Дикие лебеди (гет)

Драко

Хуже всего осознавать то, что Уизли въелась в его душу большим рыжим пятном, которое невозможно вывести. Оно может ржаветь, разрушая его изнутри, но ни за что не выведется, даже бесполезно пытаться. И это тяжело. Потому, что заставляет барахтаться вместо того, чтобы позволить себе пойти ко дну. Заставляет причинять боль другим, только бы сохранить себе жизнь, потому что как же дьявольски сильно хочется жить, чтобы видеть ее глаза. Ее губы. Вдыхать аромат ириса, которым пахнут ее пламенные волосы.

Драко переворачивается на бок, пытаясь уснуть, но сон не приходит. Встреча в библиотеке — через шесть дней. Придет ли она? Или передумает? Разве такая, как Джинни, захочет быть с человеком, который пытает людей? Конечно, не захочет. Вот Паркинсон — запросто. От одной мысли, что он может поцеловать Пэнси, ему становится противно. Вытирая пальцами с губ несуществующий поцелуй, Драко ложится на спину и смотрит в потолок, вспоминая рассерженное лицо Джинни за ужином. Долгопупс и Финниган придумали очередную рискованную вылазку? Но Уизли всегда в них участвует, что ее разозлило в этот раз?

Он закрывает глаза, вспоминая каждую черточку ее лица, и постепенно проваливается в тяжелый сон, полный голосов и темноты. И ничто не светит ему в этом мраке. Завтра — семинар у Слизнорта, а потом — Заклинания, к которым он подготовился так хорошо, что может сдать тест с закрытыми глазами.

Драко просыпается за несколько минут до остальных и сразу встает, слыша тихое сопенье Блейза. Он все-таки успел привыкнуть к нему в той реальности, и теперь ему кажется странным их взаимная неприязнь. А еще он избегает Асторию и сам не знает, почему. И еще чаще, чем в сентябре, Драко начинает прятаться в своей собственной раковине.

— Идеально, — Слизнорт наливает маленьким черпаком зелье в пробирку и рассматривает на свет. — Двадцать баллов Слизерину, и все благодаря мистеру Малфою. Первый раз вижу, чтобы зелье отчаяния варили так быстро и так точно.

Краем глаза Драко видит, как улыбается Паркинсон. Она всегда радуется его удаче, но он не чувствует стыда за то, что ему всегда плевать.

— Какой ты скучный, — Дафна закатывает глаза, собирая сумку. Они часто сидят вместе на зельеварении просто потому, что оба любят самый последний ряд. — Ты что, только учишься и ешь?

— А что я еще должен делать? — он равнодушно пожимает плечами. Дафна — леди, она изящна и пахнет розами, какие растут в их старом саду, и Драко старается быть с ней мягким. Хоть кто-то должен считать его нормальным.

— Вспомнить, что через пару недель начинается квиддич, ведь сегодня — первый день весны, — Дафна улыбается и вешает сумку на плечо. — Черт, как тяжело. Поможешь донести до класса Флитвика? Если тебе по пути, конечно.

Первый день весны… На мгновение его охватывает буря чувств. Весна! Это всегда — глоток воздуха. Это всегда — надежда. Это всегда уверенность, что, в конце концов, все будет хорошо. И Уизли останется с ним, несмотря на то, кем он становится. А если она останется с ним не только до конца войны?..

Драко берет сумку Дафны и кивает в сторону двери.

— Пойдем, до Флитвика тут пять минут идти, — он пропускает Дафну вперед под рассерженный взгляд Пэнси и выходит из класса, довольно усмехаясь. Вот уж к кому Паркинсон не рискнет соваться, так это Дафна. Драко смотрит на ее темно-каштановые волосы, удивляясь, как она не похожа на Асторию, хотя они родные сестры. И глаза у нее не черничные, а темно-серые, как у ее отца. Драко видел его на платформе в прошлом сентябре, когда они ждали поезд.

На паре Флитвика Дафна всегда сидит с Трейси, а Драко садится на последнюю парту в одиночестве и раскрывает исписанный карандашом учебник. После теплого и душного класса Слизнорта в кабинете Флитвика — холодно. Он вздрагивает и достает из сумки шарф. Первый день весны, ну конечно… С неприязнью разглядывая затылки гриффиндорцев, Драко замечает, что Уизли среди них нет. Она только что была на зельеварении, но сразу убежала, даже не взглянув на него, но ему показалось, что он видел ссадины на ее руках. Какого черта происходит?

— Похоже, тупой Хагрид что-то замышляет, — Пэнси равняется с ним в галерее и небрежно поправляет прическу. Драко сразу морщится, уловив запах ее духов. — Ходит довольный вокруг своей хижины, что-то напевает. И все время таскает туда еду, Блейз лично видел.

— Мне какое дело?

— Скажи Снейпу, пусть разберется, — Паркинсон не отстает, смотря в его серое лицо. — А вдруг этот великан задумал нас убить?

— Иди, пожалуйся Кэрроу, ты ведь известная ябеда, — Драко останавливается и меряет ее взглядом с головы до ног. Потом вспоминает, что это по ее приказу Булстроуд ударила Джинни, и безжалостность рвется наружу. — Честное слово, мне плевать, сдохнешь ты или нет…

— Следи за своим грязным ртом, слизняк, — Блейз одним движением руки разворачивает его к себе. — Извинись перед ней, или я врежу по твоему нежному личику, мать твою!

Драко смотрит на него насмешливо и вдруг замечает наверху лестницы смотрящую на них Уизли. Дьявол. Он не позволит никому избивать себя на ее глазах… Паркинсон быстро встает между ними и натянуто улыбается своими пухлыми губами, словно их покусали пчелы.

— Мальчики, перестаньте. Ты ведь пошутил, Драко?

— Разумеется, нет, — отвечает он холодно и, поправив сумку, идет к Большому залу. Заклинание ударяет в спину, и Драко падает на пол, разбивая ладони и губу в кровь. И когда он ждет повторного удара, такой родной голос выкрикивает:

— Протего!

И холл сразу наполняется гомоном голосов: негодующих, восклицающих, совсем тихих и вопрошающих. Драко поднимается и отряхивает брюки. Блейз стоит напротив Уизли, и оба сжимают в вытянутых руках палочки. И сразу, разноцветными волнами, за спиной обоих появляются лица однокурсников.

— Ты спятила? — Долгопупс театрально воздевает руки к небесам. — Нашла, кого защищать! Малфоя!

— Я ненавижу тех, кто ударяет в спину!

— Малфой вечно все делает за спиной, или ты забыла? Какого черта, Джинни? Ты знаешь, над чем с утра смеялась Алекто? Он пытает людей! Он Полумну пытает, тебе плевать?

Джинни бледнеет, смотря в лицо Долгопупса, и ее плечи разом опускаются. Она явно не знает, что сказать, и сразу теряется.

— Нет… я просто…

— Да что с тобой творится последнее время?

— А я считаю, что Гарри поступил бы точно так же! — Робинс выступает вперед и кладет руку на плечо Джинни. — Неважно, насколько мерзок Малфой, нужно быть настоящим скотом, чтобы бить в спину своего же однокурсника.

Паркинсон отвечает ей визгливым голосом, и Драко медленно уходит в Большой зал, не желая участвовать в перебранке. Ему кажется, что он иссяк. Его надрезали и выпустили из него весь оставшийся воздух. Он с отвращением смотрит на еду и, оттолкнув тарелку, выходит во двор. Та надежда, что наполняла его еще полчаса назад, угасла, и весна кажется чем-то серым и мокрым, что неприятно трогать.

Он садится на поваленное дерево у покрытого вздыбленным льдом озера и пытается согреть дыханием замерзшие пальцы. Через пару дней — занятие с Беллатрисой, и ему кажется, что он снова провалит все попытки выставить защиту. Время застывает, и только редкий ледяной дождь колет лицо и руки. Даже ветра нет, и птицы молчат.

Джинни появляется из ниоткуда, яростно размахивая руками, словно крыльями, и ее губы шевелятся, как будто она разговаривает сама с собой. Заметив Драко, она резко останавливается, натолкнувшись на невидимый щит.

Драко быстро поднимает на нее глаза.

— Уизли, что происходит? Что у тебя с руками? Что за собрание у Хагрида?

Она торопливо прячет ладони за спиной. Ее рыжие волосы невозможно яркие на фоне серого снега.

— Хагрид устраивает вечеринку в честь Гарри, — Джинни оглядывается по сторонам и садится рядом с ним на дерево. — А ладони… неудачно упала после трансфигурации.

Драко недоверчиво смотрит на нее исподлобья.

— Ты ведь не пойдешь туда?

— Нет.

— Ты с каждым часом все больше сомневаешься, что придешь в библиотеку?

— Да.

Голос у нее дрожит, и она отворачивается. Драко не винит ее ни в чем. Ей шестнадцать, и она боится. Боится того, кем может стать, боится того, кем он может стать. На войне ни в чем нельзя быть уверенным. Проснувшись утром, вечером можешь умереть.

— Удачи на занятии с Беллатрисой, — говорит она быстро и уходит, коснувшись холодной рукой его руки. Она не знает, что ему снова предстоит играть в палача.

Драко долго смотрит ей вслед, и весна, едва начавшись, застывает, отказываясь идти вперед. Но она не может вечно стоять на месте. Нельзя постоянно сомневаться. В конце концов, придется делать шаг, даже если он ведет к пропасти.

…Он выходит, пошатываясь, из кабинета Лорда и убирает палочку в карман. Сегодня ему пришлось применить Круциатус только на Пожирателях, но его все равно трясет, и мелкий пот предательски выступает на лбу, показывая, насколько он слаб духом. Долохов и Макнейр не заслуживают жалости. Но заслуживают ли они пытки? Заслуживает ли человек физической расправы за то, что нагрешил?

Наверное. Ведь многим плевать на душу и на мораль. Посади Лорда в тюрьму на двадцать лет — он не раскается. Он и за сто лет не раскается.

Драко толкает дверь в гостиную Лестрейнджей и, глазами найдя графин с водой, снимает стеклянную крышечку и жадно выпивает все до дна, даже не ища стакана. Отпечатки его губ мутным пятном остаются на краях.

— Как ты, парень? — Рудольфус встает в дверях, пристально наблюдая за его лицом. — Живой?

— Трупы не пьют и не разговаривают, — Драко облизывает губы и выдыхает.

— Я имею в виду живой здесь, — дядя подходит ближе и слегка ударяет кулаком в грудь над сердцем. — Ну?

Драко пожимает плечами. Он и до этого-то не был особенно живым, человеком с замерзшим сердцем, а сейчас — тем более. Все, что еще заставляет его кровь бежать по жилам — ореховые глаза Уизли и ее горячие губы.

