно наслаждался ситуацией, — не будем вспоминать старое. И если вы что-то хотели мне сказать — говорите. Все эти политесы вам не идут, Пятый.

— Мне известно благословение Третьего Иерарха, — Иллиав долго думал, кто сможет лучше помочь, но Тессар слишком претил ему, да и казался настроен откровенно враждебно к Аю. С Таелланом же можно было попробовать. Впрочем, сейчас Ию не был уверен, что сделал правильный выбор.

— Почему вы считаете, что это может быть мне интересно? — Второй все также безмятежно рассматривал его.

— Потому что это может быть тем доказательством, которого не хватает Восьмой Канцелярии, — среди благословенных было не принято хвастаться дарами Тана — хватало самого факта — но между «не хвастаться» и «скрывать» пролегла настолько тонкая грань, что лишь немногие благословения оказывались известны широкой публике. Все знали, что паладины чаще всего одарены Покровом, а Духовные Сестры — исцелением, но никто не мог угадать, что скрывается за широкими мантиями Высших Иерархов. Если, конечно, у них под рукой нет кого-то вроде Шеллан Наю.

Таеллан смотрел на него, и пусть на лице Второго не дрогнул ни один мускул, Иллиаву показалось, что тот смотрит практически с жалостью.

— Вам лучше было бы оставаться на границе, Иллиав, — Таеллан со вздохом потер переносицу, — эти игры не для вас и могут очень плохо закончиться. Я понимаю, что привело вас сюда, но уверяю, сделать больше для старшего иерарха Самместа, чем вы уже сделали — невозможно. Буду откровенен и скажу прямо: как бы вы ни хотели — но из этой авантюры ему не выпутаться. Никто не разменяет ладью на коня. Случайно или намеренно, но в этой партии Саммест переступил свою черту и обратного хода не будет. Так же как не будет хода вперед. Увы, только пешки, достигнув края доски, обращаются фигурами. Фигуры же… их просто возвращают в коробку.

Покров не взметнулся. Не развернулся золотой пеленой, отгораживая от слишком резких и больно ранящих слов. Вместо него зазвенел раскаленный воздух — дыхнул жаром, какого не бывает даже в середине лета, почти вспыхнул, останавливаясь на самой границе воли. Не та война, которую можно выиграть, прорвав жарким пламенем вражеский строй. Войной слов и недомолвок умел воевать Аю, но здесь и сейчас его умения оказалось недостаточно.

— Я вижу… Канцелярия уже приняла решение, — слова звучали будто со стороны, проталкивались через сухое горло, царапали острыми безжизненными краями. — На мантиях Высших Иерархов могут быть пятна крови — она не слишком заметна на красном, но пятен скверны там быть не должно.

— Вот, вы и сами все прекрасно понимаете. Или это слова Самместа? — слова Второго звучали будто издалека, Иллиав слышал и не слышал их одновременно, а мысли так быстро крутились в голове, что он не заметил, как произнес вслух:

— Аю, ну зачем…

— А вы не догадываетесь? — Таеллан склонил голову. — И все же… раз об этом зашел разговор, вы удовлетворите мое старческое любопытство? Чем же Тан одарил Лирриана?

— Внушение. Тан одарил его способностью обращать чужие мысли своими. Вряд ли это то, что можно сделать мимоходом, но когда разум человека открыт и он готов слушать… — кусок головоломки в руках казался лишь бессмысленной пылью. Иллиав по-военному четко развернулся, не замечая, как лицо Таеллана теряет спокойное выражение, а пальцы отчаянно стискивают подлокотники кресла. Мысли Пятого Иерарха блуждали уже слишком далеко: о чем он должен был догадаться?

* * *

Дверь за Пятым Иерархом захлопнулась, но Таеллан словно и не заметил, что остался один: пальцы его то сжимались, то разжимались, а лицо кривилось разом в таком множестве выражений, будто никак не могло примириться с тем клубком чувств, что всколыхнули слова Иллиава.

— Господин! — чужой голос вырвал Таеллана из плена собственных мыслей и разом вернул спокойствие лицу.

— Я слушаю, — Второй Иерарх повернулся к склонившемуся в поклоне слуге.

— Принесли те бумаги, о которых вы просили.

