Неопалимая Купина (джен)

Невилл привычно спускался по сто раз хоженому маршруту в вестибюль больницы, полностью погрузившись в свои мысли.

Самое страшное — это потерять надежду.

Кто-то сказал, что надежда умирает предпоследней. Последним умирает надеющийся.

Так оно и было.

Робкие попытки мамы засунуть ему в карман перед уходом обёртку от «Друбблс».

Отрешённый взгляд папы, иногда сменяющийся вежливой заинтересованностью происходящим.

Тогда несколько долгих секунд казалось, что Фрэнк сумеет преодолеть барьер. Но уже через мгновение взгляд его сосредотачивался на точке на стене.

Невилл всё равно верил. И надеялся. Когда был совсем маленьким. Когда учился в Хогвартсе и мог навещать родителей только на каникулах. Когда начал сам преподавать. Он верил.

А потом появилась усталость. Злость на себя.

На то удобное враньё, которым он каждый раз удобно мостил свои надежды.

Признание истины далось нелегко.

Он и в шесть лет знал, что мама и папа не поправятся.

Но разве не надеждой жив человек?

Когда надежды не стало, Невилл продолжал исправно навещать родителей. Он был хорошим сыном. Наверное, они бы гордились им. Он никогда не узнает, так ли это.

Невилл носил всё в себе.

Может, стеснялся досаждать окружающим своими проблемами.

Возможно, боялся показаться смешным.

Хотя, он просто так привык. Что все свои беды нужно разгребать самому.

Однажды, когда он ещё учился в школе, Августа застала Невилла в слезах. На его мямление о том, что он неважный гриффиндорец и всех только подводит, бабушка стукнула кулаком по столу. Невилл от неожиданности тут же думать забыл про слёзы, а бабушкины слова запомнил на всю жизнь:

— Соберись, тряпка! Лонгботтомы не распускают сопли!

И он собирался.

Когда слизеринцы всячески задевали его и унижали.

Когда мама и папа по-прежнему никого не узнавали.

Когда Хагрид держал мёртвого Гарри на руках в той памятной битве.

Когда он, поборов нерешительность, сделал Ханне предложение.

Когда по вечерам слышал, как плачет в своей комнате железная несгибаемая Августа Лонгботтом.

* * *

В последнее время Невилл приходил в Мунго один. Эти визиты возвращали каждый раз к нулю. Но Невилл давно научился жить дальше. Без надежды.

Он уже спустился на первый этаж к выходу, когда его кто-то окликнул.

— Невилл! Привет!

Навстречу, протягивая руку, спешил Рон Уизли.

— Рон? Привет. Что ты тут делаешь? Всё нормально?

Рон кивком указал на дверь, предлагая Невиллу выйти на улицу. Оказавшись с той стороны универмага «Чист и Лозоход лимитед», возле пыльной витрины, Рон не оборачиваясь двинулся в сторону аллеи ближнего парка. Они немного помолчали, когда сели на лавочку, укрытую в тени вязов.

— Я приходил к Чарли, — наконец заговорил Рон. — У них на ферме случилось ЧП. Понятно, с его профессией риск и опасность дела привычные, но в этот раз… В общем, венгерская хвосторога слетела с катушек. Чарли как-то рассказывал, что яйца хвостороги самые прочные. Ну, скорлупа у них такая, что просто так не расколотишь. Детёныши, когда вылупляются, разбивают её шипом на хвосте. Эта самка болела долго, Мерлин знает, что там у неё не так получилось, но только яйца, когда она собралась выводить дракончиков, получились почти без скорлупы. Эта дурында стала укладывать их в кучу и передавила. Ну и началось! Её никак не могли успокоить, пытались вколоть ей снотворное, но она не подпускала к клетке и плевалась огнём во все стороны. Чёрт, Чарли ведь и не из таких переделок выходил. Но у этой чёртовой зверюги огонь долетает на добрых пятнадцать метров. Вся ферма на ушах стояла. Усыпить заклинанием не получалось. Короче, Чарли изловчился и поднырнул под неё, чтобы сделать укол. Вколоть успел, а вот обратно убежать нет. Плечи сильно обгорели, руки. И лицо. Своими силами на ферме не справились, уж больно ожоги сильные. Создали порт-ключ и в Мунго сразу.

Врачи считают, что шрамов на лице не останется. Но вот зрение… Нам сказали, что Чарли, возможно, ослепнет. Он пока не знает.

Невилл молчал. Что тут скажешь?

Что нужно надеяться на лучшее? Что волшебная медицина в последнее время шагнула далеко вперёд? Или, что ожог дракона — травма слишком серьёзная, чтобы надеяться на благополучный исход? А может, что быть слепым лучше, чем умалишенным?

У родных Чарли была надежда. Они ещё не знали, насколько она коварна. Как это больно, когда в конце концов придёт понимание, что надежда — удел мечтательных дурачков.

Конечно, Невилл проявил участие и сказал именно те слова, которые требовал момент. Рон похлопал его по плечу на прощание, и они разошлись в разные стороны. Чтобы через день, а может через неделю, встретиться вновь в этом унылом месте.

Одним больница святого Мунго давала надежду.

У других давно её отобрала.

Вечером Невилл привычно углубился в учебники и справочники по травологии. Это было его спасением. Он погружался в мир трав и растений, полностью закрываясь от реальности. Ему нравилось изучать редкие виды, прикидывая, что можно вырастить в теплицах Хогвартса. Как удачнее построить урок, чтобы студенты научились чувствовать растения, как он.

И ешё он мечтал принести пользу. Оставить след. Такая потаённая большая мечта маленького человека. Или наоборот? Маленькая мечта большого человека?

Например, отыскать редкий, исчезающий вид растений, который давно считается вымершим. Открыть уникальное удобрение, помогающее приносить плоды в фантастические сроки. Создать лекарство от какой-нибудь болезни, ранее считавшейся плохо поддающейся лечению.

Сегодня он поймал себя на том, что невольно вылавливает в текстах названия трав, помогающих при проблемах со зрением. Невилл переворачивал страницы, пытался сосредоточиться на полезных свойствах ядовитой тентакулы, а сам снова и снова возвращался к разговору с Роном. В конце концов он отбросил все свои мужественные попытки не лезть в чужую надежду и полностью сосредоточился на списке лекарственных препаратов офтальмологической направленности.

Понятно, что в Мунго работают превосходные целители и уж они-то назубок знают названия всех этих трав, цветов, кустарников и деревьев. Чарли помогут. Постараются помочь. А потом разведут в стороны руками и скажут, что сделали всё, что было в их силах. Что, увы, волшебная медицина не всесильна, но нужно надеяться.

Невилл сердито захлопнул эссе Герберта Бири, в котором тот размышлял о связи травологии и любительского театра. Пора ложиться спать. Завтра он обещал Ханне помочь с делами в баре, значит, любимые книги придётся отложить до вечера. Почему-то сегодня он не находил в чтении привычного успокоения.

Возможно, плохое настроение стало причиной его беспокойного сна ночью. Он шёл по незнакомому лесу, пытался отыскать редкое растение, проваливался в ямы, карабкался по оврагам и продирался сквозь непроходимые заросли. Когда во сне он почти дошёл до места, которое ему было нужно, на пригорке неожиданно возник Аластор Грюм. Он опирался на свою трость и пристально смотрел на тщетные попытки Невилла преодолеть крутой подъём.

Проснулся Невилл совершенно разбитый, словно на самом деле всю ночь бродил по дремучим зарослям.

На несколько дней он с головой окунулся в домашние дела, благо сейчас были летние каникулы, и Хогвартс не требовал его постоянного присутствия в теплицах. Днём Невилл старательно рассматривал новинки дизайнерской мысли в модном журнале «Квартирный вопрос. Волшебные советы» (они с Ханной затеяли ремонт), а ночью не менее усердно пытался взобраться на тот косогор, где его всегда поджидал Грозный Глаз Грюм. Невилл видел на вершине растение, пытался до него дотянуться, но каждый раз просыпался, так и не достигнув цели. Ханна сказала, что Невилл слишком много читает справочников на ночь, вот его мозг и перегружен. Невилл соглашался, даже принимал сонное зелье, но этот куст с невзрачными бледно-фиолетовыми цветками никак не желал уходить из его снов. Невилл перелистал магические и магловские справочники по травологии, пытаясь отыскать похожий. Такой красновато-бурый стебель и характерные супротивные яйцевидной формы листочки были у обычной очанки. Невилл знал, что трава эта полупаразитирующая, то есть обычно она высасывает своими корнями соки из злачных культур. Её можно встретить на лугах, в светлых лесах, в горной местности. Но вот что делает очанка в его снах, в странном лесу, он никак не понимал. Да и не был уверен, что ему снится очанка. Жёлтое округлое пятно на нижней трёхлопастной губе цветка в его снах было не совсем обычным. Оно словно светилось.

И Грюм. Невилл мало был знаком как с настоящим Аластром, так и с лже-Грюмом, который преподавал у гриффиндорцев Защиту от Тёмных искусств на четвёртом курсе. Но этих встреч хватило, чтобы теперь во сне Невилла каждый раз прошибал холодный пот от ужаса.

Через неделю после встречи с Роном Невилл столкнулся в больнице Мунго с Гарри. Тот приходил навещать Чарли. Гарри с Невиллом поднялись на шестой этаж в буфет, где за чашкой чая обменялись последними новостями. Невилл редко виделся с Гарри теперь, когда почти всё своё время проводил в Хогвартсе, тогда как Гарри сменял сборы тренировками и матчами. Но в каждую встречу они с удовольствием делились семейными заботами, рабочими неурядицами, размышляли о политике министерства. В общем, обычные мужские разговоры двух старинных друзей. Старинных не по возрасту, но по душевной общности. Гарри был настоящим другом. Таким, с которым можно не видеться месяцами, но отправить ночью сову с просьбой о помощи в твёрдой уверенности, что Гарри поможет. Невилл с Ханной бывали у Поттеров и в гостях, впрочем, как и у Рона с Гермионой. Эти нечастые визиты всегда сопровождались разговорами взахлёб и теплом от встреч.

Невилл рассказал Гарри о продвижении ремонта в их с Ханной квартире, а Гарри в свою очередь поделился очередными проделками сыновей. Невилл улыбнулся:

— А помнишь, как мы застали Альбуса, когда он целовал Тревора?

Гарри рассмеялся:

— Да это всё Гермиона со своими сказками. Ал всерьёз думал, что Тревор заколдованная принцесса, и что, если её хорошенько поцеловать, она непременно расколдуется. Бедный Тревор!

— Просто дети верят в чудеса, — бесхитростно подытожил Невилл, и улыбки на их с Гарри лицах тут же сменились задумчивостью.

— Никогда нельзя сдаваться, — после молчания ответил Гарри. — В чудо надо верить всегда.

— Знаешь, Гарри, чем взрослый отличается от ребёнка? — спросил Невилл и ответил сам себе:

— Дети верят в чудеса. Взрослые нет.

— Нев, я понимаю, как это тяжело приходить сюда раз за разом, но послушай… Всё не так плохо. У тебя есть Ханна, любимая работа. Ты нужен своей бабушке. Нельзя опускать руки. Если перестать надеяться, верить, то можно в таком болоте погрязнуть. Не позволяй.

— Гарри, ты неисправимый оптимист. Узнаю Гарри Поттера. Да нет, всё нормально. Я давно уже привык вот так. Просто стал немного реалистом что ли. Несправедливо. Жизнь вообще штука поганая. Вот возьми Чарли. Что теперь с ним будет? Как он без своих драконов? Да он зачахнет в Норе.

Невилл слышал, что все попытки колдомедиков спасти Чарли зрение ни к чему не привели. Перепробовали все возможные мази, заговоры, настойки, вытяжки из лекарственных препаратов архисложного приготовления, но результат был нулевым. Тут никакое волшебство не поможет.

— Да, печально. Миссис Уизли не отходит от него, всячески подбадривает, но Чарли почти ни с кем не разговаривает. Мы вчера с Джинни приходили, так я даже не знал, что ему сказать. Повязку снимут на днях, целители сказали, что глаза Чарли удалось спасти, но видеть он не будет. Для Чарли его работа — это всё. Главное, что жив остался. Хотя утешение слабое.

Невилл ещё немного помолчал, а потом поделился с Гарри своими снами.

