Родная кровь (джен)

Из белой гостиной звучала музыка. Это была странная мелодия: она то лилась медленно и лирично, навевая меланхолию, то внезапно и безо всякого перехода срывалась в бешеный галоп, как если бы музыкант принимался беспорядочно стучать по клавишам, вымещая на них злость.

"Гроза перед рассветом", — неожиданно всплыло в памяти. Головная боль и предмет ненависти большинства девиц из женской гимназии, страдающих над "классическими произведениями человеческой музыки". В школьные годы сестрица терпеть ее не могла и после каждой репетиции сломя голову неслась на тренировку по рукопашному бою — сорвать раздражение.

"Раньше она могла себе это позволить. Теперь — нет. Девочка еще может драться с мальчишками под бдительным присмотром тренера, а вот молодой леди такие глупости не к лицу. Непристойно и, чего доброго, будущего мужа отпугнет".

Аластор переступил порог гостиной и сощурился от яркого света, заливавшего ее. Комната была весьма просторной, но окно все равно казалось несоразмерно огромным. Аластор, изрядную часть жизни проведший на Орд-Радаме, до сих пор не мог понять любви уроженцев Корусканта к таким "аквариумам".

Он немного постоял в дверях, прислушиваясь к рваной, но удивительно завораживающей мелодии. Сестрица, кажется, слишком затягивала "быстрый" проигрыш. Более того — все ускоряла темп. Любопытно, клавиши у нее под пальцами еще не дымятся?

— Здравствуй, Исанн.

Мягкий ковер пружинил под черными армейскими сапогами, когда Аластор ступал по нему. Сестра делала вид, что ничего не слышит и не замечает, полностью поглощенная музыкой. Юноша невольно залюбовался ею: белое платье плотно облегало точеную фигурку, грудь, обнаженная ровно до нижней грани приличия, вздымалась в такт частому дыханию, иссиня-черные волосы оттеняли благородную бледность кожи.

"Сестрица может показаться идеальной женщиной, пока молчит. Жаль, что она нечасто так делает".

Она вздрогнула, когда Аластор положил ладонь ей на плечо. Мелодия оборвалась на рваной, визгливой ноте.

— Ты меня отвлекаешь, — холодно сказала Исанн, не оборачиваясь. — Выйди, будь так любезен. Я хочу побыть одна.

Когда-то они слова не могли друг другу сказать без уничижительной колкости. Но время детской искренности давно ушло — ледяная вежливость и подчеркнутая доброжелательность пришли им на смену.

Порой Аластор ловил себя на мысли, что их детские скандалы, насмешки и ожесточенные драки походили на нормальные отношения куда больше.

— Ну же, сестрица, — улыбнулся он, поглаживая ее плечи, — отчего такая тоска? Неужели ты не счастлива? Доран Пестаж — хороший парень. И сын великого визиря, что, конечно, важнее. Отец нашел для тебя лучшую партию во всей Империи! Так почему я не вижу радости на этом красивом личике?

Еще года три назад Исанн бы вспылила. Подскочила бы как ошпаренная и высказала брату все, что думает и о нем лично, и о предстоящем замужестве (если бы замуж можно было выдать в шестнадцать, естественно), и об отцовской заботе. Может быть, залепила бы ему пощечину.

"Но молодой леди это не к лицу".

Она грациозно поднялась из-за рояля и подошла к Аластору так близко, что он отчетливо почувствовал запах ее легких духов. Положила ладонь ему на грудь и провела кончиками холеных пальцев по плотной белой ткани мундира, лейтенантским нашивкам и новехонькому, начищенному до блеска ордену.

— Ты еще спрашиваешь? — спросила Исанн томно, почти как та девица, которую Аластор затащил в постель после вчерашнего бала. Вот только она смотрела на него с обожанием и вожделением, а не желанием медленно расчленить. — Ты, ублюдок, которого из милости пустили на порог этого дома, — она подошла еще ближе и тыльной стороной ладони погладила его по гладкой, чисто выбритой щеке. — Ты, оборванец, который не знает своего места... ты украл мою жизнь. И теперь ты спрашиваешь, чем я недовольна?

Она горько рассмеялась. На миг Аластору показалось, что ее лицо вдруг постарело: вместо девятнадцатилетней девчонки перед ним стояла взрослая женщина, с ожесточившимся взглядом и первыми морщинками, наметившимися в уголках глаз и рта.

— Ты украл мою жизнь! — повторила она свистящим шепотом. — Отнял у меня будущее! Служба, карьера, власть... все это должно было стать моим. Ты же всегда хотел свободы, Аластор! Так почему променял ее на... — Исанн поддела пальцем орден и тут же отдернула руку, словно обжегшись, — это?

Аластор снисходительно улыбнулся и ласково погладил ее по щеке. Странное наваждение пропало. Исанн вновь выглядела всего лишь обиженной девчонкой, капризной и даже милой в своей беспомощной злости.

— На свободе грязно, голодно и дурно пахнет, Санни. А золотой ошейник, при здравом размышлении, давит не так уж сильно.

Все еще улыбаясь, он поднес ее ладонь к губам и галантно поцеловал. Орден "За отвагу" на его груди сверкал в лучах солнца ярче, чем бриллиант на обручальном кольце Исанн.

— Поздравляю с помолвкой, дорогая сестра. Уверен, тебе понравится быть женой и матерью... когда придушишь свои амбиции на-все-гда. Леди они не к лицу.

Собственный смех еще звучал у Аластора в ушах, когда он почувствовал, как что-то тянет его вниз — словно нога соскользнула в пропасть. Черты сестры поплыли перед глазами, гостиная размылась в белое марево, вскоре поглотившее все вокруг. Совсем другие сцены начали проступать из него — те, от вида которых хотелось взвыть в голос. Перекошенное гневом лицо коменданта Академии, медленно наливающееся кровью. Застывший взгляд отца и долгое, тяжелое молчание — последний шанс передумать, — перед окончательным, как смертный приговор: "Значит, свободы выбора хочешь? Что ж, хорошо. Тогда убирайся прочь и забудь дорогу в этот дом. Пошел вон, щенок!". Пьяный угар бесконечных ночей в грязных кантинах. Жирная рожа первого работодателя — пока еще нуждавшегося не в убийце, а хорошо обученном телохранителе военной закалки. Первая жертва, зажимающая обеими руками смертельную рану. Единственная мысль перед контрольным выстрелом: "Не думал, что с дырой в брюхе можно так долго дергаться".

