Я тебя вижу (джен)

В первый раз все вышло случайно. Гарри сидел за огромным мусорным баком на заднем дворе, от всей души надеясь, что сегодня обойдется. Но стоило ему окончательно расслабиться, как послышался топот: сюда несся Дадли собственной персоной. И, как обычно, не один.

Гарри с сожалением убрал в сумку утащенного у Дадли робота (а нечего было задаваться!) и сжался, готовясь вскочить в любой момент.

— Папа сказал, — послышался громкий голос двоюродного братца, — что если этот придурок еще раз возьмет мои вещи, то он его ремнем отлупит.

Гарри беззвучно хмыкнул — дядя больше грозился, чем исполнял угрозы.

— А если даже и нет, то я и сам смогу его отдубасить, — словно подслушал его мысли Дадли. — Потому что достал!

— А ты точно этого робота не потерял? — спросил, кажется, Майкл.

— Точно, — отрезал Дадли. — Проверь вон за тем ящиком, вдруг он там сидит.

Гарри пробил холодный пот: похоже, будут бить. Или, как в прошлый раз, окунут головой в унитаз. Как же надоело — сейчас опять, как уже много-много раз, придется отбиваться, лягаться, унизительно хвататься за сумку, прикрывать руками голову, выслушивать привычные насмешки. На спасение надеяться не приходилось: учителя захаживали сюда крайне редко. Если бы он только мог стать невидимым...

Гарри, широко распахнув глаза и сжав кулаки, напряженно вслушивался в нарастающий звук шагов. Бежать было некуда. В голову билась глупая мысль: «Хоть бы он меня не увидел, хоть бы он меня не увидел...»

Шаги приблизились и остановились. Гарри смотрел на длинные ноги в желтых кроссовках (все-таки не Майкл, а Пит). Тело словно заледенело, Гарри не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. «Хоть бы, хоть бы...»

Пит мазнул по нему пустым взглядом и развернулся.

— Нет тут его!

Дадли что-то недовольно буркнул, но Гарри его уже не расслышал: его переполняли радость и недоумение. Ведь это был не Джим, не Майкл, не Саймон, а Пит, который обожал колотить его не меньше Дадли. Он бы не стал... Все это не имело никакого смысла.

Гарри потянулся вытереть пот со лба и... чуть не заорал.

Ладоней не было.

Не было пальцев, не было ладоней, не было вообще рук. Гарри опустил взгляд: живот, ноги, одежда — все пропало. И одновременно... ныла болячка на коленке. Гарри ошеломленно почесал локоть.

Все было, и в то же время не было ничего.

Он просто... просто стал невидимым.

Гарри толком не успел ни обрадоваться, ни ужаснуться, потому что все неожиданно вернулось на место; все, вплоть до шнурков на кедах.

Раздался звонок. Гарри подхватил сумку с уже неинтересным роботом и побежал. Ему, как никогда, не терпелось остаться одному в чулане.

Дома Гарри даже специально опрокинул тарелку с супом на скатерть — отчасти для того, чтобы побыстрее избавиться от тетки с дядей, и отчасти потому, что терпеть не мог суп-пюре из брокколи. В чулане Гарри плюхнулся поудобнее на раскладушку и принялся исчезать.

Получалось пока не очень. Точнее, совсем не получалось. В школе Гарри успел все осмыслить и решил, что это совсем не ужас, а подарок с небес, главное, чтобы об этом никто не узнал. С ним и раньше случались подобные странности, но радости от них было мало. Стоило только вспомнить, как отчего-то случайно покрылось инеем зеркало в ванной, пока он помогал убираться тете.... Брр. Сейчас же у Гарри был настоящий шанс стать не хуже супергероев из книжки. Но сколько бы он ни хмурил брови, ни твердил про себя на все лады «хочу стать невидимым», ничего не выходило.

Впрочем, сдаваться Гарри не собирался. Даже совсем поздно, после того, как дядя проверил, спит ли он, Гарри лежал на полу, поднеся пальцы к свету, проникавшему в чулан из щели под дверью, и мысленно твердил: «Невидимым, невидимым, невидимым». Думать о том, что Пит его просто не заметил, не хотелось. Заснул Гарри расстроенным, но не обезнадеженным: завтра он попытается снова. А потом еще и еще раз. Иначе слишком грустно будет расстаться с мечтой о жизни, в которой в любой момент можно исчезнуть.

Ночью Гарри приснилось, как он больно надавал Питу по шее.

Шли дни. Дни складывались в недели, недели в месяцы, и к концу ноября Гарри выяснил, как работает «чудо»: нужно либо очень сильно испугаться, либо долго настраивать себя на нужный лад. Гарри так увлекся исследованием своей новой прекрасной способности, что у него появилась привычка уже на автомате, почти неосознанно мысленно повторять: «Хочу исчезнуть, хочу исчезнуть, хочу исчезнуть». Гарри твердил эту мантру на уроках, помогая по хозяйству тете и сидя по вечерам в чулане.

Постепенно упорная работа дала результаты, хотя не обошлось без неприятных казусов (например, Гарри тренировался у большой клумбы за домом, и дядя наткнулся на него как раз в тот момент, когда ему удалось сделать полупрозрачными ноги). Тем не менее, к концу ноября Гарри научился по желанию делать невидимыми кончики пальцев, а к середине декабря и вовсе смог исчезать целиком.

Вообще, эта осень оказалась одной из самых приятных в его долгой семилетней жизни. Учительница радовалась, что он стал меньше драться с Дадли, тетя пару раз скупо его похвалила (он старался как можно быстрее выполнять свои обязанности), а сам Гарри наконец нашел стоящую цель, и на обиды просто не оставалось времени.

Гарри не сомневался, что дальше будет только лучше.

Но, как водилось, он ошибался.

Сложно сказать, с чего все началось. Может, виноват был Гарри, который к январю так увлекся своими суперспособностями, что становился невидимым при любом случае и совершенно потерял чувство меры. То ли тетино терпение действительно исчерпалось. Либо дяде не помешало бы уже научиться сдерживать, как пристало англичанину, свои чувства. Или Дадли особенно обидно дразнился из-за рождественских подарков… Кто знает.

Но одним совсем не по-январски теплым вечером в доме Дурслей разразился скандал. В тот день Гарри ухитрился незаметно исчезнуть прямо под носом у тети, которая пришла забрать их с Дадли. Стояла сильная оттепель, и Гарри отправился к большому ручью недалеко от школы, чтобы в тишине и одиночестве попускать кораблики. Дорогу домой он знал, да и идти было недалеко, а гнева тетки он не боялся. Подумаешь, сядет он в чулан на полчаса позже... Тетка нередко и вовсе не обращала внимания, плетется он за ней и Дадли, или нет...

У ручья Гарри увлекся. Ему было хорошо и спокойно, к тому же показалось солнце, пусть и ненадолго. Потом к ручью подошла какая-то девочка, и Гарри долго развлекался, незаметно пуская на ее глазах вполне зримые кораблики из листиков и палочек. Девочка то пугалась, то веселилась, то пыталась отыскать спрятавшегося шутника, и Гарри не заметил, как начали спускаться сумерки. Было страшно даже представить, как злится тетка.

Но все его опасения и ожидания совершенно не оправдались. Все вышло гораздо, гораздо хуже.

Во-первых, тетка, как выяснилось, все-таки заметила его отсутствие по дороге из школы. Отвесив Гарри пару крепких подзатыльников, она так громко принялась его бранить, что у того чуть не заложило уши. Во-вторых, тут, как назло, вернулся дядя, и в преотвратительнейшем настроении. Он уже с порога принялся ругать безответственного поставщика, но сообразив, что раздражение можно излить более действенным путем, быстро переключился на Гарри. Таким образом, Гарри заработал еще пару затрещин и обещание быть выпоротым без какой бы то ни было жалости.

Гарри понимал, что виноват, но понимал, скорее, умом. В душе неотвратимо крепчала обида: выслушивать в тысячный раз, какое он безмозглое бремя на их многострадальных шеях, становилось почти невыносимо. Он изо всех сил сжимал кулаки, чтобы сдержать непрошеные слезы, — все-таки он с утра ничего не ел, устал и все никак не мог отогреться... Насмешка шедшего на кухню за чипсами Дадли стала последней каплей:

— Да ты еще расплачься. Может, мама с папой тебя пожалеют. Или дай-ка подумать... Нет, не пожалеют, потому что такие нытики никому не нужны!

— Дадлик! — мягко упрекнула его тетя и тут же добавила: — А ты, мальчик, отправляйся к себе, чтоб глаза мои тебя не видели.

Гарри почти не слышал напутствия дяди: глаза горели, горло сжималось, в груди было тесно-тесно. В чулане он лег ничком на родную раскладушку и глубоко задышал, стараясь успокоиться. Он бы не вынес унижения, если бы кто-нибудь услышал его всхлипы.

Постепенно на смену жалящей тоске пришло благословенное равнодушие. Из головы испарились все мысли. Гарри безучастно вслушивался, как слабо звенят на кухне вилки, рассеянно заставляя правую руку то исчезнуть, то снова появиться.

Рука, как обычно, становилась невидимой плавно: сначала бледнели и исчезали короткие ногти, потом кисть, потом предплечье, словно Гарри натягивал волшебные перчатки.

Вдруг подумалось: какой бы стала жизнь, если... не ходить в школу, не бегать от Дадли, не копаться в мерзлой садовой земле. Не слушать упреки тети, не получать подзатыльники от дяди, не сидеть голодным в темноте. Делать, что хочется, где и когда хочется. Быть как кот из сказки в библиотечной книжке — ходить самому по себе.

Гарри вздохнул, потянулся. Его пронзила мелкая дрожь возбуждения.

Решено. Он станет невидимым. Насовсем.

Новую жизнь Гарри начал со школы. Стоило тете завести их с Дадли на школьный двор, как он улучил момент и незаметно свернул не в тот коридор. Этот коридор вел в еще закрытую столовую, но Гарри туда и не собирался. Притаившись под небольшой лесенкой, Гарри привычно напрягся и начал представлять, как исчезает, испаряется — полностью, до последнего волоска. Он сидел на корточках с закрытыми глазами и почему-то не решался проверить, получилось ли, хотя в последнее время всегда все удавалось. Слишком важным был момент, слишком многое стояло на кону.

Потом Гарри осторожно посмотрел на пальцы сквозь ресницы.

Дело сделано.

На уроки Гарри не пошел. Все равно ничего занятного там не было, одна ерунда. Гораздо интереснее была школьная площадка: Гарри редко туда ходил, потому что там любил ошиваться Дадли с компанией. Зато сейчас и качели, и турник, и горка были свободны. Гарри опробовал все, что до сих пор не успел, и к звонку ноги побаливали, руки заледенели, а после «солнышка» даже немного пошатывало. Гарри не волновало, как выглядят со стороны бешено раскачивающиеся сами по себе качели: по опыту он знал, что взрослые всегда придумают какое-нибудь объяснение. Но когда из школы стали выходить первые ученики, ему пришлось спешно ретироваться — не хватало только, чтобы на него кто-нибудь наткнулся. И он побежал, и на душе у него было так радостно, словно ему вдруг приделали большие, мощные, волшебные крылья.

К вечеру Гарри был страшно доволен собой. Ему удалось: безнаказанно закидать Дадли липкой грязью и стащить у него из-под носа пирожок с мясом; вдоволь накататься аж на трех автобусах и очень удачно забрести в кинотеатр. Правда, там показывали какую-то нудятину, но Гарри все равно никогда не приходилось смотреть фильмы на таком большом экране. Дадли в кино водили, а его... Но теперь он был сам себе хозяин и мог делать все, что вздумается.

До дома Гарри добрался уже изрядно уставший. На нем уже давно сказывались треволнения дня, и нужный автобус он нашел далеко не сразу. Хорошо, что он неплохо умел ориентироваться, — хоть какая-то польза от вечных поручений. Хотелось есть, но еще больше — спать. Только для начала нужно было разведать обстановку.

Гарри хорошо понимал, что не стоит сразу ломиться через дверь. Он подошел к окну гостиной и, привстав на цыпочки, заглянул в комнату. К его удивлению, там никого не обнаружилось, хотя свет горел. Обычно в это время вся семья сидела перед телевизором, но сейчас он даже не работал. Гарри заглянул в окна кухни — тоже никого. Решив не тратить время на раздумья (от холода не попадал зуб на зуб), Гарри тихо-тихо открыл, к счастью, не запертую дверь, почти бесшумно прошмыгнул в дом и прислушался. Но тети и дяди, судя по всему, не было и на втором этаже, лишь из комнаты Дадли доносились звуки компьютерной стрелялки. Что ж, тем лучше. Можно было спокойно перекусить.

Гарри как раз доедал чуть подгнившее с одного бочка яблоко — на пропажу такого не стали бы обращать внимания, — когда из-за входной двери послышались до боли знакомые голоса. Гарри едва успел свернуться в клубочек в углу под большим торшером, как на кухню вошли тетя и дядя. Тетя так плотно сжимала губы, что их почти не было видно, дядя тоже был явно не в духе. Гарри старался не дышать.

— Мальчик! Гарри! — вдруг позвала его тетя, и у Гарри чуть не остановилось сердце. Неужели она его видит? Вот ему сейчас будет трепка... И в руках огрызок. Гарри быстро бросил взгляд вниз, на ноги. Но нет, вроде все нормально, так почему?.. Или она?..

Не дождавшись ответа, тетя вся словно скукожилась. Дядя положил ей руку на плечо.

— Если хочешь, я позвоню в полицию. Они его быстро найдут.

В полицию Гарри не хотел. Что-то, а Гарри точно знал, что от полицейских ничего хорошего не жди.

— Что скажут люди, — будто не слыша пробормотала тетя. — Такой позор. Звони.

Но дядя не спешил к телефону.

— Туни, может, подождем до завтра? Прогулял уроки, поди, и боится возвращаться. Но я уверен, придет, как миленький. И я ему уши-то надеру!

Тетя устало опустилась на стул.

— А если не вернется? Что тогда?..

— Ты когда-нибудь слышала, чтоб в Литтл-Уингинге пропадали дети? У нас крайне респектабельный город, ты же знаешь. К тому же, если вызвать сейчас, то полиция непременно поднимет шум, мы ляжем поздно, а то и вовсе не ляжем, а Дадли завтра рано вставать.

Имя Дадли, кажется, все решило. Гарри не удивился, но дяде был благодарен.

— Ты прав. Оставлю дверь на ночь открытой. Все равно воров в городе отродясь не водилось.

Дядя обнял тетю за плечи. Гарри впервые видел их так... вместе. На гостиную опустилось продолжительное молчание, затем тетя поднялась, и они так же молча пошли к лестнице. Гарри подождал еще полчаса и как можно тише воспользовался туалетом.

Спал он на диване, чтобы вовремя вскочить.

На следующий день Гарри встал пораньше, аккуратно срезал с большого куска ветчины в холодильнике пару ломтиков и попил воды. Нужно было решить, куда податься: в доме, если все-таки вызовут полицию, оставаться было определенно нельзя. Гарри слышал, что у полицейских есть специальные собаки, которые наверняка его учуют и... Гарри представил Злыдня в фуражке и поежился. Нет, надо было делать ноги, пока тетя с дядей не проснулись.

Гарри сделал еще один сэндвич про запас и ушел гулять.

К вечеру он был в кои-то веки рад возвращению домой. Новизна постоянной невидимости почти сошла на нет, и ему просто-напросто становилось скучно. Вот если бы в Литтл-Уингинге был хотя бы парк аттракционов или зоопарк... Можно, конечно, было укатить в Лондон, но пока было страшновато. В окно гостиной дома номер четыре на Тисовой улице Гарри заглянул, когда на небе уже вовсю светила луна.

Тетя и дядя сидели на диване к нему спиной, а вот в кресле прямо напротив окна устроился категорически непривычный не только для их гостиной, но и города в целом, гость. Это был старик с длинным горбатым носом, смешной остроконечной шапкой, одетый в странный халат, вышитый какими-то значками. Гарри разглядывал незнакомца во все глаза — не каждый день увидишь такую диковинку. Плюнув на осторожность, он неслышно прошмыгнул в дом и прислушался. Не верилось, что чудной старик зашел просто так.

— …сделали все, все, что только можно. Подключили полицию, дали знать в школе, теперь мы умываем руки! — зло выговаривал старику дядя Вернон. — А когда паршивец вернется, не сомневайтесь, что эту порку он запомнит надолго!

Гарри машинально потер заднее место. Он не сомневался, что, попавшись дяде на глаза, знатно получит на орехи.

Тетя издала какой-то звук, который у любого другого человека можно было бы назвать «всхлипом». Но Гарри твердо знал, что скорее собаки тети Мардж подобреют, чем тетя Петунья начнет проливать слезы.

— Мы сделали для него все, хотя и не были обязаны! И вы должны быть нам благодарны, а не предъявлять нелепые претензии, — тем временем все больше распалялся дядя. — Скажите спасибо, что мы не требуем возмещения всех затрат!

