О воине Христа (гет)

Каким могло быть возвращение гедрусовичей домой после такой победы? Только триумфальным! Побеждён вековой враг, его земли присоединены. Все воины разбогатели, каждый захватил много добра, хватало и пленников. Радостно встречали дружину все, даже те, кто не дождался кого-то. Да и таких оказалось немного — за это, как и за победу, благодарили Довмнота и, конечно, избравшего его великого Ярилу.

Что бывает в таких, как эта, историях после подвига главного героя? Естественно, свадьба. Её отпраздновали вместе с победой, не откладывая. Всё там было: и пышные церемонии, и ломившиеся от угощений стол, и пиво рекой, и обрядовые песни, и пьяные песни, и разбитые лица, а после них примирения с новой порцией выпивки.

Примерно в полдень пятого дня рослый мужик с местами вырванной бородой прокукарекал с высокой крыши, и женщины стали накрывать на столы. Большинство гостей спали под теми же столами в обнимку с собаками и теперь, протирая глаза и мотая головами, снова садились на лавки. Постоянно сбиваясь, дудки заиграли одна за другой. Постепенно снова появились суета, шум, кто-то затянул очередную песню, его поддержали. К гостям вышли молодые, их встретили нестройным, но радостным гамом, для этого ногами растолкали тех, кто ещё спал.

На столах снова появились зажаренные на вертелах целиком туши, женщины стали наливать мужчинам пиво. Обычно это делали жёны, но иногда пленницы. Например, Юодгальву прислуживала миниатюрная рыжеволосая девушка, та самая, которую Довмонт пощадил в горящем городе. Всегда грубый Юодгальв к своей пленнице относился нежностью и даже заботливо. Вот и сейчас он своей заскорузлой рукой погладил её по щеке, когда та склонила кувшин и голову над его кубком.

Неожиданно пиво плеснуло Юодгальву в лицо — жена Юодгальва с визгом: «Пошла вон, тварь!» отдёрнула девушку за волосы, бросила на землю и накинулась на неё, стараясь натурально выцарапать глаза. Пленница, опомнившись, в долгу не оставалась. Все бросили свои дела, вытянули шеи; те, кому плохо было видно, даже привстали. Юодгальв не дал им насладиться зрелищем. Встав, он без видимой злобы, но с большой силой пнул жену ногой в лицо и, больше не обращая на неё внимания, сел снова, теперь уже с пленницей на коленях.

— А боевой мы народ, — усмехнулся кто-то за столом. — И даже бабы наши боевые.

— А я скажу вам всем вот что, — Юодгальв говорил и одновременно кормил рыжеволосую девушку с руки, как птичку, — бутовитовичи тоже боевые были, а уж немцы… Ничего бы не вышло без нашего князя. Он пришёл, и мы сразу победили!

Со всех сторон донеслось многоголосое: «А я об чём!» «Правильно!» «Ясный пень!». Сразу затянули песни, которую в честь Довмонта сочинили буквально пару дней назад.

— Цыц, — гаркнул Юодгальв, — я не закончил ещё!

Замолкли, не одновременно, но замолкли. Несколько пьяных голосов продолжали завывать песню, но устыдившись своего одиночества, тоже затихли.

— Так вот, — продолжал одноглазый воин, — помните, как он Владимира зарубил? Я говорил всем вам ещё тогда, что он нас поведёт и мы победим. А сейчас я говорю вам, что он нас не только на бутовитовичей поведёт. Мы многих порубаем с нашим Довмонтом! Настанет день, мы само логово этих гадов в железках подожжём и передушим их всех там!!

Выкрикнув последние слова Юодгальв сам затянул ту самую песню про князя, её сразу подхватили. Довмонт поднялся. Ни разу за эти дни он не напивался допьяна и отлично слышал всё за столом. Со своей осанкой европейского рыцаря и лицом почти без следов нескольких дней застолья он сейчас выглядел как единственный человек среди сборища свиней. Все умолкли, как один.

