Легенда о красных ягодах (гет)

Семейный ужин прошел хорошо, впрочем, как и всегда — мы поддерживали легкую беседу на самые различные темы, не забывая при этом нахваливать мамины кулинарные способности и уплетать невероятно вкусную еду. Все было как обычно, за исключением одного — мы с Чарли буквально лопались от любопытства, а мама не спешила посвящать нас в причину нашей неожиданной встречи.

Я уже начал терять терпение, и подумывал, а не спросить ли у нее напрямую, и удивлялся, как Чарли не сделал этого до сих пор — из нас двоих он был более эмоциональным, вспыльчивым и нетерпеливым.

Наконец, когда с основными блюдами было покончено и мама подала чай со своими фирменными булочками с корицей, я уже решился было все-таки задать ей вопрос, но тут заметил, что она не притронулась к своей чашке, и смотрит на нас с таким видом, будто подбирает слова, чтобы начать серьезный разговор. И у меня вдруг ни с того, ни с сего появилось мерзкое, жуткое ощущение, что сейчас моя жизнь перевернется с ног на голову.

— Джордж, Чарли… На самом деле, я позвала вас не просто так, — начала она. — Я хотела сообщить вам нечто важное.

Чарли, не удержавшись, закатил глаза и фыркнул в чашку с чаем. Мама, мама… Она сказала это с таким торжественным видом, будто не догадывалась, что мы и так уже поняли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Сегодня в почтовом ящике я обнаружила вот эти письма, — мама вынула из кипы бумаг на журнальном столике два плотных белых конверта и положила их на стол перед нами. — Они для вас обоих.

Мельком глянув на один из конвертов, я успел заметить надпись: «Адвокатская контора Кофмана, город Бейкуэлл, улица…». Мы с Чарли переглянулись, но к конвертам прикасаться не спешили, будто они могли нас укусить.

— Я взяла на себя смелость их прочитать, — мама потупила взгляд, будто извинялась. — Они абсолютно одинаковы, различаются только имена получателей. В них сообщается, что ваш двоюродный дедушка Эллиот умер.

На несколько секунд в гостиной повисла тишина.

-Ооо… — протянул я, не зная толком, что сказать, — это прискорбно. Мне очень жаль.

Рядом Чарли тоже забормотал что-то подобное и абсолютно неискреннее.

— Да ладно вам! — мама вдруг добродушно рассмеялась. — Не стоит изображать скорбь, вы ведь его совсем не знали.

Что правда, то правда. Для нас дедушка Эллиот был кем-то вроде Санта-Клауса — мы никогда его не видели, но он исправно присылал нам подарки на Рождество и ко дню рождения, ровно до того, как мы стали совершеннолетними. После нашего восемнадцатого дня рождения подарки прекратились, и мы напрочь забыли о нем — до сегодняшнего дня.

— Ну, честно говоря да, — ответил Чарли на мамину реплику. — И что, нас приглашают на похороны? Он ведь не в Шеффилде жил? Придется ехать в другой город, или можно вежливо отказаться?

— Нет-нет, — мама покачала головой, — похороны уже давно прошли без нас, с момента его смерти прошло полгода.

— Полгода? — удивленно воскликнул я. — Но почему тогда только сейчас… Подожди-ка…

Я еще раз взглянул на подпись на конверте. Адвокатская контора… Письма пришли через полгода после смерти нашего дальнего родственника. Шесть месяцев — именно столько по закону требовалось для вступления в права наследства!

— Ты хочешь сказать, он что-то завещал нам? — я неверяще уставился на маму. Чарли на соседнем стуле так и вовсе одеревенел.

— Именно, — мама кивнула, но не выглядела при этом радостной или довольной. Скорее, напряженной или даже слегка напуганной. — Он оставил вам в наследство свой дом.

— Дом? — севшим голосом переспросил Чарли.

— Семейный особняк Блумфилдов. Или, как они его называли, поместье Рэдберри.

Несколько минут в комнате висела гробовая тишина, которую нарушало лишь тиканье часов на стене. Мы не шевелились, не смотрели друг на друга, пытаясь осознать и уложить в голове новость, которая, казалось была сама размером с огромный дом и никак не хотела умещаться в наших головах. Не знаю, о чем думал Чарли, но мне известие о том, что нам завещал в наследство целый дом человек, которого мы никогда даже не видели, казалось попросту абсурдным.

Кот Арчи внезапно громко мяукнул, и, соскочив с кресла, принялся тереться о мамину ногу. Мама подхватила его на руки, усадила к себе на колени, и принялась гладить между ушами. Благодаря этому, мы будто бы стряхнули с себя оцепенение.