— Хорошо. Пусть доставят в мой кабинет. Я иду туда, — Таеллан поднялся с кресла. Все проводимые на территории Иерархии ритуалы фиксировались в специальных храмовых книгах, выписки из которых регулярно пересылались в центральные храмы провинций, а оттуда — в архивы Канцелярии. Конечно, в последних вряд ли можно было отыскать мелочь в виде благословений новой лавки, но Очищающие ритуалы — слишком важная вещь, чтобы пройти мимо взора столицы. Несомненно, если бы кто-то хотел — до них можно было с легкостью добраться, но Лирриан никогда не служил в местных храмах и не вел архивов, а интересоваться нюансами механизмов работы Канцелярии и вовсе считал ниже своего достоинства. Таеллан же предпочитал иметь под рукой как можно больше информации или во всяком случае знать, где ее в любой момент можно добыть.

Едва успели. Еще полгода — и эти бумаги были бы уничтожены. Дольше пяти лет архивы Канцелярии хранили только самые важные сведения, но и того, что удалось достать, было более чем достаточно. Таеллан обводил кончиком пера имена — одно за другим, те, напротив которых значилось, что Очищение проводил Эше Илаю Лирриан. На местах подобные сведения хранились дольше, и Таеллан не сомневался, что когда в его руках будет полный список, он получит всю ящерицу — от головы до кончика хвоста. И на этот раз ей между камнями не проскользнуть. Перо в руках Второго Иерарха остановилось, а потом будто само собой вернулось к самому началу списка:

«2 день 3 декады 419 г. Р.Э. Шаарх Лую Гассат. Полный круг Очищения. Провел — Эше Илаю Лирриан. Центральный храм Энараты»

Одним из самых полезных умений, обретенных за долгую жизнь, Таеллан считал умение ждать. Спокойно, терпеливо ждать, позволяя судьбе самой складываться нужным узором. Но истинно драгоценным навыком он находил умение действовать — точно когда нужно и не мгновением раньше или позже. На этот раз Таеллан опоздал. Он прибыл в порт ровно через двое суток после того, как Гассат его покинул, и потребовалась изрядная доля времени, чтобы понять — бывший посол направился не в столицу, а в свои ларнские поместья. Будь это кто-то другой, Таеллан не слишком удивился — нет ничего более естественного, чем желание навестить семью, особенно после столь долгой разлуки. Но речь шла о Гассате, а он, зная, как ждет его возвращения Таеллан, помчался бы в столицу быстрее собственной лошади. Что-то здесь было не так. Таеллан думал ровно минуту, прежде чем приказал менять лошадей и ехать в Ларн.

Поместье Шаарх встретило его недружелюбным молчанием и алыми спущенными флагами на воротах. Стоило сделать шаг — и Таеллану показалось, что он тонет в зыбком и одновременно застывшем мареве чужих эмоций. Потрясение. Скорбь. Страх. Неприязнь. Все это перемешивалось, давило на виски, побуждая убраться подальше от столь негостеприимного крова. Таеллан лишь глубже спрятал руки в рукава мантии.

— Я желаю говорить с Шаарх Лую Гассатом.

— Хозяин никого не принимает, — управляющий смотрел на него так, что становилось ясно — только мантия Высшего Иерарха мешает вытолкать незваного гостя взашей.

— Меня примет, — Таеллан наконец сумел поймать чужой взгляд и теперь бесцеремонно пробивался через ворох пустых и праздных мыслей. Он должен понять, что происходит. — Я как минимум должен принести ему свои соболезнования.

— Но…

— Тану лучше знать, где нужно его слово и участие.

— У нас уже есть и слово, и участие, — управляющий как-то очень нехорошо улыбнулся, — Сестра Лае была здесь и больше не желает проявлять ни то, ни другое.

— Вот как, — Таеллан с некоторым трудом сохранил спокойное лицо — он слабо представлял, что могло произойти, чтобы кто-то из Духовных Сестер отказался от исполнения своего долга. — Она еще здесь? Если да, то я хочу видеть вначале ее.

— Меня вызвали к госпоже Шаарх, — Сестра Лае сидела с неестественно прямой спиной, сложив руки на коленях. Все ее тело закрывали ритуальные одежды, но Таеллан ясно ощущал боль, пульсирующую во множестве мелких порезов. — К сожалению, ей я уже ничем не смогла помочь — она истекла кровью раньше, чем он кого-то к ней подпустил.