— Немного, — отвечает он неохотно и отталкивает протянутый дядей стакан виски. Хотя выпить безумно хочется, алкоголь — скользкий путь. Только вступишь — и летишь в пропасть, поскользнувшись. — Не хочу. Не хочу становиться вами. Где Беллатриса?

— У пленников, — Рудольфус с удовольствием выпивает виски сам и улыбается. — Значит, у тебя завелась подружка, да? Не злись, Белла только мне сказала. Твои родители ничего не знают. Почему именно Уизли?

— Почему именно Беллатриса? — Драко отвечает вопросом на вопрос. — Я не хочу об этом говорить.

Дядя почему-то тихо смеется и садится в низкое кресло у камина.

— У вас, кажется, снова начинаются матчи по квиддичу? С кем играешь?

— С Пуффендуем, — Драко мысленно вспоминает турнирную таблицу, криво повешенную на большой информационной доске в холле. — Так что можно не беспокоиться.

Рудольфус собирается что-то сказать, но в комнату ураганом врывается Беллатриса. Руки у нее заляпаны кровью, и ее сладковатый запах быстро заполоняет собой всю комнату. Драко надрывно кашляет, пытаясь сдержать завтрак внутри себя. И только поэтому вспоминает, что вообще что-то ел с утра.

— Как вам это удается? — глухо спрашивает он, слабым кивком указывая на кровь. — Как вы миритесь с тем, что причиняете другим боль?

Беллатриса застывает на месте и смотрит на него своими бешеными темными глазами. В это мгновение она очень похожа на кельпи, какую рисуют на страницах детских сказок: с черными развевающимися волосами и красивым гордым, но холодным лицом.

— Никак она не мирится, — Рудольфус кладет ноги на туалетный столик. — У нее души нет, поэтому ей так просто смыть кровь клубничным мылом и приступить к обеду. Кстати, что у нас сегодня? Рагу из кролика?

— Пошел вон, — Беллатриса взмахивает палочкой, и кресло с Рудольфусом резко отъезжает к дверям. — Убирайся! Слушай, Драко, нет смысла сравнивать тебя и меня. Я убивала еще до твоего рождения. Убиваю и сейчас. Я — другая. Какое тебе до этого дело?

Драко отводит взгляд от ее рук и пожимает плечами. Действительно, она не может ему помочь. Никто не может, кроме него самого и Джинни, если она все еще хочет быть с ним… Он вынимает из кармана палочку и быстро протирает ее краем джемпера.

— Начнем?

Беллатриса обходит его по кругу, словно акула оплывает свою жертву. И в ее глазах — явное сомнение.

— На тебе лица нет, опять эта серая усталая маска, — заключает она тихо. — Может быть, обойдемся сегодня без урока?

Драко яростно мотает головой.

— Нет! Он пытался прочесть мои мысли, поверхностно, но в следующий раз я не выдержу, — торопливо произносит он, поднимая на нее умоляющие глаза. — Не выдержу, понимаете? И тогда мы все обречены.

— Легилименс! — без предупреждения выкрикивает она, и Драко не успевает выставить защиту. Он позволяет ей увидеть перекошенные от боли лица Пожирателей, улыбку на лице Уизли, отрывок первого сентября и печальные глаза Нарциссы и пытается прикрыть все образами свитков пергамента, но тетка прорывается дальше, делая к нему шаг. Драко не успевает ничего сделать, и она видит, как он заставляет Лорда отступить. Там, на кладбище, посреди моря крапивы.

Тяжело дыша, Беллатриса опускает палочку, смотря на него так, словно хочет поглотить.

— Ты! — говорит она высоким голосом.

— Именно, — отвечает он, опуская плечи. Если Лорд увидит это, он придет в ярость, он догадается, что замышлял Драко, он увидит, что, убив Поттера, он упал сам… И это может полностью изменить все вокруг них. — Обещайте, что не расскажете.

Беллатриса выпрямляется и смотрит на него свысока. Ей сложно принять это решение, и она все еще не верит, что его палочка настолько сильна. Что он настолько силен. Только Дамблдору было в силах победить Лорда, но Дамблдор мертв, отчасти из-за Драко, и теперь нет никого из живущих, кто мог бы открыто выступить против него.

— Давай попробуем еще раз, — произносит она сквозь зубы и поднимает палочку. — Готов? Легилименс!

Они тренируются еще пару часов, и в самом конце у Драко понемногу начинает получаться. Он успевает выставить защиту почти что сразу, и Беллатриса пробивает ее через раз, а значит — он делает успехи. Изможденный и голодный, Драко возвращается в Хогвартс, надеясь когда-нибудь забыть красные от невыносимой боли глаза Долохова.

Беллатриса

Она поднимает изящную руку и щелчком пальцев подзывает бармена. Рита усмехается, глядя на нее поверх новых очков. На ней снова — розовая кофточка с воротником из перьев и темные облегающие брюки. Беллатриса брюк никогда не носила и даже не представляет, как они надеваются.

— Еще бренди, и поживее, — приказывает она яростно и поворачивается к подруге. — Что смешного?

— Ты смешная, — Рита берет с тарелки кусочек бекона. Она единственная, кто может заявить такое Беллатрисе. На то она и подруга. — Что в твоих глазах? Грусть? Злость? Никак не разберу, ты каждую минуту разная.

Беллатриса бессильно топает ногой, и стол жалобно подпрыгивает, расплескивая белое вино Риты. В «Дырявом котле» пахнет весенней сыростью и корицей. Странное сочетание, но ей нравится. Нет ничего хуже банальной пошлости вроде запаха роз.

— Драко сбивает меня с толку, — говорит она зло и встряхивает волосами. — Раньше я самой себе казалась мутным стаканом, а теперь вообще покрываюсь трещинами. Он задает дьявольские вопросы, на которые я ответа не знаю!

Рита давится вином и смотрит на нее с любопытством.

— Да ну? Ты, и не знаешь ответа?

— Он спрашивает, каким образом я могу убивать и жить спокойно? Какого черта я-то знаю ответ? — Беллатриса смотрит на свои руки. — Я никогда об этом не задумывалась.

Рита промокает губы салфеткой, оставляя на ней след от ярко-красной помады.

— Трещина — это опасно, милая, содержимое может вытечь наружу, и обратно его уже не вернешь, — смеются только ее ярко накрашенные губы, глаза остаются серьезными. — Серьезно, Белла, не морочь себе голову. Мы многое делаем потому, что мы такие есть, стоит тебе о чем-то задуматься — ты полетишь вперед головой в бездну.

Беллатриса залпом осушает бокал, с наслаждением ощущая, как по жилам пробегает огонь, и вдруг вспоминает землистое лицо племянника.

— Можешь себе представить, что он связался с девчонкой Уизли! — она со звоном ставит бокал на стол и испытующе смотрит на Риту, но та улыбается. — Тебя это веселит?

— Гадала, когда же ты догадаешься об этом.

— Ты знала? — Беллатриса обиженно вспыхивает. — Как давно?

— Пару месяцев, да, пару, — Рита с сожалением смотрит на облупившийся лак на указательном пальце. — Перестань, у них это ненадолго. Уизли известная девушка Поттера, стоит ему вернуться, она махнет на прощание своим рыжим хвостом твоему Драко и исчезнет, заранее выманив всю нужную информацию.

Беллатриса недовольно хмурится, снова щелкая бармену пальцами. Исчезнет? Махнет хвостом? Дьявол, и мальчишка опять останется один? А что, если он успел к ней привязаться? Для нее привязанность к предателю крови равна смерти, но Беллатриса постепенно начинает осознавать, что другие люди мыслят и чувствуют по-другому. Хотя бы Рита.

— Ты плохо выглядишь, — говорит она прямо, потому что плохо врет. — Деньги кончились?

— Мне заплатили небольшой аванс, — Рита достает из сумочки тонкую сигарету. — Но он быстро исчез… нужно было рассчитаться за комнату и еду.

— Что, эта сволочь Кингсли так и не объявился?

Рита приподнимает плечи и делает вид, что ей плевать. Она хорошая актриса для тех, кто ее плохо знает.

— Я пришлю тебе денег, — Беллатриса накручивает жесткую прядь на палец. — И думать не смей мне возражать. Мои деньги без толку валяются в сейфе. Пожалуй, оставлю их Драко в наследство, но он получит всю эту золотую гору только при условии, что я умру. А умирать я не собираюсь. Я пришлю тебе столько, чтобы хватило снять приличное жилье и не питаться одним хлебом. Ты совсем тощая, Рита.

— Спасибо.

Беллатрису редко благодарят, так что вкус этого слова — сладок и странен.

— Как твоя книга?

— Идет потихоньку, — Рита хитро улыбается, обнажая желтоватые зубы. — Уже треть готова. Даже название придумано. «Северус Снейп: сволочь или святой?»

Беллатриса запрокидывает голову и оглушительно смеется. Снейп — святоша? Черт возьми, как это забавно. Да где можно найти хоть какие-то факты в подтверждение этой теории?

— Ему не понравится, — выдает она, отдышавшись.

— А я знаю, — Рита гадко хихикает, прикрывая рот ладонью. — Потому, что он такой и есть. Просто в нем очень тяжело разглядеть святошу. Даже тебе не удается.

Беллатриса собирается возразить, что Снейп может быть кем угодно, кроме святоши, но бар вдруг плывет перед глазами, и к горлу подступает тошнота. Понимая, что сдержать ее не удастся, она быстро поднимается со стула и почти бежит в маленькую уборную. Ее долго рвет ужином и желчью, отдавая запахом выпитого виски.

Рита ждет ее в дверях, преграждая другим проход своим худым телом.

— Милая, тебя никогда раньше тошнило от алкоголя. Ты не больна?

Беллатриса молча смотрит на свои дрожащие пальцы, потом болезненно сглатывает.

— Не больна.

— Дорогая, я задам очень невежливый вопрос… Кыш! — она сердито замахивается на вылезшее из сумки Прыткое перо. — А ты пьешь зелье после того, как выполнишь свой нелегкий супружеский долг?

Беллатриса насмешливо фыркает и вытирает губы ладонью.

— Мне сорок семь, Рита, как и тебе, на черта мне что-то пить?

— Нельзя так громко озвучивать свой возраст, — Скитер испуганно озирается по сторонам. — Извини, но нам придется съездить в Мунго. Чтобы знать наверняка, хорошо? Женский организм, милочка, непредсказуем…

Беллатриса смотрит на нее расширенными от ужаса глазами. Быть не может! Ее организм так яро отвергал новую жизнь, а теперь вдруг решился? Чушь. Это просто протухший виски.

— Если я узнаю, что мне плохо из-за твоей дряни, тебе не жить, — цедит она бармену сквозь зубы, ударив кулаком по мокрой барной стойке. Рита торопливо берет ее под руку, обдавая резковатым запахом духов. И у Беллатрисы снова слегка кружится голова.