— Ярило мне помогает, спасибо ему, — начал князь. — потому и вправду мы не остановимся. Не знаю, насчёт немцев, их стены высоки и крепки, да в придачу из камня. А остальные узнают, кто такие гедрусовичи! Мы покажем, что мы сильный народ, который нельзя обижать!! И предел для нас — горизонт!! Храбрые воины, вы со мной?!!!!

Ответом ему было громовое «Да!!!!!!!!!».

Бывший рыцарь Ульрих фон Коберн привык держать слово. Обычно гедрусовичи делали пару набегов в году, ближе к концу лета или осенью. В этот год ещё Владимир учудил — повёл их ранней весной. Сейчас Довмонт постоянно водил куда-то дружину. И всегда удачно, с обильной добычей и с небольшими потерями. Уже в июне (Ульрих по привычке мыслил ещё европейским календарём) несколько соседних князей прислали послов и через них признали свою зависимость, выплатили дань. Конечно, помогали опыт Ульриха, новый для этих мест, знания Войшвила, но, безусловно было и то самое военное счастье, без которого ни один полководец ничего путного не сделает. Не нужно опыта и знаний для того, чтобы разбить врага, который, не успев организоваться, нападал на гедрусовичей небольшими отдельными группками. Просто повезло, когда во вражеской засаде заржала лошадь — тогда уже самой засаде пришлось несладко. Довмонт знал, что когда удача есть, нужно её «ловить», а не «экономить». Он и ловил.

Наступил самый длинный день в году — день Купалы.[43] Тогда именем Ивана он не назывался, это христиане позже привязали его ко дню рождества Иоанна Предтечи, потому и появился известный нам Иван Купала. Праздник — это всегда хорошо, а особенно хорошо, когда накануне успешно поработал. Накануне гедрусовичи вернулись из очередного удачного набега и теперь веселились от души. И снова лысая гора с очищением скота, кострами, музыкой, плясками, теперь ещё и купанием.

Мокрые после реки Довмонт и Мария бежали, держась за руки. Всё быстрее и быстрее мелькали их пятки, волосы подхватил ветер. Вот они с разбегу прыгнули, не разжимая рук. Их ступни почувствовали жар костра, а потом снова мягкую траву. Мария громко смеялась, её растрёпанные волосы разметались по спине и плечам, слегка порозовевшее лицо живо двигалось. Довомонт нешироко, но лучезарно улыбался. Он с удовлетворением смотрел на свою молодую жену, на своих дружиннков, так же с жёнами прыгавших через огонь. Ярилин день — праздник юности и буйства. Купалин день — праздник молодых семей. Здесь были воины знакомые уже с битвами, но ещё лёгкие на подъём — как раз нужные князю.

К центральному костру вышел Войшвил. Все сразу собрались вокруг него. Колдун стал кидать в огонь что-то, что доставал из кармана, в ответ из пламени вырывались языки самых причудливых цветов. Публика вскрикивала и ахала. Вот это да! Обычно на празднике не было ничего подобного! Довмонт тоже смотрел и тоже поражался не столько фокусом, сколько самим Войшвилом. Он знал удивительные вещи. Понятно, что всегда один мастер умеет делать своё дело лучше другого, но окрестные колдуны не имели понятия даже об областях знаний, в которых разбирался Войшвил. Как он всему этому научился? Как он мог заклинать дождь и строить при этом скорпионы?

«Купала никогда не появляется один, всегда со своей женой-сестрой — Марией. Так в обрядах, в песнях. И даже в названии цветка они вместе.[44] Конечно, не в честь Богоматери назвал Будивид свою дочь, а в честь жены Купалы, — об этом Довмонт много думал и раньше. Теперь он снова вспомнил всё это, глядя на смеющиеся лица вокруг. — Много чего-то думать стал последнее время, да всё не о деле» — упрекнул сам себя бывший рыцарь, обычно действительно не очень заботившийся не о далёком будущем, не об отвлечённых вопросах.

