Юные особи доинтернетного периода (джен)

Я росла в «справедливом обществе равных возможностей», в котором все люди, конечно же, были неравны. Впрочем, насколько я могу судить, за последние тридцать лет почти ничего не изменилось – если не считать, что ров между богатыми и бедными стал больше походить на пропасть. В школе мы носили одинаковую коричнево-синюю форму, отоваривались в одних и тех же унылых магазинах, стояли в очередях в одних и тех же поликлиниках, и всё же… Финансы и блат, как и сейчас, имели очень большое значение. Однако привычные стереотипы работали не всегда: детки богатеньких родителей спивались, настырные пролетарии пробивались в свет, дурнушки первыми повыскакивали замуж, тихони поуезжали за границу. Ребята с высшим образованием стали «челноками» или пошли торговать на рынок, развернутый на центральном футбольном стадионе, где я в очень раннем детстве, сидя на трибуне рядом с папой, громко кричала «Ди-на-мо-Минск!», потому что команда играла просто здорово и стала чемпионом СССР в далёком восемьдесят втором (слава тренеру Малофееву).

Каких-нибудь десять лет спустя, прохаживаясь по стадиону-рынку между кривых торговых рядов, среди гор тряпья неизвестного происхождения, можно было перекинуться с продавцом парой слов о Санта Барбаре, о новинках литературы, Сартре, Столетней войне и прочих прелестях, потому что стояли за прилавками, в основном, учителя и гуманитарии. Разница между «торгашом-спекулянтом» и «интеллигентом» постепенно стиралась. Торговля заметно окультурилась – а вот система образования, к сожалению, очень пострадала.

Никакой другой стереотип не сидел в моей голове так долго и прочно, как старый, добрый «неравный брак», в котором по иронии судьбы-злодейки любовь соединяет людей, не созданных друг для друга. Примеров таких браков великое множество, что в жизни, что в искусстве (взять хотя бы известную одноименную картину Пукирева более чем столетней давности): он старый – она молодая; он интеллигент – она рабочая; он умный – она красивая. Или вот ещё один, более частный случай: её папа работает в МИДе, её мама врач в спецклинике для партработников, сама она студентка факультета международных отношений – а он из деревни и учится в ПТУ на столяра.

МИД и ПТУ, хоть и состоят из трёх культурных букв, вообще несовместимые аббревиатуры и не должны стоять рядом на одной строчке.

Вот так я резко, без дальнейших предисловий, перехожу к жизненной и правдивой истории моей любимой подруги, Екатерины Викторовны. То есть Катьки.

* * *

После школы мне улыбнулся институт иностранных языков, а Катька, как и положено дочери бывшего атташе по культуре, пошла прямой дорожкой на самый престижный факультет БГУ – факультет международных отношений. По идее, их с Олегом траектории вообще не должны были пересечься, но пути господни неисповедимы, и этим интересны. Однажды вечером Катькин папа не смог заехать за ней после учёбы, и в жёлтом, пузатом, битком набитом лазике она сломала каблук и познакомилась с Олегом: он вытолкнул её из толпы на нужной остановке, подставил своё крепкое плечо и помог доковылять до дома.

Вы думаете, Катькины родители были в шоке? Ничего подобного. Во-первых, они долгое время не воспринимали Олега всерьёз: вокруг Катьки постоянно кто-то увивался, потому что она была умница, красавица, весёлая и ужасно кокетливая. Это природное кокетство, несмотря на строгое воспитание, прорывалось абсолютно спонтанно и привлекало парней сильней, чем земные блага Катькиной министерской квартиры в столичном центре. Белокурая, голубоглазая, чуть полноватая, но фигуристая, Катька в беседе наклоняла голову, улыбалась, показывая свои очаровательные ямочки, поводила плечом, близоруко щурилась – и всё это с детской непосредственностью, которая просто завораживала мальчишек. Она вела себя так со всеми – в разговорах со мной её ямочки тоже играли, мягкое плечо кокетливо поднималось, она грациозно закидывала ногу за ногу, при этом, естественно, никого не пытаясь соблазнить. Что дано – то дано! Бог позаботился о том, чтобы у Катьки было много шансов на продолжение рода, и щедро одарил её женственностью и обаянием. Остальное добавило воспитание.

