Люблю тебя ненавидеть (гет)

Небесный омут — свет,

Калейдоскоп улыбок

И лунный блик планет

Спасает от ошибок.

Серые глаза, как лёд,

Культ для кротких леди,

Честность не спасёт

От слепых комедий.

Карий взор — вино,

Грязь, тоска, желанье,

Скрасит полотно

Вечное прощанье...

Надежда Яркая

Малфой Мэнор — величественное, овеянное культурой прошлого поместье, как каменный страж, возвышалось над деревушками, едва виднеющимися вдали, за тонкой линией горизонта. Окруженный лесом, небольшими озерами и гектарами земли, разделенными на точные квадраты полей Мэнор, скрытый от маггловского взора, как серый островок, выделялся среди цветущих угодий Северной долины. И лишь на закате солнце разливалось огненным заревом, и старое поместье загоралось оранжевыми пятнами, отражающимися от десятка витражных окон.

Гермиона, подогнув под себя ноги, привычно сидела в беседке в Зимнем саду и, наблюдая за игрой света, отрешенно слушала Эбби. До ее ушей донеслось пугающее слово «грабители», и, повернувшись к подруге, Гермиона, увлекаясь историей о нападении на лагерь исследовательской группы Кристофера в Перу, потянулась к кусочку пиццы, любезно принесенной Эббигейл.

Заливаясь смехом и пугая гоготом маленьких птиц, уютно уместившихся на ветках, Гермиона взглянула на Эбби и почувствовала, что скучала по таким беседам — беззаботным, наполненным легкостью и улыбками. Лишь прошлым летом они часами гуляли по Гайд парку, забредали в проулки старого Лондона, где, казалось, остановилось само время, или же в дождливые дни сидели на кухне в квартире Эбби и говорили обо всем и ни о чем. Она с улыбкой возвращалась к воспоминаниям об этих теплых вечерах, но ощущала, будто те события застила пелена времени, словно их разделяли не прошедшая зима и осень, а годы. Все некогда дорогое и близкое сердцу забывалось, затуманивалось и хранилось где-то на задворках памяти. И неужели она так просто отпустила то, что считала частицей себя, то в чем находила смысл, или она просто отдалась настоящему, шагнула в его объятия и нашла себя здесь — в тихом, мрачном, но уже ставшим родным Малфой Мэноре?

Гермиона тяжело выдохнула и, отложив кусок пиццы, подняла голову, взглянула на окно гостиной, из которого лился свет и мелькали силуэты Забини и Нотта. Очевидно, они прибыли после ужина, когда Гермиона говорила с Эбби через каминную связь и приглашала ее провести субботний вечер вместе. Конечно, ее и раньше посещали мысли видеться с подругой здесь, в поместье, но она, опасаясь грубого отказа Малфоя, покорно отмалчивалась. А сегодня за ужином она все же осмелилась спросить, и он, промолчав, лишь кивнул в ответ.

Всю эту неделю Гермиона ожидала и надеялась в душе, что после того странного поступка Малфоя в оранжерее он изменит свое холодное отношение к ней и забудет обиды, таящиеся где-то внутри. Но, как и прежде, он был погружен в работу и лишь изредка позволял себе разбавлять угнетающую тишину в поместье будничной беседой. Но она была рада и такому общению и не потому, что горела желанием расположить к себе Малфоя, а лишь потому, что чувствовала, как усталость и одиночество, гнездясь в ней, угнетали тревожными мыслями, и участие любого живого существа казалось ей спасением, ярким лучом в тумане сомнений и боли.

Мысли о латрономии порождали в ней какие-то новые страхи, которые росли как снежный ком, когда она пыталась представить себе ту боль, что ей придется пережить. Но все же она улыбалась как глупая девчонка, вспоминая тот вечер в оранжерее, теплую ванну, размеренный голос Малфоя и обещание, данное ему напоследок. В тот ве­чер она, му­ча­ясь от но­ющей бо­ли в мыш­цах, пред­ве­ща­ющей ноч­ные прис­ту­пы, ле­жала на кро­вати, стис­нув зу­бы, мыс­ленно уго­вари­вала се­бя пе­ретер­петь эту аго­нию и, ус­лы­шав го­лос Мал­фоя за спи­ной, чуть бы­ло не взвы­ла от сму­щения и злос­ти. Она не хотела, чтобы он видел ее такой: измученной, страдающей, с бледной кожей на лице и иссохшими губами. И, попросив его уйти, Гермиона надеялась, что он проявит толику уважения и молча покинет Белую спальню. Но нет, Малфой наблюдал за ней взглядом хищного зверя и имел даже наглость заставить ее встать и последовать за ним. В этот момент ей хотелось собрать оставшиеся силы в кулак и врезать этим кулаком по его самодовольной физиономии или же выплеснуть на него всю злость, всю ненависть, наполнявшие ее до краев. Но Гермиона в нем ошиблась. Он привел ее не в трапезную, как она предполагала, нет, а в ту заброшенную оранжерею с расписным витражным потолком. Увидев ванну посреди оранжереи, наполненную травами, Гермиона отрешенно слушала Малфоя, ощущая, как теплой волной в ней разливается чувство благодарности.

Конечно, чуда не произошло, и целебная вода не избавила от ноющей боли, а лишь притупила ее на четверть часа — время, которого после хватило на ужин. Гермиона понимала, что любое средство против тех жутких приступов ее болезни бессильно: будь то зелье, ванна или успокоительные настойки. Но ее согревала призрачная мысль, что Малфой желает помочь и не станет упиваться ее криками и наслаждаться болью.

Но это уже не имело значения: куда важнее было маленькое проявление заботы, его способ сказать: «Мне не все равно». И тот разговор о сложностях в отношениях Забини и его матери заставили ее поверить, что Малфой доверяет ей как человеку, как другу… как женщине. Разве он позволит себе обсуждать Забини с одной из тех девиц, что сменяют друг друга в его постели? Гермионе хотелось думать, что нет.

И все же она до сих пор, спустя неделю, мыслями возвращалась в ту оранжерею, вспоминала, как, краснея, медленно стягивала с себя одежду и оборачивалась каждый раз, когда чувствовала пристальный изучающий взгляд. Ей казалось, что, повернув голову, она заметит Малфоя, поддавшегося любопытству и бесстыдно подглядывающего, но нет: он стоял к ней спиной и словно изучал листья на иссохших вьюнках. Эта заразная мысль и не покидающее чувство, что за ней наблюдают, превращались в паранойю, и после, находясь с ним наедине, Гермиона подозрительно посматривала на Малфоя, пытаясь уловить на себе его изучающий, очерчивающий линии ее тела взгляд. Но единственное, чего она добилась, — это недоумение и смешинки в его глазах, когда он замечал, как Гермиона раз за разом поглядывала на него и, краснея, опускала глаза. И почему ей думалось, что он проявит к ней мужской интерес и… Достаточно! Забивать голову такими глупостями бессмысленно, и сейчас ей стоит подумать о болезни и той ночи, когда ее тело наполнится нестерпимой болью. Она ведь выдержит эту маленькую битву? Справится с приступом и заставит, наконец, болезнь отступить?

— Гермиона? — окликнула ее Эбби, очевидно заметив ее задумчивый взгляд. — Тебя что-то беспокоит?

— Я… я только и думаю, что о латрономии, о приступах, — тяжело выдохнула Гермиона, нервно заправив за ухо прядь волос.

— Ты ведь была на приеме у целителя пару дней назад, — нахмурившись, обеспокоенно произнесла Эбби. — Что он сказал?

— Согласно результатам анализов, — натянуто улыбнувшись, проговорила Гермиона, — прогрессирующая латрономия окажется на пике примерно через неделю. Как объяснил целитель Нельсон, к этому моменту моя иммунная система в купе с Мойровым зельем уничтожат всех возбудителей латрономии, осевших на нервных окончаниях, — она посмотрела на Эбби, глядящую на нее испуганными глазами, и осторожно добавила: — Этот процесс довольно болезненный, но, вытерпев приступ, я, наконец, излечусь… навсегда.

— Значит, неделя? — уточнила Эбби и, заметив утвердительный кивок Гермионы, задумавшись, спросила: — Что за Мойровое зелье? Тебе ведь нельзя употреблять какие-либо зелья.

— Верно, — согласилась Гермиона. — Это зелье следует принимать исключительно во время последнего приступа латрономии. Видишь ли…агония будет нестерпимой, и велика вероятность, что я могу потерять сознание от болевого шока, а Мойровое зелье поможет мне не упасть в обморок, — Гермиона грустно улыбнулась и, вновь взглянув на подругу, произнесла: — Но есть и хорошие новости: всю эту неделю меня не будут беспокоить приступы, однако мне все же стоит придерживаться предписанной диеты, воздерживаться от употребления зелий и избегать эмоциональных срывов. ⁽¹⁾

— Да, Малфой Мэнор подходит для этого как нельзя кстати, — иронично заметила Эбби, и, рассмеявшись, Гермиона мысленно с ней согласилась. — Впрочем, при легком недомогании ты могла бы попросить своего супруга наполнить для тебя ванну.

— Эбби! — вскрикнув, возмутилась, Гермиона, чувствуя, как краснеет.

Эббигейл, хитро поглядывая на нее, расхохоталась заливистым заразительным смехом, и, невольно улыбнувшись, Гермиона потянулась к уже остывшему кусочку пиццы.

— Но если серьезно, — вдруг проговорила Эбби, — я не хочу оставлять тебя одну во время этого приступа, Гермиона. Завтра я отбываю во Францию и к концу недели вновь прибуду в Лондон. Обязательно сообщи мне, когда все начнется.

— Хорошо, — кивнула Гермиона и, чувствуя легкую теплую волну, разливающуюся внутри, произнесла: — Спасибо, Эбби.

— А, быть может, тебе лучше остаться в клинике? — предложила Эббигейл, теплее кутаясь в легкий плед.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Я не хочу видеть Роберта. По мне лучше оставаться здесь, в поместье.

— Он не появлялся? Роберт? — поинтересовалась Эбби.

— Нет, — хмыкнула Гермиона и добавила: — И меня это беспокоит.

Она не лгала. Ее беспокойство связано не с тем, что она предавалась романтическим воспоминаниям, трепетала при мысли о бывшем женихе, нет: Гермиону не покидало неприятное чувство надвигающейся беды. Она вспоминала письмо, которое получила от Роберта после их разговора и ее решения расторгнуть помолвку. Он истерзал пергаментный лист обвинениями, угрозами и оскорблениями, а она, скользнув взглядом по чернильным строчкам и проглотив обиду от прочитанных слов, ответила Роберту пустым конвертом с его кольцом. Гермиона не жалела потраченного на него времени, неоправданных ожиданий и невыполненных обещаний, напротив, она чувствовала, что, возможно, впервые приняла верное решение и отпустила того, кого не любила. Пыталась любить и верила в эту любовь, но никогда ее не чувствовала.

Казалось, Гермиона закрыла эту дверь, оставила в прошлом человека, которого считала родным, но все же ее тенью преследовало чувство, что Роберт, улыбчивый и милый, затаив обиду, поджидает ее у порога. И, появляясь в клинике, она то и дело оглядывалась по сторонам, стараясь избегать с ним встреч. Вот и через несколько дней ей придется посетить целителя Нельсона, получить его рекомендации и фиал с Мойровым зельем и вновь попытаться не сталкиваться с Робертом или же — не дай Мерлин — остаться с ним наедине.

— Не думаю, что он осмелится навредить тебе, — послышался голос Эбби, отвлекая Гермиону от мыслей.

Она улыбнулась, кивнула в ответ и, решив сменить тему разговора, взволнованно произнесла:

— Эбби, я… я тут подумала, а что, если мне основать собственную исследовательскую группу, и…

— Отличная мысль, — восторженно воскликнула Эбби. — К тому же, тебе непременно потребуется грамотный историк и …

— Нет-нет, Эбби, — запротестовала Гермиона. — Это лишь идея. Для подобного вида деятельности необходимо заручиться письменным разрешением министра и некоторых членов Визенгамота, — грустно выдохнула Гермиона, представляя себе этот бюрократический марафон и, вновь взглянув на Эбби, добавила: — Да и пока я замужем за Малфоем основать исследовательскую группу не удастся.

— Почему же? — фыркнула Эбби, взмахивая палочкой и подогревая остывшую пиццу.

— Если у меня не будет разрешения на перемещение за пределы магической Англии с личной подписью начальника отдела международного сотрудничества, коим является Малфой, то Визенгамот не рассмотрит мое прошение, — объяснила Гермиона, кусая кусочек сырной пиццы. — А он — монополист и не позволит мне конкурировать с организацией Кристофера.

— Неужели он откажет своей супруге?— заметила Эбби, хитро поглядывая на Гермиону.

— Эббигейл! — вновь возмутилась она.

Эбби рассмеялась, и, не сдерживаясь, Гермиона невольно улыбнулась. Они переглянулись и вновь прыснули от смеха, в который раз пугая семенящего рядом Оддо, подстригающего кусты огромными садовыми ножницами.

— Мерлин Всемогущий! — раздался знакомый насмешливый голос за спиной, и, притихнув, Гермиона повернулась и заметила приближающегося к ним Забини, а позади него — Малфоя и Нотта. — Услышав визг, я предположил, что Грейнджер пытает несчастную сипуху, а это лишь вы, мисс Бланшет, наполняете своим смехом Зимний сад.

Он остановился у беседки, облокотился о мраморную колонну и, поглядывая на Эбби, расплылся в насмешливой улыбке.

