Маленький победоносный фор (гет)

Хонор подумала, что просто вернуться на Мантикору, если это вообше возможно, будет мало. Она обязана выяснить, почему это произошло и как избежать его повторения. Если эту штуку, чем бы она ни была, можно воспроизвести, она легко изменит трафик миллиарда тонн коммерческих грузов, еженедельно проходящих через самый загруженный узел сети во всей галактике. С ее помощью можно вообще миновать Мантикору, направив флот со Звезды Тревора напрямую к Василиску. Прошлой ночью Хонор снился Василиск — в ее кошмаре суперлинкоры хевов прорвали его оборонительные укрепления с обеих сторон. Узел Сети был живым, бьющимся сердцем Звездного Королевства. Нельзя подвергать его риску.

Теперь у нее была цель, вот только способы ее достижения — совсем другое дело. Ясно, что Торн сговаривается с колонистами у нее за спиной. Единственным рычагом воздействия на дендарийского капитана было то, что адмирал Нейсмит заперт на "Артемиде". Надо признаться, у нее был в запасе еще один довод — возможность просто разнести на куски его корабль, стоило ей только захотеть — но пока переговоры до этой стадии не дошли.

За утренним какао Хонор прочла затребованные ею от медиков резюме по Нейсмиту и его телохранительнице. Он оказался более или менее обычным человеком, хотя никаких маркеров, специфичных для популяции определенной планеты, компьютер в его геноме не распознал. Потомок европейцев, по большей части, и один из его предков был носителем евгенической модификации.

Сержант Таура была... не-человеком, причем весьма примечательным. Сканирование показало, что она — не один из суперсолдат-Кощеев, уничтоживших Землю в Последней войне и доживавших свой срок в небольших анклавах. Сделанные с нею усовершенствования были хитры и полностью встроены в геном. Ее создатель однозначно проигнорировал Кодекс Беовульфа, но поскольку на языке Тауры не обнаружилось мезанского штрих-кода, явных подозреваемых по этому делу тоже не было. Еще один повод для головной боли.

У Хонор под рукой не было сейчас мантикорской базы данных по преступникам, чтобы поискать там, но она подозревала, что вряд ли найдет и там какие-либо ниточки.

Она встала, Нимиц забрался к ней на плечо. Посетить гостей после окончания лечебных процедур следовало хотя бы из простой любезности. Очевидно, сам Нейсмит был не слишком в них заинтересован, он пошел на пролонг лишь ради своей телохранительницы. Девятнадцать лет! Кому-то стоило бы оторвать за это голову, мрачно подумала Хонор.

Когда она вошла, Нейсмит уже не спал. Он лежал без рубашки на госпитальной койке, кошка свернулась у него на груди. Лицо его светилось энергией, он запустил пальцы в шерсть Саманты и что-то шептал ей на ухо. Однако при виде Хонор Нейсмит застыл, потом приподнялся на локте и вытянул шею, разглядывая вошедших поверх перекрывающего ему весь обзор живого мехового клубка.

В носу у него виднелась пара фильтров. Хонор молча покачала головой. С его корабля уже передали устрашающе длинный список аллергий и непереносимостей, которыми страдал адмирал; перечень, который он сообщил здешним поварам, был далеко не так полон. А корабельный терапевт добавил туда еще три пункта, и одним из них было "древесные коты".

Хонор едва не рассмеялась. Бедняга. Древесный кот и принятый им человек живут буквально в одной шкуре, особенно первые месяцы, постоянно прижимаясь друг к другу и тем самым утоляя жажду теснейшего физического контакта. У Нейсмита оказался невероятный самоконтроль, чего она не ждала от человека столь легкомысленного с виду, но из этого правила они с Самантой не стали исключением.

Легкая улыбка Хонор исчезла, когда тот сел, пересадив Саманту на колени, и вопрошающе взглянул на посетительницу. Шрамы на его теле были метками ужасающе жестокого прошлого. Его явно пытали — по крайней мере, однажды — резали ножом, били, рвали и жгли, и далее по списку. Среди шрамов было много хирургически аккуратных, словно кто-то пытался его освежевать скальпелем.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Как и прежде. — В его взгляде смешалось множество эмоций: от легкого смущения и неловкости до тайного и тщательно подавляемого веселья. Заметив, что Хонор продолжает его разглядывать, он сухо добавил:

— На заднице шрамы тоже есть — хотите, сниму штаны и покажу?

Хонор почувствовала, что слегка краснеет. Эндрю Лафолле за ее спиной чопорно оцепенел.

— Прошу прощения, — она решила, что сейчас ее очередь извиняться. — Я не хотела быть грубой.