Он смеялся — захлебывающимся булькающим смехом прожженного пьяницы. Только это ему и оставалось делать, глядя, как захлопывается перед ним одна дверь за другой. Слава, почет, высокое положение... можно забыть. Навсегда. Из кровавого дерьма, в которое он плюхнулся с такой охотой, нет дороги назад.

— Всегда знала, что ты плохо кончишь.

Лицо сестры не выражало ничего, кроме гадливой жалости. Ее белоснежный мундир ярким пятном выделялся на фоне серых тюремных стен. Орден "За отвагу" звездой сверкал на высокой груди.

— Это моя жизнь, сестрица, — прохрипел Аластор, хватаясь за прутья решетки грязными пальцами. Злой смех клокотал в его горле, мешая говорить. — Ты украла мою жизнь, мелкая ты дрянь!

Исанн покачала головой. Презрительная усмешка тронула совершенные губы.

— Нет, брат. Ты сам отдал ее мне.

Приблизившись, она мягко коснулась его руки через прутья решетки. Улыбнулась заговорщически, как делала когда-то в детстве, когда их вражда ненадолго шла на убыль.

— Мне жаль, правда. Жаль, что ты не сдох прежде, чем я привязалась к тебе. Но нам всем нужно идти дальше, как считаешь?

Ее руки нежно коснулись его шеи — и тут же сомкнулись вокруг нее с неожиданной силой.

— Не волнуйся, — услышал Аластор сквозь гул крови в ушах. — Скоро все закончится. Ты ведь сам хочешь этого, не так ли?

Теперь настал ее черед смеяться.

Аластор рывком сел на кровати. Тяжело дыша, обвел осоловелым взглядом тонущую в полумраке комнату. Темно, серо. Немногим отличается от камеры из его сна. Разве что грязнее.

"Вся моя гребаная жизнь немногим от нее отличается", — подумал он и со стоном схватился за голову — ощущение было такое, будто его хорошенько огрели по затылку полицейской дубинкой. Неприятное чувство, о котором он знал куда больше, чем хотелось бы.

Аластор не собирался так надираться. Пить на работе вообще было не в его правилах — инстинкт самосохранения и здравый смысл не позволяли. Но Корускант, эта клятая планета... она всегда действовала на него так. Сначала — опьянение грязью и дикарской свободой нижних уровней, которое позже переходило в тяжелое похмелье. Каждый раз одно и то же.

"Блестящий имперский офицер во мне корчится в муках и все никак не подохнет окончательно. Живучий, сволочь".

Свесив руку с кровати, он нашарил недопитую бутылку бренди и жадно приложился к горлышку. После чего, подавив сильнейший рвотный позыв, заглотил таблетку абсорбента, предусмотрительно выложенную на прикроватную тумбу.

В голове немного прояснилось. Аластор с трудом нашел в себе силы, чтобы встать с пропитанной потом постели и распахнуть окно. Ветерок с улицы — теплый и влажный, с неприятным душком — едва ли мог разогнать затхлую духоту комнаты, но само движение немного привело мужчину в чувство.

Его трясло. От похмелья, злости и отвращения — к тесной клетушке, к грязной улице за окном, к себе самому.

Он сделал выбор. Сделал! Добился успеха, признания и огромных денег. Не прося отца о помощи, не пресмыкаясь перед Империей, не признавая над собой никаких авторитетов, кроме себя самого. Он был свободен, черт побери!

И все же ему становилось паршиво каждый раз, когда его заносило на Корускант. В столице Империи было слишком много призраков — отца, прежней жизни, самого Аластора, только на десяток лет моложе.

"Пора кончать с этим делом. Сестрица не будет ждать, пока я соизволю явиться за ее головой. Она уже взяла след, времени у меня мало... и на что я его трачу?"

Со смертью сестрицы все закончится. Когда он всадит обойму в ее хорошенькую головку, умрет не только она, но и прежний Аластор. Глупый мальчишка, который мечтал носить фамилию отца и служить Империи верой и правдой. Умрет — и прекратит отравлять жизнь наемному убийце Аластору Сарэму, которому давно пора выбросить эту чушь из головы.

"Я возвращу тебе долг, отец. Завтра же ты сможешь лично спросить у доченьки, какого черта она всадила тебе нож в спину. Может быть, хоть после этого ты оставишь меня в покое, старый хрыч?!"

Аластор прикрыл глаза, пережидая жесточайший приступ головной боли. Еще несколько часов, и это пройдет. Тогда он сможет закончить охоту — благо, силки уже расставлены.

* * *

В коридорах власти было еще холоднее и неспокойнее, чем обычно. С загадочным отъездом императора склоки и интриги, прежде загнанные под ковер приличия ради, расцвели во всей красе: дворец опутала паутина тайных договоренностей и лживых обещаний, данных напоказ; кредиты текли рекой со счета на счет; войска и личные гвардии были подняты в штыки, как если бы их начальники и хозяева готовились к полномасштабной войне.

"Император стар и немощен, — слышалось под сводами величественных залов, в тишине личных апартаментов и по укромным уголкам пышных садов. — Что будет после него? Нам всем пора думать о будущем. Старик больше не в состоянии удерживать бразды правления — так значит, пора подхватить их, пока это не сделали другие".

Слова, смущающие умы и пробуждающие алчность. Слова, рвущие Империю на враждующие лагеря. Слова, подстрекающие к бунту.

На Корусканте смердело изменой, и смердело давно. Дела на первых лиц Империи росли в объеме с каждым днем, и многим из них не хватало лишь пары подписей, чтобы превратиться в статьи обвинения.

Император был хорошо осведомлен об этом, но осаживал Исанн всякий раз, когда она порывалась предпринять против заговорщиков решительные меры, выходящие за рамки ненавязчивого противодействия и мягких ударов, нанесенных исподволь и будто случайно.

"Поумерь пыл, дорогая. Я дам тебе возможность выжечь заразу измены каленым железом... но позже. Когда я буду уверен, что разворошив это осиное гнездо, мы не развяжем войну на два фронта".

