Ночные Тени. Затаившиеся во мраке (гет)

"...Больно, — уже битый час назойливо крутилось в моей голове. — "Больно..." Мой мозг не мог думать ни о чем другом, только о боли во всем обожженном, разбитом теле. "Как же больно..."

Но я должна заставить себя отречься от этой боли, сохранить ясным рассудок. Мне нужно думать о чем-то: о чем угодно, кроме боли.

"Воспоминания... я должна вспомнить... нужно все вспомнить..."

Своё детство я помню плохо (если состояние, в котором нас держали, вообще можно назвать детством). Помню лишь то, что за нами всегда следили и практически запрещали общаться между собой. С шести лет нас делили на три класса, и до одиннадцати лет нас обучала читать, писать и считать единственная учительница в этом богом забытом месте — леди Виннет. Ванесса Виннет, женщина уже лет шестидесяти, не особо любящая детей, стала работать нашей учительницей только лишь потому, что ей было негде жить. Она трудилась здесь на постоянной основе, и за ней, так же как и за нашей единственной кухаркой, постоянно следили стражи.

У кухарки, тётушки Марии, мы также некоторое время обучались, чтобы выжить в любых условиях. Тетушка Мария была простой служанкой, не имела образования, поэтому её никак нельзя было назвать "леди". Она практически никогда не выходит из кухни, а если и выходит, то только в сопровождении наших стражей. Нас также не пускают к ней без сопровождения, чтобы мы ненароком не сказали чего-нибудь лишнего. Кстати, и леди Виннет, и тетушка Мария считают, что работают в приюте, и все мы здесь сироты. В действительности, приют — это только наше прикрытие, на самом деле мы — Ночные Тени, орден, состоящий из лучших воинов Варитании, нашей страны, и призванный низвергнуть существующую власть и силой подчинить себе всю страну. Но в одном леди Виннет и тетушка Мария были правы: как бы часто Госпожа не повторяла "Мы все — большая дружная семья", мы готовы при любой возможности перегрызть друг другу глотки, чтобы выжить здесь. Потому что негласный девиз Ночных Теней для всех: "Либо убиваешь ты, либо убивают тебя!"

Стражами у нас становятся воины примерно с двадцати лет. Некоторые нанимаются стражами к богатым, а многие девушки становятся здесь кем-то вроде нянек, ухаживая за своими и чужими детьми. Раньше я хотела стать стражем в каком-нибудь небогатом Доме — так у меня будет хотя бы капля свободы. Все лучше, чем оставаться здесь. Правда, мне в итоге все равно пришлось бы убить своих подопечных, потому что я не принадлежу самой себе и моя работа состоит в том, чтобы уничтожать все Дома, а не защищать их.

Как я уже говорила, нас изначально делили на три класса. У нас было определённое расписание, которое составляла сама леди Виннет. Все бы ничего, но занимались мы один через два: один день учились, два дня делали уборку: мыли полы на всех трёх этажах, таскали воду из реки, мыли посуду и так далее.

Также у нас постоянно были тренировки. Мы должны были быть выносливыми, поэтому мы бегали, лазали по деревьям и делали много других упражнений. С десяти до одиннадцати лет мы учились охотиться. Сначала тренировались стрелять из лука, а потом нас по одному отправляли в лес, который окружал наш дом с двух сторон. Я хорошо помню свою первую охоту (хотя рада бы забыть) — она была не слишком удачной. Я подстрелила только одну белку, если то, что я принесла домой вообще можно назвать белкой: я не могла убить её с первой стрелы и, в итоге, принесла наполовину растерзанную тушку.

Не успела я дойти до кухни, чтобы отдать стражам кухарки добытого мною зверька, о моём провале знали уже почти все, даже стражи, кроме тех, кто служил на границах за многие мили от сюда. И, конечно же, в первую очередь об этом узнала наша Госпожа — глава ордена Ночных Теней.

Стражи сообщили мне, что она ждет меня у себя. Мне пришлось вместе с моей тушкой белки подниматься к ней на самую вершину нашего так называемого "замка" (другого названия этому сооружению я дать не могу).

Она восседала там за рабочим столом в официальном платье цвета сочной зелени. Госпожа Генриэтта Мейсон всегда носила что-нибудь зеленое. Ей было уже за сорок, но она хорошо выглядела. У неё были ярко-зеленые глаза и темно-каштановые волосы ниже бедер, самые длинные в нашем ордене. Годы нисколько не испортили её, наоборот, придали ей холодной властности. У неё было сильное, подтянутое тело С начала образования Ночных Теней Генриетта приняла закон: у каждой девушки длина волос определяется её статусом. Самые короткие волосы, до лопаток, — у учениц. У девушек-воинов волосы должны быть не ниже талии, а у командиров отрядов и их помощниц волосы до поясницы.

Девочки до одиннадцати лет могут носить волосы любой длины, но перед началом ученичества их отрезают. К одиннадцати годам мои волосы отрасли до поясницы, и мне не хотелось их обрезать. Но я пообещала себе, что выучусь на метательницу, стану их командиром и буду носить почти самые длинные волосы.

Генриэтта молча выслушала меня, а потом спокойно позвала стража и приказала ему отвезти меня в подвал — самое страшное место во всем замке. Я так испугалась, что упала перед ней на колени и, заикаясь, начала молить ее о снисхождении. Она осталась равнодушна к моим мольбам, и весь остаток дня и ночь я провела в подвале за решеткой, избиваемая на протяжении нескольких часов этим самым стражем. После этого я стала лучше охотиться.

Вообще, я запомнила этот день очень хорошо, потому что меня тогда по-настоящему наказали. Раньше, конечно, меня тоже наказывали, за плохое поведение, например, но это были скорее оплеухи, нежели удары. Или же меня отправляли на дополнительную работу. Но чтоб до полной потери сил? Нет, никогда ещё такого не было. Я даже плакать не могла, только всхлипывала. И тогда я поняла, что ко мне больше не будут так снисходительно относиться, как раньше. Теперь все зависит от меня и от того, насколько я сильна.

Когда мне было одиннадцать, мне пришлось пройти испытание, после которого меня определили в отряд метательниц. Ночные Тени делятся на три отряда: лучники, меченосцы и метательницы. Больше всего воинов в отряде лучников: туда берут всех. А чтобы попасть в отряд меченосцев или метательниц, нужно постараться.

Так вот, сколько себя помню, я всегда хотела стать метательницей. Но до распределения по отрядам нас учат только стрельбе из лука, поэтому в день испытания я взяла в руки метательные кинжалы впервые. Мне дали немного времени на подготовку, при этом наблюдая за мной. На испытании присутствуют Госпожа, иногда Господин и командиры трёх отрядов, изредка со своими помощниками.

Я неплохо научилась стрелять из лука, поэтому думала, что метать кинжалы будет не так уж и сложно, но не тут-то было. Первые несколько бросков я промахнулась и не смогла попасть просто в мишень, не то что в самую её середину. Потом я наконец попала, но кинжал в мишень не вошёл, а лишь стукнулся об неё и упал на землю. Послышались смешки, и у меня от страха вспотели ладони и уши заложило. Но в этот момент ко мне подошла метательница. В ней я узнала Монику, помощницу командира отряда метательниц. Я бросила взгляд на трибуны, на которых сидела сама командир. Она, нахмурившись, наблюдала за действиями своей помощницы. Я же со страхом смотрела на Монику: я никогда не слышала о том, чтобы кто-то без позволения Госпожи вмешивался в ход испытания. Я уже решила, что она сейчас ударит меня, но Моника вдруг встала в оборонительную позицию и занесла правую руку для броска.

— Встань так же, как я, — неожиданно произнесла она, выжидающе смотря на меня.

Я несколько секунд непонимающе смотрела на неё, а потом медленно встала в ту же позицию, что и Моника, выставив вперёд левую ногу.

— Согни немного ноги в коленях, — начала наставлять меня она. — Чтобы стрелять из лука, нужно стоять прямо, а чтобы метать кинжалы, нужно быть гибкой. Забудь все, чему тебя учили раньше. Чтобы стать хорошей метательницей, нужно учиться все делать заново.