— Понимаешь, всех трав и растений, пожалуй, не знала даже миссис Спора, но я достаточно в них разбираюсь, чтобы примерно представлять, что за вид мне снится. Я узнавал у целителей. Лечение настойкой очанки происходит на тканевом уровне, это мощное средство на самом деле при некоторых заболеваниях, даже при катаракте и глаукоме. Но такие поражения, как у Чарли, невозможно исправить простыми примочками. Не понимаю, чего она ко мне привязалась? Очанка эта, будь она неладна. Да ещё профессор Грюм. Я уже спать боюсь.

— Зря мы с тобой недолюбливали Трелони в школе, — улыбнулся Гарри. — Она бы точно разгадала твой сон.

— Ага, типа Сатурн сегодня во втором доме Марса, и жить я буду долго и счастливо максимум до сегодняшнего вечера.

Гарри придал своему голосу таинственности и, подражая манере Сивиллы Трелони, нараспев выдал:

— Это знак, мальчик мой. Как именно ты себя ощущал во сне? Ты видел всё со стороны? Вспомни детали, в толковании снов каждая мелочь говорит о важном. Открой чертоги разума.

Невилл подыграл Гарри и тоном нерадивого ученика ответил:

— Я вижу всё своими глазами, профессор. Брожу по лесу и всё время хочу достать одно растение, но каждый раз просыпаюсь, когда вижу Грюма возле того дерева.

— Какого дерева? — обычным голосом спросил Гарри, с удивлением посмотрев на Невилла.

— Ну, такого, — растерянно ответил Невилл. — Там во сне плохо видно. Вроде лес не больно старый. Я по разным местам хожу. Но Грюма всегда вижу возле дуба. Огромный такой, узловатый, полный жизни. И куст этот рядом.

— Узловатый… Полный жизни…

Гарри уронил чайную ложку и невидящим взглядом уставился в плакат на стене, рекламирующий новомодное средство от грибковой золотухи, очаги которой стали настоящей напастью прошлым летом.

— Гарри? Гарри, ты чего?

— Слушай, Невилл. Я не уверен. Нет, бред... Быть не может. Но проверить нужно. У тебя есть время?

— Мы с Ханной записаны к мадам Малкин. Ханна считает, что профессору травологии зачем-то необходимы новые мантии по последнему писку моды. А я так не считаю, но ты же знаешь женщин. Лучше с ними не спорить. Но если нужно, я не пойду.

— Ханну я беру на себя.

— Да что случилось-то?

— Пока не знаю. Нужно наведаться в одно место. Придётся воспользоваться парной трансгрессией. Знаешь, чем взрослые похожи на детей? Иногда им тоже хочется поцеловать Тревора. Давай, Невилл, поднимайся.

Гарри стремительно направился к выходу, не глядя на Невилла, который в полном недоумении достал из под стола чайную ложку и поспешил за другом.

Оказавшись в безопасном месте — в тупиковом переулке, заставленном мусорными баками, Гарри огляделся по сторонам и попросил Невилла покрепче держать его за руку. Невилл решил ничего не спрашивать, а просто довериться Гарри. Когда внутренности привычно скрутило, словно живот подцепили крюком, Невилл зажмурился. Трансгрессию он недолюбливал, впрочем, как и полёты на метле. В обоих случаях он каждый раз чувствовал растерянность и стойкое ощущение, что всё это плохо закончится.

Лёгкое головокружение, тошнота (Невилл вцепился в Гарри покрепче), а затем понимание, что их перемещение закончилось. На ногах Невилл не удержался, но ушибся не сильно — они оказались на мягкой лесной подстилке. Гарри уже отряхнул с мантии мелкие веточки и оглядывался по сторонам. Невилл совершенно не представлял, куда их занесло, но понадеялся, что они не слишком далеко от Лондона.

Лес был незнакомым. И… знакомым! Невилл бродил здесь с завидной регулярностью вот уже несколько ночей подряд. Лес из его снов. Но как? Откуда Гарри мог знать, где именно находится это место?

— Гарри, где это мы? — волнуясь, спросил Невилл.

— Это лес возле стадиона, на котором когда-то проводился чемпионат мира по квиддичу. Тебя не было — бабушка не пустила.

— Но откуда?

— Погоди. Так, кажется нам сюда.

Гарри решительно зашагал мимо поляны к косогору, по пути объясняя Невиллу:

— Когда мы скрывались от Пожирателей, первым местом, где мы разбили палатку, была вот эта поляна. Гермиона нас сюда переместила.

Невилл слушал с большим вниманием, пока не улавливая связи со своими снами. Гарри продолжил:

— Утром, после того как мы улизнули с площади Гриммо, я отыскал в лесу большое узловатое дерево, чтобы закопать там одну штуку. Никто не знал об этом.

— Какую штуку?

Гарри остановился, посмотрел прямо на Невилла и ответил:

— Глаз Аластора Грюма.

Собственные глаза Невилла после этих слов округлились. От потрясения он не мог вымолвить ни слова. Так в полной тишине они и дошли до косогора, с обратной стороны которого рос величественный старый дуб. Полный жизни и сил, с узловатым стволом.

Гарри и Невилл остановились как вкопанные. Дуб забирал у лесной подстилки все соки, поэтому у корней его не было буйной травы и разноцветья. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву, наперекор всем табелям о рангах, пробивался сочный куст с бледно-фиолетовыми цветками.

В том месте, где Гарри закопал глаз Грюма. Потому что решил, что там ему будет лучше, чем торчать в двери Долорес Амбридж.

— Невилл, это она? — шёпотом спросил Гарри.

— Кто?

— Ну, твоя очанка обыкновенная?

— Она необыкновенная.

Невилл заворожено приблизился к кусту, протянул руку и замер в нерешительности. В каждом цветке, ровно в том месте, где у обычной очанки располагалось жёлтое пятно, светились маленькие фонарики. Они подмигивали, мерцали и пугали своей волшебностью. Невилл осторожно оторвал один побег, отделив его от красновато-бурого стебля. Гарри молчал, не мешая Невиллу проводить свои исследования. Через несколько минут жёлтый фонарик потух. Невилл держал в руках обычный цветок.

— Что это значит, Нев?

— Не знаю, Гарри. Всё это неспроста. Грюм, его глаз, это растение… А что если оно поможет Чарли?

— Ты тоже об этом подумал?

— Да ещё когда первый раз увидел его во сне. Чёрт. Но настойка очанки не самое сильное средство.

— Что мы теряем? Нужно попробовать.

— Ага, и что я скажу Чарли? «Слушай, мы тут с Гарри прогуливались, нашли необычный цветочек, можно я на тебе опробую его лечебные свойства?»

— Да ну тебя. Чарли не обязательно знать, что ты что-то замышляешь.

— Ты хочешь сказать, не обязательно Чарли давать ложную надежду?

— Ну… Как-то так. Невилл, ну а вдруг?

— Понимаешь, Гарри, настойку из очанки готовят на спирту в стеклянной посуде. Ну, там определённые условия. Температура, взбалтывать раз в два дня, всё такое. Но дело не в этом. Сейчас в руках у меня обычная очанка. Пробовать с ней бесполезно. Вот эта, — Невилл кивком указал на светящиеся цветки, — особенная. Но ты же видел сам, серединки потухли через несколько минут. Я просто не успею донести их до лаборатории.

— А если пересадить?

— Не знаю.

Невилла охватило возбуждение исследователя. Вот оно! Он на пороге великого открытия. И если всё получится, он сможет помочь и Чарли, и другим людям, попавшим в подобное положение.

Он присел на корточки и стал щупать нижние части стебля, листья на которых опали. Он отодвигал их, разглядывал, ковырял у основания землю, а Гарри ждал.

Наконец, Невилл поднялся и взволнованно спросил:

— Гарри, ты сможешь трансгрессировать нас к Дырявому Котлу? У меня там в подсобном помещении есть почти всё оборудование, а на заднем дворе небольшая теплица — Ханна выращивает зелень и овощи.

— Легко. Скажешь, когда будешь готов.

Невилл снова опустился на корточки и аккуратно взялся одной рукой за выбранный стебель. Затем порыхлил землю вокруг корней крепким дубовым сучком и потянул за стебель. Потихоньку вытащив из земли растение, Невилл достал из кармана платок, обернул корень и кивнул Гарри. Гарри взял Невилла за предплечье, заставив рывком покинуть лес, чтобы через пару минут оказаться на заднем дворе Дырявого Котла.

От крылечка уже спешила Ханна, на ходу здороваясь с Гарри и спрашивая у Невилла, где он был и почему не явился на примерку к мадам Малкин. Но Невилл не обращал на возмущённые вопросы жены ровно никакого внимания. Его взгляд был устремлён на слабый фонарик-серединку, который уже начал тускнеть. Он чуть не бегом устремился в теплицу, где бесцеремонно вырвал с ближнего ящика зелёный лук и посадил таким чудом раздобытый куст. Потом мановением палочки заставил лейку зависнуть над ящиком и полить очанку. За этим занятием его и застали Ханна с Гарри. Гарри, судя по всему, уже успел в двух словах рассказать Ханне обо всём, потому что она уже не сердилась и даже не попеняла Невиллу за то, что он вытер руки о край мантии.

Все трое наблюдали за бледно-фиолетовым цветками, в серединке которых мерцали фонарики. Невилл облегчённо вздохнул и уже направился за своими склянками и пробирками, когда его окликнула Ханна.

— Невилл! Невилл… Они потухли.

Невилл не стал отчаиваться. Ещё несколько раз они наведались с Гарри к старому дубу за новыми побегами. Невилл всё предусмотрел. Он брал с собой горшок с унавоженной землёй и пересаживал очанку прямо на месте. Но фонарики спустя некоторое время тускнели, заменяясь обычным жёлтым пятном.

Невилл попробовал сделать настойку из первого побега, предварительно высушив стебель. Десять дней он тщательно соблюдал все условия приготовления, укрыв стеклянную банку в тёмном подвале Дырявого Котла. Пока настойка готовилась, он не оставлял попыток получить чудесный побег. Но очанка упорно не желала приживаться в другом месте.

Настойка получилась хорошего качества. Отличное средство для поддержания зрения. Она снимала усталость в глазах и ощущение «песка в глазах». Целебная настойка очанки обыкновенной. Никаких сверхъестественных эффектов от её применения не обнаружилось.

Рон с Гермионой давно уже были в курсе всех событий. Один раз они даже наведались в лес у стадиона большой компанией. Гарри с Джинни, Рон с Гермионой и Невилл с Ханной. Гермиона сказала, что это место вызывает у неё не самые приятные воспоминания. Они не любили вспоминать о своих скитаниях.

Ханна предложила попробовать приготовить вытяжку прямо здесь, в лесу. Невилл отнёсся к этому предложению скептически. Он боялся, что кто-нибудь помешает, какой-нибудь случайный путник. Гарри сказал, что на лес были нанесены маглоотталкивающие чары. Но со времени проведения чемпионата мира по квиддичу прошло столько лет. Так что ничего удивительного, что они пару раз натыкались на маглов, приехавших в лес на пикник. И ещё была вероятность того, что светящиеся цветы просто вырвут.

Посоветовавшись, друзья решили нанести вокруг дуба защитные заклинания, чтобы ни один магл не смог увидеть чудесный куст. Но проблема его сохранения так и не решилась. Очанка не желала нигде приживаться. Фонарики мягко светили на кусте под дубом, но меркли при любой попытке пересадить цветок. Гермиона как-то вздохнула, когда они все вместе сидели в баре Ханны:

— Прямо не очанка, а Неопалимая Купина.

— Что ещё за Купина, Гермиона? — тут же спросил Рон.

— Да уж тебе-то как раз должно быть известно, что это такое, — вздохнула Гермиона. — Вы же были в Египте с семьёй. Ты сам рассказывал, как поднимались на гору Моисея.

— Что, та самая? — удивился Рон.

— Ну да. По преданию это терновый куст, который горит, но не сгорает. Там, в монастыре Святой Екатерины на горе Синай считается, что растёт настоящая Купина, та самая. Все попытки её пересадить не привели к успеху. Она растёт только там.

— Вот тебя занесло, — покачал Рон головой. — Тут совсем другое.

— Я просто сравнила. Очанка Грозного Глаза тоже не желает нигде приживаться. Всех секретов, Рон, не знает никто. Для чего, зачем она выросла именно на этом месте? Грозный Глаз был сильным магом. Это место волшебное. Мы просто не знаем, как правильно использовать куст.

— Гермиона, — попросил Невилл, — расскажи поподробнее об этой Купине.