Совсем недавно она не сомневалась в правоте повелителя. Теперь же ее не отпускало чувство, что они ждали слишком долго. Болезнь проникла глубоко и распространялась с пугающей скоростью. Такую заразу уже не прижигать надо — безжалостно ампутировать пораженные органы. Начиная от Комиссии по сохранению Нового Порядка и заканчивая Правящим советом.

"Вот только они уже сделали ход. И продолжают делать, один за другим. А я связана. По рукам и ногам связана приказом ждать его возвращения и всеми силами поддерживать иллюзию, что император слеп и глух к тому, что творится у подножия его трона".

Исанн прижала пальцы к гудящим вискам. Усталость свинцовой тяжестью давила на плечи; дела маячили впереди горным массивом. Очередной конфликт с ИСБ, едва не парализовавший работу Разведки сразу по нескольким направлениям, активность повстанческого подполья на Корусканте, паутина угроз и посулов, едва не разорвавшая ее союз с адмиралом Креннелем и гранд-моффом Прайоном... братец, все еще носившийся по Корусканту, как бешеная собака без намордника.

Он старательно пускал ей пыль в глаза. Пытался убедить ее в том, что собирается проникнуть во Дворец. Что за нелепость!

"Ал, неужели ты действительно считаешь меня такой непроходимой дурой? Есть куда более простые способы прикончить человека, чем лезть в самое охраняемое место в галактике, и ты это отлично знаешь. Иначе не стоил бы так дорого".

До сих пор не было никаких достоверных сведений об истинных намерениях братца. Если к вечеру это не изменится, Исанн, наверное, придется заняться внеплановыми кадровыми перестановками: некомпетентных шааков, которых мог обвести вокруг пальца какой-то наемник, она терпеть в рядах специальных агентов, своей личной гвардии, не собиралась.

Адъютант, принесший ей чашку горячего кафа и кипу документов на рассмотрение, боязливо затаил дыхание: он слишком хорошо знал этот задумчивый взгляд, слегка поджатые губы и ленивое постукивание ногтем по столешнице. Начальница была в скверном настроении, что не сулило ничего хорошего любому, кто подвернется ей под руку. Исанн готова была поклясться, что услышала вздох облегчения, когда за юнцом закрылась дверь.

"Что-то не так с последними выпусками Академии. Курсантов перестали проверять на психологическую устойчивость?"

Попытка отвлечься с треском провалилась: Исанн не успела додумать мысль о масштабной инспекции, в которой отчаянно нуждалась Академия, а разум уже вновь принялся прокручивать сценарии, по которым могли бы пойти события ближайших нескольких недель.

Стервятники из Правящего совета давно ждали смерти Палпатина, чтобы вонзить в Империю свои когти. Но сейчас они чувствовали, что правила игры вот-вот изменятся для них самым драматическим образом, и все амбициозные планы на будущее рискуют полететь хатту под хвост... кто знает, как далеко они посмеют зайти в своем стремлении удержать власть? А если допустить на минуту, что Альянс, вопреки всему, добьется успеха у Эндора... нет, это просто смешно. Сама мысль о том, что императора можно одолеть в им же начатой игре, была абсурдна.

"Но возможное покушение нельзя вычеркивать из расчетов. Более подходящего времени для него трудно даже представить... и желающих воспользоваться моментом развелось как крыс на помойке".

Исанн могла быть более-менее уверена во флоте: для участия в эндорской операции командиров отбирали тщательнее, чем бойцов для Алой гвардии. Каждый из них твердо знал, что верность надлежит хранить лишь одному господину — императору. Никак не гранд-моффам родного сектора, не лордам Правящего совета и уж точно не главнокомандующему Вейдеру. Но полумиллионный персонал станции? За него Исанн поручиться не могла — особенно при полной автономии службы безопасности, практически лишившей ее возможности наблюдать за ситуацией.

"Не говоря уже о самом Вейдере. Он опасен, неуравновешен, влиятелен и откровенно нелоялен — пусть и не вхож в клику Вандрона и ныне покойного Таркина. И этот человек будет все время находиться рядом с императором? С тем же успехом можно положить руку в пасть ворнскру и утверждать, что он не укусит".

Бесплодные размышления выматывали Исанн и мешали сосредоточиться на текущих вопросах. С самого отъезда императора ее преследовало смутное чувство тревоги, такое же навязчивое, как головная боль перед дождем. С каждым днем оно лишь усиливалось, подкрепленное смелыми, граничащими с откровенной наглостью ходами противника и информационным голодом.

Если бы Аластор только знал, сколь ничтожной проблемой он был на самом деле... впрочем, когда это пешки догадывались об истинных масштабах партии?

"И все же новостей о нем нет подозрительно долго. Настоящих новостей, а не этого шума с якобы планом проникновения во Дворец. А значит, мои люди упускают из виду нечто важное".

Порой даже пешки бывают богаты на сюрпризы. Исанн слишком хорошо помнила, как оказалась на посту директора, чтобы отмахнуться от братца, как от назойливой мухи. Его кровавый счет в тридцать восемь высокопоставленных жертв наглядно демонстрировал, что случается с теми, кто не воспринимает хорошего наемного убийцу всерьез.

В который раз Исанн подумалось, что приказ ликвидировать или арестовать Аластора сэкономил бы ей немало времени и нервных клеток.

"Жаль, что мы семья. А я становлюсь до смешного сентиментальной".

* * *

Аластор знал, что на Корусканте сестрица накроет его непроницаемым колпаком, едва он сделает шаг по направлению к ней. Не было ни единого шанса, что он сумеет подобраться к главе самой могущественной спецслужбы Империи, если решит прибегнуть к богатым ресурсам криминальной изнанки столицы. Здесь каждый работал либо на Разведку, либо на ИСБ — а чаще всего на обе службы сразу, извлекая максимум выгоды из шпионажа, доносительства и предательства, мелкого и крупного.

Нет, будь Аластор столь глуп, чтобы соваться в Центр Империи неподготовленным, он вряд ли дожил бы до своих тридцати шести.

Два дня после получения заказа он провел на Нар Шаддаа. Там Аластору, как человеку с именем и репутацией, не составило труда организовать неформальную встречу с Дарэтом Коном — высококвалифицированным специалистом по шантажу, запугиванию и вытряхиванию долгов из богатеев всех мастей. Никто не знал обходных путей, потайных ходов и прочих полезных особенностей городского ландшафта Центра Империи лучше, чем он — бывший сотрудник Сенатской службы безопасности, выброшенный на улицу по сокращению.