— Но почему нам? У него что, других родственников не осталось? — выпалил Чарли мысль, которая и у меня крутилась в голове.

— Вот это и есть самое странное, — ответила мама. — У него есть родные дети и внуки, но им он завещал только приличные части своего состояния, и некоторую другую недвижимость. Но самое основное — свой родной дом, фамильный особняк — он оставил вам. Не спрашивайте, почему. Я правда не знаю.

Мама пожала плечами и растерянно посмотрела на нас с братом. Мы ответили ей не менее растерянными и непонимающими взглядами.

— Ты знаешь об этом Эллиоте хоть что-то? — спросил я. Теперь мне казалось почти преступным то, что мы ничего не знаем о человеке, который оставил нам в наследство целый дом.

— На самом деле, очень мало, — маме тоже было как будто неуютно. Она зябко поежилась и прижала к себе Арчи. — Ваш отец Оливер рано потерял своих родителей, они умерли от какой-то болезни. Это было еще в сороковые, тогда медицина была не так развита, и даже у простого гриппа было намного больше смертельных случаев, чем сейчас. Оливеру едва исполнился год, когда он остался сиротой, и его дядя Эллиот — брат-близнец его отца, забрал его к себе. Вместе со своей женой они усыновили его, и воспитывали, как родного сына. У них было двое своих детей, почти ровесников Оливера, и они росли все вместе. Но — как рассказывал ваш отец — хоть приемные родители и обращались с ним не хуже, чем со своими родными детьми, он все равно чувствовал себя белой вороной и мечтал поскорее вырасти и уехать от них, начать самостоятельную жизнь.

— Он знал, что они ему не родные? — спросил Чарли.

— Да. Эллиот и его жена — кажется, ее звали Джейн — рассказали ему правду, когда он подрос. Они считали, что это честно и справедливо по отношению к нему, но мне кажется, именно поэтому он их и недолюбливал — за то, что они лишили его иллюзий, открыв горькую правду. Ведь до этого момента он считал их своими родителями, и любил, как родных маму и папу. А они будто бы оттолкнули его, сами того не желая…

Мама грустно вздохнула, и немного помолчала, прежде чем продолжить.

— В семье Эллиота ваш отец прожил до восемнадцати лет, потом уехал учиться, но после окончания учебы не пожелал возвращаться в фамильный дом, а нашел работу и поселился в Шеффилде. Тут мы с ним и познакомились. Про свою семью Оливер рассказывал мало, но о дяде Эллиоте и тете Джейн всегда отзывался с уважением, однако, мне кажется, он их так и не простил, за то, что они оказались не настоящими его родителями. Он не спешил знакомить меня с ними, и, надо сказать, одно время меня это сильно беспокоило. Я думала, что все дело в моем происхождении — ведь Блумфилды старинная, очень богатая семья, их по полному праву можно считать аристократами, ну а я была родом из простой семьи — мои родители не могли похвастаться ни фамильными особняками, ни впечатляющим финансовым положением. Но вскоре я поняла, что это здесь вовсе не причем — просто Оливер сам не горел желанием поддерживать близкую связь со своими аристократичными родственниками.

— А чем они занимались, эти Блумфилды? — спросил Чарли, причем нашу фамилию он произнес так, будто она была совершенно чужой. — Ты говоришь, они были богаты, но благодаря чему? Какой-то семейный бизнес, или что-то в этом роде?

— Да, что-то вроде того, но подробностей я не знаю, — неуверенно ответила мама. — Оливер мне никогда не рассказывал.

— Ну ты их хоть видела когда-нибудь? — вступил я в разговор. — Отец познакомил тебя с ними?

— Познакомил, но видела я их лишь трижды. Впервые — на нашей с Оливером свадьбе — мы сыграли ее в этом самом поместье, это было как раз-таки по настоянию Эллиота. Когда он узнал, что Оливер намерен жениться, буквально заставил его сыграть свадьбу по всем их аристократичным законам — обязательно в фамильном доме, с множеством гостей, которых ни я, ни Оливер не знали, неприлично дорогими нарядами, неимоверным количеством безумно дорогого спиртного, огромным тортом, ну и так далее…

Мы с Чарли весело переглянулись, представив, как маме некомфортно было посреди всего этого великолепия.

