Упивающийся мщением (джен)

Когда Барни принёс Уиллу завтрак, он также сообщил:

— У вас сегодня будет посетитель.

Уилл поднял брови. У него бывало много посетителей, но Барни никогда не считал нужным предупреждать его заранее.

— Кто?

Тот пожал плечами.

— Доктор Чилтон сказал только, что это психиатр, заинтересовавшийся вашим случаем.

— Ха. Может быть кто угодно.

Уилл вяло поковырял вилкой жёлтое месиво, отдалённо напоминающее яичницу.

— Не похоже, чтобы это был кто-то из ваших знакомых, — заметил Барни, запирая дверь камеры.

Он оказался прав. Через два часа после завтрака Уилл услышал шум открывающихся дверей в конце коридора, а затем негромкий звук каблуков-шпилек, царапающих по бетонному полу. Другие заключённые, ещё минуту назад возбуждённо метавшиеся по камерам и переговаривавшиеся в ожидании посетителя, вдруг замолчали. Повисла почтительная тишина. Их словно заворожили.

Женщина, остановившаяся у камеры Уилла, в окружающей мрачной обстановке выглядела неуместно. Несмотря на то что она находилась в помещении, её лицо было скрыто за крупными тёмными очками, а гладкие светлые волосы покрывал шёлковый шарф. Она походила на кинозвезду 1940-х годов, только что вышедшую из кабриолета. И разговаривала в той же манере.

— Доброе утро, мистер Грэм.

Шедший следом Барни выглядел ошеломлённым; он галантно раскрыл для неё складной стул, стараясь не глазеть слишком открыто. Женщина обладала сверхъестественным хладнокровием мраморной статуи; что-то гипнотическое и в то же время уязвимое было в том, как она кивнула Барни и затем присела на предложенный стул.

— Благодарю, — сказала она. — Пожалуйста, оставьте нас.

Барни повиновался, но, уходя, лукаво улыбнулся и послал Уиллу одобрительный взгляд.

Женщина сняла очки. У неё были голубые глаза, которые, казалось, смотрели одновременно на Уилла и сквозь него. Красивые и пугающие, как и вся она.

— Я доктор Беделия Дю Морье. И я рада, что мне наконец представилась возможность с вами встретиться.

Она развязала шарф, и волосы, как по волшебству, единым сияющим витком упали ей на плечо.

Уилл надел очки.

— Вы психиатр?

— Была когда-то. Несколько лет назад я оставила практику.

— Тогда зачем вы пришли ко мне?

В ответ на такую прямолинейность она лишь холодно улыбнулась.

— Я здесь неофициально. Если вы спросите обо мне у Фредерика Чилтона, он скажет, к вам никто не приходил. Необходимая предосторожность.

Уиллу не составило труда представить, какое влияние она могла иметь на такого червяка, как Чилтон.

— Что вам нужно? — грубо спросил Уилл. Он чувствовал в ней что-то пугающе знакомое, от чего по коже ползли мурашки.

— Увидеть вас своими глазами.

И в подтверждение своих слов она окинула его взглядом с головы до ног. Он смотрел на неё и точно знал, что она видит: неопрятного мужчину в тюремном комбинезоне с обкусанными ногтями на руках и впалыми щеками, с синюшно-бледной кожей, полгода не видевшей солнца. Доктору Дю Морье наверняка казалось, что такому человеку в тюрьме самое место.

— Я много о вас слышала, — произнесла она. — Не совсем понимаю, почему вокруг вас столько шума. Вы кажетесь мне... совершенно обыкновенным.

Её голос звучал несколько презрительно. Уилл поднял брови, гадая, чем именно он успел задеть эту женщину.

— Вы поэтому пришли? — поинтересовался он. — Оценить, насколько я обыкновенный?

— Отчасти. На самом деле я здесь, потому что у нас с вами есть… — она едва заметно запнулась, — общий друг.

Эта запинка сказала Уиллу всё.

— Ганнибал Лектер.

— Да, — произнесла она надтреснутым голосом, похожим на шелест старого папируса.

— Вы его психотерапевт.

Она выглядела удивлённой. Не такой уж обыкновенный, значит.

— Он упомянул вас однажды, — объяснил Уилл.

— И вас. — В её тоне проскользнула усмешка. — Вас он упоминал чаще, чем однажды.

— Вы сказали, что оставили практику.

— Это так. Он мой единственный пациент.

— Он не любит делиться.

— Верно. — Её губы дрогнули в намёке на улыбку. — Не любит.

Она немного расслабилась. Уилл показал себя достойным её общества, и теперь она могла позволить себе открыться, отпереть тяжёлые двери между ней и тем, что она считала враждебным внешним миром. Но и за ними Уилл пока не мог разглядеть почти ничего, кроме тайной усмешки, шутки, которую она не готова была с ним разделить.

— Я хотела направить его к другому психотерапевту, — произнесла она, — и объяснила, почему желаю оставить практику, но он не послушал. Он был и остаётся крайне настойчивым человеком. Если Ганнибал Лектер решил войти в вашу жизнь, невозможно заставить его уйти.

Уилл кивнул:

— Он становится ответственным за вас, ваши поступки. За вашу жизнь и ваш выбор. Он берёт ответственность вне зависимости от того, хотите вы этого или нет. А потом ему кажется безответственным вернуть её назад.

— Да, — сказала доктор Дю Морье тихо.