Джинни

Смотря в хитрое лицо Невилла, она понимает: он что-то задумал. И та же хитрость отражается в голубых глазах Симуса. Переворачивая страницу учебника, Джинни трет кулаком сонные глаза. Последнее время она плохо спит, просыпаясь посреди ночи, и не может забыться до утра, думая о Драко. Ей хочется ему помочь, но она сама запуталась. И Гарри кажется таким же далеким, как холодные звезды, на которые она смотрит каждую ночь. Они исчезают только на рассвете, и тогда ей удается недолго поспать перед первым занятием.

— Что происходит? — Джинни захлопывает «Историю магии» и поворачивается к Невиллу.

Тот смотрит на нее недоверчиво, словно не решается рассказывать. Джинни поднимает брови:— Теперь я тебя не интересую?

— Ты защищаешь Малфоя! — резко замечает он. — Скажи еще, что на встречу ОД завтра не пойдешь!

— Пойду, — при фамилии Драко ее плечи опускаются. — Невилл, перестань. Мы слишком достали Кэрроу, ты видел эту ненависть в глазах Алекто? Она почти перестала себя контролировать. Какой смысл выводить ее из себя? Сделаем перерыв. На неделю или две. Потом начнем все заново…

Невилл упрямо трясет головой, совсем как Драко, когда с чем-то не согласен. Черт, как же сложно с мужчинами! То они тянут тебя куда-то, то тебе приходит толкать их вперед, то им вдруг все не нравится.

— Джинни, через две недели наступят пасхальные каникулы, а там уже и ЖАБА близко, — говорит он, поджимая губы. — Я не могу уйти из школы, зная, что натворил куда меньше Фреда и Джорджа. Потом все равно придется не высовываться.

Симус пододвигается поближе к ним и заговорщицки подмигивает Джинни. Сердце сразу падает вниз: она знает этот взгляд. Ни к чему хорошему он еще не приводил. Только к наказаниям.

— Младшие курсы решили помочь нам в войне, — говорит он быстро и достает из кармана яблоко. — Хочешь? За обедом стащил. Нет? Ну ладно. Так вот. Второкурсники обмоют кубки Кэрроу в слюне огненных крабов, третьекурсники натрут их мантии чесоточным порошком, а первокурсники подложат им в карманы кусающиеся орешки и блевальные батончиики. Ведь Кэрроу такие любители сладкого…

Все ее веснушки, и так почти исчезнувшие зимой, бледнеют от ужаса. Как они могли использовать младшие курсы? Ведь им достанется точно так же, как и старшим! Она в негодовании поднимается на ноги и поправляет джемпер. После встреч с Драко ей все чаще хочется следить за своим внешним видом.

— Вы спятили, оба, — произносит она, заправляя волосы за уши. — Я пойду их предупрежу, чтобы они…

— Поздно, — Невилл с Симусом довольно переглядываются. — Первокурсники, наверное, уже справились с заданием.

— Идиоты! — Джинни зло топает ногой. — Это же совсем дети! Им едва есть двенадцать! Если нравится, когда вас наказывают — лезьте в пекло сами. Чужими руками всегда удобно действовать.

— Чужими? — Симус отворачивает воротник рубашки, демонстрируя ей огромный кровоподтек.

— Тебе нравится — ты и продолжай, — Джинни оглядывается в поисках палочки и хватает ее со стола. — Я лично пойду отговаривать их, если еще не поздно.

— Подожди, — Невилл с Симусом вскакивают на ноги вслед за ней, и вся троица с шумом вываливается в галерею, чем раздражает Полную даму. Не собираясь слушать ничье ворчание, раздающееся со всех сторон, Джинни торопливо бежит вперед, к Главной лестнице и вниз, к вестибюлю. Но на пролете между первым и вторым этажом она замирает. И время замирает. Кэрроу, неприязненно скалясь, целятся палочками во вздымающиеся груди дрожащих первокурсников.

Она опоздала, и в этот раз им никто не поможет. Снейпа нет в замке, он в поместье еще с обеда. Внизу, в толпе, Джинни замечает светлое пятно волос Драко и сглатывает. До их встречи осталось четыре дней. Всего четыре. Кончики пальцев мгновенно холодеют, и ладони покрываются липким потом. Тем самым, который когда-то связал их с Драко.

— Черт, — бормочет Невилл где-то за ее плечом, — так не должно было случиться.

Джинни переводит на него яростный взгляд. В кого они все превратились? Они соревнуются в ненависти. В издевательствах.

— Филч! Сюда, Филч! — вопит Алекто, напоминая большую бочку с ногами. — Филч, живее! И захватите ваши цепи!

— Если сунешься сейчас, она тебя убьет, — предупреждающе шипит Джинни, хватая дернувшегося Невилла за руку. — Посмотри на ее лицо. Она в бешенстве.

Старый Филч, запинаясь и гремя железными цепями, ковыляет к Алекто. Его облезлая кошка с урчанием трется о его короткие кривые ноги.

— Принес! — кричит он торжественно, поднимая цепи над седой головой. — Возьмите!

Алекто взмахивает палочкой, и оба мальчика-первокурсника с криками оказываются прижатыми к стене, а мгновение спустя их маленькие руки сковывают наручники, не давая пошевелиться. Амикус обводит испуганную толпу ненавидящим взглядом. Губы у него толстые, и нос — кабаний. Джинни инстинктивно морщится.

— Тот, кто посмеет их освободить, будет жестоко наказан, — цедит он сквозь зубы. — Не кормить, не поить. Три дня! Пусть узнают, как подкладывать нам всякую гадость… Нам — верным слугам Темного Лорда.

Джинни нервно сжимает руки. Ведь это безумие! Приковывать к стене детей — это слишком! Неужели после этого Хагрид решится проводить вечеринку? Каким же будет наказание за нее, если оно такое жестокое за простые шутки?

Оставшийся вечер она не разговаривает ни с кем и за ужином не поднимает глаза на Драко. Она кажется самой себе частичкой той мерзости, что творится вокруг, и на душе становится слишком противно, чтобы смотреть на других.

…Сегодня у ей удалось продержаться в воздухе целых десять минут, но приземление так и не получается, и Джинни упорно прячет ободранные до крови ладони в карманах или с силой натягивая на них рукава джемпера. Колени хотя бы спрятаны под колготками, и их никто не видит.

Послезавтра — встреча с Драко, и она почти решила, что пойдет, хотя больше всего ей хочется убежать. И хочется, чтобы время застыло, дало ей еще немножко подумать. Но это невозможно. Нельзя все время откладывать решения. Придется шагать в заросли крапивы и обжигаться.

Она заворачивает за угол, направляясь к галерее, где прикованы первокурсники, и нащупывает в кармане кусочки хлеба. Сейчас Кэрроу рядом нет, и можно покормить мальчишек с рук, словно птичек. А послезавтра их должны освободить. Но их лица уже давно сине — фиолетовые от недосыпания, и глаза — красные от слез.

Заметив рядом с наказанными чью-то знакомую угловатую фигуру, Джинни ускоряет шаг, потом бежит, маша руками, и резко тормозит только рядом с висящими пленниками.

— Майкл, какого черта? — гневно шепчет она, оглядываясь по сторонам. — Ты понимаешь, что будет, если тебя застанет Алекто?

Он встряхивает каштановыми волосами, достающими до плеч.

— Никто не будет вешать их сюда повторно, Джинни! А на себя мне плевать. Посмотри на них, они не выдержат еще два дня.

— Тебе не кажется, что все эти вылазки Невилла с Симусом слишком далеко зашли? — Джинни сжимает кулаки. — Пожалуйста, уходи. Я не хочу, чтобы тебя…

Он быстро поднимает на нее темно-карие глаза. И она сразу понимает, что злит Чжоу.

— Тебе же плевать на меня, — говорит он нервно и нерешительно. — А ты все еще нравишься мне. Очень нравишься. Ты стала куда красивее, чем два года назад. Что ты делаешь здесь так поздно?

Первокурсники не успевают даже размять затекшие руки, как где-то недалеко раздаются грузные шаги, и Джинни становится белее выстиранных матерью простыней. Дьявол! Ей нельзя попадаться. Только не сейчас. Иначе — конец.

— Сюда, — Майкл толкает ее к какой-то узкой двери и с силой запихивает внутрь. — А вы бегите, бегите, скорее!

Джинни пытается сдержать рвущийся наружу кашель и, медленно расставляя в темноте руки, пытается осторожно коснуться стен. Вместо этого ее пальцы натыкаются на жесткую и грязную щетину метел для уборки. Зажимая нос, чтобы не чихнуть, она прислушивается к голосам за дверью. И зря.

— Ты! — голос Алекто раздается на весь замок, потом слышатся звуки ударов и приглушенные стоны Корнера.

Джинни дергается к двери, но та оказывается заперта. Наверное, Майкл успел запечатать ее снаружи, и чтобы выйти, придется ее взорвать. Сейчас такого позволить она не может, поэтому осторожно дышит, стараясь не думать про пыльные метлы. Неужели Филч их никогда не моет?

— Ты! — повторяет Алекто и, наверное, поднимает палочку, но в это мгновение раздается низкий кабаний голос Амикуса:

— Подожди, ты и так достаточно его наказала. Для остального у нас ведь есть палач. Помнишь приказ Лорда? Буди слизняка и тащи его сюда! Будет отказываться — пригрози смертью его или его милой мамочки. Или даже не смертью… Она мне всегда казалась аппетитным кусочком…

Кончики пальцев снова леденеют, и в горле застывает ком. Алекто приведет Драко. Она заставит его наказывать Майкла! Паника охватывает Джинни с той же быстротой, с какой вспыхивает политый маслом хворост. Он не может пытать Майкла! Но и отказаться он тоже не может под страхом смерти. Дьявол, и ей придется в этом участвовать… Ей придется все слышать… Сжимая пальцами воротник рубашки, Джинни осторожно прислоняется к стене, стараясь не шуметь. Если ее найдут — им с Драко обоим конец. Она готова поклясться, что он никогда не поднимет на нее руку, а значит, его убьют. И ее заодно с ним. Даже если не убьют — без него нет и ее. Это странная мысль пронзает ее током. Нет его — нет ее. Про Гарри она никогда так не думала.

Время застывает и тянется вечно, прежде чем Джинни с лихорадочно бьющимся сердцем слышит тихий голос Драко.

— Идите к черту, — он сопротивляется, но Амикуса это только раззадорит. — Я не собираюсь наказывать школьников.

В его голосе не слышно страха к Кэрроу. Он занимается с Беллатрисой, и его палочка подавила магию самого Лорда. Зато слышен другой страх. Страх самого себя. Страх принуждения.

— Малфой, если ты это сделаешь, тебя будут презирать до конца дней, — Майкл никак не облегчает ситуацию, но правда сейчас на его стороне. Джинни вцепляется ногтями в щеки и прикусывает язык.