Довмонт и Мария бежали по вечернему лесу. Сумерки сгущались всё больше, но небо ещё оставалось светлым. Ветки, листья, кусты, цветы вокруг стояли обесцвеченные, сероватые, будто подёрнутые волшебной дымкой. Неподвижный тёплый воздух был полон запахов трав и цветов. Цветов. Именно один из них искала пара — папарать-кветку. Они бежали между деревьев, иногда держась за руки, иногда разделяясь, порой останавливаясь и заглядывая под кусты и поваленные деревья. Время от времени князь подхватывал жену и кружил. Вскоре они уже не искали, а просто наслаждались тем, что вместе, а заботы остались далеко.

Супруги выбежали на берег ручья. Мария чуть не полетела в воду, споткнувшись о корень огромного дуба. С весёлым взвизгом она схватилась за мужа и поцеловала его. Неглубокий поток бежал по песчаному с мелкими камешками дну, даже сейчас хорошо видимому. Деревья склонились над ним, почти смыкая ветви. Между деревьев росло много зверобоя. Опустившись на колени, Мария стала их рвать жёлтые цветы и плести венок. Прислонившись спиной к дубу, Довмонт наблюдал за ней. Совсем недавно Войшвил обвёл их с Марией вокруг такого дуба, объявляя мужем и женой. Только тот дуб свои корни лучше прятал в землю и стоял посреди той самой рощи возле города, в которой Ульрих ждал и сомневался, даст ли Ярило добро на его княжение. Вроде, было это так недавно, а казалось, уже очень-очень давно. Жизнь полностью изменилась с этих пор. Он смотрел, как быстро и ловко работали её пальчики и думал, чего он чуть не лишил себя, дав обет при вступлении в орден.

Неожиданно из-за дуба вышел человек — журчание ручья скрыло шаги. Довмонт отскочил в сторону, выхватывая кинжал, с которым не расставался. Он сразу опустил клинок — фигура оказалась женой Юодгальва с небольшой корзинкой. Она тоже испугалась и отшатнулась, выставив вперёд руку.

— Столько папарать-кветок набрала? — шутливо спросил Довмонт, указывая на корзинку, в которой лежало что-то зелёное и очень пахучее.

— Да, собираю тут травки, — засмущалась женщина.

Она торопливо прошла мимо, почти скрывшись в кустах обернусь.

— Юодгальв жениться на этой твари подумывает, — всхлипнула она. — А тогда он совсем забудет, кто ему первая, главная жена.

Она, похоже, хотела сказать ещё что-то, но передумала и ушла. Довмонт понял чем пахла её корзинка — мятой.

— Приворотное зелье она готовит, судя по запаху, — не поднимая головы ответила на его мысли Мария.

— Так он ведь по тому запаху сразу всё поймёт, — удивился бывший рыцарь.

— Готовое почти не пахнет, — усмехнулась Мария, — если варить правильно.

— Думаешь, что-то получится?

— Не знаю, — пожала плечами девушка, — может и получиться.

— Такое сильно зелье? — недоверчиво фыркнул Довмонт.

— Усиливает то, что есть, но Юодгальв не просто так на ней женился когда-то.

Спутница жизни Юодгальва была не просто гораздо старше соперницы. Фигура её с годами стала, что называется, необъятной и какой-то квадратной; черты лица всегда были грубоватыми, а с годами стали почти мужскими и дополнились уже морщинами. Характер тоже не внушал надежды на успех: этой женщине сварливости занимать не приходилось.

Мария поднялась с венками и одела один себе, другой, почти торжественно, Довмонту. Для него этот венок был ценнее, чем венец, который он когда-то в юности видел на голове своего герцога.

Князь с княгиней всю ночь то искали, то отдыхали. Уже забрезжил первый свет. Вокруг всё снова было в серой дымке. Не то, чтобы они надеялись найти, просто не хотелось возвращаться в город. Они снова шли вперёд, раздвигая руками ветки. Тогда они увидели его и застыли, раскрыв рты. Перед ними возвышался невероятных размеров папоротник, на верхушке которого блистал росой светло коричневый, немного даже золотистый колос. Вокруг росли маленькие побеги с верхушками того же цвета. Огромная папарть-кветка казалась им сияющей, несмотря на полумрак предрассветных сумерек. На самом деле сияли их лица — такая находка сулила удачу не только на будущий год, а, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь.