Что еще лучше, Кон по-прежнему поддерживал контакт со многими бывшими сослуживцами, которых ныне пораскидало кого по силовым ведомствам, а кого — по криминальному миру. И все ему были чем-то обязаны: кто доброй памятью, кто деньгами, кто услугой.

Аластор хорошо помнил разговор в шумном, тускло освещенном зале кантины. Его кошелек сильно полегчал в тот вечер, но в кои-то веки наемник не жалел об этом: за успех такого предприятия он заплатил бы и вдвое больше.

"— Значит, тебя незасвеченный спидер с разрешением на пролет по Правительственному интересует? — бывший полковник ССБ покрутил в массивных мозолистых пальцах сигарету и почти угрожающе наставил ее на Аластора. — Ну что тебе сказать, Сарэм... спрашивать ни о чем не стану: о работе твоей наслышан, о клиентуре — тоже, выводы сделать могу. Что касается заказа твоего, то организовать все можно. Знаю я пару ребят, они тебе разрешение выпишут быстро и без галдежа, если хорошо попросить. Машину подогнать — вообще не проблема. Тысяч за восемьдесят сделаю звонок-другой. Устраивает?

— Более чем. Но это еще не все. Я наслышан об одной презанятной игрушке — ID-карте, мгновенно вытаскивающей коды безопасности с сервера охраны. А еще я наслышан, что твои ребята этой игрушкой активно пользуются, чтобы наведаться туда, где их не ждут. Если сможешь свести меня с поставщиком, я этого не забуду. И в долгу, само собой, не останусь.

Кустистые седые брови Кона сошлись на переносице. Смяв окурок в переполненной пепельнице, он задумчиво придавил пепел пальцем. Аластор заметил, что в серой табачной пыли еще тлели красноватые угольки.

— И кто ж о таких вещах треплется, хотел бы я знать? — угрожающе пробасил он.

— Шепотки ходят, — пожал Аластор плечами. — А слух у меня с детства чуткий, музыкальный — вот и улавливаю. Если пожелаешь, могу выяснить, кто их распускает... в порядке доброй услуги.

Кон ухмыльнулся и выразительно размял внушительные кулаки:

— Нет, парень, мне твои "добрые услуги" доходы в ноль посадят. Даже если со скидкой. Сами как-нибудь управимся. А с человечком я тебя свести могу, это тайна, на самом-то деле, небольшая. Но о цене и сроках сам с ним договариваться будешь. За посредничество возьму с тебя двадцатку... и обещание, что не позабудешь старика. Сам знаешь, благодарность в наше время на вес золота.

— Согласен, — кивнул Аластор, пожимая руку старому бандиту и чувствуя себя так, будто только что продал душу. — Сочтемся, Дарэт".

Теперь и Аластор был обязан старику, связываться с которым опасались даже головорезы из "Черного Солнца". Он не сомневался: Дарэт ему еще припомнит выторгованный за две сотни тысяч "секрет фирмы", расплачиваться за который предстоит не только деньгами, но и ответной услугой. Совершенно безвозмездной.

Но сделка того стоила. Не будь ее, Аластор вряд ли сумел бы застать сестрицу врасплох. Если даже она не купилась на его небольшой спектакль, шпионы наверняка доложили ей, что он бесцельно слоняется по улицам и надирается до потери сознания.

Она не будет ждать удара. Только не этой ночью, только не в собственном доме. А значит — не сможет отразить.

Будь оно все проклято, но при этой мысли ему снова захотелось приложиться к бутылке и пить так долго, пока эта странная тяжесть в груди не утонет в литрах крепкого пойла.

Чертов Корускант. Чертова сестрица. Чем скорее Аластор покончит с ней и уберется отсюда, тем целее будут его психика и печень.

* * *

Исанн редко позволяла себе крепкий алкоголь. Внушительное собрание коллекционных сортов виски, бренди, рома и других, более экзотических напитков еще при жизни отца служило скорее украшением интерьера, очередным штрихом к образу состоятельной и влиятельной фамилии. Сколько Исанн себя помнила, изысканное спиртное обычно приберегали для гостей дома — персон исключительно важных, нередко решавших судьбы тысяч, а то и миллионов разумных за приятной беседой.

Так было при отце, так продолжилось при ней: "неформальные встречи", смысла в которых было больше, чем в ежемесячных заседаниях Совета безопасности, официальные приемы, единственный смысл которых заключался в демонстрации власти и богатства... вот только семейных вечеров эти столь же великолепные, сколь и безжизненные апартаменты не видали больше десятка лет.

"Небольшое упущение, которое никогда не поздно исправить".

Сегодня Исанн впервые в жизни готовилась к встрече с братом. В парадной гостиной, пышно убранной и подавляюще торжественной, играла негромкая музыка; на кофейном столике высились два стакана и бутыль великолепного виски — "Мерроэ", шедшего в самых элитных ресторанах галактики по три тысячи датариев за стопку.

Любимый напиток отца. Любимый напиток Аластора — после дешевого ядреного пойла, что отшибает разум с третьего стакана.

Она знала: ждать визита осталось недолго. Прошел час с того момента, как спецагент, курировавший операцию, доложил ей о гибели двоих сотрудников — молодых и неопытных, намеренно отданных Аластору на заклание. Он расправился с ними в одном из бесконечных закоулков нижних уровней, где тела скорее сожрут крысы или полудикие экзоты, чем обнаружит полиция.

Это могло означать лишь одно: братец пошел ва-банк. Хорошо понимая, что его намерения будут разгаданы в ту же минуту, когда незадачливые агенты не выйдут на связь, сейчас он должен спешить к ней во весь опор. Торопиться завершить дело прежде, чем поднимется тревога.

Исанн была готова встретить его, как подобает хорошей хозяйке и любящей сестре. Разве что дворецкие из спецназа Разведки могли выйти... грубоватые. Ну да Аластору не привыкать к простым нравам.

Откуда-то из коридора потянуло холодом, неприятно защекотавшим обнаженную шею. У окна заметались тени, дразня измученное постоянной нервотрепкой воображение.

"Нет, ничего. Сквозняки и игра света. Пора бы уже привыкнуть".