Она говорила, а Таеллан смотрел ее глазами и видел — лежащее на ковре тело женщины в домашнем платье, темные, неестественные пятна, расползающемся по светлому ворсу, видел стоящего на коленях мужчину с пустыми, будто фарфоровыми глазами. Сестра Лае сделала шаг вперед, пересекая невидимую границу, и мир вокруг будто взорвался — рассыпался сотнями невидимых острых лезвий, безжалостно режущих лицо, руки, все тело.

— Он так и не подпустил меня к себе. Ушел — тогда мы смогли унести тело. А потом сидел и плакал там, но подойти ближе, чем на пять шагов, не смог никто. Я… я действительно не смогла ничего сделать!

— Никто не будет винить вас, Сестра Лае, — Таеллан мягко улыбнулся и покачал головой, — скверна несотворенных коварна.

— Но в нем нет ни грана скверны… — тихие и ненужные слова. Таеллан покачал головой и аккуратно прикрыл за собой дверь. В провожатых он не нуждался — чужой разум, окруженный тягучей болезненной пульсацией, он ощущал и через десяток стен и тяжелые потолочные балки.

— Открывайте, — запереть полубезумного хозяина в его же комнатах было несомненно хорошей идеей. Но вот открывать их не хотелось никому.

— Вы… уверены? Сестра Лае…

— Я говорил с Сестрой Лае. Открывайте, — там, за дверью поднималась удушливая волна чужих эмоций — буря, которая вот-вот должна была найти выход. — И отойдите на всякий случай подальше.

Слуга откровенно вздрогнул, а потом, поколебавшись, протянул Таеллану ключ. Второй Иерарх надменно скривился. Тихо щелкнул замок, и он распахнул тяжелую дверь. Вся ее внутренняя поверхность была покрыта тонкими трещинками и щербинками, и Таеллан не представлял, какими тонкими и острыми должны были быть лезвия, это сотворившие — тем, что выходили из-под человеческих рук, такое не под силу. Вокруг царила тишина, казавшаяся неестественной на фоне перевернутой мебели и иссеченных все теми же лезвиями картин. Таеллан медленно переходил из комнаты в комнату, и везде заставал одно и тоже, пока не дошел до задней, лишенной окон комнаты. Кажется, раньше здесь была гардеробная, впрочем, в кусках ткани и обломках шкафов понять это толком не удавалось.

Гассат сидел у стены: без камзола, в одной лишь запятнанной чем-то бурым рубахе, которая выглядела так, будто побывала в когтях у тигра, он казался мертвым в своей неподвижности. Но Таеллан отчетливо различал биение жизни: горькое, отчаянно-обреченное, жаркое в своей бешеной агонии. Он шагнул вперед, случайно задел что-то, и резкий дребезжащий звук стекла тут же заставал Гассата вздрогнуть: он открыл глаза, и Таеллан замер, вглядываясь и пытаясь отыскать в черноте зрачков, заполнивших собой всю радужку, хоть частичку разума.

— Кто здесь? — Гассат сорвал горло, и голос его звучал сипло и неприветливо. Таеллан чувствовал, как воздух вокруг будто стал тверже и острее, а на самой грани слышимости раздался тонкий воющий звук.

— Я, это всего лишь я, — Таеллан заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче и успокаивающей. Он не остановился, но шаги его сделались медленнее и осторожнее, будто приближался к дикому зверю.

— Не подходи! — мысли Гассата ощущались все той же багряно-черной пеленой, сквозь которую не пробивалось и луча света. Вслед за голосом взвинтился воздух, отдаваясь в зубах противной вибрацией, и Таеллан едва успел прикрыть рукавами лицо. Пальцам разом стало горячо и сыро, а вслед за этим запоздало пришла боль. Таеллан нарочито медленно расправил повисшую некрасивыми лохмами ткань и снова шагнул вперед.

— Спокойнее, друг мой, спокойнее. Боюсь, разговаривать на столь дальнем расстоянии у нас не получится, — вместе с голосом вперед тянулись нити: ярко-синие, они скользили, оплетали чужие виски, успокаивали и холодили. Таеллан говорил что-то еще, но не слушал даже собственный голос, сосредоточившись лишь на интонациях и мерном скольжении нитей.