Родители не забили тревогу ещё и потому, что не представляли, насколько у Катьки с Олегом всё серьёзно. Видимо, это типичная ошибка всех родителей – считать, что соседские дети досрочно выросли и уже балуются куревом и сексом, а собственные чада всё ещё носят розовые очки. Кроме того, Алла Николаевна и Виктор Эдуардович не были суровыми родителями: они ни разу в жизни свою единственную дочь не ударили, по-настоящему с ней не ругались и полностью ей доверяли. К восемнадцати годам, как раз к моменту поступления в университет, Катька была независимой, яркой, в меру избалованной, практичной, но очень смелой девушкой. У неё на ладонях был весь мир: перспективная работа с выездами за рубеж, приличное жилье в центре столицы и выбор из нескольких интеллигентных мальчиков «правильного» круга.

* * *

– Доченька, ты поздно будешь? – спрашивала Алла Николаевна, высаживая Катюшу с утра возле университета.

– Нет, мы после пар сходим с Аней на выставку, перекусим где-нибудь в городе, потом к ней зайдём.

– Только в столовой студенческой не кушай. Там гепатит «В» не переводится!

– Хорошо, мама.

Мама, естественно, и не подозревала, что после пар перекусывала Катька в столовке строительного училища, потому что Олег, помимо прочих бед, был ещё и иногородним. И не просто иногородним, а из деревни – какой-то невероятной глухомани. Бог весть какую заразу можно было подхватить в той столовке, только студента никакой микроб не берёт. Кроме любовного.

– Катюша, ты только от Анечки обязательно позвони, чтобы я не волновалась.

– Конечно, мама!

Катя грациозно выходила из «Волги», махала наманикюренными пальчиками и убегала на занятия. Вечером она звонила домой из проходной общежития ПТУ, подмигивая старой вахтёрше:

– Мама, я у Ани, буду дома часика через два.

Дежурная по общежитию тётя Глаша качала головой и улыбалась с пониманием.

* * *

Я познакомилась с Олегом, когда Катьку уже поздно было предостерегать – она влюбилась по уши. Я была в шоке. Ну что она в нём нашла?

Олег мне сразу не понравился – в-основном, своей речью и манерами. На фоне утончённой, хорошо одетой Катерины он казался неотёсанным мужланом: простым, как рубанок, и прямолинейным, как верстак. Олег безжалостно «гэкал» и «чэкал», повторял «ну, это», чесал затылок и другие места и слишком много рассказывал о своей службе в армии и о деревне Бухали, в которой вырос. Катька ухохатывалась, а мне казалось, что за столиком в городском кафе можно найти тему для беседы поинтересней, чем пиханая пальцем кровянка, гадюка в сене или корова, которую насмерть заели слепни.

Димка, в отличие от меня, сразу нашёл с Олегом общий язык и вообще отнёсся к нему с уважением. Он считал, что Олег далеко не так прост и скоро ещё проявит себя.

Этого-то я и боялась.

Нехорошо, конечно, всех подряд подозревать в меркантильности, но Олег прекрасно знал, что наша Катя – единственная дочь в благополучной семье, в центре, со всеми удобствами, без материальных трудностей. Знал, кто её папа, и при первом же случае поселился вместе с Катькой в её министерской квартире, когда её родители уехали на месяц в командировку в Румынию, а дочь не взяли с собой из-за напряженного университетского графика. Пока они были в отъезде, Катька исправно посещала университет – а куда денешься, если лекции по международному праву читает близкий друг папы? Вторая половина дня оставалась для общения с любимым. Я, конечно же, всё знала, но в то время сама с головой погрузилась в учёбу, и мне было не до Катькиной счастливой любви. Я с двояким чувством слушала по телефону её восторженную трескотню о том, что «Олежек сходил на базар, Олежек помыл полы, мы с Олежеком на ковре в гостиной…», и всё в таком духе.

Признаюсь, у меня есть отвратительная черта скрывать правду от подруг, если мне что-то не нравится в их одежде, внешности или кавалерах. Ну не могу я сказать напрямую, что «платье тебя полнит, а парень твой придурок». Это происходит от естественной боязни обидеть или расстроить, но, если меня что-то по-настоящему гложет, я не могу долго оставаться в стороне. Катькин «медовый месяц» был позади, мы сидели у неё дома, разглядывали шмотки, привезённые родителями из Румынии, и я не удержалась:

– Катюха, ну неужели ты Олегу доверяешь?

