Война и Орден (джен)

Хотя товарищи по Ордену едва ли смогли бы обнаглеть до такой степени, чтобы назвать мастера Дуку сентиментальным, ему, тем не менее, не были чужды и простые человеческие привязанности. Например, к своему давнему падавану. Хотя падаван уже и сам разменял седьмой десяток, Дуку был одним из тех, кто помнил мастера Джинна сопливым нахохлившимся юнцом. Ну и источником бесконечной головной боли, чего уж.

Нынешний Квай-Гон более не нуждался в учительском надзоре, хотя всё так же нередко становился головной болью — одно радовало, что уже не столько Дуку, сколько Совета. Такое упрямство и стабильность характера даже, пожалуй, вызывали в бывшем учителе Джинна своеобразную гордость, и в разговорах с мастером Винду, когда тот начинал поминать Квай-Гона не самыми лестными эпитетами, Дуку позволял себе слегка усмехнуться. Разумеется, в рамках дипломатичности.

Впрочем, ученик уже во времена своего ученичества прекрасно справлялся со своими проблемами сам. Одобрял ли его методы учитель — ответить затруднился бы и Дуку, но вмешиваться предпочитал как можно реже. Хотя, конечно, удивительная манера Квай-Гона подбирать падаванов и взаимодействовать с ними иногда приводила старого мастера в недоумение. Но, памятуя о старой истине, гласившей, что падаван падавана — проблема сугубо падавана и никого больше, Дуку с чистой совестью занимался своими делами, игнорируя редкие вялые призывы почтенных магистров повлиять на ситуацию. И, кажется, со временем Совет всё же смирился с таким «философским пофигизмом» мастера с Серенно.

Однако внезапное известие с Набу о трагической гибели мастера Джинна вновь заставило гармоничный мир Дуку зашататься под упорным натиском внешних сил. А именно — под натиском Совета Ордена. И с учётом того, что на сей раз магистр Винду заручился поддержкой магистра Йоды, бой предстоял тяжёлый, и Дуку приготовился к обороне.

Винду молчал. Йода тоже молчал и только постукивал палочкой о пол. Дуку выжидал атаки противника. Первым не выдержал Винду.

— Полагаю, вы слышали о том, что случилось с вашим бывшим учеником.

— И это донельзя печалит меня, магистр, — кивнул Дуку. — Однако Квай-Гона моё сожаление не вернёт, а Сила рано или поздно всех забирает к себе.

— Вы правы, живым помощь нужна больше, — согласился Винду подозрительно покладисто.

Снова повисла напряжённая пауза.

— Падаван бывший Квай-Гона. Оби-Ван Кеноби, — Йода ненадолго умолк, оставляя собеседникам время обмозговать это его веское высказывание, затем продолжил. — К рыцарству готов он был, да. Но не к ученику.

Ах да. Новый «избранный». Дуку неопределённо хмыкнул. Некоторые идеи Квай-Гона он ради собственного же блага всё-таки предпочитал списывать на слишком хорошее воображение.

— Оставлять мальчика без присмотра нельзя в столь тяжёлый момент, — наконец выдал свою главную мысль Йода. Дуку тяжело вздохнул, мысленно поздравив себя с очередным попаданием.

— Уважаемые магистры, падаван моего падавана — не мой падаван, — изрёк он спокойно. — Я уже своего падавана выучил. И уверен, что он своего — тоже. Так что к чему вам беспокоиться?.. Вы могли бы помешать Кеноби брать ученика, и это было бы логичнее, чем теперь обращаться ко мне.

Йода старчески покряхтел и, повернувшись, медленно пошлёпал к двери. У порога он обернулся.

— Силы пути воистину неисповедимы, мой ученик, — заметил он, по обычаю, глубокомысленно. Дуку только с облегчением вздохнул, когда закрылась дверь.

Об этой беседе он вспомнил через десять лет, перед тем как навестить Оби-Вана в его темнице на Геонозисе. Пожалуй, и правда стоило тогда за ним приглядеть.

Кеноби унаследовал от Квай-Гона потрясающую упёртость и восхитительную убеждённость. Ах, да, и самоволие. Дуку отчасти жалел, что упустил шанс привлечь его на свою сторону раньше. Прекрасный вышел бы помощник, тем более что сам он уже стар.