— Нет! — резкий всполох, разом смявший все нити, ударил, заставив отшатнуться, но Таеллан только упрямо сжал губы и качнулся вперед. Ему остался последний шаг.

— Нет! — Гассат ударил снова: пронзительно-острая его сила металась вокруг, беспощадно ранила, путалась в тяжелых одеяниях и снова безжалостно атаковала, он мотал головой, вжимаясь плечами в стену, не замечая, как деревянные панели снова и снова обзаводятся рубцами.

— Тише, Лую, тише, — Таеллан обхватил руками голову Гассата, с нестарческой силой разворачивая к себе и заставляя посмотреть в глаза, — успокойся. Больше нечего бояться. Никто не коснется тебя.

Нити давно превратились в ленты, развернулись тягучими течениями, обнимая, растворяя и успокаивая. Их становилось все больше, и звуки вокруг смолкали, пока не осталось ничего, кроме голоса Таеллана и мерного тягучего звука, с которым кровь, пропитавшая насквозь дорогие одежды, капала на паркет.

— Вы? Вы здесь? Я вижу? Я… — Гассат смотрел, и сквозь серо-багровую пелену Таеллан наконец различал его самого: еще не человека, лишь бледную тень того, что видел и чувствовал два года назад. — Не может… не может быть. Где я? — Гассат резко дернулся, хватаясь за удерживающие его голову руки, пальцы его беспорядочно скользили по кровавым разводам, натыкались на царапины, сжимались так, что наверняка оставляли синяки, и, бессильные, соскальзывали вниз.

— Ты дома. В Ларне. Ты помнишь, как приехал сюда? — Таеллан с трудом удерживался, чтобы болезненно не морщиться, но чтобы сохранить чужой разум хоть в относительном покое, он и сам должен быть спокоен. Достаточно спокоен, чтобы узнать все необходимое, а заодно вывести Гассата из этой кошмарной пелены.

— Ларн. Ларн. Меня не должно быть здесь! — Гассат захрипел, выгибаясь в его руках, с неожиданной силой вырываясь из хватки. — Нет. Не так, — он вдруг обмяк, хотя Таеллан уже успел подумать, что не удержит его. — Я должен ехать до-о-мой. Домой. Там я буду в безопасности?

— Со мной ты в безопасности. Не думай, — начавшая рассеиваться было пелена вспыхнула снова, будто получила откуда-то новую пищу. — Тебе не должно быть страшно. Разве рядом со мной есть чего опасаться?

— Все опасны, — Гассат вдруг улыбнулся: уголок губ пополз вверх, обнажая зубы до самых десен, — везде опасно. Но я под защитой, правда? Он… он хранит меня, да? — он протянул руку, ту, что до этого момента держал за спиной, раскрыл ладонь, и Таеллан увидел лежащее на ней солнце Тана: металл уже потускнел, а сейчас его покрывала шелуха засохшей крови, один из лучей был погнут, и Второй Иерарх Тан безошибочно узнал украшение — то самое, что он когда-то отдал Гассату в залог заключенного между ними соглашения.

— Всегда под защитой. Тихо.

Пелена отступала, нити скользнули под нее, стремясь отыскать источник, очистить и успокоить, вернуть обратно вспугнутый чем-то разум. Нити рухнули в пустоту: за пеленой ничего не было. Ничего, кроме жалких ошметков того, что когда-то было человеческим разумом и личностью. Осколки кружились в пустоте, сталкивались друг с другом, разлетались, вспыхивали и растворялись на глазах. Таеллан замер, не в силах осознать то, что показывал ему собственный дар.

— Ложь! Все ложь! — Гассат резко сбросил с себя его руки, воздух вокруг снова затвердел и рванулся во все стороны холодными острыми лезвиями, Таеллана отбросило в сторону, и он неловко рухнул на какую-то груду тряпья. Совсем рядом выл Гассат: раскачивался на одном месте, крепко обхватив голову руками, и глухо, надсадно выл на одной ноте.

— Да, ложь. Я вспомнил, — вой оборвался так же резко, как начался. Гассат выпрямился, поднимаясь на колени, а руки его бессильно повисли вдоль тела, он говорил, неестественно запрокинув голову назад, а голос звучал так ровно и спокойно, будто это был обычный отчет после выполненного задания. — Корабли Энрах везут одну только ложь.