Через пару дней Довмонт снова пробирался через лес ранним утром один и пеший. Последний раз он ходил здесь давно и не летом, а по безлистому лесу. Он с трудом разбирал дорогу, тем более, что дороги, как таковой, и не было: он переходил с одной звериной тропы на другую, надеясь, что придерживается верного направления. Берёзы и липы стали уступать место хвойным, и вскоре его со всех сторон окружали ели. Их лапы смыкались, почти не пропуская солнечного света. Не пели птицы, стояла полная тишина. На земле не росло не травинки, только расстилался рыжевато-коричневый ковёр из опавших иголок. Стволы и полог из лап казались не деревьями, а тяжёлой крышей с колоннами. Лес здесь оставлял гнетущее впечатление, казался неживым, вернее даже каким-то демоническим. Но Довмонт зашагал бодрее — здесь лето ничего не изменило. Наконец он дошёл до места, где ели слегка расступались, образуя полянку. На ней стояла маленькая, внешне казавшаяся старой и покосившейся избушка. Мой герой знал, что на самом деле она крепкая и внутри уютная. Он бодро постучал в дверь.

— Заходите князь, отрыто, — донеслось изнутри.

Фон Коберн толкнул дверь. Войшвил помешивал что-то в котелке, висевшем над открытым огнём.

— Доброе утро. Предупреждая Ваш вопрос, князь, мне птицы рассказали, кто идёт.

— Здравствуй, кудесник, — поприветствовал его Довмонт. Он действительно хотел спросить об этом. — Что за зелье у тебя на огне?

— Не поверите, каша. Почти готова, кстати. Будете завтракать?

— Вполне можно.

Они сели за стол. В котелке действительно была каша с какими-то душистыми травами. Колдун ел с аппетитом, даже причмокивал. Князь аккуратно пробовал каждую ложку и периодически озирался, хотя всю обстановку хижины давно и хорошо знал. Войшвил продолжал оставаться для него загадочным человек, и хотя он не видел ничего кроме добра, он до сих пор не знал, чего ждать.

— И зачем ты один совсем живёшь? — нарушил молчание Довмонт.

— Вы мне жениться предлагаете?

— Ну-у, собаку бы завёл, что ли. Лаяла бы на незваных гостей.

— А надо ли? Лес мне сам всё рассказывает.

— Кошку? С мышами-то надо как-то воевать.

— Никогда не надо лишний раз воевать. С мышами у меня мир. А здесь мне никто не нужен. Заботиться же надо, а я люблю только о себе заботиться, — колдун говорил с усмешкой, так что непонятно было, не шутит ли он.

— Лишний раз, конечно, не надо. Но нам с соседями воевать приходится, иначе уважать перестанут, — немного даже мечтательно заметил князь.

— А с этим есть проблемы?

— Слава богу, нет.

— Не забыли, слава какому богу?

— Яриле, — буркнул выходец с берегов Мозеля. Разговор вдруг напомнил ему допрос у учителя.

Немного помолчали.

— Думаю, сколько бы я не бил соседей, всё равно останусь мелким литвинским князьком, — с неуверенностью в голосу нарушил молчание Довмонт.

— Продолжайте мысль, — поощрил Войшвил.

— Нужно победить кого-то вправду сильного. Тогда другие пойдут за нами сами.

— Угу, — не разжимая жующего рта промычал колдун.

— Тогда нас все зауважают, тогда воевать будет незачем.

— Зрите в корень, — с этими словами Войшвил поднял к лицу луковицу.

— С сильным сложно справиться. Поддержит меня Ярила? — в вопросе снова слышалось сомнение.

— Поддержит, — уверенно ответил колдун.

— Вот откуда ты знаешь?! — хлопнул по столу князь.

— Спрашивал.

— Как это у тебя получается?

— А вы можете человеку голову пополам разрубить?

— Конечно, могу, — пожал плечами рыцарь.

— Как это получается?

— Просто бью получше, и получается, — ещё больше удивился мой герой.

— Вот и я просто спрашиваю получше, и получается. О каком таком сильном противнике думаете?

