От алефа до тава (джен)

Амир был высоким и темнокожим юношей, искушенным в науке сладострастия. По крайней мере, его руки не дрожали, когда он распускал шнурки на корсете своей королевы. Нет, его пальцы были горячими, губы — требовательными, и один раз она даже его поцеловала. Не удержалась. А утром — вызвала слуг, чтобы унесли тело, которое покинуло все тепло, и в легкой кисейной рубашке вышла на веранду, чтобы взглянуть на Чарн.

На ее город. Столицу ее страны.

Чарн простирал свои объятия в разные стороны и был поистине огромен. Из королевского дворца не было видно его окраин: дома, дворцы вельмож, пирамиды, башни, мосты протянулись до самого горизонта.

Чарн был наполнен жизнью даже сейчас, когда Солар своим прекрасным алым сиянием с нескончаемой нежностью трогал воды океана у подножия Чарна. От рынка рабов доносились вопли. Наверное, кто-то опять попытался сбежать. Глупцы, видно, забыли про псов и про то, насколько безжалостны руки палачей. Джадис улыбнулась, проводя пальцами по подоконнику. Скоро кончится лето, и она с прочими детьми Лилит снова вернет этот мир к зиме.

Солар и его сын Негат были слишком холодны и практически не грели. И если бы не дети Лилит — этот мир так и прозябал бы в вечном холоде. Даже магия не способна насытить — любой ее еды хочется больше и больше.

Потому дети Лилит и Адама научились греть землю и топить льды, обращая всю воду в огромный Тревожный Океан. Правда, для этого требовалось тепло, которое джинниям было недоступно.

Джадис было жаль Амира, но если бы тело дочери Лилит не поглощало чужое тепло — начала бы замерзать земля вокруг нее.

— Платье готово? — поинтересовалась Джадис у служанки.

— Да, миледи.

— Признайся, дорогая, оно тебе нравится? — поинтересовалась Джадис, глядя, как восхищенно смотрит служанка на пурпурный шелк и жемчуг.

— Оно пытается быть достойным вас, госпожа, — пролепетала девушка, отрывая взгляд от ткани.

— Но?

— Но и оно недостойно вашей красоты, — Джадис расплылась в улыбке. Конечно, так и есть — тряпка выглядела никчемной для королевы. Но в Чарне не было портных, что шили бы одежды, которых заслуживали дети Лилит. Можно надеть лучшее, но не найдешь того, что приличествует тебе и твоему статусу. Даже при том, что ты практически божество и от тебя зависит плодородие земли.

— Выдохните, госпожа, — произнесла служанка, и Джадис выжала из груди еще больше воздуха. Горничная окончательно затянула шнуровку на корсете и завязала хитрый узел.

— Точно крепкий? — резко спросила Джадис. — Сегодня у меня важный прием. Нельзя, чтобы узел разъехался в ответственный момент.

— Да, миледи, — девка присела в книксене, не склонив при этом голову как полагается.

— Пошла вон, — королева влепила нахалке пощечину и вернулась на любимую веранду.

В храме Лилит уже стучали барабаны, свидетельствуя о готовящемся ритуале. Джадис скользнула взглядом по полосе моря на горизонте и поняла, что со временем церемонии жрецы не прогадали — час после рассвета самый лучший для жертвы.

— Миледи, прибыл господин Аръяк, — низко склонив голову, произнесла горничная, возвращаясь.

— Сейчас спущусь, — работорговцы всегда отдавали должное короне. И всегда приводили партию новых рабов к королеве: вдруг там будет кто-то милый ее взгляду.

Юноши оказались рослые, как на подбор. Аръяк знал, как угодить своей госпоже, в чьей родне были лорды великанов. И все рабы смотрели на королеву с живым трепещущим страхом. Этот страх можно было есть ложкой, слизывать с покрытых испариной лиц.

— Как тебя зовут? — произнесла Джадис, проводя пальцем по плечу того, кто был ниже ее всего на два дюйма.

— Хим, ваше величество.