— Я знаю, что в православии образ Купины считается чудотворным. Есть такая икона. По легенде, Купина может совершить чудо. И ещё она почитается как заступница при пожарах.

— Пожарах или стихийных выбросах огня драконом, — тихо добавила Джинни.

Все эти дни они не забывали наведываться к Чарли. Повязку с глаз сняли, и красноватые рубцы на лице почти исчезли. Вот только голубые глаза Чарли смотрели вдаль невидяще. Колдомедики купировали распространение заражения, но вернуть зрение не удалось. Чарли пока находился под наблюдением целителей, но всё, что могли, они уже сделали. Вопрос о выписке должен был решиться в ближайшие дни.

— Чарли может помочь только чудо, — после молчания озвучил общую мысль Рон.

— Рон, ты волшебник или как? — сердито спросила Джинни.

— Ладно, Джин, чего уж тут… Пора расходиться. Нам с Гарри ещё на базу заскочить нужно.

И они разошлись каждый в свою сторону.

Гарри, кинув в камин щепотку пороха, думал об Аласторе Грюме, голос которого так и стоял в ушах: «Постоянная бдительность, Поттер!»

Рон, отправившись вслед за Гарри, прикидывал, можно ли слепому волшебнику перемещаться через камин.

Невилл, помогая Ханне убирать посуду, всячески заставлял себя не сворачивать с выбранной дороги. Надежда — удел мечтательных дурачков. Есть ли место чуду в жизни тех, кто перестал надеяться?

Чарли отсчитал от кровати шесть шагов и вытянул руку, пытаясь нащупать дверь палаты. Затем аккуратно вернулся обратно. Какое это чудо, просто вскочить утром с постели, сонным отправиться на кухню, поставить вариться кофе и только потом побрести в ванную, чтобы окончательно проснуться.

Теперь всё было иначе. Чтобы самостоятельно дойти до выхода, нужно было отмерить от кровати строго в перпендикулярном направлении шесть шагов. Если нужно в туалет, тогда следовало передвинуться к самому краю, взять курс параллельный кровати и пройти четыре шага. За дни, проведённые в больнице, Чарли научился видеть пальцами, ногами и шестым чувством, когда впереди обнаруживалась преграда. Один раз он больно поранил палец об угол картины, когда промахнулся с дверью и искал выход, ощупывая стену. Он мог с точностью сказать, сколько неровностей располагается на стенке, на каком по счёту шаге от кровати стоит тумбочка, но вот какого цвета обои в палате, он не знал.

Люди редко задумываются над тем, сколько ступенек на одном пролёте между этажами. Они спешат утром на работу, носятся по одному и тому же маршруту в тысячный раз, но вряд ли ответят — сколько ступеней между третьим этажом и парадным выходом.

Зрение делает нас слепыми. Слепые видят такие мелочи, на которые зрячие люди не обращают внимания.

Чарли отказался от услуг привет-ведьмы, пытаясь самостоятельно приспособиться к своему новому положению. Он мужественно выслушал заключение целителей о последствиях своей травмы и часто притворялся спящим, когда к нему приходили родственники. Конечно, его семья всегда будет с ним. Но сейчас хотелось побыть одному.

Настоящим испытанием стали непритворные сны, когда Чарли засыпал на самом деле. Они были цветными. Яркими, полными красок. Чарли видел загоны с драконами, чистое высокое небо над фермой и слепящее солнце. Чарли прикрывал глаза ладонями, смотрел на него сквозь пальцы, изо всех сил стараясь не моргнуть. А потом просыпался в полной темноте.

Приходили ребята из его команды. От них пахло крепким драконьим навозом и арбузом — принесли Чарли гостинец. Чарли пошутил, что когда закрывается одно из органов чувств, обостряется другое. Ребята пожелали Чарли скорейшего выздоровления, рассказали о хвостороге, которая чувствовала себя прекрасно, и ушли, оставив в воздухе аромат навоза и запах недосказанности. Чарли знал, что ему обратной дороги на ферму нет. Слепой драконовод — что может быть комичнее?

Он был благодарен ребятам за то, что они не сказали этого вслух.

Он ненавидел их всех за то, что ему нельзя вернуться.

С детства Чарли бредил драконами. Всё, что он умел в этой жизни, всё, ради чего жил, было связано с любимой работой. Что теперь? На последнем медосмотре колдомедик похвалил Чарли за богатырское здоровье. Вот что значит работать на свежем воздухе и быть всегда в движении. Сказал, что жить Чарли с таким сердцем лет сто, не меньше.

Ему нет сорока. Шестьдесят лет считать ступеньки? Учиться ходить по стенке, глупо улыбаться, если случайно зашёл в тупик, и ждать помощи? Нащупывать швы на футболке, чтобы не надеть её наизнанку, как было в первые дни? Может, проще повесить табличку на груди?

Чарли стиснул угол наволочки, пытаясь справиться с отчаянием. Завтра его должны выписать. У него начнётся новая жизнь. Да нет у него больше никакой жизни.

Сначала Чарли верил. Повязка на глазах мешалась, заставляя заживающую кожу чесаться и зудеть. Он пытался её снять, но целители оказались хитрее. Повязку снимали только во время процедур. Чарли не занимать было терпения, поэтому он просто ждал, когда треклятую повязку снимут. И надоело находиться в постоянной темноте.

А потом ему сказали, что волшебная медицина не стоит на месте, но никакое чудо не поможет. Колдомедики сделали всё, что в их силах, и справедливо гордились, что удалось избежать гораздо более плачевных последствий. Шрамов на лице не осталось, и глаза не пришлось ампутировать.

Какая разница? Чарли всё равно не мог видеть, насколько он красив после ожогов. И зачем ему эти стеклянные пуговицы, которые ничего не видят?

Чарли всегда, в общем-то, был оптимистом. Сколько раз он чудом избегал гибели в своей непростой работе. И относился к этим спасениям как к самому собой разумеющимся. Умирать он не собирался. Однажды его и вовсе чуть не сбросил норвежский горбатый с приличной высоты.

Сейчас Чарли казалось, что лучше бы он в тот раз не справился. Пусть разбился бы. Зато не был бы слепым.

Интересно, если случайно выпасть из окна шестого этажа, разбиться можно? Не то чтобы Чарли разом решил избавиться от всех проблем, но вспыхнувшая идея не отпускала. Мама, конечно, огорчится, но сейчас Чарли было не до угрызений совести.

Так бывает. Навязчивая такая мысль всё закончить. Когда кажется, что жизнь — полный отстой и жить больше незачем. Наверное, если бы в нужный момент в минуту отчаяния рядом с такими людьми кто-то случайно оказывался, что-то происходило, то не была бы статистика такой печальной. Легко сказать, что жизнь — самое дорогое. Что никогда нельзя опускать руки. Всё происходит в голове…

Сейчас Чарли не видел причин искать радость в этой жизни. Да и в прямом смысле Чарли не видел. Полная темнота.

Так, его отделение находится на втором этаже. Шесть шагов до двери, теперь выйти в коридор и повернуть налево. Можно придерживаться за стенку, так будет надёжнее. Хорошо, что время послеобеденное. Посетителей сейчас не пускают, больные отдыхают, целители тоже в большинстве своём сидят по кабинетам.

Вот и выход на лестницу. Каждый пролёт — одиннадцать ступеней. Чарли считал, когда спускался вниз на первый этаж проводить Джорджа.

Третий этаж. Отделение волшебных вирусов. Целители строго следили, чтобы все драконоводы вовремя делали прививки от драконьей оспы. Чарли ни разу даже не чихнул после укуса валлийского зелёного.

Четвёртый. Отравления растениями и зельями. Удивительно, как он ещё не отравился от всех этих примочек, зелий и мазей, которыми целители пичкали его почти целый месяц.

На площадке пятого этажа кто-то был. Чарли почувствовал присутствие человека. Целитель? Привет-ведьма? Если что, скажет, что направляется в буфет. Ему разрешается выходить из палаты. Тихий час? Ну так говорящими часами он ещё не обзавёлся, а те, что висят у него в палате, показывают время для его посетителей.

Человек не двигался. Может, показалось? Нет, он точно ощущал чьё-то присутствие, научился за эти дни. Чарли поднялся по последним двум ступеням и наткнулся на невидимого постороннего.

— Простите, — машинально произнёс Чарли.

Нет ответа. Что за ерунда?

Чарли уже хотел обойти неожиданную преграду и двинуться дальше, как вдруг почувствовал на своём лице прикосновение. От неожиданности Чарли вздрогнул. Руки женщины (а это, несомненно, была женщина) были удивительно нежными и тёплыми. Пальцы легонько пробежали по скулам Чарли и остановились на веках. Такие прикосновения были у рук мамы. Женщина, едва касаясь, дотронулась до глаз, а затем погладила Чарли по голове. Чарли стоял, не шелохнувшись, совершенно забыв про свои мрачные попытки проникнуть на шестой этаж. От незнакомки веяло детской доверчивостью и покоем. Чарли захотелось заплакать. Последний раз он плакал на похоронах Фреда.

— Алиса? Ну как же так, неужели я не закрыла палату? Пойдём, дорогая, — по коридору пятого этажа разнёсся встревоженный голос привет-ведьмы.

Женщина, которую звали Алисой, сунула в руки Чарли какую-то бумажку и позволила подоспевшей целительнице увести себя с лестничной площадки.

— Простите, молодой человек. Обычно наши пациенты не доставляют беспокойства остальным больным. Вы из какого отделения? Сейчас тихий час. Так что вам лучше вернуться к себе в палату.

— Да, конечно, — ответил Чарли, повернувшись на голос. — Я уже спускаюсь, в буфет ходил. Извините.

Сколько ступеней между вторым и шестым этажами? Иногда это целая жизнь. Чарли не дошёл два пролёта.

Когда добрался до своей палаты, обнаружил, что так и сжимает в руках бумажку. Чарли принюхался. Пахло жевательной резинкой «Друбблс». Обычно драконоводы не пользовались жвачкой, так как у некоторых видов драконов была на неё жуткая аллергия.

Чарли так и заснул, сжимая обёртку в руке. Засыпая, он твёрдо знал, что на шестой этаж больше не пойдёт.

Невилл, Ханна, Гермиона, Рон, Гарри и Джинни сидели в баре Дырявого Котла.

Джинни сказала, что сегодня Чарли должны выписать и ей очень жаль, что они так и не смогли ему помочь.

Невилл молчал, размышляя о том, что Чарли по крайней мере не обречён обитать в Мунго пожизненно, как пациенты пятого этажа. Хотел бы он, чтобы его родители были слепыми, но в здравом рассудке?

Гарри поведал, что подумывает обратиться в Министерство с просьбой установить на дубе в лесу мемориальную табличку. Ведь тело Аластора Грюма так и не нашли, когда он погиб в схватке с Пожирателями.

Они долго ещё размышляли о чудесном кусте, который вырос на месте захоронения глаза. К сожалению, протез Грозного Грюма был уникальным в своём роде. Без соприкосновений с нервными окончаниями глаз этот мог видеть даже то, что находится сзади, и сквозь предметы. Зрелище жутковатое. Целители в Мунго на расспросы друзей ответили, что волшебный глаз для Чарли изготовить невозможно. Никто вообще не знал, как Аластор заполучил свой протез. Но у Грюма не было одного глаза. Чарли был слеп на оба.

Светящиеся фонарики не давали покоя Невиллу. Он чувствовал, что время уходит. Период цветения очанки обыкновенной длился до глубокой осени, но где гарантия, что чудесный куст следует законам природы? Сколько ещё он будут магически светиться?

— Эх, — произнёс Рон как бы в подтверждение мыслей Невилла, — вот бы эти фонарики поместить в такую ёмкость, чтобы они не поняли, что их сорвали. Почему цветки не приживаются?

И тут Гермиона вся подобралась и замерла. Гарри сразу догадался, что Гермиона что-то придумала. И точно:

— Слушайте, а это идея! Помните, Волан-де-Морт поместил свою Нагайну в сферу-шар? Ну, когда опасался за её жизнь? Что если поместить побег в такую сферу?

Друзья во все глаза смотрели на Гермиону.

— А ты можешь создать такую? — волнуясь, спросил Невилл.

— Думаю, да. Это заклинание оберега, оно сложное и редкое. Я читала о нём. Попробовать можно.

С минуту все молча сидели и смотрели друг на друга. Первым не выдержал Рон:

— Ну? Чего мы сидим?