Она ответила с пылом, не задумываясь:

– Знаешь, да! Я доверяю человеку, который умеет топить печь и косить сено.

– С каких это пор? – рассмеялась я.

– С тех самых, как познакомилась с Олегом.

Уж говорить правду, так говорить...

– А по-моему, сено ни при чём! – воскликнула я. – Он умеет кое-что другое, и это задурило тебе голову.

Катька совершенно не обиделась, лишь мечтательно улыбнулась.

– Знаешь, какой он сильный? Ты бы видела его спину, руки, и вообще. Всё остальное.

– Неужели всё так запущено?

Она кивнула и пошутила:

– Запущено и распущено.

– Вроде в первый раз тебе не понравилось, – ядовито сказала я.

– Это было давно и неправда!

Я не ханжа и всё понимаю: секс – это часть любви. Зная подругу, я вовсе не думала, что она будет хранить девственность до первой брачной ночи, но лишиться самого дорогого так бездарно, с этим первобытным мужчиной... Я еле удержалась от бойких комментариев, выдав только предостережение:

– Катюха, я тебя умоляю, ты ж только не залети – твои предки этого не переживут...

Она сразу помрачнела.

– Да не парься ты, я ж не полная идиотка. А родителям я ничего говорить не буду. Олег через год закончит учёбу, устроится на работу, и мы поженимся – что они мне сделают?

Святая наивность.

Мне показалось, что разумной, практичной и избалованной Катюше снесло голову на почве секса, но её желание подождать с семейной жизнью меня успокоило.

– Он ужасно заботливый, – призналась Катя, – и внимательный. И во всём мне помогает. Знаешь, я пошла бы с ним в разведку – тем более что он сержант запаса. Ну, а ты как, подруга? С Димкой что нового?

Я пожала плечами.

– Мы пока не спешим.

Она усмехнулась, и на её щеках заиграли озорные ямочки.

– Ты извращенная садистка, Анька. Ну ясно ведь, что вы с ним пара, зачем ты парня мучаешь? Прогони ты из дому своих предков и купи пачку презервативов! Или, если хочешь, приходите ко мне – у нас в следующую субботу намечается семейный поход в театр. Хата свободна!

– Нет, ты что! Это пошло.

Я скривилась, представив, что заманиваю Димку в гости в чужую квартиру, делаю намёки на то, что мы одни… А потом спектакль отменяют, хозяева возвращаются раньше времени, слышат подозрительные звуки, вызывают милицию, заходят в зал (до чужой спальни моя богатая фантазия даже не дошла) и видят нас с Димкой в чём мать родила...

– Катя, да мы не потому, что негде! Просто...

Катька видит моё замешательство и обречённо машет рукой.

– Просто ты, Куликова, трусиха. Или не нашла, такого, как мой Олег! – она смеется и добавляет без перехода: – Кстати, Димка твой в грибах разбирается?

– Понятия не имею.

– А ты узнай, а то вдруг ты с ним в лесу пропадешь? Знаешь, мужчина должен уметь выживать в критических условиях.

– Я вообще в настоящем лесу не была уже лет пять, – смеюсь я.

Мне сложно представить ситуацию, в которой я бы стала есть грибы в лесу. Однако в тот же вечер, гуляя с Димкой, я спросила у него, отличает ли он в лицо опёнка от маслёнка. Он ещё как отличал, потому что каждое лето проводил классически – у бабушки в деревне.

– Я и кашу в печи приготовить могу, – между прочим добавил он, и я его ещё больше зауважала.

– А сено косить умеешь?

– А то!

– А дрова колоть?

Он только фыркнул.

– И баню истопить?

– Сам не пробовал, но теорией владею. А ты почему интересуешься? – Димка был заинтригован.

– Проверяю тебя на выживаемость в критических условиях.

– Пока не поживёшь, не проверишь, – глубокомысленно заключил Димка, и я поняла, как же он прав.

Он сгрёб меня в охапку прямо посреди улицы – в последнее время Димка часто так делал, и моё сердце зашлось сильней, чем от украденных поцелуев.