— Корабли Энрах? — Таеллан с трудом сел, но услышанное занимало его намного больше, чем собственное тело.

— Но это тайна, — Гассат словно и не слышал его, — большая тайна. И каждый, кто прикоснется к ней — умрет. Но я не умру, правда? — он повернулся и посмотрел прямо на Таеллана. Детское выражение смутной надежды на этом лице смотрелось особенно неуместно.

— Нет. Конечно же нет, — Таеллан протянул руку, — иди сюда. Я помогу тебе.

— Правда? — Гассат замер, а потом, спотыкаясь, подполз ближе к нему.

— Иди сюда, — синее вновь метнулось вперед, на этот раз щедро мешаясь с зеленым. Гассата повело, он почти рухнул рядом, позволяя вновь прикоснуться к себе.

— Холодное. Как озерная вода по утру, — тихо, почти сонно пробормотал он.

— Спи. Ночь эта изрядно затянулась, — пальцы Таеллана едва ощутимо касались темных волос, стирали с лица дорожки крови и слез, — но рассвет когда-нибудь наступит для всех нас.

Яркие осколки кружились в темноте. Бесформенные и беспорядочные, они гасли один за другим, напоследок вспыхивая синеватым светом.

Иногда милосердие оказывается единственным выходом. Свеча рядом тихо зашипела и погасла. Таеллан вздрогнул, осознавая, что все это время просто смотрел на собственные руки: старость оставила на них достаточно печатей, но шрамы оставались только в его собственной памяти. Второй Иерарх зажег свечу заново и открыл ящик, убирая в него бумаги. Взгляд его упал на выкатившуюся из дальнего угла записку, скатанную в тугую трубку. Он медленно развернул ее, провел пальцами, не столько считывая — ощущая прорезавшие тонкую бумагу знаки. Резкие и стремительные, будто удар рапиры. Не ждать.

Слишком много воспоминаний для одного вечера. Таеллан осторожно свернул записку и переложил ее в маленький ящик, к тусклому десятилучевому солнцу с погнутым лучом. За свою кровь Фаах тогда взяли с Островов полную виру. А сейчас о своем праве он позаботится сам.

* * *

Эше Илаю Лирриан никогда не жаловался на сон, но в последние дни он был тревожен — смутные тени на самой границе сознания, чужие голоса… Разум играл с ним странные шутки. Но Лирриан успокаивал себя тем, что все это закончится уже совсем скоро — все уже подготовлено и достаточно будет одного мгновения, чтобы возведенная до предела стрела сорвалась и нашла свою цель. А пока… Лирриан перевернулся на другой бок и замер — в свете ночника он явственно видел у своей кровати чужую тень. Он протянул вперед враз одеревеневшую руку, дернул шнур лампы, отчего свет вспыхнул ярче, заметался, отражаясь в золотых солнцах, украшавших шпильки в чужой прическе.

— Не спится, господин Третий? — Таеллан сидел на самом краю, небрежно опираясь локтем на изголовье. Лирриан попытался вскочить, но стоило ему немного приподняться, как чужая рука вдавила его в подушки, да так, будто каменную плиту сверху положили. Целую минуту все мысли Лирриана были заняты исключительно тем, как сделать следующий вдох.

— Знаете, а я ведь подозревал вас уже давно, — голос Таеллана не сразу достиг слуха Лирриана, а смысл слов проникал в разум и того дольше. Подозревал? В чем? Лирриан вновь дернулся, открыл рот, собираясь что-то сказать, но только издал приглушенный сип. От кончиков пальцев по всему телу медленно расползался леденящий ужас.

— Правда, вы никогда не казались мне ключевой фигурой в этой партии, чтобы ни говорил по этому поводу старший иерарх Саммест. — Таеллан словно и не замечал ничего: говорил медленно и размеренно, будто размышлял вслух. — Все-таки Тан поразительно щедр к Фаах, — он беззвучно рассмеялся, а потом замолчал, пристально глядя прямо в глаза Лирриану. В неверном свете ламп ему мерещились в них синеватые отсветы.