— Что вы, — вдруг прервал его старик. — Я и не думал ни в чем вас обвинять. И, полагаю, вы будете рады узнать, что ваш племянник сидит под вешалкой в коридоре и внимает нам прямо сейчас.

Гарри резко вдохнул, тетя подскочила и бросилась прямо к нему. Лицо у нее было поистине ужасающим: сжатые в нитку губы, глубокие, как канавки, морщины на лбу и какой-то заострившийся нос.

Гарри в панике бросился к двери, но, как ни дергал, открыть ее не смог. Приготовившись к неминуемой расправе, он втянул голову в плечи, и только тут понял, что по-прежнему невидим. Тогда откуда?..

Этим вопросом, видимо, задалась и тетя. Она в замешательстве переводила взгляд с вешалки на дверь и обратно, явно никого не видя.

В коридор вышел мерзкий — Гарри решил, что незнакомец ему совсем не нравится — старикашка. По пятам за ним следовал дядя Вернон, как никогда похожий на разъяренного моржа.

— Ах вот оно что... — пробормотал старик, глядя прямо на Гарри. — Очень интересно, очень...

— Прекратите! — вдруг завопила тетя. — Если вы над нами издеваетесь, я...

Старик поднял ладонь, и тетя, как по волшебству, замолчала.

— Я не солгал, — мягко проговорил он. — Ваш племянник действительно здесь, стоит прямо перед нами. Но, к сожалению, мы не можем его увидеть.

— Что-о-о? — как-то по-деревенски протянул дядя. — Что вы несете? Петунья, я вызываю врача!

— Подожди, — неожиданно махнула на него рукой тетя и сухо спросила: — Что значит «невидимый»? Объяснитесь.

— Ваш племянник, как вы, думаю, уже знаете, является магом. В детстве юным волшебникам свойственны магические всплески...

— Меня это не интересует, — сухо оборвала старика тетя. — Говорите по существу.

— А по существу, — старик подчеркнуто любезно улыбнулся, — Гарри решил стать невидимым. И исчез.

Лицо тети исказила мука, дядя громко выругался, старик продолжал улыбаться, а Гарри без сил опустился на пол, прислонившись спиной к двери. Намечался бедлам.

Вот уже полчаса Минерва МакГонагалл мерила уверенными шагами свою комнату (дверь слева от кабинета трансфигурации, если идти в западное крыло). Профессор чуть заметно поджимала губы. Нет, она совсем не переживала. Не переживала, не нервничала и даже почти не теребила острым ноготком подушечку большого пальца правой руки. Директор и раньше, бывало, срывался с места в самом разгаре их ежевечернего шахматного поединка, но в этот раз явно что-то было по-другому.

— Съел слона и трансгрессировал, — бормотала профессор себе под нос, — даже не заметил, что следующим ходом я объявлю ему гардэ... Или заметил?..

Профессор резко остановилась и бросила взгляд на шахматную доску. Партия только началась, почти все фигуры стояли на своих клетках, растерянно переминаясь с ноги на ногу и недоуменно озираясь.

— Нет, наверное, сегодня мы продолжать не будем, — сказала МакГонагалл достаточно громко, чтобы костяные человечки сложили мечи и угрюмо поволокли их за собой в большую бордовую шкатулку — подарок директора на прошлое Рождество.

Профессор сделала еще один круг по своим апартаментам, дернула плечом, недовольно фыркнула и вышла в коридор.

Ночь была светлая; отвратительно-белый диск луны, казалось, пытался заглянуть даже в щели, перебудив всех хогвартских мышек. Мышек... Профессор МакГонагалл на мгновение задумалась, но решила не отвлекаться и продолжила свой путь. Уже на подходе к директорской горгулье она еще раз остановилась: все-таки, четких распоряжений на время своего отсутствия Альбус не давал. Вообще никаких распоряжений не давал.

— Съел слона и трансгрессировал, — еле слышно повторила она и привычным жестом привела в движение каменную лестницу в директорский кабинет.

Ждать Альбуса Дамблдора, директора школы чародейства и волшебства Хогвартс, пришлось не долго. Профессор МакГонагалл как раз боролась со второй зубастой лакричной раковинкой, когда мирно спящий феникс вдруг встрепенулся на своем насесте и довольно закудахтал. Тут же послышались приглушенные голоса: директора и... Минерва нахмурилась, потому что на секунду ей показалось, что второй голос был детским. Она осторожно выглянула из своего укрытия за книжным стеллажом и с удивлением обнаружила, что кроме директора никого больше нет.

— Альбус! Позволь спросить, что же тебя так...

— Профессор МакГонагалл! — поспешно перебил ее директор. Это было настолько неожиданно, что она замерла и выразительно посмотрела на Дамблдора. — Профессор МакГонагалл, — повторил он спокойнее, — мне пришлось срочно разбираться с одним крайне нетипичным всплеском магической активности, — он немного замялся и скосил глаза в сторону. За столько лет совместной работы Минерва научилась распознавать взгляды директора, и сейчас по ее напряженно выпрямленной спине пробежал холодок. В кабинете они были не одни.

— Альбус, кто здесь? — хриплым шепотом спросила она, и на всякий случай оперлась тонкими пальцами о стенку книжного шкафа.

— Гарри Поттер.

Ей показалось, что кто-то резко задул все свечи, потому что перед глазами потемнело, а дышать стало трудно, как если бы все помещение заволокло едким дымом. МакГонагалл поднесла руку ко лбу и взяла в диалоге с директором минутную паузу.

— Как ты... кхм... Как вы уже успели заметить, профессор МакГонагалл, — почти невозмутимо продолжил Дамблдор, — Гарри стал невидимым. За один вечер такие задачки не решаются, поэтому я посчитал правильным, чтобы юный мистер Поттер пожил пока в замке.

Можно было испытывать целую гамму чувств, но Минерва испытывала такой ненавистный ей страх. Тело бросило в жар до самой макушки. Она сделала глубокий вдох.

— Профессор Дамблдор, вы уверены, что это... — «Что это… что? Безопасно? Никому не навредит? Что мы, в свою очередь, тоже не навредим малышу?» — Что именно ее страшило, Минерва определить не могла. Конечно, все сразу. Тем более, что... — Где же мы его разместим? — она почти вплотную подошла к директору и его спутнику.

Минутное смятение сменилось боевой решимостью и готовностью справиться с любой проблемой, даже маленькой и невидимой. Дамблдор самодовольно улыбнулся и одобрительно блеснул золотой оправой очков-половинок.

— Я подумывал о больничном крыле, но у вас ведь две комнаты, профессор, может быть Гарри было бы уютнее у...

— Значит, больничное крыло, — настала очередь МакГонагалл нарушать субординацию и перебивать, — мистер Поттер, мне придется взять вас за шиворот, чтобы вы не потерялись, — и она, не дожидаясь ответа, нащупала в пространстве мягкий фланелевый ворот.

Из-за большой разницы в росте Минерве приходилось немного наклоняться вправо, идти становилось все неудобнее, тем более еще и потому, что маленькие ножки семенили рядом совершенно неслышно, и было абсолютно невозможно угадать, в каком темпе они это делают и достаточно ли комфортно их обладателю. Профессор то и дело поджимала губы, не решаясь начать разговор. Конечно, поговорить с ребенком было необходимо. Это незнакомое и нетипичное для выросшего в маггловском квартале Поттера место могло его испугать. А испуганные дети хуже пьяных троллей, уж это профессор знала наверняка.

Когда молчаливая процессия кое-как приблизилась к высоким дверям в больничное крыло, фланелевая рубашечка легко выскользнула из некрепко сжимавших ее пальцев.

— Мистер Поттер, — профессор МакГонагалл оглянулась больше по инерции, зная, что все равно ничего не увидит. Сердце снова пропустило удар. Отыскать невидимого семилетнего ребенка в чужом ему огромном замке будет не под силу даже Дамблдору.

— Я... Извините, мэм, — раздался неуверенный голосок, — но я ведь… не болен?

Профессор чуть прикрыла глаза, пытаясь сделать выдох облегчения как можно менее заметным. Значит, мальчишка пока не собирается убегать.

— Ты можешь называть меня... — она на секунду задумалась, но тут же чуть махнула головой, отгоняя так и не оформившуюся идею, — профессор МакГонагалл. Я декан одного из факультетов этой школы.

— Факультетов, мэм?..

— Мы поговорим об этом завтра, мистер Поттер, ночью вы все равно вряд ли что-то усвоите, — она осеклась. Слова вылетали будто сами собой, по накатанной за бессчетное количество лет горке, но в первый раз они казались неуместными... А если совсем честно, холодными и слишком резкими для такой мягкой рубашечки.

Минерва нахмурилась и шумно выдохнула. Она обязательно сформирует грамотную линию поведения с маленьким Поттером, но сейчас им обоим просто необходим отдых.

— Прошу вас, мистер Поттер, — она нетерпеливо указала рукой на двери, — это больничное крыло замка Хогвартс. Там за вами присмотрит мадам Помфри, наш колдомедик.

— Кто? — участившееся дыхание Гарри было слышно на расстоянии, и Минерве ничего не оставалось, как привычно закатить глаза от нерасторопности младшего поколения, нащупать худенькое плечико и подтолкнуть мальчика к двери.

Луна освещала больничное крыло, отражаясь от коек, тумбочек и ширм. Плечико под цепкими пальцами напряглось и попыталось съежиться.

— Не волнуйтесь, мистер Поттер. Здесь никто не причинит вам вреда. Школа чародейства и волшебства Хогвартс — самое безопасное место на земле, — Минерва начала морщиться еще до того, как завершила фразу. Слова, неизменно воодушевлявшие первокурсников десятков поколений, сейчас казались какими-то жуткими и бездушными.— Поппи! Как раз вовремя! Альбус предупредил тебя о нашем госте?

Мадам Помфри обладала удивительной способностью никогда не выглядеть сонной или недавно проснувшейся. Минерва каждый раз поражалась и по-женски завидовала этой магии, пыталась выведать секрет, но, в итоге, с присущей гриффиндорцам гордостью окрестила это «слизеринскими штучками» после того, как в один из ночных рейдов едва поднятый с постели профессор Снейп выглядел одевшимся на парад.

— Разместите мистера Поттера, мадам Помфри, — Минерва приосанилась, — завтра утром мы с профессором Дамблдором придем его навестить и займемся разрешением… этой проблемы, — она неопределенно взмахнула рукой и направилась поскорее вон из больничного крыла, пока что-нибудь не заставило ее передумать.

Заснуть Минерве не удалось. Она, скорее для порядка, поперебирала скляночки с лекарственными зельями в верхнем ящике своей тумбочки, хотя прекрасно помнила, что необходимое снотворное закончилось еще на прошлой неделе. Единственно логичным решением было обернуться кошкой. Ну а в том, что мягкие лапки принесли ее именно в больничное крыло и усадили на кровать Гарри, никакой логики не было.

* * *

— Плохо спали сегодня?

— Не уходите от темы, — профессор МакГонагалл недовольно поджала губы и перестала монотонно водить кончиком пальца по краю директорского стола, — я наблюдала за Поттером. И не надо так довольно улыбаться, Альбус, — внутри все кипело, — это слишком... Ответственно. У меня просто нет на это ни моральных, ни физических сил. Да и времени, признаться, тоже нет.

— Минерва, — Дамблдор медлил, подбирая слова, — никому кроме вас я не мог бы это поручить.

МакГонагалл нахмурилась. Это был слишком очевидный прием давления, и так легко сдаваться она не собиралась.

— Альбус, я никогда не поверю, что вы не можете сделать его видимым.

— Могу.

— Так сделайте!

— Я не уверен, что это ему не навредит, — директор поднялся из своего кресла и мечтательно посмотрел в потолок, под которым были подвешены тысячи странных серебряных и стеклянных приборов разных форм и совершенно непонятного назначения. — Понимаете ли, коллега, детская магия... — он вышел из-за стола и направился к шкафу с чайными принадлежностями. Минерва представила традиционную директорскую пиалу со сладостями, и к горлу подкатила тошнота.

«Надо спросить у Северуса, не заставляет ли его директор готовить зелья для начинок конфет, а то уж больно настойчиво Альбус пичкает ими несогласных», — подумала она и с усилием сглотнула.

— Детская магия стихийна, — нараспев продолжал Дамблдор, — это порождение природы, выход истинной сущности волшебника, которой только предстоит быть закованной в оболочку знаний. — Минерве на секунду показалось, что глаза директора увлажнились. — Вмешиваться в выбросы стихийной магии может быть опасно... Может, конечно, и не для меня, — он чуть наклонил голову и хитро блеснул глазами из-за очков-половинок, — но для Гарри практически наверняка.

Минерва глубоко вздохнула. Дамблдор был прав. Как всегда.

— И каким же вы видите выход из этой ситуации? — профессор МакГонагалл обреченно посмотрела на директора, но тот лишь пожал плечами и отвернулся, приступив к поискам неизвестно чего на заваленных сладостями полках. Минерва нахмурилась. Она любила четкие формулировки, тем более обязанностей, тем более в подобных непростых ситуациях. А были ли вообще раньше подобные ситуации? Она скрестила руки на груди и задумалась. Нет, беспрецедентны й случай.

— Профессор Дамблдор, — никакой реакции, — Альбус! — она не вытерпела и встала. Раздражение что-то очень часто пробивало панцирь субординации в последнее время. «Еще пару недель в таком ритме и Северус, чего доброго, начнет подливать успокоительное в мой утренний кофе», — Минерва фыркнула и подошла к директору. — Альбус, хотелось бы какой-то определенности.

— Ага! Вот он! — директор резко развернулся и одарил Минерву такой искренне радостной улыбкой, что на секунду она отвлеклась от давящих мрачных мыслей. К сожалению, эффект неожиданности длился не дольше этой самой секунды.

— Что это? профессор МакГонагалл бесстрастно подняла брови и скосилась на яркую коробочку в руках директора.

— Это?.. Потом. Все потом. Вы хотели больше конкретики, Минерва? — директор продолжал светиться от радости. — Я предполагаю, что, став невидимым, Гарри закрылся от окружающего мира.

— Защитился? — Минерва прищурилась, вникая в слова директора.

— Именно. Выбросы детской магии чаще всего ведь связаны с ситуациями самообороны... защиты...

— М-да, или хулиганства.

— Не думаю, что это случай Гарри. Вы ведь видели, в какой среде ему приходится жить? — Дамблдор задержал взгляд чуть дольше, чем хотелось бы, и Минерва почувствовала, как в груди что-то сжалось.

— Ну хорошо, допустим, он закрылся от агрессии внешнего мира...

— Именно, — Дамблдор кивнул и спрятал разноцветную коробочку в широкий карман мантии.

— А дальше что?.. Его замкнуло?

— Не думаю. — Дамблдор помедлил. — Мне кажется, профессор МакГонагалл, что он продолжает прятаться.

Минерва молча смотрела на директора, постепенно осознавая весь ужас его слов. С тем, как медленно суть проникала в ее сознание, в груди щемило все сильнее, и это пугало, неминуемо приближая к панике. Профессор МакГонагалл не любила паниковать и делала это крайне редко, даже если ситуация выходила из-под контроля, но то, что происходило в эту самую минуту, не подходило ни под одну привычную схему. Ситуация просто не могла быть под контролем потому, что...

— Альбус, — голос сорвался на шепот, — вы хотите... Неужели вы хотите, чтобы я научила его доверять миру? Нам?..

— Будет проще, Минерва, если вы сначала научите его доверять вам.

— Мне?..

— Вам. Станьте для него тем, кому он откроется, приручите его...

— Что?! Приручить?! А что потом? — негодование было настолько отчаянным, что у нее задрожали руки.

— Потом, я надеюсь, он станет видимым.

Профессор МакГонагалл продолжала стоять, не шелохнувшись. Она тяжело дышала, пытаясь подавить горькое, жаркое чувство, сдавливающее грудь.

— Минерва, у нас нет другого выхода.

Она чуть заметно прикусила губу, чтобы отвлечься от стремительно увлажнявшихся глаз. Нет, это совершенно точно исключено. Этого она делать не станет.

— Профессор Дамблдор, боюсь, что мне придется настоять на своем: у меня нет времени заниматься... приручением, — она вложила в это слово все пренебрежение, на какое только была способна, — уже послезавтра с каникул вернутся ученики, у меня учебные планы, факультет... Квиддич, в конце концов!

— Северус согласился вам помочь, — директор вернулся за свой стол.

— При всем уважении, Альбус, я не очень представляю, как он мог бы здесь помочь, — выдавила Минерва сквозь зубы, — и потом... Если вы забыли... У меня ведь нет детей, — она отчаянно старалась скрыть волнение, — я даже не представляю... Альбус, я совершенно не представляю, как вести себя с детьми, — последнее самообладание покинуло профессора МакГонагалл. Она стояла, опустив плечи, и выглядела настолько растерянной, что директор вновь покинул рабочее место и, подойдя почти вплотную, чуть приобнял коллегу за локти.