Она обвела взглядом массивную вычурную мебель, высокий сводчатый потолок и стрельчатые окна, забранные тяжелыми портьерами. За распахнутыми дверьми начинался полутемный коридор, освещенный рядами тусклых, приглушенных на ночь бра. За ним тянулись бесконечные комнаты, галереи и залы, многие из которых годами не видели иных посетителей кроме слуг и домашних дроидов.

В отличие от брата, Исанн не была романтичной натурой. Но даже она не могла отрицать, что вряд ли можно найти место, более подходящее для убийства. У этого дома было так много общего со склепом, что труп мог показаться органичным элементом интерьера.

Исанн заставила себя расслабленно откинуться на спинку кресла. Поправила персональный энергетический щит на запястье; глубоко вдохнула воздух, в котором чувствовались резковатые химические нотки универсального антидота. Если дорогой брат вздумает отравить ее, его ждет неприятный сюрприз. Если попытается пристрелить... что ж, мощный бластер оставит синяк или ожог. Неприятно, но не смертельно. А времени на второй выстрел Аластору не оставит охрана.

"Если она сделает свое дело должным образом, не будет даже первого. И ничто не испортит мирного семейного вечера... если только братец не вздумает поиграть в героя. Не его амплуа, но кто знает..."

Исанн предпочла бы, чтобы они оба вышли из этой комнаты живыми. Неожиданно для себя она, прозванная за глаза Снежной королевой, обнаружила, что в последние годы с необъяснимым трепетом относится ко всему, что связывало ее с чистой и наивной девчушкой Санни, любившей папу и желавшей добра всей галактике. Так человек, переживший пожар, бережно хранит хлам из сгоревшего дома.

Потерять Аластора было бы... неприятно. Но если он не оставит ей выбора, Исанн не прольет над его трупом ни слезинки.

Время медленно, но верно приближалось к полуночи. Пальцы Исанн принялись отстукивать неспешный ритм по подлокотнику. По удару на каждую секунду. В стакане, предназначенном для Аластора, медленно таял лед, понемногу разбавляя водой янтарную жидкость .

"Задерживаешься, братец. Это уже почти невежливо".

* * *

Движение в Правительственном районе текло медленно, будто обладателям дорогих машин, сверкающих не хуже бриллиантов в колье придворной дамы, было совершенно некуда спешить. Аластор слышал, как недовольно гудит мощный двигатель, вынужденный работать хорошо если на четверть своих возможностей.

"Скоро мне предстоит выжать из этой посудины все, на что она способна, и даже больше. Но пока я не более чем законопослушный гражданин, не стоящий внимания властей".

До сих пор сделка с Коном себя оправдывала: документы старый бандит оформил в лучшем виде, машину подогнал именно такую, какую выбрал бы сам Аластор — не слишком приметную, но достаточно дорогую, чтобы не выделяться на фоне лимузинов, спорткаров и лицемерно скромных спидеров элит-класса. Двигатель на ней стоял явно не заводской, что тоже было весьма кстати: на обычной "Риекке", весьма дохлой в сравнении с полицейскими "Молниями" и "Жалокрылами", удирать от столичных патрульных было бы не с руки.

Оставалось надеяться, что и ID-карта не подведет. Меньше всего Аластору хотелось взламывать дверь черного входа лишь для того, чтобы прямо за порогом охранные турели встретили его шквалом бластерного огня. Ионные гранаты и электромагнитные мины малого радиуса, припасенные специально для негостеприимной электроники, пускать в ход раньше времени не хотелось: с тем же успехом можно было бы позвонить сестрице на комлинк и предупредить о визите.

"Я и так практически сделал это. У меня в запасе в лучшем случае час-полтора форы — а потом два трупа, которые я оставил в темном переулке бродягам на радость, не выйдут на связь со своими кураторами".

Скорость он все-таки прибавил. Как назло, вновь начала кровоточить глубокая рана на предплечье — один из агентов сумел достать его виброножом, когда Аластор выбил бластер из его руки. Большего ущерба шпионы нанести ему не успели, но наемник не питал иллюзий, будто встреча с личной охраной сестрицы пройдет так же легко. Тогда он вел бой на территории, которую выбрал сам, с противниками, не ожидавшими нападения. К тому же — рядовыми агентами. Свои шансы против спецназа ИРУ Аластор оценивал как пятьдесят на пятьдесят в поединке и тридцать к семидесяти — против двоих. Трое одновременно — верная смерть.

Значит, все нужно сделать тихо и очень быстро. Ели что-то вдруг пойдет не так, ядовитый газ (антидот к которому Аластор заблаговременно вколол) даст ему несколько минут до того, как к задыхающимся и выкашливающим собственные легкие полутрупам прибудет подмога. Благо, огромный пентхаус со всеми его неприметными комнатушками и коридорами для прислуги Аластор изучил вдоль и поперек еще в детстве. Еще одно небольшое преимущество на его чашу весов.

Конечно, ему едва ли что-то поможет, если он наделает шуму и поставит на уши полстолицы. Но вряд ли пробраться незамеченным в частные апартаменты намного сложнее, чем на военную базу или губернаторский дворец.

Знакомый небоскреб уже высился впереди — горящий золотыми огнями окон, сияющий полированной дюрасталью стен. Чужой, надменный и неприветливый, словно свысока спрашивающий у незваного гостя: "А ты-то здесь что забыл?".

Однажды Аластор ушел отсюда, расплевавшись с единственным человеком, которому было до него хоть какое-то дело. Сегодня он уйдет, оставив после своего визита безжизненное тело сестры — единственной родственницы, что у него осталась.

Что и говорить, воссоединение с семьей у него каждый раз проходило по самым странным и неприятным сценариям.

Аластор уверенно вывел спидер к нужной парковке. Он почти ожидал бронированных машин, которые аккуратно возьмут его в клещи на подлете, дружелюбных ребят в форме, поджидающих на площадке...

Пустую парковку заливал ровный голубоватый свет фонарей. Аластор спокойно посадил спидер и вышел из салона, предварительно активировав генератор маскировочного поля — штуку баснословно дорогую, но уже сотню раз окупившую себя. Запирать машину он не стал: когда придет время уносить ноги, на счету будет каждая секунда. Ни к чему тратить бесценные мгновения на то, чтобы разблокировать дверь спидера.

