О признанных писателях... и о работе переводчика. Выдержка из интервью с переводчиком В. Бошняком.
***
– Вы переводите текст с листа или проводите какую-то подготовительную работу? Узнаете про автора, может быть, читаете его какие-то другие произведения? Насколько переводчику приходится погружаться в эпоху, в которой происходит действие, или в то время, когда автор писал книгу?

– Ну, как-то готовлюсь, обязательно. Всякий раз это бывает по-разному, но читателям про подготовку слушать вряд ли так уж интересно. Конечно, приходится повышать свой утлый культурный уровень.

В отдаленную эпоху я однажды погрузился, когда переводил не очень хороший роман "Жалость" Тони Моррисон, не очень хорошей писательницы, но при этом нобелевской лауреатки 1993 года. Погрузился я тогда в конец XVII века. И только я там стал оглядываться, как обнаружил, что пребываю в одиночестве: сама-то авторесса погружаться как раз и не удосужилась.

Судите сами: по книге рассыпаны упоминания о животных, птицах и растениях, которых в Америке в ту пору просто не было. Скворцов, серых куропаток, павлинов. Не было смородины, травы тимофеевки. Потом, в XIX веке американцы, ностальгируя по Англии, развернули целую программу по завозу в США тех птиц, которых упоминал Шекспир. Видимо, чтобы учили местных щебетать с оксфордским акцентом.

В той книжке у нее вообще ляп на ляпе и все концы вразнотык. Такое впечатление, что мастерица пера ни разу написанного не перечитывала. Косяком идут анахронические "месмеризмы" (на дворе XVII век, Франц Антон Месмер родится полувеком позже), "вкусовые бугорки" (их откроют в XIX веке), которые к тому же в процессе насыщения едой почему-то "восстанавливаются", а в довершение всего кобыла лягает… раздвоенным копытом!

Опаньки! Вот что прикажете делать бедному переводчику, если кобыла лягает его коровьим копытом? Потирая ушибленное место, честно так и перевести? Но ведь внимательный читатель посчитает автора полным придурком. Нет-нет, какой ужас! Надо спасать книгу, выручать случайно оговорившегося гения! А давайте опустим слово "раздвоенным". Ну, как бы ненароком, будто не заметив. Еще пример: в природе нет упоминаемого в романе дерева "соборная сосна" (cathedral pine). Зато есть (по-английски) такое название сорта декоративной фанеры. Подозреваю, что у писательницы дома этой фанерой мебель отделана и название якобы породы дерева она вычитала из товарной накладной. (Наш аналог – "карельская береза". Дерева такого – нет.)

…Босая девушка в разгар весны, когда распустились листья на деревьях, а на лугах "мягкое разнотравье", плывет на льдине, "оторвавшейся от берега реки еще глухой зимой". При этом, чтобы дойти до реки, она продирается сквозь заросли высокой крапивы.

Едем дальше. Крестьянское хозяйство, ферма. Север, но не очень крайний – сорок второй градус широты, колония залива Массачусетс. (Нам в гипербореях наших и сравнить-то не с чем: это южнее Поти). А вот коровы там (в романе, конечно, а не в Аджарии) зимой замерзают стоя. С веток падают покрывшиеся ледяной коростой птицы. Причем скворцы! Птицы мало того что не завезенные к тому времени в Америку, так еще и перелетные.

Зима на мороз, переводчик – на новые трофеи. Надо же! – добытые из-подо льда лососи именуются у нашей приближенной к президентам нобелиатки словом весьма и весьма подозрительным: будучи кулинарным термином, оно обозначает копченую лососину кусочками. Уй-е! Неужто нобелиатка его в ресторанном меню вычитала?

А кроме лососей, в реке плавает треска, хотя это рыба сугубо морская, как известно. Да и лососи в реках подо льдом, вообще-то, не сидят. Лосось ведь тоже морская рыба, в реки заходит только на нерест, когда никакого льда уже нет.

Но это все пустяки по сравнению с тем, что творится у нее с хронологией и логикой! В самом начале книги говорится, что герою открылась возможность получить участок пустующей земли, если он женится. Такое жесткое условие. Ну, допустим. Но вот он встречает с корабля невесту и везет… куда? Да прямо в свое имение, где уже и дом построен, и рабыня хлопочет по хозяйству.

Позже появляется мечта – поставить новые каменные палаты; размышляя об этом, он вспоминает об умершей пятилетней дочке. Мечта вызревает восемь лет, наконец он этот дом начинает строить, и при строительстве погибает та же самая и все еще пятилетняя дочка. Каково?

Вот такой романчик входил в десятку лучших книг США 2008 года. И ни одной сколько-нибудь недоуменной рецензии. Восторг на восторге.

– О чем это говорит?

– Во-первых, о том, что окружающий литературный фон, наверное, не лучше. А во-вторых… Я не думаю, что в США совсем не осталось внимательных читателей. Все, что заметил я, наверняка кто-то из местных тоже видит. Но говорить об этом вслух, публично, видимо, не полагается. Надо чтобы было непонятно: может быть, мы просто глупые, совсем ничего не соображаем? Или мир уже перевернулся? Черное – это белое, плохое – это хорошее, верх – это низ…