Silentium (гет)

* * *

После их последней беседы прошло больше недели. Ибрагим был вынужден по приказу султана отправиться в деловую поездку и захватил с собой всю семью. В отсутствие Паши Хюррем чувствовала себя гораздо спокойнее, словно тиски спали и она, наконец, могла вздохнуть свободнее. За прошедшие дни она с неким удивлением чувствовала, что жизнь не остановилась: её сон более-менее нормализовался, а Фирузе-хатун, которая пусть и вздёрнула нос выше макушки, но не предпринимала никаких попыток унизить бывшую любовь падишаха.

Хюррем, естественно, чувствовала тупую боль внутри. Однако ум продолжал настаивать на том, что ей необходимо сосредоточиться на загадке Ибрагима — поскольку шёл уже четырнадцатый день, а она толком не сдвинулась в своих догадках. Хотя султанша отметила про себя, что постоянная писанина и размышления здорово помогали избавиться от хандры и унылых мыслей. Она глубоко копалась не в себе и своих чувствах, а в голове Ибрагима. Фигурально. Хюррем вспомнила старую мудрость: "Если хочешь разгадать план врага, узнай, чем он завтракает". Само собой, мудрость не подразумевала изучать весь рацион питания Великого Визиря, однако это сподвигло Хюррем начать расписывать распорядок дня Паши и попытаться медленно войти в курс государственных дел.

Женщине казалось, что как только она посмотрит на ситуацию и на себя саму глазами Ибрагима, то поймёт хотя бы, в каком состоянии, в каком настроении и с какими мотивами он задумал эту игру с ней.

На следующий же день Хюррем проснулась раньше обычного, только сверкнул рассвет. Она чувствовала приятную бодрость и пребывала в достаточно благоприятном расположении духа. Сразу после плотного завтрака она назначила встречу с ближайшими людьми покойного Достопочтенного Господина — и впервые не с целью запутать новую паутину вокруг Визир-и-Азама.

Выйдя из своих покоев, Хюррем направилась к гарему, чтобы, наконец, просто пройтись, а также чтобы поручить Сюмбюлю-аге достаточно необычное поручение. Предварительно она разослала записки нескольким придворным историкам и знатокам государственной политики.

Султанша шла и глубоко размышляла о предстоящей встрече, чувствуя новую для себя форму беспокойства. Происходящее было для неё необычным и приятным: она ощущала от себя самой пользу и была бесконечно довольна, что попробует ввести себя в курс дела ситуации в государстве. В конце концов, она по-прежнему оставалась единственной законной женой Повелителя и была известна каждому жителю Османской империи. А поддерживать хорошую репутацию вообще отныне считала неотъемлемой частью своей султанской жизни.

— Внимание! Султан Сулейман Хан Хазретлери! — прогундосил один из евнухов-стражников.

У Хюррем замерло сердце, а разум мгновенно воскресил события двухнедельной давности. Она сморщилась, почувствовав подкативший к горлу комок, но сдержала слёзы. Повернулась и, увидев султана, покорно опустила голову. Сулейман остановился на расстоянии вытянутой руки и заинтересованно оглядел жену.

— Как поживаешь, Хюррем? — равнодушно спросил он.

— Спасибо, Повелитель, всё хорошо.

Она подняла глаза и одарила его морозящим, полным обиды и боли взглядом исподлобья. Султан не выразил никаких эмоций, кивнул головой и не менее безразлично прошёл дальше. Хюррем хотела было сделать шумный выдох и вернуться к своим делам, как внезапно услышала позади сладкий голос Фирузе-хатун. Повернувшись, женщина увидела, как новая фаворитка султана благоговейно обняла своего возлюбленного и получила крепкие жаркие объятия в ответ при всём гареме. Ярость налила кровью лицо Хюррем, та непроизвольно сжала кулаки. Это было возмутительно! Если Сулейман претендовал на квинтэссенцию спокойствия в своём дворце, то обязан был знать о нерушимом авторитете главы гарема — его законной жены. Подобное показное пренебрежение могло стоить непослушанием и наглостью на почве бесстрашия пред могучей Хюррем Султан.

Султанша сцепила зубы и постаралась побороть гнев. Всё хорошо. В конце концов, у неё есть миссия — разгадать загадку и спасти себя и своих детей. Взамен на это Фирузе-хатун исчезнет, а дальше Хюррем точно вернёт себе власть не только в гареме, но и в сердце султана, в государстве Османском.