– Анька, ты что, мне не доверяешь?

– Доверяю.

Я доверяла. И вообще я давно ко всему была готова, просто боялась ему в этом признаться, а он всё ещё помнил мои слова о том, что «всему своё время и нужно получше узнать друг друга», и не делал явных, настойчивых попыток к полному сближению. Я стояла посреди улицы и обнимала Димку за пояс. Мне было неловко от взглядов прохожих, а в голове пронеслась мысль о том, что «свободная хата» – это не такой уж и плохой вариант. Можно взять у Катьки ключи, заскочить туда вместе с Димкой под предлогом забрать-оставить книжку и прямо там сказать, что я уже «узнала его получше». А хотела бы ещё лучше. (К слову, этим фантазиям так и не суждено было сбыться – а жаль, потому что у Катьки в гостиной лежал совершенно шикарный, мягкий ковёр.)

В тот же вечер дома меня встретила взволнованная мама.

– Пока ты гуляла, Катя звонила три раза. Анюта, что-то случилось! Кажется, она плакала.

Я забыла про свои девичьи грёзы и бросилась к телефону. Алла Николаевна подняла трубку и сказала очень спокойно, что Катя уже легла спать. Мне стало совсем тревожно. Я сидела на кухне и барабанила пальцами по столу, пытаясь угадать, что же могло заставить плакать мою оптимистичную подругу, когда Катька сама перезвонила и прошептала в трубку:

– Анька, это катастрофа! Они всё знают...

– Что знают?

– Ну, про Олега!

– Каким образом?

Катька сбивчиво поведала о том, что, оказывается, в связи с частыми кражами в их доме, родители перед отъездом установили у входа в квартиру новую сигнализацию в виде небольшой видеокамеры. Как только дверь открывалась, камера снимала в течение минуты всех входящих и выходящих. Мне это показалось последним чудом техники, но восхищаться было некогда, потому что Катька жалко всхлипнула в трубку.

– Они знают, что он целый месяц тут… ночевал.

– В квартире камеры не было? – спросила я.

– Слава богу, нет, – ответила Катька. – Анюта, что мне делать? Мама сама отвечает на все звонки. У Олега телефона в общаге нет. Ты передай ему там, что я завтра... не приду, – Катька икнула и бросила трубку.

Мне было искренне жаль подругу, хоть я и не одобряла её увлечение.

* * *

Меня в жизни никто не лупил, не порол, не бил (пару драк с мальчишками во дворе не в счёт), и я противница физического насилия в любом виде, но оно ничто, по сравнению с моральным унижением, которое может устроить более взрослый и сильный человек, имеющий власть над более юным и слабым. В жизни все мы так или иначе сталкиваемся с моральным насилием: жестокий учитель машет нам указкой; муж грозит, что заберёт детей после развода; суровый начальник несправедливо оскорбляет перед коллегами; любящие и заботливые родители решают, как нам правильно жить. Последний вариант самый тяжёлый.

Это только кажется, что в восемнадцать мы уже взрослые, самостоятельные, смелые и независимые, потому что совершеннолетние. Ну, некоторые люди вообще никогда не взрослеют, но даже тот, кто чувствует себя хозяином своей судьбы, может попасть в ловушку, расставленную любящими людьми: они знают, как лучше, они давят, приводят примеры, неопровержимые доказательства своей правоты, основанные на жизненном опыте; они гнут волю, перемалывают чувства – и делают всё это, искренне и безмерно любя.

Катька сначала сражалась, потом ревела, потом поникла, перекрасила волосы в рыжий цвет и стала встречаться с Всеволодом, сыном папиного знакомого. Всеволод учился на четвёртом курсе юридического и был занудней гражданского кодекса. Мне было её безумно жаль, но в глубине души я понимала, что Катины родители, при всей их жестокости, в чём-то правы. Увлечение и страсть ослабнут, деревенская романтика рассеется, и общих тем для разговора у Катьки и Олега не останется. Это была дорога в никуда (так полагала я), но Димка неожиданно со мной не согласился, и мы несколько раз повздорили.

– Как ты можешь судить о человеке, вообще его не зная? – возмутился он. – Думаешь, если он из деревни, то меркантильный или ограниченный? Как будто в городе мало сволочей!