Я сделала все так, как она сказала.

— Теперь занеси руку назад, — я повторила движение, которое она показала. Моника приподняла мой локоть. — Чуть выше, — объяснила она. — И вкладывай в бросок больше силы. Теперь давай!

Я метнула кинжал, не прицелившись. Я уже решила, что опять промахнусь, но кинжал неожиданно твердо попал в мишень всего в нескольких сантиметрах от центра. Я с удивлением взглянула сначала на мишень, а потом — на Монику. Метательница неожиданно тепло улыбнулась мне.

— Молодец! — похвалила она меня, хлопнув по плечу. — А теперь попробуй сама.

Я хотела поблагодарить её за помощь, но она уже вернулась на прежнее место рядом с командиром метательниц. Та ничего не сказала ей, но по взгляду было видно, что ей не понравилась выходка помощницы.

Я взяла ещё один кинжал, подошла к мишени, встала в стойку и занесла руку для броска. Сердце бешено стучало, мешая прицелиться. Я закрыла глаза и медленно задышала, стараясь уменьшить пульс. Сделав глубокий вздох, я задержала дыхание и снова прицелилась. И, резко выдохнув, я со всей силы замахнулась и метнула кинжал.

Для меня все было, как в замедленном действии. Я видела, как кинжал, со свистом рассекая воздух, устремился к мишени. Я ничего не слышала в этот момент, кроме медленного биения своего сердца.

Бум, бум, бум. Кинжал с тихим стуком вошёл точно в цель, в середину мишени. Мир снова ожил, но звуки стали для меня громче. Голоса командиров и помощников отрядов отдавались в голове.

Я не сразу поняла, что попала. И, услышав восторженный вскрик, не сразу осознала, что он был моим собственным. Мне было тяжело сохранять безразличное лицо, когда я подошла к Госпоже и опустилась перед ней на одно колено. Она встала со своего места и нависла надо мной. Наступила гнетущая тишина. Я не осмеливалась поднять на Неё глаза и уставилась в землю.

— Сегодня испытание проходила Алерия Мейсон, — громко начала Госпожа. Я затаила дыхание. — Я считаю, что она неплохо справилась с заданием, поэтому она может стать метательницей.

Я облегченно выдохнула. Мне не верилось, что у меня получилось. Ведь теперь я смогу стать лучшей метательницей. Моя мечта наконец начала сбываться!

— Марисса, — Генриэтта посмотрела на командира отряда метательниц. — ты станешь её наставницей.

Я почувствовала, как вокруг меня все замерли от неожиданности. Несколько мгновений стояла полная тишина, пока Марисса не опомнилась.

— Да, Госпожа, — смиренно ответила она, низко склонив голову и бросив на меня исподлобья полный ненависти взгляд.

Госпожа Генриэтта кивнула в ответ и, развернувшись, ушла. Все снова опустились на колени, провожая её. Как только она скрылась из виду, все встали. А я подняться не решалась. Судя по взгляду, который Марисса бросила на меня, мне не стоило ее злить. Но неожиданно ко мне подошла Моника.

— Последний бросок был неплохим, — подмигнув, похвалила меня она и сделала жест рукой, чтобы я поднялась с колен. — Поздравляю с успешной сдачей экзаменов!

— Спасибо тебе, Моника, — тихо ответила я, робко ей улыбнувшись. — Без тебя я бы не справилась.

Помощница командира не успела ответить мне, так как вмешалась сама Марисса.

— Моника, — позвала она помощницу, подойдя к нам. На лице у неё застыла улыбка, но глаза оставались холодны, как лёд, — оставь нас.

Метательница кивнула в ответ, бросила на меня многозначительный взгляд и, не оборачиваясь, ушла. Я посмотрела ей вслед и заметила, что все остальные уже скрылись из виду. От осознания того, что я осталась наедине с Мариссой, моё тело покрылось мурашками. Я медленно повернулась к ней и вздрогнула: она находилась слишком близко, сверля меня взглядом. Я попыталась выдержать её взгляд, но, кажется, сделала что-то не так, потому что Марисса неожиданно занесла правую руку и ударила меня по щеке тыльной стороной ладони. Удар был таким сильным, что я не удержалась на ногах и упала. Щека была рассечена и горела, но я не смела прикоснуться к ней, боясь разозлить Мариссу ещё больше.

— На колени, — приказала она. Я поспешно села и уставилась в землю. — Первое, что ты должна запомнить: здесь ты пока никто, поэтому не смей смотреть мне в глаза. Второе: никогда не вставай с колен без моего или Госпожи разрешения. И третье: не обращайся ко мне по имени, для тебя я Госпожа. Все ясно?

— Да, Госпожа, — тут же отозвалась я.

— Тогда вставай и пошли, — приказала она и, не дожидаясь меня, направилась в сторону "замка".

Я поспешила за ней.

— И вот ещё что, — добавила Марисса, когда я её догнала. — Не думай, что я буду обращаться к тебе как-то по-особенному только из-за того, что ты понравилась Госпоже.

— Да, Госпожа, — незамедлительно ответила я.

Думаю, ей пришлось по душе моё повиновение, потому что она больше не била меня, пока мы шли к подземелью. Я шла позади неё, стараясь не отставать, и радовалась тому, что она не может видеть моё лицо. Как бы хорошо у меня не получалось раньше скрывать свои эмоции, сейчас одного взгляда на меня хватило бы, чтобы понять, что я боюсь. Нет, не так. Я была в ужасе.

Каждый шаг приближал меня к последнему испытанию — пыткам. Какую бы боль я не испытывала раньше, я понимала, что это ничто по сравнению с тем, что меня ждёт. И осознание этого приводило меня в ужас. Если на прошлом испытании моё сердце бешено стучало, то сейчас оно громыхало так, что заглушало все другие звуки. Я чувствовала, как сильно дрожу. Ноги стали ватными и отказывались идти. Но я заставляла себя шаг за шагом приближаться к своему главному страху, который я раньше надеялась встретить достойно. Это чуть не заставило меня рассмеяться. Но я не смогла выдавить из себя ни звука.

Мы вошли в "замок", и Марисса тут же свернула в один из боковых коридоров, который являлся самым коротким путём в подземелье. В одном из темных углов стоял страж, которого я заметила не сразу, и это заставило меня вздрогнуть от неожиданности. В каждом коридоре могут стоять несколько стражей, которые на протяжении всего дня сменяют друг друга.

В этом коридоре стоял только один. Когда мы проходили мимо него, он выступил из тени, чтобы поприветствовать кивком командира метательниц. По плотному, мускулистому телу сразу можно было узнать меченосца. Меч в ножнах на левом бедре подтвердил мою догадку.

В самом "замке" обычно несут стражу бывшие меченосцы и метательницы. Лучники же сторожат на границах.

Марисса, не замедляя темпа, кивнула ему в ответ и пошла дальше. Страж шагнул обратно в тень, ни разу не взглянув на меня. Для него я лишь очередная ученица, а Марисса, хотя и не могла командовать им напрямую, все же была одной из многочисленных главных здесь, и ни один страж не мог не проявить к ней своё уважение.

После того как воины становятся стражами, они больше не разделяются на три отряда, поэтому у них нет командиров как таковых. И воин, который был до этого командиром отряда, становится таким же стражем, как и все остальные, разве что имеют хорошую репутацию и имя.

Но это не значит, что стражи никому не подчиняются. Ими всеми заправляет Господин и его помощник — двадцатишестилетний Хорас Мейсон, который, по слухам, является его незаконнорожденным сыном от какой-то бывшей воительницы. Имя её неизвестно, но факт остаётся фактом: через несколько дней после рождения Хораса с ней произошёл несчастный случай. Меня тогда ещё не было не свете, но то происшествие обсуждают и сейчас, и, думаю, все негласно сошлись на том, что от неё избавилась сама Госпожа, так как после этого произошло ещё несколько подобных случаев. Также говорили о том, что она пыталась избавиться и от самого Хораса, но Господин не дал ей сделать это. Хотя было известно, по крайней мере, о двух других его детях, которым не так повезло.