— Сюмбюль-ага, — достаточно тихо обратилась к подоспевшему евнуху она, — мне нужно, чтобы ты собрал всё, что найдёшь о каждом визире Дивана. Кто с кем общается, кто с кем враждует, кто что любит и кто чем занимается. Каждое имя.

Евнух определённо не мог найти, что ответить. Задание было не из лёгких, но его поразила сама необычность приказа в сложившейся ситуации.

— Как прикажете, султанша, я немедленно займусь этим.

Посетив детей, спросившись об их благополучии и разобравшись с некоторыми гаремными делами, Хюррем, донельзя довольная, направилась к карете, которая была подготовлена для её поездки в Мраморный дворец, где и планировалась встреча важных персон. Время уже незаметно кренилось к закату, а ночь не самое благоприятное время для поездок женщины. К тому же женщины её статуса.

* * *

Встреча прошла гораздо благоприятнее, чем она могла себе представить. Султанша переговорила с историками и знатоками, вручила им список своих вопросов и уведомила, что собирается и впредь сотрудничать с ними, чтобы в случае необходимости быть точно уверенной в своих решениях касаемо государства. Хюррем не жалась, не смущалась и чувствовала себя в своей тарелке. Мудрецы и остальные чиновники стояли за ширмами, но их глаза, пусть и смотрели вниз, но периодически всё же поднимались и сквозь полунепроницаемую материю смотрели на султаншу с долей уважения и благоговения. Хюррем понимала, насколько важным было иметь шпионов не только в гареме, но и в паутине управления Империей.

Историки рассказали ей вкратце всё о тех, с кем по историческим причинам враждует сейчас их государство; экономисты объяснили суть управления казной и о сборе налогов, а также о финансовом положении в целом и торговых отношениях с соседними государствами. Хюррем старательно слушала, с новой волной удивления осознавая, насколько ей это близко. В политике она чувствовала себя своей и понимала, что ей не составляет труда не только усваивать сказанное знатоками, но и одновременно что-то самостоятельно додумывать и просчитывать.

Внутренне же она ещё повторяла про себя, что с Ибрагимом она будет играть на равных. Султанша решила узнать каждую деталь его государственной жизни. И для этого ей всё-таки нужна была помощь. Косвенная. Такая, чтобы не посвящать этого помощника в суть загадки Великого Визиря.

Когда своеобразное заседание закончилось, и Хюррем попросила их держать её в курсе дела письмами, на улице было очень темно. Однако в Топкапы султанша не торопилась. Мало того, что султан вряд ли будет искать её, так ещё и у неё самой была назначена последняя, самая важная на этот день встреча.

— Чешме-эфенди... — медленно поздоровалась она, встав за ширму.

Этот мудрец-ведун был настолько стар, что едва ходил и едва видел. К месту встречи его привёз слуга, после чего покинул помещение, оставив их вдвоём.

— Чешме-эфенди, я прошу прощения, что вырвала вас из дома, учитывая, как вам тяжело, но я нуждаюсь в вашей помощи.

— Что вы, что вы, госпожа, — добрым, чуть кряхтящим голосом ответил старичок, — для меня большая честь служить вам.

Она улыбнулась.

— Дело в том, что... мне нужно понять одного человека. Понять его мотивы и затем разгадать его замысел.

— Этот человек — ваш враг, госпожа?

Хюррем не сразу нашлась, как правильно ответить. В конце концов, женщина и мужчина не могут быть полноценными врагами, особенно, если они были одного поколения и жили почти в одном дворце. Хюррем гордилась одной из своих особых черт характера: признаваться себе в своих ощущениях. Возможно, не анализировать их, но чётко отделять их от туманностей и недосказанностей.

— Он — человек, который может причинить мне вред, эфенди. Но не совсем враг.

Мудрец в задумчивости погладил серебристую бороду, пристально вглядываясь в точку перед собой. Вопрос только с первого взгляда казался простым: естественно, никакие пытки не могли помочь Хюррем Султан — это было бы самое отчаянное и бессмысленное действие в её жизни.

— И у этого человека определённо есть власть над вами, верно? Вы ведь всемогущая Хюррем Султан, — гордо растянул последнюю фразу Чешме.

Она глубоко вздохнула, выдавая этим положительный ответ.

— Здесь что-то очень непонятно и туманно, моя госпожа, — печально вздохнул мудрец. — Любой враг и соперник никогда и ни при каких обстоятельствах не скажет вам, если он действительно способен причинить вам вред. Он будет покрывать это, увиливать, скрываться сам, чтобы в нужный момент выскочить, как хищник, и наброситься на вас.