К двери черного входа Аластор шел спокойно, не боясь попасть в объективы камер: в худшем случае экраны слежения зафиксируют странную дрожь в воздухе, вроде той, что порой бывает в сильную жару. Провел выторгованной у Кона ID-картой по считывающему устройству и терпеливо ждал, пока система обработает данные. Бесконечно-долгие секунды спустя красный индикатор милостиво моргнул, сменяясь зеленым. Доступ подтвержден. Теперь можно было спокойно заниматься замком, не опасаясь, что сигнализация оповестит об успешном взломе весь дом.

Только сейчас Аластор осознал, что все это время стоял, затаив дыхание. Если бы карточка подвела, весь план полетел бы к хаттам. Даже когда он опустился на колени перед панелью замка и аккуратно поддел ее отмычкой, обнажая электронные внутренности, его пальцы все еще были холодны от волнения.

Впрочем, на их ловкости это не сказалось.

"Меньше тридцати секунд, — удовлетворенно отметил Аластор, когда дверь скользнула в сторону с недовольным дребезжанием. — Замок так и не сменили с тех пор, как я тайком возвращался домой пьяным в дрова".

За порогом маячил темный неприветливый коридор. Вопреки всякой логике, Аластор замешкался, прежде чем войти. Из распахнутой двери на него словно дохнуло могильным холодом, от которого странно скрутило низ живота и зашевелились волосы на спине и руках.

"Блудный сын наконец вернулся домой. Вот только человека, способного простить его, уже нет в живых. Да и нужно мне вовсе не прощение. Плохая у нас какая-то сказка выходит, грязная и с дурным концом".

Усмешка, скривившая его губы, была бесконечно далека от веселой. Так же, как холодная темнота впереди мало походила на уют родного дома, а пистолет, крепко сжатый в руке — на подарок для любимой сестры.

На второй этаж Аластор пробирался служебными коридорами и черными лестницами. Лишь изредка он показывался в просторных холлах и галереях, и тогда чувствовал себя так, словно в затылок ему упирается алая точка лазерного прицела. Порой рука так и тянулась к поясу — снова активировать маскировочное поле, чтобы наверняка скрыться от чужих взглядов. Аластор каждый раз одергивал себя: эта игрушка теряла заряд быстрее, чем дешевый комлинк, купленный на блошином рынке. Лучше не тратить его попусту.

До сих пор все шло до странности гладко. Время от времени Аластора посещало странное чувство, будто он перенесся на пятнадцать лет назад: точно так же он когда-то пробирался в свою комнату после очередной ночной гулянки, стараясь не попадаться на глаза охране и избегая камер видеонаблюдения. Никто не спешил бить тревогу. Никто не прочесывал апартаменты, выискивая незваного гостя. Словно он и впрямь вернулся домой — а что в неурочный час, так это дело семейное и службы безопасности не касается.

Именно это и беспокоило сильнее всего. Именно поэтому Аластор настороженно замирал каждый раз, когда впереди мелькала подозрительная тень, и еще долго не возвращал бластер на предохранитель после того, как распознавал в ней колышущуюся на сквозняке занавеску.

"Если дело кажется слишком простым, обернись назад: скорее всего, лбом ты упрешься в дуло". Эта прописная истина редко давала осечку.

В любой момент все могло полететь в ад — весело, стремительно и под визг бластерных винтовок.

Но пока все было тихо и спокойно. Лишь хмурая рожа прадеда (или прапрадеда? Аластор никогда не был силен в семейной истории) провожала его тяжелым взглядом с портрета в вычурной раме.

"Всегда подозревал, что этот старый хрыч что-то против меня имеет".

Чем ближе Аластор подбирался к хозяйским спальням, тем сильнее становилось предчувствие опасности. По спине словно пробегали электрические заряды, рука крепко стискивала рукоять бластера. В голове поселилась та особенная ясность и холодность, что обычно бывает перед боем или убийством. Ни страха, ни возбуждения...

...Лишь спокойная констатация: его переиграли. Чтобы добраться до спален, нужно было пересечь небольшой круглый холл, по сторонам которого располагались двустворчатые двери в обеденный зал и парадную гостиную. Тут-то его и взяли: впереди подпирали плечами стены два крупных спецназовца. Еще двое отрезали путь назад, выскользнув из темноты боковых комнат. Последний — судя по всему, командир, — стоял перед дверьми гостиной: поджарый, похожий на отощавшего, но исключительно крупного волка. Его голова, покрытая коротким ежиком темных волос, была чуть наклонена набок; тонкие губы, рассеченные шрамом, кривились в жутковатой усмешке.

Никто не спешил нападать. Но и без того расклад был вполне ясен.

"Против одного — пятьдесят на пятьдесят. Против двоих — тридцать к семидесяти. Против пятерых? Покойся с миром, Аластор Сарэм".

Аластор невозмутимо, будто не замечая направленных на него винтовок, подошел к командиру. Широко улыбнулся и протянул ему руку, словно приветствуя давнего друга.

Впрочем, почему "словно"? С Виллемом Де'Вертом они были знакомы с первого курса Академии. Оба — внебрачные сыновья больших шишек, оба — изгои как в кругу простых ребят из глубинки, так и среди лощеных наследничков богатых фамилий. Не было ничего удивительного в том, что они сошлись. Как и в том, что ни разу не вспомнили друг о друге после того, как Аластор ушел на вольные хлеба.

Дружба — штука непостоянная. Имеет свойство развеиваться словно дым, как только пути друзей разойдутся.

— Вот так встреча, Вилли. Не ожидал, что ты заделаешься сторожевой собакой.

Де'Верт разразился хриплым лающим смехом. Его изуродованная губа поползла на сторону, из-за чего грубоватое лицо спецназовца приобрело совсем уж жутковатый вид.

— Скорее уж гончей, Ал. Догоняю, закапываю, получаю за это кусок мяса и новую медальку на ошейник.

Он крепко пожал протянутую руку. Аластор готов был поклясться, что услышал отчетливый хруст костей, когда закованная в бронированную перчатку клешня Де'Верта сомкнулась вокруг его ладони.

— Звучит неплохо, если ты согласен время от времени получать хозяйским сапогом под ребра.

— Ну, место гордого волка-одиночки ты занял до меня. Пришлось выбирать из того, что осталось.

Все еще улыбаясь как давние приятели, они расцепили руки. Вот только приятели редко смотрят друг на друга так пристально и оценивающе, отмечая каждое движение. Готовясь нанести удар, едва противник даст повод.