Все эти мысли помогли мне отвлечься на некоторое время, но как только мы спустились по лестнице и вошли в подземелье, на меня снова накатила волна страха, которая была такой мощной, что у меня подогнулись ноги. Мне пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.

А Мариссе только это и нужно было. Она резко развернулась и, схватив меня за волосы, резко толкнула вперед с такой силой, что я споткнулась, упала и больно расцарапала колени об каменный пол. Она подошла ко мне, снова схватила за волосы и потянула их на себя, заставляя меня встать на колени. Я издала тихий стон, когда расцарапанные до крови ноги коснулись пола. На глаза навернулись слёзы, но я смогла сдержать их.

— Я разве разрешала тебе останавливаться? — спросила она, заглядывая в мои глаза. Она явно наслаждалась моей болью. Я отрицательно помотала головой, боясь, что если открою рот, то не удержусь и заплачу. — И что ты должна сказать?

Я сглотнула.

— П-простите, Госпожа, — свистящим шепотом ответила я.

— Так— то лучше, — с холодной улыбкой произнесла она и резко отпустила меня.

Я снова упала и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Марисса прошла мимо меня и двинулась дальше.

— Догоняй! — бросила она через плечо.

Я поспешила встать, шипя от боли в раненых ногах. Я больше не могла сдерживать слёзы, и они застилали глаза. Я медленно двинулась за ней, вздрагивая и скуля на каждом шагу.

Мы шли мимо решёток, каждая из которых открывала вид на маленькие камеры с койками в углу и разными орудиями для пыток, главным образом цепей, прикрепленных к потолку. Всего таких открытых камер несколько десятков.

Но есть ещё и закрытые камеры, расположенные в самом конце подземелья. Насколько мне известно, в них нет даже коек. Одни голые каменные стены с такими же цепями, как и в открытых камерах.

Первые, открытые камеры, используются для испытаний учеников. А вторые — закрытые — для тех, кто, как говорит Госпожа, "сбился с пути". Или, по-другому, перестал подчиняться ей.

Таких "сбившихся" сажают в эти закрытые камеры и пытают гораздо дольше, нежели обычных учеников. До тех пор, пока они не перестают воспринимать происходящее, а иногда даже теряют память. Такой процесс Госпожа называет переобучением, мы же называем его "ломкой".

В последнее время на "ломку" отправляют нечасто. Раньше это были в основном те, кто пытался сбежать. Их ловили на границе и отправляли обратно. Многие готовы были убить себя, лишь бы не попасть на переобучение.

Сейчас, насколько я знаю, лишь одна закрытая камера была занята. Туда попала одна ученица-метательница за слишком вольные разговоры на одном из уроков стражей. Каждый день стражи проводят по несколько уроков, на которых расхваливают Госпожу с Господином и рассуждают о том, как нам всем повезло вырасти в ордене Ночных Теней.

И вот на таком уроке Сара не удержалась и высказала стражам все, что думает о Госпоже и Ночных Тенях в целом. Её забрали прямо на уроке. В это время я как раз мыла один из соседних классов и все слышала. Когда её начали уводить, я немного приоткрыла дверь класса, в котором убиралась, и выглянула в коридор. И то, что я увидела, заставило меня содрогнуться: как только стражи вывели Сару в коридор, она вырвалась из их хватки и бросилась бежать в мою сторону. Я видела ее лицо в тот момент: она была в ужасе.

Ни она, ни стражи, бросившиеся за ней, не заметили меня, поэтому, когда они побежали мимо, я приоткрыла дверь шире и продолжила наблюдать за ними.

Я знала, что Сара не сможет сбежать. Я знала, что её поймают ещё до того, как она выберется из "замка". Но все же в самой глубине моей души вспыхнула маленькая искорка надежды. Надежды на то, что отсюда возможно сбежать. Надежды на то, что хоть кому-то это удастся.

Вспыхнула, чтобы через мгновение снова погаснуть, когда из тени выскочил ещё один страж, которого ни она, ни я не видели. Сара оказалась прижатой к полу, не успев даже вскрикнуть. В этом и была вся суть Ночных Теней. Мы всегда появляемся неожиданно оттуда, откуда нас не ждут. И всегда одерживаем верх.

Я скрылась в классе, не дождавшись конца схватки. Это было уже ни к чему. Четверо стражей против одной необученной ученицы. И так было ясно, кто победит.

— Нет! Нет! — кричала она, пока её тащили вниз.

Она понимала, куда ее ведут. И она знала, что уже совсем скоро будет умолять простить её за то, что она сказала, и за то, что пыталась бежать. И стражи тоже это знали. Это случилось около месяца назад, и Сара до сих пор находится в закрытой камере. И, возможно, пробудет там ещё столько же. Пока стражи не убедятся, что она сломана.

А когда она выйдет оттуда, её жизнь никогда не будет прежней. Она не будет прежней.

Марисса остановилась у одной из последних камер, открыв железную дверь и жестом велев мне войти. Я поспешила подчиниться, стараясь не обращать внимание на жгучую боль в коленях. Но Марисса все равно посчитала, что я двигалась слишком медленно. Она резко толкнула меня, но не так сильно, как до этого. В этот раз я не потеряла равновесия, но мне все равно пришлось опереться о койку. Я обернулась. Марисса прикрыла дверь. У неё, как у командира, был универсальный ключ от всех камер, но сейчас она не воспользовалась им. Заметив мой удивленный взгляд, она холодно улыбнулась.

— Мне нужно ещё кое-что сделать для твоего посвящения.

Я вздрогнула под ее выразительным взглядом. Я знала, что это значит. Она собиралась клеймить меня.

— Повернись! — скомандовала Марисса, доставая кинжал из ножен на правом бедре.

У обычных метательниц был всего один кинжал, который выдавался им вместе с одеждой ученика после прохождения последнего испытания. У Мариссы, как у командира, было два кинжала, что символизировало её власть. У меченосцев и лучников были похожие символы, только они меняют свое прежнее оружие на позолоченный меч с узорчатыми символами и, соответственно, лук и стрелы со стальными наконечниками.

Я поспешно повернулась, встав к Мариссе спиной.

— Сядь! — я аккуратно, но быстро опустилась на земляной пол, стараясь не опираться на раненые колени.

Марисса подошла ко мне сзади и схватила за косу. Я поморщилась, но не издала ни звука, когда она потянула меня за волосы. И через мгновение мои длинные, до бедер, волосы оказались обрезанными. Я чуть не застонала от разочарования, когда перестала ощущать привычную тяжесть от косы.

— Поднимайся! — сказала Марисса, подходя к цепям, свисающим с потолка.

Я не смогла сдержать дрожи, наблюдая за тем, как она распутывает цепи. Потом она развернулась и тыльной стороной ладони ударила меня рассеченной щеке. Я упала. На глаза навернулись предательские слёзы, но я сдержала их. Марисса приблизилась ко мне и с каменным выражением лица принялась наносить удары ногами по моему незащищённому животу. Я сжалась в комок, надеясь, что так она не сможет отбить мне жизненно важные органы. Тогда Марисса зашла мне за спину и начала пинать меня с другой стороны. А когда я перевернулась на живот, она ударила меня ногой так, что я подлетела.

— Вставай! — скомандовала Марисса.

Опираясь на руки, я медленно встала, игнорируя боль во всем теле. Марисса схватила мои руки и резко выкрутила. Я вскрикнула, но она не обратила на это внимание. Она пристегнула мои руки к цепям, а потом отошла в дальний угол камеры, в котором был расположен рычаг. Я слишком поздно поняла, что она задумала. Пока Марисса крутила рычаг, цепи начали тянуть меня за руки. Меня пронзила резкая вспышка боли, и я закричала. А Марисса продолжала с усердием крутить рычаг, пока цепи не приподняли меня на несколько сантиметров над землёй. На меня накатывали волны боли, и казалось, что руки сейчас выйдут из суставов. Но этого не происходило, была лишь одна невыносимая боль в плечах, которая отдавалась во всем теле. Это было невыносимо, это невозможно было терпеть. Я дернулась в тщетной попытке избавиться от боли, но стало только хуже.