Хюррем нахмурилась, повернув голову к Чешме-эфенди.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я многое повидал в жизни, многое пережил, — устало заговорил спустя минуту молчания старик. — Я слеп на один глаз, госпожа, и моё сердце может остановиться в любой момент. Аллах милостиво позволил мне отпущенные дни помогать людям способами, недоступными обычным рабам Его.

Хюррем задумчиво посмотрела на него сквозь ширму, прищурившись.

— Вы провидец? — В кои-то веки она обрадовалась этой новости. Теперь она могла легко узнать правду, раз Чешме-эфенди мог видеть недоступное обычному глазу и чувствовать неощутимое.

Но было одно большое "но".

— Это громкое слово, госпожа, — старик улыбнулся. — Но если вы откроете мне свой секрет, то я всеми силами постараюсь наставить вас и помочь.

Хюррем стиснула зубы в нерешительности. Одним из условий Ибрагима было её полное молчание. Она не могла выдать их игру, не могла никому рассказать... должно быть, потому что это натурально было нечестно. Впрочем, Ибрагим Паша не всеведущ и, ввиду этого, вряд ли смог бы узнать о её небольшом союзе. От Чешме-эфенди веяло теплом и добром, она чувствовала себя достаточно оптимистично.

В конце концов, на кону была жизнь её и её детей, с чего бы ей быть честной именно сейчас, когда в делах с Великим Визирем за всю её жизнь подобного за ней не наблюдалось?

Хюррем, медленно переставляя ноги, покинула место за ширмой, открыв свою фигуру старичку, и села за один из стульев, положив руки на колени. Чешме-эфенди молча последовал её примеру и, тяжело охая, сел напротив султанши. Хюррем разглядела многочисленные глубокие морщины на добродушном лице, и желание довериться мудрецу достигло нужной границы.

— Наш Повелитель принял в Священный четверг другую хатун, эфенди, — растягивая слова, начала Хюррем Султан, глядя куда-то в сторону. — Вы ведь знаете: это достаточно символичный шаг со стороны султана.

— И вы оказались совершенно разбита этим поступком нашего государя, — утвердительно продолжил мудрец.

— Я чувствовала, что моя жизнь оборвалась. Как будто к горлу приставили раскалённый нож и выпили мою кровь. Страшная пустота внутри, как будто вырвали сердце и втоптали в грязь. — На последних словах её голос начал срываться.

— Вы ведь знаете, что многожёнство в нашей великой империи более чем естественно, госпожа, — покачал головой Чешме. — Султаны великой Османской династии всегда славились любовью к красивым женщинам, а когда их было много — это доставляло им огромное удовольствие.

— Чем больше жён, тем больше наследников, и тем больше опасность для моих собственных наследников. Женщины хитры и знают, как и куда правильно надавить на мужчину, чтобы добиться цели. Только такая женщина может находиться рядом с Повелителем.

Чешме-эфенди внимательно наблюдал за султаншей. Если вначале её голос и срывался — играла женская обида и боль — то сейчас её глаза были непроницаемы, и голос был холоден и спокоен.

— Поэтому вы должны хорошо понимать моё волнение. Я не могу позволить, чтобы эта женщина осталась у султана.

— Смею предположить, она пользуется поддержкой у тех, кто против вас? — прохрипел старик и добавил: — И этих людей много?

Хюррем грустно усмехнулась.

— Чтобы сказать "много", нужно иметь в виду, что тех, кто меня поддерживает — мало. А таковых нет.

— Ни одного?

— Ни одного, эфенди. Сестры султана, его Великий Визирь и лучший друг, весь Диван, наложницы — каждый желает лично перерезать мне горло и бросить на скормление рыбам в Босфор.

Чешме понимающе молчал, Хюррем также не стремилась нарушать повисшую тишину. Старичок задумчиво теребил серебристую бороду, туманно глядя в мутные очертания природы за окном. Близилась ночь, и таинственную ауру в комнате, где они находились, сопровождал лишь тусклый свет дешёвых свечей.

Внезапно он перевёл взгляд на султаншу. Та сразу поняла по его затуманенному, пустому, отрешённому взгляду, что тот что-то видел. Не в этой реальности. Смотрел внутрь её через уставшие голубые глаза и за чем-то с интересом наблюдал.

— Паргалы Ибрагим Паша, — внезапно спокойно проговорил провидец, пропустив то, как женщина вздрогнула от упоминания этого имени. — О, мой Аллах, как всё туманно...

