Танец без касаний (джен)

Месяц Авен, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Воздух над столицей пропах грозой — он рябил от сухих разрядов, потрескивал, а от ощущения разлитой вокруг силы становилось трудно дышать. Воздух пылал, и по нему плыл звон столкнувшихся клинков. Манш’рин редко покидали свои Источники и еще реже собирались в одном месте. Даже на Весенний бал многие предпочитали посылать свои Голоса. Но Совет арон — совсем другое дело, он собирался редко, а уж по такому весомому поводу — слишком давно на памяти всех живущих. Ми нор лойр ё тайиа’к тихгэ. Почти четыре сотни лет назад Раэхнаарр Кэль сам произнес эти слова. Правда, Совета арон тогда не было.

Манш’рин стекались ко дворцу, проскальзывали в едва заметные щели в защите, раздвигали казавшиеся нерушимыми щиты и едва заметными касаниями распутывали ловушки. Или создавали новые. Раэхнаарр наблюдал за ними глазами Рихшиза, застывшего безмолвной тенью у Зала Совета. Единственное помещение дворца, которое никогда никуда не сдвигалось. Только неторопливо скользили друг относительно друга его внутренние кольца.

— Все, — смысла в короткой вспышке-образе не было: Раэхнаарр и сам чувствовал, что все двенадцать точек сосредоточились в одном месте, но сегодня такая мелочь была простительна.

Он потянулся вперед, небрежно стягивая перчатки, и коснулся кончиками пальцев холодного остова короны. Сплетение свинца, серебра и стали тут же отозвалось тяжелой болезненной пульсацией, навалилось разрозненными шепотками и сдавило всполохами силы. Кто-то из пытавшихся взять ее оказывался не способен даже удержать в руках. Раэхнаарр забрал корону из ладоней державшего ее Кацата и одним движением опустил на голову. Острые грани мазнули по застарелым отметинам шрамов на висках, мгновенно проникли под кожу, но это казалось лишь тенью ощущений по сравнению с разом приблизившейся мощью четырнадцати Источников. Холод, жар, пустота и скребущие вдоль хребта стылые когти. Неровные ритмы оборванной пульсации и черная гнилостная взвесь. Целая вечность на то, чтобы соединить их пульс с собственным, здесь — и всего один такт в реальности. Раэхнаарр провел пальцами по вискам, стирая кровь, и шагнул вперед, мгновенно оказавшись у дверей Зала Совета. Позади остались застывшие в едином поклоне Длани.

Манш’рин стояли вокруг стола, черная матовая поверхность которого поглощала любое свечение. Он казался частью зала — намертво вросший в него пульсирующими жгутами-корнями, которые разбегались по узорчатому рисунку пола, поднимались по стенам, растворялись в них. Стол оставался неподвижен, а сегменты пола вокруг него вращались, сдвигались и искривлялись так, что в любой момент можно было увидеть напротив себя любого из собравшихся. Раэхнаарр коснулся ладонью стола, замыкая круг. Поклонов не было. Совет собирал равных.

Пустого пространства вокруг стола не было, но если знать, как и куда смотреть — прогалы будто сами собой возникали в голове. Восток стоит свободно и почти не смыкается с Западом — и разум сам собой рисует между ними плащи с белыми и серыми узорами Севера. Это уже поединок. Безмолвный поединок без пересекающихся взглядов и малейших движений — чистое давление перекатывающейся силы.