Возле дуба пришлось поджидать как раз Рона — он немного промахнулся, когда трансгрессировал. Вшестером подошли к чудесному кусту, сняв защитные заклинания и тут же восстановив их, чтобы никто не побеспокоил. Фонарики, словно приветствуя друзей, кивали и чуть заметно мерцали.

Гермиона оглянулась, увидела ободряющий кивок Рона и достала волшебную палочку.

— Вакуумус оберегус! — прозвенел её взволнованный голос.

Из конца палочки вылетел светящийся прозрачный шар, который стал разрастаться и обволакивать собой один из побегов. Гермиона заклинанием ножниц отрезала цветок у самого корня, и в воздухе, без всякой поддержки, зависла сфера, внутри которой плавал чудесный куст с двумя фонариками. Все напряжённо молчали, помня, что обычно фонарики потухали через несколько минут после того, как побеги отделяли от насиженного места.

Прошло десять минут. Два огонька по-прежнему светились внутри прозрачного шара.

— Получилось, — шёпотом произнесла Гермиона.

— И что теперь? — тоже шёпотом спросил Рон.

— Не знаю, — Гермиона посмотрела на Невилла.

Невилл и сам не знал, что теперь. Он давно уже отказался от идеи сделать из очанки Грозного Глаза настойку или вытяжку. Загадку представляли сами фонарики. Сейчас они могли переместить их в любое место, но вот что с ними делать?

И тут Ханна охнула и указала на чудесный куст. Буквально на глазах светящиеся серединки на трёхлопастных цветках потухли, словно кто-то выключил подсветку. Светились только те два, которые находились в шаре, созданном заклинанием оберега.

— Невилл, что это? — спросила Джинни.

— Этого я и опасался. Думаю, период волшебного цветения у необычного куста заканчивается. Не знаю, когда в следующий раз куст зацветёт снова. И зацветёт ли вообще.

Они по очереди дотрагивались до шара-сферы, который был на ощупь, как мыльный пузырь. Тёплый и влажный. Шар плавал в воздухе, охраняя в себе последний побег чудесной очанки.

— Жаль, что мы так и не успели разгадать секрета куста, — вздохнул Невилл. — В любом случае, его появление уже чудо.

— Что будем делать? — спросил Гарри.

— Возьмём шар с собой, — ответил Невилл. — Открывать его не стоит. Фонарики сразу потухнут. Пока оставлю у себя, а там видно будет.

— Ну что? Мама попросила сегодня вечером всех быть в Норе — Чарли выписывают, — вздохнув, сказала Джинни. — Невилл, Ханна, приходите тоже. Юные Поттеры по вам уже соскучились.

Невилл улыбнулся:

— Спасибо, Джинни. Не думаю, что это будет удобно. Как-нибудь в другой раз. Но я хотел бы заскочить к Чарли сегодня.

Так они и решили. Всем вместе наведаться к Чарли в последний раз перед выпиской. Невилл бережно взял шар в руки и попросил Гарри использовать парную трансгрессию — боялся потерять свою ценную ношу.

Чарли сидел на заправленной кровати, поджидая, когда колдомедики проведут последний осмотр. После приветствия повисло неловкое молчание. Нужно было как-то жить дальше.

Друзья разместились на свободных кроватях, не представляя, что ещё такого сказать Чарли, чтобы он не отчаивался.

— А мама ещё не пришла? — спросил Чарли.

— Нет, — ответила Джинни, пытаясь придать голосу лёгкость. — Мы не виделись с ними ещё сегодня. Обещали быть в Мунго к обеду. Как ты, Чарли?

— Я? Нормально, сестрёнка. Вчера было хуже. Ничего, прорвёмся… Невилл, послушай, я хотел тебя спросить. Прости. На пятом этаже, Алиса… Это ведь твоя мама?

— Да… Других Алис там точно нет. Почему ты спрашиваешь?

— Долго рассказывать… У меня к тебе просьба. В общем, можно мне её навестить?

Невилл, если и удивился такой просьбе, вслух ничего говорить не стал. Он кивнул, потом спохватился, что Чарли его не видит, и громко сказал:

— Можно.

Чарли поднялся со своего места. Ребята переглянулись и тоже вскочили.

Рон хотел помочь Чарли, но тот отмахнулся:

— Я сам.

Чарли ровными шагами отмерил расстояние до двери, нащупал ручку и вышел в коридор. Гермиона посмотрела на Рона в полном отчаянии, но тот покачал головой.

Чарли шёл впереди, придерживаясь за стену коридора, а сзади него плелась вся процессия. По дороге им попался один целитель, но он не обратил на них никакого внимания, крикнув только, что мистеру Уизли необходимо через пятнадцать минут быть в палате.

Гуськом двинулись по лестнице. Одиннадцать ступеней — площадка. Ещё одиннадцать — следующий этаж. Невилл шёл последним, так и сжимая шар с чудесным кустом в руках — домой он не заскочил, поэтому принёс очанку в Мунго.

Дверь коридора пятого этажа на этот раз была закрыта. Дежурная привет-ведьма придирчиво оглядела их многочисленную компанию, но, заметив Невилла с Ханной, удовлетворённо кивнула, разрешив им пройти в палату к Фрэнку и Алисе.

Здесь Чарли позволил взять себя за руку Ханне, так как он не знал, в какую сторону им идти.

В палате отделения недугов от заклятий Алиса и Фрэнк провели большую часть своей жизни. Уже много лет к ним никого не подселяли, пытаясь таким образом хоть немного создать в палате подобие домашнего очага.

Только Алиса и Фрэнк вряд ли оценили занавески на окнах, повешенные Ханной, или домашнюю утварь, скопившуюся тут за годы вынужденного отдыха.

Беллатриса выписала им билет в один конец.

Фрэнк дремал, а Алиса стояла у окна. На шум возле двери она повернулась, но тут же потеряла интерес к происходящему. Что-то без слов напевая себе под нос, она вновь повернулась к окну.

Чарли выставил вперёд руку, мягко подталкиваемый Ханной, и пошёл на звук голоса. Все остальные остались стоять в дверях. Только Невилл вышел чуть вперёд на всякий случай. Ему не очень нравилась идея такого массового посещения родителей, но он просто не смог отказать Чарли в просьбе.

Чарли осторожно сделал несколько шагов и дотронулся до плеча Алисы Лонгботтом. Алиса повернулась, по-прежнему не выказывая хоть какой-то заинтересованности. Лицо её, осунувшееся и постаревшее, не выражало никаких эмоций. Глаза, кажущиеся огромными, безучастно смотрели куда-то вдаль. Чарли нащупал руку женщины и легонько её сжал:

— Спасибо вам. Спасибо за всё.

Неожиданно Алиса улыбнулась. Она посмотрела на Чарли, а потом дотронулась до его глаз. Затем погладила его по голове.

Невилл неудачно пошевелился и опрокинул стул. Алиса вздрогнула. Затем она увидела в руках Невилла шар и разволновалась. Подошла к сыну и стала показывать на фонарики. Алиса словно пыталась что-то сказать, но не могла. Она поворачивалась к окну, где так и остался стоять Чарли, снова к Невиллу и всё тыкала рукой в шар. Невилл испугался, что маме вредны любые потрясения и уже пожалел, что они наведались сюда. А Гермиона вдруг сказала:

— Невилл. Отдай ей. Отдай шар.

Невилл беспомощно посмотрел на Гермиону, но послушался. Протянул матери магическую сферу, краем глаза замечая, как вытянулось лицо у Рона и как вытирает глаза Ханна.

Алиса взяла шар в руки и тут же его выпустила. Шар завис перед ней, мигая фонариками внутри. Алиса выглядела очень взволнованной, Невилл ни разу не видел маму в таком состоянии. Она показывала на Чарли, на шар и вскрикивала.

И тут Гермиона выхватила палочку. Прозрачное облачко окутало сферу, через мгновение растворившись вместе с оберегом. Гермиона сняла защиту. Алиса подхватила в руки последний побег чудесный очанки, который неизбежно должен был потухнуть через пару минут.

Она подошла к Чарли, который не понимал, что происходит, затем подняла куст повыше левой рукой, а правой сделала неуловимое движение.

Гермиона ещё никогда не видела, чтобы беспалочковое невербальное Инсендио так срабатывало. Пламя охватило весь куст, пожирая его яркими жадными языками. Казалось, что длинный рукав ночной рубашки Алисы сейчас загорится. Невилл метнулся вперёд, но пламя исчезло так же внезапно, как и появилось.

В руках Алиса по-прежнему сжимала куст чудесной очанки. Затем раздался жуткий потусторонний голос. Казалось, он исходит из самого куста. Голос этот принадлежал Аластору Грюму.

— От моего слова, от святой помощи. Коряга, ты видишь? Не видит. Кочка болотная, ты видишь? Не видит. Камень, ты видишь? Не видит. Моя слепота их не обидит. Иди, слепота, на корягу лесную, на кочку водяную, на камень придорожный. Кривое, слепое — не моё, а с меня. Рот замок, язык ключ.

Два фонарика-серединки отделились от цветков и поплыли к Чарли, мягко растворяясь, словно пройдя сквозь его лицо.

Алиса вдруг разом поникла и уже через секунду безучастно стала смотреть в окно. Чарли встал рядышком.

— Какое сегодня удивительно чистое небо, — донёсся до дверей его спокойный голос.

Алиса сидела у окна и наблюдала, как деловитая муха ползёт по стеклу. Определённо, в планы мухи не входило задерживаться в палате больницы — там, на воле, у неё были дела поважнее. Муха сердито жужжала, натыкалась на прозрачную преграду, меняла направление, но выбраться никак не удавалось. Муха остановилась передохнуть, потирая лапками.

Алиса поднесла указательный палец к случайной посетительнице, которую занесло в палату исключительно любопытство, и стала подталкивать муху к форточке. После непродолжительного сопротивления миссия по спасению была выполнена. Муха вылетела на волю, а Алиса снова села на стул, теперь занявшись пересчитыванием прутьев решётки, которыми было забрано окно. Ей было абсолютно всё равно, почему окно палаты украшает металлическая решётка. Почему дверь комнаты постоянно закрыта. Она не муха. У неё нет там, на воле, дел поважнее. Давно.

У окна сидеть надоело, и Алиса переместилась за стол, который стоял между двух кроватей — её и Фрэнка. Они не разговаривали, не обсуждали, что сегодня приготовить на ужин, не делились проблемами на работе, но, когда Фрэнка не было в палате, Алисе становилось тревожно. Ей было спокойней, когда Фрэнк был рядом. Она не помнила, кто это, и вряд ли удивлялась тому, что он тоже её не узнаёт, но они были нужны друг другу.

Когда старый забор ветшает, вечно занятые хозяева подпирают его подручными средствами. Забор продолжает крениться, всё больше опираясь на распорку. Убери её — забор упадёт. Сломай забор — распорка свалится за ненадобностью.

Ещё она чувствовала связь с молодым человеком, который приходил к ним с Фрэнком постоянно. Она чувствовала, что это кто-то очень близкий и родной для неё и откладывала для него самые красивые фантики от конфет, которые приносили другие люди. Другие люди Алису не интересовали, а вот то, как молодой человек каждый раз бережно складывал в карман обёртки, вызывало состояние покоя. Он говорил: «Спасибо, мама», а Алиса радовалась, правда, не понимая, кто такая эта мама.

В последний раз он пришёл не один, а с целой компанией других людей, которые были чужими. Они были не из её мира. Вот только один заинтересовал Алису. Он нуждался в подпорке, он был похож на неё. Сломанный. Кажется, Алиса видела его не в первый раз.

А потом она увидела фонарики. Её фонарики…

Они уже были в её жизни. Она захотела вспомнить. Сильно заболела голова, потому что много лет Алиса не могла, да и не хотела ничего вспоминать. Все её воспоминания остались в пелене, остались лишь ощущения.

Ощущение, что человек, который живёт с ней в этой комнате, — родной.

Ощущение, что мальчик, ставший теперь мужчиной, нуждается в ней, и он точно был в её прежней жизни, воспоминания о которой отрезало темнотой.

И ощущение теперь, что этот куст знаком ей. Он кому-то должен помочь. Один раз уже помог. Кому?

* * *

Аластор Грюм был настоящим Учителем. Алиса восхищалась им и втайне надеялась, что когда-нибудь он тоже будет гордиться ей, как своей ученицей.