– Я не против деревенских парней, – оправдывалась я, – но этот Олег и наша Катька... Они разного поля ягоды! Ну как ты думаешь, скоро ей надоест смотреть на то, как Олег облизывает за столом пальцы?

– Мне нравится, когда ты облизываешь пальцы, – неожиданно сказал Димка, и я покраснела.

– Кто – я? Да я никогда…

Я рассмеялась. Мы сидели в парке на скамейке, и как раз за минуту до нашего спора я съела принесённую Димкой конфету и облизала пальцы.

– Я переживаю, что Олег ею воспользуется. Задурит голову сексом, женится, пропишется в её квартире, а потом... – я сделала неопределённый жест рукой.

– Сделает её счастливой, – добавил Димка. Он казался мне безудержным романтиком из своих авторских песен. – Кажется, Олег познакомился с ней в автобусе? Значит, она ему просто понравилась. Ну не виноват он, что Катька оказалась министерской дочкой.

Никто ни в чем не виноват.

* * *

Олег ждёт Катьку возле университета, но мама встречает её под дверями аудитории и отвозит домой на машине. Он, двадцатилетний сержант запаса, стоит у неё под окнами, как семиклассник. Звонит ей каждый день из телефона-автомата, трубку берёт Катина мама и вежливо отвечает, что Катя не может подойти к телефону. На сотый раз вежливость ей отказывает, и она раздражённо говорит:

– Перестаньте нас беспокоить, или мы обратимся в милицию!

В конце концов, в один прекрасный день Олега вызывает директор его строительного училища и делает ему первое и последнее комсомольское предупреждение:

– Загорский, нам поступила жалоба на твоё аморальное поведение. Пока напишешь объяснительную, но, если будешь преследовать девушку, не просто вылетишь из училища – в тюрьму сядешь.

– Чего? – Олег хмурится.

– На тебя заявление поступило в милицию, от Шарко Екатерины Викторовны – знаешь такую?

Олег в шоке, но виду не подаёт, криво усмехается и цедит сквозь зубы:

– Я всё понял. Не беспокойтесь! Я больше не буду.

Директор маленький, лысенький и щупленький, а Олег больше его в полтора раза, поэтому фраза звучит немного комично.

– Вот и хорошо. А вообще, – директор брезгливо морщится, – не ожидал я от тебя такого, Загорский! Ты же вроде нормальный парень, с мозгами, взрослый, отслужил...

* * *

В тот же вечер Олег позвонил в дверь моей квартиры и спросил, как у Кати дела. Я ответила, что всё в порядке.

– Я …это… волнуюсь за неё. Кажется, предки заставили её заявление в милицию написать. Ну, что я к ней приставал, и всё такое. Вот я и подумал: мало ли что, может, они её… ну, не знаю. Под замок посадили или вообще…

– У неё очень хорошие родители! – возмутилась я. – А с заявлением – это какая–то ошибка! Катька никогда бы не написала ничего подобного!

– Да знаю я... Так у неё точно всё в порядке?

Олег так переживал, что я невольно прониклась к нему сочувствием и уважением. Я не хотела водить его за нос.

– Мы как раз вчера гуляли вместе – я, Димка, Катя и её новый парень. Не волнуйся, никто её наручниками к батарее не приковал. А насчёт милиции... Не было никакого заявления. Просто её папа позвонил, куда следует.

– Понятно... Ну, бывай! – он махнул рукой и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Я стояла и слушала, как его шаги грохочут до первого этажа.

Я долго думала, рассказывать ли Кате об этой встрече. Дело в том, что её отношения с родителями только-только стали налаживаться: с неё сняли арест, отменили комендантский час, потому что она «одумалась», и я боялась, что новость о поступке её отца нарушит это хрупкое перемирие. В конце концов, Катьку действительно никто больше не держал – её убедили, что «этот лапоть» ей не пара, внушили, что он «соблазнил её, юную и невинную», и вообще, «чему эта деревенщина сможет научить её детей?»

И я ничего ей не рассказала.