Юг напоминал изготовившуюся к прыжку змею. Стеклянная сила Застывшего Источника Эшсар почти сплавилась с переменчивыми искрами Фэльч, а с Востока в их сонм неожиданно вплелись тени Шангард. Слишком… явственная коалиция. Сплоченность Юга разбивалась об острые кромки лезвий Коэнт — дурманящая волна будто вспарывала кожу, рисовала кровавые узоры сквозь кости. Впервые за много лет о’эйтеа⁽¹⁾ Коэнт покинул свои острова. Раэхнаарр почти инстинктивно потянулся к западу — и уже не удивился, ощутив рассыпающуюся пыль и пепел о’эйтеа Леконт. В черном шелке бесконечных юбок, больше напоминающих одежду айтари, Эстебель Леконт казалась полосой черной сажи, оставшейся после пожарища, запечатлённым мгновением конечной точки любого разрушения. Оборванное время, обретшее плоть. Никто другой не рискнул воспользоваться креслом, пусть их и в достатке находилось в зале. Сила шла рябью, выдавая сдержанное волнение. Действия о’эйтеа невозможно предсказать: их фигуры всегда ходили по собственным клеткам доски.

Восток разбегался трещинами. Клочья тени наполняли зал, танцевали на матовой глади стола, останавливались холодком за плечом, сталкивались друг с другом и разлетались в стороны, будто никак не могли обрести должную опору. Рядом с ним запад казался удивительно ускользающим. Ожидание с занесенным над спиной клинком.

Это могло длиться вечность: ожидание первого хода, возможности для атаки открывшегося противника. Но у них всех не было вечности впереди. Чье же слово прозвучит первым? Раэхнаарр не сдерживал силу, позволяя тягучей шелестящей волне свободно расходиться вокруг, дразнить, давить, приглашать.

— Игра в гляделки выглядит слишком скучной, а мне было обещано Слово, — о’эйтеа Коэнт не шевельнулся, лишь присутствие окровавленных лезвий в воздухе стало почти физически осязаемым. Эшсар всегда утверждали, что юг принадлежит им, но ни один манш’рин Эшсар не осмелился повторить это в присутствии Винкорфа Коэнт. Невозможно предугадать, что может прийти в голову существу, собственными руками уничтожившему свою линию крови.

— Слово прозвучит, — Сентара Шангард не стала ждать, пока схлынет взвинтившаяся волна Застывшего Источника. Неуловимой тенью скользнула вперед, растекаясь тончайшими извивами хищных цветов. — Арон предчувствуют… угасание.

По черной матовой поверхности стола бежала рябь из голубоватых искр и всполохов энергии, они отдавались покалыванием в пальцах, струились по венам неясными шепотками энергии, приходили внутренним ощущением быстро сменяющих друг друга картин: они все помнили об этом. Ощущали размывающуюся и ускользающую силу, будто с каждым вдохом воздух делался менее густым.

— С каждым циклом требуется больше сил, чтобы удержать Рубеж. — К словам приплеталась сила. Тени Шангард смешивались с давящей тяжестью Евгэр, окутывали пепел Леконт. Тяжесть Рубежа когда-то слишком сильно коснулась их. Башни устояли, но западная кровь заплатила за них дорогую цену.

— У арон есть решение? — не сказанные еще слова уже казались очевидными. Они отражались в слишком плотно сомкнутых рядах: так, будто между ними никогда не стояло еще четыре линии крови. Но кто рискнет дать плоть тому, что пока лишь отражалось в мыслях?

— Линия Завесы должна быть восстановлена. Нам хватит шестнадцати Источников. И если тихгэар² не может взять их все… — Тихгэар нужно сменить. — остаток фразы не нуждался в словах, он легко читался стеклом и металлом голоса Лиадары Эшсар, звучал горячими скрипучими сочленениями стали, сквозь которую сыпется песком засохшая кровь.

Касание. Едва ощутимое прикосновение призрачных коготков, возникшее в самой глубине разума. Тонкие серебряные нити связей напряглись, слабо вибрируя и напоминая, что любое касание действует в две стороны. Если ему позволить. Раэхнаарр внутренне чуть отстранился, разделяя восприятие и позволяя другому разуму увидеть его глазами весь зал совета. Разделить горячее предвкушение и азарт разыгрываемой партии. Победа или поражение — на эти клетки у его Тени было не меньше прав, чем у него самого. Ощущение чужого присутствия не мешало, лишь дразнило инстинкты, расходилось холодной дрожью настороженности вдоль позвоночника. Они ждали вместе. Сравняв воедино дыхание и стремительный пульс силы.