Они смотрели друг на друга в тишине, понимая всё без слов. Группа поддержки жертв Ганнибала Лектера, в которой никто не просил о помощи.

— Вы его понимаете, — сказала она. — Это очевидно.

— Это моя главная цель.

Склонив голову набок, она внимательно на него посмотрела.

— Вы считаете, это разумно?

Он улыбнулся.

— Нет. — И затем добавил: — Вы тоже его понимаете.

Она сразу же покачала головой.

— Я знаю меньше вас. И предпочла бы, чтобы это так и оставалось. Я смирилась с его присутствием в моей жизни. Мне известно, что я играю определённую роль в поддержании его внутреннего благополучия, будучи, в своём роде, доверенным лицом, и было бы… опрометчиво с моей стороны лишать его эмоциональной разрядки, которую я обеспечиваю.

Доктор Дю Морье излучала постоянную и тщательно выверенную ауру хрупкости, в то же время не выказывая ни капли страха. Создавалось впечатление, что она защищает Ганнибала, а не себя. И говорила она о нём… почти с любовью. Это вызывало по меньшей мере удивление.

— Какую именно роль вы играете в его жизни? — спросил Уилл.

После долгого молчания она ответила:

— Можно сказать, что я его… свидетель. — Её губы тронула усмешка. — Вопрос в том, какую роль играете вы.

— Иногда мне кажется, что я мальчик для битья. Он бы, наверное, сказал вам, что я его зеркало. Может, уже сказал.

Она взглянула искоса.

— Нет, вы не зеркало.

Уилл молча смотрел на неё. Он понятия не имел, о чём она думает.

— По крайней мере, он не считает вас исключительно своим зеркалом, — сказала она. — Ганнибал ищет своё отражение в каждом. По этой причине его можно спутать с нарциссом. Он не считает вас своим зеркалом, Уилл. Но возможно, хочет, чтобы вы так думали. — Она вежливо склонила голову. — Надеюсь, вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?

— Не против, — ответил он. Этикет — меньшее, что его сейчас волновало. — Кто я для него, если не зеркало?

Она пошевелилась, словно ей стало не по себе.

— Не знаю. Нечто иное. Сам Ганнибал может этого не знать. Может быть, поэтому он так одержим вами. Вы его пленили, Уилл. Наверняка вы это знаете. Он был очарован вами с первой встречи, и со временем это переросло в настоящую страсть. Каждый его день начинается и заканчивается мыслями о вас. Я снова и снова просила его прекратить видеться с вами. Предупреждала, что, если он желает сохранить свою репутацию и привычный для него образ жизни, ему следует прервать вашу терапию и насовсем уйти из вашей жизни. Он заявляет, что может оборвать связь в любое время… однако я начинаю в этом сомневаться. Этого не случится. Он сделает всё возможное, чтобы привязать вас к себе. Следовательно, у меня нет другого выхода, кроме как прийти сюда и поговорить с вами лично.

Она поглядела вниз, на свои руки, собираясь с мыслями.

— Я хочу, чтобы вы осознавали, как нелегко далось мне это решение. Сегодня я впервые за почти три года вышла из дома.

Уилл поднял брови, умоляя продолжать и внутренне готовясь к худшему.

Положив ногу на ногу, она подалась вперёд.

— Вы стоите на краю обрыва, и у вас завязаны глаза. Меньшее, что вы можете сделать, это снять повязку. Я по опыту знаю, что нет ничего более опасного для жизни и здоровья, чем служить объектом страсти для Ганнибала Лектера.

— Я знаю, — тихо сказал Уилл. Он понимал, чем доктор Дю Морье, должно быть, пожертвовала, чтобы прийти сюда, однако, несмотря на сожаление, вынужден был ей отказать. — Но я справлюсь. У меня нет другого выхода. Я не смогу от него избавиться, как не смогли и вы. Это просто невозможно.

Её глаза оживлённо заблестели.

— Тогда вы знаете его лучше, чем я в своё время. Знаете, какие ваши черты вызывают в нем интерес. Вы должны их спрятать. Стать для него менее интересным.

Уилл печально улыбнулся.

— Я бы не смог этого сделать, даже если бы захотел.

— Вы не хотите? — спросила она с оттенком недоверия.

— Я не могу стать кем-то другим, доктор Дю Морье.

Впервые за время их разговора она отвела глаза, скользнув взглядом по кровавой фотогалерее на стенах его камеры.

— Ваше расследование его тоже интересует. Вы могли бы это изменить. Если бы вы прекратили его, это стало бы для него большим разочарованием.

Уилл ждал от неё подобного предложения.

— Вы хотите, чтобы он оставался на свободе?

Её взгляд вернулся к нему, острый, как нож.

— Он останется на свободе вне зависимости от того, хочу я этого или нет.

— Я могу его поймать. — Уилл подался вперёд. — Желаете знать, кто я для него? Возможно, я — тот, кто его погубит.

На этот раз она улыбнулась по-настоящему. Улыбка не была дружелюбной. Что-то кровожадное таилось в её изгибе.

— Мне сказали, что вы бредите. И это похоже на правду, раз вы думаете, что поймать Ганнибала Лектера не только возможно, но и что, поймав его, вы волшебным образом решите все свои проблемы. Поверьте, однажды вы горько пожалеете о том, что затеяли этот ваш крестовый поход!

Теперь улыбнулся и Уилл, улыбкой ещё менее дружелюбной, чем у доктора Дю Морье.

