Ягоды смерти (гет)

На что я готова? Этот вопрос крутится в моей голове со вчерашнего вечера без остановки. Всю ночь я не могла толком уснуть, вертелась, плакала. Казалось, что я прошла все пять стадий отречения. Но потом стало понятно, что это был только первый круг ада. И меня уже ничто не спасёт.

Ты сделаешь это. Просто иного выхода нет.

— Нет! Тогда я убью всех.

Открыв коробочку с ягодами, я сразу поняла, что конкретно от меня хочет Сноу. Морник — ягода смерти. Отец предупреждал: "Ты умрёшь ещё до того, как он попадёт тебе в желудок". В Дистрикте-12 куст морника я редко встречала. Но распознаю эти маленькие шарики с первого же взгляда. Мне хватило на всю жизнь того, что рассказывал и показывал отец.

Смерть. Моя и Койн. Это без вопросов ясно. Сноу слишком далеко заходит, если думает, что я пойду на это. Да, я готова умереть сама ради освобождения Прим. Даже смогу убить другого человека. Но не холодную и расчётливую Койн, от которой зависит исход войны. Я едва могу трезво мыслить, когда всё ходит кругом. Так что и речи быть не может об убийстве.

Но я понимала, что это неизбежно. Сегодня должен кто-то умереть: Прим или Койн.

Перед завтраком меня позвали на собрание. Плутарх передал мне текст, с которым я должна выступить. Он звучал так:

Жители Панема! Жители Капитолия! Подумайте, о чём просит этот безумец! Он хочет лишить нас всего. Свободы!

— Но это прямая дорога к расстрелу Прим! — возразила я, дрожа скорее от ярости, чем от страха. — Я не скажу этого!

— Твою сестру он не тронет, — холодно и твёрдо заявила Койн, обращаясь ко всем, а не лично ко мне. — Во время вещания группа во главе с Тоди и Рубс отправится в центр Капитолия, чтобы вытащить всех остальных детей.

— Вы не можете этого гарантировать, — прорычала я.

Тут все повернули ко мне головы, а в глазах Койн даже блестела смерть. Хеймитч ладонью ударил себя по лицу, после этого мотая головой, будто я выдала какую-то глупость. Гейл поджал губы и поднял брови вверх домиком. Жалость или беспокойство. А Плутарх только сделал видимость, что его взгляд обращен на меня. Только я увидела в нём собачье ожидание решения хозяйки-Койн. Я всё сказала, что думаю. Ход был за ней. И только после этого я готова была повиноваться, что бы она ни сказала. Потому что у меня уже не было аргументов для спора. Я хотела закончить этот пустой для меня разговор.

— Подготовьте всё для съёмки, — обратилась Койн к верному псу.

— Я попрошу Крессиду, чтобы она сначала прогнала сцену с Китнисс, — тут же ответил ей Плутарх. Не хватало ещё, чтобы он язык высунул и руки подогнул в районе груди.

— Не надо, я выучу текст, — проворчала я, пулей выбегая в коридор.

Гейл заходит ко мне после завтрака. С того самого момента, как мы смотрели вещание Сноу, я видела его лишь час назад, на собрании. Прошло чуть больше суток после смерти Вика и Рори. Мой лучший друг выглядит подавленным, но видно, что он справляется лучше меня. Скорее всего держится ради Пози. Уверена, если бы не ультиматум Сноу, я бы уже расплавилась на полу в каком-нибудь коридоре. Я ждала, когда Гейл меня спросит, как я держусь. Но сама ни разу не поинтересовалась его самочувствием.

— Ты как-то изменилась, Кискисс, — тихо говорит Гейл. — Исчезло твоё рвение к свободе.

Исчезло? Стало так очевидно, что я иду на поводу у одного из президентов? Мне горько и смешно одновременно. Я хочу посмотреть на того, кто не идёт против приказов вышестоящего. Знаю, что раньше я делала, что мне заблагорассудится. Только вот не думала о последствиях. Съем ягоды — Капитолий взорвёт возмущение. Или скажу, что поддерживаю семьи павших трибутов — погибнут люди. Мне дано было выбирать одно из двух. Сноу упорно показывал, что за мою свободу он будет наказывать других. Наверное, именно поэтому я потеряла свой порыв выбраться из плена. Я не понимала, что моё решение, хоть и было полной противоположностью желанию Сноу, частично совпадало с планами Койн. Она будто управляла мной. Сломанной марионеткой.

— Что ты делала дома? — спрашивает, наконец, Гейл.

Мы сидим на моей кровати в маленькой комнатке. Мама ещё не вернулась из медицинского отсека. Не уверена, что она вообще будет сегодня спать: мальчикам, что мы спасли, нужен поминутный уход.