* * *

Если честно, в последующие месяцы я немного забыла о любимой подруге. Весной меня ждала собственная личная драма: Димка ужасно поругался с преподавателем по политологии, завалил сессию, увлёкся игрой в музыкальной группе, забросил свой технологический, и его тут же призвали в армию. Я рвала и метала, обзывала его идиотом, легкомысленным, безответственным кретином – естественно, за глаза. Мы с Катькой лишь изредка созванивались, и однажды на мой вопрос «как там Всеволод?» она безучастно ответила: «Отпал, как бородавка». У неё уже, оказывается, две недели как был Илларион, тоже с юридического.

– Господи, у них там, на юридическом, нормальных имён, что ли, нет?

– Может и есть, но мне не попадались, – ответила она. – Да нормально, я его Ларик зову.

* * *

А летом внезапные перемены, произошедшие в стране, стали для Катиной семьи очень личными: большой страны не стало, Виктора Эдуардовича уволили из министерства и ему с семьёй пришлось выехать из служебной квартиры, которую они давно считали своей.

– Скоро начнет развиваться настоящий бизнес, как на западе, – сказала мне расстроенная Катька, – так что отец не пропадёт, я уверена! Поживём пока в съёмной квартире. Жаль, что мебель пришлось продать – в новую халупу почти ничего не влезло... У папы кое-что накоплено, вот ещё дачу продадим, да и связи остались – а связи, как говорится, не ржавеют!

Связи, действительно, не ржавели – их тоже потихоньку увольняли, ветер перестроечных перемен многих сдул с насиженных мест, а новому, маленькому, но очень независимому государству понадобились новые мётлы...

Трах-бах, дефолт, моё семейство в лёгком шоке, мама пару раз всплакнула, папа посмеялся:

– Мы тебе, Анюта, пять тысяч на свадьбу накопили, но теперь на них можно только туфли купить.

– Один туфель, – грустно уточнила мама. – Так что ты пока повремени – на платье денег нет.

Куда мне было спешить? Димка служил – хорошо хоть, не в Чечне…

У Катьки всё вышло намного драматичней – Виктор Эдуардович оказался в больнице с инсультом, и его здоровье сгорело вместе с немалыми сбережениями.

* * *

Когда я пришла на его похороны, Катину маму было не узнать: ещё год назад Алла Николаевна казалась мне миловидной дамой среднего возраста, а теперь она прятала под чёрный платок седые волосы, и её серое лицо выглядело совсем по-старушечьи.

– Анюта, сделай что-нибудь, – говорила Катька, заливаясь слезами. – Мне страшно... Она ходит по дому и папу зовёт.

Мы напоили бедную маму валерьянкой, и я осталась у Кати ночевать. Друг отца оплатил им аренду квартиры на год вперёд, немногочисленные родственники помогли организовать похороны, и жизнь семьи Шарко покатилась своим чередом, но совсем по новым рельсам.

Как я уже сказала, Димка уехал выполнять свой долг перед новой родиной, и я от злости на него на отлично сдала сессию и укатила на лето в южный пыльный городок к своей бабушке. Оттуда я написала Катьке два длинных письма, на которые она не ответила. Меня это так обеспокоило, что я с большим трудом поменяла билет на более ранний поезд и вернулась домой задолго до начала семестра.

– Катюха, привет! – прокричала я в трубку, как только вошла в свою любимую, тесную, уютную минскую квартирку. – Как ты там? Приезжай скорей на розовые помидоры!

– Ой, не знаю, Анюта… Может, лучше ты ко мне?

Это было ужасающее зрелище.

– И давно это у неё? – спросила я, с опаской заглядывая в комнату Аллы Николаевны.

– Она пила весь свой длинный докторский отпуск... Теперь взяла за свой счёт, но я не знаю, что будет дальше...

Мы сидели на крошечной кухне, Катька не успевала вытирать слёзы, и они капали на стол, падая прямо в чашку с остывшим чаем.

– Это должно пройти… Всё-таки такой шок. Она, наверное, очень папу твоего любила.

– Я всё понимаю, – бормотала Катя, – мы были за ним, как за каменной стеной… Кто мог подумать, что такое случится? Аня, что теперь? Мне, наверное, нужно искать работу.

Я уговаривала Катьку не унывать и ни в коем случае не бросать университет.

– Мы денег одолжим, если нужно, – пообещала я, зная, что мои родители сами живут от зарплаты до зарплаты (а иногда и без зарплаты). – Знаешь, твой папа не хотел бы, чтобы ты бросала учёбу. А мама оправится, она у тебя еще молодая – сколько ей, пятьдесят?