— Нет, — отрезал Оби-Ван, в очередной раз демонстрируя истово квайгоновскую несгибаемость. Дуку досадливо вздохнул.

«Падаван моего падавана — не мой падаван», — с ехидцей напомнил внутренний голос. Дуку развернулся к выходу. Может, Сила и впрямь знает лучше.

Они с мастером прибыли в лагерь всего с двое суток назад, но Беррисс казалось, что в эти два бесконечных дня уместились добрые две недели. Каждый вечер она валилась от усталости, а глаза её смыкались, едва голова касалась подушки, но, несмотря на сон, ощущения хоть какого-нибудь отдыха не было.

Падаван Беррисс Оффи вместе со своим учителем, Луминарой Андули, от рассвета и до позднего вечера проводили дни в небольшом «госпитале», хотя назвать полноценным госпиталем этот палаточный городок не поворачивался язык. Бои шли совсем недалеко, и часто оперировавшие раненых врачи вынуждены были мириться с аккомпанементом рвущихся, иногда самую малость не долетая до лагеря, снарядов.

Казалось, этот бой не имел начала и не узнает конца: поток медтранспортников почти не прерывался. Стерильные перчатки, то и дело пополнявшие ящик для мусора, как будто заранее приобретали кровавый налёт. На красновато-бурые брызги или размазанные на полах халатов разводы никто уже не обращал внимания.

Запах крови и лекарств смешивался воедино и пропитывал насквозь даже джедайскую робу Беррисс. Впрочем, к этому привыкнуть было проще всего. Сложнее было другое — привыкнуть к пронизывающей Силу боли, к ускользающим, обрывающимся нитям света, к ощущению постоянно утекающей из раненых жизни. Она до сих пор невольно вздрагивала всякий раз, когда чувствовала чью-нибудь смерть, но с усилием заставляла себя сосредоточиться на деле. Времени оплакивать павших ни у кого не было, и ещё тёплые развороченные и наспех замотанные в непромокаемую плёнку тела спешно укатывали из госпиталя, освобождая место для следующих пациентов.

Падаван Оффи работала почти на автомате, не раздумывая, полностью отдавшись ощущениям и положившись на твёрдость заученных движений. Не Сила была сейчас её помощницей, но она сама и её руки были инструментами Силы, направляющей их. Беррисс только чувствовала, как сквозь неё струится живительная энергия и обволакивает перерезанные сосуды и почерневшие от ожогов рваные края ран.

Беррисс закрыла глаза и выдохнула, вслушиваясь в тихое, но мерное дыхание солдата. «Он будет жить», — она позволила себе слабо улыбнуться, но тут же застыла, будто оглохнув от нахлынувшей волны дикой боли. Оффи судорожно втянула воздух и перевела взгляд на подъехавшую каталку. На ней лежал практически такой же, как только что исцелённый, клон-солдат, в стандартной белой броне. Только вот от брони, которую так и не сняли перед операцией, почти ничего не осталось: пробитая нагрудная пластина была разодрана и испещрена мелкими осколками и царапинами, а по краям разрыва едва не сплавилась с обгоревшей разодранной плотью. Беррисс сглотнула, осторожно касаясь заветрившейся кромки раны — одной сплошной дыры, в которой в свежем месиве из крови и буроватых ошмётков торчали осколки рёбер. Солдат, чьё лицо было скрыто дыхательной маской, хрипло закашлялся, и прозрачный полимер маски изнутри покрылся мелкими капельками крови.

«Невозможно», — вспыхнула в сознании мгновенная страшная мысль, и Оффи отчаянно замотала головой, отгоняя накатившее на неё волной бессилие. Стараясь не смотреть на страшную рану, она мысленно обратилась к Силе, пытаясь увидеть слабо тлеющий в раненом огонёк.

Но Сила словно вытекала из него вместе с кровью, с каждым новым слабым выдохом. Беррисс всё пыталась заставить измученный организм бороться, когда запоздало поняла, что сердце клона перестало биться.

Дрожащей рукой Оффи отёрла со лба пот, неосторожно мазнув по нему тыльной стороной. Она замерла, чувствуя, как по виску стекает тоненькая струйка горячей жидкости. Чужой крови. Беррисс крепко зажмурилась, сражаясь с щиплющими в уголках глаз слезами.

На плечо ей опустилась чья-то ладонь.

