Мелочи жизни (гет)

Глядя на чистый снежный лист, в который превращается двор после ночного снегопада, я часто думаю о том, чтобы начать жизнь с чистого листа — или, по крайней мере, что-то в ней изменить в лучшую сторону. Вечером снова смотрю в окно на тот же двор, покрытый тёмными пятнами парковочных мест, с серыми протоптанными дорожками, со стайками недовольных ворон, оставшихся без еды, и молча вздыхаю: сегодня не получилось. Но завтра у меня будет новый шанс. По прогнозу ночью надёжный минус и стабильные осадки в виде завирухи, значит, утром передо мной расстелется очередной чистый лист размером с двор, ограниченный контуром многоэтажек. Можно строить новые планы, которым не суждено сбыться. Ибо редко сбывается то, что не пытаешься воплотить.

Но так будет не всегда.

Через недельку-другую сугробов наметёт столько, что мириться с ними будет уже нельзя. Двор будет белым и днём, и ночью, и старый дворник махнёт на всё рукой и уйдёт в запой из-за бессмысленной борьбы со стихией. Я не стану его осуждать.

Наверное, это случится под Новый год.

Тот белый лист, что мне по утрам подкидывает судьба, должен будет наполниться красками, которые я нанесу сама, не дожидаясь оттепели. И, наконец, сделаю то, что давно собиралась: позвоню тебе и расскажу всю правду.

Про то, как я скучаю без Джесси — её лохматая морда не будит меня по утрам, и у меня нет повода ворчать, услышав твое сонное мычание; нет повода напяливать старые кроссовки и выскакивать во двор, чтобы твоя драгоценная собака задрала ногу у куста, а потом бежать по старому парку, натягивая поводок, догоняя радостно виляющий хвост, вдыхая свежий осенний воздух. В ноябре вы с Джесси ушли. Это было жестоко с твоей стороны — лишить меня общения с четвероногим другом. В конце концов, если бы она в своё время не попыталась меня цапнуть, мы бы не познакомились.

В квартире больше не пахнет сигаретами, соседи не жалуются на ночной звон гитары, мне не нужно готовить завтрак, будить тебя рингтоном «белые розы» и смотреть, как ты кривишься и затыкаешь уши, а потом убегать от тебя по всей квартире, роняя стулья, пугая собаку. Не нужно кричать и отбиваться, и заниматься быстрым, поспешным сексом где-нибудь на кухне или в коридоре.

Моё утро теперь спокойно-ленивое и размеренное. Я не опаздываю на работу, не прихожу в редакцию в блузке, надетой наизнанку. Сижу в офисе, пока не допишу статью, не вылетаю, как раньше, пулей в семнадцать ноль-ноль под крики недовольного шефа, чтобы увидеть твоё довольное лицо в стареньком форде, припаркованном под знаком «Только для жильцов дома №6». Я здорово экономлю на sms и больше не читаю идиотских сообщений вроде «Прикинь, аренда воздушного шара всего двадцать баксов в час. Полетаем?» По вечерам вместо того, чтобы валяться с тобой на диване задрав ноги и смотреть снукер, я буду ходить на курсы английского по чётным и дизайна интерьера по нечётным.

Мой интерьер по-прежнему оставляет желать лучшего: дверца старого шкафа всё так же стучит, паркет скрипит, холодильник рычит — с каждым днём всё отчаянней и громче. Впрочем, это только кажется. Просто я полюбила читать в тишине, прислушиваясь к шагам на лестнице: шаркает старая баба Тоня, топает Денис с верхнего этажа, цокает каблучками длинноногая Алёнка.

Попадаются и незнакомые шаги. Но твоих нет.

Ты ушел, забрав Джесси и гитару — но не забрал свои вещи. Что это значит? Я ждала час, ждала два; я уснула в кресле, сжимая телефон. Если одна ссора разбила всё, что у нас было — неужели не было ничего?

Редактор разгромил статью, которую я писала целую неделю, тебя подвел поставщик, с которым вы работали год. На одной маленькой кухне столкнулись два больших раздражения. Разговор на повышенных тонах — оказывается, у нас куча недостатков. Два грубых слова, одна разбитая чашка, одна маленькая истерика. Ты хлопнул дверью, но… я совсем не то имела в виду! Ты не неряха, не шовинист, не бесчувственный, не безразличный, не невнимательный, не толстокожий... А ты и правда хотел сказать, что у меня вечно всё пересолено и подгорает, что у меня странное чувство юмора и что статья, действительно, ерундовая получилась — прав мой редактор? Что я фальшиво подпеваю, балую твою собаку, постоянно опаздываю, везде забываю ключи — и что не каждый вытерпит такое легкомыслие и беспечность? Сам не знаешь, как продержался целых два месяца?

А зачем тогда так мастерски делал вид, что счастлив?