— Это он вас послал, чтобы вы мне всё это сказали?

Она лишь молча на него посмотрела.

— Я уже давно не нуждаюсь в предупреждениях, — сказал он ей.

— Определённо, — протянула она, — нуждаетесь. — Она откинулась на стуле, явно разочарованная. — Значит, что бы я ни сказала, вы не измените своё мнение.

— Простите.

— Вы такой же настырный, как он.

— Несомненно.

— И вы продолжите ваше расследование.

Уилл ответил на это ещё одной улыбкой.

Доктор Дю Морье посмотрела ему за спину.

— Тогда вам следует знать, что на вашей стене не хватает двух фотографий. Человека по имени Артур Раймс. И Мейсона Верджера, сына скотобойного магната. Возможно, вы читали о том, что с ним случилось, но что-то мне подсказывает, что вы не углублялись в подробности.

Уилл смотрел на неё во все глаза. Он не знал, правда это или нет, а если да, будет ли эта информация полезна. Он не знал, хочет она помочь или саботировать расследование. Её маска была такой же нечитаемой, как у Ганнибала. Уилл гадал, кто у кого научился этому трюку: она у него или же наоборот?

Доктор Дю Морье поднялась на ноги, возвращая на место шарф и тёмные очки — свою защиту и камуфляж. Прежде чем уйти, она обернулась и, сдвинув очки, поверх них посмотрела на Уилла.

— Если вам дорога жизнь, — её голос упал до почти неслышного шороха, — станьте… неинтересным.

* * *

Просматривая копии старых газет, Уилл нашёл несколько статей о Мейсоне Верджере, богатеньком тусовщике, который баловался синтетическим наркотиком, похожим на соль для ванн, а потом осколком зеркала срезал себе часть лица и скормил его своим собакам. На настоящий момент Верджер был в коме. Врачи утверждали, что наступила смерть мозга, но сестра Мейсона настояла на том, чтобы в нём поддерживали жизнь. Балтиморская полиция установила, что во время происшествия Верджер был один. В этой истории ничего не указывало на Ганнибала, но всё же... разбитое зеркало.

Нужно было больше информации по Верджеру и Артуру Раймсу. Уилл мог бы поговорить с Барни и использовать час доступа к интернету, который полагался ему раз в неделю, но боялся, что если будет гуглить имена, то об этом узнает Ганнибал и тем самым Уилл подпишет доктору Дю Морье смертный приговор. Приходилось ждать очередного визита Бев.

Уилл вздохнул и с силой потёр глаза. Головная боль замедляла мыслительные процессы, грызла вожжи самоконтроля. Рука сама собой залезла под матрас и нащупала рисунок, который он спрятал там прошлой ночью. Он вытащил его. Края всё ещё были хрусткими, штрихи ничуть не смазались. Ганнибал, должно быть, сбрызнул его фиксативом.

Уилл долго смотрел на рисунок, дольше, чем он раздумывал над статьями о Верджере. Смотрел и грыз ногти. Он пытался остановить свои мысли, пугаясь их, но мыслительный процесс невозможно было остановить, никогда, не полностью. Плавная линия груди на подушке. Поджатые пальцы ног под простынёй. Игривые росчерки угля, намекающие на прядь волос, упавшую на спину. Ганнибалу нравилось рисовать эту деталь. Ему нравятся её волосы. Нравится расчёсывать их пальцами. И нравится выражение её лица, которое он скопировал тонко и точно. Нежное, чуть-чуть насмешливое. «Не надо меня рисовать, — словно говорила она. — Какие глупости! Ну хорошо. Я подыграю тебе, потому что это забавно».

Это маятник? Непонятно. Слишком сильно болит голова.

Нужно уничтожить рисунок. Порвать в чёрное конфетти, бросить Ганнибалу в лицо во время следующей встречи. Уилл сказал себе, что так и сделает, и бережно сунул его обратно под матрас. Конечно, он уничтожит его. Позже.

Он раскаялся в том, что так легко поддался низменному инстинкту, когда вспомнил, что совсем скоро увидит Алану во плоти. Приближалась дата суда, и сегодня они с Найджелой Карим должны были репетировать его выступление. К тому моменту, когда Уилл попал в Кофейную комнату, ему уже было настолько неловко, что он едва мог поднять глаза. Он всё время либо смотрел в пол, либо закрывал лицо руками. Лампы дневного света только усиливали головную боль.

Уилл почувствовал прикосновение к руке.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила у него Алана, и он, отдёрнув руку, кивнул.

Карим ринулась в бой. Зная, что Джек будет выступать свидетелем со стороны обвинения, она изводила Алану вопросами о том, насколько хорошо Джек относится к Уиллу: можно ли будет использовать его как свидетеля защиты и какие вопросы ему лучше задать о работе, которую Уилл выполняет для ФБР в данный момент.

— Вы должны делать для Джека всё, что в ваших силах, — сказала Карим Уиллу. — Доброе слово из его уст будет много значить для присяжных. Ваша работа консультантом не только показывает ваше желание поправиться, добровольно пройти терапию, но и демонстрирует, насколько вы и то, что вы делаете, ценно для ФБР и поведенческой науки в целом. Вы можете принести много пользы, Уилл, и мы должны сделать так, чтобы присяжные это поняли.

Уилл почувствовал во рту привкус горечи.

— Я спасаю жизни, — проговорил он из-за сцепленных домиком пальцев. — По крайней мере, пытаюсь.