Он был хорош — растрепанный, чернокудрый, загорелый. И плечи широкие. И даже шрам на щеке не портил, лишь дополнял картину крайней мужественности. И он ее боялся. Его страх был нежен и таял на языке, будто лукум. И королеве хотелось больше этого восхитительного страха. Он опьянял и наполнял каждую каплю крови в ее теле магией.

— Нравится, беру, — Джадис махнула рукой, и Хима увели. Ту неделю-две, что он проведет в ее замке, он не будет ни в чем нуждаться. Его будут кормить и ублажать. А затем она за ним пошлет.

А теперь — теперь ее ждали дела. Королевские дела. Дела, касавшиеся в том числе и того, чтобы сохранить тяжелое золотое кольцо с зубцами на своей голове. Год назад Джадис приняла корону, после того, как мать, устав, отправилась в Зал Королей и погрузилась в сон. Но не все были этим довольны. К примеру, сестра Джадис — Ингрид — желала погрузить этот мир в объятия вечной зимы. Она не признавала этого, обещая тем, кто поддержит ее, освобождение от кровавой платы за обогрев земли. И нашлись те, кто ей поверил и пошел за ней, ведь не все радовались тому, что из спальни королевы несколько раз в месяц выносят бездыханные тела холодных как лед мужчин.

Следили бы за своими спальнями. Стоит правителю заиметь хоть один порок, как все сразу забывают, что именно этот человек обеспечивает всем жизнь и вообще перебил последнюю армию, что шевельнулась против союза Чарна и Фелинды. Ни единой жертвы, между прочим, не было. Многие ли короли похвастаются такой заботой о подданных?

— Выглядишь как распутная девка, сестрица, — прощебетала Ингрид, демонстративно скользя взглядом по голым плечам Джадис.

— Учусь у тебя, дорогая, — королева не стала подниматься с трона, лишь с вызовом глянула на кроваво-красные губы сестры.

— Слышала, ты сегодня снова убила мужчину, — ох уж эта Ингрид, вечно складывающая губы бантиком и хлопающая ресницами стервозина. Пусть сейчас в зале нет вельмож, но ведь в этом вопросе так и слышится: «Ты мерзкая тварь-убийца, и тебя ненавидит народ. Уж я донесу до него, кем ты являешься».

— Твое ли это дело, герцогиня? — надменно поинтересовалась Джадис, с удовольствием наблюдая, как стирается с лица сестры улыбка. Да. Она не терпела этого титула, потому что жаждала короны. Жаждала куска золота, но и Джадис этот сувенир, прилагающийся к королевским полномочиям, люб сердцу. И она не расстанется с ним до тех самых пор, пока не прекратит дышать.

— Ох, ну полно, ты ведь знаешь, меня любит народ, — а Джадис услышала: «У меня есть армия».

— Главное, чтобы он был голоден, верно?

— О, у меня хорошие торговые связи, — «Есть союзники, что меня вооружат».

— Тогда тебе стоит гордиться, что везет тебе абсолютно во всем, правда?

Джадис улыбалась согласно регламенту — краем рта. Ингрид не пользовалась чужим теплом, не питалась страхом. В общем, джинния из нее была преслабейшая.

— А без магии тебе сложно победить, да? — в лоб поинтересовалась сестра. Какое вопиющее отсутствие политического воспитания — чуть что, терять мину.

— Сестрица, тебя и твоих горе-союзников я разнесу, не потеряв и десятой части моих армий, — своим словам Джадис цену знала. За Ингрид шли и те, кто в первую очередь брезговал определенными слоями общества — жрецами, работорговцами, демонами. Последователи Ингрид брезговали и идеей того, что женщина может сражаться. Джадис было действительно интересно — как же они пойдут в бой вслед за Ингрид? Или сестрица останется где-нибудь в палатке и будет есть виноград, вожделея оказаться в гуще битвы, ощутить страх и боль и выпить их досуха?

Джадис была королевой-воительницей. При выступлении ее колесница находилась в авангарде армии. Если в ход шли клинки, глуп смельчак, пошедший на королеву. Короли обычно прячутся за спинами воинов. Джадис была не таковой. Хотя бы потому, что она была тем, кем была, — джиннией. Питавшейся болью, страхом, всем темным содержанием человеческих душ и обращавшей все это в свою силу.

