Правила игры (гет)

Гермиона уходит в библиотеку. Там тихо, пахнет пылью и старым пергаментом. Она любит эти запахи еще со школьных времен, когда допоздна засиживалась во владениях мадам Пинс. Однако сейчас в душе поднимается слишком много чувств, чтобы можно было спокойно работать.

Гермиона оставляет книгу и свои записи на большом круглом столе и отходит к окну. Из него открывается чудесный вид на Малфоевский парк с одним из самых красивых здешних фонтанов, изображающим дриаду, из кувшина которой льется вода. Солнечные лучи отбрасывают блики на воде в чаше фонтана, а брызги образуют маленькую радугу. Но эта красота не радует Гермиону.

С одной стороны, она горда успехом изысканий, которые помогла провести Темному Лорду, ведь знаменитая Кельтская Флейта найдена. С другой, ей ужасно жаль Невилла. Взгляд становится мутным из-за набежавших слез. Вспоминается добрый, неуклюжий, но такой храбрый Долгопупс! Они проучились шесть лет вместе. Она помогала ему на зельеварении, они вместе были в Отряде Дамблдора и участвовали битве в Отделе Тайн… Невилл убил Нагайну в Битве за Хогвартс! Какое мужество на это понадобилось!

А теперь его нет… Она не смогла спасти его, не успела… Хотя видела, в каком печальном положении он находится! Почему не попыталась раньше выпросить ему хоть какое-то послабление? Вдруг Волан-де-Морт сделал бы ей такой подарок?

Теперь нет смысла об этом размышлять. Невилл умер, он никогда больше улыбнется ей неуверенной улыбкой, не протянет дружеской руки… Как же это страшно — терять друзей! Казалось, ее сердце уже должно было зачерстветь, а вот нет, по-прежнему разрывается на части из-за каждой потери.

Гермиона даже не вытирает слез, они просто текут по щекам. Нужно выплакать все, прийти в себя и закончить работу для Темного Лорда. Сегодня он, конечно, не вспомнит о ней, занятый Кельтской Флейтой, но потом, когда записи ему понадобятся, будет недоволен промедлением.

— И чего сырость развели? — спрашивает с портрета пожилой мужчина надменного вида в костюме конца XVIII века.

— Мой друг умер, — отвечает Гермиона. Она не привыкла относиться к портретам с тем же пренебрежением, с которым относятся другие волшебники. Для нее живые изображения, мыслящие и чувствующие, — по-прежнему чудо.

— Люди смертны. Многих придется похоронить в течение жизни.

— Это не утешает, — огрызается Гермиона.

— Зато это правда, — вздыхает портрет. — Куда страшнее хоронить своих детей. Страшнее этого ничего быть не может. А раны от смерти друзей притупляются. Потери тех, кто не является частью нашей семьи, ощущаются не так остро.

В этом есть зерно истины. Ведь она жила весь этот год без Невилла под боком, живет без него уже месяц здесь, его отсутствие сейчас не будет чувствоваться так сильно, как отсутствие Гарри и Рона, с которыми она семь лет почти не разлучалась. И все-таки Невилл не заслужил такой смерти: одинокой, в плену… Бедный, бедный…

Спустя час Гермиона находит в себе силы вытереть слезы и сесть за стол. Она просит у Диди чашку чая с мятой и почти приходит в себя. За эту неделю сотрудничества с Волан-де-Мортом пришлось научиться отвлекаться от собственных мыслей. Проще всего жить настоящим и не думать ни о тех, кто остался в прошлом и долг перед кем она не выполнила, ни о том, что ждет ее впереди. Все это слишком сложно и страшно, будит с таким трудом усыпленную совесть. Лучше беспокоиться о настоящем. Невиллу она уже ничем не может помочь, а вот лично ей необходимо доделать записи.

Гермиона работает до самого вечера, ужинает прямо в библиотеке, не отрываясь от пергамента, и то только потому, что Диди ставит тарелку ей под нос и обещает отутюжить себе пальцы, если госпожа не поест. Вкус еды почти не чувствуется.

Когда Гермиона заканчивает, она снова зовет домовика.

— Отнеси это, пожалуйста, — она показывает на исписанные ее убористым почерком свитки пергамента, — в кабинет к Темному Лорду. Только не отвлекай его от работы.