— Молчать!

И она снова слышит сдавленный крик Майкла.

— Или ты это делаешь, сопляк, или мы рассказываем Лорду, что ты отказываешься исполнять его приказы. Кажется, в его доме живет твоя мамаша?

— Это мой дом, — в голосе Драко ненависть.

— И это мы тоже ему расскажем, — Амикус злобно смеется. — Выбирай, кто тебе дороже. И используй Круциатус, ты ведь его любишь, да?

На несколько мгновений падает звенящая тишина. На несколько мгновений, которые наполняются надеждой и сразу — осознанием неизбежности. Никто не придет. Никто не спасет. Сказки умерли. И в ту секунду, когда Джинни собирается разнести дверь в щепки, высокий голос Драко отрешенно и одновременно с надрывом произносит:

— Круцио!

Майкл страшно кричит, и Джинни обессиленно падает на колени, закрывая лицо руками. В кладовке — темнота, и за закрытыми ладонями — еще темнее. И предательские слезы, прорываясь сквозь пальцы, ползут вниз. Майкл на секунду замолкает и снова кричит, сводя ее с ума. Ей кажется, что она снова в том подземелье, покрытая своей и чужой кровью. Зажимая рот ладонью, она едва сдерживает стон.

— И что, это было так сложно? — в голосе Алекто слышится удовольствие. — Пусть висит здесь, пока мне не надоест. И кормить будешь его ты, слизняк. Понял?

Дождавшись, пока их носорожьи шаги стихнут вдали, Джинни поднимается на дрожащие ноги и вытаскивает палочку.

— Бомбарда!

И в тусклом свете, сквозь оседающую пыль и щепки выступает алебастровое лицо Драко. Рядом с ним к стене прикован окровавленный Майкл, один глаз у него распух, другой не открывается, и с губ капает кровь. Кажется, он без сознания. Джинни переводит расширенные от ужаса и отвращения глаза на Драко, и он не отводит взгляд, словно вопрошая: «Ты видишь теперь? Ты видишь, кто я?» Они смотрят друг на друга несколько секунд, а потом Джинни вытягивает вперед ладони, словно отталкивая его и, круто развернувшись, бежит по галерее в башню, сжимая воротник рубашки дрожащими пальцами. У портрета Полной дамы она останавливается и сползает по стене на ледяной пол, вновь закрывая лицо ладонями.

Она не сможет прийти на встречу. Она не может видеть такого Драко. Она не может любить такого Драко.

И Джинни кажется, что между ними вырастает каменная стена крепости без единого окна.

Беллатриса

Рита толкает ее вперед локтем. Беллатриса шипит и неохотно делает шаг вперед, оглядываясь по сторонам.

— Милые дамы, — пухлая женщина в длинной мантии улыбается им настолько доброжелательно, что Беллатрису сейчас вырвет в третий раз. — Чем могу помочь?

— Нам нужен целитель, мадам Лестрейндж себя плохо чувствует, — Рита небрежным жестом поправляет свои розовые очки. — И отдельный кабинет. Даю вам пять минут.

Женщина испуганно поджимает губы и выбегает из-за стойки. Беллатриса оглядывается по сторонам, поеживается и скрещивает руки на груди. Ей никогда не нравились больницы, и сейчас она чувствует себя неуютно, как волчица в стае львов.

— Проходите, мадам, — целитель возникает за спиной Риты и рукой указывает им следовать за ним вверх по лестнице. Они поднимаются на шестой этаж и проходят мимо столовой и зала ожидания к небольшому кабинету с широкими белыми шторами.

— Подождите в зале, пожалуйста, — целитель кивает Скитер, и Беллатриса остается с ним наедине, чувствуя себя еще неуютнее и высоко поднимая голову. Она не знает, как себя вести: целитель — не ее пленник и не ее единомышленник, он на непонятной нейтральной стороне, которая даже запаха не имеет.

Целитель достает из стола новый лист пергамента и обмакивает перо в чернильницу.

— Имя и фамилию, пожалуйста.

— Беллатриса Лестрейндж, — резко произносит она, проклиная Риту. Какого черта она ее сюда притащила? Это просто протухший виски!

Целитель недоверчиво поднимает голову. Лицо у него круглое, с густыми седыми бровями и темно-синими глазами, спокойное и серьезное, и очень далекое от войны.

— На что жалуетесь, мадам Лестрейндж?

— Меня стошнило в баре, — Беллатрисе кажется, что ей снова пятнадцать, и ее отчитывают за какую-то нелепую провинность. — После двух бокалов виски. Я часто пью, но понемногу. И такая реакция — впервые. Я не…

— Сколько вам лет?

Беллатриса усмехается: от такого вопроса Рита пришла бы в ужас. Она до сих пор заставляет людей думать, что ей тридцать пять.

— Сорок семь.

— Спите хорошо?

— Вполне.

— Едите здоровую пищу?

— Да, — Беллатриса не совсем уверена, что он подразумевает под словом «здоровая».

— Муж есть?

— Да.

— Дети?

— Нет. У меня были кровотечения почти сразу…

Целитель поднимается на ноги и подходит к ней, пристально рассматривая.

— И вы не обратились за помощью?

Беллатриса скалит желтоватые зубы.

— Понимаете, не до этого было, а потом на пятнадцать лет меня заперли в Азкабан.

Он качает головой и подходит к стеклянному шкафчику с самыми разными баночками и порошками. Наверное, думает, как холодно должно быть в тюремной камере, как мало там света и какая плохая еда. Не еда — объедки. И света нет совсем, только тьма и изредка — сумрак. И тишина. Беллатриса ненавидит ее с тех самых пор.

— Выпейте вот это, — он взмахом палочки смешивает порошки в стакане воды и отправляет его по воздуху к ней в руку. — Как на вкус?

— Как молоко, — она морщится, разглядывая пустой стакан с бегущей по поверхности каплей. — Ненавижу молоко.

Целитель приближает к ней свое круглое лицо.

— Покажите язык. Хорошо. Не синий, значит, у вас не отравление и не язвенный колит.

Беллатриса пожимает плечами. Ладно, бармен останется жив. Какая жалость. И она покорно берет следующий протягиваемый ей стакан.

— Замечательно, — произносит он странно довольным голосом. — Поводите глазами туда-сюда. Вот так. Ага… белки позеленели. По-настоящему позеленели! Не бойтесь, это сейчас пройдет. Реакция на зелье.

— И что это значит?

— Вы беременны, милочка. И, судя по интенсивности зеленого цвета, вы примерно на третьей неделе.

Беллатриса не слышит ничего, что он говорит после этих слов. Не говорит ничего, когда он протягивает ей счет за прием и какие-то мешочки с порошками. Мир погружается в звенящую тишину, которая была только в Азкабане. И время застывает, отказываясь идти дальше. Слова Риты так и не долетают до нее, лопаясь, как мыльные пузыри. Рита встревоженно размахивает руками, что-то объясняя, и ее розовые очки съезжают на нос, а губы смешно шевелятся, но Беллатриса не слышит. Так бывает, когда на тебя обрушивается оглушающее заклятие.

Почему именно сейчас?

И, остановившись в коридоре этажа, где лечатся пострадавшие от магии, она долго смотрит на Алису и Френка Долгопупсов, которые с нежными улыбками завязывают друг другу банты на воротниках пижам в горошек.

И где-то совсем в глубине ее каменное сердце дает трещину.

…Рудольфус привычно вальяжно лежит в кресле, закинув ногу на ногу, и читает утренний выпуск «Пророка», хотя за окном уже давно темно. В большом камине огонь лижет толстые березовые поленья.

Беллатриса с силой тянет занавески вдоль карниза, торопливо закрываясь от мира. В комнате сразу становится уютно и жарко. Они с Ритой расстались почти сразу после больницы. Беллатриса только сейчас вспоминает, что забыла написать ей чек для банка и глазами ищет чистый лист пергамента. Нельзя же оставлять Скитер в этой дыре…

— Как дела у этой старой кошелки? — Рудольфус широко зевает и откладывает газету в сторону. От него пахнет луком и жареным мясом, и ей вдруг страстно хочется есть. — Почему так долго? Тебя искал Руквуд. Говорит, они почти наткнулись на Поттера. Еще заходила твоя сестра… Вид у нее такой, словно она в склепе живет.

Тишина спадает, и дар речи возвращается так же внезапно, как и пропал. Нарцисса? Что ей нужно? И что нашел Руквуд? Неужели они наконец-то найдут чертового мальчишку?

— Вино будешь?

Беллатриса мгновение смотрит на графин, полный рубинового вина, потом берет его со стола и выливает в камин, едва не туша пламя. Рудольфус чертыхается и оборачивается к ней.

— Спятила? Это было последнее!

— У нас будет ребенок, — говорит она севшим и не своим голосом. Чужим. Она — чужая для самой себя. Она теряется в мире и не может понять, где находится. Все, что раньше было важным, кажется теперь пустым.

И тогда Рудольфус издает какой-то странный звук и, опустившись на пол, обнимает ее колени руками. Беллатриса встряхивает волосами и кладет непривычно дрожащую руку на его опущенную голову.

Драко

В галерее холодно, и пламя факелов жалобно трепещется от сквозняка. Тихие шаги отчетливо слышны в наступившей вечером тишине. Горячая миска в руках обжигает нежную кожу ладоней, но ему плевать. После того взгляда Уизли — ему на все плевать. Какого черта она там оказалась? Она не придет послезавтра, он это точно знает. Интуитивно. Он видел отрицание в ее глазах. И от этой мысли становится трудно дышать. Драко задыхается уже который раз за этот день, который никак не заканчивается. Бесконечный день в застывшей весне. Ослабляя галстук, он подходит к Корнеру, висящему на стене.

Ему пришлось еще раз применить к нему Круцио в полдень, и сейчас он обязан накормить его по приказу Алекто. Размешивая ложкой густую и мерзко пахнущую похлебку неприятно желтого цвета, Драко делает еще один шаг вперед.

— Пошел ты, — Корнер с трудом разлепляет запекшиеся губы. Алекто щедро прибавила ему от себя после Круцио. — Слышишь? Я не хочу.

Драко пожимает плечами и швыряет миску о стену. Он не собирается никого уговаривать, превращаясь в героя драматического романа. Не хочет есть — пусть умирает от упрямства.

— Что у тебя с Джинни? — хрипло спрашивает Корнер, смотря на Драко заплывшим глазом. Второй у него не открывается.

— С кем?

— Я видел взгляд. Сегодня. Проследил. За твоим взглядом. Ты смотрел на нее украдкой. Перед Круциатусом.

Драко ничего не отвечает, смотря на растекающуюся желтой кровью похлебку. Зачем вообще отвечать? Все — призрачно. И лицо Уизли с веснушками, которые он так любит заодно с ее сладкими губами и горячим телом — тоже призрачно. И скоро растает, исчезнет из его жизни. Навсегда.