А вот Ингрид собственную принадлежность к роду Лилит отрицала и чуть что — публично отказывалась от этих своих корней. Народу нравилось — ведь детей Лилит боялись. Как боялись всего магического и нового. Забили же камнями парнишку, что пытался предложить мерить время при помощи водяных капель и нескольких сосудов. Нет — только часы световые, чтобы не прогневать Солара.

— Без магии, говоришь? — Джадис улыбнулась, представив уровень унижения. — Хорошо, соларис⁽¹⁾, ведем битву без магии. Приводи своих людей к Чарну, будем биться у моих стен. Только подготовь их, Ингрид. Я хочу хотя бы чуть-чуть поесть до того, как моя армия их перебьет.

— Даешь ли ты слово, что не будешь колдовать?

— Даю.

1) солнышко

Вернуться к тексту

Солар, влекомый своим поводырем Негатом, клонился к горизонту, обещая скоропостижную смерть этого дня. Улицы Чарна бурлили, на них шли бои. Впрочем, боями это назвать было сложно — это была кровавая баня, в которой последних защитников города вырезали, наваливаясь большей массой.

Джадис с прямой, как копье, спиной сидела на троне, одной рукой уперев в камень пола длинный клинок, второй сжимая волшебную палочку. Со стороны можно было подумать, что облаченная в кольчугу и полный доспех великанша залюбовалась на хрустальные грани своего ледяного волшебного оружия. Джадис же размышляла.

Разве она была плохой королевой? Нет, не была. Она была милостива. Даже мужчин брала себе несколько раз в месяц. Между тем от магии ее матери умирало пару любовников в неделю.

Когда-то короли забыли о своих подданных, и начались бунты. Сотни простых людей и десятки королей лишились своих голов в то время. Но вот на трон села Джадис, и последние короли, пожелавшие противостоять Чарну, были повержены. Весь мир стал един и склонил голову перед Чарном.

Сейчас она не слышала, но знала — там, на улицах ее столицы, проливается кровь тех ее подданных, что еще оставались живы. Она чуяла их страдания, и их было слишком много. Больше, чем ей хотелось бы, — много больше. Но за эту боль — за боль подданных Джадис — заплатит Ингрид. Дорого заплатит. И не только она.

Джадис не хотела, чтобы сложилось так. Она хотела править. А не убивать все живое.

Наверное, в этом и была ошибка. Глупо было мечтать, что кровь Лилит будет на троне вечность. Если уж люди Ингрид с такой охотой уничтожали всех колдунов подряд, значит, они могли свергнуть и династию джинний с трона.

Ингрид оказалась мерзавкой. Они действительно вывели армии друг против друга. Битва продолжалась двенадцать дней. А потом Ингрид обрушила на стены Чарна чары, и преимущество, выбитое Джадис и обеспеченное ее чаяниями, исчезло. В ту же секунду, как это произошло, Джадис бросилась за волшебной палочкой.

Как же глупо, как же необдуманно со стратегической точки зрения было оставлять ее во дворце. Но королева так не хотела искушаться, так хотела сыграть и выиграть по-честному. Ведь когда рядом этот длинный изящный кусок хрусталя — практически невозможно удержаться от его использования.

Джадис проскакала через весь город, ощущая ураганы из боли и смертей, поднимающиеся вслед за ней. И когда входила во дворец, уже знала — от магии Ингрид погибло слишком много ее подданных.

Она может уничтожить Ингрид и ее войско. Но к чему теперь торопиться? Править все равно некем.

Когда в этот мир шагнула Лилит и принесла с собой первое дитя Адама — вот тогда мир и погиб. Лилит дала своим потомкам завет — правьте или уничтожайте. Первые короли правили. Последующие уничтожали. Потом вновь пришли правители, которые стали уничтожать всех тех, кто уничтожал Чарн. Один лишь дед Джадис уничтожил около семисот мелких князьков, которые были чем-то недовольны.

Тишина в замке рассеялась, когда ударил колокол на входе. Джадис поджала губы — Ингрид никак не могла не обойтись без нарочитой издевки.