— Думала. Я ощущала Прим там, — говорю часть правды. — Успокаивало.

— И что ты собираешься делать? — Гейл спрашивает совершенно бесстрастно, словно его не интересует, что именно я задумала. Поддержит в любой момент.

Мне самой любопытно знать ответ на этот вопрос. Я смотрю сначала на свои руки, а потом на Пита, сидящего на маминой кровати. Скрестив руки на груди, он молчит, что странно. Смотрит на меня и один раз кивает головой. И дёргаю головой в сторону. Словно защемило нерв. Гейл замечает это.

— Прости, — бормочу. — Хочу дать ему ответ сегодня.

— Хорошо, — с облегчением выдыхает мой друг и накрывает своей большой рукой мои. — Тебе не о чем волноваться. Крессида знает, что делать. Доверься ей.

Смотрю, как длинные пальцы Гейла поглаживают мои костяшки. От его прикосновения меня знобит. Тут же хочу избавиться от холодного ощущения. Мне нужно согреться. Хочу тепло Пита. Поднимаю на него глаза и застываю: он кривит своё лицо, будто ему противно смотреть на нас, а поза говорит о готовности к нападению. Я машинально высвобождаю свои руки из плена. Пит принимает прежнюю позу — скрещенные руки на груди, — и продолжает следить за нами.

— Пит приходил ко мне, — бормочу я, снова дёргаю головой. — Прости, — не знаю, кому это говорю: Гейлу, Питу или себе.

— Китнисс, — заводит свою шарманку Гейл уже в который раз. — Пит умер. Его убили профи на Играх. Осознай это уже!

Нет, Пит, ты не мёртв. Я же тебя вижу.

— Но он сказал...

— Оставь это, Китнисс, — настаивает на своём Гейл, и я сникаю вовсе. — Мы это уже обсуждали.

Мы сидим некоторое время в полной тишине. При Гейле я стараюсь не смотреть в сторону Пита. Но второй будто нарочно насвистывает песню "Дерево висельника", заставляя волей неволей поднимать глаза на словах "не жди, не жди". Меня бросает в дрожь, вспоминаю, как мы с Прим пели эту песню вместе.

Я сделаю это, Пит. Ты был прав, как всегда.

— Ладно, — вздыхая полной грудью, наконец произносит Гейл. Незаметно для себя прерывает пение Пита. — Встретимся на съёмочной площадке.

Пружина матраса издаёт скрипучий плач, когда Гейл поднимается. Он встаёт напротив меня, что мне приходится поднять на него глаза. Я вижу в его осунувшимся лице решимость. А если мой друг что-то надумал себе, он это сделает.

И тут же я удивляюсь, что знаю его достаточно хорошо: Гейл наклоняется к моему лицу, чтобы поцеловать в губы. Но я вовремя отворачиваюсь, вспоминая разъярённый взгляд Пита. Сухие шершавые губы неуклюже касаются моего виска.

— Я бы поставил на Койн, — шепчет Гейл, выпрямляясь. — Что бы ты там ни придумала, не делай этого.

Он исчезает из моей комнаты, и я тут же пытаюсь стереть все воспоминания о нём. Иначе я не освобожу Прим.

Принять сторону Койн — в одночасье лишиться возможности увидеть хотя бы раз свою сестру. Это я уяснила сразу. Президент Сноу не впервые убивает за неподчинение. Глаза этой змеи только и ищут следующую жертву, вынуждая кого-то спотыкаться. Несколько неудачных шагов, и следующий претендент на виселицу утверждён. Сноу любили ровно столько, сколько и боялись. Потому что он позволял жить в роскоши только тем, кто своими силами поднимется по лестнице до ступени, называемой Капитолием. Но если я всё же поступлю, как приказала Койн — погибнут люди, восстание будет подавлено, а победитель определится только размером своей скупости: чем меньше — тем хуже всей стране. Тогда люди увидят кто из них больший монстр.

Койн чётко дала понять, что при её правлении все будут равны. Но какой ценой она добивается этого уже сейчас?

Меня поставили перед выбором: Сноу или Койн. Чью дверь я открою? Любая из сторон приведёт меня к проигрышу. А можно ничего не делать — третья дверь. Я просто спрячусь в кладовке с мелом, где меня никто не найдёт. Всё равно я уже проиграла.

Нет. Прим! Моя сестра должна вернуться любой ценой! Мне просто нужно выбрать сторону, где меньше потерь и больше шансов на удачу.

Если я сдамся сейчас — я попаду в собственную ловушку, состоящую из игл и огня. Я упаду в круговорот отвращения к самой себе.

Заведомо уйти — не выход.