— У тебя несколько сотен новых детей каждый год, Минерва...

— Но это же совсем другое! — настойчиво подкатывавшие слезы душили, и, вместо последующих рвавшихся наружу аргументов, она лишь порывисто вздохнула.

— Помоги Гарри. Он одинок и напуган. Ему не к кому идти... И мне некого больше просить о... О таком.

Минерва сжала зубы. Снова манипуляция. Снова жестко, по сердцу, прямо и в лоб. Но в этот раз она сдастся, и он это знает; он снова довольно блестит глазами из-за очков-половинок.

Несколько раз по дороге в больничное крыло Минерва разворачивалась, чтобы вернуться в директорский кабинет и отказаться от «бесчеловечного», как она его назвала, плана, но, сама не зная, почему, передумывала и продолжала путь во владения мадам Помфри. Что это было? Интерес? Азарт? Желание помочь или желание узнать, способна ли она помочь? Минерва корила себя, ругала и тут же обещала себе все делать искренне и во имя спасения ребенка от него самого.

Как же далеки от реальности были ее размышления!

А реальность прозаично обрушилась на Минерву сразу же, как только она, наконец, добралась до больничного крыла — Гарри нигде не было.

То, что этот Хогвартс место любопытное, Гарри понял сразу же. Пока они со стариком, попросившим называть его «профессор Дамблдор», шли от больших, сказочных ворот к дверям замка из разряда тех, что рисуют на картинках, Гарри даже не лез к этому профессору с расспросами. Все и так было яснее ясного: тетя с дядей наотрез отказались держать дома невидимого племянника.

В ушах еще звенел пронзительный теткин голос: «Что значит «подождите»? А если он пожар устроит? Под машину попадет? Он же еще ребенок!». Гарри тогда сильно разозлился: он уже был не маленький и справлялся со всем сам. Дурслям лишь бы от него отмазаться! Впрочем, когда дядя твердо сказал, что пусть они с ним сами разбираются, Гарри совсем не обиделся, даже наоборот. А то ведь сдастся с дяди с тетей посадить его на цепь, чтоб не потерялся.

Конечно, разумнее всего было бы снова стать видимым, и Гарри это понимал. Но, во-первых, он уже принял решение, а во-вторых… Он не был уверен, что если уйдет с незнакомым стариком, то там, куда его собирались отвести, ему будет намного лучше. А так он всегда сможет сбежать, а старик даже не будет знать, как он выглядит. И невелика беда, если он больше никогда не вернется в чулан.

Но пусть в глубине души Гарри сперва побаивался этого Дамблдора, все опасения забылись, когда они пересекли огромный зал с длинными столами и удивительным потолком, прошли по длинным, широким коридорам и поднялись по ступенькам чудных летающих лестниц. Но больше всего Гарри поразили даже не разговаривающие портреты, а странное спокойствие старика, словно все эти штуки были в порядке вещей, словно не было ничего обычней двигающихся пустых лат.

Гарри старательно держал рот на замке. О многом хотелось спросить, но опыт показывал, что о себе лучше лишний раз не напоминать. Да и вряд ли старик стал бы ему отвечать: взрослые не любят, когда к ним пристают.

Поэтому Гарри все так же почти молча позволил взять его за руку этой незнакомой женщине — профессору МакГонагалл, как он узнал позже, — и отвести в большую комнату, больше всего похожую на лазарет. У них в школе был такой лазарет: туда отправляли тех, кто приболел, чтобы они не заражали остальных, пока за ними не пришли родители. Гарри тоже не раз отправляли туда залечивать разбитую губу или коленку, но, конечно же, он всегда оттуда быстро сбегал.

В этом местном лазарете к нему с профессором МакГонагалл вышла еще одна женщина, уже не молодая. Гарри тут же сообщили, что ее зовут мадам Помфри, и что теперь он должен ее слушаться. Было забавно, как эта Мадам шарила взглядом по пустому — Гарри знал, что она ничего не видит, — месту по правую сторону от Профессора. Впрочем, она быстро его нашла и, цепко, почти до боли вцепившись в плечо, отвела к дной из кроватей. «Будешь спать здесь, — приказали ему, — и не вздумай даже слезть. Будешь шалить, я сразу же узнаю. А если тебе что-нибудь понадобится, зови».

Но Гарри и так не собирался никуда уходить. По крайней мере, пока. На него навалилась, как тяжелая плита, усталость от волнений, страхов, неизвестности, криков последнего дня. Да и на такой мягкой кровати под таким теплым, крепким одеялом он, пожалуй, не спал никогда…

Его вдруг потянуло заплакать, непонятно почему. И он бы наверняка самым постыдным образом разревелся… если бы не кошечка. Она мягко прыгнула к нему на кровать, свернулась клубочком под рукой, и Гарри осторожно погладил ее по теплой шерстке. Может, у них тут много-много кошек и собак, думал он, слушая тихое мурлыканье. Может, тут каждому полагается по своему котенку или щенку. И он заснул, вдруг успокоившись от этой мысли, и даже во сне чувствовал, как кошечка щекочет ему усиками щеку.

Потом было скучно. Утром, стоило уйти на поиски туалета — ведь не звать же ради такого эту Мадам, как начался кавардак, но не веселый, а крайне унылый. Пришла эта вчерашняя МакГонагалл, и они с Мадам принялись его искать, причем с такими лицами, что Гарри было страшно выходить из своего угла за огромным шкафом. Он подумывал тихонько ускользнуть, но МакГонагалл, которая профессор, вдруг как-то странно принюхалась и пошла прямиком к нему. В общем, нагоняй и, в принципе, заслуженный, он получил. Но поесть ему дали.

Кормили тут, надо было отдать должное, хорошо. Блинчики со сгущенным молоком, груша, с приятной кислинкой компот. Пока он завтракал, Профессор — Гарри окончательно решил, что «МакГонагалл» — это слишком долго и трудно, — сидела на стуле напротив его кровати и смотрела так пристально, будто хотела все отобрать. Нет, Гарри понимал, конечно, что вряд ли: было не похоже, что тут их морят голодом. Скорее, думал он, со стороны это то еще зрелище: вилка сама накалывает кусочек блинчика, и он исчезает… Или видно, как его пережевывают невидимые зубы?..

— Гарри, — вдруг заговорила профессор, — тебе ночью ничего плохого не снилось?

— Нет, — от удивления ответил Гарри. Ведь решил же, что будет помалкивать! — Ничего.

— Тебе здесь нравится? — Гарри чуть не поперхнулся. Что за странные вопросы? Он пожал плечами, забыв, что его не видно. Профессор едва слышно вздохнула.

— Если тебе что-то понадобится, обращайся к мадам Помфри, она тебе во всем поможет. Если тебе захочется есть, пить, или что-то заболит, обязательно говори. Ты меня слышишь?

— Да, — тихо ответил он.

— Хорошо, — профессор кивнула. — Тебе что-то принести? Какие книжки ты любишь?

Гарри задумался. С одной стороны, с чего бы ей быть такой заботливой? С другой… может, потом и случится что-то плохое, но пока что надо было пользоваться моментом.

— Я комиксы люблю, которые с Человеком-Пауком, — на одном дыхании выпалил он. У Дадли такие были, очень интересные.

— Комиксы… — как эхо, повторила профессор. Она встала, разглаживая свою странную, слитую с кофтой юбку. — Что ж, я зайду к тебе вечером.

«Больно надо», — подумал Гарри. Хотя нет — если она действительно раздобудет комиксы, то пусть приходит.

Гарри маялся скукой и ожиданием до самого обеда. Выбраться из этого лазарета — больничного крыла, как поправила его Мадам, — оказалось невозможно: дверь не открывалась. Шкафы были закрыты наглухо, ни одна створка не поддавалась. Еще его грызло любопытство: хотелось все-таки разобраться, куда это его привели, что с ним будут делать, и почему в картинах сидели живые люди. Но Мадам, которую он было набрался смелости расспросить, было явно не до него. Она разбирала какие-то странные цветные пузырьки в маленькой, прилегающей к лазарету комнатке, и категорически потребовала, чтобы Гарри ей не пока не мешал. От нечего делать, Гарри пристроился на широком подоконнике у окна и, прижавшись носом к стеклу, принялся внимательно разглядывать открывшийся вид. Эх, если бы только его отпустили посмотреть на это заманчивое озеро вблизи… Тогда он был бы не прочь задержаться здесь подольше.

На обед снова кормили хорошо. Мадам Помфри принесла маленький подносик с картофельным пюре и мясной котлетой. Вкусно было необыкновенно, только до конца он доесть не смог — ему до сих пор не хотелось есть после утренних блинчиков.

Мадам, конечно, рассердилась:

— Это еще что за новости? Доедай все, чтоб тарелка была чистой.

Гарри уныло повозил по тарелке вилкой, но больше не смог осилить ни единого кусочка. К счастью, тут как раз пришла Профессор, и мадам Помфри переключилась на нее.

— Как хорошо, что вы зашли! Сами понимаете, каникулы заканчиваются, столько надо успеть, мне совершенно некогда его развлекать.

Профессор кивнула и встала перед кроватью, смотря прямо сквозь него.

— Гарри. К сожалению, я не нашла комиксы… — Гарри от досады чуть не отпихнул поднос. Хотя на что он, в самом деле, надеялся? — Но я принесла кое-что другое. Взгляни.

Она вынула длинную, тонкую коричневую палочку, похожую на палочку старика Дамблдора, взмахнула, и поднос исчез прямо вместе с грязной посудой, а вместо него на покрывало, словно с неба, опустились две книжки с яркими обложками и маленькая коробочка. Гарри хотел было их потрогать, но без разрешения не решился.

Профессор опустилась рядом, едва не усевшись прямо ему на ногу. Зачем-то поправила очки и плавным движением раскрыла на первой странице одну из книжек. Гарри вытянул шею: ему на мгновение показалось, что картинка на странице движется.

— Это сказки, и не просто сказки, а своего рода справочник. Профессор Дамблдор сказал мне, что ты не так много знаешь о магическом мире. — Гарри мог бы, конечно, уточнить, что об этом их магическом мире он не знает ровным счетом ничего, но, как обычно, предпочел держать язык за зубами. К тому же слово «справочник» звучало скучно. — Ведь так?

Гарри вздрогнул: кажется, Профессор хотела, чтобы он ответил.

— Так, — выдавил он.

— Я хочу, чтобы ты изучал как минимум одну главу в день, а вечером будешь пересказывать мне, что прочитал. Спрашивать буду строго.

Губы ее чуть изогнулись, и Гарри почудилось, что она вот-вот улыбнется. Почему-то он сразу понял, что ругать за невыполненное «домашнее задание» здесь его никто не будет. Впрочем, веселее от этого не становилось: читать сказки из справочника все равно не хотелось.

Профессор едва слышно вздохнула и взялась за вторую книжку, которую, как спустя примерно семь минут выяснил Гарри, ему принесли для развлечения — почитать про приключения какого-то Годрика. В коробочке же лежала конфета.

— Только открывай ее осторожно, — зачем-то предупредила его Профессор, но Гарри на ее слова большого внимания не обратил. Душу терзало сомнение: стоит ли пристать с расспросами к Профессору, или она все-таки слишком строгая.

Впрочем, когда Профессор собралась уходить, задать один вопрос он все же решился:

— А можно мне… выйти отсюда? Погулять? Я видел из окна озеро…

— Нет! — тут же перебила его она. — Нет, ни в коем случае! — И добавила уже помягче: — Когда-нибудь ты обязательно там прогуляешься, но пока это невозможно. Если только ты не станешь видимым, — она прищурилась, и Гарри даже на мгновение задумался… Но нет. Станет он видимым, и его сразу же отошлют обратно, как пить дать. С чего они иначе его держат?.. В общем, оно того не стоило.

Не дождавшись ответа, МакГонагалл вышла. Гарри подтянул к груди коленки и положил на них подбородок. Предстояло скоротать еще таких же скучных полдня.

Впрочем, не таких уж и скучных, — книжки оказались почти занимательными. Первой Гарри открыл книжку с приключениями и, изредка читая текст, добрых полчаса рассматривал картинки. Таких он еще никогда не видел: яркие, будто только-только нарисованные, невероятно красивые и главное — они действительно двигались. Почти на всех иллюстрациях был изображен главный герой — рыцарь Годрик, и Гарри с восторгом смотрел, как он сражается с огромным драконом, переплывает через бурное озеро, отдыхает на лужайке. На одной картинке рыцарь даже помахал ему рукой, и Гарри от неожиданности чуть не захлопнул книжку. Да, ничего подобного он не видел ни в школьной библиотеке, ни, тем более, дома у Дурслей. Дядя с тетей вообще, наверняка, разорвали бы такую книгу на мелкие клочки…

К ужину Гарри одолел довольно скучную сказку о маленьком волшебнике Кривозубке, который с матерью пошел покупать себе волшебную палочку, и серьезно задумался.

Он, конечно, не мог не замечать царивших вокруг странностей. Сами по себе появлялись и исчезали вещи, пузырьки Мадам летали по воздуху, а в коробочке, в которой, по идее, должна была лежать конфета, оказалась шоколадного цвета лягушка. Лягушка, кстати, ускакала, но Гарри ее ловить и не пытался. Вряд ли, разумеется, Профессор хотела над ним поиздеваться: видимо, такие сласти тут были в порядке вещей, но Гарри дрыгающую лапками лягушку жевать не собирался — противно. К тому же, никто ему явно ничего разъяснять не собирался, и все это в совокупности наводило на определенные мысли.

Нет, пока все было очень даже ничего. То, что он успел увидеть, воодушевляло — хотелось облазить замок сверху донизу и обязательно, обязательно выйти на улицу. И все же… Ведь не зря же тетка не любила все «дикое». И не зря же дома запрещалось слово «волшебство». Тетя Петунья всегда относилась ко всему такому… странному, волшебному, надменно и зло, и хотя Гарри был с ней не согласен… С этими странными людьми что-то наверняка было нечисто. Возможно потому, что они сами были немного… того. Кто станет просто так содержать невидимого нахлебника, ничего не требуя взамен? Кому нормальному придет в голову поселить у себя человека, кормить его и все такое, хотя, судя по всему, никакого дела до него тут ни у кого нет?

На ужин давали спагетти с соусом, булочку с яблоком и чай. После, как и обещала, вернулась Профессор.

— Ну, молодой человек, — начала она, оглядывая кровать, — докладывайте, что успели прочитать.

Гарри, стараясь не слишком часто запинаться, — все-таки его редко спрашивали в школе, — пересказал приключения Кривозубка. Профессор слушала его внимательно, порой невпопад кивая головой.

Потом они немного помолчали.

— Так для чего нужна волшебная палочка?

— Ну… — Очевидно, чтобы делать всякие фокусы, как в цирке. Но такой ответ, скорее всего, не подошел бы. — Чтобы… делать магию?

Профессор потерла переносицу.

— Магию нельзя, как ты выразился, «делать». Она уже есть в тебе самом, — Гарри вздрогнул, — а палочка помогает ее… перенаправить. Смотри.

Она достала свою палочку и превратила прикроватную тумбочку в петуха. Петух, оголтело кукарекнув, нырнул под кровать. Гарри быстренько поджал ноги.

— Значит, можно превращать всякие вещи в животных?

— Не только. — Профессор снова взмахнула палочкой, и тумбочка приняла свой первоначальный вид. — Если волшебник будет стараться, то сможет вызвать огонь, сотворить воду, одним лишь мановением палочки собрать в дорогу чемодан…

— А еду можно?.. Сотворять? — не удержал Гарри животрепещущий вопрос.

— Это как раз входит в список исключений. Волшебник не может…

— А маму… — тихим голосом снова перебил ее Гарри. Его всего трясло. — Мертвых… их можно… воскрешать?

— Нет, — Профессор вдруг резко понялась на ноги, — нет, Гарри, нельзя. Маги не всесильны… И лучше уяснить это с самого начала.

Дальше Гарри ее уже не слушал. Что ему с этих чудес, если самого главного нельзя? Плевать ему на эту магию. Он не заметил, как ушла Профессор. А ночью к нему опять пришла теплая кошечка.

— Дураки они тут все, — доверительно прошептал ей на ушко Гарри. — Занимаются какой-то ерундой, лучше бы что-нибудь полезное придумали, да?

Кошечка повела усами. Гарри осторожно провел рукой по ее мягкой шерстке.

— Давай вместе убежим отсюда, а? Будем жить вдвоем, как эти… Робинзон и Четверг.

Кошечка одобрительно мурлыкнула, прижалась лбом к его руке, и Гарри как-то очень быстро заснул. До самого утра ему снилось, будто он греется на солнышке.