— Продолжайте пытаться, — с одобрением сказала Карим.

Она заставила его репетировать показания. Они были лживыми процентов на восемьдесят, поэтому Уилл ожидал, что говорить убедительно будет мучительно сложно. Сначала так и было. Карим постоянно поправляла его осанку и раз за разом напоминала о необходимости зрительного контакта, пока Алана, наконец, не спасла его, послав санитара за очками. Но даже несмотря на стеклянный барьер, Уилл всё ещё чувствовал себя раскрытым и беззащитным; головная боль продолжала усиливаться.

— Сосредоточьтесь, — сказала ему Карим.

— Я стараюсь! — несчастным голосом ответил он.

Наконец Уилл не выдержал и отпустил маятник. Взмах за взмахом, тот мелькал как маяк во тьме, притупляя его восприятие Аланы, притупляя восприятие самого себя. Взгляд слегка остекленел, лицо застыло, но он вдруг смог ответить на все вопросы Карим именно так, как она хотела. Просто, до абсурда просто. Надо было сделать это раньше. Он всего лишь перекраивал себя снова и снова, в зависимости от того, что было нужно Карим: становился то хнычущим существом, сделавшим признание для Джека, то экспертом-криминалистом, использующим для анализа собственных действий такой же беспристрастный и точный научный метод, с которым он подходил к расследованиям. А потом Уилл снимал личину профессионала и становился тихим человеком, с достоинством перенёсшим изнуряющую болезнь и теперь желающим только одного — поправиться окончательно.

Алана смотрела на его представление — ряд представлений — с приоткрытым ртом.

Когда они закончили, Карим даже пожала Уиллу руку, настолько она была им довольна.

— Не так уж и сложно, верно?

— Не так сложно, — откликнулся он, пока маятник продолжал делать свои взмахи.

Карим застегнула портфель и попрощалась с Аланой. Как только она вышла за дверь, Алана подвинулась к Уиллу вместе со стулом.

— Посмотри на меня.

С некоторым усилием он посмотрел. Она осторожно приподняла ему веко.

— Что ты делаешь? — спросил он, отодвигаясь.

— Извини. Мне кажется, что-то не так с твоими лекарствами. Ты словно… не в себе.

— У меня болит голова.

— Только что с Карим ты был сам не свой.

— Вовсе нет.

— Уилл!

Он поднял руки в знак капитуляции.

— Возможно, я был той версией себя, которую ты не знаешь. Но это не значит, что я не был собой.

— У меня было ощущение, будто тебе сделали лоботомию.

Он тихо фыркнул.

— Найджеле Карим так не показалось.

— Найджела Карим тебя не знает.

Он потёр лицо; мигрень отдавала в глазные яблоки болезненными спазмами.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил он, слишком измученный, чтобы попытаться понять это самому.

— Я хочу, чтобы ты был честен со мной.

— Я честен.

— Неправда. — Алана вздохнула. — Уилл, то, что я видела, выглядело так, словно ты вводил себя в диссоциативное состояние. Знаешь, чем это может грозить, учитывая, от чего ты лечишься?

Он натянуто рассмеялся.

— Боишься, что я озверею и убью своего адвоката?

— Нет, — твёрдо сказала она. — Я боюсь психического урона, который ты наносишь себе. Если ты будешь надевать маску слишком часто, однажды не сможешь её снять.

— Я знаю, кто я. — Уилл почувствовал отвращение от того, что подразумевало её предупреждение. — Ты всё говоришь, что я должен изо всех сил стараться выжить в этом месте. Я этим и занимаюсь. Всегда только этим!

Она смотрела на него молча. Затем сдавленным голосом, старательно лишённым эмоций, сказала:

— Только виновный человек стал бы лгать под присягой.

Уилл в шоке отпрянул.

— Вот как, значит. Снова решила считать меня психопатом?

Она распахнула глаза.

— Я никогда не считала тебя психопатом. Я бы никогда не стала так о тебе думать!

Уилл уставился себе в наручники, отказываясь поднимать взгляд.

— Уилл, — мягко сказала она. — Ты не психопат.

Эта мягкость больно кольнула его.

— Ты убеждаешь меня или себя?

— Ты не психопат, — повторила она.

— Я-то это знаю, — пробормотал он.

— Мне кажется, нет. Я думаю, ты много времени тратишь, беспокоясь о том, не являешься ли ты на самом деле тем, чем тебя считают все остальные. Ты не помнишь, что было, пока ты был болен, и твоё воображение, твоё невероятно богатое воображение подбрасывает тебе всевозможные объяснения, заполняя пробелы в памяти, но всё это только… только призраки в темноте, Уилл. Прекрати их преследовать. Твоё признание Джеку, недавний номер с песнями и плясками для Найджелы и всё, что происходит между тобой и Ганнибалом… эти истерические припадки и инсинуации не помогут тебе выздороветь. Не помогут встретиться с правдой. Ты больше не сможешь за ними прятаться. Не от меня.

Уилл даже не мог понять, о чем она говорит. Считает она его убийцей или нет? Он уже не был уверен, что ему есть до этого дело. Пусть думает, что хочет. Что Ганнибал хочет, чтобы она думала. Голова просто раскалывалась.

— Уилл… будь со мной честен. Скажи мне что-нибудь искреннее.