Почти синхронным движением оба положили ладони на рукояти бластеров. Аластор кожей чувствовал, как вмиг подобравшиеся подручные Виллема снова нацелили на него оружие.

— Как она узнала, что я приду за ней?

— Не твоя вина, Ал. Работодатели засветили твой контракт раньше, чем ты вышел с той базы на Балморре.

Аластор скривился и сплюнул под ноги, прямо на отполированный до блеска паркет.

— Гребаные повстанцы. Подтереться не могут, чтобы не напортачить.

— Точно подмечено. Не стоило тебе связываться с этим сбродом.

— Хороший момент, чтобы наделать во мне лишних дырок. Чего медлишь, дружище? Или подмоги ждешь? Боишься, что впятером не управитесь?

Аластор поудобнее перехватил рукоять бластера и осторожно потянул ее из кобуры. Большим пальцем второй руки, казалось бы, спокойно лежавшей на поясе, он отцепил газовую гранату. Округлый корпус удобно скользнул в ладонь; палец поддел чеку...

— Не дури, — Виллем предупреждающе щелкнул предохранителем собственного пистолета. — Расклад явно не в твою пользу, а у меня приказ не стрелять без крайней необходимости. Госпожа Айсард хочет с тобой поговорить — желательно, в спокойной обстановке и без лишних свидетелей. Сложи оружие, и моим ребятам не придется открывать огонь и лишаться премии.

Взгляд Аластора быстро метнулся от Виллема к спецназовцам по обе стороны коридора. Все как один закованы в боевую броню, оружие держат наизготовку... стоят слишком далеко, чтобы газ мог дотянуться до них быстрее, чем они превратят его грудь и спину в опаленное решето.

Граната вернулась на пояс. Бластер скользнул обратно в кобуру.

— Эк ты стал почтительно о моей сестрице отзываться. Уже забыл, как ставил полторы тысячи на то, что затащишь ее в постель и трахнешь во всех позах, каких только захочешь? Кстати, ты до сих пор должен мне за тот спор. С процентами.

По лицу Виллема пробежала тень. Губы дернулись, обнажая зубы в угрожающем оскале.

— Тебе не кажется, что острить в твоем положении — не самая разумная затея?

— Отчего же? — Аластор расплылся в желчной ухмылке. — У тебя ведь приказ не стрелять без крайней необходимости. И премия на волоске висит.

Все еще улыбаясь, он отцепил от пояса кобуру и сунул бывшему сокурснику в руки. Дальше последовали пояс с гранатами, генератор маскировочного поля и набор метательных ножей.

— Что ж, если госпожа Айсард желает поговорить, кто я такой, чтобы возражать? Ну, где твоя хозяйка, Вилли?

Виллем угрюмо указал в сторону парадной гостиной и посторонился, давая дорогу. Аластор уверенно прошел мимо него, дружески потрепав по плечу.

Игра стремительно летела ко всем чертям. Но он все еще жив — и при оружии. Боевой нож, закрепленный на предплечье, благополучно избежал внимания бдительной охраны, слишком озабоченной тем, как сохранить лицо и не дать расползтись паскудным домыслам о происхождении своих майорских погон.

"Если Исанн суждено пережить эту ночь, Вилли все-таки получит разговор в приватной обстановке. Вот только совсем не такой, как ему хотелось бы".

* * *

Исанн улыбалась, слушая приглушенную перебранку из-за двери. Все шло именно так, как было запланировано. Все шло, как надо.

Она бросила в виски несколько кубиков льда, взамен растаявших. Себе не стала: хоть общество военных и высокопоставленных чиновников и приучило ее к мужским напиткам, это пойло госпожа директор по-прежнему не переносила.

Двустворчатые двери разъехались в стороны с негромким шорохом. Темная фигура переступила порог и застыла в нескольких шагах от него.

— Здравствуй, Санни. Скучала по мне?

Исанн похолодела, услышав его голос — глубокий и низкий, с до боли знакомыми интонациями, ласковыми и угрожающими одновременно. Подняла взгляд и заставила себя улыбнуться — надменно, с покровительственным превосходством:

— Ты даже не представляешь, насколько, братец. Присаживайся, поговорим.

Она величавым жестом указала на кресло напротив своего. Но кто бы знал, каких усилий стоила ей эта вальяжность и безупречная улыбка.

За те восемь лет, что они не виделись, Исанн успела забыть, как сильно Аластор походил на отца. Тот же голос — словно с того света явился человек, которого она до сих пор видела в своих кошмарах. Тот же рост и размах плеч, та же походка, тот же тяжелый взгляд льдисто-голубых глаз. Даже ранняя проседь в иссиня-черных волосах точно так же шла по вискам.

Аластор шагнул к ней. Холодно улыбнулся, отчего его сходство с Армандом Айсардом стало просто поразительным.

— Поговорим, сестренка.

* * *

Исанн сидела в любимом отцовском кресле, величавая и невозмутимая, как женщина, которой решительно нечего бояться. Она сильно изменилась с тех пор, как Аластор видел ее в последний раз: возраст и статус наложили на нее свой отпечаток, превратив наглую девчонку с неуемными амбициями в зрелую даму, в каждом движении и взгляде которой читалась привычка отдавать приказы и требовать от окружающих беспрекословного повиновения. Она по-прежнему была красива — той особой красотой, которая скорее отталкивает своей безупречностью, чем привлекает.

Аластору было тошно смотреть на нее. На то, как она по-хозяйски расположилась на месте отца. На то, как держала в изящных пальцах стакан, наполненный его любимым виски. На то, как вольно распоряжалась его властью и людьми, будто имела на это хоть какое-то право.

Сестрица была уверена в собственной безопасности. А Аластор едва сдерживался, чтобы не достать нож и продемонстрировать ей, как сильно она заблуждалась.

— Признаться, Ал, я поражена. Никогда не думала, что ты окажешься настолько глуп, чтобы взяться за это дело.

Она улыбнулась и сделала небольшой глоток. Аластор едва не повторил за ней, но вовремя сдержался: кто знает, что эта змея подмешала ему в стакан.

— И позволить кому-нибудь другому отделить твою головку от тела? Нет, Санни. Если кто-то и убьет тебя, то только я.

— Я тронута.

— Еще бы.