Правда сначала Грюм вовсе не одобрил её решения пойти в Мракоборцы. Он сказал, что это не женское дело, и лучше ей заняться чем-нибудь более подобающим. Выращивать цветы (Алиса была первой среди сокурсников по травологии), придумывать дизайн их будущей с Фрэнком квартиры (не вечно же жить со свекровью, да ещё тем более с такой, как Августа).

Алиса упрямо отмахивалась от всех этих уговоров. Для себя она давно всё решила. Куда её Фрэнк — туда и она. В волшебном мире становилось неспокойно, а кто, если не Мракоборцы, сумеют защитить мирных магов от Пожирателей?

Трудностей Алиса не боялась. И все эти женские штучки, типа новых занавесок или кудахтанье по поводу приёма в министерстве, её интересовали мало.

Три года упорных занятий, сборов, курсов пролетели незаметно. Рядом всегда был Фрэнк, а что до Августы, которая смотрела на невестку поджав губы, так Алиса надеялась когда-нибудь заслужить её расположение.

Наставником группы, в которой занимались Фрэнк и Алиса, был сам Аластор Грюм. Многие считали его грубым и безжалостным, но Алиса знала, что это самый справедливый человек на свете. Он напоминал ей отца.

А потом Аластор попал в переделку с Пожирателями. Он вечно оказывался в самой гуще событий, никогда не прятался за чужие спины и не раз подвергал свою жизнь опасности. В этот раз битва была жаркой. Среди Мракоборцев были раненые. Сам Аластор потерял в схватке глаз. Заклинание противника, которое Грюм почти успел отклонить, чиркнуло по левой стороне лица страшным ожогом. После лечения Аластор обзавёлся безобразным шрамом в пол-лица, перекрывающим утраченный глаз.

Алиса с Фрэнком несколько раз навестили Учителя в Мунго, где он лежал в отделении недугов от заклятий на пятом этаже. Грюм сердился на посетителей, уверял, что он не кисейная барышня, чтобы таскать ему в больницу яблоки, а Алиса ужасно жалела его. Конечно, Аластор Грюм и с одним глазом оставался одним из самых сильных Мракоборцев, но сам он посетовал, что ограничение обзора всего пространства ужасно раздражает его. «Постоянная бдительность! — как девиз всё время повторял Учитель. — Вы должны быть постоянно готовы к опасности, видеть затылком, спиной, угадывать действие противника на ход вперёд».

Однажды Алиса отправилась к Аластору Грюму в его строго охраняемый дом, чтобы передать документы. Грюм к тому времени уже выписался из больницы, но колдомедики не допускали его к работе. Воспаление после ожога причиняло много неудобств, и Аластору приходилось сидеть дома, смазывая раны заживляющей мазью. Он изнывал от бездеятельности и требовал, чтобы его держали в курсе всех событий. Вот Алиса и вызвалась передать Учителю протоколы последних судов, на которых Грюм не присутствовал. Фрэнк дежурил, и Алиса особо домой не торопилась.

Лонгботтомы входили в круг людей, которые были посвящены в тайну Фиделиуса жилища Аластора. Хранителем был сам Дамблдор, и именно он назвал Алисе и Фрэнку точный адрес дома.

Аластор Грюм обнаружился в гостиной в самом мрачном настроении. Его и без того обезображенное лицо выглядело ещё более устрашающим чем обычно.

— Что, Лонгботтом, не сидится дома? — вместо приветствия рыкнул Грюм, забирая из её рук запечатанный конверт.

— Фрэнк сегодня дежурит, — извиняюще произнесла Алиса.

Грюм хмыкнул и углубился в бумаги, время от времени вставляя свои комментарии.

— Чай будешь? — вспомнил он об Алисе.

— Да нет, не беспокойтесь, я сейчас пойду.

— Вряд ли ты себя скомпрометируешь, если выпьешь чашку чая с таким красавцем, как я,— расхохотался Грюм и поднялся из кресла.

На кухне он левитировал чайник на плиту, сгрёб в угол стола все посторонние предметы и достал чашки. Алиса неловко примостилась на краешке табуретки, разглядывая жилище Учителя. Квартира Грюма походила на берлогу. Судя по всему, он особо не утруждал себя уборкой и совершенно не считал, что ботинку не место на подоконнике. Здесь же примостился огромный вредноскоп, странное зеркало и ещё куча непонятных штуковин. Алиса знала, что Грюм ужасно подозрителен и ждёт нападения с любого угла, поэтому в его квартире столько артефактов и амулетов, способных предупреждать об опасности. Хотя Алиса подозревала, что и им Грюм не доверяет.

На столе в обычной банке стоял куст с бледно-фиолетовыми цветками. Алиса не зря всегда была первой ученицей по травологии, поэтому сразу безошибочно угадала в нём очанку обыкновенную. Она знала, что настойка очанки — прекрасное средство при воспалении после ожогов. Украдкой посмотрела на Грюма и вздохнула. Он никогда не признается, что ему больно. Будет терпеть, грубить, но не допустит жалости к себе.

Грюм заметил взгляд Алисы и ухмыльнулся:

— Бесполезный веник, — указал он рукой на очанку. — Мне эти примочки, как инферналу припарки.

Алиса набралась смелости:

— Послушайте, мистер Грюм. Вы не должны пренебрегать лечением. Всё, что случилось, это ужасно, но вы должны беречь себя.

Грюм посмотрел на Алису своим единственным глазом, и ей стало неловко.

— У тебя доброе сердце, Лонгботтом. Это плохо.

— Почему?

— Мракоборцу не нужно сердце. Я уже говорил тебе — пока не поздно, подай в отставку. Ты создана не для этого. У вас с Фрэнком могут быть дети, ты должна заниматься мужем, домом, детьми, а не подвергать свою жизнь опасности. Война — не женское дело.

Алиса внезапно густо покраснела. Грюм отставил чашку в сторону:

— Раздери меня горгулья! Ты беременна?

Алиса кивнула.

— Фрэнк знает?

— Ещё нет. Я сама только сегодня узнала. Не была уверенна. Срок маленький.

Грюм неожиданно улыбнулся, и эта перемена в его лице была разительной:

— Алиса, ты будешь замечательной мамой. И я уважаю твоё упрямство. Но всё же, береги себя, ладно?

Алиса вновь кивнула, пытаясь скрыть смущение.

Внезапно Грюм охнул и передёрнулся от боли:

— Ох, будь оно всё неладно.

— Не заживает?

— Мерлин его знает, что за ерунда. Вон даже травки эти притащил домой, а толку пока нет.

Алиса достала из банки очанку и стала её рассматривать.

— Очанка цветёт до глубокой осени. Это последние цветки. Но сдаваться никогда не нужно, надо верить.

— Миссис Лонгботтом, я достаточно пожил на этом свете, чтобы понять, что верить нельзя ничему и никому. Даже себе.

Но Алису непросто было сбить с толку сарказмом. Она решительно посмотрела на Грюма и продолжила:

— Нельзя так к себе относиться. И в чудо надо верить всегда! Даже в самые тёмные времена нужно искать свет.

— Ты ещё скажи, что мне надо к старым мошенницам гадалкам сходить. Глядишь, почитают какой заговор, так и вовсе новый глаз отрастёт, — Грюм демонстративно повернулся к Алисе обезображенной стороной лица.

— Я не про это. Вам знакомо учение исихастов?

— Скажи сей горе сдвинуться, и если истинно веруешь — сдвинется? Ты действительно веришь во всю эту чушь?

— Это не чушь! Волшебные способности, которыми мы награждены от рождения — уже чудо. Я знаю много примеров, когда только вера в чудо приходит на помощь.

Грюм не стал спорить, а лишь печально вздохнул. Он считал Алису молодой и наивной. Наверное, и сам он был таким когда-то. Но действительность безжалостна.

Алиса расценила молчание Грюма как согласие с её мыслями и решительно поднялась с места:

— Можно я посмотрю?

Грюм хмыкнул, но позволил Алисе осмотреть своё лицо. Она дотрагивалась пальцами до шрамов, едва касаясь, что-то шептала и приговаривала.

Внезапно Грюм почувствовал, что в душной кухне словно пробежал лёгкий ветерок. Он с удивлением посмотрел на куст очанки, который Алиса положила на стол. Очанка трепетала так, будто с её соцветиями играл ветерок-проказник. Бутоны кивали и переговаривались с дрожащими листочками. Неожиданно весь куст охватило пламя, которое совершенно не обращало внимания на деревянную поверхность стола. Через пару минут яркие языки пламени исчезли. Перед Алисой и Аластором лежала всё та же очанка, с бледно-фиолетовыми цветками. Тёмные жёлтые пятна, которые были на каждом цветке, стали тускнеть, а потом засветились. В серединках цветов теперь мерцали маленькие фонарики. Краем глаза Грюм видел и Алису, которая выглядела сосредоточенной. Её лицо озарилось изнутри, и Грюм почувствовал, как у него, старого матёрого Мракоборца, которого едва ли чем можно было удивить в этой жизни, побежали мурашки.

Жёлтые фонарики поднялись над столом и соединились в хороводе, представляя собой большой шар ослепительного света. А когда шар растаял, на столе уже не было куста обычной очанки. На его месте лежал жуткий круглый глаз, который вращал зрачком во все стороны. Грюм с опаской взял в руки это нечто и обнаружил, что по бокам прикреплён тонкий ремешок из кожи. Определённо, это был протез глаза. Он никогда в жизни ничего подобного не видел! Всё так же молча Аластор надел протез на предназначенное ему место и разразился такими ругательствами, которые редко позволял себе употреблять в присутствии дамы.

Добрых пять минут Грюм излагал исключительно междометия, возгласы, перемешанные крепким словцом. А Алиса сидела рядом и улыбалась. Сейчас она выглядела уставшей, и под глазами залегли тени.

Протез без всяких соприкосновений с нервными окончаниями позволял владельцу видеть не только то, что видит обычный глаз. Волшебный глаз видел сквозь предметы, спокойно подмечал детали сзади и даже мог подсказать, что находится в соседней комнате за стенкой.

Когда Грюм немного пришёл в себя, то сразу спросил Алису, как ей это удалось. Она пожала плечами:

— Я не знаю. Просто я очень захотела помочь. Я верила.

— Ты сдвинула гору?

Алиса улыбнулась:

— Только никому не рассказывайте об этом, ладно? Пусть это будет нашей маленькой тайной.

Волшебный глаз Грюма, и без того заставляющий нервно вздрагивать тех, на кого он смотрел, в этот раз словно пытался испепелить заживо, отчего молодой мракоборец, оказавшийся в квартире Фрэнка и Алисы Лонгботтом в составе отряда, сглотнул, попытался мысленно сосчитать до пяти, чтобы придать голосу уверенности, и только затем ответил:

— Всё верно, мистер Грюм. Судя по всему, Пожиратели похитили Фрэнка и долго его пытали. Когда от Фрэнка ничего добиться не удалось, они занялись его женой. Наверное, Алиса сняла защитные заклинания с дома, так как не думала, что Фрэнк будет в такой компании.

— Безмозглые идиоты! Наивные дураки! Я сто раз говорил, что пособники Волан-де-Морта ещё проявят себя! Какого драного Мерлина квартира Лонгботтомов не была подключена к сети немедленного оповещения в случае опасности? Решили, что беда миновала? Постоянная бдительность! Я ещё поговорю с Краучем!

Молодой стажёр невольно сжался, выслушивая гневные обвинения Аластора Грюма. Не далее как на той неделе Грюму намекнули, что его подозрительность смахивает на паранойю. Шустрые писаки высмеяли мракоборца за его призывы быть как никогда осторожными и ввести пароли даже для самых близких родственников. Грюм уверял, что расслабляться не стоит и что падение Тёмного Лорда вовсе не оправдывает той беззаботности, которая охватила магическое сообщество. Постепенно волшебники поверили в то, что их мирной жизни больше ничего не угрожает. Люди устраивали вечеринки, шумно отмечали любые праздники, словно пытаясь наверстать всё то время, когда приходилось жить в вечном страхе за свою семью и близких.

Происшествие с Лонгботтомами вызвало волну гнева. Четверо Пожирателей пытались выведать у своих жертв, что стало с их предводителем. Бесчеловечные пытки не сломали Фрэнка и Алису. Но когда Грюм увидел свою любимую ученицу, сердце мучительно сжалось от принятия непоправимой беды.