— А я, почувствовав терпкий запах алкоголя, посчитала, что кто-то разлил винную бочку, а это всего лишь вы, мистер Забини, — нахмурившись, парировала Эбби, скрестив руки на груди.

Забини округлил в удивлении глаза и возмущенно взглянул на Гермиону, которая уже пожалела, что рассказала Эбби о его выходке на прошлой неделе. Нотт, неумело подавив смех, закашлял, а Малфой, откровенно усмехаясь, неспешным шагом приблизился к беседке.

— Ябеда! — не отрывая взгляда от Гермионы, обиженно фыркнул Забини. — У вас тонкий нюх, мисс Бланшет, как у породистой…

— Блейз! — остановил его Нотт. — Мы прервали игру в покер только потому, что ты жаловался на приступы удушья и вынудил нас спуститься в сад. Но, очевидно, целебный воздух тебя уже излечил, и мы вполне могли…

— Очевидно лишь, то, — раздался голос Малфоя, и, заметив на себе его взгляд, Гермиона невольно отвернулась, — что желание блеснуть сарказмом куда сильнее, нежели необходимость в свежем глотке воздуха. И нам все же придется, Тео, нарушить праздную беседу Грейнджер и ее гостьи.

— Папочка разрешил поиграть в песочнице, — улыбался Забини, поглядывая на возмущенного Нотта.

— Чем бы дитя ни тешилось… — выдохнул Нотт, усаживаясь на скамью в беседке. — Добрый вечер, Грейнджер, мисс Бланшет.

Гермиона кивнула в ответ и повернулась, услышав голос Малфоя, который, также поприветствовав их, подозвал Дейзи и велел ей принести чай.

— Душа моя, — произнес Забини, и Гермиона, привыкшая к подобному фамильярному обращению, повернулась к нему, ожидая услышать очередную глупость, но, заметив удивленный и несколько раздраженный взгляд Малфоя, растерянно посмотрела на Эбби, которая, кажется, разделяла его недовольство. С каких это пор Малфоя возмущает наигранная фривольность Забини?

— Рад, что ты разбавляешь свой скудный рацион, — улыбался Забини и, нагло взяв в руки треугольный кусочек пиццы, надкусил и, скривившись, поменялся в лице так, словно прожевал одну из конфет Берти Боттс со вкусом ушной серы. — Эта мучная пародия на пиццу порочит своим существованием традиционную итальянскую кухню, которая способна довести любого гурмана до гастрономического экстаза, — скривился он, брезгливо возвращая надкусанный кусок в тарелку, и, взглянув на Гермиону, возмущенно произнес: — Есть ведь более гуманный способ обзавестись язвенной болезнью, Грейнджер.

— Привереда, — фыркнула Гермиона, потянувшись к чашке с травяным чаем.

— Если ты испытываешь страсть к пицце, Грейнджер, — произнес Забини, садясь рядом с Гермионой, и, наклонившись к ней, заговорчески продолжил: — то мы непременно должны отправиться в Неаполь — город с лучшими пиццериями и ресторанами Италии, которыми владеет моя семья и…

— А вы не упустите шанса хвастнуть своими возможностями, мистер Забини, — усмехнулась Эбби, недовольно поглядывая на Блейза.

— Если бы я желал хвастнуть своими возможностями, мисс Бланшет, — непринужденным голосом ответил Забини, — то я пригласил бы вас в свою спальню, и вы покинули бы мою постель только во вторник. А сегодня, к слову, пятница!

— Забини! — возмутилась Гермиона, бросая взгляды в сторону хихикающих Малфоя и Нотта, которых очевидно забавляла эта перепалка. Гермиона знала, что пошлые намеки не заставят Эбби краснеть, но все же ей не хотелось, чтобы Забини обзавелся дурной привычкой оскорблять ее подругу.

— Лжец вы такой же фальшивый, как и адвокат, — хмыкнула Эбби.

— Я бы развеял ваши сомнения, но боюсь, что место в моей постели уже занято, — улыбался Забини.

Гермионе на миг показалось, что Забини, изнывая от скуки, решил развлечь себя дешевыми провокациями и пошлыми шуточками. Возмущенно посмотрев на Малфоя, она в этом убедилась, заметив, как он почти незаметно приложил указательный палец к губам, призывая ее молчать.

— К слову, Грейнджер, — вновь послышался голос Забини. — Ты свободна во вторник?

Вот ведь хам!

— Нет, — коротко ответил Малфой, прежде чем Гермиона успела возмутиться и ответить.

Бравый защитник! Ее злило, что только в присутствии Эбби Малфой предстает в образе покладистого гостеприимного хозяина родового поместья, отвечает за нее и возмущается фамильярному отношению Забини. Где же он прячет свою браваду, когда она остается с ним наедине? Паяц!

— Да, свободна, — усмехнулась Гермиона, заметив, как Малфой изменился в лице. — Но боюсь, что ты занят, Забини.

— Неужели? — воодушевившись, спросил он.

— Да, я записала тебя в группу анонимных алкоголиков, — резко ответила Гермиона. — Встречи по вторникам.

— Чудная идея, — невозмутимым голосом ответил Забини, не обращая внимания на смех Эбби и Нотта. — Прихвачу и тебя с собой, и ты поведаешь нашим собратьям, как, налакавшись текилы, женила на себе богатого чистокровного наследника и завидного жениха всея Англии.

— Да, что ты… — начала было Гермиона, чувствуя, как покрывается красными пятнами от смущения.

— Вы возмутительно бестактны, мистер Забини, — перебила ее Эбби, злобно поглядывая на ухмыляющегося Забини.

— Я излагаю факты, мисс Бланшет, — насмехался он. — Издержки профессии.

— Все, что вы излагаете — это ложь и провокации, приправленные надуманными аргументами, — злилась Эбби.

Забини скривился в ухмылке, повернулся к Эбби и посмотрел на нее таким взглядом, что Гермиона поняла — он готовится к прыжку в словесной перепалке.

— Забини, не вздумай… — предупредила его Гермиона, но он поднял руку и, не отрывая взгляда от Эбби, улыбаясь, произнес:

— Вас с Грейнджер многое объединяет, мисс Бланшет: вы обе страдаете от синдрома Фемиды — нездорового обостренного чувства справедливости, — начал он, и Гермиона хотела было возразить, но, почувствовав, как Эбби осторожно сжала ее ладонь, промолчала. — И ваше извращенное представление о моей работе отличается от реальности: я не восстанавливаю справедливость, я защищаю людей с разбитыми судьбами. Но есть и то, что нас объединяет, — Забини выдержал паузу, переглянулся с Малфоем, который, отмалчиваясь, забавлялся этой ситуацией, и продолжил: — Это умение угадывать характер и привычки людей. Вы уже не раз высказывали свое мнение обо мне, и я полагаю, не станете возражать, если я последую вашему примеру.

— Забини, прекрати этот… — возмущалась Гермиона.

— Нет-нет, — остановила ее Эбби. — Позволим мистеру Забини высказаться.

Забини шумно втянул воздух, подмигнул Эбби и, расправив плечи, затараторил:

— Предположу, что вы родились во Франции, и, учитывая, что я не припоминаю никого по фамилии Бланшет, учившегося в Хогвартсе, то вы, очевидно, закончили Шармбатон. Однако отсутствие акцента в вашей речи заставляет меня задуматься о том, что с детства вам довольно часто приходилось бывать в Англии. Едва ли вы навещали здесь любимую бабушку или же брата, — нет, такой наглой натурой может обладать лишь единственный ребенок в семье — скорее одного из родителей, возможно, отца? — он вопросительно взглянул на Эбби и, заметив, что та поменялась в лице, удовлетворительно кивнул: — Очевидно, повзрослев, вы решили остаться в Англии и посвятить себя неженской профессии, скитаясь по миру в поисках реликвий и магических артефактов. А, быть может, это был способ сбежать от реалий, которые вам подбрасывала судьба? Девушка с такой внешностью, определенно привлекала к себе мужское внимание. Но вот незадача: никто не осмеливался заглянуть за смазливое личико и рассмотреть в вас что-то больше, чем объект вожделения и… ⁽²⁾

— Блейз, кажется, ты увлекся, — нагло прервал его Малфой.

Забини проигнорировал замечание друга и продолжил сыпать обидными словами, заставляя Эбби нервно перебирать пальцами складки платья и отводить смущенно взгляд. Гермиона чувствовала, что сказанное задевало ее, сдирало с затянувшихся ран кожу, но, едва сдерживаясь, продолжала молчать. Она знала: Эббигейл не терпела, когда говорили за нее и не позволяла никому, даже такому искусному манипулятору, как Забини, смешивать ее гордыню с грязью. Вот в этом они действительно были схожи.

— Сколько раз вы разочаровывались в любви? — усмехался Забини. — Десятки? Уверен, чувство предательства стало вашим верным спутником, и посему не стоит обманываться и надеется, что судьба будет к вам более благосклонна, — он, продолжая говорить, поднялся со скамьи и, поворачиваясь к Эбби спиной, достал из нагрудного кармана портсигар и закурил: — И воспринимать мои предложения к совместному досугу за оскорбление тоже не стоит. Я старался быть с вами честным и…

— Блейз, Мерлина ради, — сквозь зубы прошипел Нотт, и, повернувшись к нему Забини, наконец, заметил беззвучные рыдания Эбби.

— Прекрасная речь, Блейзи, — злобно прошипел Малфой и, повернувшись к Эбби, спокойным голосом произнес: — Мисс Бланшет, я прошу вас извинить моего друга. Он, очевидно, забыл, что воспитание чистокровных волшебников не предполагает публичное унижение женщин.

Гермиона нахмурилась и, резко повернувшись к Малфою, посмотрела на него пристальным взглядом. Пожалуй, ему на пару с Забини не мешало бы вспоминать о тонкостях воспитания и поведения по отношению к женщинам. Или же эти правила на нее не распространялись?

— Мисс Бланшет, я вовсе не желал вас обидеть, — растерялся Забини, осознав, что довел Эбби до слез. Он переглядывался с Малфоем и, виновато посмотрев на Гермиону, вновь опустился на скамью, протянул Эбби платок и осторожно добавил: — Это было грубо с моей стороны, и… о, прошу вас, не плачьте.

Гермиона обняла дрожащую от слез Эбби и, успокаивая ее тихими словами, едва сдерживала в себе желание ткнуть палочкой Забини в нос и огреть этого грубияна парочкой заклинаний. Но она предполагала, что последует после слов Эбби и терпеливо отмалчивалась.

— Если я и жалела, что оскорбила вас, Забини, — сдавленным голосом произнесла Эбби. — То сейчас, я убедилась, что была права — вы грубый, бестактный, эгоистичный самодур, который без сожаления втаптывает в грязь любого, даже женщину.

— Вы правы на мой счет, — соглашался Забини. — Я виноват и приношу вам свои извинения, и, признаться, я привык, что женщины плачут по моей вине только от счастья и благодарности, но вы, очевидно…

Он резко замолчал, услышав негромкое хихиканье, и посмотрел на Эбби такими испуганными глазами, словно счел, что у нее началась истерика, или, быть может, она тронулась умом.

— Мисс Бланшет? — спросил он так тихо и осторожно, словно боялся, что его голос может кого-то ранить. Забини нервно сглотнул и посмотрел на друзей умоляющим взглядом, ожидая, что они спасут его из этой странной ситуации, но Малфой лишь пожал плечами, а Нотт, зажигая сигарету палочкой, закурил.

— Вы только поглядите на себя, мистер Забини, — Эбби, рыдающая пару секунд назад, ехидно улыбалась и, похлопав его ладонью по щеке, добавила: — Завидев парочку женских слезинок, из самоуверенного напыщенного мужчины вы превратились в скулящего мальчишку. Бедный-бедный, мистер Забини.

Малфой рассмеялся в голос, и Гермиона, все это время сдерживая улыбку, невольно захихикала. Да, она не раз была свидетельницей этих спектаклей и выступала против подобного рода лжи, но подыгрывала Эбби и всегда убеждалась в ее правоте: мужчины слабее, чем пытаются казаться.

— Вы страшный человек, мисс Бланшет, — проговорил Забини, отходя от шока. — И кто из нас манипулятор?

— Очевидно, что вы, — нагло ответила она. — Довели впечатлительную девушку до слез.

Забини сухо рассмеялся и недовольно поглядывал на друзей, которые, отшучиваясь, предлагали ему сменить профессию или повысить квалификацию у Эбби.

— Ввиду обстоятельств я впредь не поверю твоим слезам, — послышался голос Малфоя у самого уха, и, вздрогнув, Гермиона повернулась и, заметив его легкую, несколько заигрывающую улыбку, недоверчиво прищурилась.

— Не беспокойся, Малфой, — прошептала Гермиона. — Я не стану лить по тебе слезы.

Гогот и споры слышались все сильнее, и ответ Малфоя растаял в этом шуме, но Гермиона могла поклясться, что он сказал ей: «Станешь». Каков наглец!

— И все же я жду ваших извинений, мисс Бланшет, — самодовольно произнес Забини и, заметив удивление на лице Эбби, добавил: — Вы оскорбили святость моего дела.

— Прошу прощения, но вы… — начала было возмущаться Эбби, скрестив руки на груди.

— Извинения приняты, — нагло перебил ее Забини и, обращаясь к Малфою и Нотту, произнес: — Не думал, что это будет так просто.

Эбби фыркнула, сетуя на его ребяческое поведение, и, устало откинувшись на спинку скамьи, повернулась к Гермионе, увлекая ее в разговор.