Следующий день прошел точно так же. Мадам Помфри приходила лишь проверить, все ли он съел, и поменять постельное белье, и лишь поздним вечером появилась Профессор — спросить, что еще он успел прочитать. Гарри быстро-быстро пересказал сказку о странном животном — гиппогрифе Крылатом, но Профессор его, кажется, совсем не слушала. В общем, было невесело, и Гарри искренне надеялся, что дальше будет лучше и ему не придется умереть здесь от скуки. Даже засыпая, он размышлял, как еще попробовать выбраться из лазарета. Если не получалось через дверь, то, может, поискать другие пути?..

К счастью, к радикальным мерам прибегать не пришлось. На следующее утро все перевернулось: у него появился сосед.

Вначале Гарри очень обрадовался, когда мадам Помфри привела и уложила на кровать за ширмой какого-то мальчика. Но быстро понял: с новым соседом каши не сваришь. Во-первых, у его постели неотлучно сидела Мадам, а во-вторых… Хотя мадам Помфри строго запретила ему подходить, чтобы не подхватить инфекцию, он все-таки улучил момент и подобрался ближе. И вот беда: сосед был без сознания. Не то чтобы Гарри рассчитывал с ним поиграть или подружиться — нет, конечно, кто будет играть с невидимкой? Но наблюдать за ним бы было интересно. Или пугать, тут, в общем, как получится…

А еще кожа больного мальчика была покрыта странной зеленоватой сыпью. Гарри совсем не хотелось слечь с такой же болезнью.

И все же, это было хоть что-то. Устроившись как можно ближе, Гарри смотрел, как ловко ухаживает за больным мадам Помфри. Казалось, ее белые, полные руки не просто двигаются, а порхают — бережно и осторожно, словно она не промокает лоб больного мальчика тряпочкой, а, как тетя Петунья, смахивает пыль с фарфорового сервиза.

Сам Гарри болел очень редко, но, как говорится, метко. В последний раз он слег лет в пять с жуткой ангиной. От боли в горле он еле говорил, в голову словно напихали иголок. Тетя, конечно, запретила ему разносить заразу по дому, и он лежал в чулане, где было совсем нечем дышать, ждал, когда же она придет…

И да, она пришла. Когда уложила Дадли — Гарри слышал его негодующие крики. Он уже был готов выплеснуть все накопившиеся чувства, но она даже не присела, лишь выбранила, что столько из-за него забот и дала выпить чашку с кислым отваром.

Да уж, если болеть, то лучше здесь, с этой Мадам…

Тут дверь в лазарет распахнулась, и внутрь чуть ли не влетела женщина, как раз примерно теткиного возраста. Они даже были чем-то похожи, со спины их можно было перепутать.

— Да что же это такое! — воскликнула женщина, однако, совсем не пронзительным, а, скорее, звонким голосом. — Третий раз за полгода!

Мадам Помфри улыбнулась ей как старой знакомой.

— Не беспокойтесь, миссис Линд, все под контролем. Сейчас разразилась настоящая эпидемия, неудивительно, что он где-то заразился. Моя коллега из детского отделения Мунго говорит, что давно не было такого наплыва пациентов.

— Так делали же прививку, мадам Помфри. И из знакомых у нас никто не болеет… — Эх, — миссис Линд махнула рукой, — наказание мое…

Гарри чуть злорадно подумал, что этому Питеру, когда он придет в себя, не поздоровится.

— При правильном лечении после драконьей оспы не остается осложнений. А у Питера она, к тому же, развивается быстро: самое большое через три дня он уже встанет на ноги.

— Дай-то Мерлин, — еле слышно прошептала миссис Линд. Склонившись над больным Питером, она принялась нежно гладить его щеки, нос, лоб, не обращая внимания на противную сыпь.

Гарри беззвучно ушел к себе обратно на кровать и улегся ничком на покрывало. От обеда и ужина он отказался — есть совершенно не хотелось, как ни настаивала вспомнившая о нем мадам Помфри. В лазарет, кажется, привели новых больных, но ему было уже все равно. В голове не было ни единой мысли, вот просто совсем ни одной. Наверное, он бы пролежал так до утра, если бы…

— Здравствуй, Гарри, — тихо-тихо произнесла пришедшая после ужина Профессор. — Вставай. Тебе нашли новую комнату.

Прежде чем окончательно скрыться за тяжелой дверью больничного крыла, профессор МакГонагалл обернулась и, еле заметно направив палочку на, казалось бы, пустую койку, прошептала заклинание. Легкий щелчок подтвердил, что в цель оно попало. Элементарные следящие чары. Элементарные, но долгосрочные. На особо дальние расстояния мальчишке бегать не удастся, а вот по больничному крылу они его с мадам Помфри так долго искать больше не будут.

От больничного крыла до кабинета трансфигурации идти, конечно, было не очень долго, но и близким этот путь не назовешь. Как раз когда профессор подходила к своему кабинету, ей впервые пришла мысль переселить Гарри куда-то поближе... а вдруг что?.. Но что должно случиться «вдруг», Минерва на бегу так и не придумала, да и вопрос «куда переселить ребенка?» сам собой не решился, поэтому мысль эту, как неконструктивную, она отогнала.

«Комиксы...» — мысленно повторила профессор, садясь за свой стол и со вздохом придвигая к себе стопку документов, в которых предстояло разобраться. Конечно, Квиррел никак не помог в поиске этих маггловских журналов, зря только к нему заходила — время потратила.

После каникул всегда каким-то магическим образом — тут МакГонагалл скривилась — образовывалась такая кипа документов, что разбирать ее приходилось несколько дней. Это происходило неизменно, из года в год. В самом начале ей еще казалось, что ее стопка самая большая из-за должности заместителя директора, но вечерами коллеги по цеху появлялись в учительской ничуть не менее изможденными, и даже всегда педантично аккуратный Снейп был перемазан зелеными чернилами. Ну, по его шкале интенсивности загрязнения — «перемазан», тогда как на самом деле въедливый взгляд МакГонагалл выхватывал лишь мелкие смазанные пятнышки на запястьях, на ребрах ладоней и совершенно неожиданные — за ухом или на шее, чуть выше воротника.

Она устало оглядела фронт работ и снова отвлеклась. Раз за разом прокручивая в мельчайших подробностях свой диалог с Гарри, Минерва думала, правильно ли повела себя, с каждой минутой все сильнее утверждаясь в мысли, что совершила ошибку. Она решительно не могла понять, откуда взялась идея просить его отчитываться по каждой прочтенной сказке,

«Мерлин, сказки!» — она обхватила голову руками и шумно выдохнула. «Совсем с ума сошла. Да, профессор МакГонагалл, пятьдесят баллов Гриффиндору за блестящую идею, как завоевать доверие ребенка!»

Надо было исправлять ситуацию, и МакГонагалл отложила эту миссию до вечера, полностью погрузившись в привычную административную рутину.

Рутина, в свою очередь, затянула настолько, что Минерва чуть было не опоздала на запланированный визит в больничное крыло. Конечно, ничего бы не случилось, приди она позже, но во всем должен быть порядок.

Исправить ничего не получилось. Кроме отвратительной растерянности, сопровождавшей каждое неловкое движение, ничего не было. В довершение ослепительного провала одного из ведущих педагогов школы чародейства и волшебства Хогвартс Гарри задал вопрос, вставший у вышеназванного педагога таким комом в горле, что ей пришлось в срочном порядке ретироваться.

Минерва стояла, прижавшись спиной к высокой дубовой двери больничного крыла и настойчиво смотрела вверх, чтобы слезы не выкатились самым позорным образом. В голове еще звучал полный щемящей надежды голос ребенка. «А маму?..» Черт. Она смахнула горячую капельку с щеки и прерывисто вздохнула. Вызвать доверие одинокого существа и вернуть его...?! Минерва поморщилась. Заменить ему родителей?.. «Не имею права».

«Я не смогу».

Вызвать доверие одинокого существа и вернуть его... туда?! Минерва поморщилась. «Не смогу, не смогу, не смогу». Заменить ему родителей?.. «Не имею права».

Голова раскалывалась, в груди жгло; не в силах продолжать борьбу разума, морали и эмоций, профессор зажмурилась, превращаясь в кошку.

Серая полосатая кошка с кругами вокруг глаз еще несколько минут сидела, не шелохнувшись. Но надо было брать себя в... лапы. Она сглотнула и, замурчав, мягко побежала обратно во владения мадам Помфри.

* * *

Продолжать в таком режиме было невозможно. МакГонагалл сонно потянулась за чашкой с кофе.

— Искренне сочувствую, — справа раздалось привычное ехидство.

«Я что, сказала это вслух?..» С трудом приподняв веки, профессор повернула голову и оглядела отвратительно бодрого коллегу.

— Северус, может, для бодрости...

— Зелье вызывает привыкание...

— ...виски?..

— ...и в составе валерьяна, я вам его не дам, потому что...что?!

— Да шучу! — Минерва отвернулась. — Мог бы и помочь, между прочим, его нам обоим поручили.

— Анимагии не обучен, а спать со мной, свернувшимся у него в ногах, он может отказаться, — Снейп продолжил пить, как ни в чем не бывало, а МакГонагалл фыркнула в чашку, чуть не расплескав горячий напиток.

— Прогресс есть? — Снейп остановил на коллеге серьезный взгляд.

— Ни малейшего, — Минерва скорбно покачала головой и поправила очки.

— Идеи?

— Одна.

— Все та же? — Снейп продолжал сверлить ее глазами, и от серьезности ситуации по спине МакГонагалл пробежал холодок.

— Да, все та же. Но я не представляю... Еще эти отчеты... Северус, у тебя сошлось количество запланированных и проведенных контрольных за последние три месяца? Я абсолютно уверена, что провела все, но одна неделя у меня куда-то вылетает, уже два раза пересчитывала...

— Был квиддич, ты отменила... Не меняй тему! — Северус развернулся к ней корпусом анфас. Она устало вздохнула и тоже повернулась. Наверное, со стороны это выглядело, по меньшей мере, неожиданно.

— Я не могу... Привязать его к себе. Это жестоко.

— Мы все равно наложим Обливиэйт, — бледные губы Снейпа начинали подрагивать от напряжения.

— А на меня?! — МакГонагалл осеклась и повторила уже тише: — На меня тоже Обливиэйт наложите? Северус, это какой-то дикий способ.

— Очень по-гриффиндорски, не понимаю, что тебя не устраивает. Любовь-любовь... — Он ехидно скосился в сторону пустовавшего директорского кресла, оказавшегося сейчас как раз за спиной Минервы.

— Прекрати, — почти прошипела та и с остервенением разорвала небольшую французскую булочку, тут же отправив меньшую часть за щеку.

— Может, ты просто не знаешь, как именно подступиться? — он беспристрастно приподнял брови, бросая вызов. Брать Минерву «на слабо» было его любимым занятием уже почти десяток лет.

— Не знаю.

Обычно Минерва так быстро никогда не капитулировала, и Снейп явно почувствовал, что все серьезнее, чем казалось.

— Он в больничном крыле? — не дожидаясь кивка, Снейп сделал еще глоток кофе и, будто невзначай, добавил: — Забери его к себе.

— Прости, не поняла? — голубые глаза округлились, и взгляд застыл где-то в районе кончика длинного носа напротив. Снейп чуть повернул голову в сторону, но продолжил:

— Тебе будет проще за ним следить... Может, он сам тебе подскажет... Как ему... — Снейп неопределенно взмахнул рукой и окончательно отвернулся.

Минерва нахмурилась. Мысль о том, чтобы поселить Гарри поближе, ее уже посещала, но... Одно дело — поселить поближе, а другое — к себе.

Звон колокола заставил одним глотком допить кофе и, резко подскочив, поспешить к своему кабинету. А Гарри... О нем она подумает чуть позже. С первокурсниками нельзя отвлекаться, это же действующий вулкан...

Подумать позже не удалось: весь день профессор МакГонагалл сновала между рядами учеников, демонстрируя трансфигурации различной степени сложности, снимала и раздавала баллы. Заперев кабинет за последним гриффиндорцем, она скользнула в соседнюю дверь, оставшись совершенно без сил. Мысль о том, что сейчас придется идти в больничное крыло, отдалась ноющей болью в левом бедре. Минерва поморщилась. В словах Снейпа было все больше и больше смысла. К тому же, она ведь первая об этом подумала, еще вчера… МакГонагалл поджала губы и огляделась. В принципе, места в ее гостиной предостаточно. Она чуть помедлила и, подняв палочку, задумчиво трансфигурировала маленький пуфик в колыбельку. «Нет, это все-таки чересчур…» Еще один взмах палочки, и колыбелька стала маленькой кроваткой. Такой же, как больничная койка, только в два раза меньше. Минерва нахмурилась. Сложности возникли там, где она их совершенно не ожидала. Стук в дверь за ее спиной заставил подпрыгнуть от неожиданности. Минерва охнула и поднесла руку к груди, успокаивая вдруг участившееся дыхание. Снейп просунул голову в комнату и быстро обежал ее пытливым взглядом. МакГонагалл поджала губы и, сверля глазами нарушителя, прогнала в голове несколько шуток про его вездесущий нос.

— Я войду? У вас было открыто. — не дожидаясь ответа, Снейп материализовался в комнате целиком.

— Коллопортус для вас больше не препятствие? — Минерва недовольно хмыкнула.

— Не было Коллопортуса… Это. Что? — Снейп, не отрываясь, смотрел на новый предмет интерьера.

— Это… — МакГонагалл неловко развела руками, — ну, это… — и покраснела.

— Вы что, в детстве на такой спали? — ехидно поинтересовался Снейп и подошел поближе, нарочито изображая испуг, как перед диким зверем.

— Нет, на такой. — Минерва раздраженно взмахнула палочкой, и посреди ее гостиной возникла тяжелая дубовая кровать с четырьмя грубо рубленными столбами для полога и клетчатым пледом.

— Даже не сомневался. — Снейп кивнул на плед и подавил смешок.

МакГонагалл сложила руки на груди и недовольно прищурилась.

— Не думаю, что Поттер такой же фанат Шотландии, — он чуть склонил голову, — при всем уважении. Но, я смотрю, мое предложение вы обдумываете, — триумф сочился из него столь очевидно, что Минерва закатила глаза. Доказывать, что идея изначально принадлежала ей, было бесполезно, и на это ушло бы много сил, которых и так почти не осталось. Поэтому она с трудом сглотнула разгоравшееся раздражение и снова посмотрела на коллегу.

— Идите за Поттером, — устало бросил тот и, отвернувшись от кровати, будто потеряв к ней всякий интерес, направился обратно к двери. Уже у самого порога он обернулся, задумчиво оглядел Минерву и ее деревянное творение, вздохнул и, легко взмахнув палочкой, превратил огромного клетчатого монстра в обычную мальчишечью кроватку.

— Красная?! — Минерва вскрикнула от неожиданности и повернулась к Снейпу.

— Да. Красная. И что?

— Я думала, ты не видишь этот цвет, — не удержавшись, съязвила она. Потом помедлила и добавила: — Спасибо.

Снейп вернул на лицо выражение превосходства.

— Не за что, — он легко скользнул взглядом по коллеге и сделал в голове пометку занести ей мазь для бедра.

— Пойду… — она замялась, — пойду заберу Поттера… Так что, если будешь его искать…

— Спешу и падаю, сдался мне твой Поттер, — пробурчал Снейп и, резко развернувшись, вышел из комнаты.

Профессор МакГонагалл еще минуту рассматривала кроватку, удачно вставшую в самый уютный угол, у камина, а после заторопилась в больничное крыло.

* * *

— Минерва! Как хорошо, что ты здесь! — запыхавшаяся и раскрасневшаяся мадам Помфри проворно перемещалась между рядами белых коек. — Подержи, пожалуйста.

МакГонагалл рассеянно приняла из рук Поппи какую-то скляночку и машинально пересчитала учеников. Шестеро.

— Я так надеялась, что в этот раз мы обойдемся без эпидемии, и вот тебе на! — Мадам Помфри сокрушенно взмахнула руками и принялась сматывать повязки у первого пострадавшего.

Минерва вздрогнула. Из-под бинтов показалась зелено-фиолетовая сыпь. Драконью оспу ни с чем не спутаешь. Она опустила взгляд на скляночку в своих руках — никаких опознавательных знаков — боязливо поднесла ее к носу и принюхалась. Да, эта мазь была ей хорошо известна. К сожалению, с рождественских праздников всегда кто-то привозил в замок оспу. Она поморщилась, но тут же охнула, опомнившись:

— Поппи, а как же Гарри? Он здесь? Это не опасно? Он не…

Мадам Помфри оторвалась от своего занятия и подняла руку в успокаивающем жесте:— На Гарри я успела наложить защитные чары, ему ничего не грозит, но… Раз уж ты спросила… — мадам Помфи сложила скрученные бинты на край койки и подошла к Минерве. — Он в ужасном состоянии, — сказала она так тихо, чтобы невидимый Поттер не смог ничего услышать, прячься он хоть в шаге от них.

— Что ты имеешь в виду? — профессор покачнулась от ужаса, но постаралась взять себя в руки.

— Он плохо спит, почти не ест…

— А сегодня он… — Минерва почувствовала, как стремительно пересыхает во рту.