Перед тем, как прийти на площадку, я брожу по Дистрикту, пытаясь избавить голову от предстоящей сцены. Один раз встречаю Финника и Энни. Они улыбаются мне. Хоть кто-то счастлив, думаю я, отвечая им фальшивым кивком приветствия. Когда в поле зрения появляется Хеймитч, я разворачиваюсь и быстро ухожу, чтобы он меня не заметил. Я бегу даже от мамы. С ней я почти не разговаривала в последнее время. Она не знает, что со мной творится, и что потребовал Сноу за спасение её младшей дочери. Никто не спросил меня: "Эй, Китнисс, как ты держишься? Давай помогу". Если бы Пит чаще со мной разговаривал, он бы без вопросов меня поддержал.

Но Гейл прав, хватит видеть иллюзию. Она мне не поможет. Нужно рассуждать трезво.

Крессида мне всегда нравилась. Она настойчива, но и мягка. Ни разу при моём срыве она не причитала. Только ждала.

И вот сейчас, когда меня переодевают в чёрный костюм — он жёсткий и тугой, — она не настаивает на том, чтобы я повторила слова с нужной интонацией. Я знаю, что перед самым началом съёмки Крессида подберёт нужные слова, чтобы настроить меня на нужный лад.

Мой слух отключён. Повторяю весь свой план. Каждый шаг. Что за чем должно идти. Каждый момент важен, и люди, что участвуют в моём плане, должны поверить, что я делаю всё спонтанно.

Из меня плохая актриса. Но ради Прим я постараюсь изо всех сил.

На что же я готова?

На всё.

— Не дрожи, Китнисс, — доносится до меня мягкий голос Крессиды. Я замечаю её только тогда, когда она слегка сжимает моё предплечье. — Ты не впервые выступаешь. Просто подумай, что ты разговариваешь со зрителями. Заставь их захотеть тебя.

В её глазах мелькает искра азарта. Ей нравится эта работа. Она в ней ас.

— А что, если президент Койн встанет за мной, как Сноу в своём заявлении? — решилась предложить я.

— И все поймут, что за тобой стоит вся мощь Тринадцатого, — подхватывает мою мысль Крессида. — Да, мне это нравится!

Она улыбается и убегает к Плутарху. Я вижу, как они при разговоре посматривают в мою сторону. А затем оба улыбаются. Отлично. Всем понравилась моя идея.

— Итак, Китнисс, — устанавливая меня в центре сцены, Крессида произносит последние для меня слова перед эфиром, — помни, что люди впитывают каждое твоё слово, каждую эмоцию. Будь живой. И ещё. Плутарх решил, что должно быть численное превосходство людей за твоей спиной. Поэтому будут Койн и один солдат.

На площадке суматоха. Через несколько минут начнётся прямой эфир, который запустят во всех Дистриктах и в Капитолии. Глазами я выискиваю Пита, он обещал поддержать меня. Но взгляд мой задерживается на Хеймитче, наблюдающем за мной. Ему грустно.

Нет. Нельзя думать о чужих эмоциях. Это сбивает с толку.

В одной руке у меня стрела, в другой — несколько ягодок морника. В последний раз осматриваюсь вокруг себя: с полностью бесстрастным лицом Койн Стоит за моей спиной ближе, чем я надеялась. Солдата ещё нет. А Пит — напротив меня, рядом с камерой. В руках он тоже держит стрелу и морник. Улыбается. Я закрываю и открываю глаза. Набираю полную грудь воздуха и через рот выдыхаю. Смотрю прямо на Пита.

"Три, два, один," — пальцами показывает Крессида.

Началось.

— Жители Панема! Жители Капитолия! — мой голос твёрд. Я думаю о Прим, вспоминаю, как разговаривала с матерью перед Играми: жёстко, чётко, уверенно. Сейчас я говорю так же, а по позвоночнику проползает страх. — Одумайтесь! Это же безумие!

На глазах у всей страны я подношу руку с ягодами ко рту. Слежу только за Питом: он делает тоже самое. Не мешкая, глотаю горстку морника, оборачиваюсь и всаживаю стрелу в живую плоть. На мгновение застываю и слышу, как за спиной зло смеётся Пит. Ныряю в серые глаза Гейла, а он корчит лицо от боли. Это конец. Перед последним прыжком в бездну я убиваю разом и Гейла, и Прим, и себя.

— Счастливых тебе Голодных игр, Кискисс, — иронично улыбаясь, выплёвывает мой друг мне на лицо вместе с кровью.

Мы падаем на пол одновременно.

Я успеваю заметить, что Пит тоже лежит на полу, смотрит на меня.

И пусть удача всегда будет с вами.