Алиса выглядела так, словно её поцеловал дементор. Она улыбалась, напевала себе под нос что-то, до жути похожее на колыбельную песню, и раскачивалась из стороны в сторону. Беглый осмотр колдомедиков подтвердил, что у четы Лонгботтом повредился рассудок. Вопрос о восстановлении здоровья повис в воздухе. Слишком очевидно было то, что маньячка Лестрейндж хорошо знает своё дело.

В небольшую квартирку Фрэнк и Алиса с гордостью переехали совсем недавно. Как радовалась Алиса своему углу! Августа вовсе не считала, что Фрэнк с семьёй должен покинуть родовое имение, но сын на этот раз был удивительно непреклонен и полностью поддержал жену. Он сказал матери, что бесконечно благодарен ей за всё и всегда будет рядом, но у него есть полное право строить свою жизнь так, как ему хочется.

Грюм словно раненый зверь ходил теперь из угла в угол этой квартиры, не замечая, как его подчинённые пытаются скрыться и по возможности уменьшиться в росте. Делать тут, собственно, больше было нечего. Алису и Фрэнка срочно порталом отправили в Мунго, по следам Пожирателей отправился отряд мракоборцев.

Аластор сел в кресло, обнаружив, что у него трясутся руки. Кажется, последние два часа он отдавал какие-то распоряжения, отвечал на вопросы и руководил общими действиями. В квартире никого не осталось. Сам Аластор отпустил стажёра и сказал, что будет в отделе через полчаса. Сердце снова кольнуло.

— Стареешь ты, брат, — сказал Грюм сам себе, вовсе не удивляясь разговорам вслух. Это была его давняя привычка одинокого человека.

— Как же так, девочка моя? — спросил Грюм у колдографии, которую взял со столика. На снимке счастливая Алиса прижималась к Фрэнку, который пытался продемонстрировать краснощёкого младенца, закутанного в кружевное одеяло по самые эти щёки. Сын. У Алисы и Фрэнка родился в прошлом июле сын. Грюм пытался ещё раз поговорить с Алисой и уговорить её подать в отставку, после чего упрямая девчонка вышла на работу, едва Невиллу исполнилось два месяца. Августа была местами несносной, но внука своего просто обожала, поэтому с большим удовольствием нянчилась с ним, считая, что такие ветреные родители, как её сын и невестка, сами ещё нуждаются в воспитании.

Когда Невиллу исполнился год, Фрэнк и Алиса перебрались в свою квартиру, выдержав атаку Августы. Ей пришлось смириться с тем, что сын решил жить отдельно. Невилла она брала к себе.

Грюм, вздохнув, уже хотел покинуть жилище Лонгботтомов, размышляя о том, что с Августой предстоит разговор не из лёгких. И тут внезапно он вспомнил, что у Алисы сегодня был выходной.

Алиса никогда не отправляла сынишку к бабушке, если была возможность побыть дома.

Грюм застонал, пытаясь сразу загнать панику глубоко внутрь. Мальчика не было здесь! Пожиратели не нанесли ему никакого вреда.

Словно желая убедиться в том, что Невилл никоим образом не пострадал, Грюм обвёл взглядом всю комнату. Кроватка с незаправленным одеялом, бутылочка с соком на столе, плюшевый смешной заяц возле дивана…

— Нет! — громко выкрикнул Грюм, вскочив из кресла.

Внезапно на стене напротив дивана Грюм увидел рисунок. Он бы точно списал всё на разыгравшееся воображение, но сомнений не оставалось — его волшебный глаз наблюдал, как неясные сначала контуры стали обретать чёткость. От увиденного в который раз за сегодняшний день кольнуло сердце.

Грюм был не особо верующим человеком, считавшим, что каждый имеет право верить в то, во что верит. На стене появился образ женщины, напомнивший Грюму фреску в церкви, куда его совсем маленьким водила мама.

Женщина с младенцем на руках. Она грустно улыбалась, прижимая к себе своё сокровище. Пухлый малыш тянул ручки к её выбившимся из-под платка прядям, пытаясь накрутить их на палец.

Грюм всё понял. Чётким движением палочки он заставил невидимую дверь открыться. Рисунок на мгновение вспыхнул, открывая проход в маленький чуланчик. Алиса сумела спрятать сына, когда почувствовала опасность. Наверное, она и сама могла спрятаться. Но никогда она не расставалась со своим Фрэнком. Куда он — туда и она.

Грюм шагнул в появившийся проём, боясь увидеть самое страшное.

На полу сидел полуторогодовалый Невилл. Он с детской доверчивостью позволил себя взять на руки, пытаясь снять с дяди интересную игрушку, вращающую зрачком во все стороны.

— Господи Иисусе, — перекрестился Грюм, с опозданием осознав, что тайник можно было обнаружить слишком поздно.

Гарри совсем не удивился записке от Чарли, в которой тот просил о встрече. Насколько ему было известно, колдомедики взяли с Чарли слово, что он две недели честно посвятит отдыху и восстановлению, и никакой работы. Джинни сказала, что Молли пригрозила Чарли, что если он ослушается, она потребует с него Непреложный Обет. В конце концов, Чарли вынужден был признать, что две недели потерпеть можно.

Его чудесное выздоровление наделало много шума и переполоха. Во-первых, целители были на все сто уверены в своём вердикте о полной потере зрения. Во-вторых, много лет ни Фрэнк, ни Алиса не выказывали хоть какой-то заинтересованности происходящим за рамками их внутреннего мира. Сильное эмоциональное потрясение впервые вывело Алису Лонгботтом из состояния полного безразличия. Но уже спустя несколько минут после произошедшего, когда вызванные целители прибежали в палату, Алиса вновь безучастно смотрела в окно. Целители разводили руками, в сотый раз заглядывали Чарли в глаза, печально вздыхали при виде вновь ставшей безучастной ко всему Алисы и атаковали Невилла десятками вопросов. Но Ханна в резкой форме посоветовала оставить Невилла в покое, ему и так было не сладко.

В тот вечер праздник по случаю выписки Чарли из больницы так и не состоялся. Слишком все были взбудоражены. И вот сегодня Чарли просил о встрече. Наверное, скоро отправляется в Румынию, вот и решил попрощаться.

Встретились в «Дырявом Котле», где заботливая Ханна ловко отгородила их столик от остальных посетителей, чтобы никто не досаждал. Невилл тоже был тут — оказывается, Чарли и его попросил сегодня отложить все дела и спокойно посидеть за разговором.

Они пропустили по бокалу сливочного пива и, пока поджидали горячее, обменялись новостями. Гарри понимал, что Чарли позвал их не просто для того, чтобы справиться о самочувствии Алисы и Фрэнка у Невилла.

— Вы ведь понимаете, что я попросил вас о встрече не просто так, — произнёс Чарли, полностью подтверждая догадки Гарри. — Вчера я случайно оказался в одном пабе, препаршивое место, скажу я вам. Огневиски там дрянь полная, и публика слишком живописная, чтобы заведение можно было назвать приличным. Но так уж получилось. Короче, когда я уже хотел сделать оттуда ноги, ко мне за столик подсел один тип. Я и узнал-то его не сразу. Назем и раньше выглядел не очень, но за те годы, что мы не виделись, он сильно сдал.

— Ты говоришь про Флетчера? — уточнил Гарри.

— Да, про него. После того, как его исключили из Ордена, он полностью погряз в своих мелких делишках. Жаль — в принципе, он неплохой человек.

Видя, что Гарри хочет возразить, Чарли поскорее добавил:

— Да, да, Гарри, он трус и всё такоё, но все его делишки всегда были связаны с воровством. Он не самых честных правил волшебник, но никогда не предавал ни Дамблдора, ни кого-либо из Ордена. Тот случай с Грюмом был трагической случайностью. Назем не хотел участвовать в операции, ты же знаешь. Но я не про то. Короче, мы разговорились, и я рассказал, почему сейчас не в Румынии. Про хвосторогу, про травму, Мунго, про чудесное исцеление и про то, как я убиваю две недели времени, когда в Норе нечем заняться. Я уже там всё перечинил, что можно, а от маминой заботы готов лезть на стенку. Только не говорите ей. Мне нужно поскорее вернуться к моей работе. Согласен, проводить время в сомнительных заведениях — не самый лучший способ, но я взрослый мужчина, сам несу ответственность за все свои косяки. В общем, когда я рассказал Флетчеру о голосе Грюма, который мы все слышали там, в палате, он ничуть не удивился. Он сказал, что Алиса Лонгботтом была любимой ученицей Грюма ещё в первую войну с Волан-де-Мортом. Их что-то связывало. Грюм тогда здорово переживал, когда с твоими родителями, Невилл, случилось несчастье. И ещё. Я знаю теперь, Гарри, откуда у Амбридж оказался волшебный глаз.

— Вот как? — Гарри в волнении стукнул бокалом о столешницу.

Невилл внимательно слушал, мужественно пытаясь воспринимать информацию о своих родителях, как о посторонних людях.

— Назем выпил лишнего, иначе вряд ли бы он так разговорился. Он на самом деле не рад, что Грюм тогда погиб. Флетчер сказал, что, когда на них с Грюмом налетел сам Тёмный Лорд, он запаниковал. Мол, вы же герои, чёрт вас дери, а он помирать не собирался. Грюм понял, что Наземникус собирается сбежать и вцепился в него. А тут Пожиратели кругом, лысый ещё этот безо всякой метлы. Короче, Наземникус вырывался, Грюм его не пускал, но Флетчер всё же сумел стряхнуть с себя Аластора, чтобы трансгрессировать. Только, пока они боролись, Назем здорово махал руками, даром что и за метлу надо было держаться. И сорвал с Грюма глаз. Так и трансгрессировал. Потом он узнал, что Грюм погиб, и затаился. Амбридж отловила его в Косом переулке, когда он приторговывал краденым, и изъяла многие вещи, в том числе и глаз. Назем божится, что буквально через несколько минут после того, как он слинял от Грюма и Волан-де-Морта, волшебный глаз странно себя вёл. Тогда Наземникус был слишком напуган, да и погони опасался, потом уже сопоставил все факты. Глаз так и был у него в руках, когда он оказался на заброшенном причале в верфи, где решил отсидеться. Наземникус говорит, что глаз стал вращаться, засветился — он его хотел бросить прямо там. А потом откуда-то с неба прилетело белое облачко и растворилось в волшебном глазе. Наземникус утверждает, что это дух Грюма после смерти нашёл своё пристанище. Что тело его поэтому и не нашли. Мол, Грюм был опытным мракоборцем и уж точно что-нибудь придумал, чтобы не валяться тряпичной куклой на земле. Всё это похоже не бред спившегося человека, но здравое зерно в этой ахинее есть.

Чарли замолчал. Гарри и Невилл переваривали услышанное.

— Слушай, Чарли, — наконец нарушил тишину Гарри. — А есть особое заклинание самоуничтожения? На случай, чтобы тело не досталось врагу для надругательства?

— Мерлин его знает, Гарри. Это не у меня надо спрашивать. Но я уже ничему не удивляюсь в этой жизни. Если всё так, как предполагает Назем, получается, что от Грюма ничего не осталось тогда. Только волшебный глаз. Который сначала торчал в двери у Амбридж, а потом был закопан тобой в лесу.

— Аластор Грюм был выдающимся мракоборцем, — ответил Гарри. — Я, кстати, подал прошение о создании мемориальной доски возле дуба. Бруствер одобрил, осталось решить детали.

— Бабушка не любит вспоминать те времена, когда мама и папа попали в Мунго, — вступил в разговор Невилл. — Как-то мы с ней столкнулись в больнице с Грюмом, я тогда был, кажется, ещё на третьем курсе. Мне показалось, что они не очень жаловали друг друга. По крайней мере, бабушка в тот день был сердитее, чем обычно. Я попробую поговорить с ней.

— Я буду в Англии ещё три дня, — сказал на прощание Чарли. — К чёрту попойки, нужно приводить себя в надлежащий вид, а то все драконы разбегутся. Не знаю, увидимся ли ещё, но я бы хотел, Невилл, навестить перед отъездом твоих родителей, если ты не против. Понимаю, слова благодарности не совсем уместны, но если бы не твоя мама…

— Я не против, — вымученно улыбнулся Невилл. — А маме всё равно, кто к ней приходит.

— Ну, тогда встретимся в Мунго, допустим, послезавтра, идёт? — неловко предложил Чарли.

— Хорошо. Вы посидите с Гарри, я пойду помогу Ханне, — поднялся из-за стола Невилл.