— Да, и сегодня он почти ничего не съел, — мадам Помфри расстроенно покачала головой, — мне кажется, ему одиноко… Во время родительского посещения… Мне кажется… — она подавила вздох, — мне кажется, я слышала, как он всхлипывал. Минерва, — добавила она настойчиво и быстро, — ты бы забрала его, а? Хоть куда-нибудь? Того и гляди, помрет этот невидимый от тоски.

— Поппи, не говори так, — жестко отрезала МакГонагалл. — Кстати, я именно за ним и пришла, — она решительно достала волшебную палочку и шепнула обнаруживающее заклинание.

* * *

До ее комнат они дошли молча. Уже у самой двери Минерву вдруг кольнула опаска, что мальчику у нее не понравится, и надо было продумать еще что-то кроме спального места, но было уже поздно. Она невербально произнесла пароль и жестом пригласила Гарри войти. Ей приходилось максимально обострять все органы восприятия, чтобы знать, где он находится. Проще было бы обернуться кошкой, но к такому зрелищу юный Поттер, скорее всего, еще не был готов. Минерва прислушалась. Легкие шаги пересекли порог и почти сразу остановились. Она довольно улыбнулась и закрыла за ними дверь.

— Не стой столбом, располагайся. Я так подумала… Там твоя кровать, — она кашлянула, скрывая смущение и провела рукой по идеально собранным в пучок волосам, — тебе нравится?

— Спасибо, — раздалось с неожиданно далекого расстояния. Минерва и не расслышала, когда мальчишка успел переместиться в дальний угол. Легкое шевеление ткани и углубление в центре кровати подтвердили, что птенец согласился угнездиться. Она улыбнулась уголком рта и критично оглядела камин.

— Какую сказку вы прочитали сегодня, мистер Поттер? — В ответ раздалось невнятное блеяние, и Минерва окончательно пала духом: все-таки запугала. Мерлиновы подштанники, ну как же так?! Ведь первокурсники уже так ее не боятся... Или боятся?!

Она устало потерла пальцами переносицу.

— Ты не голоден? Я могу попросить домовуху что-нибудь принести.

— Домо... Домовуху? — Интонации робкого голоса были совершенно нечитаемы. Ему страшно? Или интересно? Или все вместе?

«Я бы на его месте уже сбежала», — обреченно подумала МакГонагалл.

— Домового эльфа. Они работают в Хогвартсе и в некоторых семьях... Как... — «прислуга» — не самое хорошее слово, поэтому она задумалась, опасаясь спугнуть интерес мальчика суровостью некоторых реалий магического мира, — …как домработники.

— Ну… Можно чего-нибудь.

«Хвала Мерлину», — МакГонагалл выдохнула и звонко щелкнула пальцами.

— Чем могу быть полезен, профессор МакГонагалл? — это была не ее домовуха, а кто-то другой, но вдаваться в детали она не стала.

— Принесите ужин для меня и моего гостя.

— Сию минуту, профессор МакГонагалл. — эльф поклонился и растаял в воздухе, и только тогда Минерва услышала учащенное дыхание совсем рядом с собой. Она откинулась в кресле и протянула руку на звук, почти сразу наткнувшись на мягкую рубашку. МакГонагалл цепко схватила мальчика за плечо и чуть притянула к себе.

— Садитесь напротив, мистер Поттер. У камина намного уютнее, чем у вас в углу.

— Я живу под лестницей, профессор, мне везде уютнее, — раздавшийся из пустоты срывающийся голос явно хотел пошутить и даже неловко подхихикнул, но МакГонагалл смотрела перед собой быстро наполняющимися слезами глазами, — А что?

В ответ она лишь покачала головой и разжала пальцы, державшие невидимое плечо.

С резким хлопком посреди комнаты возник домовой эльф с огромным подносом, и Минерва поспешно отвернулась к камину, стараясь как можно незаметнее смахнуть сбежавшую против ее воли слезу. Но Гарри уже был слишком увлечен жареной курицей.

* * *

Чувство неловкости становилось удушающе сильным. Оно возникло еще вечером, когда МакГонагалл уже отправилась к себе в спальню и поняла, что забыла в гостиной книгу, которую хотела почитать перед утренними занятиями. Возвращаться она не стала, чтобы не волновать кое-как уложившегося спать Поттера. Тогда она впервые ощутила почти физический дискомфорт от присутствия рядом кого-то еще. «Ну конечно, всю жизнь прожить одной, чтобы тут свалилось на старости лет», — тихо проворчала она, залезая в кровать. Тут подоспела и вторая проблема: в туалет мальчишке, в случае чего, придется топать именно через ее спальню. МакГонагалл поежилась: отсвечивать перед будущим учеником своей ночнушкой в ее планы не входило. Она еще немного покрутилась, покрепче замоталась в одеяло и со вздохом закрыла глаза.

Ночь прошла спокойно, и утром Минерва даже корила себя за вчерашние мысли о неудобстве. К тому же Гарри хорошо поел, чем окончательно ее успокоил.

— Мистер Поттер… Гарри. Я подумала, что сидеть здесь весь день не слишком интересно. Может быть, вы хотели бы поприсутствовать на моих занятиях?.. — мысль, показавшаяся было неплохой, прозвучала как-то слишком сурово, и Минерва невольно сжалась, ожидая отказа.

— А вы… Будете колдовать? Как тогда? — в голосе мальчика слышалось оживление, и МакГонагалл самодовольно улыбнулась.

— Да, буду. Даже значительно интереснее. Мне кажется, тебе должно понравиться, — она хитро прищурилась, зная, что с самого утра у нее запланирована демонстрация сложных трансформаций.

Гарри был рад, что наконец выбрался из опостылевшего лазарета. И просто счастлив, когда Профессор предложила взять его с собой на урок. За тот первый вечер, что он провел на новом месте, он тайком успел рассмотреть все интересные места — переговаривавшиеся портреты, огромный, с резной решеткой камин и закрытые (Гарри проверил) шкафы с книгами. К гостиной — а это явно была гостиная — примыкали, судя по дверям, еще две комнаты. Дверь в одну оказалась заперта, а другая, как Гарри выяснил в поисках туалета, вела в спальню. Ее Гарри не рискнул разглядывать и предпочел терпеть до утра. В целом, ему тут понравилось: кроватка была мягкой, ковер теплым, а непонятная «домовуха» быстро исчезла и больше не появлялась.

Жалко было только, что не пришла кошечка. Но, наверное, у Профессора кошкам появляться было запрещено.

Завтракали овсянкой. Гарри ее не особо любил, но та же «домовуха» принесла к ней на выбор джем, какие-то орешки и даже сгущенное молоко, которого Гарри не ел с того самого рокового утра три года назад, когда не вытерпел и съел всю банку подчистую.

Потом Профессор проводила его в туалет, наказав умыться и почистить зубы. Ванная комната Гарри тоже понравилась: о такой роскоши тетя могла разве что мечтать. Но желания приводить себя в порядок, как сказала Профессор, у него, тем не менее, не появилось, так что он решил просто помыть липкие пальцы, пустив тонкой струйкой холодную воду.

А когда он вернулся в гостиную, то чуть не закричал: в одном из кресел рядом с Профессором сидел самый настоящий черт — страшный, бледный и явно злой, разве что без рогов. Словно почувствовав, что Гарри плохо о нем подумал, черт вдруг вытянул руку и согнул длинный, кривой палец:

— Подойди-ка сюда, — сказал он низким, зловещим голосом.

Профессор как-то странно взглянула на черта, но ничего не сказала. Не то чтобы Гарри ожидал, что она за него вступится, но все же…

Гарри осторожно сделал шаг назад, лихорадочно соображая, где можно спрятаться в спальне. Под кроватью? Под письменным столиком? Под…

Черт поднялся и, в мгновение ока оказавшись совсем рядом, схватил его за руку и подтащил к креслу. Гарри упирался, стараясь не кричать, но черт был неумолим.

— Северус! — наконец подала голос Профессор. — Перестань сейчас же!

Черт Северус, не обращая на нее внимания, быстро провел холодными пальцами по его волосам и лицу.

— Как я и предупреждал, — с довольным видом сказал он. — Он даже и не думал умываться. И не ври мне, — черт так близко наклонился, что чуть не уткнулся ему в щеку своим шнобелем, — что вытерся полотенцем. — Ага, и зубы не почистил. Я уже не говорю про волосы. Когда ты в последний раз причесывался?

Гарри гордо промолчал. Впрочем, он и вправду не помнил, когда в последний раз брал в руки расческу.

— Мне совершенно некогда этим сейчас заниматься! Через пятнадцать минут начнутся занятия, и если тебе так хочется, то проследи за его гигиеной сам, — и Профессор неразборчиво добавила что-то, подозрительно похожее на «это и тебе пойдет на пользу».

Гарри присмотрелся к волосам черта. Ух и сальные. Да-а, кто бы говорил.

Черт лишь выразительно взглянул на Профессора. Та тяжело вздохнула.

— Все банные процедуры теперь только вечером. Гарри, нам пора.

Гарри вырвал руку у черта и взъерошил волосы. Ну наконец-то. А вечером… До вечера еще дожить надо.

Класс, где Профессор собралась проводить занятия, к его разочарованию, оказался совсем рядом — Гарри-то надеялся, что они подольше пройдутся по замку. Впрочем, долго он не расстраивался: кабинет был совершенно необыкновенным. Огромный, загадочный, похожий изнутри на готический собор, который Гарри однажды видел на картинке. Пока Профессор раскладывала на немаленьком письменном столе какие-то свои бумажки, Гарри подошел к гигантскому темному глобусу и осторожно, на пробу, крутанул его пальчиком. Тот поддался на удивление легко, и Гарри в испуге отскочил, оглядываясь на Профессора, но та, похоже, ничего не заметила.

— Сидеть будешь здесь, — Профессор указала на узкий, но высокий стульчик, стоящий рядом с ее собственным. Гарри мог поклясться, что еще минуту назад второго стула за ее письменным столом не стояло. Впрочем, длина стола позволяла сидеть, не теснясь, даже трем человекам. — И постарайся вести себя тихо, иначе сразу же отправишься обратно в комнату. Тебе ясно?

Гарри кивнул, как обычно забыв, что она его не видит: так безошибочно она всегда устремляла взгляд прямо ему в лицо.

— Вслух! — чуть раздраженно прикрикнула она.

— Ясно!

Профессор кивнула, положила перед собой одну из книг и сделала палочкой какой-то сложный выверт. Спустя мгновение книги уже как не бывало — вместо нее на столе появилась большая, чуть взъерошенная белая сова со светло-коричневой спинкой и крылышками.

Гарри охватило почти непреодолимое желание пригладить ей перышки, а Профессор вдруг взяла его за руку — Гарри в который раз ощутил подозрение, что она его все-таки видит, — и приложила его ладонь к спинке птицы. Сова от неожиданности заклекотала, и Гарри лишь благодаря неимоверному усилию воли не отдернул руку. Перья у совы оказались намного мягче, чем можно было ожидать, а пальцы Профессора, все еще направляющие его ладонь, на удивление нежными. Гарри не помнил, когда к нему в последний раз, если не считать подзатыльники, прикасалась тетя Петунья.

— Это сипуха. Хищная птица, но на редкость ум… — начала было Профессор, но тут за дверьми раздался громкий топот, и она быстро отстранилась, превратив сову обратно в книгу.

Тут же дверь в класс открылась, и внутрь один за другим стали заходить ученики. Они были уже взрослые — лет тринадцать, не меньше, а их длинные черные одеяния и цветные галстуки придавали им строгий и степенный вид, под стать кабинету. Гарри не знал, какой предмет они пришли сюда изучать, но не сомневался, что это было что-то очень-очень важное.

— Сегодня, — громко прозвучал в быстро воцарившейся тишине голос Профессора, — мы продолжим изучение трансфигурации неживого в живое. И я очень рассчитываю, что вы повторили пройденную в прошлый раз теорию.

Гарри посмотрел на учеников и невольно усмехнулся: судя по косым взглядам, сделал это далеко не каждый. Видимо, здесь учились не только гении.

— Впрочем, скоро я это узнаю и так. Прошу сдать домашнее задание.

Профессор взмахнула палочкой, и с парт в воздух поднялись белые листочки, которые полетели прямо на Гарри. Он уже было хотел юркнуть под стол, но это не понадобилось — листы из какой-то странной бумаги сами по себе сложились в аккуратную стопку. Гарри вытер непонятно когда выступивший пост со лба: а лихо она. Хотел бы он тоже так уметь.

— Сегодня ваша задача — трансфигурировать один из ваших учебников в сову. Смотрите внимательно, — она снова как-то очень хитро взмахнула палочкой, и Гарри во второй раз увидел, как та же самая книга («Руководство по трансфигурации для продолжающих», — успел прочитать он название) превратилась в ту же самую сову. По классу пронесся стон восхищения. Гарри вгляделся в лицо Профессора и, несмотря на ее плотно сжатые губы, понял: она довольна.

— Посмотрите еще раз. Ваши совы должны быть копией той, что вы видите на моем столе.

Она повторила движение, медленно и плавно, как минимум раз пять, прежде чем ученики принялись махать палочками над уже своими книжками.

Профессор начала проверять прилетевшие к ней на стол листки с домашним заданием, а Гарри, прежде чем успел заскучать, вдоволь рассмотрел пытавшихся что-то сделать учеников. Сначала ему было смешно: у большинства, сколько они ни старались, ничего толкового не выходило. Гарри видел, как их учебники то меняли цвет, то обрастали перьями и мехом; у кого-то учебник даже взлетел на тоненьких крылышках. Какими глупостями они занимаются, подумал Гарри: машут своими палочками, бормочут какую-то ерунду. Ведут себя как дураки, честное слово. И если Профессор хотя бы была взрослой и, похоже, по пустякам не злилась, то что можно было ожидать от этих?

Да и Профессор… кто знает, на что она способна? Гарри покосился на нее, и та, словно по команде, вдруг вся как-то сжалась… и превратилась в кошку. В ту самую кошечку, которой Гарри жаловался на нее саму, обзывая ее плохими словами! И как он раньше не догадался? Наверняка она за ним следила и теперь хочет вымыть, в наказание… Точно, да! И к себе специально переселила, чтобы…

Гарри заставил себя сделать глубокий вздох, сдерживая панику. Нужно было схорониться, а лучше сбежать, пока не поздно.

Кошка-Профессор, тем временем, соскочила со стула и принялась прохаживаться между рядами. Гарри улучил момент, когда она отошла в самый дальний угол класса, тихо-тихо слез со стула и пробрался к двери. Осторожно приоткрыл ее… Раздался громкий скрип, и Гарри, как бешеный, рванул в коридор.

Сбежать. Спрятаться от всех.

Гарри летел, не разбирая дороги. Поворачивал то вправо, то влево, взлетал по непонятно откуда взявшимся ступенькам и снова спускался. Так он бегал, когда за ним гонялся Дадли с компанией, — у его ног словно вырастали крылья.

К счастью, коридоры и проходы были пусты, иначе он непременно на кого-нибудь налетел бы и сбил. Иногда ему казалось, что за спиной кто-то кричит, но он даже не оборачивался. Внутри него словно разжалась пружина, и он не мог, просто не мог остановиться.

Но, разумеется, он не мог бежать вечно. Легкие стали гореть, ноги начали спотыкаться. Наконец остановившись, Гарри оглядел место, куда попал. Это был очередной длиннющий коридор, вдоль которого висели несколько натюрмортов. Тут было мрачно, плохо освещено, и сердце Гарри кольнуло что-то, отдаленно напоминавшее сожаление за необдуманный побег.

Стоило ему чуть отдышаться, как в отдалении послышались шаги. Кто-то шел к нему прямо из глубины зловещего коридора, и Гарри в панике принялся оглядываться в поисках хоть какого-нибудь укромного уголка. Он уже было снова собрался дать стрекача, как заметил под картиной с большой грушей на тарелке небольшую дверцу. Решив «была не была!», Гарри подскочил к ней и потянул за крошечную ручку. Дверца поддалась, и Гарри, недолго думая, юркнул внутрь, оставив лишь небольшую щелочку.

Глаза не сразу привыкли к темноте, но когда это произошло, Гарри увидел, что оказался… в чулане. Это был самый обычный чулан, с какими-то странными, огромными метлами, такими старыми, что, казалось, прикоснись к ним, и они рассыплются по прутикам. Свободного места здесь было ровно столько, чтобы сесть одному невысокому человеку на пол, наполовину вытянув ноги.

Гарри остался стоять, осторожно поглядывая в щель.

Шаги, меж тем, стали оглушительными, а потом внезапно резко смолкли. На несколько секунд воцарилась полная тишина, и Гарри уж было решил, что пронесло... Как вдруг дверь чулана захлопнулась, раздался характерный скрип ключа, и он оказался в кромешной темноте. По ту сторону раздался ехидный, еще не слышанный им голос:

— Ну, посиди тут, посиди, будешь знать, как прогуливать. Нет на вас управы, ох, нет…

Гарри охватил леденящий ужас. По телу побежали колючие мурашки, его заколотило, как в ознобе.