— Но первую зацепку дал мне Гассат: корабли Энрах — вот что он сказал мне, — Лирриану показалось, что в этих словах намного больше чувства, чем во всех, сказанных ранее: будто он смотрел сквозь корабельное окно на бушующее море, но не слышал ни звука. — Я знал, где искать, но чтобы найти… Тут нужен был человек незаурядный, совершенно особенный человек. И вы, Лирриан, сами того не подозревая, дали его мне, — голос Таеллана смягчился, он вновь будто рассуждал за чашкой чая. Только вот сколько бы Лирриан ни пытался — его тело по-прежнему не повиновалось ему.

— Ваша жажда наживы… — Второй иерарх покачал головой и вздохнул. — Не спорю, комбинация с гранд-рыцарем была хороша, но именно она привела Самместа ко мне. А он… он отыскал все и даже чуточку больше, чем я мог предположить. И тут вы снова оказались под моим подозрением, — Лирриан замер, ощущая, как по спине градом катится липкий холодный пот, а сердце надсадно стучит где-то под подбородком. Саммест?! Саммест — человек Таеллана? Он был уверен, что, выведя из игры Гассата, оставил старика без его любимых фигур, а сам по себе Таеллан мало на что годился. Но разве Саммест не метил на его кресло? Лирриан захрипел, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь, но вновь не преуспел. Все, что он мог, — слушать и искать выход. Лазейку в чужом благословении.

— Но ваши действия в переназначении посла… Я ждал, что вы не позволите отправить в Империю мальчишку Энраха, не позволите отколоть от коалиции Далливана-старшего. Но вы не сделали ничего, и я решил, что ошибся. Что Самместа подвела личная неприязнь к вам. Но все было не так, верно? — Таеллан наклонился ниже, рассматривая его лицо. Лирриан не видел в нем ничего, кроме исследовательского любопытства. — Это Далливан стал вырываться из вашей хватки, а вы нашими руками заполучили еще один рычаг давления на него. Баш на баш, да? Вы отдали нам Самместа, а мы вложили в ваши руки Далливана. И где-то здесь ваша схема дала осечку, — Таеллан резко отстранился, возвращаясь в исходное положение. Теперь его голос и вовсе утратил всяческие краски:

— Все, Лирриан, все: совсем скоро в моих руках будут все ваши люди. Я вырву эту заразу с корнем, не сомневайтесь.

Мысли Лирриана судорожно метались в голове: он не думал ни о планах, ни о сокрушительном провале, который, если верить Таеллану, ждал его в ближайшем будущем, все его мысли, все его существо было сейчас сосредоточено на одном — как вырваться из чужой хватки, вывернуться, ускользнуть, а там… там он сможет достаточно.

— Но вас ведь намного больше заботит ваша собственная судьба? — Таеллан будто прочитал его мысли. Лирриан вскинул голову, с потаенной радостью ощущая, что она уже может двигаться. Поговори еще немного, давай же.

— Пожалуй, Пятый охотно сжег бы вас на площади лично, но мы не можем так ронять престиж Канцелярии, — в голосе Таеллана звучало отчетливое сожаление. Лирриан медленно выдохнул, расслабляя напряженные плечи — все это только слова, у них нет ничего достаточно весомого против него. А даже если и есть — никто не осмелится вслух сказать, что Третий Иерарх Тан — шпион несотворенных, что скверна проникла в самое сердце Дворца Иерархов, Тан не отвернулся и не лишил благословения того, кто отвернулся от него. Все они слишком крепко связаны одной веревкой, чтобы так легко расстаться хотя бы с один ее звеном.

— И все же вы перешли черту, Лирриан. Я, знаете ли, не люблю терять своих людей, — Таеллан вновь коснулся его. Узкая ладонь, холод которой ощущался даже сквозь ночные одежды, опустилась точно напротив сердца. Лирриан дернулся, но странное онемение вновь охватило все его тело: он чувствовал только прикосновение чужой руки, в которой холод сменился жаром, его обожгло изнутри, будто кто-то вбивал раскаленное клеймо, а жар пополз ниже, охватывая солнечное сплетение, взорвался, расползаясь по жилам, накрыл и поглотил, пока не стер все другие чувства. Лирриан не знал, сколько это продолжалось, не помнил, когда это началось, не слышал — кричит или нет, да и не чувствовал — есть ли у него еще горло. В маленьком мире, которым вмещал его всего, остался только непрекращающийся жар.