— Она слишком хороша для тебя, Малфой, — Корнер даже не удосуживается взглянуть на него.

— Как и для тебя, — Драко поворачивается к нему спиной. — Знаешь, чему конец? Вашему отряду конец. И вашим вылазкам конец. Видел их лица? Никто больше не рискнет попасться под руку Кэрроу. Ты у нас человек-пример.

Корнер надрывно кашляет кровью и облизывает губы. Он хочет пить, но упрямо не признается в этом. Драко достает из кармана склянку с водой и, открыв ее, спрашивает:

— Будешь?

— Да, — если с голодом еще можно бороться, то с жаждой — слишком тяжело. С любой жаждой. — Наклони.

Драко терпеливо ждет, пока Корнер поглотит всю принесенную воду, думая, есть ли у него надежда. Ведь каждый раз, когда он думал, что вокруг — серость, она приходила к нему. Она выбирала его. Неужели теперь она отступится? Но она должна отступить. Она не может быть с ним теперь. Теперь все иначе. Даже мандарины теперь — другого вкуса. И осень кажется далекой и туманной, ведь за стенами замка — преданная весна. Преданная всеми, поэтому оставшаяся без надежды.

…Утром Драко просыпается с трудом и неохотно. Все, ради чего он вставал, теперь стало пустым и ненужным. И учеба тоже кажется бессмысленной.

Он берет со стула рубашку, но она выскальзывает из пальцев и облаком падает на пол. Все, что он берет, валится из рук. Книги, сумка, одежда. И вкус еды какой-то странный. Никакой. И в зеркале на него смотрит чужой человек. Он такого не знает.

Пропустив завтрак и обойдя галерею Корнера длинным путем, Драко поднимается в класс заклинаний. После этого урока у них последнее, зачетное занятие у Хагрида, и он точно зачет не получит. И черт с ним. Все равно этот предмет не учитывается на ЖАБА. Можно вообще не приходить.

— Кто хочет первым ответить? Может быть вы, Малфой? — Флитвик последнее время доволен его результатами. И его отношение странным образом не изменилось из-за пыток Корнера. Почему?

Драко молча чертит пером непонятные фигуры на полях конспекта. Он знает ответ, но не хочет отвечать. Рот не открывается. И язык не двигается. Пусть кто-нибудь другой отвечает, например, Паркинсон. У нее одни «тролли» за все контрольные.

— Малфой, у вас все хорошо?

— Смотрите! — Дафна вдруг взволнованно поднимается с места и указывает пальцем в окно. — Птица!

Драко медленно оборачивается вместе с однокурсниками и сглатывает. Напротив окна, отчаянно маша крыльями и отгоняя редкие снежинки, застывает в воздухе белый лебедь.

— Джинни, — шепчет он тихо, не веря своим глазам. — Сумасшедшая…

Вот откуда у нее эти ссадины на руках — от приземления. У нее не получается долго выдерживать анимагическую форму. Лебедь взмывает ввысь, потом возвращается к классу, летая от окна к окну и снова замирая напротив Драко. Он медленно выдыхает, сдерживая желание вытянуть руку навстречу этому волшебству. Проходят мучительные секунды — и лебедь, расправив крылья, исчезает в снежном тумане. Весна еще боится вступать в свои права.

— Возвращаемся к занятию! — Флитвик хмурится, обводя класс внимательным взглядом. — А где мисс Уизли? У нее так хорошо получались мои задания!

Драко задумчиво подпирает голову ладонью. Зачем она прилетела? Зачем смотрела на него? Разве она уже не решила все для себя? И на мгновение к нему возвращается надежда.

А потом он вспоминает, что в полдень он должен снова наказывать Корнера, и надежда гаснет, как огонь на ветру. И не разжечь.

Джинни

Цепи уныло и зловеще звякают в глубине галереи. Студентов не видно: после наказания большинство скрывается в гостиных, пряча глаза и пытаясь не разговаривать о произошедшем. И продолжают читать в глазах — сотнях глаз, повсюду, везде — вину, вопрос, гнев, боль, страх.

Произошедшее обсуждать запрещено, но за словами о лекциях, заданиях и ужине снова стоит боль, вопрос и недоумение.

Выглядывая из-за плеча Невилла, Джинни болезненно морщится. Она продолжает не спать, забываясь только к утру тяжелой дремой, которая никак не переходит в сон. И все полусны, которые она видит в этой дремоте, утратили свою силу. Даже крапива не жжется. И дьявольский смех становится с каждым разом все тише.

Лицо Майкла — не лицо человека. Это расплывшаяся маска, кровавая, синевато-лиловая, не затягивающаяся рана. И сам Майкл — не человек. Это тело, подвешенное на цепях, истерзанное и голодное, служащее не то пугалом, не то примером.

Демельза до боли стискивает ее запястье, и Джинни знает, что по ее нежному лицу текут слезы. У нее самой слез нет. Иссякли, как колодец в пустыне. И редко бьющееся сердце — как большая дамба, сдерживающая все эмоции. Ее сердце такое уже неделю и никак не хочет биться быстрее. Состарилось.

— Ты была права: мы зашли слишком далеко, — Симус бросает на нее мрачный взгляд. — Ничего у нас не получается. Одно дерьмо.

В галерее светло, и яркие факелы горящей кровью освещают иссеченное лицо Майкла. Джинни зло топает ногой и зарывает пальцы в волосы, пытаясь найти хоть один выход из этого ада. Из своего ада, в котором завяли все цветы. И скоро даже ирисы завянут.

Никто не поможет. Гарри далеко. Никто даже не знает, жив ли он. Никто не знает, живы ли еще Рон и Гермиона. Преподаватели молчат, защищая других своим молчанием. Что, если вытащить Майкла и бежать? Бежать без оглядки? Без воспоминаний о светло-серых глазах? Подавляя в себе безумное желание поцеловать тонкие губы? Предавая себя?

Джинни снова зло топает ногой и понимает, что осталась одна. Скоро полдень, а значит, сейчас Майкла будут наказывать. Никто не находит в себе сил смотреть на эти зверства третий день подряд. И только Джинни не находит сил уйти, словно прикованная к месту метровыми гвоздями Гефеста.

— Уходи отсюда…

— Я не могу…

Она хочет заплакать, но слез нет, и только что-то острое режет глаза изнутри. Как осколки разбитого зеркала Снежной Королевы. Услышав тихие шаги, Джинни молниеносно оборачивается, и снова рыжие волосы безжалостно обжигают щеку.

Напротив нее стоит Драко. Они смотрят друг на друга долгое мгновение, потом он отводит взгляд.

— Убирай ее отсюда, — хрипит Майкл. — Они сейчас придут…

— Не уйду, — Джинни с отчаянием сжимает кулаки. — Не могу на все смотреть. Если нужно — пусть меня убьют. Но я не хочу больше смотреть на эти зверства… Не могу!

Драко хватает ее за руку и привлекает к себе.

— Джинни, пожалуйста, я и так схожу с ума, я не хочу, чтобы ты висела рядом! Я этого не выдержу, ты понимаешь?

— Отпусти меня! — она лебедем бьется в его руках. Да, она понимает, что он надломлен. Но она тоже — надломлена. Им обоим некуда отступать. — Не смей меня трогать! Я хочу остаться!

Его глаза, внезапно вспыхнувшие от бессильной ярости, оказываются совсем рядом.

— Прекрати валять дурака!

Со всего размаху она влепляет ему пощечину свободной рукой. Драко шипит и матерится, но только сильнее сжимает ее ладонь и, подойдя к ближайшему свободному классу, с силой толкает ее внутрь. Пахнет удобрениями и свежей землей. Наверное, это кабинет Стебль…

— Не высовывайся, ради всего святого.

Она замолкает, слыша, как стучат их сердца. Он еще никогда не умолял ее о чем-то, и она сдается. Только на мгновение.

— Ты ведь не придешь завтра, да?

Его голос звучит так страшно, что у нее дрожат губы. Что он задумал? Откуда эта отреченность от всего в глазах?

— Просто скажи это, Уизли, — он с силой сжимает ее плечи, но она не обращает внимания на боль. Его губы так близко, черт… — Если не придешь, я не буду дальше издеваться над собой и пытать Корнера. Я просто откажусь.

— Но… тебя убьют, — ее глаза мечутся по его бледному лицу. — Тебя же убьют, Драко.

— Если ты завтра не придешь, мне нет смысла… идти дальше. Рано или поздно меня все равно убьют, как и моих родителей. Мне не выбраться, Джинни. Но если ты… придешь, если ты все еще будешь гореть для меня — только до конца войны, большего я не прошу — тогда я еще заставлю себя…

Она лихорадочно обвивает руками его шею и прижимается к нему всем телом, сотрясаясь от дрожи. Он не может умереть! Потому что без него ничто не существует. Почему ей так сложно в этом признаться вслух? Скажи ему. Скажи. Но слова так и застревают в груди, не двигаясь с места. Но крепостная стена, которая, казалось, разделила их навсегда, рушится.

Драко не отвечает на объятие, и его руки остаются безвольно висеть вдоль туловища.

— Я приду, — шепчет она, поднимая на него глаза. — Клянусь. Только не умирай, пожалуйста.

— А если Корнер умрет? — спрашивает он, и в глазах так и не появляется надежда. — Джинни, ты не можешь выбрать меня, ты сама это понимаешь.

— Это безумие, Драко, — она кричит, но звук превращается в шепот. — Нельзя решать, кому жить, а кому — умирать! Не нам решать!

Они продолжают смотреть друг на друга обреченно, и вдруг совсем рядом раздается и нарастает шум шагов и визгливый голос Алекто.

— Малфой! Где ты, поганый щенок?

— Джинни, ты должна меня отпустить, — он произносит это с надрывом, отчаянно смотря на ее поблекшие веснушки. — От меня в этой жизни нет никакого толка, я никому не нужен, я только причиняю боль…

Она с силой сжимает его лицо дрожащими ладонями.

— Ты мне нужен. Ты мне нужен! Я без тебя не могу, слышишь ты? Пожалуйста, не смей умирать!

Драко смотрит на нее как человек, которому отменили смертный приговор за мгновение до исполнения. За мгновение до падения блестящего лезвия гильотины.

— Повтори еще раз.

— Ты мне нужен, — шепчет она, и слезы, растопив лед, реками текут по ее нежному лицу.

— Малфой! Куда девался этот слизняк?

Джинни неохотно выпускает его из рук, с тревогой смотря в его лицо, полное решимости и чего-то нового, чего она еще никогда не видела. Драко быстро поворачивается к ней спиной и выходит в галерею, плотно закрывая за собой дверь.