— Что-нибудь искреннее, — сказал он и чуть не расхохотался. — Знаешь что, Алана? Я бы хотел выполнить твою просьбу, но в голову не приходит ничего, чёрт возьми, чему бы ты поверила. К чему пытаться?

Её лицо исказилось. По тому, как она встала, Уилл понял, что ноги у неё дрожат.

— Если не можешь быть честным со мной, будь честным хотя бы с самим собой. Тебе нужно поспать. Ты очень плохо выглядишь.

Хотя бы в этом она была права. К тому времени, как он вернулся в камеру, ухудшилось периферийное зрение. Головная боль превращалась во всепоглощающую мигрень. Когда Барни, делая свой последний вечерний обход, проходил мимо его камеры, Уилл попросил аспирина. Ночной санитар принёс таблетки вместе с ужином, и Уилл благодарно их проглотил. Он попытался хоть немного поесть, зная, что, если пропустит ужин, будет чувствовать себя только хуже. Жевать приходилось медленно, каждое движение причиняло боль, но он ел, пока мог, а потом просто положил голову на стол.

Так плохо не было со времён болезни. Он ведь не мог снова заболеть? Врачи отслеживали его состояние на случай рецидива, но это просто безумие — энцефалит не мог вернуться за один день. Стресс, обычный стресс, Бог свидетель, ему было отчего нервничать.

Придётся на одну ночь отложить расследование дела Потрошителя. Как следует выспаться и начать с утра пораньше. Он сделал шаг по направлению к койке, но едва не упал, вовремя опершись на стену с фотографиями. Пол под его ногами кренился под сумасшедшими углами. Накатил какой-то ужасный, удушающе-тёплый дурман. Уилл прислонился лбом к холодному кирпичу и подождал, в надежде, что головокружение поутихнет. Но стало только хуже. Пол качался туда-сюда. Уилл плохо переносил качку. Надо это исправить. Он открыл глаза и посмотрел на обнимающихся перед ним «Любовников»; они срывали кожу и одежду, будто пытаясь друг друга сожрать. Их движения не были любящими или ласковыми. Это был неистовый, ожесточённый гон диких животных.

Это фотография. Просто фотография.

— Помогите, — позвал Уилл, но горло перехватило. — Что-то не так!

Он попятился от стены, пытаясь отойти от «Любовников» подальше. Посмотрел на поднос с едой, на недоеденный ужин. Ужин. Ганнибал, должно быть, подговорил их отравить еду.

— Помогите! — сказал он громче.

Вдруг возникло отчётливое ощущение, что за ним наблюдают, что создание, которое раньше было оперённым оленем, хочет зайти к нему в камеру. Повернувшись, он попытался разглядеть его в тенях коридора. Где оно? Где оно?

Слишком много поворотов. Пол взбрыкнул и пролил его набок, ударив грудью о койку, а коленями о бетон.Тюремная камера начала поворачиваться вокруг своей оси, и Уилл вцепился в одеяло. Руки так ослабли, что подтянуться и лечь на койку не получалось. Тогда он сполз на пол, чувствуя, как тот качается под ним: туда-сюда, туда-сюда, вгоняя в сон. Уилл прикрыл голову руками, будто в ожидании удара.

— Помогите, — снова сказал он. — Что-то не так. Помогите. Что-то не так.

Его никто не слышал. Камера текла, расплываясь, будто чернила под дождём. Дождь. Он услышал капли, стучащие по крыше. Хороший, знакомый звук, некоторое время он просто лежал в кровати и слушал. Было раннее утро, начали просыпаться собаки. Они клацали когтистыми лапами, расхаживая вокруг в ожидании завтрака. Видимо, пора было подниматься.

Отбросив одеяло, он встал с кровати. С домом было что-то не то. Все пропорции изменились. Потолок в гостиной стал слишком низким, а сама комната — глубокой, как пещера. Уилл стоял в нижнем белье и, покачиваясь, пытался понять, кто посеял хаос в его доме. Из кухни послышался скулёж собак. Но пройдя босиком в сторону шума, он обнаружил, что кухни нет. Гостиная занимала весь дом. От входной двери можно было увидеть окна, выходящие на задний двор. А собаки всё равно лаяли, теперь уже пытаясь привлечь его внимание.

Уилл подошёл к дальним окнам и, выглянув, увидел океан. Не морской пляж… открытое море. Спокойные воды со струящимся одеялом тумана. Его дом покачивался на волнах, они мягко бились о ступеньки на крыльце, молочная вода лизала дерево стен. Пол под ногами Уилла вздымался, как будто дышало живое существо.

«Ты в безопасном месте?»

Да. Но не уверен насчёт собак. Я не могу их найти.

«Не волнуйся о них».

Я постараюсь.

Уилл вернулся к кровати и тяжело опустился на краешек, пытаясь разобраться. С каких пор его дом стал лодкой? Где у него мотор?

Его руку накрыла чужая рука. Рядом сидела Алана.

— Всё будет хорошо, — сказала она. — Сделай глубокий вздох. Думай о дыхании.

Я пытаюсь, сказал он. Почему ты не с Ганнибалом?

— У нас договорённость, — ответила она. — Ночи я провожу с ним, а дни — с тобой, помнишь?

Уилл помнил. Не самый лучший вариант, но он старался смириться с таким положением вещей.

Он сказал: я бы хотел, чтобы ты всегда была со мной. А ты?

— Конечно. — И потом: — Поцелуй меня.