— Кто смотрит глазами Эшсар?

Сила не дрогнула. Ровное шелестящее море лениво скользило в своих границах, будто мир сейчас не пытался пошатнуться и рухнуть в глубину зыбучих южных песков. Сила выжидала. Кто осмелится сейчас выступить против него? Раэхнаарр не сомневался — их окажется достаточно, особенно сейчас, когда Эшсар посмели показать зубы и остаться безнаказанными. И кто останется достаточно осторожен, чтобы переждать? И достаточно безумен, чтобы остаться на рассыпающихся пылью ступенях?

Застывшее пламя дернулось вверх, раскрываясь раскаленным стеклянным цветком, в который один за одним вливались все новые потоки силы: стелющиеся искры кровавых брызг, раскрывающиеся хищным нутром лепестки теневых мухоловок. Эшсар, Фэльч и Шангард. Раэхнаарр почувствовал, как присутствие их Источников отдаляется — еще не разрыв клятв, но готовность в любой момент оборвать нити. Намерение, подтверждаемое силой.

— Мы ждали достаточно, — неуловимые серо-зеленые ленты мгновений и тягучие хлопья сажи вливаются в поднимающуюся стену. Леконт и Евгэр. А вслед за ними все накрывают холодные тени Трайд. Сложно ждать иного от тех, кого от яда Денхерима отделяет всего пара переходов. Стекло замирало, впитывая в себя все, истончалось в лезвие занесенной косы, в любое мгновение готовой обрушиться вниз. Шесть из тринадцати Источников. Среди арон давно не было такого единства.

— Мы все еще помним о клятвах, — ускользающие тени Вельде, наоборот, расступились, сплетаясь в тонкие копья-слова. От которых стеклянный жар песков словно стал ближе и ощутимее.

— Вечность еще не окончена, — тихо лязгнули кровавые лезвия, вспарывая и размывая серые клочья пепла. Винкорф Коэнт весело улыбался, но Раэхнаарр чувствовал — не своим, но рожденным поверх него ускользающим восприятием — o’эйтеа играли друг с другом, здесь и сейчас — лишь арена для давней непрекращающейся игры.

Шесть против трех, скрывающих внутри себя болезненно рваную червоточину — трещины, разбегающиеся по черным зеркалам Денхерима. И четыре, сохранившие молчание. Раэхнаарр никогда не был настолько близок к той грани, когда корона норовила соскользнуть с его головы. Вырваться из хватки, забрав в качестве платы за хрупкую верность жизнь до самой последней ее капли. Какое бы слово сейчас не было сказано — оно создаст трещину, которой непременно воспользуются. Те, кто сейчас позволял себе упиваться собранной силой, дарил мгновение — невесомый такт перед ударом, возможность склониться перед собранной мощью. Или те, кто выжидал момент, когда два вцепившихся друг в друга хищника достаточно изорвут себя в клочья, чтобы пройти по их головам и поднять из еще горячей крови ледяное сосредоточие власти.

— Время Завесы прошло. Неужели манш’рин не достает решимости шагнуть сквозь неё?

Время ускользало из пальцев. Сыпалось невесомой костяной взвесью. Они могли замкнуть его в петли, заставить остановиться и ускорить, обращая все вокруг пеплом и прахом. Но время шло вперед, и вернуться по его тропам — невозможно. Только проложить новые.

— Ми нор лойр ё тайиа’к тихгэ. — Лиадара улыбалась холодно и торжествующе. Лезвие опускалось уверенно, сплетенное, жесткое, готовое брать и сеять яркие всполохи, взять то, что так долго ускользало.