— Все нормально. А как сержант Таура?

— Я уже говорила, для нее мы не смогли подобрать подходящий прототип. Без этого трудно сказать, возымела ли процедура какой-либо эффект.

— Поживем-увидим, — вздохнул Нейсмит. — Как всегда. — Она ощутила исходящую от него волну внезапной усталости.

Саманта потерлась об его грудь и спрыгнула на пол, чтобы радостно поприветствовать Нимица. Нейсмит смахнул с себя коричневые и белые шерстинки и потянулся за футболкой и кителем от парадного мундира. Их доставил сюда перед ужином капитан Торн. К парадной форме прилагался еще украшенный драгоценными камнями кинжал на ремне, сейчас лежавший на прикроватном столике. Нейсмит заметил, куда смотрит Хонор, и вдруг усмехнулся:

— Что, любите холодное оружие? Я видел меч у вас на стене.

Он взял в руки ремень и покосился на Лафолле. Оруженосец в зеленом принял из рук Нейсмита кинжал и с неодобрительным видом передал своей леди. Хонор повертела его в руках, извлекла клинок из ножен ящеричной кожи.

Оружие было сработано для кого-то крупнее Нейсмита, причем весьма давно. Стальной клинок смотрелся не хуже, чем самые высококлассные грейсонианские мечи, и был явно штучной работы. Вычурная старинная рукоять с эмалью клауазонне, выложенной меж филигранной золотой проволоки, была инкрустирована драгоценными камнями. Хонор вгляделась в камни и с изумлением обнаружила в них мелкие неправильности — признак естественного происхождения.

По чуть потертой рукояти можно было понять, что этим оружием пользовались очень много лет. Ее навершие открывалось посредством хитрого механизма, а под ним обнаружилась гравировка с выпуклой печатью. Хонор, много читавшая по военной истории, кажется, узнала древнюю канадскую эмблему.

— Неординарная вещь, — пробормотала она. Нейсмит кивнул.

Пока он натягивал футболку, она вдруг поняла, что почти неразличимая цепочка мелких шрамов через всю его спину складывается в цифры.

Нейсмит забрал у нее кинжал и — тщательно стараясь не направлять острие в ее сторону — прицепил на пояс. Когда он сел на госпитальную койку, Саманта дернула настороженным ухом и тут же вспрыгнула к нему.

— Кажется, меня она прекрасно понимает, но я сам хотел бы понимать ее лучше. Должен быть какой-то более эффективный способ общения. Может быть, язык жестов. Или семафорная азбука. Я поработаю над этим через неделю, когда мы узнаем друг друга сильней.

— Семафорная азбука? — Хонор с трудом сдержала усмешку.

— Нейсмит ожидает, что каждый древесный кот исполнит свои обязанности как должно, — продекламировал он торжественно. Хонор не удержалась и захихикала. Нейсмит усмехнулся в ответ, очевидно довольный тем, что рассмешил ее.

— Никому пока не удавалось научить древесных котов читать, — объяснила Хонор. — Они не знают письменности.

Он пожал плечами, и она ощутила его уверенность в том, что он что-нибудь да придумает.

— Хотя у нас есть более насущная проблема. Я имею в виду, капитан Харрингтон, что, хотя мы с вами говорим на одном языке, но я все сильнее начинаю сомневаться в том, что у нас за общее прошлое и достаточно ли этой общности, чтобы понимать друг друга. Прошлое, начиная, скажем, с наполеоновских войн. Меня это весьма беспокоит.

— О чем вы? — переспросила она.

— Впрочем, можно проверить. Нельсон есть в истории у нас обоих, очевидно. Будем двигаться оттуда. Хм... — Он задумчиво на нее уставился. — Томас Эдвард Лоуренс.

— Честер Нимиц, — подхватила она. Нейсмит покосился на нее, потом — на ее кота и мимолетно усмехнулся.

— Роммель, — предложил он.

— Он сам по себе был не так хорош, как пиар вокруг него, — прокомментировала Хонор.

— Ха. Думаете, пиар — это не война? — Глаза Нейсмита сияли. — Тогда я не стану называть Паттона.

Хонор улыбнулась.

— Онаха, — предложила она главу Лунной Революции. Физиономия Нейсмита не изменилось, и она почувствовала, что это имя ему незнакомо.

— Шри Симка, — назвал он.

— Юрий Танаков, — проговорила она.

Он склонил голову:

— Юлия Коразоа.

— Густав Андерман. — Она вдруг представила, как бы выглядел Нейсмит в военном мундире Андерманской империи. Наверное, выйдет нечто вроде старинной карикатуры на Наполеона. Она тайно улыбнулась своим мыслям.