* * *

Я докажу, что я не легкомысленный ребенок, и позвоню первая — потому что через три дня Новый год, а я купила подарок для Джесси.

— Привет.

— Привет.

Молчание под адреналином. Глотаю ком, не могу успокоить биение сердца. О, это будет невероятно по-взрослому — разреветься и взмолиться: пожалуйста, приходи…

— Что-то случилось?

У меня ничего не случилось. У меня вообще ничего не происходит, с тех пор, как ты ушёл, и даже часы в коридоре стали.

— Нет, всё в порядке. Просто… хотела узнать, как ты.

— Нормально. А ты?

Я вообще никак, и слышать твой голос — самое большое событие за последние три недели.

— Тоже нормально.

— Ты извини, у меня параллельный звонок, я тебе перезвоню.

Конец вызова.

Вот и всё.

Параллельный звонок, мы параллельные прямые.

Тихо реву, глотая слёзы отчаяния — как я могла впустить тебя так глубоко, дать поселиться в голове, в душе, беспечно подставив всю себя горячему солнцу? Поверить, что щёлкнул, соединился карабин, прочно соединяя нас — вот так просто и сразу, как только мы познакомились в парке, когда ты ругал Джесси и долго извинялся за то, что она меня испугала, цапнув за кроссовок.

Не было пустых обвинений — ты тогда всё правильно сказал. Но я не перестану быть собой. Буду терять ключи, опаздывать, странно шутить и фальшиво петь. И если ты смог нормально прожить без всего этого целых три недели, значит, я самая глупая журналистка на свете.

Только неясно, что делать с белым листом за окном.

Сажусь за компьютер и — вуаля — всё тот же белый лист. Но здесь проблем нет — за пару часов усыплю его чёрной крошкой букв, с остервенением стуча по клавишам. На неделе от меня ждут статью на тему «Новый год по интернету» — кстати, сейчас проводится акция, в которой все одинокие люди могут встретить Новый год онлайн в своём часовом поясе, регистрация на сайте iamlonely.com. Я тоже зарегистрируюсь, а потом напишу отчёт. Господи, что ж их так много-то — по пять тысяч на пояс! Их — нас — их... Их. Конечно. Я это не всерьез, а по работе. Мы с тобой в одном часовом поясе, но на разных планетах.

Что за шум? Это лай Джесси — я узнаю её радостное завывание из целого собачьего хора! Сердце летит в пропасть. Я знала, что ты вернешься. Ключ долго звенит у двери, щелкает замок, и вот вы на пороге.

— Прости, днём не смог перезвонить. Решил сам.

Намокшая от снега Джесси бросается ко мне, лижет шею языком.

— Проходи.

Душа ликует. Вы пахнете морозом.

— Ужинать будешь?

У меня на ужин подгоревший омлет, но это неважно. В буфете есть начатый мартини, оливки и жареный миндаль. Впрочем, чтобы отпраздновать счастье, достаточно подгоревшего омлета.

— Я ненадолго. Хотел вернуть ключи.

— А-а-а... Мог бросить в почтовый ящик.

— Но мне нужно забрать вещи.

— Да, конечно.

Вещи в почтовый ящик не впихнешь. Как не впихнешь ком эмоций в моё невесомое тело — их слишком, они рвутся наружу, бьют через край.

— Ты собери их, пожалуйста, а я потом как-нибудь заеду.

— Ну уж нет, собирай сам и сейчас. А я пока погуляю с Джесси — эй, собака, ты не против? Гулять, гулять!

Мне нужен воздух и движение. Джесси машет в ответ хвостом, мчится к двери. Мы вылетаем из душной квартиры на коридор, сбегаем по лестнице, вниз, вон, на улицу.

Снегопад не прекращается. Я катаюсь на ржавых скрипучих качелях, пока Джесси обнюхивает скамейки, вспоминая знакомые запахи. А потом мы гоняем по двору, как два оголтелых щенка, вместе падаем в снег, вместе гавкаем — она приносит мне потерянную в снегу шапку, лижет в лицо.

— Джесси, Джесси, ко мне!

Собака рвется к хозяину, я сажусь в сугроб и ослабляю поводок. Отпускаю.

— Я защёлкнул замок, — громко говоришь ты. У тебя на плече большая сумка.

Я киваю.

— Долго не сиди в снегу. Пока. Удачи.

Они уходят: Джесси бежит впереди, несколько раз оглядывается, машет хвостом. Я машу ей рукой. Когда два темных силуэта скрываются в арке, я падаю спиной в снег и делаю ангела — долго вожу руками вверх-вниз, а ногами вместе-врозь. Вверх — вниз. Вместе — врозь. Улыбаюсь снегопаду, открываю рот и считаю пойманные языком снежинки. Я нарисовала ангела на белом листе, и он больше не пустой. В нем моё одиночество, ожидание и, несмотря ни на что, надежда.