Марисса встала передо мной, с наслаждением наблюдая за моей агонией. Я ещё раз дернулась и застонала. Она улыбнулась мне холодной улыбкой. Постояв там ещё несколько минут, она повернулась и направилась к двери.

— Я вернусь, как только все будет готово, — сказала она, взглянув на меня из-за плеча, а потом усмехнулась. — Приятного дня!

И ушла, закрыв дверь на ключ.

* * *

В те несколько часов, пока я висела там, я думала, что испытываю самую сильную боль в моей жизни. Меня все ещё тошнило от ударов в живот, а руки свело так, что через некоторое время я перестала их чувствовать. Если честно, эти несколько часов слились в одно расплывчатое пятно, чему впоследствии я была очень рада. Помню только, что после того, как прошла тошнота, живот снова начало сводить — теперь уже от голода.

Обычно нас кормят два раза день вне зависимости от статуса. А при последнем испытании еду приносят стражи только один раз в день — вечером. Поэтому утром мне не положено было завтракать, и сейчас я начала испытывать голод.

Когда Марисса вернулась, перед глазами у меня уже все плыло от боли и голода. Она пришла в сопровождении двух стражей, которые несли небольшую печь. Судя по тому, как спокойно они ее несли, она была холодной. Но что действительно заставило меня вздрогнуть — добела раскалённое железо в руках Мариссы. Она несла его деревянную часть, поэтому не обжигалась. Другая его половина (как можно было уже догадаться) была железной. А к его концу была прикована, такая же железная, большая буква "М", которая как раз таки и была добела раскалена.

Может быть, наша Госпожа помешана на символизме, или у неё просто такое своеобразное чувство юмора (а может, и то и другое), но однажды она решила, что мало нас "приручить", нас ведь можно ещё и клеймить! Как скот. А еще такое клеймо служило нам напоминанием о том, что мы принадлежим Ей. Ей и только Ей. Не самим себе. Мы не просто орудия в Её руках, мы Её "домашние зверушки", беспрекословно выполняющие любой Её приказ.

За такие слова меня бы вряд ли погладили по головке. Но, конечно же, обращать свои мысли в слова я не собиралась. И даже если бы захотела, в тот момент просто бы не смогла. Потому что мыслей не было. В тот момент не было ничего, кроме раскалённого железа в руках Мариссы. Мир сузился до этой буквы "М", такой ненавистной мне с детства.

Поставив печь в угол, один из стражей подошел к рычагу и крутанул его так, чтобы немного опустить меня. Мышцы сладостно заныли, не чувствуя больше болезненного натяжения. Против воли я облегченно выдохнула, на что Марисса лишь фыркнула. Другой страж тем временем отцепил от наручников мою левую руку, и она безвольно повисла. Я попыталась пошевелить ей, но она онемела. Вторая рука была все еще вывернута, но меня достаточно низко опустили, чтобы я не вывихнула плечо.

Марисса подошла ко мне вплотную. Один из стражей схватил мою безвольно висящую руку и сжал плечо. Второй встал за моей спиной и прижал к себе так, чтобы я не могла вырваться.

Сердце гулко забилось в груди. Стражи крепко схватили меня, а Марисса приставила раскаленное железо к моему плечу. Я внутренне сжалась, предвещая адскую агонию. Я хотела, чтобы это закончилось поскорее. И она знала это, поэтому не торопилась, наслаждаясь моим ужасом перед предстоящей пыткой. Но через несколько секунд ей это надоело, и она резко приложила железо к моему плечу. Я закричала так, что сама оглохла. Я почувствовала тошнотворный запах паленой плоти, и живот снова скрутило. Мне кажется, я даже отключилась на несколько мгновений, точно не помню.

После стражи отошли к печи и принялись ее разжигать, а Марисса подошла к столу рядом с койкой, на котором лежали всяческие орудия пыток, и взяла длинную плеть. Потом вернулась назад, зашла мне за спину, разорвала на спине мое тонкое платьице и принялась наносить удары по незащищенной спине.

Дальше все было для меня как в тумане. Смутно помню, как стражи закончили разжигать печь и ушли. Потом Марисса начала истязать меня чем-то почти таким же раскаленным, как и до этого, но не настолько, чтобы оставить на мне шрамы. Мысли блуждали где-то совсем далеко. Через некоторое время слезы кончились, и от криков я так охрипла, что могла только всхлипывать.

Не знаю, сколько всего времени прошло, но, когда Марисса отцепила меня от наручников, я от усталости и боли во всем теле не удержалась на ногах и тяжело осела на землю.

— На сегодня достаточно, — сказала довольная результатом Марисса, кладя обратно на стол плети и железный прут.

И, не говоря больше ни слова, вышла, закрыв за собой дверь. Несколько мгновений я лежала, тупо уставившись на дверь камеры, не веря своему счастью. Но вот шаги по каменному полу стихли, и я почувствовала, как по щекам покатились слезы облегчения.

«Она ушла», — наконец дошло до меня. Я заставила себя сесть и теперь заплакала уже не только от облегчения, но и от боли. Спину жгло, как огнем, кровь струйками стекала по рукам и ногам. Я медленно поднялась, шипя и всхлипывая. До койки было всего несколько шагов, но мне они показались вечностью. Когда я добралась-таки до нее, медленно опустилась на живот (лежать на спине в моем состоянии было нереально) и тут же провалилась в пустоту.

Из забытья меня вырвал шум в коридоре. Я открыла глаза. В камере было совершенно темно. Сначала я решила, что это Марисса, и лишь одна мысль об этом окончательно развеяла мой сон. Я попыталась подняться, но резкая вспышка боли заставила меня опуститься обратно. Тогда я прислушалась и с облегчением поняла, что это совсем не Марисса, и даже не страж. Шаги слишком тихие и неуверенные. Поняв, кто это ко мне пожаловал, я осталась лежать на месте. Шаги затихли около моей камеры, свет от лампы упал мне на лицо, заставив на мгновение зажмуриться. Через некоторое время я разглядела у двери девочку шести-семи лет, дрожащими руками открывающую ключом мою камеру. Я осталась лежать на месте, чтобы не напугать ее.

Все это было одним большим испытанием для нас обеих. Эта девочка должна была принести мне еду и новую одежду. При этом она была совершенно одна, и за ней не должен был никто следить. Ее испытание состояло в том, чтобы увидеть меня в таком состоянии и понять, что ждет и ее саму. Мое же испытание заключалось в том, чтобы не поддаться искушению бежать. Бывали частые случаи попытки побега именно в такие, благоприятные, на первый взгляд, случаи. На самом деле они только и ждали, что кто-нибудь попытается сбежать. Я была уверена, что за дверью из подземелья меня ждут стражи.

Девочка наконец справилась с замком, но не спешила заходить ко мне в камеру, напряженно смотря на меня.

— Не бойся, — хотела сказать я, но из-за охрипшего горла вырвался лишь сип.

Я закашлялась. Потом снова попыталась подняться, но результат тот же. Я застонала и на несколько мгновений ослепла от боли, уткнувшись носом в койку. Услышав скрип открывающейся двери, я подняла голову. Девочка, заметив мое состояние, наконец решилась войти. Она подняла с каменного пола за камерой тарелку с моей едой и еще какую-то баночку, потом подошла к столу, намереваясь поставить все это туда, но, заметив на нем пыточные орудия, поспешила отойти от него подальше. В итоге она поставила тарелку с едой на пол рядом с койкой, а светильник, который она все еще держала в другой руке, — у меня в ногах.