Некоторое время Джинни стоит, застыв, прислушиваясь к звукам за дверью, но дерево скрывает все звуки, поглощая их, словно океан. Она не может остаться здесь. Не может — и все. Что-то во взгляде Драко испугало ее, потому что его взгляд был слишком похож на взгляд Гарри перед расставанием.

Она вытягивает руки вперед и тихо толкает дверь от себя. Петли жалобно скрипят, выпуская ее на волю. Сделав пару шагов в галерее, она замирает, нервно сжимая руки в кулаки.

Драко стоит напротив Корнера, опустив голову, в руке его зажата палочка. И она не дрожит.

— Или ты делаешь, как я сказала, или он умрет, — Алекто указывает толстым пальцем на Корнера.

— Вы не имеете права требовать от меня ничего, — ледяным голосом отвечает он. — Мне приказывает только Лорд, а не вы.

— Ты уже говорил это два дня подряд. — Амикус противно смеется. — Снейпа нет в замке. И не будет еще пару дней. И ты будешь делать все, что мы захотим, или умрут те, кто тебе так дорог. Например, твоя милая мамочка. И никто не узнает. О, как радостно Люциус подсмеивался над нашими неудачами. Теперь мы будем подсмеиваться над тобой.

При упоминании матери Драко отчаянно вскидывает голову, но не поднимает палочку. Джинни закусывает губу, лихорадочно соображая, что он задумал: неужели он убьет Алекто? Или просто откажется выполнять их приказ? Это невозможно. Еще ни один человек в истории не жертвовал своей матерью.

Студенты, так осторожно обходившие эту галерею во время наказания, потихоньку начинают образовывать толпу. Джинни замечает позади себя плачущую Пэнси, бледную Демельзу и Невилла с Симусом. Они-то откуда взялись?

— Делай! — рявкает Алекто, но Драко отрицательно качает головой, и тогда она поднимает палочку на Корнера. — Круцио!

Краем глаза Джинни замечает, как многие студенты закрывают уши и отворачиваются, чтобы не слышать криков Майкла, и с ужасом осознает, что она этих криков больше не боится. Хуже того: они пронзают ее сердце, но не оставляют там ран, словно ее сердце покрылось каменной коркой и глухо к боли. Они болит только там, изнутри. В кого же все они превращаются?

Всматриваясь в лицо Драко, она вдруг все понимает: он решил бороться. Он не поддастся и не уйдет, он будет сражаться за самого себя — и за них двоих.

— Я повторю, если ты не подчинишься приказу, — Алекто брызжет слюной, но Драко снова отрицательно качает головой. В лице у него — решимость, но он по-прежнему боится пыток и крови, и Метка все равно продолжает жечь, сводя его с ума. Он прав: ему не выбраться одному, без Джинни.

— Какого дьявола здесь происходит? — она бездумно протискивается сквозь студентов и становится напротив Драко. Уйти не получится, смотреть — тоже. Остается только шагать вперед.

Гриффиндорцы позади нее неразборчиво шумят, словно горная река, бегущая в долину. Джинни знает, что Невилл не сводит с нее глаз. Он уже что-то подозревает, но молчит. Пусть подозревает! Люди всегда будут осуждать. Всегда, что бы ты ни делал. Хорошее или плохое. Если все время оглядываться на толпу, пропадешь. Но вот что делать с близкими? Они тоже не поймут…

— Импедимента! — вскрикивает Алекто, и Джинни, не успев среагировать, падает на колени. — Еще одно слово, и ты узнаешь, что такое Круциатус!

Джинни почему-то нервно смеется. Смеется громко, на всю галерею, не поднимаясь на ноги. Да она лучше Алекто знает, что такое Круциатус.

— Не сметь! — взвизгивает Алекто и топает ногами. — Не сметь смеяться! Малфой! Или ты продолжаешь расправляться с мальчишкой, или девчонка получит сполна!

— Давай, Малфой, — Корнер с трудом открывает рот. — Только не Джинни. Пожалуйста…

Ее сердце бьется подстреленным лебедем, и мысли судорожно носятся в голове. Кому-то из них не уйти. Если Драко подчинится приказу, Майкл скоро не выдержит, он и так едва жив, но вынести пытки Джинни Драко не сможет. Просто убьет Кэрроу и погибнет сам.

— Тогда начнем с девчонки! — визжит Алекто. — Пожалуй, я даже не буду ее щадить, ведь у Уизли и так слишком много детей…

Джинни зажмуривается. Говорят, смерть нужно встречать с открытыми глазами, но у нее нет сил. Пожалуйста, Драко, не надо меня защищать, может быть, все именно так и должно случиться, я должна умереть… И я так и не сказала тебе, что я тебя люблю…

— Остолбеней! — чей-то злой высокий голос рубит упавшую на мгновение тишину, и звук падающего тела Алекто сотрясает замок. — Девчонка — моя, Кэрроу. Амикус, передашь это суке, когда она очнется.

Джинни открывает глаза. Над ней возвышается худая и величественная фигура Беллатрисы. Ее черные глаза смеются. И сразу, сразу бросается в глаза что-то новое в ее лице, почти неуловимое, но все же заметное. Но что — Джинни не знает.

— Драко, зачем ты мараешь руки об это убожество? — Беллатриса обнимает его за плечи и ведет за собой. — Слышала, Кэрроу поспешили сделать тебя палачом и в Хогвартсе. Я это запрещаю. Амикус, тебе ясно? Именно тебя и твою мерзкую сестру назначили надсмотрщиками в школе, вот и выполняйте свои обязанности самостоятельно.

Кэрроу смотрит на нее с ненавистью, потом садится рядом с Алекто на корточки, бормоча заклинания, чтобы привести ее в чувство.

Джинни смотрит вслед уходящей Беллатрисе, которая все еще обнимает Драко за плечи. Она черным ангелом упала на землю и спасла ее. Странно. Наверное, в ее сказке нет светлой феи, которая помогает каждый раз, как позовешь. Зато есть черная, которая, в конце концов, наверняка убьет ее. А пока — помогает.

Джинни бросается к Корнеру и берет его серое лицо в ладони, пытаясь взглянуть в глаза, но они закрыты.

— Майкл, ты жив? — она оттирает кровь с его губ и отчаянно дергает оковы. — Симус, Эрни, помогите мне! Релассио!

Он жив, все еще жив, хотя после такого трудно будет остаться прежним. Им всем будет трудно остаться прежними. Война стирает все, крушит и ломает и собирает вновь совершенно по-другому.

— Какого черта за тебя заступается Лестрейндж? — Симус смотрит на нее искоса, помогая Невиллу нести Майкла в больничное крыло. Джинни шагает рядом, не сводя с Корнера глаз и почему-то чувствуя свою вину.

— Долгая история. Может быть, потом расскажу.

Мадам Помфри долго не может привести Майкла в чувство. Джинни не отходит от его постели, забыв обо всех занятиях. Какой смысл идти на трансфигурацию, если в голове только вот это заплывшее синяками, совершенно безжизненное лицо? Все, что кружится вокруг них, зашло слишком далеко. Пытки, убийства, бессонные ночи, Круциатус, издевательства Кэрроу — все это стало постепенно привычным, до ужаса привычным. Так не должно быть.

Подавая Майклу стакан с зельем дрожащей рукой, Джинни больше всего хочется проснуться.

Драко

Расхаживая перед стеллажами, он вынимает руку из кармана и смотрит на часы: ровно полночь. Где Уизли? Они договаривались встретиться полчаса назад. Она не могла передумать и не прийти. Просто не могла.

— Извини.

Он быстро оборачивается: Джинни застывает в нескольких шагах от него, нерешительно смотря в его лицо. Драко сразу все понимает. Все видит в ее глазах.

— Ты была у Корнера?

Она коротко кивает и отводит взгляд.

— Как он?

— Лучше, чем вчера, но откровенно плохо. Когда я уже собиралась уйти, пришел Снейп с укрепляющим зельем и попросил помочь подержать голову Майкла…. Драко, что ты собирался сделать? Там, перед Кэрроу? Нас чуть не убили…

В ее глазах дрожат слезы, и Драко быстро подходит к ней и касается ее пальцев.

— Наверное, я хотел перестать играть эту роль. Не знаю. Я не могу быть трусом в твоих глазах…

— Ты не трус, — тихо произносит она, поднимая на него взгляд, и в нем — тепло. — Мы всего лишь подростки, Драко… Мы не хотим, мы боимся умирать, это нормально. Ни один человек не готов к смерти.

Он отпускает ее руки, и Джинни проходит вглубь библиотеки, рассматривая корешки книг в приглушенном свете свечей. Потом садится на небольшой диван рядом со стеллажами и смотрит на Драко снизу вверх.

— Странно, всего полгода прошло с той ночи в совятне, а сколько всего произошло, сколько всего изменилось. Помнишь, ты говорил, что никакой любви нет? — Джинни слабо улыбается, и Драко слегка наклоняет голову, соглашаясь. — А потом началась сказка про человека-зиму и человека-осень. Осень — это я. Он и Она. Два человека, сведенные случаем, два человека, которые вдруг поняли необходимость друг в друге. Два человека, ненавидевшие и презиравшие друг друга. Только ненависть и презрение ушли — но в какой момент, в какую секунду — они и сами не знали. Они просто стояли друг напротив друга, человек-зима и человек-осень. А потом человек-зима осторожно, не дыша, обнял человека-осень. И поцеловал. И за окном колючий снег вдруг превратился в дождь.

Уголки его губ едва заметно приподнимаются.

— Красивая сказка. А чем она заканчивается?

— Конец еще не написан, — Джинни сжимает руки. — Надеюсь, что дождь кончится и выйдет солнце. Когда выходит солнце, в сердцах рождается надежда, правда?

— Правда, — отвечает он и садится рядом с ней. Между ними — пропасть сантиметров в десять, и Драко не уверен, что способен их преодолеть, что имеет право их преодолеть после всего, что случилось за последние дни. Если она пришла, это не значит, что она разрешит снова к себе прикасаться… Но она так нужна ему, до самых кончиков пальцев, что он наклоняется и целует ее приоткрытые губы.

На мгновение она застывает, и время застывает, а потом робко отвечает на поцелуй. Драко привлекает ее к себе и целует настойчивее, стараясь забыть все плохое. Есть только они — и больше ничего. И ему еще придется быть палачом Лорда, но это будет завтра. Через неделю. Не сейчас.

Драко мягко опускает ее на диван, прижимая к красной бархатной обивке. И быстро расстегивает верхние пуговицы рубашки. Джинни вздрагивает, но не говорит ни слова, и только ее глаза, блестящие огромные глаза смотрят на него нерешительно, но одновременно нежно и томно. А потом ее пальцы тянутся к остальным пуговицам, но он перехватывает ее руку.

— Оставь.

Тогда она тянется вниз, к юбке, но Драко снова перехватывает ее руку.

— Оставь.