— О чём вы? Что туманно? — с любопытством спросила султанша.

— Хитрый отступник из Парги... — Мудрец говорил без презрения в голосе, но слова, очевидно, говорили об обратном. — Расчётливый бес, потерявшийся, запутавшийся, но отчаянно это отвергающий. Ибрагим-Теодорис...

Хюррем нервно сглотнула. Провидец видел истину и, как и полагается, говорил загадками. Но, в силу природной сообразительности, Хюррем принялась мысленно сопоставлять всё, о чём говорил Чешме-эфенди.

— Существует тайна, госпожа... — Старик сгорбился. — Но вы смотрите поверх её. Отступнику Ибрагиму нужен ваш ум, и он загадал вам загадку...

Призрачная надежда, появившаяся в начале предложения, бесследно испарилась к его концу. Очевидно, паше необходим был её ум — как раз для разгадки. За эти дни она поняла, что каждый жест, слово и поступок Ибрагима имели какой-то глубокий смысл. Два месяца. Именно два месяца. Шестьдесят один день он дал ей, чтобы выжить. Если бы ради мести, чтобы поиздеваться, то он бы дал ей неделю — так сказать, в назидание её беспомощной и полностью зависящей от него участи. Но нет. Он дал ей больше, много больше. Чтобы она успела подготовиться, напрячь ум.

Но для чего конкретно?

— Что это за тайна, эфенди? — задала она единственный интересующий её вопрос.

— Туманно... всё туманно, госпожа... — он бездумно покачал головой, словно отгоняя какие-то мысли. — Я вижу, как отступник Ибрагим стоит в своём кабинете, он напряжён. — Мудрец не заметил, как в глазах султанши загорелся неподдельный интерес. — Отступник резко берёт книгу... листает её, он в гневе; а потом, почти так же внезапно, её захлопывает... но нет, он что-то кладёт в неё.

Внезапно провидец замолчал. Хюррем заметила, как побелело его лицо, а морщинистый, блестящий лоб покрылся испариной. Кажется, видения давались старичку нелегко.

— Чешме-эфенди, что вы ещё видите? — не унималась она. — Что Ибрагим Паша делает?

— Он кладёт руки на углы стола и смотрит... смотрит вдаль... я не вижу, куда он смотрит, но его взгляд теперь другой: он не по-доброму воодушевлён...

Хюррем прищурилась. Внезапно Чешме-эфенди резко вздрогнул, тряхнул головой и пожал плечами, поморщившись, как от неприятных мурашек. Его взгляд стал более осмысленным, и он посмотрел на султаншу усталыми глазами.

— Это был необычный момент, моя госпожа... — тихо проговорил он. Хюррем ужаснулась: старик был очень слаб, почти терял сознание. — Момент зарождения плана Ибрагима Паши об этой игре с вами.

Хюррем Султан сглотнула. План. Его план родился в момент, когда он был очень зол. Мозг султанши лихорадочно заработал, стараясь вспомнить, какие вещи могут страшно злить Великого Визиря. Губы неосознанно изогнулись в грустной ухмылке, когда она поняла: всё, что злило пашу, так или иначе, касалось только её одной. Неутешительная подсказка.

— Чешме-эфенди, — вновь подала голос после минуты раздумий Хюррем, — скажите мне, что делать.

— План Ибрагима Паши, — поучительным, но всё так же тихим и слабым голосом начал мудрец, чья спина уже совсем стала похожа на колесо, — родился в его кабинете, в его доме, тогда, когда он был зол и старательно что-то придумывал. Его последними словами было: "Это стоит того".

— "Это стоит того"? — эхом повторила приподнявшая бровь в недоумении султанша. — Что это значит?

— Я не имею представления, госпожа. Паша что-то узнал, и ему понадобился ваш ум, чтобы решить это.

— Мне нужно узнать, что это... — задумчиво произнесла Хюррем, направив мрачный, сосредоточенный взгляд на стену перед собой. Сейчас она напоминала орлицу, готовую наброситься на свою жертву. — Однако план Ибрагима Паши не так прост, как кажется, Чешме-эфенди.

Мудрец не посмотрел на поднявшуюся со своего места госпожу, продолжая бесцельно блуждать тусклым взглядом по комнате.

— Я должна узнать о том, что он задумал относительно меня в течение двух месяцев. И он уже привык к тому, что я отчаянно хватаюсь за любую догадку.

— Вы что-то подозревали до нашей беседы, султанша?