Но встретились Чарли с Невиллом и Гарри не в Мунго. На следующий день после разговора Гарри получил от Кингсли официальное разрешение об открытии мемориальной таблички в память выдающегося мракоборца, героя Первой и Второй магических войн, кавалера Ордена Мерлина первой степени и просто настоящего друга Аластора Грюма.

Открытие было назначено на десять часов утра, так что с самого рассвета к лесу, возле которого когда-то проводился чемпионат мира по квиддичу, стали стягиваться волшебники. Одни трансгрессировали в особую зону, защищённую маглоотталкивающими чарами, другие перемещались порталами, созданными в министерстве магии специально для данного мероприятия. Было решено, что после открытия возле дуба останется специальная защита, которая исключит допуск к памятному знаку маглов. Зато любой волшебник, который захочет посетить достопримечательное место, сможет прочитать на золотой табличке выгравированные слова: «Памяти Аластора Грюма. Погиб 27 июля 1997 года».

Специальная комиссия долго спорила о содержании надписи. Предлагались витиеватые четверостишия древних поэтов, пафосные эпитафии, но в конце концов решили остановиться именно на этом варианте. Грюм никогда не любил рисоваться на публике. Скорее наоборот, он всё делал для того, чтобы мнение о нём складывалось как о человеке нелюдимом и замкнутом, если не сказать вредном и угрюмом. Гарри вполне устраивали эти две строчки. Главное, что Грюм оставил след в сердцах волшебников достаточный, чтобы его помнили и уважали.

Гарри невольно вспомнил чемпионат мира по квиддичу, когда они дружной компанией оказались в здешнем лесу. Тогда всё закончилось не очень хорошо — события явно вышли из-под контроля. Сейчас всё должно было пройти по плану. Сначала небольшой митинг, открытие мемориального знака, затем торжественный приём в министерстве, приглашения на который разносили важные правительственные сипухи с инвентарными номерками на лапках. Гарри не очень любил подобные мероприятия, поэтому для себя решил, что он попросту проигнорирует приглашение.

Постепенно поляна возле дуба заполнялась волшебниками. Приглушённые разговоры соответствовали моменту — складывалось впечатление, что здесь состоятся похороны. Гарри разглядел в толпе довольно многих знакомых, что и не удивительно. Сам он постарался затесаться в задние ряды, чтобы не привлекать внимания. Рядом с ним стояли Джинни, Рон с Гермионой, Невилл с Ханной, Чарли, Билл с Флер и почти все Уизли. Затесаться в такой рыжей толпе было непросто, поэтому Гарри просто не поднимал головы, чтобы лишний раз не встречаться с очередным заинтересованным взглядом.

Откуда журналисты пронюхали про всю историю с волшебным глазом, а именно, о роли самого Гарри во всём этом, было непонятно. Особенно умилила Гарри статья в одной газетёнке, где всерьёз предлагалось наложить на Гарри штраф за порчу имущества Долорес Амбридж.

Сейчас Гарри просто ждал открытия и старался не обращать внимания на жадные взгляды.

Чарли и Невиллу тоже доставалось от зевак. Чарли норовили заглянуть в глаза и помахать растопыренной ладонью перед лицом, чтобы убедиться, что он видит. А в спину Невилла неслись шушуканья про то, что «… это тот самый профессор Лонгботтом, который нашёл чудесный куст, который вырос на этом месте».

Очанка по-прежнему тихо перебирала листочками, поддаваясь на заигрывание лёгкого ветерка. Осень выдалась тёплая, поэтому растения не спешили расставаться со своими нарядами. Разве что деревья сменили зелёные платья на цветные, яркие. Листочки очанки пока ещё были зелёными. Цветков уже не было, как и самих фонариков. Но красновато-бурые стебли всё также указывали на то место, где когда-то Гарри закопал глаз Аластора Грюма.

Наконец, вся пресса и министерские чиновники были в сборе. Бруствер взял слово и минут десять перечислял заслуги и достоинства Грюма. Затем он взмахнул палочкой, заставляя исчезнуть матовую вуаль, закрывающую табличку. Казалось, она висит прямо в воздухе на высоте в человеческий рост. Портрет Аластора Грюма выглядел немного устрашающим. Он словно гневно взирал на всех собравшихся, подозревая всех и каждого в нечистых мыслях. Это была чеканка, располагающаяся посреди мраморной доски, внизу которой была прикреплена табличка с именем и датой смерти.

Несколько секунд на поляне стояла почтительная тишина. А затем воздух вокруг наполнился испуганными криками и возгласами.

Очанка, до этого мирно раскачивающаяся последними листочками запоздалого лета, засветилась. От неё вверх поплыло золотистое облачко, через мгновение скрывшее всю табличку. Когда оно растаяло, все увидели едва заметный, словно сотканный из вибрации пространства, другой портрет. На нем изображалась женщина, ласково прижимающая к себе своего ребёнка. Малыш тянул свои пухлые ручки к её прядям, выбившимся из-под платка.

Не успели первые выкрики перерасти во всеобщую панику, как видение исчезло. На поляне возле дуба висела лишь магически удерживаемая мемориальная табличка с портретом мракоборца Аластора Грюма. Волшебники переглядывались, им не терпелось поделиться увиденным с соседями.

В общем, визит в лес, где когда-то проводился чемпионат мира по квиддичу, вновь закончился непредсказуемо. Невилл с друзьями трансгрессировали в «Дырявый Котёл» подальше от поднявшейся суеты на поляне. Никто не мог поручиться, что увиденное ему не померещилось. Но массовость этих видений подтверждала сам факт того, что на короткое мгновение события пошли не по запланированному сценарию, а направились другими высшими силами, которые пугали и приводили в трепет одновременно.

Сначала друзья молчали, а затем их словно прорвало. Они высказывали догадки, одну невероятнее другой. Но понять, что же такое они увидели на поляне возле дуба и что вообще всё это значит, не получалось.

Просидели почти до вечера, но у всех были дела, да и Рон с Гермионой оставили детей на попечение супругов Грейнджер всего на пару часов, поэтому разошлись с ещё большим количеством вопросов, чем было. Гарри с Джинни тоже трансгрессировали домой, а Невилл отправился в Мунго, потому что он обещал маме, что обязательно заскочит сегодня. Неважно, что она его не слышала.

В вестибюле Невилл столкнулся с Чарли. Сейчас их разговор пару дней назад казался далёким. Невилл совсем забыл об их договорённости. Пока поднимались на пятый этаж, обменялись впечатлениями о сегодняшнем событии. Чарли выглядел так, словно что-то усиленно пытается вспомнить, но никак не может.

В палате супругов Лонгботтом всё было по-прежнему. Алиса сидела у окна, а Фрэнк дремал, отвернувшись к стенке. Невилл привычными движениями стал наводить порядок в тумбочке мамы, заменяя зачерствевшую выпечку свежей и собирая в пакет фантики от конфет, стопочкой сложенные в самый уголок. Чарли неловко потоптался возле порога и сел возле стола, просто наблюдая за действиями Невилла.

Алиса всё так же безучастно смотрела в окно, пока её не привлёк шум возле тумбочки — Невилл нечаянно уронил небьющуюся фарфоровую чашку. Она увидела в руках сына пакет с обёртками от конфет, суетливо поднялась и засеменила к Невиллу. Он так и остался стоять с пакетом в одной руке и поднятой палочкой — хотел поднять чашку.

Алиса подошла к Невиллу, забрала у него из рук пакет, вытащила из него фантики и стала неловко тыкать ими в Невилла, явно давая понять, что он должен принять от неё этот подарок. Затем она отделила несколько штук из стопочки и всё с той же отрешённой улыбкой стала предлагать их Чарли. Чарли почувствовал, что у него комок встал в горле.

Невилл вздохнул, мягко отобрал у матери все фантики, продемонстрировал ей, что он и не собирался их выкидывать, а вот, положил себе в карман пиджака, во внутренний, тут надёжнее. Потом он протянул руки к лицу Алисы и заправил ей за ухо выбившуюся седую прядь, свисающую на глаза.

И тут Чарли пронзила догадка.

— Невилл, — тихонько позвал он. — Невилл, я понял. Там, на поляне, это же была твоя мама. А тот пухлый малыш — это ты.

До Невилла не сразу дошёл смысл слов Чарли. Сначала он вообще думал лишь о том, что за последние годы похудел и его вряд ли можно назвать пухлым. Затем он постарался вспомнить тот образ, который на несколько мгновений предстал им на поляне. Наверное, в тот момент он отвлёкся на что-то, потому что ясной картинки перед глазами воссоздать не получалось. А Чарли вдруг сказал:

— Слушай, Невилл. Я понимаю, что это чистое безумие, но мне кажется, твоя мама должна увидеть поляну с очанкой. Всё это неспроста.

— Чарли, ты рехнулся? Мама и папа не выходили за стены Мунго вот уже добрых три десятка лет. Потрясение может быть слишком сильным.

— Думаешь, мне не страшно? Невилл, я был слепым! Я должен был остаться слепым на всю жизнь! На ту короткую жизнь, которой хватило бы, чтобы добраться до шестого этажа.

— О чём ты?

— Да так, ерунда. Невилл, мы должны попробовать.

— Чарли, мы в Мунго. Одним она даёт надежду, у других давно её отобрала. Я хочу уберечь маму и папу от потрясений, от возможных расспросов, если ещё кому-нибудь в голову придёт мысль, что та женщина на поляне и моя мама — один и тот же человек. Я больше не играю в эти игры. Надежда — удел дураков.

— Рон всегда отзывался о тебе, как о смелом и надёжном товарище. Не думал, что ты трус.

— Чарли. Это мои родители. Меня у них нет. Но они есть у меня. Я не хочу сделать ещё хуже, чем есть.

— Знаешь, если бы мне сказали, что есть хоть один шанс, чтобы вновь стать зрячим и что для этого надо верить в чудо, я бы верил. Беда в том, что мне этого шанса не давали. И тем не менее чудо случилось.

— Чарли, спасибо тебе. За участие, за искреннее желание помочь. Но…

— Ладно, Нев, я всё понял. Давай, удачи, — Чарли пожал Невиллу руку. — Не провожай, я найду дорогу.

Чарли дотронулся до руки Алисы, которая давно потеряла интерес ко всему происходящему и сидела теперь на краешке кровати:

— Спасибо вам, Алиса. Спасибо за всё.

Затем он развернулся и быстро вышел из палаты.

Рано утром следующего дня, когда Чарли в предвкушении собирал дорожный рюкзак, в окно кухни Норы влетела почтовая сова, прикреплённая к бару «Дырявый Котёл», с запиской от Невилла: «Чарли, я согласен». Чарли быстро нацарапал ответ, в котором предлагал встретиться с Невиллом в полдень на том же месте, где и вчера; потом отправил письмо с новой семейной совой в отдел по уходу за магическими животными с сообщением о том, что его прибытие в Румынию немного откладывается; вытряс из рюкзака все собранные вещи; чмокнул в щёку Молли, которую известие о том, что пирогов в дорогу печь не нужно, повергло в замешательство; и выбежал из дома.

Без пяти двенадцать Чарли уже был в Мунго, с самым серьёзным выражением лица разглядывая посетителей. Минут через двадцать появился Невилл, и Чарли облегчённо вздохнул. Они пожали друг другу руки и направились вверх по лестнице, на пятый этаж. Чарли пока ничего не говорил, он ждал, что скажет Невилл.

Невилл поправил подушку на кровати отца, убрал с тумбочки мамы чашку с водой, затем вздохнул:

— Я вчера говорил с бабушкой. Она сначала здорово сердилась и не хотела вообще отвечать на мои вопросы, но потом сдалась. Она сказала, что Грюм не был виноват в том, что случилось с родителями, но она так и не смогла его простить. По её словам, он совсем задурил голову маме, и та и думать не хотела о том, чтобы сидеть дома после моего рождения, как подобает нормальной матери. Бабушка считала, что добропорядочная мать должна заниматься домом, а не носиться по рейдам наравне с мужчинами. А Грюм был наставником в группе мамы и папы. Бабушка не может ему простить, что его не было рядом в тот момент, что он не сумел их защитить. Она сказала, что в день несчастья Грюм принёс ей меня, но она его практически не пустила на порог и не стала слушать, — Невилл немного помолчал и продолжил:

— Я вчера уже и сам был не рад, что затеял весь этот разговор. Бабушка совсем плоха, а тут все эти переживания. Но сегодня утром, когда я забежал её проверить, она была совсем другой. Какой-то тихой. Не кричала, не проклинала мракоборцев и Пожирателей вместе взятых… Она сказала вдруг, что ей жалко Грюма. Она не хотела в этом признаваться, но Грюм на самом деле сильно тогда переживал. И ещё бабушка сказала, что, когда я учился на пятом курсе, ну, после нашей стычки в министерстве, она была в Мунго у родителей и случайно стала свидетелем разговора Грюма и Тонкс.