Они уже доедали. Довмонт долго сосредоточенно отскребал остатки каши от миски прежде, чем ответить:

— Думаю один из замков братьев ордена взять. Для этого через земли жмудинов надо пройти, да союзников неплохо было бы.

— Жмудины пропустят, ещё и помогут: они уже настрадались. А в союзники, скажем, Корибута можно взять. Там уже был набег ваших «братьев».

— Не мои это больше братья, — поморщился бывший крестоносец. — Стены там всё больше кирпичные. Проблема.

— Осадные башни можно сделать, vitiata teredine. Ещё что-нибудь придумаем.

— Вот скажи мне, пожалуйста, маг великий и ужасный, — пропустив мимо ушей незнакомое латинское название, сразу перешёл от задумчивости к атаке Довмонт, — откуда ты знаешь как строить скорпионы, перье и остальное? Говоришь Англия? Как ты туда попал из этих лесов? Или тебя духи туда перенесли, да не велели рассказывать? Или та Англия — это очередное литвинское племя? Почему скрываешь?

— Не скрываю, просто до сих пор не спрашивали. В шахматы играете? А то долгий разговор намечается, как видно.

— В шахматы не играю, только в кости, — князь готовился к разным ответам, но явно не к такому.

— В кости с любимцем бога? Спасибочки. Давайте хоть выпьем, а то скучно так просто сидеть и говорить.

С этими словами Войшвил пошёл к стоявшим в углу бочкам и вернулся с кувшином и двумя небольшими глиняными кружечками.

— Что будем пить? — недоверчиво спросил гость.

В кувшине плескалась золотистая жидкость по виду похожая на родной для Ульриха рислинг, но совсем с другим запахом.

— Brandy.[45] — ответил хозяин. — Про него я тоже в Англии узнал. Давайте так, вопрос Вы, вопрос я, чтобы никому не было обидно.

— Ладно. Начнём с самого начала. Откуда ты и откуда знаешь свои колдовские штучки? Может ты вообще не литвин?

— Я гедрусович. Колдует наш род испокон веков. Из всех детей и внуков мой дед передал дар мне, он так решил. Так у всех здесь.

— Дар мага, как феод, только одному из потомков передают?[46] Интересно. А недурной напиток. Из чего его делают? — бывший рыцарь, до сих пор не пивший ничего крепче пива успел попробовать золотистую жидкость. Вначале во рту появился приятный вкус и почти сразу дыхание перехватило, нёбо и горло просто обожгло; однако всё это быстро прошло, а по телу разлилась теплота.

— У меня бренди из яблок.

— Недурно, — повторил фон Коберн, сделав ещё один большой глоток. — А я пятый сын в семье не бедного, кстати, рыцаря...

— В семье старший получил всё наследство, — прервал его колдун, — некоторых за заслуги отца принял на службу герцог, кто поумнее, пошёл по духовной линии и сейчас, скажем, при дворе епископа. Вы с детства мечтали о подвигах, особенно о подвигах во славу Девы Марии, даже хотели идти паломником в Святую Землю. Но завертели дела. Нужно было помогать на войне брату. Потом семья собралась и стала решать, на какую дорогу жизни Вам пойти. Вы снова вспомнили о своей мечте, захотели отправиться в Палестину, скажем, к храмовникам.[47] Но остальные категорично заявили, что Палестина слишком далеко, да и слишком мало среди храмовников добрых рыцарей из Империи.[48] А в крестовый поход можно пойти и ближе.

— Всё так, — Ульрих был растерян и даже немного испуган, так точно всё совпало. Он решил, что колун умеет читать мысли и судорожно стал запрятывать их, то есть натурально представил себе картинку, как руками загоняет их глубже.

— Вот именно, что всё так. Всё типично, потому не интересно, — неожиданно Войшвил вперил взгляд в собеседника. — Представьте себе, что Вы можете вернуться в Европу, что больше нет обвинений в вероотступничестве. Что тогда?

— Как могут быть сняты эти обвинения? Погибнут все, кто меня видел среди литвинов? Не будет уверенности, что слух не пошёл от них дальше.