Сейчас. Последний такт, когда чаши весов еще могут поменяться местами. Виски холодило предчувствием пустоты, собранным в единую точку ощущением решающего хода. Раэхнаарр почти физически чувствовал, как призрачные когти остро и цепко впиваются в плечи, как терпкое пьянящее предвкушение разливается в крови, а восприятие двоится, раскалывается, и сохранять маску спокойствия становится все труднее. Мгновение застыло до сведенных в точку зрачков. Где-то за самым уголком глаза наметилось движение. Лезвие рухнуло в пустоту.

— Не слишком ли рано манш’рин осмелились подсчитывать сердца севера?

Свободного места вокруг стола было все еще слишком много, но инеистые дороги Альяд заняли свое место между тенями Вельде и разноцветными искрами Танцующего Источника. Северная корона была разбита, но пока жива связь с Источником — манш’рин остается манш’рин.

— И каково же слово Альяд? — Эстебель Леконт говорила мягкими мазками сажи по потрескивающему пламенем стеклу, но сквозь пепельную муть слишком явственно пробивались злые колючие искры.

— Империя — превыше всего, — Исилар Альяд не позволил и тени эмоций коснуться голоса, но изменчивый узор окрасился инеем, расплелся колкими искрами провалов, зашелестел неясными голосами и лентами бесконечных дорог. Тяжелый, провисший над пустотой край приподнялся, выровненный слабой, такой отдаленной, но живой пульсацией, распрямился, обретая наконец последнюю выбитую опору.

Я верну тебе север. Слова, сказанные достаточно давно, чтобы оказаться причудливой иллюзией и пустой пылью. Призрачная хватка ослабла, растворяясь и отступая. Я же обещала. Раэхнаарр еще уловил самым краем сознания смутные картины грядущего: множество клеток, которым еще предстояло сменить цвет, тонкие вязи намеченных ходов и еще не сбывшихся планов. «Все еще может рухнуть в один миг», — напомнил он сухим звоном костяной пыли. Ответ лишь мазнул по коже горячим стеклянным пламенем. Отметая любую возможность иных исходов.

— Тихгэ аан³, — Раэхнаарр позволил силе, согнутой до того в тисках воли, скользнуть вперед, распрямиться, примериваясь и собирая новое ее наполнение. Многоликий узор Танцующего Источника восстал, складываясь в тяжелый прямой двуручник, враз отрастивший пару дополнительных лезвий и узкую хищную кромку, с которой кровостоком капал тягучий яд. Он видел в глазах Лиадары узнавание и понимание. Зеркало, отраженное зеркалом. На этот поединок он выйдет в одиночестве, но никто не запрещал готовить арену заранее, раз уж она взялась за подготовку клинков.

* * *

Лиадара выжидала. Наблюдала, как мучительно медленно, один за другим смыкаются зубья расставленной ловушки, впиваясь в плоть и орошая все вокруг свежей кровью. Из нее не выбраться, даже если отгрызть лапу — Кэль медлили слишком долго, позволив ей собрать достаточно сил. А сейчас готовились расплатиться за недостаток решимости. Обруби Раэхнаарр сразу язву Денхерима, надави сильнее — и сейчас у Эшсар не было бы и шанса. Длани должны даровать своему Владыке силу, а не ослаблять его. И если личные привязанности оказались сильнее здравого смысла и обратились слабостью, глупо думать, что не найдется способных воспользоваться ей.

Чужая сила разливалась рекой, сплеталась с ее собственной, ложилась вязью узора по застывшему стеклу. Кто-то более молодой и менее опытный не удержал бы обрушившийся клубок, но Лиадара Эшсар была манш’рин достаточно долго, чтобы быть уверенной в своей способности справиться с чужой мощью. Обратить ее в единое смертоносное лезвие.