Нож холодил кожу даже сквозь плотную ткань рубашки. Всего пара движений, и сестрица захлебнется собственной кровью. Так просто...

— Надеюсь, ты не собираешься наделать глупостей, Аластор. Я не хочу твоей смерти. И отец бы не хотел.

Аластор непроизвольно стиснул кулак. Страшно захотелось ударить эту тварь. Не ножом — просто открытой ладонью по лицу.

— Отец бы не хотел? Да ты у нас почтительная дочь, как я погляжу. С чего бы такая щепетильность, сестричка? Кошмары замучили до такой степени, что совесть проснулась?

Исанн поджала губы. Пальцы стиснули стакан чуть сильнее необходимого.

— Можно сказать и так. Ты ошибаешься, если думаешь, что я легко пережила его смерть.

Губы Аластора скривила жесткая усмешка. Странно, но он не чувствовал фальши в словах сестры — но будь он проклят, если ему было жаль ее.

— Скажи еще, что жалеешь.

Исанн вскинула голову. Ее взгляд, подрастерявший было свою надменность, вновь стал холодным и непроницаемым.

— Нет. Я ни о чем не жалею. И хватит на этом разговоров о прошлом. У нас хватает дел в настоящем.

— Вот здесь ты права.

В какие-то доли секунды Аластор оказался рядом с ней. Рукоять ножа скользнула ему в ладонь, и в тот же миг лезвие прижалось к тонкой шее.

— Объясни мне, сестричка, — прошептал Аластор, склонившись к ее уху, — почему я должен оставить тебя в живых? Я смогу убраться отсюда прежде, чем твои мальчики успеют понять, что произошло. Да-да, пожарная лестница, которая спускается прямо к парковке, правильно косишься на окно.

Исанн ответила ему взглядом, полным презрения. Она хорошо держалась: осанка все так же безупречна, дыхание ровное, тонкие брови вскинуты в пренебрежительном удивлении... вот только жилка под белой кожей пульсировала слишком часто.

— И ты думаешь, что тебе заплатят обещанные семь миллионов? Ал, ты меня разочаровываешь.

— Повстанцы еще ни разу не пытались меня нагреть.

Исанн презрительно рассмеялась:

— Повстанцы? Ты действительно веришь, что у них есть такие деньги? Что они действуют исключительно по своей воле? Нет, ты действительно слишком много времени провел вдали от столицы, братец. Ты работаешь не на них, а на господина Круэйю Вандрона. Слышал о таком, полагаю?

Аластор слегка отвел нож от ее горла. О главе КОСНОП он был наслышан. Слышал, например, что этот достойнейший человек уже не первый год примеривается к императорскому трону. Слышал, что ублюдка безжалостнее и хитрее трудно найти даже среди хаттов или в Черном Солнце. А еще он слышал, что хуже работодателя невозможно представить.

Благородный лорд предпочитал расплачиваться за неблагородные дела смертным приговором.

— Допустим.

— Раз слышал, то сделать выводы вполне способен. Альянс — а точнее, многоуважаемая, идейная и положительная во всех смыслах Мон Мотма, — исполняет его волю на протяжении многих лет. Вандрон финансирует восстание и кормит надеждой, что с Империей после смерти Палпатина можно будет договориться добром. На деле же он уничтожит повстанцев, едва в них отпадет нужда... как уничтожит и тебя, как только ты покончишь со мной.

Нож отодвинулся еще на несколько сантиметров. Аластор с самого начала подозревал, что с этим делом что-то нечисто. Предложение было слишком выгодным, чтобы быть правдой. Он чувствовал это.

— И что ты предлагаешь, сестричка?

Исанн торжествующе улыбнулась. Ласково провела ладонью по его руке, сжимавшей нож, отодвигая ее подальше.

— Работать на меня. Таких же бешеных денег не обещаю, но стабильный доход и полное отпущение грехов могу гарантировать. Боба Фетт и Босск на условия еще ни разу не жаловались. Минимальная оплата за контракт — полтора миллиона. Что скажешь?

Какое-то время Аластор молча смотрел на нее. Высокомерную, самоуверенную, подлую тварь, предавшую родного отца. С детства относившуюся к незаконнорожденному брату как к грязи. Она и сейчас смотрела на него, как на грязь: наемника, которого можно купить с потрохами, стоит лишь назвать приличную цену. Продажное быдло, не имеющее представлений о чести и гордости.

Аластор Айсард со всей силы рубанул бы ей ножом по сонной артерии и с наслаждением наблюдал, как сестрица бьется в конвульсиях и задыхается, бессильно зажимая смертельную рану дрожащими пальцами. Но Аластор Сарэм знал, что случается с теми, кто выполняет за лорда Вандрона его грязную работу. Знал, что случается с теми, кто пытается скрыться от имперских ищеек в столице Империи.

А еще он знал цену стабильному доходу и лицензии на убийство. Любой наемник продаст за это честь, совесть, гордость и родную мать в придачу. А Аластор пробыл солдатом удачи слишком долго, чтобы голос недобитого благородного юноши в его душе прозвучал хоть сколь-нибудь убедительно.

— Два миллиона, и по рукам, — процедил он, швыряя нож на пол. — В конце концов, мы семья.

"Если уж на то пошло, отец всегда хотел, чтобы я защищал ее. Может быть, если повторять это почаще, я и сам поверю, что дело не в страхе и деньгах".

Исанн одарила его торжествующей улыбкой:

— Разумеется. Я всегда знала, что ты умный человек, братец.

"Нет, не поверю. Но, если уж быть откровенным, честь и совесть я давно уже продал куда за меньшую цену".

* * *

Исанн смотрела, как брат молча подливает виски в свой стакан. Похоже, он вознамерился заливать в себя это пойло, пока не потечет из ушей.

Исанн не собиралась препятствовать. Довольно и того, что она сохранила этому ублюдку жизнь. Как ни странно, от осознания этого немного теплело на душе.

Он был последним человеком, которого она могла назвать родным. А это что-нибудь, да значило.

"Не говоря уже о том, что профессионал он превосходный. В нынешние безумные времена разбрасываться такими кадрами — непозволительная роскошь".

Ее губы тронула легкая улыбка — холодная и жесткая.

"Ты еще послужишь нашей семье, братец. Сполна выплатишь все, что задолжал мне и отцу... со всеми процентами, набежавшими за тридцать восемь лет твоей никчемной жизни".