* * *

Ветер неторопливо кружил тяжелые влажные снежинки. Они оседали на флагах, приспущенных в знак траура — о смерти Третьего Иерарха Тан объявили только вчера, и положенный обычаем траур еще не закончился. Саммест отстраненно размышлял о том, кого изберут следующим: по Канцелярии ходили упорные слухи, что им может оказаться кто-то из южан — Энр наконец добился своего, но он сомневался, что Первый Иерарх пойдет на такую уступку. Разве что если Энрахи откажутся от монополии на имперскую торговлю, а для этого надо быть форменными безумцами. Впрочем, им вполне могли сделать предложение, от которого трудно отказаться, а собственный иерарх среди Высших — неплохой утешительный приз.

Саммест скривил губы и медленно опустил руку вниз — она то и дело тянулась к обнаженному горлу — отсутствие привычного знака Тана у ворота неприятно холодило кожу. Бывший посол, бывший иерарх — в последнее время это слово сопровождало его почти постоянно. На избранном пути оказалось слишком много закрытых дверей. Но разве посмел бы он хоть раз выбрать иначе? Даже если бы представилась возможность… даже если знать наверняка все исходы…

Сквозь витражное стекло зимнее солнце казалось совсем тусклым, таким, что можно безбоязненно смотреть прямо в глаза Тана, когда его край скроется за дворцовыми крышами — Самместу останется только в последний раз выбрать собственную судьбу. Время, отведенное Первым Иерархом на раздумья, практически истекло.

Личной беседы с Первым Иерархом Тан Фаах Аю Саммест не удостаивался ни разу, даже в минуты наивысшего своего триумфа, сейчас же она и вовсе выглядела неуместной и настораживающей. Нити молчали, рождая тревожное предчувствие того, что Первый и сам пока не знает, о чем собрался разговаривать с ним.

— Вы доставили нам редкостное зрелище, Саммест, — Первый сидел в глубоком кресле, вытянув ноги на низкую скамеечку, а лицо его пряталось глубоко в тенях капюшона. — В наше время мало кто рискнет пройти Восьмью шагами Тана. Впрочем, во все времена таких находилось… немного. У вас есть славный повод для гордости.

— Мне показалось, что у Канцелярии другое мнение на этот счет, — сесть ему не предложили, а стоять на ковре, как провинившийся семинарист, Саммест не любил никогда.

— Вас это уязвило? — понять, куда направлен взгляд Первого было невозможно, но Самместу упорно казалось, что он его чувствует. Точно там, где последние двадцать шесть лет красовалось золотое солнце.

— Мир временами кажется ужасно несправедливым к нам, — продолжил Первый, так и не дождавшись ответа. Самместу подумалось, что если он пытался придать голосу мягкость, то попытка провалилась с фатальным треском. — Но на самом деле Тан дает каждому не более того, что он заслуживает. А если мы не внимаем его урокам, то с каждым разом они делаются все более жесткими. Сколько из них пропустили вы, прежде чем оказаться здесь?

Перебивать Первого Иерарха не следовало, как и спорить с ним. Не в положении Самместа так точно, потому оставалось лишь слушать — и слушать внимательно, прилагая все усилия, чтобы ни одна мысль не потревожила спокойную гладь разума.

— Впрочем, полагаю, что философствования, как и демагогия, вам не по вкусу. Все же вы человек действия, Саммест. И позвал я вас не для философии, а для того, чтобы понять, куда эти действия следует направить.

— Я слушаю вас, — линии за уголком глаза наконец вспыхнули, подсказывая, что какое-то решение Первый успел принять, но были столь размыты и непрочны, что оставляли достаточно простора для маневра.

— Начнем с простого. Думаю, вы понимаете, что ваше присутствие в столице сейчас — нежелательно, да и весьма опасно. В первую очередь опасно для вас. Разбирательство закончено, сегодня вы покинете Дворец Иерархов, а за его пределами защита Канцелярии над вами исчезнет. Пятый Иерарх не всегда будет оказываться у вас под рукой.