Нет лучшего зрелища, чем камни, вылетающие из-под ног врага, стоящего на обрыве. Нетерпение, ожидание мгновения покалывало в кончиках пальцев, и Лиадара едва сдерживала торжествующую улыбку: тогда, много циклов назад, ее заставили склониться. Воспоминание обжигало кожу холодком теневых клинков, но теперь, теперь доска повернулась. А Вельде выбрали верность не тому знамени. Когда все будет кончено — она с величайшим удовольствием вырвет сердце зарвавшейся твари. Ярость растекалась ядом по венам, вспыхивала искрами силы в крови, кипела — дай ей волю, и застывшее стекло разобьется сотнями осколков, вопьется в плоть и не успокоиться, пока не доберется до самой кости.

Сила хлынула вперед, готовая подгрести все под собой, разбить оказавшиеся слишком хрупкими стены древней цитадели. Сила рухнула в пустоту. Ударилась о колкую холодность инистой стали, остановилась в искристом янтаре глаз Исилара Альяд.

Север молчал долго, стелился едва заметной поземкой под ногами. Север заставил забыть о себе, растворился в шепотках и тяжелых складках плащей, утратил облик до жалкого отголоска и призрака. Но сейчас снежинки обретали плотность и остроту отточенной стали, сила лилась вперед, не давила присутствием — просачивалась сквозь щели, сдавливала изнутри, обещая расцвести в крови ледяными осколками цветов.

Но все же Лиадара ждала этой силы. Ждала, готовилась к ней, но не могла и представить, что она сольется с мерцающей вязью Кэль. Не после столетий войны и пальцев, разодравших в клочья свинцовую корону. Но нити всех семнадцати Источников сливались воедино перед глазами, а за ними отчетливо виделась холодная насмешка Тени. Ярость Эшсар никогда не лилась открытым пламенем. Она застывала стеклом в жилах, клокотала вязкой расплавленностью и выжидала, чтобы однажды прорасти шипами сквозь плоть, взорвать и расколоть, не оставляя ничего, что могло стать целым.

— Тихгэ аан, — практически выплюнула Лиадара, а в ушах шелестел безумием смех Ахисара Вельде. Она не склонится. Не после того, как зашла настолько далеко. С севером или без — у Эшсар хватит ярости, чтобы сокрушить любую преграду. За гранью слышимости с резкими щелчками обрывались нити покорившихся Эшсар Источников.

Фаэн уже давно скрылся за горизонтом, но над городом ярко сияло золото Лотеа, оттененное багровым светом Астар. Тени преломлялись в лунном свете, блуждали по серым плитам старой арены: сколько бы крови ни лилось на ней, сколько бы раз клинки ни вонзались в камни — на тех не оставалось ни царапинки. Лишь ощутимей становились тяжелые вибрации, пронзающие столицу насквозь.

Лиадара спустилась вниз первой. Легко соскользнула на серые плиты, а рукоять длинного хлыста привычно легла в ладонь, еще не впиваясь в нее острыми шипами, лишь едва ощутимо скользя и намечая уколы в предвкушении. Они обе ждали достаточно.

Отсюда хорошо была видна галерея — прозрачные стеклянные стены, которые будто разучились преломлять лунный свет, лишь делали четче и ближе каждое движение. Лиадара не увидела, скорее почувствовала, как выскальзывающая из своих пазов корона собрала щедрый урожай крови. Терпкий запах манил к себе, целый такт дразнил обоняние обманчивой доступностью силы, а потом исчез, растворяясь в призрачном шелесте другой силы. Никто в здравом уме не позволит Эшсар коснуться своей крови. Лиадара медленно отвернулась, но за самым уголком глаза все еще стояло отчетливое видение: пальцы, затянутые в черное, бережно собирают рубиновые капли, так, чтобы ни одна не коснулась мраморных плит. Корона будто недовольно вспыхивает и тут же скрывается в призрачных складках плаща. Лиадаре потребуется немало крови, чтобы очистить ее от прикосновения проклятых рук.