— Откройте! — во все горло заорал он. — Откройте сейчас же! Откройте!

Но в ответ не услышал даже мерзкого смешка.

Гарри накрыла волна удушающей ярости. Он остервенело долбил по двери руками, ногами и даже головой, царапал ее ногтями, пытался выбить замок черенком подвернувшейся под руку метлы. Он очнулся, только когда руки стали совсем мокрыми. Гарри понюхал ладонь, осторожно лизнул и ощутил знакомый солоноватый вкус. Странно, он совсем не чувствовал боли.

Чувствуя себя полностью вымотанным, Гарри опустился на пол, притягивая ноги к груди. Правильно все-таки дядя повторял: если тебе повезло родиться в семье алкоголиков, не жди, что и дальше все пойдет гладко. И все же Гарри не ожидал, что попадет в такую… как любил говорить Дадли, а раз Дадли можно… жопу. Да, именно в нее.

Гарри не знал, сколько он так просидел. Пару раз он снова принимался стучать и кричать, но, видимо, в этот коридор почти никто не захаживал. Тело задеревенело, ноги уже не слушались, голова болела от духоты, а душу все больше заполоняло черное, тягучее, как смола, отчаяние.

Гарри даже почти не ощутил радости, когда дверь наконец-то открылась и в глаза брызнул ослепительно яркий свет. Он не пытался сопротивляться, когда его ухватила за руку крайне сердитая Профессор, и не слушал, что там пытается ему втолковать все такой же злобный черт.

До места, где его поселили с предыдущего вечера, они шли довольно долго. Все это время Профессор крепко держала его за руку, лишь один раз высвободив ладонь, чтобы зачем-то показать ее черту.

Когда они пришли в уже знакомую гостиную, черт было собрался уйти, — и скатертью дорога, — но Профессор его зачем-то остановила:

— Северус, прошу, — тихо пробормотала она. В другой ситуации Гарри стало бы интересно, о чем это она его просит, но сейчас ему было все равно.

Черт недовольно скривился и уселся в кресло. Гарри же стоял посреди гостиной, с тупым безразличием ожидая наказание.

Профессор щелкнула пальцами, и перед ней появилась вчерашняя «домовуха».

— Принеси ужин, пожалуйста.

Значит, он просидел там до самого ужина. Стоило об этом подумать, и в животе заурчало, как по команде.

Профессор бросила быстрый взгляд на то место, где он стоял.

— Гарри, сядь уже. Все потом.

Что именно «все» Гарри решил не переспрашивать. Через минуту он уже сосредоточенно кромсал на кусочки мясо в сухариках и жадно заглатывал картофельное пюре. И лишь утолив первый голод, он заметил, что ни Профессор, ни черт ничего не едят, а смотрят на его тарелку с нечитаемыми лицами. От этих взглядов аппетит моментально пропал, и Гарри с сожалением отложил вилку.

Черт, увидев это, сел еще прямее, Профессор откашлялась, и Гарри понял: сейчас начнется.

— Подойди сюда, — подозвала его Профессор. Гарри осторожно сделал пару шажков к ней, на автомате втягивая голову в плечи.

— Дай руки.

Странно, чем же они бить будут, если линеек у них нет? Впрочем, они, наверное, могли сотворить их из воздуха или что-то вроде того.

— Минерва, — вдруг заговорил черт, — давай я. Гарри, тебе необходимо залечить ладони, иначе у тебя начнется заражение крови, и руки придется отрезать. По локоть.

Гарри и не заметил, как оказался у черта между коленями. Тот цепко сжал его запястье сначала правой, потом левой руки, помахал палочкой, и боль, как по волшебству, прошла. Гарри не мог видеть, насколько сильно поранил руки, но, судя по ощущениям, ссадины, если бы не черт, заживали бы еще долго.

— Спасибо, Северус. Ты очень…

— Пустяки. Но на твоем месте я бы повременил сейчас с воспитательной беседой и посадил бы этого юношу в ванну. Ручаюсь, что даже на твоих гриффиндорцах меньше грязи. И нет, в этом помогать я не намерен, можешь даже не просить.

Профессор сдержанно улыбнулась, хотя черт, как понял Гарри, явно пытался ее оскорбить.

— И не собиралась. Моя ванная комната не выдержит еще одну настолько грязную голову. Гарри, иди в ванную и раздевайся. Я сейчас приду.

Наказание Гарри решил принять достойно. В конце концов, он сам был виноват, да и голова уже чесалась. Ничего, вытерпит, в первый раз, что ли? Даже если она посадит его в полную воды ванну.

Профессор появилась быстро. В руках несла новые, чистые носки, пижаму и — Гарри покраснел — трусы и майку.

— Я мог бы и мое постирать, — забормотал он, но Профессор лишь махнула рукой.

— Без разговоров. Вы еще не разделись? Поторопитесь-ка, молодой человек.

Пока Гарри стаскивал с себя одежду, Профессор подошла к огромной ванне и, засучив рукава, принялась крутить разные краны. Их было так много, что Гарри даже стало любопытно.

Раздевшись догола (какое же счастье, что его не видно!), Гарри сложил вещи аккуратной, вполне зримой стопкой. Нет, все-таки потом он их постирает.

Но стоило Профессору взглянуть на его одежду, как она резко втянула воздух и одним взмахом палочки заставила все-все исчезнуть, даже ботинки.

— Не надо!.. — лишь успел прокричать Гарри, но тут же замолчал под строгим взглядом.

— Этому тряпью место на помойке. Залезай в ванну.

Гарри, кипя от обиды, сжал кулаки и осторожно коснулся пальцем гладкой поверхности воды.

— Горячая! — от неожиданности заорал он.

— Что? Сделать похолоднее? Слишком горячо?

— Нет! — испугался Гарри. — Просто она… такая теплая.

— А ты какую ожидал? Ледяную?.. — Профессор вдруг осеклась и на мгновение отвернулась. — Сейчас я добавлю пену, — уже спокойно сказала она и пвернула еще один кран, из которого действительно полилась душистая, переливающаяся всеми цветами радуги пена.

Гарри взял немного пены на ладонь и подул — в воздух поднялись пару перламутровых пузырьков. К горлу подкатил ком: хотелось то ли зареветь, то ли засмеяться. Гарри покрепче стиснул зубы.

Профессор мыла его молча. Аккуратно, не дергая пряди, намылила ему пахнущим клубникой шампунем волосы, а когда пришла очередь тела, тщательно потерла ему спину.

Гарри невольно млел и позволял вертеть себя, как куклу. В конце мытья Профессор помогла ему вылезти и завернула его в огромное, махровое полотенце.

— Надевай пижаму и приходи в гостиную, — заговорила она впервые за последние десять минут.

Гарри вспомнил слова черта про «воспитательную беседу» и помрачнел. Но делать, понятно, было нечего.

Впрочем, вместо того, чтобы сразу обругать, Профессор велела ему лечь в кровать, подоткнула ему одеяло и села у него в ногах. С минуту она помолчала, потом потянулась и положила руку ему на голову.

— Гарри. Почему ты убежал?

И Гарри не выдержал. Слезы хлынули из него, как из прорвавшейся плотины, его затрясло, и Профессор пересела повыше, чтобы приобнять его за плечи. И давно сдерживаемые слова вырвались наружу.

Он говорил, как ему все непонятно, что ему скучно и немного страшно. Плача, рассказал, как тетка из экономии запрещала ему мыться под теплой водой, и он один раз из-за этого заболел ангиной. Кричал, что не понимает, зачем она притворялась перед ним кошкой, и клялся отомстить противному дядьке, закрывшему его в чулане.

Профессор, не перебивая, слушала его выкрики, лишь время от времени давая ему просморкаться в большой клетчатый носовой платок. Наконец, когда он уже не плакал, а лишь всхлипывал, она устремила взгляд куда-то в потолок и проговорила:

— Все наладится, Гарри, я обещаю. И мистера Филча обязательно накажут. А что насчет кошки… Разве тебе не нравилось, когда я к тебе приходила?

— Нравилось, — буркнул Гарри. — Только я не люблю, когда подслушивают.

— Я тоже. Но нам, кошкам, нравится спать, чувствуя рядом тепло. А ты теплый, вот я и приходила к тебе погреться.

— А-а-а, — протянул Гарри, вытирая слезы. — Ну тогда ладно.

Профессор улыбнулась, взмахнула палочкой, и свет в гостиной, за исключением небольшой лампочки, погас.

— Спи. Ты сегодня переутомился.

Гарри закрыл глаза. Сейчас ему было очень уютно — лежать вот так, под теплым и мягким одеялом, ощущая на голове теплую, ласковую ладонь. Ему было хорошо.

Огонь в камине тихо потрескивал, постепенно угасая. Слабые желтые отблески пламени плясали на высоких скулах, отражались в усталых глазах. Минерва МакГонагалл, замерев, сидела в своем кресле. Часы в дальнем углу комнаты позвякивали и недовольно кряхтели. Несколько минут назад они все-таки осмелились отчитать свою хозяйку за то, что она так поздно не спит, но получили в ответ лишь недовольный взгляд и угрозу Силенцио.

Что-то изменилось. Что-то очень тонкое оборвалось и со свистом полетело вниз, какой-то важный шнурок в корсете самообладания. Она горбила вечно прямую спину и нервно покусывала подушечку большого пальца. Вглядываясь в огонь, она еще раз воспроизвела в памяти события сегодняшнего вечера, и в груди защемило. Ощущение маленького детского тельца под струями теплой воды жгло ладони. «Ничего особенного, просто потереть мочалкой», — думала МакГонагалл, снимая тяжелую бархатную мантию. Просто. Что угодно, но не просто.

Она потерла руки, вздрогнув, как от озноба. Перед глазами пронеслись те счастливые годы, когда ее братья с детьми приезжали погостить на праздники. Дом наполнялся шумом. Таким особенным детским шумом с беготней, визгами и смехом… Те счастливые три года. Минерва прикусила нижнюю губу. Она вспомнила пламенную отповедь мальчишки перед отходом ко сну и со вздохом прикрыла глаза. Что-то отзывалось в ней. Одиночество. То же пустое, скучное одиночество. Ученики, коллеги, друзья… Это ведь совсем другое. После них все равно приходится возвращаться в пустую холодную комнату и разводить камин, чтобы хоть как-то оттаять.

Минерва прислушалась к мирно сопящему в кровати Гарри. С ним теплее. Кошки же любят тепло.

Сколько ночей она, плюнув на попытки уснуть даже после зелья, оборачивалась кошкой и уходила бродить по замку?.. Ведь он делает то же самое. Просто становится невидимым и уходит… Бродит.

Минерва сняла очки и потерла пальцами переносицу. Может быть, это ее последний шанс излечиться от жгущей пустоты в душе?..

— М-да, на день или два. В лучшем случае на неделю, — тихо пробурчала Макгонагалл, но вдруг насторожилась:

она прислушалась и потянула носом в сторону шороха. Кошки особенно чувствительны ночью. Так и есть: осторожное дыхание приблизилось и остановилось в шаге от нее.

— Вы еще не спите? — прошептал робкий голос.

Она приложила палец к губам: «Тшш», и протянула руку, привлекая его к себе. Несколько невыносимо долгих мгновений ничего не происходило. Она успела испугаться, что ошиблась, что таинственность ночи и теплый камин смешали ее мысли, поселив туда никому не нужное сочувствие, но, с сосредоточенным сопением, что-то тяжелое и невидимое неловко вскарабкалось ей на колени; еще немного поразмыслило и прижалось всем телом, уютно устроив голову на плече. Живое, горячее дыхание на шее обжигало до слез, и Минерва поспешно прикусила губу, чтобы не растрогаться окончательно.

— А почему вы профессор? — вдруг сонно спросил Гарри. Минерва подняла брови и машинально погладила его по спине. — Вы на него не похожи, — последнее прозвучало почти не слышно, Гарри явно стушевался. Минерва глухо рассмеялась, чуть дернув плечами, и крепче прижала к себе малыша.

— А на какое слово я, по-твоему, похожа, м? — она нащупала щекой взъерошенную макушку. — Неужто «бабушка»?!

Она ожидала, что Гарри рассмеется, но он замер, задумавшись:

— Не знаю... У меня ведь нет бабушек... Есть только тетя Мардж, но она еще не старая... И вредная, просто жуть.

— Вредная?

— Ну, она натравливает на меня свою собаку, ей, видимо, нравится смотреть, как я от нее убегаю.

Сердце Минервы забилось так часто и заболело так сильно, что она и не заметила, как поцеловала Гарри в макушку, крепче обвив его руками.

— А еще я сегодня услышал странное слово… Хогсмид. Вы расскажете, что это?

— Расскажу. Конечно, расскажу.

И она рассказала про магические деревеньки и Косую аллею; про то, как сама училась в Хогвартсе и любила летать на метле; как работала в Министерстве Магии и про само Министерство, как потом все равно вернулась в родную школу, и все были ей рады; про братьев и племянников, про Дугала МакГрегора, про Дамблдора и магические шахматы про родителей Гарри и про то, какими чудесными они были и как любили его. Как потом началась война. И что такое война. Конечно, она рассказала это не за одну ночь. В первую ночь она лишь успела пообещать, что они обязательно сходят в соседнюю волшебную деревеньку, и Гарри заснул под монотонное поглаживание по спине, обвив ее руками и уткнувшись носом в ключицу.

Каждое утро Гарри пусть недовольно, но плелся умываться, ибо наградой ему было разрешение ходить на занятия к ней или Снейпу. Ходить к Снейпу Гарри тоже полюбил: однажды он признался, что хоть тот резок и груб, но все же не такой злой, как дядя Вернон. И совершенно не жестокий, просто не любит ротозеев и лентяев. Минерва тогда посмеялась, похвалила его за наблюдательность. Но все-таки больше всего времени с Гарри проводила именно она. По вечерам они садились у камина, и сначала Гарри рассказывал о Дурслях и школе, а потом Минерва принималась за свои истории. Правда, Гарри под них быстро засыпал. Но на то и был расчет.

Минерва замечала, что больше всего Гарри нравились рассказы про квиддич и про то, как она выполняла секретные задания во время войны. А чего еще стоило ожидать от семилетнего мальчишки?! Он сидел, не шелохнувшись, и, если бы был видимым, ей бы точно пришлось напоминать, что открытый от удивления рот — это невоспитанно.

Время шло, Гарри ходил за Минервой как приклеенный, и она постепенно начала показывать ему замок: от внутренних двориков до Астрономической башни и Большого зала; они, взявшись за руки, навещали теплицы и домик лесника, который, в свою очередь, произвел на Гарри неизгладимое впечатление.

В конце февраля, вместо долгожданной весны, опять повалил снег. Крупные мокрые снежинки слипались комьями еще на подлете к земле, стремительно утолщая слой белого покрывала.

Была суббота. Где-то в отдалении башенные часы пробили девять. Профессор МакГонагалл сидела за своим столом и тихо поскрипывала пером по пергаменту, невольно прислушиваясь к детскому сопению в противоположном углу комнаты. Она то и дело поглядывала на углубление в центре кроватки, хоть это уже давно стало необязательно: она безошибочно отделяла издаваемый Гарри шорох от прочей какофонии звуков. Минерва на секунду отвлеклась от проверки домашних работ первокурсников и тяжело вздохнула. Ей казалось, что они с Гарри не просто привыкли друг к другу, а, в некотором роде, даже прикипели. Она, по крайней мере, точно прикипела: научилась распознавать его настроение по дыханию, а степень голода по шагам. И, когда по вечерам Гарри прикладывал свою вихрастую голову ей на колени, ей очень хотелось верить, что он отвечает взаимностью. Она так хорошо его чувствовала, что забывала о невидимости. Он тоже, казалось, о ней забывал, все чаще отвечая кивками и улыбками, которые она теперь тоже почему-то слышала.

Ровное дыхание в углу сбилось и участилось. Гарри проснулся.

«Надо ввести обязательный курс каллиграфии для первокурсников», — подумала МакГонагалл и отложила перо. Потом бросила еще один взгляд на стопку работ: «И для второкурсников».

Гарри уже привычно пожелал ей доброго утра и пошлепал в ванную. Минерва встала и подошла к окну.

Снега за эти непродолжительные утренние часы навалило столько, что собравшиеся во внутреннем дворике студенты, заливисто смеясь, проваливались почти по колено.

«Вторая суббота месяца», — объяснила себе Минерва такое нетипичное скопление учеников. Идея пришла в голову сама собой. «Только надо где-то раздобыть теплую детскую мантию», — она прищурилась и потерла пальцами подбородок.

Если закрыть глаза на некоторые этические аспекты, то домовые эльфы, безусловно, лучшее, что может быть у волшебника. Когда Гарри вернулся в гостиную, судя по звукам, потягиваясь и позевывая, профессор МакГонагалл уже критично оглядывала маленькую шерстяную мантию.