— Вы обвиняли мою адвокатскую контору в криминальной деятельности, а меня — в нарушении некоторых законов магического Кодекса, — вновь привлек к себе внимание Забини. — Однако я все же объясню вам суть моего нелегкого труда, — Эбби переглянулась с Гермионой и нехотя кивнула, Забини же продолжил: — я крайне ответственно отношусь к своей работе, так как ввиду семейных обстоятельств вынужден лично оплачивать свою роскошную жизнь. Но немногие одобряют мои источники информации, а один из них и вовсе вызывает крайнее недовольство у некоторых моих конкурентов. Я называю этот источник — пышногрудые пташки, — Нотт присвистнул, а Гермиона, покачав головой, шумно выдохнула. — Это милые стенографистки и секретари, которые помимо приятной внешности обладают уникальной способностью выискивать информацию из сплетен. Они штудируют женские журналы, подслушивают разговоры, наводят интриги, и в итоге мои пташки осведомлены обо всех важных событиях магической Англии. Я не склонен верить слухам, но и не отрицаю, что в них содержится зерно истины. Нет дыма без огня!

— Если ваши аргументы основаны на слухах, то я была права на ваш счет, — хмыкнув, ответила ему Эбби.

— К чему ты клонишь, Блейз? — серьезно спросил Малфой, и Гермиона, почувствовав в его голосе напряжение и скрытое подозрение, невольно напряглась. Он прав: Забини, прикрывшись праздной беседой, пытался что-то рассказать, и это неведение заставляло ее нервничать.

— К самому интересному, — ответил ему Забини, внимательно взглянув на Гермиону. Дышать стало труднее. — Я развею ваш скепсис, мисс Бланшет, — он вновь беззаботно улыбался, — и приведу занятный пример. Не далее, как пару дней назад, мне довелось услышать любопытную историю от одной из моих пташек. Она поделилась со мной тем, что ее старшая сестра, работающая в одной из частных клиник, беспокоилась о своем чутком молодом начальнике, который впервые за свою целительскую практику поставил неверный диагноз пациенту. Этого бы не произошло, если бы он не пребывал в отчаянии от того, что его горячо любимая невеста изменила ему с богатым чистокровным волшебником, — Гермиона почувствовала, как горячая волна растеклась по телу и залила багрянцем щеки. — Несчастный целитель был готов простить свою неверную невесту, но она, расторгнув помолвку, ушла к этому богатею.

— Забини, прекрати, — едва дыша, произнесла Гермиона, стараясь не смотреть в сторону Малфоя, который, она чувствовала кожей, буравил ее взглядом. Ей было сложно понять, что она ощущала в этом момент: стыд, смущение, растерянность или же страх? Все слилось воедино, подкатывало комом к горлу и звоном отдавалось в голове.

— О, так ведь я не поведал вам самое интересное, — Забини продолжил, но уже не улыбался, а внимательно наблюдал за растерянной Гермионой. — Этот целитель решил отомстить за унижение и заказал весьма занятную и содержательную статью журналисту «Ежедневного пророка». Хочешь знать ее содержание, Грейнджер?

— Хватит! — не сдерживаясь, рявкнула Гермиона, не заметив как, злясь, поднялась со скамьи и, взглянув на Забини влажными глазами, проговорила: — Ты мог поговорить со мной лично, а не устраивать этот спектакль, Забини.

— Ты бы ответила, что это не мое дело, — поднимаясь, спокойно произнес он.

— Но это действительно тебя не касается, — все еще злилась Гермиона, чувствуя, как мелкая дрожь пробирает по коже.

Он хотел было ответить, но Эбби обрушила на него обвинения, и в споре с ней Забини, кажется, забылся и уже не обращал внимания на Гермиону. А ей лишь хотелось уйти.

— Так это правда? — послышался голос Малфоя за спиной, и Гермиона, мгновение назад решившая уйти, остановилась. — Ты расторгла помолвку?

— Не думаю, что я должна перед тобой отчитываться, Малфой, — на выдохе проговорила она и, услышав тихое: «Пошли» от Эбби, кивнула.

— Грейнджер, — ее остановил Забини, мягко потянув за руку выше локтя. — Я не желаю тебя обидеть, — в его голосе вдруг послышалось волнение. — И не хочу, чтобы пустые слухи вновь порочили твое имя. Если это правда, и ты не желаешь мириться со званием неверной невесты, то я не допущу публикации этой статьи. Если же это очередной слух, то тебе не о чем волноваться.

Гермиона выдохнула, пытаясь успокоить трепещущее сердце, и, задумавшись, осторожно произнесла: — Да, я рассталась с Робертом. И Малфой здесь ни при чем.

Зачем она упомянула Малфоя и к чему Забини устроил это позорное зрелище? И, о Мерлин, неужели Роберт презирает ее настолько, что готов прилюдно втоптать в грязь? Сейчас ей не хотелось забивать этими вопросами голову. Все, что она желала — это скрыться от пары серых глаз, которые неотрывно следили за ней, и, потянув Эбби за руку, она направилась к поместью.

— Ты оскорбил двух женщин меньше, чем за час, — осуждающе проговорил Теодор. — Превзошёл самого себя, Блейзи.

— Да, я…

— Рукопись статьи у тебя, Блейз, — перебил его Драко, наблюдая, как Грейнджер поднимается на террасу.

— Вовсе нет, — ухмыляясь, ответил Блейз и, заметив серьезный и недоверчивый взгляд Драко, достал из внутреннего кармана пиджака стопку сложенного пергамента: — Занятное чтиво! Особенно абзац о «бывшем пожирателе, приспешнике Темного лорда, который как непотопляемое судно, остался на плаву и, пользуясь покровительством Ордена священных двадцати восьми, процветает, просиживая кресло начальника одного из отделов Министерства».

Драко, стиснув от злости зубы, взглянул на исписанные листы пергамента. Что же, Коллинс напрасно затеял эту игру.

* * *

Тик-так… Стенки настенных часов, словно насмехаясь, отбивали монотонный ритм, в точности повторяя гул бубнящих мыслей в голове. За окном щебетали птицы, галдели, перелетали с ветки на ветку и, хлопая крылышками, скрывались где-то в толще молодой листвы.

Драко раздраженно цокнул языком и, взмахнув палочкой, захлопнул окно, за которым бились надоедливые птицы. Эх, весна… Она вновь вдохнула жизнь в, казалось, безжизненную природу Уилтшира и наполняла могильную тишину Малфой Мэнора трепещущими звуками.

Глухие холодные стены словно дышали в такт тикающим часам, размеренного биения сердца и шаркающим шагам Ферна за дверью кабинета, и, прикрыв глаза, Драко откинулся на спинку кресла и забылся в этих однообразных звуках. Мысли в голове метались как те неугомонные птицы в саду, перекрикивали, перегоняли друг друга в безумной гонке, и, тихо застонав, он потянулся к почти догоревшей сигарете в пепельнице. Вдох, и густое табачное облако медленно заполнило легкие, выдох — сизый дым извивался в причудливой форме и рассеивался в воздухе. Потушив сигарету, он вновь посмотрел на увесистую папку, лежащую на столе, и, лениво пролистав исписанные листы пергамента, скользнул взглядом по нескольким последним строкам, которые он вызубрил наизусть, но все равно перечитывал, чувствуя какую-то маниакальную злость.

«… По заверению нашего достоверного источника, прославленная героиня войны — Гермиона Грейнджер, позабыв о чести и нормах приличия, связалась с бывшим Пожирателем смерти, которого она спасла от справедливого суда и убедила членов Визенгамота в его непричастности к ужасным деяниям Темного лорда. И, возможно, как предполагает наш источник, завидное место одного из глав отдела Министерства, очередной любовник мисс Грейнджер, занимает не только благодаря своим дипломатическим способностям, но и покровительству героини войны»

Эту статейку написал протеже Риты Скитер, Самюэль Янг, который в свои юные годы уже обзавелся скандальной репутацией среди прочих журналистов «Ежедневного пророка». Он обладал прирожденным талантом докапываться до истины, обличал людские пороки и позорные поступки, рылся в семейных тайнах известных магов Англии и напрочь забывал о морали и этике. Именно эти качества позволили Янгу стать одним из читаемых журналистов «Ежедневного пророка», и, несмотря на десятки возмущенных писем, которые администрация газеты получала каждый день, его статьи публиковали без жесткой правки главного редактора. Однако угрозы и недовольства сменялись судебными исками, и Янгу удавалось отделываться лишь небольшими взысканиями, несмотря на серьезные обвинения и приведенные доказательства. И нет, Янг не держал удачу за хвост, и в списке его талантов умение выкручиваться из сложных жизненных ситуаций, которые могли закончиться в Азкабане, не значилось. Чего не скажешь о Блейзе! Янг — его постоянный клиент, который расплачивался за юридические услуги не галлеонами, а информацией, зачастую оказывающейся куда ценнее, чем золото. Вот и в этот раз он передал Блейзу рукопись, подозревая, что Коллинс намерен смешать с грязью имя Драко и, пожалуй, …Грейнджер. Нет, Янг не упоминал имени Драко, но каждая строчка в этой статье словно кричала: «Это Малфой!», и едва ли кому-то составило бы труда догадаться, о ком идет речь. Несомненно, Блейз позаботился о том, чтобы Янг и не вспомнил о статье — за что Драко был ему безмерно благодарен — и предложил лишить некоторых воспоминаний и Коллинса. Но Драко отказался. Нет-нет, он намерен доказать этому ублюдку, что угрожать Малфою — все равно, что шагать по ступенькам, ведущим на эшафот. И пусть его семья запятнала себя в прошлом, ослабила влияние в чистокровном обществе, но это не дает никому права насмехаться над древней фамилией, оскорблять память его предков, особенно этому «благородному» детоубийце.

Драко взглянул на ворох архивных документов на столе и усмехнулся собственным мыслям. Забавно, но ему даже не пришлось приукрашивать подробности грязных дел этого целителя, нет: Коллинс сам вбивал гвозди в крышку гроба, а Драко оставалось лишь бросить этот ящик в могильную яму. И, пожалуй, Блейз прав: Грейнджер не разбирается в мужчинах!

Он надеялся, что ей удастся справиться с сантиментами и заставить своего женишка молчать о подробностях их случайного брака. Но напрасно Драко возложил столь непосильную ношу на ее плечи. Ведь он помнил, как Коллинс требовал вернуть свою нерадивую невесту, шантажировал, сыпал обвинениями и стушевался, когда Драко пригрозил ему в ответ. Странный персонаж! Он узнал, что Грейнджер — его невеста, вышла замуж за другого мужчину при весьма сомнительных обстоятельствах, и, безропотно простив ее, вздумал штурмом идти на Драко. После, брошенный и отвергнутый своей же невестой, он решил отомстить за унижение и клеймить Грейнджер, опубликовав скандальную статью, в которой она выступала в роли нечестивой падшей женщины, а Коллинс — несчастной жертвой. Что же, весьма наглядный пример отсутствия чести и мужского достоинства, и документы, собранные достоверными людьми в ассоциации целителей, прямое тому доказательство. И, пожалуй, расторгнуть помолвку с таким человеком было поистине верным решением для Грейнджер. Но что послужило причиной?

«Да, я рассталась с Робертом. И Малфой здесь ни при чем».

Малфой ни при чем… Это признание задело его гордыню, кольнуло иголкой и разлилось каким-то странным чувством. Нет, он вовсе не желал быть вовлеченным в любовный треугольник и становиться причиной чьих-то ссор, но невольно чувствовал какую-то… о, Мерлин ревность? Бред! Драко лишь оскорбило, что Грейнджер принизила его достоинство, словно он не имел никакого значения в ее до оскомины скучной жизни, и, признавшись в этом, только подтвердила сомнения Драко, что она привязалась к этому жалкому целителю как собачонка. И, тем не менее, Грейнджер расторгла помолвку и рассталась с Коллинсом, однако надолго ли? Драко сделает так, что навсегда! В отместку за ее наглое: «Малфой ни при чем».

Тот вечер в оранжерее стал для него небольшим открытием, будто он вновь перечитывал знакомую книгу и приятно обнаружил для себя новую главу. Драко понял несколько вещей, над которыми он раздумывал всю предыдущую неделю. Во-первых, ее болезнь протекает куда мучительней, чем он мог предположить, и даже его нелепая попытка умерить мышечные спазмы не заткнула ноющий голос совести. Драко размышлял: желал ли он помочь ей лишь для того, чтобы избежать неприятных последствий в виде ее внезапной кончины, или же он хотел избавиться от чувства, принуждающего его протянуть руку этой безалаберной девице, и сказать самому себе: «Ну, я сделал все, что мог»? А, возможно, это желание не что иное, как чувство сострадания к той, что без стука ворвалась в его жизнь и как чума посеяла хаос? Ведь он — человек, а не бесчувственное чудовище, каким она его видит.

Второе, что заставило его окунуться в мысли и наполнить пепельницу тлеющими окурками, — это разговор с Грейнджер о Блейзе и Эленне. Драко вовсе не жалел, что поделился с ней подробностями трудных запутанных отношений друга и его матери, но он не ожидал, что она, набравшись наглости, посмеет отчитать его как мальчишку. Она обвиняла Драко в том, что он потакал глупости Блейза, поддерживал его нежелание общаться с матерью и притворяться бестолковым сыном. Нет, он лишь старался быть другом, который… о, Мерлин, а, возможно, Грейнджер права, и он оказывает Блейзу медвежью услугу и безмолвно наблюдает, как тот разрывает ту тонкую нить, что связывает его с матерью? Драко знал, что терпение Эленны не безгранично, и если она прекратит бороться за внимание сына, отпустит его, то Блейз превратиться в надломленного слабовольного человека. Мать — его ахиллесова пята, и, возможно, Драко стоит уберечь друга от самобичевания и постоянных побегов от разговоров. Как же все сложно. И что же произошло в жизни Драко, что отношения с людьми стали запутанными, глубокими или же, напротив, наскучившими, с приторным привкусом лжи и жалкого лицемерия? Что заставило его прекратить придерживаться принципов и задумываться о чьих-либо чувствах, словно он считал проявление эмоций, не недостатком, а чем-то значимым и важным? Так, что же? Или кто…

В голове всплыл образ Грейнджер, нахмурившейся, серьезной, с поджатыми губами и сосредоточенным взглядом — невозможная девица! Но если прикрыть глаза, то образ менялся, и она виделась ему обнаженной, мучительно медленно стягивающей с себя сорочку и прикрытой, лишь яркими пятнами света от витражного потолка в оранжерее. Это, к слову, третье, о чем он задумывался и невольно возвращался мыслями.