Движения она не почувствовала. Лишь мгновенно разлившуюся вокруг силу, ударившую в лицо и заполнившую легкие колкой костяной пылью. Лиадара отшатнулась назад, резко взмахнув хлыстом и покрывая пространство перед собой тонкой кровяной взвесью. За спиной бездной раскрывалась тень — призывала, нашептывала, подсказывала скользнуть в объятия и избежать удара. Чужая сила вяло ворочалась в крови, пробивала себе новые каналы, сливалась и болезненно разрывала в клочья, пытаясь вместиться в новой непривычной оболочке. Лиадара принимала ее, пела голодной пустошью крови Фэльч, способной принять все, растворить и обратить в оружие. Когда мир вокруг на мгновение словно застыл, задержался на вдохе — она ударила, расколола его зеленоватыми иглами Евгэр, враз ускоряя забившееся медленнее сердце. Недостроенная временная петля сыпалась прахом под сапоги.

Шаг. Кровяная взвесь обернулась тонкими лезвиями, ударила, вынуждая уклоняться и защищаться, а следом за ней вперед рванулась сама Лиадара, намечая косой удар коротким клинком, что горячим стеклом соткался в левой руке из ее собственной крови. Стекло столкнулось со сталью, а кровь бесследно растворилась в холодных клочьях теней. Перед ней была лишь пустота. Лиадара позвала кровь, откликающуюся едва слышно, будто из невероятной дали. Позвала ее тягучими теневыми жгутами шангардских мухоловок, взвинтила вверх чередой захлопывающихся пастей, и сама едва успела отпрянуть в сторону, когда пространство раскололось над головой, обрушивая вниз тяжелый черный клинок. По серым плитам побежала стремительно зарастающая трещина.

Темно-серый плащ казался клочьями тени — распоротый ее клинками в нескольких местах, он мерно вился за спиной Раэхнаарра, а из всех сочленений доспехов вверх вилась черная дымка, собирающаяся мельчайшими каплями крови. Медная пыль Коэнт. Лиадара рванулась назад, увеличивая расстояние прежде, чем кровь переплелась с тенью, оскалилась костяными клыками черно-серебристого кэлевского дракона. Назад и вверх, как можно дальше от оборачивающихся пустотой и ловушкой плит.

Пальцы крепче стиснули рукоять хлыста, позволяя клыкам-шипам вонзиться в ладонь, собрать и впитать в себя стылую кровь. Взмах. Воздух кажется насквозь пропитаным пряным ароматом, застывший и неподвижный, так что любое движение в нем тут же отзывается покалыванием в пальцах, лишая возможности подобраться незаметно. Даже сквозь стылые тропы тени. Раэхнаарр Кэль замер, все еще касаясь пальцами серых плит, по которым бежала рябь. Луны медленно танцевали на небосводе, изменяя направление и густоту теней. Сейчас. Лиадара сжала пальцы в кулак, резко стягивая и собирая теневые нити, до прокушенной в кровь губы удерживая зеленоватые песчинки времени, которые вдруг обрели собственную жизнь, пытаясь вырваться из смыкающейся ловушки. Если прольется хотя бы капля крови — победа за ней. Эшсар хватит касания.

Время застыло. Серо-зеленые искры бесполезно осыпались оставленной позади, как ненужный груз, шелухой. Пространство ломалось, рвалось и трескалось под напором вытянувшейся в стрелу воли. Клинок был им и он сам стал клинком, разрывая казавшиеся нерушимыми оковы, выкладываясь в единый порыв и удар. Лиадара никогда не видела, чтобы кто-то строил тропы Альяд настолько прямо и грубо. Щеки коснулся обжигающий холод стали. Она лишь чуть дернула головой, отклоняясь, а стекло кинжала без труда нашло дорожку в сочленении чужих доспехов. Каблук четко упирался в густую тень, и с ней была вся тянущая сила Трайд.