— Гарри, подойди, — она поманила его рукой, — надень. Это мантия, — поспешила добавить она, правильно поняв воцарившуюся тишину, — ты же видел мантии учеников? — Кивок. — Гарри, я ведь не вижу, когда ты киваешь.

— Извините. Да, видел, но… Эта какая-то другая.

— Обычная. Просто уличная и теплая, надевай, — она постаралась прозвучать тверже.

Гарри надел мантию и та, в то же мгновение, стала невидимой. Минерва недовольно поджала губы и наощупь оценила, насколько мантия пришлась впору: проверила застежку на груди, провела по рукам, до запястий, потом поймала подол и потянула его к полу. Все было как нельзя лучше.

— Тепло?

— Да, профессор, спасибо. Мы куда-то идем?

— Идем, — она хитро улыбнулась, — сегодня ты пойдешь со мной в Хогсмид.

Гарри по понятным причинам охнул: она давно обещала ему выйти за пределы замка. То есть, конечно, они ходили в совятню, к лесничему и к лодкам, даже были на квиддичном поле, жаль только, что в тот момент оно пустовало, но Хогсмид… Гарри не мог не слышать, как о нем постоянно говорят ученики, и Минерва видела, что его тянет туда как магнитом. Он неоднократно спрашивал, робко просил показать, но Минерва отвечала что-то неопределенное и отмахивалась. Почему-то именно поход в Хогсмид она все время откладывала.

Но этот снег…

Как только они вышли из замка, Минерва поспешно схватила Гарри за руку — тот, что было особенно приятно, никогда этому не противился. Еще в самом начале МакГонагалл пыталась вспомнить своих племянников детьми, но вспоминания были очень смутными и в основном состояли из визга, драк и прочего проявления непослушания, шокировавшего их слишком увлеченную работой тетку. Что Гарри не имеет ничего общего с такими детьми, стало понятно практически сразу. Он с благодарностью принимал заботу, каждый раз недоверчиво удивляясь, успокаивался от прикосновений, сам очень робко проявляя нежность, чем неоднократно вызывал ком в горле. Не так давно он первый раз осмелился положить голову Минерве на колени, осторожно, как дикий зверек, и тут же замер и напрягся, вероятно ожидая, что его прогонят или отругают. Но она, еле сдерживаясь от накатывающих эмоций, конечно, не прогнала и не отругала, а положила теплую ладонь на всклокоченную макушку и принялась осторожно, самыми кончиками длинных уверенных пальцев, перебирать прядки.

Профессор МакГонагалл шла рядом с возглавляющим колонну учеников профессором Флитвиком. Гарри весело припрыгивал на ходу и опасливо поглядывал на маленького декана Рейвенкло. Тот, в свою очередь, нараспев рассказывал историю магической деревушки первым рядам третьекурсников, с интересом вытягивавшим шеи. Когда показались острые крыши домиков, Минерва почувствовала, как Гарри сжал ее руку. Она остановилась чуть в стороне, пропуская учеников, и, дождавшись, когда все пройдут, вопросительно наклонилась к Гарри.

— Ты чего-то испугался? — тихо спросила она.

— Нет, профессор… Не знаю. Наверное, ничего.

Минерва опустилась на корточки и нащупала обе руки Поттера:

— Поверь, тебе нечего бояться. Ты же слышал, что рассказывал про деревню профессор Флитвик? Здесь живут волшебники, это мирный уголок с сувенирными лавками и вкусными кондитерскими. Там очень уютно, тебе понравится, тем более… — она осеклась, вовремя прикусив язык на фразе «тем более, ты родился в такой же деревушке». В голову от волнения внезапно ударил жар. К такому разговору она была пока не готова. Да и никогда не будет готова.

— Тем более, профессор?

— Тем более что я рядом, так что тебе нечего бояться.

Она услышала, как Гарри вздохнул. Успокоился или не поверил? Не поверил в то, что кто-то может быть с ним рядом или в то, что с ней можно не бояться?

— Профессор, а вы хорошо умеете защищаться от врагов?

«Вот паршивец!»

— Хорошо, — она нахмурилась и резко встала, — но уверяю тебя, что нам сегодня боевая магия не пригодится. Пойдем, — она настойчиво потянула его за руку, и он поплелся следом.

Когда они, наконец, вступили на центральную улицу, Минерва довольно ухмыльнулась, услышав сбоку восторженный возглас. Она сбавила шаг и пошла ближе к левой стороне улицы, чтобы Гарри мог лучше рассмотреть все разноцветные витрины, еще сохранившие новогодние украшения. Почти сразу же она почувствовала, как он тянет ее к первой из них, но, закатив глаза, сдалась. Гарри прилип носом к витрине музыкального магазина, в которой стоял огромный граммофон с витой зеленой «улиткой». То, что Гарри прижался носом, МакГонагалл поняла по стремительно увеличивающемуся запотевшему пятну на холодном стекле. Она пристально наблюдала за этим пятном, пока вдруг не вздрогнула: ей почудилось, что в отражении витрины блеснули круглые очки. Минерва часто заморгала и тряхнула головой — показалось.

— Пойдем, Гарри, дальше будет еще интереснее. — Она мягко приобняла его за плечо и подтолкнула.

То, что Гарри засмотрится на сов в окне почты, было ожидаемо, но то, что он разинул рот от удивления при виде розового безумия кафе мадам Паддифут, заставило Минерву сдержать смешок. Она, конечно, не видела, как Гарри разинул рот, но безошибочно почувствовала.

— А это «Сладкое королевство», нам сюда. — МакГонагалл приоткрыла дверь, пропуская Гарри вперед, затем зашла сама и тут же споткнулась о застывшего на входе Поттера. Продавец за прилавком косо на нее посмотрел и продолжил подкручивать винтик весов.

То, что со стороны она может выглядеть как городская сумасшедшая, Минерва не учла. Но теперь ее охватила неловкость и полное непонимание того, как поговорить с Гарри, не привлекая лишнего внимания посторонних. На счастье, именно в эту секунду в кондитерскую вломилась шумная толпа третьекурсников. Воспользовавшись моментом, Минерва наклонилась к Гарри, и, сделав вид, что разглядывает что-то в витрине, прошептала:

— Гарри, ты любишь сладкое? Можем взять что-нибудь к чаю.

— Я не знаю, — раздался шепот, — как-то на день рождения Дадли подарил мне ириску… Она была вкусная…

— Понятно. — МакГонагалл снова нахмурилась и, на этот раз, действительно осмотрев витрину, решительно прошла к кассе.

Гарри весело смеялся, глядя на то, как она левитирует пакеты из магазина. Унести в руках столько они бы вдвоем не смогли. И вчетвером тоже. Оглядевшись, МакГонагалл двинулась туда, где стояли кареты, курсировавшие между школой и центром деревушки. Она и так планировала вернуться в замок на одной из них, и можно было заранее положить покупки.

Когда кареты показались из-за поворота, Гарри снова встал как вкопанный.

— Профессор, а это…

— Фестралы. Не бойся, Гарри, они безобидные. — Сердце сжалось: «Значит, все-таки видел…»

Погуляв еще немного по главной улице, они зашли погреться в «Три метлы». Минерва выбрала столик подальше от входа и немножко за углом: в баре было слишком много учеников, чтобы можно было позволить себе вызвать их интерес разговорами с самой собой. Столик был уютный, в баре вкусно пахло, уши и кончик носа тут же начало покалывать от теплого воздуха. Она заказала Гарри горячий чай, а себе, мгновение поколебавшись, ирландский кофе. Ложка огневиски, добавленная в кофе, была очень ощутима: горячей волной она прокатилась до самого желудка, согревая и расслабляя.

— На вот, чтобы не скучно было пить пустой чай, — Минерва выудила из кармана мантии и протянула Гарри маленькую булочку в бумажном кульке, незаметно вытащенную из недавних покупок и припасенную как раз на этот случай.

То, что случилось в следующую секунду, стало настоящим шоком. МакГонагалл со звоном выронила чашку и, приоткрыв рот, из которого так и не вырвалось ни звука, следила за тем, как рука Гарри потянулась за предложенной булочкой. Обычная мальчишечья рука, бордовый свитер и черный рукав мантии. С той лишь разницей, что она была подвешена в воздухе совершенно одна. Абсолютно видимая. Взяв булочку, рука растаяла вместе с бумажным кульком, который тут же зашуршал где-то в пустоте напротив — на стол посыпалась сахарная присыпка.

Сердце билось так часто, что его было слышно в ушах, но постепенно Минерва все же взяла себя в руки. Понял ли сам Гарри, что сейчас произошло, и стоит ли акцентировать на этом внимание? Вопросы проносились в голове слишком стремительно, и Минерва прижала ко лбу холодную ладонь в попытке их остановить. Наверное, все же не стоит.

«Может, показалось?» В груди кольнуло. Она уже и не ждала, что Гарри станет видимым. Ждала поначалу, но быстро отвлеклась и перестала об этом думать. Думала только, какие зубчики трансфигурировать у своей щетки, чтобы они прочесали вихрастую голову, или что попросить у домовика на ужин, чтобы Гарри все съел, или какую историю ему рассказать, чтобы заснул он все-таки не от скуки, а от монотонности ее голоса. Неотвратимость того, что эта совершенно новая, но такая теплая рутина сейчас изменится, ударила, как обухом по голове. Она зажмурилась, пытаясь отогнать гнетущее ощущение надвигающейся потери, а когда снова открыла глаза, на ее блюдце лежал аккуратно отломленный кусочек булочки.

«Поделился», — пришлось снова зажмуриваться, чтобы побороть подступающие слезы. Расставаться всегда тяжело.

У входа в замок МакГонагалл вызвала домового эльфа и велела ему заняться покупками, а сама огляделась и вдохнула свежий зимний воздух, подставив лицо ставшим такими редкими солнечным лучам.

— Не замерз?

— Нет, — раздался совсем рядом низкий голос, и Минерва подпрыгнула от неожиданности.

— Северус! Вы меня напугали!

— М-да? Не ожидал, что это так просто. Где Поттер?

— Здесь. Гарри? — Тишина. — Гарри?! — Никакого ответа. Минерва подавила волнение и развернулась к Снейпу: — Наверное, пошел к себе, мы долго гуляли… Северус, — он вопросительно поднял бровь, — мне кажется, он становился видимым… Дважды! — Она растерянно смотрела на коллегу и водила горячим пальцем по каменному парапету, снег на котором тут же таял от ее прикосновений.

— Дважды становился, или дважды показалось? — Снейп ехидно скривил губы, но взгляд выдавал напряженность. — Уже отправили Дамблдору патронуса?

Минерва замялась:

— Еще не успела.

— Не успели или не захотели? — он сделал шаг навстречу, буравя ее глазами.

— Почему это не захотела? — Минерва попыталась возмутиться, но сразу сдалась и со вздохом опустила плечи. — Не захотела. И нечего быть таким проницательным, профессор Снейп! — Он ухмыльнулся. — Это, в конце концов, неприлично!

— Это эгоизм, Минерва.

Она нахмурилась. Северус был прав, и это невероятно раздражало, но он, как назло, продолжал, распаляясь все сильнее:

— Он не ваш ребенок, вам его выдали как пациента — вылечить душевно, и нечего было привязываться, — Минерва стиснула зубы и сжала руку в кулак, машинально набрав в нее с парапета снега. — Не ведите себя как обманутая школьница, — последний слог Снейп проглотил от неожиданности: в самом центре его сюртука теперь красовался снежный комок. Его глаза округлились. Зрелище было невыносимо смешным, и Минерва не заметила, как злость сменилась азартом. Наверное, что-то аналогичное испытывал сам Снейп, когда пикировался с коллегами или отчитывал учеников.

— Вы думаете, профессор МакГонагалл, что если вы старше по должности, то я вам не отвечу? — отчеканил он каждое слово, но как-то беззлобно.

— Напротив, коллега, — Минерва стремительно ретировалась за парапет, — я очень надеюсь, что вы ответите. — Она еле успела пригнуться, и над самой ее головой пролетел здоровенный снежок, чуть не сбив с нее шляпу. Она поспешно схватила еще горсть снега, руки похолодели и намокли, но следующий снежок снова метко попал в шипящего Северуса.

— Это нечестно, Минерва, — опять промахнулся Снейп, — у вас спортивное прошлое!

— Мерлина ради, Северус, когда это было?! — Еще одно попадание по черному сюртуку. — Научись уже проигрывать! — МакГонагалл опрометчиво высунулась из своего укрытия и тут же получила снежком в бок. Снейп самодовольно ухмыльнулся и кинул в нее еще два снежка в попытке сбить шляпу.

— Вот разошелся! — Минерва отскочила в сторону и замахнулась, как вдруг, в Северуса прилетел еще один непонятно откуда взявшийся снежок. Они недоуменно переглянулись. И тут, будто повинуясь невербальному заклинанию, рядом с ними проявился хохочущий Гарри.

Деканы кивнули друг другу и отправили оба своих снаряда в мальчишку. Тот ойкнул, но не пропал, а лишь пригнулся. Минерва звонко рассмеялась и, совершенно не в соответствии с возрастом и статусом, продолжила «обстрел». Гарри уворачивался и отвечал кривыми, наспех слепленными комками. Снейп, в лучших традициях Слизерина, целился в них обоих. Битва завязалась нешуточная и длилась, пока Гарри не охрип от хохота и не потерял скатившиеся по мокрому носу очки. Снейп поднял их, критически оглядел и, невербально починив, вернул горе-вояке.

— Идите греться, — он повернулся к МакГонагалл, — я зайду вечером.

Всю дорогу до кабинета МакГонагалл боялась, что Гарри снова станет невидимым. Она украдкой поглядывала на него и не могла сдержать улыбку. Гарри смущался, опускал глаза, становился чуть прозрачнее, чем положено семилетнему мальчишке, но не исчезал. Они шли молча, Минерва боялась спугнуть удачу хоть полусловом, поэтому до вечера так и не обсуждала вернувшуюся видимость.

Перед сном она выбрала для Гарри одну из самых увлекательных и полюбившихся ему историй: про четырех друзей, учеников Хогвартса, которые в тайне ото всех, кроме нее, научились превращаться в животных.

Когда Гарри сомкнул наконец светящиеся от счастья глаза, Минерва подоткнула ему одеяло и уже готова была уйти в свою спальню, как раздался стук в дверь.

«Северус?..»

Когда Гарри был совсем маленьким, он часто мечтал, что тетя Петунья однажды, как в сказке, возьмет и его в сыновья. Он тоже станет Дурслем, а не каким-то Поттером, будет есть на завтрак колбаски и мороженое, его перестанут оставлять у миссис Фигг, пока остальные едут гулять.

Когда стало ясно, что стать сыном Дурслей ему не светит, Гарри начал мечтать о какой-нибудь доброй женщине, которая, опять же, как в сказке, решит, что его нужно взять к себе. Эта тетушка, а может, добрая старушка, стала бы его холить и лелеять, покупать на дни рождения хорошие подарки и водить в парки развлечений.

Но и эта мечта почему-то не сбылась. В шесть лет Гарри постановил, что никто ему не нужен и вообще, он вполне может быть один, сам по себе. Он перестал ждать ласки от тети, похвалы от дяди и приглашения поиграть вместе от Дадли. Он бросил всякие попытки угодить не желавшим иметь с ним дела родственникам, и с одной стороны, жизнь стала совсем беспросветной, а с другой… Так оказалось несоизмеримо легче. Гарри ничего хорошего ни от кого не ждал, и, в свою очередь, никто ничего хорошего не ждал от Гарри. Было пусть и тоскливо, но стабильно.

А с Профессором… С Профессором он поначалу не знал, что и думать.

Хотя Гарри издавна знал, что слезами не добьешься ничего, кроме подзатыльника, Профессор неожиданно дала слабину. После того позорного вечера, когда Гарри стыдно разревелся, она вдруг стала очень доброй, почти как… Нет, не как тетя по отношению к Дадли, а как какая-нибудь фея. Она вдруг стала читать ему книжки, объяснять разные штуки и вообще, обращала на него внимание, и это было… непривычно.

Нет, Гарри помнил, что все ждут, что он станет видимым. Этот черт, точнее, профессор Снейп, нередко приходил и так пристально на него смотрел, будто хотел, чтобы он быстрее убрался куда подальше. Но, как бы Гарри ни приглядывался к Профессору, та ни словом, ни делом не показывала, что он ей надоел. Создавалось впечатление, что ей нравилось быть доброй просто так, без особых причин.

Не то чтобы Гарри так много на эту тему размышлял. Гораздо интереснее было представлять, куда они с Профессором отправятся в следующий раз и как это — летать на метле или плавать, как русалка, под водой. В общем, рассказы Профессора о «мире магов», как она это называла, были гораздо интереснее, чем тоскливые мысли.

В конце концов, Гарри, спустя где-то полторы недели после переселения в комнаты Профессора, решил, что если бы она так хотела от него избавиться, то давно придумала бы, как это сделать. А раз не придумывает, значит, не хочет. Сделав такой вывод, Гарри окончательно бросил об этом думать.