Драко тряхнул головой, развеивая туманные образы, и, шумно выдохнув, потушил сгоревшую сигарету в пепельнице. Раздражение сменялось привычной злостью, когда он вновь бросил взгляд на развернутые пергаментные свитки, исписанные листы отчетов и фрагменты архивных записей о некоторых экспериментах Коллинса, которые ему удавалось скрывать все эти годы. Нет, вовсе не мысли о делишках этого целителя загорались в нем гневными вспышками, а осознание того, что Драко вынужден вновь решать проблемы Грейнджер, которые волшебным образом становились и его проблемами тоже. Мерлин, это не женщина, а катастрофа! Горделивая, вредная, принципиальная нарушительница спокойствия, отравляющая его жизнь своим присутствием.

Она обладала уникальным талантом злить его, держать в напряжении, и как только Драко вдыхал полной грудью и мысленно давал себе обещание не обращать внимания на маячащий раздражитель в поместье, то она появлялась на горизонте и намеренно выводила его из себя. Он бы простил эти немыслимые выходки, если бы считал, что она непроходимая идиотка, которая не понимала элементарных правил, установленных в его личных владениях. Но нет, она с каким-то мазохистским удовольствием продолжала упорно следовать своим принципам, словно мотылек, обжигающий крылья у открытого пламени, но продолжающий трепыхаться над факелом.

За последнюю неделю проблемы на работе и нескончаемые попытки Нарциссы познакомить его с очередной «будущей миссис Малфой» сменялись неким напряжением, скулящим в нем животным воем и сжигающим изнутри. Он чувствовал, что его тело сдавалось под нависшим грузом обязанностей и бессонными ночами, требовало разрядки и сводя все мысли к общему знаменателю — сексу. Но это вдруг стало проблемой! Нет, причина кроется не в отсутствии желания или физиологических возможностях, а в проявлении некой педантичности в знакомстве с девушками. Да, и Блейз не упускал возможности бросить пару скабрезных шуточек об излишней избирательности Драко, сравнивая его с коневодом, который, покупая очередную кобылу на Хаутемской ярмарке, проверял форму копыт и целостность зубов. ⁽³⁾ Абсурд! Нет, до того времени, как Грейнджер имела наглость лишить его личной жизни, он не занимал себя мыслями о других девушках, довольствуясь общением со своими любовницами — соблазнительными, покорными, воспитанными, а главное вызубрившими его привычки. Но сейчас, встречи с чередой незнакомых ему девушек, заканчивались сплошным разочарованием. Некоторые лоснились у его ног как голодные кошки, другие же болтали без умолку, выведывая подробности о его семье или положении в обществе, третьи и вовсе, услышав звон галлеонов в его кармане, без стеснений заявляли о желании разделить с ним постель. Ни морали, ни манер, ни принципов — меркантильные идиотки!

Впрочем, он мог бы позволить Катрине, той юной и наивной девушке, стать его постоянной любовницей, но намеки Блейза во внешней схожести ее и Грейнджер, напрочь убили в нем желание встречаться с Кэт. Порой он ненавидел черту Блейза видеть во всем скрытый смысл.

И вот, пытаясь отвлечься от назойливых мыслей и не замечать напряжение, стянувшее его тело, он погружался в работу, в алкоголь, в разговоры с Грейнджер, забавляясь ее наивными и осторожными взглядами, и невольно наблюдал, как она заполняет своим благодушием всю мрачную атмосферу Малфой Мэнора.

Беседуя с Грейнджер, он намеренно раздражал ее, возражал всем доводам, доказывая собственную правоту, и в итоге, она, злясь, вскакивала с места, бросала на него недовольный взгляд и монотонным учительским голосом заявляла: «Кажется, я потеряла интерес к этой беседе, Малфой!». И когда она скрывалась за дверью, Драко расплывался в улыбке и, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос, мысленно обещал себе злить ее сильнее в следующий раз.

Но эти жалкие попытки не помогали справляться с сексуальным напряжением и лишь сводили мысли к тому, что он должен заставить себя углубиться, — Мерлин, как двусмысленно — в кого-то другого и развеять образ Грейнджер в голове. И, быть может, поэтому он все-таки ответил на письма Софии, которые она продолжала присылать ему после той скандальной сцены, и которые он, не прочитывая, нещадно сжигал в огне. Но все же он согласился на личную встречу с Софией и увиделся с ней в привычном для них месте — апартаментах на Кровус стрит. Она была почти безмолвной, но из тех скудных фраз, что он услышал, Драко понял — София желает возобновить отношения на любых условиях и покорно следовать его правилам.

Мерлин тому свидетель, он желал отказаться от ее предложения и забыть об отношениях с ней и прочими, но к черту мораль! Время не стерло в нем воспоминания о ночах, проведенных в ее объятиях, не убило желание наслаждаться юным телом, и Драко решил воспользоваться представившейся возможностью и согласился. Он не лгал ей о своих намерениях и признался, что готов видеться с ней только ради одного — секса. Границы, которые он установил, четко давали понять, что это не отношения, а сделка, закрепленная магической клятвой. Да, и эти короткие встречи точно заставят его забыть об одной крайне надоедливой девице.

Устало выдохнув, Драко поднялся, размял тонкими пальцами напряженные мышцы на шее и, собрав документы в папку, шагнул к камину.

— Штаб ассоциации целителей, — вкрадчиво произнес Драко, бросая летучий порох в камин и исчезая в ярком искрящемся пламени.

* * *

— Целитель Коллинс! — послышался звонкий голос помощницы Роберта, но он, не обращая на нее внимания, продолжил судорожно просматривать колдомедицинскую карту одного из своих пациентов.

— Не сейчас, Мэдлин! — рявкнул он, не поднимая головы.

— Но сэр, — не унималась она, осторожно закрывая за собой дверь кабинета и посмотрев на Роберта обеспокоенным взглядом, добавила: — Главный целитель Стеффорд вызывает вас к себе. Срочно!

Роберт нахмурился: что-то в тревожном голосе Мэдлин заставило его волноваться, и тяжело выдохнув, он поднялся с кресла, расправил лимонный халат и направился к выходу.⁽⁴⁾. Шагая по светлому коридору, попутно кивая коллегам своего отдела, Роберт взглянул на наручные часы: через четверть часа он должен начать утренний обход больных пациентов, а к полудню отправиться в Абердин на частную встречу с зельеваром, и серьезные разговоры с главным целителем могут изменить его привычный график. И по какой же причине Лейн вызвал его к себе ранним утром? Очевидно, он вновь попытается заставить его вести лекции бездарным студентам Высшей школы зельеваров или же напротив намерен отчитать Роберта за тот неприятный случай с неверно поставленным диагнозом. И как такое только могло произойти? Всему виной навязчивые мысли, мешающие сосредоточиться на работе, вспыхивающие в нем вспышкой, как только что-то напоминает ему об этой твари, придавшей его доверие и изменившей ему с этим чистокровным выродком. Он был готов проглотить унижения, заткнуть монотонный голос собственной гордости и забыть все обиды. Но нет, Гермиона предпочла остаться в каменной тюрьме этого лицемера Малфоя и расторгнуть их с Робертом помолвку. Неблагодарная тварь!

Все эти недели, он словно бродил в тумане, раздумывая над тем, что потерял не только невесту, но и шанс построить блестящую карьеру целителя, упустил возможность воспользоваться ее репутацией и влиянием в министерстве и стать наравне с прославленными героями. Мечты медленно таяли как дым, а за спиной горели мосты, сжигая ту нить, что связывала его со светлым, но уже несбыточным будущим.

Что же, если статус героини не способен вознести его на пьедестал славы, то он обличит безнравственную натуру Гермионы и покажет общественности, что за маской боевой подруги Гарри Поттера, скрывается меркантильная лживая женщина.

Повернув за угол, Роберт остановился у двери главного целителя Стеффорда и, услышав возмущенные голоса, неуверенно шагнул в кабинет. Лейн, недовольный и злой, спорил с кем-то из попечительского совета по каминной сети и, заметив Роберта у порога, взмахнул палочкой, прерывая разговор.

— Коллинс, Коллинс, — усмехаясь, пропел Аарон Стейн — приспешник Лейна Стеффорда и по совместительству заведующий отделением недугов от магических проклятий. Стейн вальяжно сидел в кресле и, не отрывая взгляда от Роберта, перелистывал документы в папке.

— Лейн, что произошло? — обеспокоенным голосом спросил Роберт, наблюдая, как его начальник трясущей рукой откупоривает початую бутылку виски и неосторожно наливает в бокал. — Неужели очередное массовое отравление дурманным зельем? О, Мерлин, мой отдел не выдержит…

— Заткнись и сядь! — рявкнул Стеффорд, залпом выпивая виски. Роберт, оскорбившись, возмущенно хмыкнул, но все же опустился в кресло.

— Ранним утром у меня состоялся неприятный разговор с помощником главы ассоциации целителей, — нервно начал Лейн. — О тебе, Коллинс!

Стейн гнусно усмехнувшись, швырнул папку Роберту и тот, растерявшись, взглянул на исписанные вшитые листы, которые оказались ни чем иным как копией его досье, колдомедицинской карты, личных писем, выписок и отчетов по работе и прочих весьма компрометирующих документов.

— Я…я не совсем понимаю, — путался Роберта.

— О, неужели? — наигранно иронизировал Лейн и, грубо выхватив папку, судорожно пролистал пару страниц и, подсунув под нос Роберту документ, выкрикнул: — И к этому ты очевидно тоже не причастен?

Роберту не было необходимости вкрадчиво вчитываться в копии исписанных собственной рукой записей, чтобы понять, в чем обвинял его Стеффорд, достаточно было взглянуть на колдографию, прикреплённую к верхнему уголку страницы. На небольшой карточке была изображена Алика Стэнроуз — семилетняя пациентка их лечебницы, страдавшая тяжелой формой драконьей оспы, которая скончалась после месячного пребывания в отделении магических вирусов. Тогда, четыре года назад, будучи обычным целителем, Роберт состоял в команде зельеваров, пытающихся улучшить противодраконью сыворотку, которая, увы, так и не исцелила Алику. Уже после ее кончины, Роберт, единственный из команды, разработал формулу для сыворотки, изменив пропорции и добавив новый компонент — драконью кровь перуанского змеезуба. Это открытие помогло Роберту продвинуться по службе так быстро, что спустя восемь месяцев он уже заведовал отделением отравлений от растений и зелий.

— В чем ты пытаешься меня обвинить, Лейн? — недоумевал Роберт.

— В чем? — Стеффорд срывался на крик. — Ты превратил умирающую пациентку нашей лечебницы в подопытную крысу. Она умерла не от драконьей оспы, как указано в заключение ее смерти, а от твоей экспериментальной сыворотки, — шипел Стеффорд, остервенело глядя на ошарашенного Роберта. — Это же ребенок, Роберт! Ребенок!

— Мисс Стэнроуз умерла бы от драконьей оспы, а так ее смерть спасла десятки магов, — признал Роберт, понимая, что представленные документы доказывали его виновность. — Я следовал согласно протоколу и заручился разрешением одного из родителей, позволившему мне проводить испытания на неизлечимо больной пациентке.

— Да, разрешение пропойцы отца, который за пару галлеонов продаст любого, даже собственную дочь, — недовольно ответил ему сидящий рядом Стейн. — К твоему сведению, его лишили родительских прав за месяц до того как ты получил разрешение. Какой нелепый просчет!

— Этого не может быть, — нервно воскликнул Роберт, чувствуя, как внутри все сжимается от холодного липкого страха. — Я … я уверен, что это недоразумение…

— Единственное недоразумение здесь — это ты, Коллинс, — опустошив второй бокал с виски грубо перебил его Стеффорд. — Ты давал клятву исцелять, а не убивать.

— Это жертва во благо! — восклицал Роберт. — Неужели ты не понимаешь, Лейн? Пожертвовать одним, чтобы спасти сотни, тысячи…

— Да, кем ты себя возомнил? — гаркнул Стеффорд. — Кто дал тебе право распоряжаться человеческой жизнью? Ты позоришь своим существованием наше святое дело, — он ударил кулаком по столу, и Роберт невольно вздрогнув, взглянул на него и открыл рот, чтобы ответить, но Лейн резко поднял руку. — Если бы тогда я знал о подробностях смерти Алики Стэнроуз, то ты бы вылетел не только из моей лечебницы, но и из колдомедицины. А сейчас, я могу тебе поклясться, что ты закончишь свои дни в Азкабане, если об этом деле узнают в министерстве.

— Да, все эти годы ты был на особом счету у комиссии, контролирующую деятельность лечебниц и твоему отделу удавалось избегать тщательных проверок, — вновь послышался гнусавый голос Стейна и, повернув к нему голову, Роберт заметил, как тот поднялся с кресла, шагнул к нему и гадко улыбаясь, произнес: — И кто же теперь будет оправдывать тебя перед ассоциацией целителей?