— Второй раз, когда я увидела Эллиота, был почти сразу после вашего рождения, — продолжила рассказ мама. — Когда вы родились, Оливер поспешил поделиться с ним радостной новостью, и Эллиот приехал через несколько дней проведать нас. Казалось, он был искренне рад прибавлению в семействе, хотя наши семьи и не общались, и уж очень сильно придавал значение тому, что у нас родились близнецы. Так и сказал на прощанье: «Мои собственные дети пока не смогли произвести на свет близнецов, как же я рад, что это удалось тебе, Оливер!».

— Ну неудивительно, рождение близнецов — это ведь большая редкость, — пожал плечами Чарли. — Почему только для него это было так важно?

— Вообще-то нет, — заспорил я. — Близнецы не могут просто так родиться у любой случайной пары. Только если в роду кого-то из родителей уже были близнецы, то есть у них есть этот ген! Близнецы обычно рождаются через одно-два поколения, очень редко — в каждом поколении, но в любом случае, человек, знающий свою родословную хотя бы до прабабушек, знает, были или не были у него в роду близнецы. Следовательно, должен знать, могут ли они родиться и у него.

Я перевел дыхание, и мысленно усмехнулся: кажется, хорошее знание биологии, которой я так увлекался в школе и университете, наконец-то мне пригодилось.

— Все верно, — кивнула мама. — В семье Блумфилдов на протяжение многих лет рождались близнецы, и ваш отец предупредил меня об этом еще перед свадьбой. Но это все равно не объясняет, почему Эллиот придавал такое значение рождению близнецов. Возможно, считал это фамильной особенностью и традицией.

— Ты говорила, что видела его всего три раза, — напомнил я, возвращая разговор к теме, от которой мы отошли. — А когда был третий?

— А… — мама резко погрустнела. — Это было, когда умер ваш отец.

В глазах у мамы стояла такая неподдельная скорбь, что мне стало стыдно за наши с Чарли предположения о том, что у нее мог появиться другой мужчина.

— На похоронах я видела Эллиота, его жену и детей — двоюродных брата и сестру Оливера. Но я совершенно не запомнила их, даже их имен. После похорон Эллиот подошел ко мне, и предложил мне переехать вместе с вами к ним в поместье. Убеждал меня, что так будет лучше — вам ведь было всего по пять лет, и мне, оставшейся одной с двумя маленькими детьми, нужна помощь родственников. Хотя в его предложении и было рациональное зерно, я все равно отказалась — Шеффилд мой родной город, и мне не хотелось уезжать отсюда; да и ваш покойный отец никогда даже не рассматривал вероятности вернуться жить в поместье Рэдберри. Эллиот не настаивал, сказал, что вполне понимает причины моего отказа, и предложил другой вариант — чтобы я отдала вас им на воспитание. Проще говоря, чтобы не я вместе с вами переехала в поместье, а только вы.

— Что? Он хотел нас отобрать у тебя? — поразился Чарли.

— Нет, он просто предлагал, и совершенно не настаивал, когда я отказалась. Даже пошутил, что, отказавшись от первых двух предложений, я просто обязана согласиться на третье — до вашего совершеннолетия он будет оказывать мне небольшую материальную поддержку, чтобы его внучатые племянники ни в чем не нуждались. Ну, от этого я отказываться не стала, хоть мне и было немного неловко, — мама смущенно улыбнулась.

— И он помогал? — недоверчиво спросил я.

— Помогал, — подтвердила мама. — Как и обещал, вплоть до вашего совершеннолетия, раз в несколько месяцев присылал чек на неплохую сумму. Не думаю, что для него этого было обременительно — он был очень обеспеченным человеком.

— А какой он вообще был? Ты ведь все-таки с ним общалась немного, можешь хоть что-то вспомнить? — поинтересовался Чарли.

— Ну… — мама наморщила лоб, подбирая слова, — он был настоящий джентльмен, по-другому не скажешь. Как будто из прошлого века явился! Весь такой вежливый, галантный, очень старомодный. Одет был всегда в костюм-тройку, цилиндр, с белым платочком, торчащим из кармана и цепочкой карманных часов… Честно сказать, рядом с ним я всегда чувствовала себя этакой неотесанной дурой из деревенской семьи, — мама натянуто засмеялась, и мы с Чарли тоже растянули губы в улыбках, хотя никому из нас не было смешно по-настоящему.

Некоторое время мы молчали, переваривая информацию, но ее было настолько много, что мне казалось, что она не уложится в голове и за неделю. Я представлял себе Эллиота Блумфилда — такого седого, представительного, старомодно одетого, и его фамильное поместье, которое теперь, каким-то непостижимым образом, стало нашим.