Дни в замке бежали быстро. С определенного момента Гарри не оставался один почти ни на минуту: если Профессор была занята, его уводила в свои теплицы добрая профессор Спраут или показывал фокусы маленький профессор Флитвик. Иногда даже профессор Снейп уводил его с собой в подвал замка — подземелья, где с нехорошей улыбкой показывал всяких страшных жуков в банках.

Иногда Гарри даже забывал, что его не видят. Более того, порой собственная невидимость раздражала: Профессор, например, нередко его одергивала, если он отвечал не вслух. А еще ему все меньше хотелось, чтобы она на него сердилась, даже по такому мелкому поводу.

Несколько раз по ночам, когда Профессор уже гарантированно спала, Гарри снова, на пробу, становился видимым и подолгу рассматривал свои руки и пальцы на ногах. На инстинктивном уровне он знал, что если он появится, то Профессор обрадуется, и это почему-то было очень важно. Пусть она никогда его не упрекала, его самого точно не обрадовало бы, если бы рядом оказался кто-то, похожий на него.

И в то же время… В то же время…

Но тот старик, Дамблдор, больше ни разу к нему не приходил, и в какой-то момент в сердце закралась надежда, что он и вовсе больше не вспоминает… Забыл. Дел же у него, наверняка, немало, вот и некогда ему заботиться о всяких разных…

А Профессор уж точно его не отправит обратно, рассуждал Гарри, особенно, когда та мягко гладила его по вечерам по волосам. В такие минуты Гарри особенно хотелось, чтобы все было, как у всех: чтобы Профессор, может, сказала, как тетя говорила Дадли, что ей нравится цвет его волос, глаз, чего-нибудь… Или что он похож, например, на… ладно, пусть не на хомячка, а на зайчика. Да. Это было бы приятно.

Когда Гарри вдруг увидел собственную ладонь, сжимающую снежок, он растерялся. Он не принимал никаких решений, не готовился к этому моменту заранее — это вышло само, совершенно непреднамеренно.

Но Профессор и Снейп вели себя так, словно ничего особенно не произошло, только пулять снежки стали более метко. И уже спустя несколько секунд все лишние мысли вылетели из головы: приходилось так уворачиваться, приседать и подпрыгивать, что ни на что другое сил просто не хватило бы.

Пока они шли вдвоем обратно к замку, Гарри несколько раз ловил на себе изучающий, не слишком уютный взгляд, но довольно быстро о нем забывал. Гораздо больше его волновало другое: на лице Профессора появилось очень теплое — иначе не назовешь — и в то же время печальное выражение лица. Гарри то хотелось подлезть под ее ласковую руку головой, то тянуло спросить, почему она такая грустная. Уже потом, позже, в ставшей родной гостиной он пробормотал за чашкой горячего чая:

— Я вам… не понравился?

На что Профессор как-то невесело ответила:

— Ты очень симпатичный мальчик. И очень похож на своих родителей.

— А на вас? — вырвалось у Гарри. — Мне кажется, я на вас немножко похож. Хотя мы не родственники, конечно…

Тут Профессор взъерошила его волосы, как он любил, и сказала ему на ухо:

— Не родственники. Но в детстве у меня была короткая стрижка, и я была такая же лохматая, как ты.

Ночью Гарри спал как никогда спокойно.

А утром почти сразу же почувствовал: что-то было не так. Профессор, как обычно, попросила домовиков принести его любимые блинчики, а потом, в честь воскресенья, предложила сходить прогуляться к Черному озеру.

Гарри тут же согласился: у озера он гулять любил и мог часами вглядываться в покрытую тоненьким ледком гладь воды — не промелькнет ли внизу какой-нибудь житель морского народа. Профессор частенько над ним посмеивалась, но по-доброму: говорила, что у поверхности увидишь разве что Кальмара.

В этот раз Профессор перед выходом махнула над ним палочкой, и Гарри показалось, будто за шиворот потекла тоненькая струйка воды.

— Чтобы тебя, кроме меня, никто не увидел, — пояснила Профессор, и Гарри был этому только рад. Он давно уже не боялся шумных, бойких учеников Хогвартса — в конце концов, он был уверен, что Профессор, если что, его защитит, — но привлекать к себе внимание все равно не хотел.

На улице шел снег. Гарри, под строгим взглядом надевший варежки, попробовал слепить снежок — снег оказался липким. Погода явно менялась: дул ветер, тянуло на тепло. Гарри подумал, что неплохо было бы устроить еще одну снежную битву, но, судя по лицу Профессора, ей было не до того.

— Самое время лепить снеговиков, — вдруг задумчиво, словно подслушав его мысли, произнесла Профессор.

— Я бы слепил. Маленького. Можно?

Профессор молча сделала круговое движение палочкой и кивнула:

— Приступай.

Раньше Гарри этим заниматься как-то не доводилось. То не было времени, то снега, то и вовсе — ни малейшего желания. Но тут дело пошло споро: он быстро скатал два аккуратных снежных шара — большой и маленький, и Профессор помогла ему поставить их один на другой. Потом она вынула из кармана несколько оставшихся с похода в Хогсмид фантиков и превратила их в блестящие пуговицы. Гарри с удовольствием приделал снеговику улыбающийся рот и два глаза.

— Красиво, — Гарри сделал пару шагов назад, чтобы полюбоваться. — Я бы таких мог сто лет подряд лепить.

— Ну-ка покажи мне руки, — вдруг недовольно прикрикнула Профессор. — Так и есть, варежки хоть выжимай! Все, только простуды не хватало, — она высушила варежки мановением палочки. — Пойдем лучше погуляем.

Гарри только пожал плечами: снега было много, за день он бы точно не стаял. Они медленно двинулись вокруг озера. Обычно Гарри шел с Профессором не шаг в шаг, а бегал рядом, но сейчас Профессор взяла его за руку, и он не спешил вырывать ладонь. Несколько минут они молчали.

— Через три с половиной года ты будешь гулять здесь уже в ученической мантии, с новыми друзьями.

Гарри не был уверен, что у него найдутся друзья, но пожал плечами. Возражать он не собирался — это было бы жалко, к тому же теперь он был не прочь учиться в Хогвартсе. Но Профессор явно заметила, как он на миг отвел взгляд.

— Даже не сомневайся. Многим детям сложно находить себе друзей до Хогвартса, но здесь у каждого находится товарищ. Я до сих пор пишу письма моим старым одноклассникам, — Профессор чему-то улыбнулась.

— Ну-у… — Гарри помялся и задал почти не связанный с разговором вопрос: — А почему у Дадли друзей всегда было много?

На лице Профессора появилось задумчивое выражение.

— Поразмысли-ка сам. Он умнее, приятнее, добрее тебя?

Гарри вспомнил толстые щеки и поросячьи глазки кузена, его визгливые крики и недовольство учителей. Вспомнил, каким он мог быть наглым, лживым подлизой. И все же, тетя его любила. Хотя Профессор его тоже…

— Нет, — твердо сказал он. — Вряд ли.

Профессор кивнула.

— Тогда, может, его больше любили ваши одноклассники?

Гарри снова покачал головой. С Дадли старались подружиться, потому что он был самым сильным и горластым в классе, но уж точно не потому, что он был таким замечательным. Большинство их одноклассников, это Гарри точно знал, и вовсе старались держаться от Дадли подальше.

— Тогда в чем же дело?

— Не знаю, — вздохнул Гарри. — Просто он такой…

— Уверенный в себе? — подсказала Профессор.

— Наверное. Да. И ничего не боится.

— В чем-то тебе стоит брать с него пример. Не в том, чтобы быть невоспитанным грубияном, — быстро добавила Профессор, поймав его изумленный взгляд, — а в том, чтобы не бояться добиваться своего. Быть смелым. Хочешь, чтобы с тобой дружили — подойди первым, не жди, пока тебя заметят.

Гарри подергал за вылезшую из шарфа ниточку.

— Я пытался один раз, — почти прошептал он. — Но у меня слишком дурацкие очки, а еще я выгляжу как придурок. Никто не любит, когда к нему тезут такие странные, как я.

Профессор вдруг остановилась и нагнулась. Теперь их глаза были почти на одном уровне.

— Нет таких людей, кого никто бы не любил. На каждого, повторюсь, каждого «странного», как ты говоришь, человека найдется тот, кто захочет быть рядом с ним. Пусть они встретятся не сразу, но со временем — обязательно. И это не просто мои домыслы, это один из законов вселенной. Помни об этом.

От слов Профессора внутри что-то запело. Она улыбнулась, и как-то вдруг само получилось, что Гарри обнял ее за шею. Он никогда раньше этого не делал, и Профессору наверняка было неудобно, но она не пыталась выпрямиться, а Гарри не спешил расцеплять руки.

Вскоре он почувствовал, как она прижалась щекой к его макушке.

— Помни, — тихо-тихо повторила она. — Каждый человек достоин любви. Да, любовь не обязательно дается даром, и нет, не всегда можно ее завоевать. Главное, пожалуй, это не закрываться, не бояться, позволить другим увидеть, какой ты есть.

Профессор все же выпрямилась, вырываясь из кольца его рук, но Гарри тут же прильнул к ней всем телом. В голове не было ни одной связной мысли. Больше всего ему сейчас хотелось простоять вот так всю жизнь.

— Пора возвращаться, — спустя несколько минут все-таки произнесла Профессор. — Холодает.

И они неспешно вернулись домой. Профессор до самого позднего вечера никуда от него не уходила: долго рассказывала ему про родителей, играла с ним смешные «плюй-камни», сходила с ним в теплицы к профессору Спраут, а перед сном позволила подольше посидеть во вкусной пене.

Уже засыпая, Гарри подумал, что Дадли, узнай о том, как тут здорово, точно обзавидовался бы.

Удивительная вещь — время. Оно тянется, когда на него обращаешь внимания и бежит, когда про него забываешь. А иногда его просто нет. Как ни засиживайся допоздна, сколько снеговиков ни лепи, — его больше нет.

В ту ночь, когда пришел Дамблдор, Минерва пыталась закрыть собой кроватку со спящим Гарри, лишь бы у них еще было время. Но от проницательных глаз директора было невозможно ничего утаить, тем более целого ребенка. Наконец-то ставшего видимым ребенка.

«Можешь сама наложить на него заклинание», — прошептал тогда Альбус, грустно улыбнувшись. Она поблагодарила. Ей казалось, это подарок, что она сама, что не кто-то другой. Казалось весь следующий день, пока он не закончился, пока Гарри не засопел тихонечко в своей кроватке. Тогда пришла боль. Такая знакомая ей, потерявшей всех близких, глухая, тянущая боль. И как ни металась она по комнате, как ни рыдала в ночи на плече у Флитвика, как ни требовала, чтобы он нашел другое заклинание — другого выхода не было.

Вот Гарри, маленький и доверчивый, спит и держит ее за руку. Вот кончик ее палочки безжалостно приближается к вихрастому виску. «Обливиэйт», — кажется, даже невербально. Чтобы не разбудить, не потревожить.

Три года она видит только этот сон и просыпается в холодном поту, с трясущимися руками и неконтролируемым градом слез. За каждым завтраком она говорит, что это самое страшное предательство, а Снейп неизменно отвечает грустной ухмылкой. Он, конечно, знает все о предательствах, этот грустный взрослый ребенок. Такой же одинокий и такой же преданный, как Гарри.

Минерва ждала появления Гарри в Хогвартсе. Ждала и боялась. Конечно, он обычный мальчик, теперь более доверчивый, чем был бы, не случись с ним того всплеска магии. Он, разумеется, не помнит того, что она сделала. И вообще ее не помнит.

Сердце больно сжалось. Профессор МакГонагалл порывисто вздохнула и оглянулась в поисках списка первокурсников. «Шляпа, табуретка, список...» — она проводила церемонию распределения каждый год и каждый год волновалась. Дети знакомых, друзей, недругов, что с ними будет? Какой им уготован путь, и какую дорогу они выберут сами?

Минерва ухмыльнулась. Конечно, сами. Она-то знала, что именно разглядывает в головах учеников шляпа.

За высокими дубовыми дверями слышится привычный взволнованный гомон будущих первокурсников. Все как всегда, только сердце бьется особенно часто, только руки сжимают скрученный пергамент так неистово, что костяшки белеют.

Глубокий вдох — и в пропасть. Она выходит к ним, стараясь смотреть поверх голов.

— Добро пожаловать в школу чародейства и волшебства Хогвартс...

Каждый год одна и та же речь, только сейчас впору зажмуриться. Не смотреть. У него все будет хорошо. Все как у всех. И она будет ему учителем. И деканом, если прогноз Дамблдора окажется верным. Если окажется, то Снейп проиграет ему десять галеонов. Воспоминания об утреннем споре вызывают улыбку и унимают разошедшееся сердце. Ведь ничего не случится, если просто посмотреть. Ей ведь придется смотреть на него еще не один раз. Вот только зеленые глаза неотрывно смотрят в ответ. Так пронзительно, что речь, не меняющаяся годами, вдруг прерывается. Время звенит в ушах, она слышит свое дыхание.

«Неужели... Мерлин, пожалуйста... Неужели он помнит?..»

На таком знакомом детском лице светится улыбка.

Обычная, отстраненная, приветливая улыбка. Он видит ее впервые.

ПОСЛЕ ТИТРОВ

Обливиэйт Минерва МакГонагалл наложила качественно, но она не учла одного: Северус Снейп, один из немногих магов, владеющих легилименцией, за день до роковой ночи проник в сознание Гарри Поттера и заблокировал основную часть воспоминаний о последних неделях. Он сделал это не из альтруизма, а из собственного эгоистичного расчета, — Северус надеялся, что со временем мальчишка вспомнит о своем умении и сможет применить его в борьбе с Темным Лордом, убавив таким образом проблемы у самого Северуса.

По крайней мере, именно так Северус оправдывал свой поступок перед самим собой.

Гарри же вернулся на Тисовую улицу. Он не помнил, но знал, что в последнее время все шло, как обычно: утром он уходил в школу, а вечером помогал тете. Его родственникам скорректировали память соответствующим образом. Следующие три с половиной года Гарри не исчезал ни разу, хотя мысль, что это было бы неплохо, неоднократно приходила ему в голову. За это время его незаметно навещали Минерва МакГонагалл, Альбус Дамблдор и Северус Снейп, — последний, впрочем, делал это втайне от первых двух.

Только на шестом курсе Гарри стал вспоминать о неделях в Хогвартсе. Гарри начали сниться странные сны о том, как он жил в апартаментах профессора МакГонагалл и гулял с ней за ручку вокруг Черного озера. Сперва он не придавал снам большого значения, однако сны упорно повторялись. К разгадыванию этой снов Гарри привлек Гермиону Грейнджер и Рона Уизли.

В то же время сама Минерва МакГонагалл замечала, как странно посматривает на нее Гарри, и в душе, втайне от самой себя, надеялась, что он вспоминает их общее прошлое. Альбус Дамблдор поблескивал очками, а Северус Снейп, глядя на Золотое Трио, корил себя за то, что не смог тогда удержать в себе свой роковой гриффиндорский порыв.

В середине второго семестра шестого курса Гарри, по наущению Рона, проник в апартаменты профессора МакГонагалл. После этого он до конца уверился, что странные сны были воспоминаниями, но к Профссору подходить не спешил, раздумывая над причинами событий того далекого года.

Профессор же, пока Гарри рыскал по ее гостиной в мантии-невидимке, сидела в одном из кресел той же самой гостиной, — она вовремя успела наложить на себя дезиллюминационные чары, — зажав рукой рот. Ее одновременно мучила вина за собственное, как она считала, предательство и страх из-за того, что открытие Гарри может повлечь для них обоих.

Впрочем, она отказалась от повторного Обливиэйта, хотя профессор Снейп любезно предлагал наложить его собственной палочкой. Ее поддержал Альбус Дамблдор. Он знал о том, что Северус помешал Минерве лишить Гарри памяти окончательно и бесповоротно, и так же, как и сам Северус, рассчитывал, что блокировка спадет лишь к концу обучения. Однако он решил не травмировать память Гарри еще больше.

Гарри окончательно все вспомнил к началу седьмого курса. Сначала Гарри терзала обида, однако вскоре он выкинул все мысли о том эпизоде из головы: в то время были дела намного важнее.

Гарри Поттер и Минерва МакГонагалл впервые побеседовали о событиях почти одиннадцатилетней давности третьего июля 1998 года. Оба были крайне сдержаны, однако, расставаясь, договорились писать друг другу письма. Спустя какое-то время Гарри признался, что всегда испытывал к ней необъяснимую симпатию, а Минерва, в свою очередь, созналась, что все это время винила себя за то, что не придумала, чем можно эффективно заменить защиту на крови матери. В тот вечер Гарри долго сидел перед креслом Минервы, положив голову ей на колени, пока та перебирала его пряди и мысленно благодарила Северуса Снейпа