У неё нежный рот. Податливый, но требовательный. Собаки перестали лаять, однако дом качался всё сильнее и сильнее. Надвигается шторм, сказал он. Где якорь?

— Утром ты вынес его на улицу вместе с собаками.

Она расстёгивала платье.

Что-то было не так.

— Не волнуйся. — Алана потянула его на себя.

Волны бились о стены его маленького дома. А тот был недостаточно крепким, чтобы противостоять такому сильному шторму. Уилл провёл по бокам Аланы вверх и вниз. Она застонала ему в рот и попыталась снять с него футболку. Привстав, Уилл начал снимать её сам и только тогда заметил тяжёлые оленьи рога, пробивающиеся из матраса.

Он оттолкнул Алану с кровати. Рога росли прямо из постели, пронзая покрывала и подушки, поднимая в воздух тучи перьев.

Уилл схватил Алану за руку и потащил за собой. Держись крепче, сказал он.

Они побежали по коридору, стукаясь плечами о стены каждый раз, когда в дом ударяла очередная волна.

В небе сверкнула молния. За окнами стремительно темнело. Рога уже пробивали половицы. Шли из стен. Рога вгрызались, как термиты, в потолок.

«Хорошо, Уилл. Теперь скажи мне, что ты видишь».

Он обернулся проверить, как там Алана, но Алана исчезла. Вместо неё он держал за руку Абигейл.

— Всё хорошо, — сказала она ему. — Смотри, шторм утихает.

Она была права. Дом вздрогнул, раз, другой, и замер окончательно.

Мы в центре бури, ответил ей Уилл. А ещё ты умерла.

— Спасибо, что напомнил.

У неё были ярко-синие глаза, цвета водной глади, залитой солнцем.

Что с тобой случилось?

— Ты не знаешь?

Твоё тело не нашли.

— Это потому что ты его съел. — Абигейл поправила красный шарф, прикрывающий горло. — Какая я на вкус?

Не помню.

— Нет, помнишь. Попытайся вспомнить. Можешь?

Нет.

— Тебе нечего бояться.

Раздался жуткий вой. В другом конце дома зашевелилось какое-то существо.

— Ты не должен его бояться, — сказала Абигейл. И с ноткой отвращения: — Тебя-то он не тронет.

Уилл взял её за плечи, чтобы помочь ей сохранить равновесие. Стены и пол ощетинились оленьими рогами. Это не комната из рогов. Это дом из рогов. Абигейл можно было приподнять, толкнуть вниз, проткнуть в пятнадцати разных местах. Так просто.

— Ты сделал по-другому.

Я помню, что сделал именно так.

— Ты перерезал мне горло на кухне. В метре от того места, где ты убил моего отца.

Не помню.

— Ты извинился. Сказал, что очень хотел бы меня защитить. Ты говорил так, будто я была кем-то другим. Я заплакала, уткнувшись тебе в плечо, и когда я умерла, ты дотронулся до мокрого места. И попробовал соль на вкус.

Не помню. Не помню. Это какая-то ошибка.

— Ты не хотел этого делать, но тебе всё равно понравилось, так ведь? Тебе понравилось меня убивать. Тебе всегда нравится.

Снова вой, бесконечно долгий. В другой комнате двигалась чёрная тень.

— Пап, — сказала Абигейл. — Мы не одни.

Опять начинался шторм. Дом снова задрожал. Мебель двигалась туда-обратно с каждым ударом волны. Фотографии валились с камина. Перевернулся лодочный мотор, с которым он любил возиться в гостиной. Одна за другой сползали и падали наживки. Ломались все его вещи.

«Ничего не выходит. Я дам ему ещё два кубика».

Абигейл шлёпнула его по щеке:

— Видишь? Видишь?

Уилл открыл глаза, только они уже были открыты. И увидел улыбающееся лицо Абигейл на стене. Все тело болело. Дом качался вперёд-назад, вперёд-назад. В каждом окне море нападало на себя самоё.

«Уилл, я хочу, чтобы ты сосредоточился на Абигейл. Сможешь это сделать, Уилл?»

На какой Абигейл? Той, что в лодке обхватила его лицо, или на девушке с застывшей улыбкой, что была лишь светом на стене? Уилл слышал вдалеке тихое жужжание цифрового проектора. Это то самое фото, что он повесил на стену у себя в камере. Но это не его камера. Где он находится? Уилл попытался двинуться, но руки и ноги были туго закреплены кожаными ремнями. Он сидел в чём-то вроде стоматологического кресла, прямо в лицо бил яркий свет, а в левую руку был воткнут катетер с подсоединённой к нему капельницей. Снова больница?

Я не убивал её, сказал он. Убил её отца, но не убивал её.

А потом, потому что понял, что в первый раз губы не двигались:

— Я не убивал её.

— Не смотри на меня, — сказал доктор Чилтон. — Смотри на Абигейл. Ты видишь её, Уилл? Помнишь, во что она была одета в тот день на кухне?

— В красное, — сказал Уилл. — Где я? Сколько сейчас времени?

— Как ты думаешь, сколько?

— Мне-то откуда знать? — прорычал Уилл.

Он снова попытался освободить руки, но они были привязаны. Существо, которое раньше было оперённым оленем, гневно фыркнуло.

— Не делай этого, — предупредил Чилтон. — Ты можешь пораниться. Попытайся успокоиться. Ты в безопасности, Уилл. Ты у себя дома, помнишь?