— Что ж, — рассудила королева, — если и следовать моему плану, пусть обставлено это будет как можно драматичней.

Она встретила Ингрид на лестнице, стоя на самой верхней ее ступеньке. Сестра остановилась, улыбаясь.

— Здравствуйте, герцогиня, — ехидно пропела она, — хотя титул вам выдадут посмертно. И, наверное, вы обойдетесь без надела.

«Почему я тебя в детстве не прикончила, маленькая дрянь?» — думалось Джадис, когда она глядела на ехидную улыбку сестры.

— Каким ты запомнишь Чарн, сестрица? — Ингрид норовила влезть в душу, будто победа от этого станет слаще.

«Живым, — хотелось ответить Джадис, но она промолчала, — с воплями рабов, с ветром вокруг, когда ведешь колесницу, огромным и живым».

— Наверное, ты думаешь, что я нарушила слово, — яд и злорадство текли с губ Ингрид. Этим воплощенным цветком лживости и порока нельзя было не залюбоваться. И Джадис любовалась, напитываясь каждой каплей этих эмоций. Для осуществления задуманного ей требовалось много магии. Вся ее магия. — Так вот, — продолжала тем временем Ингрид, видимо, не догадываясь, что единственный разговор, которого достоин побежденный враг, должен быть выкован из прочнейшей стали и знакомить надо не уши, а сердце противника, — лишь ты давала слово не использовать магию. Я такого слова не давала.

«Мерзкая лживая тварь», — совершенно не по-королевски бранясь, подумала Джадис, улыбаясь и глядя, как сестра, воздев свой хрустальный жезл острием к сердцу почти побежденной королевы, поднимается по лестнице. Шевельнется Джадис — и лед ударит прямо в сердце. Но шевелиться она не собиралась.

— Я победила, — произнесла Ингрид, и голос ее дрогнул. Она не была уверена в своей победе. И безмолвие Джадис подпитывало это сомнение.

А потом Джадис, глядя сестре в глаза, сказала Его.

И мир содрогнулся, потому что жизнь вдруг разом иссякла.

Это была тайна королевской династии. Завещанное Лилит Страшное Слово для уничтожения жизни, переданное вместе с ее заветом: «Правьте или уничтожайте».

И жизнь иссякла не только в Чарне, на улицах которого солдаты из армии Ингрид убивали жителей и защитников Чарна. Так же погибли не поддержавшие свою госпожу Фелинда, Брамандин и Сорлоис. И сотни малых деревень и городков, раскиданных между этими столпами империи.

Теперь Джадис, лишенная всей магии до капли, стояла посреди мира, в котором она была единственным живым существом.

— Так победила ли ты, Ингрид? — произнесла она, глядя на мигом высохшее тело сестры. Наверняка Ингрид не думала, что Джадис осмелится использовать слово. Поэтому она и не была дочерью Лилит — лишь человеком дурной адамовой крови, в котором жажда власти оказалась сильней заложенных ценностей Первородной.

Теперь в Чарне остались только земля и камни. Даже река, протекавшая рядом со столицей, высохла. И океан превратился в сухую пропасть. Нет жизни, нет воды, нет ничего. Только Джадис.

А потом…

Зал Королей и Королев освещался пробивающимися в окна последними лучами Солара. Это были просто люди. Красивые люди, сидящие в серебряных креслах. Все они как один источали ауру власти и магии.

— Здравствуй, мама, — Джадис присела в низком реверансе перед троном королевы, — отец…

Колокол для пробуждения висел перед первым рядом королей. Один удар — и последний спящий проснется. Джадис всегда было интересно — зачем колокол в комнате, куда короли и королевы приходили сами, добровольно, просто устав от жизни.

А затем последняя королева Чарна опустилась на кресло, закрывая глаза.

Минут века. Магия в ней накопится. И по следам Лилит придет кто-то и разбудит ее. Прогудит колокол. И она откроет глаза.

В конце концов — Чарн не последний мир, в котором можно править. Но тот, кто не признал ее власть над собой, — будет уничтожен.