— Конечно. Множество раз. Мне казалось слишком невероятным, что паша вообще пытается каким-то образом дать мне шанс на спасение. В моей голове было много самых разных вариантов... В какой-то момент мне даже подумалось, что он просто забавляется моими потугами, а на деле имеет что-то очень примитивное — причём, скорее всего, названное мною в самом начале, — она сделала паузу, глубоко задумавшись. — В конце концов, его ничто не заставляет говорить мне правду: если одна из десятков моих высказанных догадок окажется правдивой, ничто не вынуждает его сообщить мне об этом.

— Я солидарен с вашими размышлениями, госпожа. Но чтобы понять вашего соперника, вы должны знать каждый уголок его души, мыслить как он. Войдите в его голову, поймите, как он думает, как говорит, и тогда его план, я уверен, будет вам ясен.

Хюррем чувствовала нечто, похожее на торжество и предвкушение чего-то необычного. Новая информация и новые догадки, ведущие её теперь немного вдоль от главной линии её действий в этой игре, радовали её. Султанша чувствовала, как медленно, но верно начинает подниматься на ноги и делать попытки вести с Ибрагимом игру на равных. Для неё это было очень важно.

Что ж, теперь она может сосредоточиться на том, чтобы любыми способами при встречах развязывать паше язык. Она должна запоминать каждый его жест и слово, беседовать с ним, как бы ей ни было противно.

Он не враг ей. Он ей соперник — очень умный и расчётливый соперник в этой игре. Игре на жизнь её и её детей.

— В первую очередь я должна попасть в его кабинет и осмотреться в нём... — внезапно сказала она. Поняв, что ещё не одна в помещении, Хюррем повернулась к старику, который, казалось, не замечал более султаншу, и улыбнулась ему. — Позвольте мне сопроводить вас до города, нам ведь по одной дороге, а сейчас уже поздно.

— Как вам будет угодно, госпожа, — мудрец тяжело, почти мучаясь, поднялся со стула и не без помощи рук султанши добрался до ожидавшей их во дворе кареты.

Устроившись в другой карете, выделив старику следовавшую впереди, султанша вновь погрузилась в раздумья, разглядывая макушки чёрных деревьев на фоне тёмно-синего неба.

Она не заметила, как уснула.

* * *

Хюррем Султан всегда задавалась вопросом, почему так часто падает в обморок без, так сказать, предварительной "подготовки"?

Потому что это случалось именно тогда, когда не следовало.

Она каждой клеточкой чувствовала, что залезла в логово льва. И если он желал свести её с ума своей загадкой, то, должно быть, выбрал верный способ. Именно он и именно таким способом. Хюррем никогда не отрицала противоречивость своих чувств к Ибрагиму Паше, хотя, следовало отдать ей должное, не придавала этому особого значения до этого дня. Она видела в паше саму себя, но это не мешало ей любым образом избавиться от него. Почему с таким отчаянием?

А кому хочется каждый день лицезреть средоточие своих пороков в одном человеке?

Хюррем вновь зашла в тупик в своих порой бессмысленных рассуждениях. Вздохнув, она крепко зажмурилась, готовясь открыть глаза, и провела руками по спутанным волосам на макушке. С неким присущим себе кошачьим довольством она отметила, что очень удобно устроилась и спала очень крепко за последние недели...

Одну минуту.

Почему она спала?

Где карета? Где Чешме-эфенди? Почему утро? Почему она...

Хюррем резко открыла глаза и глухо завопила осипшим от сна голосом, обнаружив Великого Визиря подле себя, принявшего полулежащее положение.

— Кажется, мне следует сказать "доброе утро"?

Она рефлекторно кинулась на него с ногтями в запоздалом порыве, как он остановил её одной рукой, заставив принять прежнее положение. Паша с деланным упрёком покачал головой.

— Очень грубо, госпожа. Разве так встречают спасителей? — его голос был опасно мягок.

Поняв, что делает султанше больно, визирь быстро убрал свою руку, чуть сменил положение и с интересом начал рассматривать её.

— С каких пор ты спаситель? — она стиснула зубы.

Ибрагим с наигранным интересом отвёл взгляд в потолок, шевеля губами, что-то вспоминая. Подумав, он ответил:

— Смею предположить, со вчерашнего вечера, когда тебя чуть не убили.

Несколько минут тишину нарушало лишь громкое сбивчивое дыхание султанши, лихорадочно бегавшей взглядом по покоям Ибрагима в его дворце. Внезапно паша приблизился к султанше ещё ближе, приняв положение на животе, и оперся о подбородок рукой. Хюррем поняла, что впервые за очень долгое время почувствовала чисто женское смущение, горевшее на щеках. Неудивительно.