Теперь я могла разглядеть ее получше. У нее были длинные вьющиеся каштановые волосы, доходящие до поясницы, непослушная челка, заслоняющая глаза, но все равно было видно, что они серые с густыми длинными ресницами, такие же, как мои. Личико её было по-детски милым и наивным, правильной овальной формы, но глаза — не по-детски мудрые. За свои недолгие годы жизни она повидала многое, что и отражалось в ее взгляде. Но, кроме того, я заметила в этих глазах кое-что, удивившее меня… непокорность. Как бы она не пыталась спрятать это, скрывая свои истинные мысли за маской повиновения, я все же смогла это разглядеть. Не знаю, как, но мне достаточно было один раз заглянуть в ее глаза, чтобы понять это.

Тем временем, девочка взяла в руки баночку, которую принесла с собой, макнула длинные тонкие пальцы в её содержимое и поднесла их к моей все еще кровоточащей спине.

— Что это? — прохрипела я.

Девочка остановилась и удивленно посмотрела на меня.

— Это? Мазь, — нахмурилась она. — Мне ее специально дали, чтобы спину тебе намазать. Это от заражения.

Теперь удивлялась уже я. Мне не доводилось слышать о том, чтобы при последнем испытании давали что-то, хоть как-то облегчающее боль.

— Кто? — снова спросила я.

Девочка несколько мгновений непонимающе смотрела на меня, а когда до нее дошло, о чем я спрашиваю, она неопределенно пожала плечами.

— Какой-то страж, когда я шла сюда.

Я взглянула на баночку, которую девочка положила рядом со мной. Потом я сама обмакнула в нее пальцы и поднесла к свету. Это была прозрачная смесь, приятно холодившая кожу. Пахло от неё какими-то травами.

— Мне кажется, эта мазь поможет тебе, — робко сказала девочка, склонившись надо мной.

Еще немного подумав, я в конце концов кивнула.

— Может быть.

Получив разрешение, девочка тут же начала осторожно мазать мою спину, стараясь не касаться кровоточащих ран и мест, где была содрана до мяса кожа. После первого же прикосновения я застонала от удовольствия и облегчения. Мазь действительно начала помогать. Заметив мою реакцию, девочка приободрилась, осмелела и, не жалея мази, принялась за мои самые глубокие раны.

На несколько минут повисла тишина, пока девочка неожиданно робко не спросила:

— Почему ты не сбежала?

— Что? — переспросила я, приподняв голову и посмотрев на неё.

Под моим взглядом девочка смутилась и поспешила пояснить свой вопрос.

— Почему ты не сбежала, когда я пришла?

— Ты действительно думаешь, что я смогла бы сбежать? — горько усмехнулась я, отвернувшись, чтобы скрыть неожиданно набежавшие слёзы.

— Нет, — обреченно ответила девочка, — но это не мешает другим пытаться.

Совладав с собой, я снова повернулась к ней.

— Ты знаешь хоть одного человека, который бы смог сбежать отсюда?

Девочка покачала головой, избегая моего взгляда, и снова вернулась к работе.

— А ты знаешь, что бывает с теми, кто пытается сбежать?

Девочка побелела. Я расценила это как положительный ответ.

— Вот и я знаю, — вздохнула я, снова отвернувшись. На несколько мгновений в камере стало тихо. — Это невозможно, — убежденно сказала я.

— Нет ничего невозможного. — едва слышно ответила девочка, скорее для себя, чем для меня.

Я замерла. Её слова эхом отдались в моей голове. "Нет ничего невозможного!" — настойчиво прошептал внутренний голос. Но я быстро шикнула на него, отгоняя непрошеные мысли. "У меня все равно ничего не получится", — проснулся во мне здравый смысл. "Это слишком опасно!"

Я посмотрела на девочку и неожиданно для самой себя спросила:

— Как тебя зовут?

Девочка отреагировала неожиданным образом: она побелела. Я запоздало осознала, что таким вопросом могу её напугать. Девочка подумала, что я хочу заложить её стражам. Я ободряюще улыбнулась ей.

— Обещаю, что этот разговор останется только между нами, — серьёзно сказала я. Девочка тут же оттаяла и робко заулыбалась. На её щеках тут же показались небольшие ямочки. — Но и ты пообещай тоже.

Девочка активно закивала в ответ.

— Обещаю, — не колеблясь сказала она. — Нимерина, но можно просто Нимери.

— Алерия, но можно просто Лера, — я пожала её руку.

В ответ Нимери усмехнулась.

— Тебе нужно идти, — забеспокоилась я. — Ты уже слишком долго здесь. Скоро они придут искать тебя.

Ей не нужно было объяснять, кто должен прийти. Улыбка тут же исчезла с её лица, а руки начали мелко дрожать от страха.

— Д-да... мне пора, — заторопилась она. Нимери взяла чистую тунику, которую принесла для меня, и спросила: — Хочешь, я помогу тебе её надеть?

Я с ужасом посмотрела на новую одежду в её руках. Мне совершенно не хотелось шевелиться, потому что от любого неосторожного движения спина ужасно ссаднила. Надеть все равно пришлось бы, но без посторонней помощи я бы не справилась. Поэтому я только кивнула и, глубоко вздохнув, попыталась встать.

Помню, было много слез и стонов. Нимери долго пыталась снять с меня старую тунику, попутно сдирая вместе с ней ошметки кожи. Но, в конце концов, она осторожно натянула на меня светлую ткань, которая тут же покраснела от крови, и я завалилась обратно на койку.

У Нимери от вида моей боли тоже потекли слёзы, и она поспешно принялась их вытирать. Я взяла её за руку.

— Прости, — прошептала я. — Я не хотела, чтобы ты видела это.

— Ничего, все в порядке, — поспешила заверить меня девочка и вымученно улыбнулась. Потом посмотрела вниз и чуть не подпрыгнула. — Ой, — она наклонилась вниз и подняла поднос с моей едой. — Извини, нужно было сразу дать тебе поесть. Все уже остыло.

Меня удивило, с каким искренним раскаянием Нимери говорила об этом. Ей действительно было жаль.

— Да ладно, — отмахнулась я. — Не слишком большая разница.

Нимери поставила передо мной поднос, и я поспешно проглотила холодную безвкусную кашу, тут же заедая её черствым хлебом. Кроме этого на подносе стояла кружка с холодной водой.

— Ты можешь оставить воду себе? — спросила Нимери, наблюдая за мной, сидя на краю моей койки.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, стражи обыщут тебя на выходе и заметят, что кружки не хватает.

— И что? — непонимающе спросила она. — Когда кружка успела стать опасным видом оружия?

Я уловила в словах Нимери нотку сарказма и усмехнулась.

— Ну, мало ли?

На что девочка ответила не определенным хмыканьем.

Я маленькими глотками медленно опустошила кружку. И Нимери тут же поспешила на выход, попутно повздыхав над моей участью и пожелав мне удачи. Закрыв дверь моей камеры, она ещё раз махнула мне рукой и исчезла в коридоре подвала. Через минуту её шаги затихли, и я снова осталась одна.

Я ещё долго лежала без сна. В голове все ещё крутились слова Нимери о том, что нет ничего невозможного. Почему эти три слова вдруг стали самыми важными в моей жизни? И тут же сама ответила на свой вопрос. Они давали мне надежду. Надежду и цель. Мне пришлось признаться себе, что я снова начала верить в то, что смогу сбежать отсюда. Раньше я думала, что годы жизни здесь уничтожили во мне надежду, но сейчас я поняла, что она просто затаилась в глубине моей души до поры до времени. И вот теперь она загорелась во мне снова, придавая мне сил, чтобы идти до конца в борьбе за свободу.

Прежде чем погрузится в беспокойный сон, я мысленно поклялась себе, что выберусь из пучины этого безумия и постараюсь вытащить из него остальных...

* * *

Мой сон снова прервали, причём самым неожиданным образом: криками. Я услышала душераздирающие крики боли, доносящиеся за стеной моей камеры. Сначала я решила, что это привели нового ученика, но потом прислушалась и поняла, что шум доносится из другого конца коридора, в котором находились закрытые камеры. Я узнала голос Сары. Провинившихся учеников часто "воспитывают" не только днём, но и ночью, особенно если какой-нибудь ученик проходит в это время испытание в открытой камере. Как я сейчас.