Джинни пунцово краснеет, но он упрямо качает головой. Какой смысл терять время на раздевание, если можно и так… Они оба снова в королевстве безмолвия, где слышно только нетерпеливое дыхание и стук сердец, где спрашивают только глаза, а отвечают — губы.

Драко быстро расстегивает ремень и стаскивает с себя брюки и боксеры, оставляя рубашку. Все мысли исчезают из головы, и в висках бешено пульсирует кровь. Джинни, Джинни, Джинни — вот ее ритм.

Она обнимает его за шею и притягивает к себе. Драко скользит рукой по внутренней стороне ее бедра, под юбкой — и выше. Ее глаза становятся влажными — точно так же, как вся она внутри, и безмолвно просят продолжать. А потом безмолвие разбивается.

— Пожалуйста, Драко, — шепчет она, — я так хотела этого… я не хочу знать, правильно это или нет, я просто хочу почувствовать тебя внутри. Это было так восхитительно в тот раз, в воде…

Он не дает ей договорить. Она горячая и мокрая — подумать только — от одних его прикосновений. Мог ли он когда-нибудь представить, лежа в одинокой темноте спальни, что женщина будет так его хотеть?

— Мы не запечатали дверь, — она дышит в такт его движениям. — Если мадам Пинс придет…

— То порадуется, что хоть у кого-то есть личная жизнь, — криво усмехается он. Ее мятая, слегка сбившаяся на бок рубашка и задравшаяся на талию юбка сводят его с ума. И ее запах — такой родной — кружит голову. А потом комната расплывается в тумане, и перед ним остается только ее веснушчатое лицо с приоткрытыми губами, издающими тихие стоны, ее пальцы с побелевшими костяшками, вцепившиеся в край дивана, и его толчки, ритм которых постепенно нарастает. А потом в голову ударяет волна блаженства, и он едва удерживается, вцепляясь в жесткую спинку, чтобы не упасть на Джинни.

Она тяжело дышит и приподнимается, вытирая с ямочки на шее выступившие капельки пота.

— Ты меня… ты меня дождался, да? — дрожащим голосом спрашивает она, улыбаясь.

Драко кивает, не в силах говорить. Он понемногу учится, и с каждым разом их близость все больше походит на то, о чем пишут в дурацких любовных романах. Первые два раза он вообще не мог понять, как можно себя контролировать, когда тебе так хорошо… Он садится и опускает босые ноги на холодный паркет пола. Так много дней прошло с той секунды в пыльном кабинете другой реальности, когда он признался ей в любви. И Джинни все еще не ответила тем же. Разумеется, она снова сказала, что он ей нужен, как тогда, в Хогсмиде. Но ему мало этих слов. Ему нужны другие.

— Что в итоге мы знаем про Грин-де-Вальда? — он тянется к боксерам. — Ты нашла точную дату?

Джинни смотрит на него рассеянно, часто моргая, и в глазах у нее — непонимание. Потом она встряхивает головой и улыбается.

— А, Грин-де-Вальд. В общем, я думаю, что мы должны сначала узнать, в каком году они поссорились с Дамблдором. По-моему, это произошло в начале двадцатых, потому что в двадцать шестом году он был уже в Америке.

Драко задумчиво застегивает ремень, чувствуя, как стало легче на душе. Не только из-за близости. Из-за того, что Уизли пришла. А слова… может быть, он их и не дождется. Может быть, она его не любит. Просто он ей нужен, и это неплохо. Быть нужным — уже достижение.

— Интересно, почему они поссорились? Дамблдор расхотел искать палочку? Или его интересовал другой дар?

— Дамблдор не похож на человека, одержимого идеей власти, — Джинни одергивает юбку, и румянец не сходит с ее щек. — Я узнала, что у него была сестра. Что, если Грин-де-Вальду она нравилась, но Дамблдор был против их отношений?

Драко насмешливо кривит губы.

— «Возлюбить Темного Лорда. Книга пятая, часть седьмая».

— Я серьезно, — Джинни машет на него рукой. — Нам нужно узнать, в каком году они виделись в последний раз, и в какой день. Как это сделать?

— Единственный человек, который был в курсе всех отношений директора — это Батильда, которая сама писала историю. Что, если спросить у нее?

Джинни смотрит на него с сомнением.

— Она нас даже в дом не пустит. У меня идея получше: а что, если у Батильды сохранились черновики своих работ? Они никогда не выкидываются и годами хранятся на полке. Всегда. Может быть, рискнем побывать в ее доме в Годриковой впадине?

Драко хмурится, глядя на догорающие свечи. Идея отличная, но уж слишком рискованная.

— Ты знаешь, что там чуть Поттера не сцапали, потому что в мертвой Батильде жила Нагайна?

— Но теперь-то ее нет, — Джинни упрямо сжимает губы. — И дом никто не охраняет, я в этом полностью уверена. Давай рискнем? Это наш единственный шанс.

Драко выдыхает, сдавшись. Иначе она полезет туда сама, в этом он не сомневается. Он вспоминает силу своей палочки и успокаивается: если что-то случится, он сможет их защитить. Впервые за всю свою жизнь он чувствует уверенность хоть в чем-то. И это обнадеживает — совсем слегка, словно бабочка взмахивает крылышками. Но для Драко — это целый шаг к суше из моря отчаяния. А потом он вспоминает, что после войны его отправят в Азкабан — за многократные пытки людей Круциатусом. Он еще помнит глаза Лавгуд, лицо Олливандера и опущенную голову Корнера. И это еще не конец. Бабочка теряет крылья и падает вниз, разбиваясь о землю.

…Он первый, загораживая Джинни собой, толкает хлипкую прогнившую калитку и бредет по скользкому льду к низкому крыльцу. Дом внешне кажется сильно разрушенным, и Драко осторожно приоткрывает дверь, заглядывая внутрь. Джинни берет его за руку, шепча:

— Видишь что-нибудь?

— Нет. Гоменум ревелио! — быстро произносит он, чтобы убедиться: они здесь одни. Тогда он приоткрывает дверь шире и заходит внутрь. — Держись за мной.

Они оба морщатся от гнилостного запаха и шуршащего под ногами слоя пыли и грязи. Джинни вздрагивает, и Драко догадывается, о ком она думает: о Поттере, который был здесь три месяца назад.

— Люмос! — произносят они одновременно, но улыбка не появляется. Слишком уж мрачно в этом умершем доме, где когда-то звучали голоса таких известных людей. Некоторое время они молча стоят посреди бывшей гостиной, рассматривая грязные стены и сломанную мебель.

— Я поищу здесь, — Драко указывает на письменный стол. — А ты осмотри книжные полки.

Джинни кивает, поеживаясь. В доме сыро и давно не топлено, и воздух наполнен смертью и отчаянием. Чувствуя, как он проникает в легкие, Драко поспешно дергает ящик стола на себя и вытаскивает стопку пергаментов. «История магии, редакция один», «История магии для второго курса обучения, редакция пять», «Исторические рассказы»… Драко быстро пролистывает последний пергамент, но в нем нет ни дат, ни заголовков — только кривые буквы, хотя и тщательно выведенные. Ему кажется странным, что творение человека все еще живо, хотя творец уже мертв.

— Смотри, — Джинни протягивает ему блестящую колдографию. — Нашла среди документов, видимо, Скитер ее не заметила, когда приходила за информацией.

Драко вглядывается в красивое, но холодное лицо молодого Грин-де-Вальда. Он был так велик и так искусен, а потом сгинул. Почему? Неужели из-за того, что их пути с Дамблдором разошлись?

— И почему зло бывает так прекрасно? — Джинни бросает на колдографию косой взгляд.

— Что, Лорд тоже был прекрасен, когда заставлял тебя душить кур? — Драко прячет снимок во внутренний карман пальто. — Еще скажи, что Беллатриса красива.

— Очень, — воодушевленно замечает Джинни, с неприязнью рассматривая разбросанные на столе пергаменты. — Заметь, красив именно тот, кто глубок. Каждый из них мог стать по-настоящему прекрасным человеком и сделать много добра. Но они выбрали тьму.

— А как же Северус? Скажешь, что он тоже красив?

Джинни поочередно выдвигает ящики, придирчиво осматривая содержимое. Клоки волос, старые перья, зеленый шарф поверх мятой бумаги.

— Не думаю, что Снейпу было предначертано изменить мир и судьбы, — отзывается она, стряхивая пыль с ладоней. — Он и свою-то судьбу в руках не удержал. Поднимемся наверх? Кажется, здесь ничего нет личного, только документы и копии учебников.

Драко насчитывает пятнадцать ступеней у скрипучей лестницы. Он снова идет первым, и впервые за много лет не испытывает страха. В разбитое окно дует свежий ветер, принося в дом слабый запах весны.

Драко берет с полки очередную колдографию с Грин-де-Вальдом и сдувает с нее пыль, потом переворачивает и торопливо восклицает:

— Смотри! Здесь написано: «От Геллерта двоюродной бабке. Шлю воздушный поцелуй».

— Батильда — его близкая родственница! — Джинни расширяет глаза, смотря на овальное лицо того, кого уже давно не боятся. — Так вот, как он познакомился с Дамблдором! Они были соседями…

Драко замечает на краю нижней полки маленькую синюю книжечку. Сдув с нее пыль, он открывает первую пожелтевшую страницу.

— «Пятое мая тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Знакомая наконец-то принесла мне то самое варенье, которое я у нее давно выпрашивала… Некрасиво получилось, но я его так люблю! Ариана немного подросла и целый день весело смеялась. Как же хорошо играть с ней весной на свежем воздухе! Завтра начну свой новый учебник для третьего курса, но сперва нужно доработать содержание. Ах да, чуть не забыла: Аберфорт уже который день присылает мне гневные письма, прося не баловать Ариану, но она такая милая девочка, что я просто не могу удержаться!»

Драко и Джинни настороженно переглядываются.

— Кто такой Аберфорт? — он хмурит брови, пытаясь вспомнить имя, но в памяти ничего не всплывает.

— Скорее всего, это брат Дамблдора, — лицо Джинни озаряется догадкой. — Что, если он все еще жив?

Драко смотрит на нее с сомнением и аккуратно кладет книжечку в карман вместе с колдографией.

— Ты не против, если я оставлю ее у себя? Постараюсь изучить ее подробно. Я уверен, что мы найдем там все, что нам нужно.

— Только если ты отдашь мне второй снимок Грин-де-Вальда, — Джинни лукаво улыбается. — Тебе ведь два не нужны? Знаешь, я только сейчас поняла, что у нас тобой нет колдографий друг друга. Жаль, да?

Драко молча берет ее теплую ладонь в свою прохладную и ведет за собой, подальше от паутины и осколков, рассыпанных по полу. Подальше от мыслей о Поттере. Ведь она еще сможет к нему вернуться — после войны, когда все будут его боготворить. Драко все чаще кажется, что Поттер должен победить, ведь в параллельной реальности он проиграл. Баланс всегда сохраняется.