— Что ты имеешь в виду, Стейн? — фыркнул Роберт.

— Слышал, твоя невеста расторгла помолвку, — ответил он и, заметив, как Роберт поменялся в лице, добавил: — Очевидно, наша героиня поняла, что в семье только у одного должны быть яйца, — Стейн нагнулся к Роберту и прошептал: — И они у нее.

— Да, как ты смеешь, — трясясь от злости, воскликнул Роберт и резко поднявшись, схватил Стейна за грудки. Еще пару секунд он не отрывал взгляда от Стейна, едва сдерживая в себе желание, огреть этого выскочку парочкой заклинаний, но услышав очередной удар по столу, разжал кулаки.

— Эти документы, — Стеффорд ткнул пальцем в папку, — твой прямой билет в Азкабан, Коллинс. Ведь к твоим грехам помимо причастия к смерти Алики Стэнроуз, вполне можно приписать и незаконное изготовление ядов, хранение запрещенных в магической Англии растений и трав и прочее. И я отстраняю тебя от должности заведующего отделением, а члены комиссии заморозят твою лицензию целителя до выяснения обстоятельств.

— Что? Нет! — не веря своим ушам, отчаянно воскликнул Роберт.

— Кабинет заведующего ты должен освободить к вечеру, — продолжил Стеффорд. — И я уже подготовил приказ о твоем переводе в больницу Святого Мунго, главный целитель которой согласился взять тебя на должность лаборанта.

— Нет-нет, Лейн, ты не можешь так со мной, — умоляющим голосом произнес Роберт. — Я ведь лучший целитель этой лечебницы.

— Ты был лучшим, — тяжело выдохнув, ответил Стеффорд и, повернувшись к Стейну прошептал: — Уведи его.

Роберт еще пытался уговорить Лейна, пересмотреть свое решение и брыкался, когда Стейн грубо схватив его за руку, вытолкнул за порог и захлопнул перед ним дверь. Послышался щелчок и Роберт, в отчаянии, ударив по стене, вскрикнул. Неужели это происходит с ним? И неужели забытое дело Алики Стэнроуз способно разрушить его жизнь, уничтожить то единственное, что действительно имеет для него значение — целительство?

По телу пробежала мелкая дрожь, в ушах звенело, и сознание медленно заполнялось каким-то ядовитым туманом. Он потерянно шел к своему кабинету, не обращая внимания на больничную суету вокруг и остановившись у двери, повернул ручку и вошел.

— Вы заставили меня ждать, мистер Коллинс, — послышался знакомый голос за спиной, и резко повернувшись, Роберт заметил Малфоя, стоящего у окна. — Ваша помощница была столь любезна, что предложила мне чай.

— Какого черта ты здесь делаешь? — тяжело дыша, спросил Роберт.

— Вы не рады меня видеть? — наигранно удивился Драко и грустно улыбнувшись, добавил: — Прискорбно. А я ведь прибыл, чтобы помочь вам собрать вещи, — ухмылялся Драко и, заметив, как Коллинс поменялся в лице, добавил: — Быть может, организуем фуршет по случаю вашего ухода?

— Дьявол! — злясь, выкрикнул Коллинс. — Я должен был догадаться, что за моим увольнением стоишь ты.

— Едва ли, — Драко уверенно шагнул к нему. — Интеллект не самая сильная ваша черта. Ведь в противном случае вы бы понимали, что за намеренное убийство вам непременно придется заплатить. Но должен признать вы отделались малым и теперь я полагаю, вы понимаете, какого это «избежать справедливого суда, просиживая кресло заведующего одного из отделов лечебницы».

Драко видел как пелена, застилающая глаза Коллинса медленно спадала и, взгляд наполнялся прозрением, неким пониманием, что его гадкая месть в виде статьи не осталась незамеченной. Он размышлял над тем как далеко готов зайти, наказывая Коллинса за каждое слово, оскорбившее благородное имя его семьи. Драко мог упечь этого целителя в одиночную камеру в Азкабане или же лишить лицензии, угрожать его семье и шантажировать до конца дней, пока он в конец ему не наскучит. Но к чему пользоваться низкими приемами, опускаться до уровня этого мерзавца, когда достаточно поведать членам ассоциации о деяниях одного лживого целителя и наблюдать со стороны как разрушается его жизнь.

— Ты мстишь мне за статью? — удивился Коллинс. — Очевидно, благодаря твоему вмешательству она так и не украсит первую полосу «Ежедневного пророка»? Жаль, я так хотел наказать эту лживую дрянь, — Драко невольно скривился и шумно втянув воздух, продолжил слушать: — и намекнуть тебе, что может случиться с твоей жизнью, если я поведаю миру о вашем с Гермионой секрете.

— Любопытно, — усмехнулся Драко, мысленно удивляясь, как Грейнджер прежде не замечала в поведении Коллинсе маниакальные черты, — как низко вы еще должны упасть, мистер Коллинс, чтобы достигнуть дна?

— Мы непременно окажемся на дне вместе, Малфой, — Коллинс шагнул к нему и, усмехнувшись, добавил: — Если ты лишишь меня возможности заниматься целительством, то члены твоего дражайшего Ордена получать анонимное письмо с подробностями твоей семейной жизни с этой ведьмой.

— Угрозы? — рассмеялся Драко, чувствуя как злость, закипая, подкатывала к горлу.

— Нет, — покачал головой Коллинс, — это сделка, Малфой. Будем считать, что ты преподал мне урок, и я буду покорно отмалчиваться, если ты вернешь мне место заведующего отделением, — он протянул Драко руку и добавил: — Мы не враги, Малфой, но у нас есть общий враг. Ты ведь тоже ее не выносишь.

Неужели Драко производит впечатление человека, способного пойти на сомнительную сделку с тем, кто испачкал руки в крови лишь для того чтобы достигнуть определенных высот по службе? Или же Коллинс — глупец и не понимает, что его жалкая жизнь рассыплется на части, если он разозлит Драко сильнее. Этот целитель из назойливой мухи с раздутым самомнением, превращается в клопа, пытающегося впиться в кожу и насытиться кровью. Но, кажется, пришло время раздавить этого клопа.

Драко расплылся в добродушной улыбке, шагнул к самодовольному Коллинсу и протянул ему руку. Тот, кивая, сжал ладонь и, чувствуя боль, непонимающе взглянул на Драко, который резким движением притянул его себе, вывернул ему руку за спину и грубо прижал в стене. Послышался треск и вскрик, скорее даже визг — не мужественный и дикий.

— Отпусти! — срывался на крик Коллинс. — Чертов ублюдок, я…

— К вашему сведению, мистер Коллинс, — злясь, прошипел Драко. — Тот, кто угрожает мне и моей семье проживает мучительную жизнь.

— Я угрожал не тебе, а этой грязнокровке, — воя, с хрипом произнес Коллинс и, Драко чувствуя, как злость, распыляется внутри и растекается по венам жгучей струей, напрочь сжигая в голове здравые мысли, сломал Коллинсу второй палец. Тот вскрикнул и бранно ругаясь, проклинал Драко.

— Знаете, мистер Коллинс, заметив ползущего по земле жука, — злобно прошипел Драко у самого уха Роберта, — так и тянет наступить на него, услышать похрустывающий звук и, подняв ногу, взглянуть на дохлое насекомое. Вы знакомы с этим чувством? Это человеческое любопытство и тяга к разрушению, — Драко надавил на запястье Коллинса сильнее и, пресекая его попытки вырваться, улыбаясь, добавил: — Вы похожи на такого жука.

— Ублюдок! — вскрикнул тот. — Я засужу тебя.

— Попытайте удачу, — усмехнулся Драко. — Вы удивитесь, узнав, что магический закон слеп к маггловским способам рукоприкладства. Но мы отошли от сути нашего разговора, мистер Коллинс. Вам следует знать: я сломаю вам шею, если в очередной раз вы рискнете угрожать мне или же …, — он осекся, лишь на секунду, — Грейнджер.

— Ты пожалеешь об этом, Малфой,— послышался хрипловатый голос Коллинса.

Драко выдохнул, чувствуя, как раздражение медленно выводило его из себя.

— Ответьте мне, как целитель, — продолжил Драко, придавив другой рукой плечо Коллинса к стене. — Сколько из двадцати семи костей вашей кисти, я еще должен сломать, чтобы вы забыли, как держать палочку?

— Отпусти! Выродок! — вскрикнул Роберт, намеренно громко, чтобы кто-то из персонала его услышал, но очевидно Малфой наложил чары неслышимости.

— Сколько? — очередной треск костей и отчаянный вскрик боли. Драко ощущал, как терпение сходило на нет и он, едва сдерживал в себе желание взмахнуть палочкой и заставить Коллинса корчится от боли. Драко уже не знал наверняка, связана ли его злость с угрозами Коллинса, оскорблениями в сторону Грейнджер или же он чувствовал какую-то ненависть к человеку, виновного в смерти ребенка. Ненависть к кому-то столь жалкому, паразитирующему, трусливому, пропитанному гнилью и страхом, к кому-то похожему на него самого в том почти забытом прошлом. Быть может, в Драко выла собственная боль от старых ран и, сейчас слушая вопли Коллинса и неприятный трест костей, он пытался заглушить в себе голос проснувшейся совести. Заставить страдать других, чтобы не страдать самому?

Драко резко разжал ладонь, шагнул назад, наблюдая как Коллинс, повернувшись, сполз по стене и, прижав к себе сломанную кисть, баюкал ее как младенца. Драко присел на корточки, взглянул в глаза Коллинса и произнес:

— Я предоставлю вам выбор, мистер Коллинс: месть или же возможность держать в руке палочку? Уверяю, я вполне способен лишить вас не только работы.

— Пошел ты, — выдавил из себя Роберт.

— Значит ли это, что вы выбираете месть? — не обращая внимания на оскорбление, уточнил Драко. Коллинс фыркнул и опустил голову, рассматривая истерзанную руку. — Верный выбор, — кивнул Драко, наблюдая, как тот оценивает масштаб нанесенных повреждений. — Вам придется поклясться, что вы не станете угрожать мне и вашей бывшей невесте.

— Клянусь, — фальшиво произнес Коллинс.

— Это не метафора, — пояснил Драко, вынимая палочку из внутреннего кармана пиджака.

Роберт понимающе выдохнул, переводя взгляд с палочки на Малфоя. Готов ли он дать магическую клятву, забыть о случайном браке Гермионы и этого ненормального, упустить призрачную возможность верную потерянную должность и шанс использовать Малфоя до конца его дней? Конечно, нет. Но Малфой — этот самоуверенный индюк, действительно способен превратить его жизнь в ад и учитывая его прошлые «заслуги», слухи о его познаниях в темной магии — возможно вовсе не выдумки. К черту! Роберт устал от всего этого: лживой, прикрывающейся добродетелью невесты, недоумка-начальника, не понимающего, что открытия в целительстве требуют определённых жертв и этого чистокровного ублюдка, сломавшего ему руку в пяти местах. Нет, он оставит этот багаж в прошлом и возможно уедет в Италию, Индию или же свободолюбивую прогрессивную Америку. К черту затхлую погрязшую в традициях Англию, к черту Грейнджер и к черту ассоциацию целителей.

— О, Мерлин, будь ты проклят, Малфой! — усталый хриплым голосом выдохнул Роберт, опасливо протягивая левую руку.

— Аминь! — ерничал Драко, и намеренно сильно сжав руку Коллинса, от чего тот испуганно дернулся, принялся произносить заклинание для магической клятвы. Коллинс тяжело выдохнув, замешкался, но мгновения спустя все же произнес клятву. Что же, назойливый клоп раздавлен. ⁽⁵⁾

* * *

За окном разливался огненный закат, окрашивая кучевые облака в розовый цвет, и словно груда сахарной ваты, они стелились на горизонте, скрывая за собой уходящее солнце.

Вечерний ветер, лениво колыхал легкий занавес, наполняя Белую спальню приятной прохладой. Гермиона расчесывая редким гребнем влажные волосы, подошла к открытому окну, вдохнула полной грудью и, наблюдая как Оддо в саду шатаясь на стремянке, подстригал деревья, придавая им форму, а Ферн с важным видом следил за этим садовником-домовиком, невольно улыбнулась.

Весна царствовала в Уилтшире как полноправная хозяйка, разбавляя унылый ландшафт яркими красками. Случалось, холодные ветра разгуливали по долине, сгибая под собой верхушки высоких сосен или же, бушевали раскатистые грозы, разливались непроглядной стеной дождя и сверкали молниями. Но все же в ясные дни, солнце приятно согревало, ласкало лучами, словно предвещая жаркое безоблачное лето. Чудное время!

Гермиона устало выдохнула, отложила гребень на туалетный столик и, перебирая волосы пальцами, заплела все еще влажные пряди в косу. Беспокойные мысли о предстоявшем приступе латрономии не замолкая, гудели в голове, мешая думать о чем-либо другом: работе, книгах, жалкой мести Роберта или же Малфое. Впрочем, весь сегодняшний день она размышляла о странном поведении Малфоя больше, чем о своей болезни или же предостережениях целителя Нельсона.