– Сорок пять, – всхлипнула Катька.

Мне ужасно хотелось забрать Катю к себе – хоть на одну ночь, чтобы поболтать по душам, чтобы отвлечь её от тяжелых мыслей – но я знала, что она не сможет оставить мать одну, и ушла от неё с тяжёлым сердцем.

Я иногда их навещала, но обстановка в её «хрущёвке» так угнетала, что мои визиты становились всё короче и короче. Я знала, что Алла Николаевна взяла через знакомого врача длинный больничный, потом снова отпуск за свой счет...

Однажды в воскресенье я пришла к Катьке в гости с сумкой продуктов: моя «южная» бабушка передала с проводником поезда целую корзину винограда. На звонок долго не открывали, и я уже стала волноваться, но вдруг замок щёлкнул, дверь резко распахнулась, и я замерла, открыв рот: передо мной стоял Олег, державший в руках половую тряпку, а из квартиры повеяло не самым приятным запахом – смесью блевотины и мочи...

– Олег? Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Проходи, – он пропустил меня в квартиру и, бросив тряпку на пол, взял из моих рук сумку с виноградом.

– Что здесь происходит? – спросила я, обходя квартиру. Аллы Николаевны нигде не было, а растрёпанная Катька спала в своей комнате на незастеленном диване, накрывшись белым немецким пледом из прошлой жизни. – Что с ней?

Олег вытер мокрые руки о джинсы, посмотрел на спящую Катьку и нетерпеливо махнул рукой, выдворяя меня из комнаты. Мы прошли на кухню.

– Короче, мать её только что в больницу отвезли, с отравлением. Кажется, выпила что-то не то.

– А что это за запах? – скривилась я.

– Ну, матери это… плохо было. Чай будешь? – спросил Олег, подставляя под кран с водой гроздь моего винограда.

– Нет, спасибо.

Я присела за стол, думая о том, что меня сейчас стошнит от стоящего на кухне запаха. Словно прочитав мои мысли, Олег положил виноград в тарелку, переставил большой фикус с подоконника на пол и распахнул окно. Вёл он себя совершенно по-хозяйски.

– А что с Катей?

– Валерьянки напилась. Пусть спит.

Мы сидели за столом и молчали. Я ёжилась от холодного ветра, дувшего в открытое окно, и с удовольствием вдыхала несвежий городской воздух. Олег сидел напротив и ел виноград.

– Олег, как ты здесь оказался? – наконец спросила я.

– Ну, я пришёл в универ, мне сказали, что Катя не ходит на занятия, что она переехала и вообще... Узнал у её однокурсницы адрес и приехал сюда.

– Как она? – мне было ужасно стыдно. Я спрашивала у Олега, как дела у моей лучшей подруги...

– Всё будет нормально.

– Прости, что я тебе ничего не рассказала, но я не думала...

Он закрыл окно и поставил чайник на огонь.

– Шикарный виноград! Где взяла?

– Бабушка передала.

– А у меня нет бабушки. Правда, мать выращивает такие помидоры – во! – Олег показал мне свой большой кулак и улыбнулся.

У него, действительно, были большие, сильные руки. При виде этого кулака и этой улыбки у меня сразу отлегло от сердца. Я больше не боялась, что с Катькой и её мамой что-нибудь случится.

* * *

Спустя несколько лет Олег открыл небольшую фирму по производству мебели, которая со временем стала весьма успешной. Жаль, что они с Катькой и дочками живут далеко (в частном доме под Витебском) и мы очень редко видимся. Алла Николаевна научилась выращивать отличные помидоры, а Катюха каждый день гоняет на машине в Витебск и обратно, потому что работает переводчиком на одном совместном белорусско-немецком предприятии. Она всё такая же красивая и кокетливая, но Димка говорит, что Олег Катюху испортил, потому что она даже в отпуск не хочет приезжать в Минск, повторяя, что у нас ужасно пахнет и вода в кране с хлоркой и ржавая. Зато мы часто гостим у них летом, и я научилась разбираться в грибах – хотя Димка всё равно каждый раз перетряхивает мою корзину и выбрасывает в траву пару-тройку «боровиков» на подозрительно тонких ножках.