Закрыв за собой гнилую дверь дома, они оба тяжело выдыхают, словно выбрались на свет из древнего склепа. Джинни задирает голову, смотря в серое небо, моросящее дождем. Ей не хочется возвращаться в школу, и Драко, чувствуя это, обнимает ее за плечи и привлекает к себе.

— Однажды деревья снова станут зелеными, — обещает он тихо. — И война закончится. И ты будешь свободна.

— От чего?

— От меня.

Джинни качает головой, переводя на него ореховые глаза. Ее волосы развеваются от весеннего ветра, обдавая его ароматом ириса. И нежность каплями света начинает просачиваться в его погруженную в темноту душу.

— Мне кажется, что я уже никогда не смогу быть свободной от тебя. И не знаю, хорошо это или плохо.

Они возвращаются в замок, договорившись встретиться через три дня в полночь в туалете Миртл. Спускаясь в подземелье, Драко вдруг вспоминает смеющиеся глаза Беллатрисы, когда она встала между Кэрроу и Джинни. Ее взгляд был другим. Более сильным. И в то же время более надломленным, словно Беллатриса танцевала на острие своего серебряного кинжала.

Джинни

Она падает спиной на кровать и устало зевает. Заклинания повторены, травология выучена, осталось написать конспект по зельеварению и можно отдохнуть. До поезда, который отвезет ее домой на Пасху — всего две недели, а они давно не слышали ни слова о Гарри. Только знают: он жив. И все.

Джинни вытаскивает из-под подушки колдографию Грин-де-Вальда и, перевернувшись на живот, внимательно рассматривает его вытянутое холодное лицо. Что он чувствовал все эти годы, будучи заточенным в камере своей собственной тюрьмы? Вряд ли он сожалел о том, что делал. Вряд ли раскаялся. Люди с такими глазами не раскаиваются, для этого они слишком горды.

Джинни вспоминает очаровательную улыбку Реддла в своих снах и его глаза, совсем не голубые и пронзительные, как у Грин-де-Вальда, которые позовут — и придешь, а темные, порабощающие, от которых хочется спрятаться. Она вспоминает, что когда он смеялся, его глаза всегда оставались равнодушными.

Джинни подносит колдографию к носу, вплотную рассматривая человека, который боролся и проиграл. О чем он мечтал помимо власти? Кого он любил, и любил ли вообще?

Убрав снимок обратно под подушку, она снова ложится на спину и закладывает руки за голову. Интересно, что сейчас делает Драко? Наверное, пишет реферат по древним рунам… Скорее бы завтрашнее занятие по заклинаниям. Они сидят так близко друг к другу, что по ее коже то и дело бегут мурашки от их редких взглядов. Страшно подумать, что если бы не та ночь в совятне… Если бы они разминулись… Она никогда бы не узнала тепло его рук, не увидела бы, как улыбка изменяет его бледное лицо.

Звон бьющегося стекла заставляет ее вскочить с кровати и инстинктивно схватить со стола палочку. Разноцветные осколки разлетаются по комнате, и в ее руки падает окровавленная сова. Джинни судорожно открепляет письмо от ее лапки и бормочет заклинания, пытаясь остановить кровотечение. Когда птице становится лучше, Джинни быстро разворачивает записку, пробегает глазами и, схватив мантию со стула, опрометью бросается из комнаты в галерею и бежит вниз, перепрыгивая через ступени. Даже если Кэрроу не узнают, что в записке, они все равно получат приказ. И тогда Невилла убьют.

О Полумне она себе думать запрещает.

Чертова вечеринка! Кэрроу должны были остаться в гостиной, но теперь, когда они увидели птицу — или ее ранил их обученный ястреб — они обязательно обойдут всю школу.

— Хагрид! — она со всей силы врезается в него, не успев остановиться. — Хагрид, уходите отсюда и уберите все снимки Гарри и эту надпись!

— Зачем? — он слегка пьян, и это сразу чувствуется. Джинни холодеет от ужаса, смотря в его влажные и довольные глаза.

— Сейчас придут Кэрроу! — она отчаянно начинает срывать надпись «Мы любим Гарри», но Хагрид больно хватает ее своей ручищей так, что ей слышится хруст собственных костей.

— Пусть приходят! — рычит он яростно. — Пусть! Я им покажу!

Джинни с силой вырывается и забегает внутрь хижины. Нельзя рассказывать всем про Невилла, иначе поднимется паника… Но они должны уйти, все, прямо сейчас… Запах подгоревшего мяса, медовухи и сладостей ударяет в ноздри. Она обегает взглядом студентов.

— Колин! — она подскакивает к Криви, который по привычке носит на шее колдограф. Рядом с ними парочками стоят когтевранцы и пуффендуйцы с третьего или четвертого курсов, потягивая сливочное пиво, видимо, щедро закупленное Хагридом в Хогсмиде. — Где Невилл?

— Скажу, если ты согласишься мне попозировать, — он коварно улыбается, глядя на нее весело. — Мне подарили цветной колдограф, но девочки почему-то отказываются фотографироваться. А без моей помощи искать Невилла ты будешь долго, здесь куча народу… Кстати, почему ты пришла только сейчас? Ты что, решила пропустить вечеринку?

Сердце Джинни взвывает волком и стучит еще быстрее. Какое, к черту, позирование?

— Только быстро, ладно? — она встает у окна и покорно поворачивается так, как указывает ей Криви. — Так? Я не могу улыбаться… Еще раз? Колин, поторопись…

Пять минут спустя он довольно сует ей в ладонь небольшую цветную колдографию. Джинни бездумно сует ее во внутренний карман мантии и выскакивает на крыльцо. Осторожно пробираясь сквозь толпу в направлении, указанном Колином, она отчаянно оглядывается по сторонам.

— Невилл?

Черт, как же много народу! О чем только думает Хагрид? Ведь здесь половина несовершеннолетних, которым еще даже пятнадцати нет!

— Невилл! Отзовись! — Джинни расталкивает Парвати и Лаванду, которые дружно хихикают над грязным джемпером Голдстейна, который он измазал в каком-то коричневом соусе. — Энтони, ты запачкался.

— Эй! Ты зачем веселье портишь? — кричит Лаванда в ответ и наверняка обиженно надувает губки. — Зачем ты вообще явилась, если не собиралась с самого начала?

Джинни резко оборачивается и замирает, смотря в ее круглое лицо.

— Что?

— Тебе Гарри надоел, да? — Парвати ей поддакивает. Кажется, они обе выпили слишком много медовухи. — Даже не приходишь…

— Это ты сказала Рону, чтобы он со мной расстался, да? — лицо Лаванды покрывается красными пятнышками. — Ты ему посоветовала выбрать эту заучку Грэйнджер? У нее же волосы как гнездо!

— Себя в зеркале видели? — интересуется она и поворачивается к ним спиной. В нескольких шагах от нее мелькает каштановая макушка Невилла. — Эй! Подожди! Невилл!

— Может, выпьешь со мной медовухи? — Корнер обнимает ее за плечи и притягивает к себе. Он явно пьян, и Джинни понимает, почему. Те два дня в цепях никогда не будут забыты. — Мы с Чжоу опять поссорились…

Джинни так проворно выскальзывает из его рук, словно она уж, а не лебедь. Отпихнув в сторону младшего Криви и Симуса, она хватает Невилла за запястье и тащит в сторону, под раскидистую березу. Где-то рядом сопит Клык, пытаясь доесть огромную кость.

— Ты должен уходить! — нервно выпаливает она, смотря в его рассеянные глаза. — Сейчас!

— Что случилось? Ты какая-то бешеная! Джинни?

Бешеная, да. А что ей остается посреди этого хаоса?

— Сова, от твоей бабушки, — она задыхается, торопясь выдать информацию. — На нее напали.

Розовато-красное лицо Невилла словно покрывается белой краской, стирая румянец.

— Она жива?

— Если я получила от нее письмо? Разумеется! — Джинни лихорадочно оглядывается и протягивает ему письмо. — Но Долиш в больнице с серьезными ранениями, я боюсь, они здорово разозлятся… Тебя убьют, Невилл. Или отправят в Азкабан…

Его глаза взволнованно мечутся по ее лицу. Видно, что он не хочет умирать, но и сдаваться он тоже не хочет. Эта вечеринка — последнее, что могут выставить сторонники Гарри. Драко прав: после истории с Майклом никто не будет назло лезть к Кэрроу.

— Я уйду с Хагридом, он сразу сказал, что сегодня ему придется бежать…

— Не валяй дурака! — Джинни топает ногой и снова хватает его за руку. Весенний ветер, не стихающий уже третий день, безжалостно треплет их волосы. — И куда вы пойдете? И что будете есть? Хочешь спать в пещерах? Это не для тебя…

— Выручай-комната, — Невилл смотрит на нее лукаво. — Я могу там спрятаться! Хотя бы на пару дней. А потом что-нибудь придумаем.

Джинни собирается ответить, что в Выручай-комнате нет еды и воды, но не успевает: со стороны замка к ним приближаются черные фигуры Кэрроу.

— Мы их отвлечем, — шепчет Джинни, толкая застывшего Невилла за спины Симуса и Эрни. — А ты беги как можно быстрее в замок, хорошо? И не оглядывайся.

Кэрроу в ярости срывают все праздничное украшение и надпись «Мы любим тебя, Гарри». Она падает вниз и вдавливается в землю тяжелыми сапогами, и только кое-где на поверхности проступают ее золотые края. А потом начинается хаос. Все, кто оказывается в досягаемости палочек Пожирателей, попадают под оглушающие проклятия. Джинни видит, как Голдстейн прикрывает собой Парвати с Лавандой, и по лицу у него течет кровь. Хагрид отступает, таща за собой Клыка и отбиваясь от заклинаний Амикуса. Ему удается сбежать только потому, что Симус и Колин одновременно нападают на Амикуса с обеих сторон, не давая ему передышки. У Джинни сжимается сердце, когда она представляет, что их за это ждет.

— Ищи Долгопупса! — орет Алекто, разбрасывая студентов в стороны, как мешки с соломой. — Он должен быть здесь!

Джинни торопливо обегает поредевшую толпу глазами: Невилла нигде нет. Слава Мерлину! Выдохнув, она забывает об опасности и склоняется над распростертой на холодной земле Падмой, вместо того, чтобы смешаться с бегущей толпой и сделать вид, что ее здесь никогда не было.

— Эй, ты меня слышишь? Ты ранена?

Падма молчит, и секунду спустя оглушающее заклинание Алекто сбивает Джинни с ног. Перед глазами огромным рыжим пятном мелькает объятая пламенем хижина Хагрида и бледные лица однокурсников, а потом все заволакивает тягучая тьма.