— ...Эйрел Форкосиган, — докончил он. Она никак не прореагировала, и он вздохнул: — Ага. Мы потерялись где-то на полпути, так?

Она негромко рассмеялась, заставив его тоже улыбнуться:

— Почти в самом начале пути. Не хочу думать о том, что это значит.

— Я тоже. — Он наморщил лоб. — А как насчет планет? Мы можем попытаться поиграть в ту же игру с планетами — они не так изменчивы, как люди.

— Моя мать с Беовульфа, — объявила она. Даже варварские миры по ту сторону Солнечной Лиги должны знать Беовульф.

— Значит, вы — Грендель? — Он вопросительно приподнял бровь.

Если это была шутка, то Хонор ее явно не уловила.

— Вы о чем?

— Не важно... — Нейсмит покачал головой. — Нет, похоже, я о нем не слышал.

— Ну, а вы? Вы сами откуда?

— Вот и один из тех самых сложных вопросов, — ушел он от ответа. — Хм, у меня есть родня на Колонии Бета.

— Это место, откуда родом здешние колонисты, верно? Как и капитан Торн? — Выговор у них совпадал.

— Ага, — подтвердил Нейсмит. Его что-то беспокоило. — Не расскажете мне про Беовульф?

— Это один из соседей Мантикоры по червоточине, — начала рассказывать она, — и одна из старейших и самых богатых населенных планет. Он находится в системе Сигмы Дракона. Горячий, сухой мир, не слишком сильно терраформированный. — Едва заметная улыбка скользнула по лицу Нейсмита, словно в мозгу у него сложилась какая-то головоломка, но ничем другим он своих мыслей не выдал. В этой голове — устрашающе блестящий ум, специально еще раз напомнила себе Хонор.

— Вас озарило? — спросила она.

— Я хочу посетить Сфинкс, — заявил Нейсмит.

* * *

"Это совсем другой мир", — подумала Золотой Голос.

Смеющийся Ярко двигался перед нею по плоской ветви дозорного дерева, как и требует инстинкт от охотника, защищающего свою подругу. Золотой Голос шла медленно (хотя не так медленно, как люди внизу), оглядываясь и вспоминая.

Такая глубокая память, как у нее, редко встречалась среди Народа, даже у старших певиц памяти в самых разных кланах. Но память, сделавшаяся гладкой и безвкусной за многие годы, передаваемая от одного к другому, не шла ни в какое сравнение с личным опытом. Она неустанно выискивала новые растения, которые принесли с собою двуногие, высматривала их блестящих быстрых летунов в небе. Мир здесь был неправильным, и это беспокоило ее, поскольку она была певицей памяти. А певица может потеряться в воспоминаниях и забыть настоящее.

Но Смеющийся Ярко был с нею, и за ней шел Прячущийся Плохо, и Танцующая в Облаках тоже, со своими охотниками-стражами. И Горный Рев шагала впереди. Она была охотником Прячущегося Плохо, высокой и свирепой, как гексапума.

Люди оставили свои машины позади — потому что от этих шумных штук Народ непременно бы сбежал и затаился в своих убежищах. Странной была сама идея привести двуногих к гнезду, такие вещи никто не делал прежде. Но она решила, что теперь настало время, и Прячущийся Плохо согласился с нею. Народ всегда просил своих связанных хранить его секреты, но его Золотой Голос даже не стала просить. Она подозревала, что Прячущийся Плохо в любом случае не стал бы ее слушать. И хотя Смеющийся Ярко был не уверен, по нужному ли пути ведет их Золотой Голос, но он — охотник и ее супруг, значит, он уступит.

Здесь был Народ, странный Народ. Она знала, что они ощутили ее первыми, ведь ее мыслесвет был поразительно силен: из-за того, что она была связана, что у нее был супруг и что она была певицей памяти. Призрачные светлячки мыслей Народа она обнаруживала с трудом, однако знала, что они наблюдают. Если бы только Прячущийся Плохо не был таким шумным! Он был молодым охотником и еще не умел обуздывать свою яркость так, как Танцующая в Облаках.

Или это из-за эха ее собственных мыслей чужие разумы кажутся такими негромкими? Они почти подобрались к гнезду, и здешним охотникам пришлось выйти им навстречу. Трое из них вспрыгнуло на ветви, мысленно окликая двоих новоприбывших. Золотой Голос поразилась, как слабы их голоса, как прозрачен мыслесвет, какими истощенными они выглядят. В разгар весны их тела несли на себе печать голода.