Спросонья султанша мало что могла хорошо воспринимать. Вот и сейчас острая, как стрела, мысль врезалась в её сознание тупой болью. И тут же отразилось на левом плече.

— Ты можешь лечь по-человечески и не двигаться лишний раз? — крайне равнодушно спросил паша. — Иначе я заставлю тебя это сделать, и вряд ли тебе это понравится.

Хюррем бросила на Ибрагима пронизывающий взгляд, полный отвращения, но послушно легла обратно на подушки. Визирь находился слева от женщины, а потому с лёгкостью поддел воротник сорочки и опустил его до плеча.

— Немедленно убери руки, дьявол! — прошипела она, стремительно перехватив его руку.

Равнодушие на его лице в момент сменилось раздражением.

— Хюррем Султан, ещё слово поперёк — и мне придётся использовать быстродействующее снотворное, — он каждое слово цедил, старательно сдерживая рвущийся наружу гнев.

Султанша стиснула зубы и отвернулась, позволив Ибрагиму открыть распространившийся на полплеча тёмно-лиловый синяк, местами отливающий красным и светло-жёлтым. Она перевела взгляд на свою рану и испуганно выдохнула, почувствовав доселе притупляющуюся удивлением боль.

— Что произошло? — осторожно спросила она, когда паша, кажется, успокоился и вернул лицу безразличие, намазывая на её рану какую-то травяную мазь, отдававшую мятой.

— Ах да, я и забыл, что обмороки лишают тебя памяти обо всём, что происходило за час до них. — Он замолчал, доделывая свою работу, после чего отставил мазь в сторону и очень осторожно наложил стерильную ткань на рану, прикрыв её, наконец, сорочкой и одеялом. Хюррем чувствовала мурашки в тех местах, где её касался Ибрагим, но старательно скрывала это.

— Итак? — пытливо подала голос она, расслабив морщины на лбу.

— Вчера вечером ты отправилась на встречу с представителями нашей османской интеллигенции и решила, в конце концов, поболтать со старым шарлатаном Чешме, — Ибрагим со скучающим видом перечислял её действия, которые она ещё помнила. В голове Хюррем мгновенно всплыло всё, что сказал ей этот старик. Тайна Ибрагима, способ, как узнать правду, и парочка деталей...

Впрочем, не это самое важное сейчас.

— Ты... — Догадка разозлила её. — Какого чёрта ты следил за мной, паша?!

Он рассмеялся.

— Не я, а мои люди, что находятся в твоём окружении. — Сверкнув взглядом на её возмущённое лицо, он закатил глаза, усмехнувшись. — О, Хюррем, неужели ты верила, что каждый из твоего окружения верен тебе до беспамятства?

Она сузила глаза.

— Ты упускаешь главное. Я никому не верю. Поэтому я ещё жива и...

— Не льсти себе, султанша, — перебил её Ибрагим. — В мире всё гораздо прозаичнее, чем тебе кажется.

— И это мне говорит тот, что любит поговорить со своим внутренним "я", стоя на балконе и подыгрывая себе глазами?

Ибрагим звонко рассмеялся, отчего кожа Хюррем мгновенно стала гусиной. Что-то было неправильное в этом смехе.

— А ты, как я погляжу, получаешь удовольствие от созерцания меня и моих раздумий? — он перенёс вес вперёд и наклонился к ней на расстояние ладони.

Хюррем вжалась в подушку. Дыхание участилось от гнева, захлестнувшего её.

— Я должна знать каждую особенность поведения своего врага.

Что-то в его взгляде на долю секунды изменилось. Хюррем с удивлением признала: это была боль. Или ярость... Что бы это ни было, он, очевидно, оказался задет её словами о враге.

— Итак, после своей, я полагаю, бессмысленной беседы вы со стариком отправились вместе в сторону столицы, где на вас напали разбойники. К счастью, мои янычары, которые следили за тобой, оказались рядом, хотя и... не успели спасти твою последнюю надежду — Чешме-эфенди погиб.

Хюррем открыла рот, но тут же закрыла его, подавив тупую боль. Ибрагим хорошо выразился: провидец был её ключом и надеждой.

— Кто ещё погиб?

— Никто из твоего окружения не выжил, — сухо ответил он без доли эмоций.