Ранним утром, она отправилась в лечебницу Святого Варфоломея на осмотр к целителю Нельсону. По иронии, она проходила лечение в отделении, в котором работал Роберт и каждый раз находясь здесь, Гермиона опасливо оглядывалась по сторонам, не желая случайно наткнутся на своего не состоящего жениха. Что бы она ему сказала, нечаянно встретившись с ним взглядом? Промолчала и, гордо задрав голову, прошла бы мимо или все же пролепетала короткое «здравствуй»? Нет, ей не хотелось видеться с Робертом, а после того как он дал интервью какому-то пронырливому журналисту, намереваясь выставить ее в дурном свете, она и вовсе не желала о нем слышать. Так подло! Гермиона помнила, как она переживала, когда вышла та статья об истинной причине расставания с Роном, и как Роберт успокаивал ее, советовал не обращать внимания на пустые слухи. Он знал, что ей было больно и сейчас, вонзая нож в спину, пытался причинить новую боль. И этот мужчина должен был стать ее мужем?

Именно по этим причинам, она осторожно слонялась по отделению лечебницы и мысленно благодарила целителя Нельсона, за то, что он позволил ей перемещаться в его личный кабинет, минуя стойку регистрации. И сегодня привычный осмотр затянулся на целый час, ведь целитель Нельсон проверял результаты анализов, расспрашивал о приступах и пересмотрел ее рацион, значительно уменьшив употребление сахара, соли, пряностей и мучных изделий. Он даже запретил ей пользоваться некоторыми косметическими средствами, опасаясь, что аллергены способны попасть в организм через кожу. А после целитель Нельсон объяснил, что ее организм должен подготовиться к последнему приступу прогрессирующей латрономии, а нарушение диеты, нервные срывы или же употребление зелий способно снизить болевой порог до минимума. И, увы, Мойровое зелье не уменьшит боль во время приступа, а лишь оставит ее в сознание во время болевого шока. Мерлин, как же ей было страшно!

Получив все необходимые рекомендации, порцию Мойрового зелья и пообещав остаться в лечебнице после приступа латрономии, Гермиона покинула кабинет целителя Нельсона и направилась к выходу. Она осторожно брела по пустому коридору, оглядываясь по сторонам, и замерла, заметив как Малфой, добродушно улыбаясь Мэдлин, входил в кабинет Роберта. Она так и стояла, глазея со стороны на закрытую дверь, за которой скрылся Малфой. Что же привело его в лечебницу? Едва ли он болен, — нет у таких тонких аристократических натур, определенно есть личный целитель, — или же он здесь по заданию министерства, а возможно он… Нет, глупости! Та позорная статья и появление Малфоя в кабинете Роберта — не совпадение, а скорее продуманный план. Малфой определенно знает куда больше, чем могла предположить Гермиона. Но что ему известно?

Она раздумывала об этом весь день, страдая от жгучего любопытства и чувства тревоги, но больше ее беспокоило то, что Малфой невольно вмешался в ее отношения с Робертом и теперь он вполне мог злорадствовать и тыкать лицом в ее беспечность. Ее сковывало странное чувство: она словно стояла обнаженная посреди толпы и сгорала от стыда, словно что-то позорное, сокровенное, то что она пыталась скрыть от чужих глаз стало достоянием общественности. Но она не боялась быть посмешищем, слышать перешептывания за спиной и замечать на себе осуждающие взгляды, нет, Гермиона боялась быть обсмеянной лишь одним человеком — Малфоем. Хотела бы она знать, почему заливалась краской и стыдливо опускала глаза при мысли о том, что Малфой упрекнет ее, обвинит в том, что она растрепала Роберту подробности их брака и поставила под удар репутацию семьи.

Так о чем же Малфой говорил с Робертом? У нее в голове всплывали странные и даже безумные картины: то Малфой объединяется с Коллинсом в дружную команду и вместе они задумывают коварный план, то напротив, Роберт шантажирует Малфоя, угрожая поведать всему миру об их случайном браке. И тут она чувствовала себя виноватой. Ей следовало позаботиться о том, чтобы Роберт держал язык за зубами, но она была так увлечена нескончаемыми ссорами с Малфоем и переживаниями о болезни, что напрочь забыла о своем уже бывшем женихе. Глупое оправдание!

Гермиона глубоко выдохнула, взглянула на часы, стрелки которых указывали на шесть часов вечера и, мешкая, все же шагнула к выходу, направляясь к единственному месту в поместье, где она могла бы найти ответы — кабинет Малфоя. Спустя пару минут, она уже стояла у знакомой двери, мысленно уговаривая себя не нарушать в очередной раз запретов Малфоя, и не совершать глупостей, но все же дернула за ручку. Дверь оказалась закрытой даже после парочки отпирающих заклинаний, а это означало, что ей придется подобрать пароль, чтобы попасть в кабинет. Безнадежное занятие, ведь Малфой мог выбрать любое слово, любую фразу, чтобы запереть дверь своего кабинета от частых набегов Гермионы. Но все же попробовать стоит, иначе она изведет себе чудовищными мыслями, галдящими в голове.

— Sanctimonia vincet semper, — осторожно произнесла Гермиона, надеясь, что семейный девиз Малфоев послужит паролем не только для входа в библиотеку, но и в кабинет. Дверь, как и прежде не поддавалась. Гермиона выругалась, судорожно соображая, что же выбрал Малфой в качестве пароля — любимого автора, книгу или же имя деда, его ворона, коня? Она перепробовала возможные имена и названия, которые ей хоть как-то удавалось связать с Малфоем, но дверь оставалась закрытой, а время неумолимо утекало, напоминая ей о скором ужине.

Нет, она должна догадаться, это уже дело принципа! Она столько месяцев провела в поместье, живя бок о бок с Малфоем, что должна была вызубрить его привычки и предпочтения как рецепт простейшего зелья, но нет, кажется, она совсем его не знала, не представляла, о чем он подумал в первую очередь, когда решил запереть от нее кабинет. Наверняка о подумал о чем-то личном, тайном, скрытом где-то там, на дне его души. Возможно одна из тех его женщин или же…

Гермиона нервно сглотнула, нагнулась к дверному проему, чувствуя, как внутри все щекотало и подпрыгивало от предвкушения, и шепотом произнесла:

— Офелия.

Замок щелкнул и дверь, поскрипывая, открылась. Она радостно вскрикнула и, прижав ладони к губам, огляделась по сторонам, боясь быть услышанной, и уверенно вошла внутрь. Гермиона окинув взглядом привычную обстановку кабинета Малфоя, только сейчас задумалась над тем, что же ей делать дальше и что искать? Едва ли произнеся «Акцио, компромат на Роберта» или «Акцио, неопубликованная статья», она будет спокойно наблюдать, как с верхних книжных полок спускаются свитки с нужной для нее информацией. Нет, ей, очевидно, придется выискивать все самой, заглядывая в каждый угол и проверяя каждую книгу. И почему она решила, что Малфой что-то узнал о Роберте и оставил эти документы в своем кабинете? Внутреннее чутье тонким голоском подсказывала ей, что она на верном пути и подталкивало перерыть письменный стол Малфой и книжный шкаф.

Гермиона шагнула к столу и, бросая взгляд к выходу, боясь, что на пороге покажется Ферн или же Малфой, принялась осторожно перебирать листы пергамента и стопки свитков, среди которых оказались обычные министерские документы, письма и отчеты. Разочарованно выдохнув, она принялась заглядывать в выдвижные ящики: первые оказались пустыми, а в последних лежали всякие мелочи, в виде запасных перьев, цветных чернил, набор для плавки сургуча и прочее. После она рассматривала книжные шкафы, выдвигала книги, пролистывала, заглядывала в самые верхние полки, но тщетно, ничего похожего на рукописную статью и прочих документов связанных с Робертом не было. Мерлин, как глупо! Она придумала себе эти подозрения, заговоры и возможно появление Малфоя в лечебнице не более чем случайность. И ей бы следовало покинуть кабинет, а не искать тайники Малфоя в книгах или же в сейфе за картиной. Будто бы волшебник не найдет способа скрыть от посторонних глаз стопку документов, ведь достаточно использовать заклинание …

— Незримого расширения, — вслух проговорила Гермиона, вновь подходя к письменному столу. Возможно, Малфой использовал именно это заклинание и поэтому первые ящики в его столе оказались пустыми.

Она вновь выдвинула ящик и, прощупывая рукой, почувствовала, как ее пальцы провалились в деревянные стенки, скрывающие за собой небольшой тайник. Гермиона продвинула руку глубже и, наткнувшись на массивную стопку бумаг, неспешно вытянула ее. Она старалась не вчитываться в имена и названия на корешках небольших книг и, заметив знакомое имя на одной из картотечных папок, она почувствовала, как сердце в груди забилось чаще, а ноги словно ватные, дрожа, согнулись в коленях. Гермиона не отрывая взгляда от напечатанного имени Роберта, вернула остальные документы в ящик, и, опустившись в кресло, открыла папку с досье. Первое что ей попалось на глаза — это сложенные пергаментные листы той самой статьи, что Роберт намеревался опубликовать в «Ежедневном пророке». Она скользила взглядом по исписанным строчкам, чувствуя, как с каждым прочитанным словом ком подкатывал к горлу, а глаза предательски наполнялись слезами от обидных фраз.

«… непристойное аморальное поведение», «…ту ли волшебницу мы считаем своей героиней и ставим в пример нашим детям?», «… покусилась на золотые горы галеонов и прыгнула в постель к бывшему приспешнику Темного лорда», «…поведение достойное продажных девиц Лютного переулка».

Гермиона выдохнула, мысленно заставляя себя успокоиться и не лить слезы из-за этого эгоистичного мерзавца, пытающегося публично линчевать ее, втоптать в грязь и наблюдать как под грузом осуждений и презрения она медленно опускается на дно. Этого человека она любила?

Откуда порождается такая ненависть? Она отдавалась ему полностью, без остатка, делилась своими мыслями и тревогами, смеялась с ним и плакала, видела в глазах нежность и утопала в ней. Но все это оказалось лишь дымом, рассеивающимся в воспоминаниях прошлого, ложью, скрывающейся в этих чернильных строчках и все это мираж, призрачное видение ее глупой наивной натуры. Это и есть настоящая любовь, способная разрушить даже темную магию?

Она откинула голову и, часто моргая, едва сдерживала слезы и мысленно убеждала себя отбросить волнение и вспомнить рекомендации целителя Нельсона — никаких переживаний и эмоциональных срывов. Она вновь выдохнула и опустила взгляд на остальные документы в папке, пролистав страницы, заметила списки имен и цифры, которые очевидно означали вырученные галлеоны. Внимательно вчитываясь в примитивные зашифрованные записи, Гермиона поняла, что Роберт занимался нелегальной продажей редких ингредиентов и ядов. И сравнив даты и имена клиентов, она вспомнила, как он просил ее передавать небольшие «сувениры» его друзьям в той или иной стране. Посылки действительно выглядели как декоративные магические безделицы, и она, не замечая подвоха, выполняла просьбы своего жениха. Разве она могла помыслить, что Роберт — добрый и заботливый, посмеет использовать ее в своих грязных делах? Нет, она ведь доверяла ему настолько, что могла вещать о его порядочности на каждом углу. А он, зная, что ее исследовательская группа, заручившись разрешением министерства, не подвергалась тщательным проверкам работниками департамента по межконтинентальным перемещениям, превратил Гермиону в почтовую сову. Мерлин, какая же она дура, что слепо доверяла ему, не подозревая, что Роберт, прикрывшись искренними чувствами, лишь использовал ее. Что же еще он скрывал под шкурой невинной овечки?

Она, собравшись с мыслями, заставила себя перечитать все, что было в этой папке: от копий личных записей Роберта до колдомедицинских отчетов. Теперь она не замечала, как время неумолимо бежало вперед, оно словно застыло, растворилось в десятках исписанных страниц, обличающих тайны Роберта.

Прочитав об истинной причине смерти пациентки лечебницы Святого Варфоломея — Алики Стэнроуз, Гермионе едва удалось справиться с разрывающейся внутри на сотни осколков боли, отдающейся дрожью в руках и глухим гулом в голове. Неужели он действительно виноват в смерти ребенка? Нет-нет, это ведь не может быть правдой! Возможно, Малфой выдумал все эти истории, чтобы пригрозить Роберту, ведь он вполне способен на подобное, а быть может…

«Не будь дурой хотя бы в этот раз, Гермиона», — подумала она, чувствуя, как горло стянуло тугим кольцом. Дышать стало труднее.

В голове метались мысли-обрывки, собирая воспоминания по кусочкам: Роберт настаивал на знакомстве с Гарри, заговаривал о свадьбе спустя лишь пару недель после их встречи, имел дурную привычку прибавлять к ее имени звание «героиня войны», просил воспользоваться связями и обеспечить ему членство в ассоциации целителей. И она оказывала ему помощь, не осознавая, что невольно становилась жертвой и возможно пособницей в его чудовищных делах.

Она, не отрывая взгляда, смотрела на колдографию бледной исхудавшей девочки, прозрачными глазами глядящей куда-то вдаль, в саму вечность, где она, кажется, и обрела покой. Гермионе хотелось бы вскрикнуть, выпустить из груди ту боль, ту обиду, что разрывала ее изнутри, но она, глотая слезы так и, смотрела на маленькую Алику.

Скрипнула дверь, и послышались медленно приближающиеся тяжелые шаги. Она знала, что за ее спиной стоял Малфой, слышала его размеренное дыхание и тонкий аромат парфюма, но так и не решалась повернуться и взглянуть на него. К ней вновь вернулось то чувство, словно она стояла голой и, сгорая от стыда, боялась поднять на него взгляд. Внутри все перевернулось от неприятного подозрения, что Малфой гадко усмехнется и пристыдит ее, ткнет носом в темное прошлое Роберта и возможно обвинит в пособничестве, но он молчал и, не отводя взгляда, наблюдал за каждым движением.