— Нимфадоры?

— Ты же знаешь, она терпеть не могла, когда её называли по имени, — улыбнулся Невилл. — Просто Тонкс. Она же тогда немного пострадала, её на пару дней отправили в Мунго. Бабушка ждала целителя в ординаторской, дверь в коридор была открыта. И тут она подслушала их спор — они остановились как раз напротив дверей. Так вот Грюм орал на Тонкс, кричал, — бабушка говорит, сроду его таким не видела. Он пытался доказать Тонкс, что она должна немедленно подать в отставку и даже думать не могла о карьере мракоборца. А Тонкс, знаешь ведь её упрямство, ничуть не смутилась. Стояла, меняла цвет волос, чем довела Грюма до бешенства. Он схватил её за плечи, затряс, кричал, чтобы она одумалась, а потом вдруг прижал к себе. Бабушка говорит, что её озноб прошиб тогда от тона его голоса, столько в нём было боли. Грюм сказал Тонкс: «Девочка моя. Однажды я уже не уберёг одну глупую дурочку. Никогда себе этого не прощу. До сих пор не могу смотреть в глаза её сыну. Если с тобой что-нибудь случится… У тебя могут быть дети, Дора. Не дай им повторить судьбу бедного Невилла. Детям нужны родители». Тонкс лишь рассмеялась и сказала, что она в ближайшее время не собирается стать матерью, и вышла на лестницу. Грюм ещё немного постоял и тоже вышел. Бабушка говорит, его волшебный глаз всегда всё подмечал, а тут Грюм даже не заметил её в открытом кабинете, настолько был расстроен. Потом Грюм погиб, а во время Великой Битвы и Тонкс. Бабушка сказала мне сегодня, что так и не поблагодарила ни разу Грюма за то, что он тогда меня принёс.

Чарли задумался. Потом с горечью произнёс:

— Да, Нимфадора уже при мне стала мракоборцем. Я помню, что Грюм всегда её опекал.

Только тут Чарли с Невиллом опомнились, что они не одни в палате. Впрочем, Алису и Фрэнка вряд ли можно было причислить к слушателям их разговора. Чарли посмотрел на Алису, на Невилла, затем сказал:

— Я с утра наведался в отдел магических перемещений. У них после вчерашнего мероприятия остались неиспользованные порталы, их пока не деактивировали. Эд — это мой приятель — усовершенствовал для нас один.

С этими словами Чарли достал из рюкзака старый кожаный ботинок, который давно просил каши.

— Видишь, — пояснил Чарли, — тут завязаны шнурки. Как только я развяжу узелок, начнётся обратный отсчёт времени. Через пять минут портал сработает. Но это ещё не всё. Там, на месте, у нас будет полчаса. Через полчаса портал сработает обратно в исходную точку. Думаю, времени нам хватит. Если что-то пойдёт не так, сориентируемся на месте.

Невилл смотрел на старый ботинок и думал. Мама и папа всё равно никогда не поправятся. Так стоит ли ввязываться в непонятную авантюру? Невилл перевёл решительный взгляд на Чарли и кивнул. Будь, что будет.

Чарли облегчённо вздохнул, поставил ботинок на тумбочку и развязал шнурок. Потом он достал из своего рюкзака тёплую шаль, накинул на плечи Алисы, взял её за руку, подвёл к кровати, сел на краешек и стал ждать. Невилл сел с другой стороны и взял маму за вторую руку.

Через четыре минуты ботинок стал светиться. Чарли посмотрел на Невилла, покрепче взял Алису за руку и одними губами выдохнул:

— Пора.

Через минуту ботинок угрожающе загудел. Раздался хлопок. Фрэнк по-прежнему сидел на своей кровати, даже не заметив, что из его палаты только что исчезли три человека.

* * *

Чарли и Невилл так и приземлились, крепко держа за руки Алису. Убедившись, что перемещение ей не повредило, Чарли положил ботинок на видное место и устремился прямо к дубу, до которого было рукой подать. Невилл боялся, что мама не захочет идти за ними, но пока проблем не возникло. Алиса безропотно позволила подвести себя к мемориальному знаку, который возвышался над чуть подрагивающей на ветру очанкой. Здесь Невилл и Чарли остановились, не зная, что делать дальше. Алиса покорно стояла между ними, не выказывая никакого волнения.

Через пару минут Чарли украдкой взглянул на Невилла. Ему уже было немного неловко за свой абсурдный порыв. Грюм с портрета всё так же посматривал на них, куст спокойно колыхался. Ничего не происходило.

Невилл закрыл глаза и мысленно произнёс: «Господи, пожалуйста. Я знаю, что она никогда не поправится, но пусть произойдёт чудо. Хоть какое-нибудь маленькое чудо».

Он открыл глаза оттого, что почувствовал, что рука мамы напряглась. Алиса не вырывалась, она во все глаза смотрела на очанку, которая, как и вчера, засветилась. На месте мемориальной таблички вновь появился призрачный образ женщины с ребёнком на руках. Алиса вырвала свою руку из руки Чарли, затем освободилась от поддержки Невилла и шагнула вперёд. Чарли и Невиллу осталось лишь стоять и наблюдать за происходящим. Шар света, который окутывал очанку, стал увеличиваться в размерах, а затем словно вобрал в себя Алису. Теперь она стояла внутри светящегося кокона. А потом раздался голос. Жуткий в своей потусторонности, но хорошо различимый. Нотки хрипотцы всегда отличали саркастическую манеру речи Аластора Грюма. Сейчас в его голосе звучали тепло и печаль:

— Как же так, девочка моя? Скажи сей горе сдвинуться, и, если истинно веруешь, — сдвинется. Ты сама меня научила верить в чудо. Почему? Почему ты не убереглась?

Невилл почувствовал, что ему стало холодно, несмотря на тёплую куртку, когда он понял, что голос, который ответил Грюму, это голос мамы. Он никогда не слышал, как она разговаривает…

— Простите, Учитель. Наверное, я была не готова. Это очень больно. Я думала о том, что сумела спрятать моего Невилла, и это придавало мне сил. А потом стало невыносимо. Если бы не Фрэнк, я бы столько не продержалась. Пока я чувствовала, что он рядом, я держалась. Но они так издевались над ним… Когда я поняла, что Фрэнк уже не со мной, я сдалась. Больно… Но я ни о чём не жалею.

— Алиса, ты должна была меня тогда послушаться. Впрочем, я говорил уже тебе — я уважаю твоё решение. Невилл вырос настоящим мужчиной. Ты можешь им гордиться.

— Мне так жаль. Я виновата перед ним.

— Нет, не стоит себя винить. Это была война.

— Как жаль, что я так и не смогла ему сказать, что я его люблю.

— Я не могу вернуть тебя обратно, Алиса. Но верить в чудо нужно всегда, верно? У тебя есть пять минут. Больше не получится. Потом всё вернётся на свои места.

Невилл ещё не успел понять, что происходит, а мама уже повернулась к нему. Её всегда рассеянный взгляд сейчас был осмысленным и ясным. Она смотрела прямо на Невилла, и у него сердце зашлось.

— Мама…

— Сынок…

Алиса прижала к себе своего взрослого сына, и так они и стояли. Наверное, пять минут — это слишком мало, чтобы можно было уместить в них целую жизнь. Рассказать обо всём. Поэтому они молчали, прижимаясь друг к другу, потому что знали, что вскоре им предстоит надолго расстаться. Они разговаривали без слов. Мать и сын. Каждый через эти объятия передавал всё то, что так несправедливо забрала у них судьба.

Чарли понял, что ничего не видит — глаза застилали слёзы.

Через пять минут образ женщины с младенцем стал меркнуть. Голос Грюма раздался словно издалека:

— Алиса. Пора.

Алиса обняла лицо Невилла своими ладонями и прошептала, глядя в его глаза:

— Невилл, сыночек. Я очень люблю тебя. И папа. Мы любим тебя. Береги себя. И бабушку.

Сияние вокруг Алисы померкло. Шар света вернулся в очанку, которая колыхалась на ветру, ещё некоторое время светясь, а потом потухла. С памятного знака смотрел Грюм. Алиса отпустила Невилла и с безучастной улыбкой села прямо на землю.

Эпилог

Наши дни

Из сообщения в «TV Times»:

«Мы продолжаем публиковать репортажи из серии «Чудеса вокруг нас». По многочисленным просьбам читателей сообщаем о дальнейшей судьбе Джеймса Тейлора, тридцатидвухлетнего жителя Бристоля. Напомним, в мае прошлого года Джеймс попал в аварию, после которой несколько месяцев провёл в клинике. Врачи верили, что после операции на позвоночнике чувствительность нижних конечностей Джеймса восстановится. Но долгие недели ожидания так и не поставили Тейлора на ноги. Джеймс оказался прикованным к инвалидной коляске.

Через полгода после аварии Энн Тейлор, жена Джеймса, уговорила его выбраться на пикник. Супруги облюбовали пустынную вересковую пустошь возле леса подальше от людских глаз. Энн рассказывает, что они замечательно провели время, и Джеймс даже шутил и смеялся — она давно не видела мужа в таком бодром настроении. Потом Джеймс задремал, и Энн поставила его коляску под старым дубом, чтобы не мешали лучи солнца. Джеймс спал, а Энн вдруг поняла, что плачет. Она старалась не показывать мужу своего отчаяния, но сейчас ничего не могла с собой поделать. Проклятая авария перечеркнула всю их жизнь. Она знала, что никогда не оставит Джеймса, но, боже мой, как же всё это несправедливо. Неожиданно Энн увидела, что дуб словно светится, как будто настырные лучи солнца наперекор всем условностям заглянули под вековую листву. Энн протёрла глаза, попросту списав видение на своё состояние. Джеймс дёрнулся и застонал, потирая коленку. Джеймс Тейлор полностью поправился. Незнакомые люди не верят, что ещё недавно Тейлор перемещался на инвалидной коляске, а врачи разводят руками и говорят, что место чуду всегда есть в нашей жизни.

Первая публикация истории чудесного выздоровления Джеймса Тейлора вызвала большой общественный резонанс. Читатели до сих пор присылают в редакцию письма с поздравлениями. Сообщаем, что у четы Тейлор в прошлом месяце родилась дочь. Пожелаем семье Джеймса всех благ и ждём ваших новых историй. Берегите себя».

Из путеводителя «Магический справочник достопримечательностей Великобритании»:

«Ещё одним местом, которое вы непременно можете посетить, знакомясь с достопримечательностями волшебного сообщества, является памятный мемориальный знак в честь прославленного мракоборца Аластора Грюма. За последние годы это место стало настоящим паломничеством магов. Волшебники приходят сюда в надежде на чудо. Говорят, что те, кто верит, видят на месте портрета Грюма изображение женщины с младенцем на руках. Многие посещают этот знак просто для того, чтобы загадать желание. В среде волшебников место под старым дубом давно прозвали Неопалимой Купиной. Не потому, что куст, который раз в год светится магическими фонариками, больше нигде не приживается. А потому, что здесь случаются чудеса. Скептики могут списать всё это на ловкий рекламный трюк, но все их сомнения, бесспорно, рассыпаются перед многочисленными фактами. Мемориальный знак охраняется министерством магии и входит в десятку самых популярных памятных мест».

* * *

Невилл привычно спускался по сто раз хоженому маршруту в вестибюль больницы, полностью погрузившись в свои мысли.

Самое страшное — это потерять надежду.

Тогда оставалось найти внутри себя веру и отыскать свет, который давал понять, что надежда — удел сильных.

Визиты в Мунго давно не тяготили Невилла.

В последнее время Невилл приходил в Мунго один или с Ханной — Августа Лонгботтом умерла в прошлом году, завещав по договорённости с Невиллом всё своё состояние благотворительному фонду имени Алисы Лонгботтом, который учредил Чарли Уизли.

Невилл знал, что мама и папа никогда не поправятся. И ещё он знал, что родители любят его.

Одним больница святого Мунго давала надежду.

Другим дарила веру в чудо.