Удивленным прозвучавшими словами Саммест себя не чувствовал — желание Канцелярии убрать его с глаз долой было вполне закономерным и отчасти оправданным — не стоило лишний раз дразнить и юг, и дворянство. Вот только куда ему следует отправиться, Саммест представлял себе весьма смутно — будь за ним Четвертая Канцелярия, можно было не сомневаться, что у Теллава отыщется обделенный до поры вниманием уголок где-то далеко от столичных глаз, теперь же… Единственной возможной дорогой виделся вассалитет Фаах. Саммест на мгновение представил свое возвращение — как наяву увидел меланхолично пожимающего плечами отца с его вечным «я это предвидел», язвительную улыбку матери, но все затмил вспыхнувший холодом взгляд Дае. Одна из нитей отчетливо окрасилась алым — возвращение домой могло обернуться весьма опасным делом.

— Я никогда не рассчитывал на столь… явную поддержку Военной Канцелярии, — мысль о необходимости прятаться за чьей-то спиной, а особенно думать, что его жизнь является лишь следствием удачно легшей на чьи-то плечи мантии Высшего Иерарха, была особенно невыносимой. Впрочем, Саммест вполне отдавал себе отчет, что вернувшись из Империи, так и не отучился играть первой скрипкой, даже если его сослали в задний ряд за длительное отсутствие.

— Это похвально, — Первый небрежно кивнул — капюшон чуть шевельнулся и этим единственным выдал, что перед Самместом находится все-таки живой человек, а не с искусством выполненная подделка. Нити снова вспыхнули ярче, потом потускнели и практически исчезли. Первый молчал, а тишина вокруг него казалась настолько полной и абсолютной, что Саммест невольно вздрогнул, когда откуда-то из-за стен дворца до них донесся бой часов.

— Но я считаю, что просто отослать вас будет неразумным. Да и вы совсем не похожи на человека, который посвятит свой досуг выращиванию роз, — Первый встрепенулся и продолжил, невольно частя слова, как только что проснувшийся человек. — Второй Иерарх со мной в этом согласился. Правда, он считает, что идеальным для вас было бы продолжить службу в Империи.

— Моя матушка находит розы весьма… занимательными, — Саммест надеялся, что его голос не выдал и тени того неприятного холода, что сковал его при мысли о возвращении про багровое небо Империи. «Не возвращайтесь, или лунный свет окончательно погасит солнце», — чужой голос снова звучал в ушах шорохом мотыльков в жилах.

— При таком раскладе охотно верю, что и вы сможете разделить ее увлечение. Но я считаю это весьма расточительным, — Первый вновь замолчал, присутствие его практически не ощущалось, только перед глазами Самместа таяла тревожная серебристо-рыжая нить.

— Да, свет иногда оказывается слишком ярок, — Первый говорил так, будто отвечал на собственные мысли или вел диалог, половину которого Саммест чудовищно прослушал, — но и из тени нам есть, что сказать солнцу. Вы задумывались об этом, Саммест? О тех, кто смотрит на солнце в тенях.

— Что вы хотите этим сказать? — нити вырисовывали исход. Чертили алые полосы на сиреневом поле, вновь предлагая вероятность — ту самую, что вечно преследовала его, маячила за самым уголком глаза и никогда не отпускала надолго.

— То, что вы услышали, Саммест, и ни словом больше. Я знаю, что Таеллан предлагал вам службу у него, и знаю, что вы ответили ему отказом. Полагаю, что у вас есть основания отказать и мне. Но подумайте вот о чем — мне осталось не так уж много времени, и слишком много того, что я должен за него успеть. Успею или нет — неважно, остальное достанется тому, кто придет вслед за мной. А выстоит он или нет — будет зависеть и от вас. От того, осмелитесь ли вы стать рядом, или ваши амбиции вновь окажутся сильней. Но если все выйдет так, как вижу я, то над Иерархией наконец-то взойдет солнце, на котором не будет пятен.

Последний закатный луч коснулся витражей, вспыхнул отражением цветных стекол на сером мраморе полов. Саммест шел вдоль него, истончавшегося с каждым шагом, растворяющимся в полумраке коридоров, но темнота никогда не была для него настоящей помехой. В комнате, где они разговаривали с Первым Иерархом, не было никого, только на низком столике у камина лежало десятилучевое солнце Тана. Саммест помедлил мгновение, прежде чем взял его и приколол с внутренней стороны камзола.