Через некоторое время я поняла, что под такие крики уснуть не смогу. У меня не было даже подушки, чтобы закрыть ею уши. От каждого её крика по коже пробегали мурашки. Ещё через пару минут я не выдержала и залилась слезами.

Мне показалось, что прошла вечность, когда наконец крики затихли. Но ещё долго в моих ушах стояло эхо, не давая мне заснуть.

* * *

Я только задремала, когда услышала звук открывающейся двери и шаги. Снова испугалась и только потом прислушалась. И по шагам поняла, что идут двое. Решила, что это кто-то из воинов с новым учеником. И снова оказалась права. Напротив моей камеры встал светловолосый воин, судя по телосложению, лучник, а рядом остановилась... Талия?

Девочка повернулась ко мне... Длинные прямые чёрные волосы, такие знакомые небесно-голубые глаза, резко-выделенные скулы, бледная, почти белая кожа, которая не темнела даже под палящим солнцем... сомнений не было, это — Талия. Её глаза расширились от удивления — она тоже меня узнала.

В детстве мы жили в одном корпусе, часто общались. Нас нельзя было назвать подругами, мы боялись сближаться. Но это не мешало нам перекидываться несколькими фразами. Я знала, что она собиралась стать лучницей, как и она знала, что я мечтала стать метательницей. Значит, мы обе добились того, чего хотели. Раньше я недоумевала, почему Талия хочет быть лучницей. Ведь лучница не может сравниться с метательницей. Поэтому я не понимала выбор Талии. Но когда нас стали обучать стрельбе из лука, я быстро изменила своё мнение. Талия с первых уроков показала себя потрясающей лучницей. Не знаю, как это у неё получалось, но она ни разу не промахивалась. Она могла потягаться в стрельбе даже с опытными лучниками и наверняка вышла бы победительницей. У неё получалось это так же естественно, как дышать. Ей многие завидовали, но лично я восхищалась.

Лучник, который пришёл вместе с ней, открыл камеру напротив моей и жестом приказал Талии войти. Она все это время не спускала глаз с меня, поэтому не сразу заметила это. Только после того, как лучник кашлянул в кулак, напоминая о своём присутствии, она вздрогнула и торопливо влетела в открытый проем. Лучник тут же захлопнул дверь за своей ученицей и, повернув ключ в замке, произнёс:

— Я скоро вернусь.

В ответ Талия нервно кивнула и, боясь посмотреть в глаза своему наставнику, села на койку, уткнувшись глазами в пол. Лучник, бросив последний взгляд на неё, развернулся и быстрым шагом удалился. Как только его шаги затихли и хлопнула входная дверь, Талия соскочила со своей койки и подошла к железной двери.

— Лера, — неуверенно позвала она.

— Талия, — тут же откликнулась я, все ещё лёжа на своей койке и подперев подбородок рукой.

— Как ты? — участливо спросила она.

— Жить буду, — сухо ответила я.

Талия смутилась и принялась заинтересованно разглядывать свои руки, которые судорожно сжимали прутья камеры.

— Ясно, — несколько разочарованно ответила она, не глядя на меня. Девочка уж было собралась вернуться на своё место и даже отвернулась, но я остановила её.

— Талия, — я с усилием воли при поднялась на локтях и с шипением села.

— Лера... — заволновалась черноволосая, видя мои страдания, но я прервала её.

— Вся в порядке, — смаргивая непрошеные слезы, сказала я и даже попыталась улыбнуться. Наверное, улыбка получилась какой-то жалкой, потому что Талия хмыкнула в ответ, но потом снова стала серьёзной.

— Зачем ты села? Тебе лежать нужно.

Я только отмахнулась.

— Сама-то как? — облокотившись о стену, спросила я. Холодный шершавый камень неприятно касался разодранной кожи на плече, но мне нужно было во что-то упереться, потому что от боли начала кружиться голова.

— Нормально... пока, — еле слышно отозвалась Талия, резко побледнев, хотя больше казалось уже некуда.

На несколько мгновений воцарилось напряженное молчание. Каждая думала о чем-то своём. Наконец, очнувшись от своих мыслей, я попыталась загладить неловкость.

— Значит... ты всё-таки добилась того, чего хотела? — первое, что пришло в голову, ляпнула я.

Пухлые розовые губы, резко выделявшиеся на фоне бледной кожи, Талии изогнулись в едва заметной улыбке.

— Ты, я вижу, тоже, — не осталась в долгу черноволосая, но потом неожиданно замялась. — Я слышала... слышала, что твоей наставницей стала...

Почувствовав смущение девочки, я договорила за неё:

— Марисса?

Талия кивнула.

— Извини, я не хочу лезть не в своё дело...

— Все нормально, продолжай, — подбодрила её я.

— Просто... тебя обсуждают... — пробормотала черноволосая, окончательно смутившись.

— Обсуждают? — переспросила я, иронично изогнув бровь.

— Ну... многим интересно, почему вдруг Госпожа сама выбрала тебе наставницу, да ещё к тому же командира.

Я уткнулась носом в колени, пробурчав:

— Мне и самой интересно.

— Что? — не расслышала меня Талия.

Я покачала головой.

— Ничего. А ты сама как считаешь?

— Я? Не знаю даже, — вздохнула она и принялась мерить шагами свою камеру. Через несколько мгновений она остановилась и снова посмотрела на меня. — Это определённо не просто так, — задумчиво сказала она. — Госпожа преследует какую-то цель.

От её слов по коже побежали мурашки.

— А вдруг все не так? Может быть, она решила, что Мариссе нужен ученик?

— А ты тут просто мимо проходила? — скептически ответила Талия.

Я недовольно хмыкнула и отвернулась. Не хотелось признавать, но она была права. Госпожа никогда не делала ничего просто так. Тут явно был какой-то скрытый мотив, но я не понимала какой.

Обсудить этот вопрос нам так и не дали. Входная дверь неожиданно со скрипом отворилась, и послышались торопливые шаги по коридору. Мы одновременно посмотрели друг на друга: Талия — с ужасом, я — с сочувствием. Ноги черноволосой девушки от страха подкосились, и она с тяжёлым вздохом опустилась на свою койку. Взгляд голубых, как небо, глаз с немой мольбой обратился ко мне. Увы, я ничем не могла ей помочь.

Не выдержав, я отвернулась.

— Удачи, — бросила я ей через плечо и поспешно отодвинулась к противоположному краю своей койки, стремясь скрыться в тени камеры.

Все, что происходило дальше, я попыталась не слушать, закрыв свои уши руками. Но это мало чем помогало. Тогда я принялась раздирать о стену свою спину, глубокие царапины и шрамы на которой только начали затягиваться, надеясь, что боль хоть как-то отвлечет меня. Кажется, я перестаралась, потому что вдруг спину начало нестерпимо жечь, да так, что на глазах выступили слёзы. Я прикусила губу, чтобы не закричать, и повалилась на кровать. Но только потом до меня дошло, что этого делать не стоило. От резкого движения тело пронзила вспышка боли, и в глазах неожиданно потемнело...

Следующие дни для меня шли в мучительном ожидании прихода Мариссы. Когда во второй день моего пребывания в камере она нашла меня без сознания, лежащую на койке в луже своей крови, Марисса усмехнулась и решила, что с меня пока хватит. Она лишь повесила меня на цепь под потолком, до боли скрутила руки и снова ушла.

Из последних сил сдерживая стоны, я стояла на носочках, напрягая каждый мускул, чтобы устоять. Я не знала точно, сколько была без сознания, но, когда сморгнула слёзы, заметила силуэт Талии, лежащий на койке. По-видимому, прошло несколько часов. Поняв, что она спит, я крепче стиснула зубы, пообещав себе, что не произнесу ни звука, чтобы не разбудить её. Но меня надолго не хватило. Уже через несколько минут я не выдержала и пошатнулась. Стоило мне на секунду потерять равновесие, плечи пронзила резкая боль, и я не удержалась от вскрика. Я почувствовала, как кровь из вновь потревоженных ран струйками стекает по моей спине. Это и невыносимая боль в плечах заставили меня собраться с силами и снова встать на носки. Как только мне это удалось, боль немного утихла, и я ненадолго смогла вздохнуть спокойно.