— Очень просто. Скажем, Воины христовы в Ливонии поддержат, хотя бы словом, не того кандидата в Риме, а победивший папа объявит их еретиками. Тогда все их враги сразу станут праведниками, а обвинения против Вас клеветническими измышлениями врагов истинной веры. Вы уедете в Европу, или останетесь с гедрусовичами?

— Марии плохо будет в Европе, — практически не раздумывая ответил Довмонт, после небольшой паузы, добавил. — И дружина на меня рассчитывает. Нет, теперь это мой народ.

Вошвил перестал сверлить его взглядом.

— Снова Ваша очередь.

— Как ты смог учиться в Англии? Латынь узнать тебе было негде, серебра на жизнь достать тоже, — Довмонт спросил не просто так: его брат Генрих с большим трудом освоил латынь, ему сопереживала вся семья; и именно из-за недостатка денег он решил, всё же, не ехать в Парижский университет, а ограничиться монастырской школой.

— Ну, я служил секретарём у одного каноника, тогда латынь и освоил. А деньги... Учился по Privilegium Paupertatis,[49] то есть поклявшись, что живу, как птичка небесная, чем Бог пошлёт. Потому наставникам ничего не платил.

— Хорошо, но нужно же где-то жить, как-то есть, в конце концов пить, — с этими словами Довмонт поднял очередную кружечку бренди.

— Зарабатывал. Пилил, строгал. Тогда много о механизмах узнал. Потом переписывал кодексы. Столько раз царапал пером начало второй книги Тита Ливия, там, где рассказывается о первых годах республики.[50] Полагаю, кстати, что когда там три консула за один год сменилось, всё было не так тихо и мирно, как Ливий рассказывает.

— Понял. Спрашивай.

— Что для Вас уважение соседей? Может, лучше их подчинить, чтобы уважение точно было.

— Так и подчиняем, — стукнул кулаком по столу Довмонт.

— А за этими соседями следующие.

— И их завоюем! И всех!!

— Vor Live Dovmont K?nig Lithuanian,[51] — поднял свою кружку Войшвил.

— Выпьем!! — по-литвински крикнул будущий король во вполне уже пьяном угаре, осушив свою порцию залпом.

— Так всё-таки, Войшвил, — Довмонт наклонился вперёд, приблизив к лицу колдуна своё, — как тебя занесло так далеко?

— Когда-то, когда я только перестал быть ребёнком, гедрусовичи ходили вместе с Полоцким князем Владимиром на город Укскуль, а потом и Гольм, чтобы отбить их у крестоносцев. Владимир, тот Владимир был хорошим воином, умел вести осады. Но там мы были бессильны. Тогда мы не привыкли к кирпичным крепостным стенам. Представьте себе, что наши воины развели большой костёр под такой стеной, пытаясь её поджечь. Немецкие метательные машины были чем-то доселе невиданным. Мы захватили одну из них, пытались из неё стрелять... Ранило многих наших, до немцев ничего не долетело. Вот тогда Кисель решил для себя, что не надо гедрусовичам никаких новшеств. А я понял обратное. Тогда с Владимиром ходил мой дед, очень сильный чародей, но он тоже был бессилен. Я и решил, что сколь многому не научил меня дед, этого отныне мало. Через несколько месяцев дед умер, передав мне свою силу. С того времени я и путешествовал. Знания деда не забыл, они мне много раз и в пути пригождались. Вначале добрался до Риги. Тогда там было много местных, у которых язык похож на литвинский. Я выучился там немецкому, тогда же у каноника узнал латынь. Но понял, что мудрости Европы там не найти. Устроился матросом на корабль в Англию и поплыл.

— Я бы лучше по земле добрался, — прервал рассказ бывший рыцарь. Его язык уже заметно заплетался. — Мы до Риги по морю пять дней плыли, так я такого натерпелся!

— Я тогда молодой был и глупый, — усмехнулся бывший матрос. Он решил не начинать ещё и лекцию по географии. — Давайте выпьем за добрых скакунов, что несут нас по сухим дорогам.

— Выпьем!

Довмонт опрокинул в себя очередную порцию, обмяк, опустил голову на стол и уснул.

Домой князь добрался только вечером, борясь с головной болью и слабостью во всём теле, и снова лёг спать.