Свет моргнул, и стены его дома вернулись, повсюду рога, проекция поверх проекции.

Уилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.

— Нет, я не дома. Я в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников. Абигейл истекает кровью, ей нужна помощь.

— Почему она истекает кровью, Уилл?

— Перерезано горло. Сонная артерия рассечена. Нельзя было делать это так… нельзя было причинять ей боль, даже на секунду. Но он просто, блядь, не мог не добавить символизма!

— Кто не мог? Кто «он»?

Снова завыло существо, какой кошмарный звук. Уилл хотел закрыть уши, но руки были привязаны. Он полз на четвереньках сквозь чащу из оленьих рогов, пытаясь убежать от монстра из другой комнаты.

«Он приходит в себя».

— Не понимаю, что я делаю не так! — воскликнул Чилтон. — Я дал ему правильную дозу, точно столько, сколько вы сказали, но это не сработало. Я добавил ещё немного, но он всё равно сопротивляется.

«Больше не давайте».

— Но…

«Он отключится и станет для вас бесполезен».

Чилтон заговорил быстрее:

— Послушайте, вы знаете, что он умеет вводить себя в состояние гипнотического транса. Наверняка можно дать ему что-то с похожим эффектом!

Преследующее его существо заворчало. Уилл хватался за рога и подтягивался, потому что ноги отказали. Привязаны. Он не мог сдвинуться с места. Где он находится?

Уилл попытался сосредоточиться. Он был в комнате. Не в камере. Не у себя дома. Комната в готическом стиле, с высокими потолками, затейливой лепниной и окном. Окно. Когда в последний раз он видел хоть какое-нибудь окно? Хотя смотреть там всё равно было не на что. Снаружи стояла ночь, и оно походило на пустой провал. Потом провал прорезала молния, вспышка и отблеск. Отблеск проектора, который переключился на следующее фото Абигейл. Школьная фотография. Волосы заплетены в косу, другая улыбка.

Комната продолжала качаться вперёд-назад, вперёд-назад, прямо как его маленький дом. Лодка в море. И в этой комнате, как и у него дома, жило существо, когда-то бывшее оперённым оленем. Оно стояло спиной к Уиллу, а проекция лица Абигейл расчерчивала его тело, оставив от монстра только чёрную тень поверх улыбки. Это существо преследовало его в каждом сне.

Чилтон возился с капельницей.

— Немного лоразепама сделает его послушным.

«Учитывая количество псилоцибина у него в организме, это было бы крайне неразумно», — сказало существо, которое раньше было оперённым оленем, и повернулось к Уиллу.

Только оно никогда не говорит. Только оно говорит. Говорит.

Потому что это существо не олень. Это Ганнибал Лектер. Уилл привязан к креслу, а Ганнибал Лектер и доктор Чилтон накачивают его психотропными препаратами. Это не сон. Всё происходит на самом деле.

— Кто-нибудь, помогите! — заорал Уилл. — Кто-нибудь меня слышит? На помощь! Помогите!

Чилтон попытался зажать ему рот. Уилл укусил его. Чилтон взвизгнул.

— …Кто-нибудь, на помощь! Помогите! Помогите!..

— Боже праведный! — вскричал Чилтон, побледнев как полотно, и показал покрасневшую ладонь Ганнибалу. — Он укусил меня!

— Я заметил.

— Сейчас я его вырублю.

— В этом нет необходимости. — Ганнибал шагнул вперёд и сказал Уиллу: — Если ты не обратил внимания, рабочий день закончился несколько часов назад, и весь персонал с этого этажа разошёлся по домам. Твои крики никто не услышит, так что побереги горло.

Уилл прекратил кричать. Он смотрел на Ганнибала, чьё лицо снова начинало принимать угрюмые, острые черты создания из снов.

— Вы не имеете права это делать, — проговорил он, еле ворочая языком. — Я не давал согласия. Вы оба потеря… ете лицензии.

— Надо его вырубить, — сказал Чилтон в ужасе. — Немного мидазолама. Он всё забудет.

— Рано, — произнёс Ганнибал.

— Он в полном сознании!

Ганнибал всматривался Уиллу в лицо.

— Нет, — сказал он. — Не совсем.

Он подошёл ближе. Навис над Уиллом, задевая рогами потолок, а потом сел на корточки рядом с креслом, так, что их глаза оказались на одном уровне.

— Посмотри на меня, — приказал он. — Посмотри мне в глаза.

О нет. Уилл отвернулся.

— Ты не взглянешь на меня, Уилл?

Если посмотреть на Ганнибала, кто знает, что будет?

— Вспомни кухню, — произнёс Ганнибал. — Кухню Хоббсов солнечным утром. В воздухе запах еды. Яйца и сосиски. Помнишь, как пахла кухня?

Уилл судорожно сглотнул несколько раз.

— Она пахла… кровью.

В голосе Ганнибала послышалась улыбка:

— Ты увидел в углу Хоббса. Он держал Абигейл. Приставил к горлу нож.

— Тот же нож, каким он убил миссис Хоббс, — сказал Уилл.

— Тот же нож, каким он убил миссис Хоббс. Ты прицелился. Он приставил к её горлу нож, и тогда ты нажал на спусковой крючок.

— Он всё не умирал, — сказал Уилл.

— Поэтому ты продолжал стрелять.

— Он всё не умирал, — повторил Уилл. Туда-сюда, туда-сюда, покачивалась комната. Комната качалась, как маятник.