— Мам, ты сказала, что бывала в этом поместье, — нарушил я затянувшееся

молчание. — Вы с отцом сыграли там свадьбу. Какое оно?

— Знаешь, мне тогда показалось, что огромное, — серьезно сказала мама. — Там два полноценных этажа, и третий мансардный, но туда я почти не заходила. Множество комнат — я, честно сказать, не сразу запомнила, как попасть из своей комнаты в гостиную. Все комнаты обставлены очень дорого и вычурно — как будто в музее. Но в то же время Блумфилды не гнушались и современных технологий — уже тогда у них был цветной телевизор!

Мы с Чарли присвистнули, хоть и не сдержали снисходительных улыбок: сейчас цветной телевизор уже не был диковинкой и имелся практически в каждом доме.

— Но в целом, дом был очень мрачным, даже пугающим, — мама поежилась. — Признаться, мне было даже страшновато, если приходилось ночью выйти из своей спальни и пройти до уборной. Атмосфера там была тяжелая, давящая. Хотя, может быть, это были всего лишь мои предрассудки…

Мы молчали; меня мамины слова совсем не удивили, с самого начала разговора я представлял себе этот дом именно так.

— Да, а еще у них были слуги, — почти с благоговейным страхом произнесла она. — Кухарки, горничные, даже дворецкий! Для меня это было так дико — что во время ужина за твоей спиной все время кто-то торчит, и постоянно спрашивает: «Подлить вам вина, мэм?», «Может быть еще салата, сэр?».

Вот тут мы с Чарли расхохотались уже по-настоящему, настолько карикатурно и будто брезгливо мама изобразила незримую прислугу.

И этот искренний смех окончательно разрядил напряженную атмосферу этого вечера.

— Вот, вы же видели эту фотографию много раз, — мама встала, не отпуская из рук Арчи, и подошла к застекленному буфету, в котором хранила столовое серебро. Достала фотографию в рамке, которая стояла там столько, сколько я себя помнил, и подала нам. — Вот, это и есть поместье Рэдберри.

Это была свадебная фотография наших родителей. Черно-белая, но очень хорошего качества. Мама была на ней в пышном белом платье, с замысловатой прической, в которую были вплетены цветы, отец в черном фраке с бабочкой и гвоздикой в петлице. Я часто рассматривал это фото в детстве, но никогда не обращал внимания на задний фон.

Родители на фотографии стояли на аллее, по обеим сторонам которой росли кусты и деревья, а на заднем плане возвышался большой трехэтажный дом с блестящей крышей и узкой высокой башенкой, возвышавшейся над остальными этажами. Поместье выглядело внушительно, таинственно, и — мама была права — очень мрачно.

— Значит, теперь оно наше, — произнес Чарли где-то за моим плечом, и я не понял, слышу ли в его голосе радость. Как мне показалось, в нем было больше досады.

— Ну еще не совсем, — поморщилась мама, — бумажную волокиту никто не отменял. Пока что оно только оставлено вам по завещанию, но вам нужно встретиться с адвокатом Кофманом, чтобы уладить все формальности, и вступить в права наследования. Да вы прочитайте письма, там все подробно изложено.

Вспомнив о письмах, мы с Чарли одновременно протянули к ним руки, схватив каждый свой конверт. (Правда, потом оказалось, что перепутали, но это не имело никакого значения — содержимое их оказалось абсолютно идентичным).

Мне показалось, что прошло много часов с того момента, как мама положила их перед нами, хотя на самом деле, прошло не более часа. Я достал письмо из конверта, развернул и начал читать, Чарли склонился над своим.

Адвокат Кофман немного старомодно и витиевато выражал нам свои соболезнования в связи с кончиной родственника, затем следовал полный текст завещания, а в конце он просил нас связаться с ним как можно скорее и назначить встречу для обсуждения всех деталей и подписания бумаг.

Дочитав письмо, я перевел взгляд на маму. Стыдно признаться, но я, взрослый человек двадцати восьми лет от роду, почему-то не знал, что дальше делать.

— Созвонись с ним и назначь встречу, — мягко посоветовала мама, верно истолковав мое замешательство. — Вы оба должны с ним встретиться одновременно. Если все пройдет без осложнений, и поместье перейдет в ваше распоряжение, будем решать, что делать с ним дальше. Если же нет… ну мы как-то жили без него почти тридцать лет, проживем и еще столько же.

Арчи на ее коленях мяукнул, будто соглашаясь. Я почувствовал, как необъяснимая тяжесть, появившаяся в тот момент, когда мы узнали о наследстве, и давящая на грудь, как будто стала намного легче.