— Как давно ты знаешь об этом? — не выдерживая напряженной тишины, осторожно спросила она, указывая на папку с документами.

— Пару дней, — коротко ответил Малфой.

Гермионе было необходимо знать, как давно он хранит компрометирующие документы в тайнике своего письменного стола. Ведь если Малфой знал о делах Роберта на протяжении всего того времени, что она живет в поместье, то он молчаливо злорадствовал, когда она гордо заявляла о чувствах к своему жениху. Но ему известно об этом лишь пару дней и беспокойство, которое она испытывала, медленно утихало.

— Я видела тебя сегодня в лечебнице, — пояснила Гермиона, все также, не решаясь повернуться к нему. — И поэтому я…

— Ворвалась в мой личный кабинет, — закончил за нее Малфой, ухмыляясь. Она кивнула. — Что еще мне сделать, чтобы приучить тебя следовать моим правилам?

— Я должна была знать, я…, — взволнованно произнесла Гермиона, все еще чувствуя дрожь в руках. — Ты не осмелился бы рассказать мне об … этом.

— Полагаю, теперь, ты испытываешь облегчение, — иронично заметил Малфой. Его голос прозвучал совсем близко и, Гермиона не желая, чтобы он видел ее растерянной и взволнованной, отошла к окну.

— Нет, — едва слышно ответила она.

Драко пристально наблюдал за ней, терпеливо выжидая, когда она соберется с мыслями, повернется к нему и заговорит. Он испытывал легкое раздражение при мысли, что Грейнджер вновь не устояла перед соблазном и пробралась в его кабинет, но не злился.

Драко бы не стал хвастать своей находкой перед ее носом или же пересказывать разговор с Коллинсом — не к чему женщине вмешиваться в беседу двух мужчин, но все же стоило пересмотреть ее расписание и предположить, что она могла увидеть его в лечебнице.

— Он знал обо всем, что происходило в моей жизни, — вновь заговорила Грейнджер, но так и не повернулась к нему. Драко напрягся. — Я делилась с ним мыслями и переживаниями, не предполагая, что из близкого человека создаю худшего врага. Я доверяла ему, — Грейнджер вдруг замолчала и тихо проговорила: — полностью. Считала, что знала его как никто другой, — она грустно усмехнулась и, ткнув пальцем в папку, добавила: — но смотри, как оказалось, я жестоко ошибалась…

Драко молчал, понимая, что Грейнджер желала выговориться кому угодно, даже ему. Что же, он вполне мог оказать ей такую услугу — молчаливо выслушивать девичьи откровения.

Его вдруг посетила мысль, что предавшись воспоминаниям, она вполне могла дойти до грани и излить свою обиду воющими рыданиями. В этом случае, он, пожалуй, нарушит свое молчание, выразит недовольство и покинет кабинет. Нет, Драко не испытывает щемящего в груди сочувствуя к плачущей женщине, как нерасторопный Блейз, а ощущает лишь полное и поглощающее разочарование. Ему помнится, как лорд Абраксас частенько повторял, что слезы не более чем проявление слабости, неумение сдерживать собственные эмоции и извращенный способ манипуляции. Возможно, наказы деда заложили в Драко убеждение, что не стоит верить в слезы женщин, пытающихся надавить на жалость и не умеющих проявлять достоинство и подавлять тревожные чувства. Настоящими же слезами он считал лишь те, что выступали на глазах у женщин, уставших быть сильными, уставших бороться с душевной болью, разрывающейся в груди и уставших терпеть насилие. Уставших, но продолжающих бороться.

Ему не часто доводилось видеть, как плакала его мать, бабушка или же крестная, но он мог поклясться, что в такие моменты, со слезами в них умирала надежда и, осознание этого приносило ему почти физическую боль. И, сейчас, Драко вдруг понял, что если Грейнджер зальется слезами из-за своего жалкого женишка, то он удивится и, пожалуй, разочаруется.

— Радует, лишь то, что я разорвала помолвку прежде, чем узнала обо всем, — грустно проговорила Грейнджер. Она все же повернулась, но так и не решалась взглянуть на него.

Драко заметил, что за весь короткий монолог, Грейнджер ни разу не назвала Коллинса по имени. Лишь абстрактный, словно уже не существующий для нее — «он».

— Очевидно, у тебя была причина, — Драко усмехнулся, шагнув к ней ближе.

Она покачала головой, прикусила губу — ужасная привычка — и принялась бездумно, не вчитываясь в слова, листать документы в папке.

— Нет особой причины, — призналась она. — Я поняла, что в жизни его интересует лишь одно — колдомедицина. Ничто и никто не имеет для него значения, — она шумно втянула воздух и, собравшись с мыслями, добавила: — Никогда не ощущала себя в безопасности рядом с ним, никогда не знала, о чем он думал, никогда не чувствовала его настоящего. И я должна была понять, что он способен на ложь и предательство, а возможно…, — она вдруг замолчала, смущенно опустила голову и неуверенным голосом произнесла: — Зря я, пожалуй, начала этот разговор.

— Верно, — согласился Драко, наблюдая за ней. — Если после своего откровения, ты ожидала услышать слова утешения или же сожаления, то ты выбрала не того собеседника, — Грейнджер возмущенно хмыкнула, а Драко продолжил: — Но, пожалуй, стоит сказать, что тебе еще не раз в жизни предстоит столкнуться с обманом и предательством, Грейнджер. И ты непременно отобьешь у людей желание использовать тебя, если прекратишь затыкать все свободные щели своей добродетелью, — говорил Драко, медленно приближаясь к ней. — Тебе не изменить человеческую природу, Грейнджер, но ты можешь измениться самой и не позволять таким личностям как Коллинс использовать тебя.

— Или таким как ты, — злясь, произнесла она.

— Считаешь, я тебя использую? — спросил Драко, заметив, как Грейнджер вновь отвернулась.

Она, промолчав, лишь пожала плечами.

— Возможно, ты прав, — вдруг согласилась она. — Если бы я была более внимательна и менее наивна, то не позволила бы ему пытать Алику Стэнроуз.

Ее голос задрожал, а руки тряслись от волнения. Драко видел, что она едва сдерживая слезы, старалась выровнять дыхание и успокоить в себе волну нахлынувших чувств. Он наблюдал, терпеливо выжидая тот момент, когда она все же сломается.

— Посмотри на меня, — потребовал Драко, чувствуя, что желание взглянуть в карие глаза и убедиться в ее слабости сжигала его изнутри.

— Нет, — взволнованным голосом произнесла Грейнджер.

Упрямая! Будто ее отказы способны его остановить. Драко нагло притянул ее к себе, и прежде чем Грейнджер успела увернуться, поднял ей подбородок, заставив посмотреть на него. Она глядела на него широко раскрытыми глазами, почти не моргая, возмущенная и растерянная Грейнджер дернулась, пытаясь вырваться из его рук. Драко ослабил хватку и, наблюдая, как тенью в ее глазах сменялись эмоции, заговорил:

— Боишься, что я осужу тебя и утоплю в насмешках?

Она, пугливо взглянув на него, покачала головой. Лгунья!

— Тебе следует запомнить, Грейнджер, — серьезно произнес Драко, не позволив ей вырваться и отойти от него хотя бы на шаг. — Я не имею привычки, унижать достоинство женщины или же поднимать на нее руку.

— Я вовсе не боюсь, что ты посмеешь поднять на меня руку, — фыркнула Гермиона, отстраняясь.

— А я боюсь, — усмехнулся Драко и, заметив ее недоумевающий взгляд, пояснил: — Удар у тебя не слабый!

Гермиона подняв голову, посмотрела на него и невольно улыбнувшись, рассмеялась. Кажется Малфой, заметив ее угнетенное настроение и отчаянные попытки сдержать слезы, пытался отвлечь ее от тех мыслей, что крутились в голове как заевшая пластинка.

— Ты не понимаешь, — почти неслышно произнесла она. Ей хотелось выговориться, избавиться от сжимающего в тиски чувства вины и признаться самой себе и пожалуй Малфою. — Несколько лет назад, я поручилась за него перед председателем комиссии. Не понимаю, как я на это согласилась, — она выдохнула, прикрыла глаза и добавила: — Если бы члены комиссии контролировали эксперименты, которые он проводил, то этот ребенок не стал бы подопытной крысой. Если бы я только знала и ...

Грейнджер замолчала, притупила взгляд и, кажется, углубилась в свои мысли. Он наблюдал за ней и размышлял над тем, что не понимал этого ее отчаяния, бессмысленных угрызений совести и беспокойства о своем женишке. Но Драко знал приторно-сладкий привкус лжи и чувства предательства. Это то, что он мог понять.

— Я знаю все о ядах, — произнес Драко, привлекая ее внимание, — пожалуй, даже больше, чем следовало бы, и могу тебя уверить, что мне не доводилось встречать яда опаснее чувства вины. ⁽⁶⁾

Грейнджер размышляя над его словами, коротко кивнула, и неуверенным голосом произнесла:

— Ты прав.

Она, что уже дважды согласилась с ним? Мерлин, да эта девица определенно не в своем уме и ей бы следовало вернуться в лечебницу.

Грейнджер беззвучно шевелила губами и смотрела на него так, словно пыталась собраться с мыслями и спросить о чем-то важном и волнующим.

— Что ты с ним сделал? — наконец проговорила она.

Драко нахмурился, подошел к ней и, чувствуя какую-то странную злость, произнес:

— Беспокоишься, что я мог навредить твоему жениху?

— Нет, — покачала головой Гермиона. Ее действительно не беспокоил Роберт, а после того, как она узнала о его чудовищных экспериментах, она и вовсе не желала слышать о нем. И чтобы Малфой не сделал с ним, ее это не волнует, уже не волнует. — Мне бы не хотелось, чтобы из-за него у тебя были проблемы. Точнее из-за меня…

Ее неловкое признание удивило Драко, и возможно насторожило. Неужели это попытка скрыть беспокойство о Коллинсе?

— Не волнуйся, он жив, — ерничал Драко.

— Не стоило тебе…, — хмурясь, Грейнджер пыталась справиться с дрожью в голосе. — Тебе не обязательно было видеться с ним, ведь он угрожал мне. Зачем, Малфой?

«Зачем, Малфой?»

Действительно, зачем? Он и сам задавался этим вопросом, но ответ словно рассыпаясь, утекал сквозь пальцы, теряясь в бессчетном множестве песчинок. Грейнджер права: он вполне мог заставить Янга переписать статью и наблюдать как «Ежедневный пророк» обличает темные стороны национальной героини или же воспользоваться десятками иных способов и пригрозить Коллинсу, не вмешиваясь лично. Так, зачем?

Драко наблюдая, как она терпеливо ожидала ответ, подошел к ней, ближе, чем требовалось и произнес:

— Тот, кто угрожает тебе, Грейнджер, угрожает и мне.

Грейнджер в удивлении округлила глаза, открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. Она выглядела такой потерянной, смущенной и даже милой, что Драко, ощущая какое-то мимолетное трепещущее чувство, бездумно протянул к ней руку, заправил за ухо выбившуюся из заплетенных волос прядь и осторожно, кончиками пальцев прикоснувшись к ее щеке, очертил линию скул и спустился к обнаженной шее. Он поймал себя на мысли, что в этом прикосновении, коротком жесте не было дружеского одобрения, а чувствовалось что-то личное, почти интимное.

«Какого черта, ты делаешь, Драко» — подумал он, резко одернув руку.

Он посмотрел на нее, представляя как, отшатнувшись, она возмущенно вскрикнет, но Грейджер, кажется, так углубилась в свои мысли, что и вовсе ничего не заметила.

— Мы опоздали на ужин, — проговорил Драко, стараясь снять напряжение, витавшее в воздухе. — Я жутко голоден.

— Да, верно, — растерянно ответила она и, взглянув на часы, поспешила к выходу. — Я спущусь в трапезную, как только приведу себя в порядок.

Драко кивнул и прежде, чем она скрылась за дверью, окликнул ее.

— Грейнджер, — спокойно произнес он, — а со мной ты чувствуешь себя в безопасности?

Она вновь посмотрела на него изумленными глазами, краснея и смущаясь. Драко усмехнувшись, мысленно сравнил ее робкое поведение с поведением неопытной школьницы: в глазах вспыхивали искорки, щеки заливались румянцем, и пальцы нервно дергали дверную ручку. Это его прихоть — оставить за собой последнее слово и заставить ее думать не об этом никчемыше, а о Драко.

— Да, чувствую, — уверенно произнесла Грейнджер. Тут уже удивился Драко. — И в опасности тоже.

Драко расплылся в искренней улыбке, а она, хмыкнув, гордо задрала голову и исчезла за дверью. Мерлин, вот это характер!

* * *

Гермиона удобно расположившись на кушетке у открытого окна в гостиной, читала тяжеленный талмуд об истории джиннов, время от времени отвлекаясь на свитки с мифами о восточных существах. За окном дышала весна, распеваясь птичьим щебетом, разливаясь солнечными закатными бликами и журча талой водой. Гермионе бы хотелось наслаждаться этой цветущей магией в беседке у фонтана, но Малфой запретил ей выносить книги за стены поместья и все, что ей оставалось — это отсиживаться в душной гостиной в окружении десятка свитков.

Все эти дни она, стараясь отвлечься от беспокойных мыслей, нарастающих как снежный ком, пропадала в библиотеке или помогала Алану с артефактами в Британском музее. Все лучше, чем думать о приближающемся приступе, разговоре с Малфоем и Роберте. Гермиона пыталась не приписывать себя к ужасным экспериментам Коллинса, Мерлин тому свидетель, она пыталась, но прокручивая в голове воспоминания прошлого, чувствовала, как тяжелым бременем наседала чувство вины. Но, возможно Малфой прав и ей не стоит отравлять себя укорами и осуждениями?