— Как долго умирала Абигейл? — спросил Ганнибал.

— Недолго, — ответил Уилл. — Она быстро истекла кровью. Меньше минуты.

— Конец дня, — нараспев произнёс Ганнибал. — Из окон в комнату льётся голубой свет. Чем пахнет кухня?

— Кровью, — проговорил Уилл. — Она не хотела умирать в том доме. Она так плакала. После всего, что с ней было, умереть в том доме!

— Она отбивалась, не так ли? — спросил доктор Чилтон. — Она тебя поцарапала.

Он стоял за спиной у Ганнибала, с жадностью впитывая каждое его слово и действие.

— Нет… она знала, что это бессмысленно… — Уилл чувствовал, как качается маятник. Пытался его остановить.

— Что ты сделал с телом?

В лесу. Ганнибал в окровавленных перчатках держит Уилла за плечи. «Стой спокойно. Не сопротивляйся. Я не хочу делать тебе больно». Что-то лезет в горло…

Чёрное существо стоит почти вплотную. Оно поднимает руку, тянется к его лицу…

— Не сопротивляйся, Уилл, — сказал Чилтон. — Разве ты не хотел вспомнить?

— Уилл, — позвал Ганнибал.

Он придвинулся к Уиллу. В лесу, не в лесу. Дома, не дома. Он придвинулся к Уиллу и тянется к его лицу.

— Посмотри мне в глаза.

— Отвяжись от меня, — прошептал Уилл, отдёрнув голову.

— Мне нужно, чтобы ты на меня посмотрел. — И он взял его за подбородок.

Стоило Ганнибалу к нему прикоснуться, Уилл словно с ума сошёл.

— Нет! Нет! — Он попытался вырваться из его хватки. — Не трогай меня!

Но тот держал крепко, поворачивая голову Уилла до тех пор, пока тот не увидел его глаза, чёрные глаза оленя.

— Не трогай меня! — закричал Уилл. — Убери руки, ты... каннибал!

И тогда он его отпустил.

Уилл вовсе не это собирался сказать, он хотел что-то более... похабное. Он не знал, почему вдруг выскочило это слово. Но всё понял по тому, как Ганнибал отпустил его лицо.

— Почему ты это сказал? — спросил тот утробно. О, теперь Уилл сам смотрел на него, прямо в глаза. — Почему ты назвал меня каннибалом?

— Потому что ты он и есть, — сказал Уилл. — Так ведь.

— Кого ты видишь, Уилл? — прошептал доктор Чилтон. — Это Гаррет Джейкоб Хоббс?

И Уилл, и Ганнибал — оба повернулись к нему. И он немедленно заткнулся, наверное, изумлённый совершенно одинаковым выражением отвращения на лицах.

Уилл и Ганнибал снова повернулись друг к другу.

— Это не… — Уилл осторожно потряс головой, пытаясь прогнать туман. — Это не трофеи, нет.

Ганнибал улыбнулся, но так быстро, что Чилтон не заметил.

— Это продукты! — сказал Уилл. — О-о-о… — Он стукнул затылком по подголовнику. — Так долго скармливал мне всю эту чушь. Но чушь — не единственное, что ты успел мне скормить…

Существо смотрело, чёрные глаза хотели, чтобы он продолжил.

— Всё равно это просто мясо. В итоге все мы только мясо. Тогда почему бы нет? Человек человеку волк. Некоторые люди просто не заслуживают лучшего. А так они смогут принести хоть какую-то пользу. Красивое блюдо на красивом столе. Поглощённое и переваренное, чтобы кто-то мог продолжать жить. Смерть за жизнь, смерть за жизнь, так элегантно!

И он начал смеяться.

— Я дал ему слишком много, — вытаращив глаза, проговорил Чилтон.

— Ш-ш, — сказал Ганнибал.

Уилл смеялся всё сильнее.

— Ганнибал… каннибал! — выдавил он, не переставая хохотать. На глазах выступили слёзы.

Ганнибал тепло ему улыбнулся.

— Он бредит, — сказал Чилтон.

— Подайте мидазолам, — произнёс Ганнибал. — Сегодня вы больше ничего от него не добьётесь.

— Разве в тележке нет?

Чилтон направился к медицинской тележке, стоящей рядом с проектором, и стал рыться в ящиках; Уилл подвывал от смеха.

— Должно быть, я забыл его на пункте выдачи, — солгал Ганнибал.

Бормоча под нос: «Мне что, всё делать самому?», Чилтон покинул комнату. Ганнибал с Уиллом посмотрели ему вслед. Уилл всё еще вздрагивал от смеха. Потом сказал:

— Если кто и заслуживает быть съеденным, так это он.

— Совершенно согласен, — произнёс Ганнибал и затем повернулся к Уиллу. Мучительно медленно.

Наконец-то они были одни. Без решёток между ними, без масок.

— Теперь я знаю всё, — сказал Уилл.

— Да.

— Конец веселью. Можно меня убить.

— Не будем забегать вперёд.

Уилл закрыл глаза.

— Я хочу, чтобы всё закончилось.

— Нет, не хочешь.

— Я хочу проснуться.

— О, Уилл. — Выражение лица Ганнибала было ужасающим, и ласковым. — Ты не спишь. Мы с тобой единственные, кто проснулись. Это все остальные продолжают жить во сне.

Он наклонился и терпеливо, с бесконечной нежностью, поцеловал его в лоб.