Хюррем с ненавистью посмотрела на визиря. Он был спокоен, уравновешен, но во взгляде плескались самые разные эмоции; угольно-чёрные глаза казались ещё темнее от мрачных мешков под глазами. Кажется, паша всю ночь не спал.

Внезапно голову пронзила отвратительная, конвульсивная боль. Султанша стиснула зубы и нахмурилась до боли в лицевых мышцах, ногти впились в кожу, оставляя на ней алые следы. К ней возвращались воспоминания вместе с травмой, полученной в результате нападения.

— Это разбойники, госпожа! Разбойники! — визжала Деляне-калфа, бегая глазами по шатающейся от резкой остановки карете.

Хюррем не успела понять, что происходит, как чья-то рука грубо схватила её за плечо, оставив там синяк, и резким движением вышвырнула из кареты. Султанша упала на землю, больно ударившись подбородком о холодный камень, и застонала от боли, одновременно пытаясь понять, что происходит и что ей делать. Над ней навис один из разбойников, похабно вцепился в руку, в талию и принялся лапать. Крики и зовы о помощи не помогали: бандит только усилил хватку.

Женщина решила вырываться: она начала кусаться, бить подошедших негодяев ногами, царапаться, целясь в лицо, но то было бесполезно — лица разбойников скрывали плотные куски ткани.

— Это он!.. — с глухим всхлипом разбойник упал навзничь на землю, получив острым кинжалом в шею. Бандиты тут же обнажили мечи, обступив свою жертву, и оскалились на спасителя султанши.

— Отпустите султаншу и умрёте быстро.

Этот чертовски знакомый хриплый голос она бы узнала из тысячи. Сквозь пелену и тёмные плащи бандитов она, прищурившись, разглядела его, стоявшего во главе двадцати или больше янычар. Они были готовы порубить мерзавцев на кусочки при любом жесте предводителя.

— Паргалы Ибрагим Паша, вылез из своей крысиной норы? — злобно усмехнулся главарь банды.

Ибрагим пропустил оскорбление мимо ушей, с отчужденным любопытством оглядывая противников.

— Довольно любопытно: ты так уверен в том, что выживешь, что ещё не упал на колени передо мной?

— Я не склоню головы перед неверным, возомнившим, что он выше Аллаха! — выплюнул главарь.

Паша пугающе сузил глаза.

— Очевидно, себя ты считаешь благословенным Его рабом, раз решил взять в плен женщину, султаншу, и к тому же нечестиво прикасаться своими грязными пальцами к ней?

Разбойник вместо ответа грубым движением поднял султаншу на колени, вызвав у той испуганный и отчасти болезненный вскрик, и приставил нож к её горлу.

— Ещё одно слово, Ибрагим Паша, и твоя султанша будет пущена на корм червям! — в доказательство своих слов он сильнее надавил на рукоять, и Хюррем всхлипнула от болезненного прикосновения холодного металла.

— Ты заплатишь за это... — гневно прошипела Хюррем, осмелев и сверкнув глазами на разбойника.

— Молчите, госпожа, — он издевательски медленно выделил последнее слово, — иначе я действительно украшу эту землю тем, что будет в вашей голове.

Послышался щелчок пальцев. Разбойники недоуменно посмотрели на визиря. Они поняли, что оказались поражены десятком стрел, выпущенных из леса вокруг дороги только тогда, когда это увидела Хюррем Султан и издала пугающий вопль. В долю секунды на разбойников напали люди Ибрагима Паши, а сама она оказалась в его объятиях.

— Твари, — выплюнул паша, крепкими руками держа обессиленное тело султанши.

— Я в состоянии самостоятельно идти, Ибрагим, — недовольно выдавила она, когда они оказались за добрый десяток метров от места нападения.

Паша тяжело посмотрел на госпожу и с удовольствием опустил её на землю, не преминув отряхнуть руки. Хюррем тут же пожалела о своей просьбе: руки и ноги ослабли, ночной воздух окончательно заморозил её до костей, а усиленный доступ к кислороду спровоцировал головокружение. Султанша неуклюже покачнулась и вновь оказалась в кольце его рук.

Она слышала, как он что-то недовольно говорит в её адрес, но так ничего и не запомнила. Сознание отказалось работать.

Хюррем дрожащими руками обхватила одеяло и медленно приподнялась на локтях, не смотря в глаза Ибрагиму, который вновь закатил их от негодования. Но в этот раз он всё же помог ей принять сидячее положение в кровати и вновь вернулся к созерцанию её лица.

— Оставь меня.