Раэхнаарр Кэль улыбнулся, и вместо желанной силы в ее жилы хлынула вся хмарь Денхерима. Затопила гнилостной мертвой кровью, отозвалась шепотками безумия и искрами черных зеркал. Тень перед ней распадалась клочьями и инистой поземкой призрачных лун Рагальд. Лиадара рванулась в сторону, выпутываясь из смыкающейся ловушки, почти вслепую рассыпая вокруг себя стеклянные осколки, распарывая ставшие чужими теневые жгуты. Хлыст удлинился, рассыпаясь десятком змеиных голов, безошибочно нацеленных на живое и теплое, атакующих и защищающих, дарящих такое необходимое мгновение, прежде чем выхваченный из ножен второй короткий клинок поймал в перекрестье тяжелую сталь.

По вычерненной кромке бежали ленивые серебристые искры. Кровь тягуче стучала в висках, срывалась каплями с губ при каждом слишком глубоком вдохе. Лиадара слепо смотрела перед собой, вся целиком сосредоточенная на тихом скрипе стекла и шорохе распадающегося песка. Кровь в венах — тяжелая и медленная — собиралась с каждым тактом, концентрировалась и поднималась, готовая обрушиться ленивой застывшей волной, обратить все в свое подобие. Время. Ей нужна еще пара тактов. А черный клинок давил, пригибал к земле воронеными тисками воли. Будто не оплетала его намертво антрацитовая вязь искаженной проклятой силы. Она должна была стать слабостью, прорехой, в которую так легко вогнать жаждущей крови клинок. Но зеркальная гладь оставалась нерушима, лишь затягивала в себя тех, кто осмелился подобраться слишком близко. Тягучие капли крови замерли в воздухе, сверкнули в белом свете заходящего Фира, ударили, заставляя разорвать дистанцию.

Ненадолго. Черный клинок вновь оказался рядом, разрубая чернильно-фиолетовые тяжи теней, вынуждая сближаться, ускоряться и сходиться практически вплотную — стремительный танец стали, не оставляющий и такта на то, чтобы воспользоваться текущей в венах силой. Танец, в котором она заведомо проиграет. Потягаться на поле клинков с Раэхнаарром Кэль удавалось разве что Исилару Альяд. Широкое лезвие вражеского меча не давало приблизиться, поднырнуть, пробиться сквозь защиту короткими зазубренными клинками, что всегда оставляли рваные кровящие раны, но оно же жалило, нападало, не давая отойти достаточно далеко, перегруппироваться и нанести новый удар.

Лиадара не собиралась сражаться по чужим правилам. Она медленно отступала, ускользала к отвесным стенам, окружавшим арену, к густоте багровых теней Астар, тянула и поднимала холодные стены бастионов Трайд, оплетала их тонкими жгутами Шангард, готовясь в любой момент обрушить собранную мощь. Ту, что до поры скрывала в своем сердце застывшее кровью стекло Эшсар. Клинки все еще держали удар, защита прогибалась, трескалась, осыпалась песком и пылью, но все еще стояла, выигрывая для нее такие необходимые такты. Лиадара сжалась пружиной, бросаясь вниз, пригибаясь к самым плитам, отталкиваясь от них и взмывая вверх уже внутри круга, очерченного слишком длинным и тяжелым клинком. Теперь обманок не будет. Касание всегда работает в две стороны.

Мигнуло. Черно-белая мозаика рассыпалась перед глазами, все инстинкты разом вгрызлись в позвоночник, бросая ее вперед и вниз, под скользнувший над самой макушкой клинок. Лиадара кувыркнулась вперед, неудачно поджимая под себя один из клинков, и соскользнула в гостеприимную тень.