Я услышала возню в противоположной камере и тихие стоны. Я все-таки разбудила Талию своим криком. Она бросила на меня встревоженный взгляд и, морщась от боли, попыталась сесть.

— Лежи! — бросила я ей сквозь стиснутые зубы.

Она послушно опустилась обратно, но продолжила изредка посматривать на меня. Я старалась не встречаться с ней взглядом, потому что не хотела, чтобы она видела невыносимые мучения в моих глазах.

В конце концов, спустя бесконечно долгие часы вернулась Марисса и освободила меня от цепей. И я, не успев опустить голову на койку, отключилась.

Разбудил меня приход Нимерины. Но на этот раз она спустилась в подземелье не одна. С ней пришла другая девочка, примерно её ровесница, и направилась к Талии. Я разглядела только её светлые вьющиеся волосы, перед тем как она скрылась в камере.

Как только Нимерина зашла в мою камеру, я открыла рот, чтобы заговорить с ней, но она приложила палец к своим губам, и я промолчала. Она бросила многозначительный взгляд в сторону противоположной камеры, и я кивнула, поняв, что она хочет мне сказать. Нимерина не доверяла той светловолосой девочке, с которой у неё, по-видимому, был конфликт, судя по тому, с каким недовольством на лице она зашла в мою камеру.

Нимерина поставила на мою койку поднос с едой и помогла мне сесть. У неё округлились глаза, когда она посмотрела на мою спину, но промолчала. Она просто опустилась рядом со мной на койку и сжала мою руку. Я благодарно улыбнулась ей и принялась за кашу.

Когда я повернула голову в сторону противоположной камеры, я увидела, как Талия пытается сесть. Девочка, которая пришла с Нимериной, стояла около выхода, держа поднос в одной руке и придерживая дверь другой. Она боялась заходить дальше. Талии наконец удалось кое-как сесть, и она протянула руку за подносом. Но девочка не собиралась подходить ближе. Вместо этого она поставила поднос на пол и вышла, захлопнув за собой дверь. Она встала у стены и стала ждать. Талия несколько мгновений переводила взгляд с девочки на поднос и обратно, пока до неё не дошло, что ей придется самой идти за ним.

Нимерина начала подниматься, по-видимому, намереваясь осадить эту девочку, но я потянула её назад. Мне тоже хотелось помочь Талии, но это не привело бы ни к чему хорошему. Девочка повернулась к нам, и Нимерина поспешно встала и подошла ближе к двери. Девочка смерила её самодовольным взглядом и повернулась обратно к Талии.

— Ну, ты скоро? — бросила она ей.

Талия вздохнула и начала подниматься. Она тут же до боли прикусила губу, чтобы не закричать, и медленно двинулась в сторону двери. Когда она дошла до подноса, она опустилась рядом с ним, села, поставив его на колени, и принялась есть. На несколько минут в подземелье повисла тишина, нарушаемая только постукиванием ложек о тарелки. Когда я закончила, Нимерина забрала у меня поднос и вышла, кивнув на прощание. Она уже направилась к выходу из подземелья, но девочка остановила её.

— Подожди меня, Нимерина, — одернула она её. — Стражи будут недовольны, если ты выйдешь одна.

Нимерина пожала плечами и остановилась.

— Хорошо, Селла, я подожду тебя, если ты боишься оставаться здесь одна.

Девочка, которую Нимерина назвала Селлой, даже поперхнулась от возмущения, но быстро совладала с собой.

— Хотя, знаешь, не надо, — ответила она наконец. — Можешь идти, мне твоя помощь не нужна.

— Как хочешь, — снова пожала плечами Нимерина и с победоносной улыбкой прошествовала мимо Селлы к выходу.

Селла дождалась, пока за ней не захлопнется дверь подземелья, и обернулась к Талии, которая уже закончила есть и теперь просто сидела на полу, не в силах подняться.

— Возвращайся на место, — скомандовала она той.

Талия умоляюще посмотрела на неё, но принялась подниматься. Только когда Талия добралась до своей койки и легла на неё, Селла открыла дверь камеры, схватила с пола поднос и снова закрыла дверь. А через мгновение она уже исчезла в коридоре подземелья, ни разу не оглянувшись. Захлопнувшаяся за ней тяжелая дверь снова погрузила подземелье в тишину.

* * *

По моим подсчетам, я пробыла в камере около шести дней, когда Марисса решала, что я прошла это испытание. Каждый из этих дней был похож на предыдущий: утром приходил наставник Талии, через несколько часов после него — Марисса, вечером Нимерина и Селла приносили нам еду; Нимерина больше не заговаривала со мной, только ободряюще сжимала мою руку; а посреди ночи мы с Талией просыпались от криков Сары.

На шестой день моего пребывания в открытой камере я проснулась от звуков шагов. Моё сердце непроизвольно сжалось от страха. Я научилась спать чутко, чтобы больше не давать Ей повода будить меня "самым эффективным способом", как это случилось несколько дней назад.

Я сосредоточилась на звуке шагов, который становился всё ближе. Я не могла ничего поделать со своим сердцем, которое замерло, когда я услышала поворачивающийся в замке моей камеры ключ. Я надеялась, что моё сердце остановится навсегда и мне больше не придётся терпеть изощренные пытки и стать такой же жестокой, как Марисса. Но через мгновение оно снова заработало, гораздо быстрее, чем раньше. Я думаю, оно пыталось пробить себе путь из моей груди и сбежать. Но как бы я не была согласна с ним, оно не могло выбраться из моей грудной клетки, так же как я из этой железной.

Свет упал на мою кушетку, и мне пришлось сесть, хотя все мои инстинкты вопили забиться в угол и притвориться невидимой. Я встала и выпрямилась, стараясь не дрожать от страха.

Её тень упала на меня. Светлые волосы, собранные в толстую косу, во мраке камеры были пепельными, а голубые глаза казались чёрными. Можно было долго любоваться её красотой, но я знала: она не любит, когда на неё пялятся. Я поспешно опустила глаза и вежливо поклонилась. Как бы я её не ненавидела, меньше всего мне хотелось дополнительных пыток за непочтительность.

— Госпожа... — начала я, но она перебила меня:

— На это нет времени. Идём, мы ещё многое должны успеть сегодня.

Больше она ничего не добавила, развернулась и вышла. Я тут же последовала за ней, зная, что она не потерпит препирательств. На мгновение я посмотрела в сторону противоположной камеры и встретилась взглядом с Талией, которая приподняла голову со своей койки.

— Удачи, — одними губами прошептала она мне.

Я ответила ей еле заметным быстрым кивком и отвернулась. Мы шли по коридору мимо других таких же камер. Я сгорала от любопытства и страха, не зная, что меня ожидает.

Марисса продолжала молчать и даже не смотрела на меня. Когда мы вышли из подземелья, и я в первый раз за эти бесконечно долгие шесть дней увидела солнечный свет, льющийся из окон, я не выдержала и обратилась к ней:

— Госпожа... — я хотела сказать громко, но получился хриплый шепот. Я глубоко вздохнула и попыталась снова. — Госпожа Марисса!

Я надеялась, что она обернется ко мне, но она лишь еле заметно повернула в мою сторону голову, показывая, что слышит.

— Я п-прошла испытание? — мне не удалось сдержать дрожь в голосе.

— Да, — неохотно бросила она через плечо.

Меня затопило огромное облегчение. В последний момент я успела сдержать громкий выдох, закрыв рот рукой. Я даже не знала, насколько сильно боялась не пройти это испытание. Такое случается редко — в последний раз это было несколько лет назад. Я хорошо запомнила тот день, потому что была непосредственным участником этого события.