— И не подумаю, — сухо ответил он, даже не выждав порядочные пару мгновений "на размышления". Он хорошо знал, что после нахлынувших воспоминаний Хюррем явно захочет побыть в своих мыслях.

Султанша отвела взгляд в сторону и закрыла глаза. Слишком много всего произошло с ней с того момента, как Священный четверг достался Фирузе-хатун. И одно из самых поражающих вещей — Ибрагим Паша спас ей жизнь. По телу Хюррем пронеслась волна мурашек от чувства благодарности, но оно по её желанию потухло.

— Судя по твоему разочарованному и грустному лицу, встреча с этим шарлатаном дала тебе надежду, не так ли? — спросил Ибрагим. — Неужели твоё положение настолько отчаянное?

— Ты мне омерзителен, — отстранённо прошептала Хюррем, переведя на него полный презрения взгляд. — Если тебе настолько сильно хотелось лицезреть мои страдания, мог просто приставить ко мне слуг для контроля и наблюдать за тем, как я схожу с ума, видя султана с другой женщиной… Не в состоянии даже покончить с собой.

Визирь довольно улыбнулся и, сев на кровати с одной ногой, лёгким движением провёл ладонью по одеялу в месте, где находились ноги султанши. Та вспыхнула, но смолчала, стиснув зубы.

— Госпожа, я уже объяснил тебе и не собираюсь повторять дважды, — он наклонился к ней и убрал прохладными пальцами волосы с её лба, довольно усмехнувшись на то, как она нервно сглотнула на этот жест. — Наблюдать за тем, как ты мучаешься в агонии, не понимая даже, в какую сторону двигаться, чтобы спасти жизни своих детей, гораздо увлекательнее, чем лицезреть слёзы и мрачное стихоплётство от одиночества.

Она проглотила комок в горле. Сейчас она чувствовала жгучую ненависть и непонимание к человеку, который смеялся над тем, как она попала в тупик. Если у неё и были какие-то надежды, то с гибелью Чешме-эфенди они испарились, как вода. Ей не с кем было впредь советоваться.

Хюррем Султан вновь осталась одна.

— Два месяца ещё не прошли. — Она заметила раздражение на его лице. Паша умел легко менять эмоции. — Так что позаботься о том, чтобы не умереть к тому времени. Ни по своей воле, ни по чужой. Я не хочу видеть, что мой противник покидает мою ловушку без моего согласия.

— Я узнаю к тому времени, что ты задумал, Ибрагим. И можешь быть уверен: когда эта хатун исчезнет, я раздавлю тебя, — усиленно цедила сквозь зубы султанша.

Ибрагим вновь проигнорировал её провокацию и беззлобно улыбнулся.

— Мне нравится твой настрой, госпожа, будь добра, продолжай в том же духе.

Хюррем замерла: он действительно улыбнулся. Впервые за многие годы она видела его улыбку. Искреннюю. Завороженная, она наблюдала за тем, как он испепеляет её тёплым, самодовольным взглядом, и вновь смочила горло слюной. Её взгляд неожиданно притянули к себе его губы. Она чувствовала его пронизывающий взгляд на себе и опасную близость в таком месте и в такой позе, и это ее зачаровывало, не позволяло сделать движение. Хюррем моргнула, испугавшись своих ощущений.

В конце концов, он играет с ней, как со строптивой игрушкой. Поэтому она должна в скором времени пресечь это, встать на ноги и начать играть на равных, пока он...

— Последний урок, госпожа... — его щека невесомо коснулась её скул, вызвав тёплую волну томления в низу живота, а шёпот опалил мурашками ухо, сбив дыхание. Руки Ибрагима оказались по обе стороны от её талии, и от него словно излучался жар. — Не позволяй третьим лицам в нашей игре запутывать тебя.

Она прикрыла глаза, стараясь заглушить неуместное томление и ощущение, будто её щекотали по всем чувствительным зонам. Он всё не покидал её личного пространства, и с каждой секундой это становилось опаснее. Паша чуть повернул голову, и они встретились глазами. Хюррем оледенела, увидев, куда опустился его пылающий взгляд.

— Жду твоего выздоровления, госпожа, — внезапно он очутился уже на выходе из покоев.

Хюррем Султан сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь прийти в себя. В ушах до сих пор звенело. Возможно, чай, что она выпила в Мраморном дворце перед собранием, имел какой-то наркотический ингредиент?..

Не в силах бороться с собой, султанша вздрогнула всем телом и приказала себе быть сильной.

Эта игра будет сложнее, чем она могла предположить.