Холод голодными клыками впился в плоть, затягивая в себя, погребая и дезориентируя. Чернильную темноту расчертили призрачные зеленоватые искры клинков, ударили, не оставляя и шанса на спасение. Лиадара ответила шипящей дорожкой крови. Кровь — сила, кровь — жизнь и самый верный проводник. Реальность навалилась на плечи обжигающим жаром. Она едва успела подставить клинок, отбивая прямой рубящий удар. Чужая сила ноющей вибрацией отозвалась в запястье, раскалывая ставшее вдруг невероятно хрупким стекло, беспрепятственно проходя сквозь плавящуюся от насыщенности потоков медь, добираясь до плоти. Из открывшейся раны хлынула кровь — много больше, чем должно, поднялась вверх, застывая раскаленным стеклом и сталью, до краев наполненная стылым дыханием эсшарских проклятий. Неправда, что ярость Эшсар — неукротимое пламя, она как стекло, застывший в венах кусок стекла, который требовал выхода и грозился в ином случае уничтожить породившего его. Такая же, как их Застывший Источник. Кровь окропила чужой клинок, рванулась вперед по лезвию к рукояти, впилась в черноту перчаток, поднялась вверх, оплетая и опутывая, стремясь прорваться вглубь и достать до самого сердца. Уничтожить, обратив в свое подобие.

Нет ничего опаснее раненой змеи. Но когда ты уже схватил ее за глотку, а клыки по самое основание впились в ладонь — есть только два выхода: отбросить в сторону, надеясь выжить и спастись от разливающегося в венах яда, или сдавить сильнее, отобрать чужую жизнь, поставив на кон свою. Черный клинок не замедлил движения. Крутанулся, разворачиваясь боковыми лезвиями, вонзился вновь, рассекая плоть и довершая удар, круша и ломая, смешивая сталь, кровь и кость, пока неукротимая ярость не обернулась лишь пылью и кровяной взвесью.

С вороненого доспеха песком осыпалось застывшее стекло. Прочно скованное серо-зелеными искрами, оно лишь мазнуло по коже, оставляя глубокие рваные борозды, опасные не более, чем укусы ужей.

Меч вернулся в крепления. Гравировка — черненое серебро — замерла оплетающим сталь драконом. Раэхнаарр Кэль шагнул вперед, а за его спиной серые плиты медленно заращивали трещины и впитывали щедро оросившую их сегодня кровь. За самой гранью слышимости ему чудилось хищное удовлетворенное урчание. Манш’рин склонялись. Один за другим, спокойно и плавно, без той неуверенной осторожности, что сопровождала его, когда Раэхнаарр уходил с этой арены в первый раз, до крови сжимая в пальцах остов изувеченной короны. Ми энисг поо’ц юргэг⁽²⁾. Слова древней присяги вновь раздавались за спиной, облекали тягучей вязью обязательств и силы. Сейчас корона ждала впереди. Раэхнаарр забрал ее из тонких пальцев своей Тени, затянутых в тонкий бархат перчаток, привыкших больше к теплой кости фигурок ло’дас, чем к стылой оружейной стали. Но от этого не становящихся менее смертоносными. Достаточно ли этого, чтобы ярость в твоей крови больше не застывала стеклом и пеплом?

— Ми энисг поо’ц юргэг, — никто другой не произносил этих слов, глядя прямо в глаза и опуская корону на его голову.

Примечания:

[1] О’эйтеа — уважительное обращение, применяемое к старейшим представителям кланов, «перешагнувшим последний рубеж перед вечностью». Считается, что эйтеа уже никогда не умрут.

[2] Тихгэар — титул, которым дейм именуют главу своего государства. Примерный перевод с фаэквен — «знамя, вознесенное над солнцем». Люди используют вместо него слово «император».

[3] Тихгэ аан — «знамя — единственному» — вторая часть формулы недоверия, означающее, что Император принимает вызов и складывает полномочия. Вернется корона к нему или достанется преемнику — решит поединок.

[4] Ми энисг поо’ц юргэг — «я живу, чтобы следовать» — формула присяги Императору.

1) уважительное обращение, применяемое к старейшим представителям кланов, «перешагнувшим последний рубеж перед вечностью». Считается, что эйтеа уже никогда не умрут

Вернуться к тексту

2) «я живу, чтобы следовать» — формула присяги Императору

Вернуться к тексту