Теперь можно вернуться в голубую спальню, где она чувствует себя как дома, и отдохнуть. Когда Гермиона уже собирается уйти из библиотеки, на большом портрете появляется Адаминна Малфой. Это ее собственная рама, но она редко сюда заглядывает, предпочитая бродить по чужим холстам, наблюдая за тем, что делается в особняке.

— О, миссис Малфой, я надеялась застать вас и поблагодарить от всего сердца! Я знаю, что вы сделали для моего сына! Это очень благородно и доказывает, что вы его любите!

Гермиона замирает. Она любит Люциуса? Этот вопрос никогда раньше не приходил ей в голову. Столько мыслей требовало ее внимания, что она не нашла времени, чтобы задуматься о своих чувствах к Малфою-старшему. А она его любит? Да нет, это просто абсурд! Не может Гермиона его любить! Хотя он ее муж. И сейчас у нее нет никого ближе Люциуса! Как бы абсурдно это ни звучало. И все-таки разве это любовь? Гермиона точно знает, что любит Рона, и чувства к нему и к Малфою совершенно не похожи. И все-таки теперь она не так-то часто вспоминает об Уизли. Они все словно остались в другой жизни, которая давно кончилась. Рон, конечно, мертв. Но говорит ли это о том, что ее чувства к Люциусу — любовь? Нет, нет, и еще раз нет!

— Можно задать вам вопрос? — спрашивает Адаминна, пользуясь замешательством своей невестки.

— Д-да, — выдавливает Гермиона. Она все еще во власти шока.

— Почему вы попросили у Темного Лорда палочку для Люциуса, а не для себя?

И этот вопрос тоже ставит Гермиону в тупик. Она ведь даже не подумала о себе! Ей и так неплохо! А Малфой страдает без магии.

— Я выросла среди магглов. Жизнь без магии для меня нормальна. Я еще совсем недавно не могла колдовать вне Хогвартса. Я бы хотела иметь волшебную палочку, но вполне могу существовать и без нее. А вот Люциус страдает от того, что лишен волшебства. Поэтому я подумала, что ему нужнее, — объясняет Гермиона, хотя облекла в слова она эти мысли для себя только сейчас, до этого ее вела интуиция, а не рассудок.

— И все равно это очень благородно с вашей стороны. Мы этого не забудем, — с чувством произносит Адаминна.

Гермиона только кивает и выходит. Ей нужно отдохнуть.

В голубой спальне темно и пусто. Диди появляется тут одновременно со своей госпожой и зажигает свечи. Свет мягкий и очень уютный. Комната сразу преображается, начинает блестеть серебряное шитье на голубой обшивке стен.

Гермиона идет в ванную и долго наслаждается покоем, который даруют теплая вода и запах эфирных масел. Как же хорошо расслабиться. Купание прогоняет все тревожные мысли, в том числе успокаивает растревоженную известием о смерти Невилла душу. Выходит из ванной Гермиона уже спокойная и умиротворенная. У зеркала стоит и развязывает галстук Люциус. Он оборачивается на ее шаги.

— Гермиона! — он делает быстрый шаг к ней, поднимает и кружит, словно маленькую девочку. Она крепко вцепляется в его сильные плечи от невольного страха.

— Это ты так «спасибо» говоришь? — спрашивает Гермиона почти веселым голосом.

— И не только так, — усмешка кривит губы Люциуса, он ставит жену на пол и целует с таким же жаром, как тогда, когда пытался отвлечь ее от мыслей о предательстве, даже большим.

Они целуются долго и страстно. Гермиона чувствует, что ноги становятся ватными, воздуха не хватает. Пальцы Малфоя распускают ее скрученные на ночь волосы и запутываются в них.

— Мне нравится твое «воронье гнездо», — улыбается он ей в губы и снова целует. И Гермиона сама тянется прикоснуться к его мягким распущенным волосам, почувствовать ладонями рельеф плеч…

Адаминна сказала, что Гермиона любит Люциуса. Может, это и есть любовь, когда внутри все пылает и хочется прикоснуться? Это совершенно не то возвышенное чувство, которое соединяло ее с Роном. Там она боялась сделать лишнее движение, краснела от прямого взгляда. А их первый поцелуй был таким робким и неуклюжим… С Люциусом все иначе. Он взрослый, опытный, конечно, знает, как поцеловать так, чтобы женщина не смогла твердо стоять на ногах.