Двуногие их обескуражили. Золотой Голос потрясенно осознала, что этот Народ не знал двуногих прежде, ни вживую, ни по песням. Они никогда не ели пучкового стебля, никогда не выращивали растений на зиму. Они были такими, как некогда был ее собственный Народ: голодными, настороженными, не осознающими, насколько узки их горизонты. Она дала Смеющемуся Ярко поздороваться с ними первым, а затем произнесла свое приветствие.

Троица охотников вскочила, не сводя с нее глаз и мыслей. Сама идея того, что певица памяти покинула свое гнездо, шокировала их. Из леса выбрались их сородичи: настороженный клан, опасливо решающий, не напасть ли на пришельцев. Много истощенных, много покалеченных. Все смотрели на нее. Горный Рев разглядывала их прищуренными, недоверчивыми желтыми глазами, а они шипели на нее с ветвей.

Золотой Голос спрыгнула с дозорного дерева на землю, оставив странный Народ кругом сидеть над ней. "Я — Поющая Новое", — объявила она, ощущая, как потрясены они силой и дальностью голоса, подобного которому ни разу не слышали прежде. Певицы Памяти никогда не покидали своего гнезда. Золотой Голос оказалась первой, немало опечалив тем свой клан.

Но она больше не была Золотым Голосом. Теперь она стала Поющей Новое, потому что певицы памяти могли сами давать себе имена, и никто смел это оспорить.

Она запела...

Она пела о Лазающем Быстро и Погибели Клыкастой Смерти, о певицах прошлого, их совете и решениях. Она пела о том, как то одного, то другого из Народа охватывает непреодолимое желание связать себя с людьми, и чем это вознаграждается — знанием, пищей, силой. Она пела о посеве, о жатве и о сотнях новых вещей, которые Народ узнавал, принимал и улучшал.

Певицы кланов ее родного мира всегда стояли за скрытность и осторожность. Но та, что некогда была Золотым Голосом, давно решила, что старые пути больше не подходят, и настало время выбирать новый. Слишком долго Народ скрывался и оставался зависимым — пора ему найти себе место среди звезд. Поэтому она не спела рассудительное общее мнение своих старших, но создала свою, новую песню.

Певицы памяти выбрались из главного гнезда, чтобы послушать ее. За ними вылезли котята, хотя происходящее лежало пока за пределами их опыта. Но то, что выучит один, смогут выучить все, и Новая Песня выльется в столетия нового знания в умах Народа.

Она пела до самой ночи. Прячущийся плохо улегся на землю, измученный весом свалившегося на него мира. Танцующая в Облаках наблюдала за происходящим ясным взором, не понимая, но чувствуя.

Наконец, Поющая Новое рассказала, что предлагает Танцующая в Облаках: чтобы люди жили вместе с Народом и защищали его, как и в том мире, о котором она пела. И что предложил Прячущийся Плохо: чтобы люди жили с Народом, а Народ защищал их и учился путешествовать между звезд.

"Какая странная песня,— заметила старшая из здешних певиц памяти. — Твой голос силен, Поющая Новое. Но я встревожена, потому что песня памяти должна быть правдой, а ты поешь о вещах, которых нет."

"Я пою сразу и о памяти, и о том, что может быть, — ответила Поющая Новое. — Вы должны рассказать это кланам. А кланы должны выбрать, каждый сам по себе."

* * *

— Я же говорил, что из нее получится великая императрица, — самодовольно сообщил Майлз. Харрингтон окатила его раздраженным взглядом. Возможно, причина ее раздражения таилась в том, что ее собственный древесный кот занимал явно подчиненное положение. Саманта сегодня была великолепна, это Майлз понимал, даже если до конца не мог уследить за ходом событий. Любой, способный войти в лес, полный голодных диких тварей, и выйти из него так, чтобы они ловили каждое твое "мяу" — превосходный материал для командира. Надо бы начать ее учить на настоящего штабного офицера. Может, произвести в лейтенанты...

Сила тяжести огромной планеты наконец-то пересилила его. Забыв о гордости, он попросил Тауру усадить его себе на плечи, и так они дошли до машин. Харрингтон с ее охраной казались раздражающе невозмутимыми. Майлз поднял голову, высматривая проблеск коричневой и белой шерсти в листве над головой. Саманта поглядела на него с дерева и осторожно спрыгнула на плечо Тауры, устроившись рядом с ним. Она запустила переднюю руку ему в волосы и издала обеспокоенный звук, увидев, что ее компаньон слишком устал, чтобы реагировать на ласку.

— Милая планетка, — вздохнул Майлз, обращаясь к кошке, — но жить тут я бы не хотел.