— Мастер? — Оффи обернулась, смаргивая навернувшуюся на глаза влагу. Луминара Андули накинула на тело умершего солдата покрывало и повернулась к ученице.

— Передохни немного, — мягко произнесла она. — Бой временно прекратился, и транспортников сегодня больше не будет.

Беррисс только кивнула и прошла к выходу, едва не споткнувшись о порог. Луминара проводила её печальным взглядом.

— Ничего, привыкнет, — заметила, стягивая с ладоней перчатки, невозмутимая хирург с Корусанта, начальница медицинской бригады. Она потянулась, разминая плечи. — Выплачется.

Андули молчала, смотря словно сквозь тонкие стены палатки.

— Надеюсь, не до конца, — негромко проговорила она.

Они должны были стать идеальной армией, смысл жизни которой заключался в войне. Если инстинкты нормального живого существа предполагали желание выжить и продолжать род, то клоны были созданы, чтобы идти на смерть и, повинуясь командам, убивать.

Приказ обычно заменял солдатам любые моральные категории, но после получения этого задания коммандер Блай почему-то почувствовал, как сердце пропустило удар.

Ликвидировать джедаев. Блай бросил долгий взгляд на генерала Секуру. Спустя пару мгновений она обернулась и, заметив его задумчивость, улыбнулась. Почти с лаской, странно резанувшей его по душе.

На миг в его сознании вспыхнуло желание крикнуть ей: «Уходите, генерал!» — но тут же стихло, задавленное непримиримой логикой. У него был приказ, и рыцарь-джедай явно не собиралась умирать сама, избавляя его от необходимости выполнения долга.

Они шли медленно, и возглавляла шествие хрупкая и юркая генерал Секура. Блай следовал за ней, но всё медлил с выстрелом, выжидая удобного момента.

Решение командования не подлежало отмене, и он хотел только, чтобы она умерла быстро. Без боли. Без мучений.

Они открыли огонь, когда рыцарь-джедай отвлеклась. Бить в спину – это было бесчестно, даже несмотря на приказ, но эффективно. И где-то в глубине души Блай надеялся, что так он не увидит лица Секуры. Не увидит отчаяния в её взгляде.

Выстрелы, десятки выстрелов прошили насквозь её изгибающееся в попытке увернуться от бластеров тело. На долю секунды она словно зависла в воздухе, но уже в следующее мгновение рухнула наземь и замерла в неестественной позе, будто сломанная фигурка.

Бой был коротким – лазеры прожигали незащищённую голубую кожу торопливо, как будто генерал могла восстать из мёртвых.

Блай первым опустил винтовку, каким-то шестым чувством поняв, что всё кончено. В воцарившейся тишине он шагнул к поверженному рыцарю. Генерал Секура – Эйла, как называли её близкие товарищи-джедаи – лежала на грязной, изрешеченной бластерным огнём земле без движения.

Клон опустился на одно колено и со странным чувством, напоминавшим стыд, наклонился, всматриваясь в её лицо. Глаза Эйлы были закрыты, и смерть как будто не коснулась его – по-прежнему чистого и свежего. Блай стащил с руки перчатку и, осторожно отодвинув перебитый выстрелом отросток-лекку, коснулся шеи Секуры. Пульса не было, но кожа всё ещё была тёплой, даже горячей.

Он опустил голову, невольно задерживая взгляд на уродливых обожжённых отметинах, оставленных их выстрелами. Тёмные буроватые пятна словно разъедали изящные тренированные руки джедая, а обычно соблазнительно открытый живот теперь был иссечён не высохшими ещё кровавыми полосами. Блай, поколебавшись, аккуратно перевернул безвольное тело на спину и почтительно сложил её израненные руки на груди.

— Она погибла достойно, — произнёс он негромко, поднимаясь на ноги и оглядывая исподлобья застывший отряд. – Она заслужила быструю смерть.

Солдаты, до того момента стоявшие, как будто не зная, что делать, молча засобирались обратно в лагерь. Блай в последний раз вгляделся в застывшее лицо генерала, как будто пытаясь уловить её мысли, как часто бывало, когда они сражались плечом к плечу.

«Смерти нет – есть Сила», — вспомнил клон один из их разговоров с рыцарем Секурой. Что такое Сила, Блай не знал. Но всё-таки надеялся, что Эйла была права.