Чувствуя, что Гермиона почти задыхается, Малфой отрывается от ее губ и прокладывает дорожку легкими как бабочка касаниями по подбородку, шее, ключице…. Гермиона откидывает голову и издает тихий довольный стон. Она кожей чувствует, как Малфой улыбается.

— Теперь все будет иначе, — жарко шепчет он, и от этого шепота бросает в дрожь. — Теперь это удовольствие. Мы оба его получим.

Люциус подхватывает Гермиону и проносит два шага до кровати. Нависает над ней и медленно распускает пояс халата. Она чувствует над собой жар его тела. Ощущения незнакомые, но приятные. Хочется почувствовать его руки и губы повсюду. Но ее единственный раз был с ним же и принес только боль и жгучее чувство стыда. Поэтому теперь страшно открыться, расслабиться и позволить ему владеть собой. Гермиона хочет его, но одновременно ее тянет прикрыться, запахнуть халат и вернуть себе личное пространство.

— Не бойся, — шепчет Люциус, легкими умелыми движениями на ее груди сквозь ткань ночной сорочки он заставляет Гермиону плавиться и извиваться под ним. — Сегодня тебе будет хорошо, я обещаю. Я умею быть благодарным.

И он снова целует ее, так что она забывает все свои страхи. Люциус пользуется этим, чтобы закатать ее сорочку до самой шеи. Автоматически Гермиона приподнимает бедра, чтобы помочь ему, и касается низом живота его возбужденного паха. Люциус издает нечто среднее между стоном и рыком, поглаживая ее соски подушечками больших пальцев.

Она тянется к его рубашке. Ведь надо же раздеть его? У Гермионы совершенно нет опыта, но захлестнувшие гормоны делают все за нее. Она чувствует горячую кожу Люциуса и стонет уже от этого ощущения. Теперь уже сама ищет его губ для поцелуя…

Спустя два часа Гермиона лежит в объятиях мужа. Больше двух месяцев они спят в одной постели и только сегодня по-настоящему вместе. Малфой нежно целует жену в макушку, она расслаблена, ее голова покоится на его груди, чувствует ровное биение его сердца.

— Тебе было хорошо? — спрашивает Люциус.

— Да, — сонно отвечает Гермиона и в подтверждение своих слов целует светлые волосы на его груди.

Они некоторое время молчат. Она уже почти погружается в сон, когда Люциус задает ей тот же вопрос, что и Адаминна несколькими часами ранее.

— Почему ты попросила палочку для меня, а не для себя?

— Я магглорожденная, я могу обойтись и без палочки, для меня это нормально. Ты чистокровный, для тебя остаться без магии — неестественно. Тебе она нужнее.

— Спасибо.

— И еще я хотела сделать тебе приятное. У меня сейчас просто нет никого ближе, — сама пугаясь своей откровенности, признается Гермиона.

— У меня тоже, — тихо отвечает Малфой. Она приподнимает голову, чтобы заглянуть ему в глаза, но в темноте под опущенным пологом ничего не видно. — Нарцисса мертва, Драко отрекся от меня. Мне рассказали, что он сейчас на хорошем счету у Лорда и хочет жениться на Астории Гринграсс. Я рад за него. Но он не вспоминает обо мне, мы ни разу с ним не говорили с самой Битвы за Хогвартс!

Гермиона слышит горечь в его голосе и нежно поглаживает по груди.

— Мы есть друг у друга, это делает нас сильнее.

— Кто бы мог подумать, что я буду благодарен за нашу свадьбу, — шепчет Малфой и крепче прижимает Гермиону к себе. Она тает от нежности.

Да, Адаминна была права, она его любит. Но любит ли он ее? Или просто свыкся с мыслью, что она его жена? Что сподвигло Малфоя быть с ней таким чутким и ласковым этой ночью? Благодарность? Одиночество? Вполне возможно, что оба чувства сразу. В любовь Люциуса к грязнокровке как-то не верится. И все же Гермионе хорошо в его объятиях, а о будущем она приучила себя не думать.