* * *

Я как раз вошла в возраст, когда мне уже можно было носить еду и одежду тем, кто проходит своё первое испытание. Мне досталась одиннадцатилетняя девочка, которая собиралась стать лучницей. На протяжении семи дней я приходила к ней вечером. Ещё в свой первый визит мне показалось, что она вела себя странно: я нашла её в самом дальнем углу её камеры, она сидела на полу, тесно прижавшись спиной к стене, будто хотела слиться с ней. Когда я подошла ближе, я услышала её тихие всхлипы и увидела, как дрожат её плечи. Я поставила поднос с её едой на койку и нерешительно встала перед ней. Я не знала, как она отреагирует на мой приход, и боялась, что она захочет воспользоваться таким моментом, чтобы сбежать. Но через несколько мгновений я поняла, что слезы девочки настоящие, а боль так поглотила её, что, казалось, она даже не слышала моего прихода.

Я опустилась рядом с ней и нерешительно дотронулась до её плеча. От моего прикосновения она вздрогнула и забилась в истерике. Она умоляла меня не мучить её, по-видимому, решив, что я пришла, чтобы продолжить её пытки. Я пыталась успокоить её, убеждая её в том, что не буду причинять ей боль. Но она, казалось, не слышала меня, продолжая отбиваться, кричать и плакать.

Через несколько минут у неё закончились слезы, и она затихла, свернувшись калачиком в углу. Она даже не пыталась заговорить со мной, и я молчала. Я думала, что она так и не посмотрит на меня, поэтому начала подниматься, чтобы уйти. Но она вдруг обернулась, прожигая меня взглядом своих серо-голубых глаз, и спросила:

— Ты правда не будешь мучить меня?

Я только отрицательно покачала головой, борясь с неожиданно набежавшими и слезами. Девочка несколько мгновений изучающе смотрела на меня, а потом вздохнула, встала и подошла к койке.

— Я принесла тебе поесть, — выдавила я из себя, предлагая ей поднос с уже остывшей едой.

Девочка кивнула, не поворачиваясь ко мне, и села на койку, положив поднос на колени. Я села рядом и принялась ждать, когда она поест. Некоторое время мы просидели в молчании; я ждала, что она что-нибудь скажет мне, но когда не дождалась, решила сама прервать наступившим тишину.

— Меня Лера зовут. А тебя?

Девочка долго молчала, и я уже решила, что она не ответит, но наконец она тихо произнесла:

— Мия.

Я поняла, насколько неохотно она ответила мне, поэтому больше ничего не спрашивала. Мы так и просидели в тишине, пока Мия не доела. Она поставила пустую тарелку и кружку на поднос и передала его мне, а потом легла на койку и отвернулась к стене, ни разу больше не взглянув на меня. Я видела тогда, какой пустой взгляд у неё был, и поняла — она долго не продержится. И я оказалась права. Каждый день, когда я приходила к ней, она сначала долго билась в истерике, а потом будто выпадала из реальности. Взгляд её серо-голубых глаз с каждым днем всё больше затухал, пока не погас совсем, сменившись полным равнодушием ко всему происходящему.

Но в мой седьмой визит к ней она неожиданно очнулась. Я пришла к ней и, как обычно, увидела её плачущей в углу. Тогда мне почему стало её особенно жалко, и я не удержалась и выпалила:

— Думаю, тебе уже не долго осталось. Сегодня уже седьмой день, значит, тебя скоро освободят.

Мия резко подняла голову, я увидела дикий ужас в её глазах. Она неожиданно рванулась ко мне и больно схватила за руку.

— Ты должна помочь мне сбежать! — воскликнула она.

— Что? — только и смогла вымолвить я.

— Они убьют меня! — продолжила кричать Мия, тряся меня за руку. — Они знают, что я не справилась с испытанием, и убьют меня!

Я стояла в потрясенном молчании, глядя на неё. До меня не сразу дошел смысл её слов. Она просила меня помочь ей сбежать, что было равносильно измене и каралось смертью. Но с другой стороны я понимала, что Мия права. Они действительно убьют её. Я колебалась, и Мия заметила это.

— Помоги мне, и мы с бежим вместе! — воскликнула она.

Я уже готова была согласиться, но в последний момент голос рассудка остановил меня. Еще никто не сбегал от Теней, почему мы должны были стать первыми? Мне тогда было всего восемь, Мие — одиннадцать: что мы можем против десятков прекрасно обученных воинов?!

— Это невозможно, — дрожащим шепотом ответила я Мие, боясь её реакции.

— Значит, ты не хочешь мне помочь?! — неожиданно разозлилась девочка, отталкивая меня. — Ты говорила, что не причинишь мне боли, но ты лгала! Ты такая же, как и они!

— Нет, Мия, — попыталась успокоить её я. — Я не такая... я...

— Убирайся! — прервала меня она. — Убирайся! Видеть тебя не хочу!

Она толкнула меня к выходу, и я подчинилась. Было бессмысленно что-либо говорить ей — она ничего не хотела слышать. Как только я вышла из камеры, она швырнула в меня поднос с нетронутой едой. К счастью, он не долетел до меня, но все его содержимое расплескалось по полу.

— Не приходи ко мне больше! — напоследок крикнула Мия, захлопнув дверь своей камеры.

Когда я вышла из подземелья, стража, стоявшая у двери, заметила, что я не принесла обратно поднос. Мне пришлось рассказать им, что я по неосторожности уронила его около двери камеры. Я знала, что меня ждет наказание, но не хотела говорить им правду. Мия и так была обречена, но её хотя бы не ждали такие муки, как при измене.

В наказание меня заставили на протяжении всего дня копаться в огороде. Пока я полола грядки, мимо прошли два лучника.

— Что будем делать с ней? — спросил один из них другого.

Я почему-то была уверена, что они говорят о Мие, поэтому вся обратилась в слух. Я воспользовалась тем, что обычно никто меня не замечает, и подползла ближе.

— Нашим воинам неплохо было бы немного размяться, — многозначительно улыбнулся второй — по-видимому, командир лучников.

Первый ответил ему широкой понимающей улыбкой и отдал честь:

— Будет сделано, командир! Когда начинать?

— Отправь её в лес прямо сейчас. И дай ей фору в два часа.

Меня глубоко потрясла задумка командира лучников. До меня доходили слухи о таких же случаях раньше, но, сколько себя помню, при мне это было впервые. Командир решил устроить нечто вроде соревнования для своих лучников: он отправляет их на охоту, а добычей будет Мия.

До границы обычно бегом можно добраться за три часа. Так что Мия успеет пробежать примерно половину пути до границы, если ей хватит сил. Что маловероятно после недели продолжительных пыток. К тому же смеркалось. Скоро станет совсем темно. Значит, быстро перемещаться по лесу Мие будет тяжело. Но не менее тяжело будет и самим охотникам. Чтобы исключить возможность того, что Мия наткнется на отряд стражей, патрулирующий вдоль границы, и стражи испортят лучникам всё охоту, командир лучников пошлет на границу одного из стражей замка. Самое интересное, что страж сможет достигнуть границы Теней на лошади за полчаса, максимум — час. Это объясняется тем, что по лесу от самого замка до границы проходит тропа, о которой знают только сами стражи и которую никто другой — ни воин, ни ученик — не в состоянии найти.

Я продолжала полоть, искоса наблюдая за тем, как из замка выводят (хотя лучше сказать — вытаскивают) всеми силами сопротивляющуюся Мию. Она упиралась и хваталась за все выступы в тщетной попытке спастись. Сопровождалось сие действо громкими мольбами со стороны новоявленной "добычи" и тихой руганью тащивших её стражей.

Вскоре последние силы покинули Мию, и стражи уже с легкостью повели её в сторону леса. Ей скрутили руки, но рот не закрыли, и она теперь выкрикивала оскорбления. Больше всего досталось самой Госпоже и стражам, тащившим её. Когда Мию вели мимо меня, мы неожиданно встретились взглядами, и она просто подавилась незаконченной фразой. Я поспешно опустила глаза, испугавшись ненависти, сверкнувшей в её взгляде.

В итоге Мию подвели к краю леса и подтолкнули к чаще. Я наблюдала за тем, как она исчезает в лесу, на секунду остановившись, чтобы в последний раз посмотреть на меня. Этот взгляд её голубых глаз еще долго преследовал меня в кошмарах...