Тот их короткий и довольно странный разговор она прокручивала в голове снова и снова, как заевшую пластинку и удивлялась поведению Малфою. Он не злился, не обвинял, не насмехался над ней, а лишь выслушав, высказал свое мнение. Она была ему благодарна: в тот момент меньше всего ей хотелось чувствовать к себе чью-то жалость и слышать пустые слова успокоения. А его холодность и безразличие привели ее в чувства не хуже контрастного душа. И то его прикосновение…

Она бы и не заметила как Малфой почти невесомо прикоснулся, если бы не почувствовала мурашки по коже и разливающуюся по телу теплую волну. И что же это было? Привычный жест, знак одобрения или попытка утешить ее? Она не знала наверняка, но не отрицала, что это было … волнительно. Но сердце билось чаще не от его мимолетного прикосновения, а от слов, заставивших все внутри перевернуться и разлиться щекочущей волной по телу.

«Тот, кто угрожает тебе, Грейнджер, угрожает и мне»

Не откровение, не призвание, лишь простые слова, которые она прокручивала в голове, осторожно произносила, словно пробуя на вкус. Гермиона знала, что он имел в виду: они женаты, пусть невольно и случайно, но все происходящее с ними сказывается на обоих. Да, но ей вдруг захотелось услышать в его словах иное: я рядом, чтобы не произошло. Глупо, пожалуй, но разве она не может позволить себе помечтать?

В коридоре послышался шум и заливистый смех Забини. Гермиона тяжело выдохнула — спокойный вечер непременно будет испорчен — и осторожно закрыла тяжелую книгу.

— Грейнджер! — радостно воскликнул появившийся в дверях Забини. — Солнце мое, я так рад тебя видеть!

Он, лучезарно улыбаясь, пропустил Нотта в гостиную и, завязывая темную бабочку на вороте рубашки, уселся в кресло у камина. Нотт улыбнувшись, кивнул Гермионе и подошел к высокому столику с алкогольными напитками.

— Боюсь, что это не взаимно, Забини, — усмехнулась Гермиона.

— Маленькая лгунья, — подмигнул ей Забини, принимая из рук Нотта вокал с виски. — Тебе

не скрыть за маской безразличия истинные чувства ко мне.

Гермиона осуждающе покачала головой, но улыбнулась. Воспринимать близко к сердцу непосредственность и насмешливость Забини просто невозможно.

— Собираетесь на какое-то торжество? — спросила Гермиона, наблюдая как Забини, поднявшись, принялся водить палочкой по строгому парадному пиджаку, разглаживая складки и очищая от невидимых пылинок.

— В королевском Ковент-Гардене премьера балета «Майерлинг», — ответил Нотт, добавляя ледяные кубики в бокал с виски.

— Вы посещаете маггловские театры? — удивилась Гермиона и, обернув талмуд бархатной тканью, поднялась с кушетки.

— Конечно, — возмущенно воскликнул Забини. — Или же, по-твоему, мы развлекаемся только играя в покер, распивая виски и тиская безотказных девиц?

— Да, — коротко ответила Гермиона. — Я и не предполагала, что вы разбавляете свой развратный образ жизни культурными развлечениями.

Забини осуждающе цокнул.

— Я разочарован, Грейнджер, — скривился он. — Мы не пропускаем громких постановок и концертов в оперных театрах, — Гермиона все еще удивляясь, кивнула. — Где же еще подцепить приличную и культурную девушку?

— Блейзи, ты ходишь на балет только для того чтобы поглазеть на танцующих в обтягивающих трико танцовщиков, — усмехаясь проговорил Нотт.

— Верно, — расплылся в улыбке Забини. — Вы ведь с Драко отказываетесь танцевать для меня. Да и в Багровой лощине такого зрелища не увидишь, — он подмигнул Гермионе и, заметив ее недоумение, пояснил: — Багровая лощина — это …

— Я знаю, Забини, — строгим голосом произнесла она, вспомнив, как несколько работников в организации Кристофера делились своими впечатления после посещения небольшой деревушки в Сассексе, известной своими публичными домами.

— Плохая девочка, — промурлыкал Забини и, подходя к ней ближе, продолжил: — Но я искал тебя не для того чтобы обсудить наш досуг, Грейнджер. Я ведь так и не поблагодарил тебя за то что, ты присматривала за мной, когда я будучи в пьяном угаре громил Малфой Мэнор.

— Не стоит, Забини, — отмахнулась Гермиона, наливая себе травяной чай, любезно принесенный Дейзи.

— Нет-нет, Грейнджер, позволь пояснить, — начал Забини. — Мои воспоминания о том дне туманные, но я определенно помню, как ты заботливо следила за мной, исцелила мои раны и даже назвала меня по имени, — Нотт в удивлении поднял брови. — И да, прости, что не замечал прежде твои истинные чувства ко мне.

— Что? — возмутилась Гермиона. — Забини, да ты…

— Не отрицай, — драматизировал Блейз. — После твоих ухаживаний, — Гермиона в возмущении хватала ртом воздух, — и расставания со своим криминальным женишком, я понял, что ты желаешь, чтобы я стал твоим следующим мужем.

— Ты с ума сошел, Забини? — злясь, воскликнула Гермиона, наблюдая, как тот откровенно насмехается над ней, да и Нотт кажется, тоже не уставал смеяться. — Я вовсе не хочу, чтобы ты был моим мужем.

— Ох, женщины так непостоянны и не понимают своих истинных желаний,— закатил глаза Забини. — То и дело повторяют: не хочу, не буду, развяжи мне руки, Блейз, выпусти из подвала…

И зачем она злится? Забини как большой ребенок, выводящий на эмоции и компрометирующий окружающих на конфликт.

— И знаешь, Грейнджер, — вновь проговорил он, — я согласен на твое предложение, — он подошел к ней, подлил горячего чая в чашку и увел к дивану. — Всегда хотел жениться на строптивой, богатой, разведенной девушке, — Забини наклонился к ней, и заговорщически произнес: — Семейная традиция.

— Боюсь, тебя разочаровать, Забини, но я не богата, — усмехнулась Гермиона.

— Верно, — кивнул он, — но это пока.

— Мерлин, Блейзи, что ты опять задумал? — подал голос Нотт.

— Помолчи, Тео, — цокнул Забини. — Разве ты не видишь, что я беседую со своей будущей женой и одной из самых обеспеченных женщин Туманного Альбиона? — он вытянул из внутреннего кармана пару свитков и передал Гермионе. — Это подарок в благодарность за твою заботу, душа моя.

Гермиона с опаской покосилась на свитки и все же развернула один из них — длинный и увесистый.

— Это что опись имущества Малфоев? — спросила она, беглым взглядом просматривая список.

— Верно, — кивнул Забини. — Движимое и недвижимое имущество: картины, драгоценности, золото, артефакты, книги, земельные участки, имения, торговые дома, благотворительные фонды, сельские, скотоводческие, рыбные хозяйства …

— Деревни Стоунхилл и Гринхилл в Ноттингеме? — удивляясь, прочитывала Гермиона. — Морской порт? Кладбища?

— Смерть — весьма прибыльный бизнес, — кивнул Забини и, ткнув в конец списка, произнес: — А это немыслимая цифра — примерная оценка имущества семейства Малфоев.

Гермиона, заметив количество нулей, округлила глаза и, повернув голову к Забини, произнесла:

— Я думала, что Министерство лишила Малфоев большую часть имущества.

— Официально оформленную часть имущества, — поправил ее Забини. — А вся остальная недвижимость и счета были арестованы Орденом, до того момента как Драко сможет доказать, что достоин титула лорда. Что к слову произошло в год, когда он стал главой отдела.

— Драко тебя линчует, Блейз, — выдохнув, проговорил Нотт, заняв свободное место на диване, справа от Гермионы. Он заинтересовался вторым свитком и, прочитав содержимое, недоумевая, произнес: — Это что брачный контракт?

— Так и есть, — подтвердил Забини и, взглянув на Гермиону, пояснил: — При аннулировании брака в чистокровных семьях, супруга или же супруг получают часть имущества, но так как Малфои следуют Кодексу, то ты, душа моя, можешь рассчитывать на компенсацию в виде трех процентов от общей стоимости всего имущества своего дражайшего супруга. А это целое состояние, Грейнджер, — Забини так широко улыбнулся, что Гермиона, ужаснувшись, мысленно сравнила его со зловредным Гринчем. — Тебе достаточно подписать контракт.

Он выдернул из рук Нотта свиток, протянул Гермионе перьевую ручку и, заметив ее растерянность, нетерпеливо выкрикнул:

— Ну же!

— Я не стану подписывать этот контракт, — возразила Гермиона и прежде, чем Забини принялся бы ее уговаривать, добавила: — Я замужем за Малфоя не по собственной воле и не имею никакого отношения к его деньгам. И даже если бы я прозябала от голода в выгребной яме, я бы не взяла у него и кната.

— Я бы взглянул на это, — послышался знакомый голос за спиной и, обернувшись Гермиона, заметила Малфоя, облаченного в строгий парадный костюм иссиня-черного цвета. Что же выглядел он впечатляюще. — Что тут происходит?

— Ничего, — резко ответил Забини, сворачивая свитки. — Разве что-то происходит?

— Акцио!

Свитки вылетели из рук Забини и извилистой змейкой поплыли по воздуху к Малфою.

— Драко, я могу все объяснить, — затараторил Блейз и, наблюдая, как Малфой бегло прочитывал текст, воскликнул: — Я забочусь о своем будущем!

— Обкрадывая меня? — спокойным голосом спросил Малфой.

— Считай, что это щедрый подарок молодоженам, — Забини опустил голову на плечо Гермионе. — Мы поженимся вскоре после вашего развода, не правда ли, миссис Забини?

— Не правда, — взволнованно ответила Гермиона, почувствовав на себе пристальный взгляд Малфоя и грубо сдвинув его голову со своего плеча, добавила: — Я не выйду за тебя замуж, Забини!

— Почему? — искренне удивился Забини. — Если ты комплексуешь из-за внешности, не беспокойся — моей красоты хватит на нас обоих.

— Ты удивишься, Забини,— усмехнулась Гермиона. — Но ты не в моем вкусе.

Нотт присвистнул, переглянулся с Малфоем, и хотел было что-то сказать, но Забини его прервал:

— Но ты ведь меня еще не пробовала.

Гермиона ахнула, понимая пошлый скрытый подтекст и прищурив глаза, парировала:

— Я не ем жирного, Забини!

Малфой рассмеялся в голос, а Нотт подметив, что страсть Забини к мучным продуктам не осталась незамеченной, похлопал друга по животу.

— Чертовка! — обиженно воскликнул Блейз. — Ну, все, Грейнджер, ты вычеркнута из списка претенденток на мою руку.

— Одна претендентка — это не список, Блейзи, — смеясь, заметил Нотт.

Гермиона едва сдерживая смех, переглянулась с Малфоем и, заметив его улыбку, рассмеялась. Он подошел к ней и, протянув свиток, произнес:

— Ну, же подписывай, Грейнджер. Иначе упустишь возможность обзавестись репутацией богатой разведенки.

Она фыркнула, кинула на него возмущенный взгляд, демонстративно разорвала свиток на части, чем чуть было не вызвала сердечный приступ у оцепеневшего Забини.

— Предсказуемо, — хмыкнул довольный собой Малфой. — Именно этого я и добивался.

— Неужели? — возмутилась Гермиона. — Я лишь решила подождать подходящего случая и обзавестись репутацией вдовы с завидным наследством семейства Малфоев.

Она, задрав подбородок, уверенно направилась к выходу и столкнувшись в дверях с Ферном, держащим на подносе ежедневную корреспонденцию, потянулась к стопке писем с аккуратной пометкой «мисс Гермионе».

— Вот она, моя девочка! — послышался голос Забини за спиной, в то время как Гермиона беглым взглядом просматривала письма. — Мы будем лучшей криминальной семейной парой столетия, Грейнджер. И советую тебе не затягивать с…

Что посоветовал Забини, она так и не услышала: гул в голове растворял в себе звуки, а дрожащие от волнения пальцы едва удерживали темный конверт. Она нервно сглотнула и посмотрела на Малфоя.

— Что случилось? — спросил он, заметив ее потерянный взгляд.

— Это письмо от графа Аберкорна, — осторожно произнесла она. — И адресовано оно мне.

Неугомонный Забини смолк, а Малфой поменявшись в лице, подошел к ней и, выхватив конверт из рук и словно пытаясь убедиться в ее словах, прочел имя отправителя.

— Прочти, — приказным напряженным голосом произнес Малфой и, посмотрев на нее, вскрикнул: — Живо!

Гермиона опасаясь, что в конверт вложен пергаментный лист, пропитанный ядовитым раствором, взмахнула палочкой левитируя письмо и, применив режущее заклинания, прочла:

«Мисс Грейнджер!

Приветствую вас и выражаю почтение.

К моему глубочайшему сожалению — мы не знакомы, но я наслышан о ваших способностях в криптографии и толковании письменностей. И как коллекционер и обладатель древностей, я был бы признателен, если бы вы согласились оценить один из моих артефактов.

Надеюсь на совместное сотрудничество.

С уважением граф Лэндон Чарльз Аберкорн.

P.S. В случае вашего согласия, к письму приложен портал, который активируется завтра, в 7 утра и перенесет вас в мое имение Крохштас в окрестностях Цюриха».

Гермиона смолкла и взглянула на Малфоя: он стоял неподвижно, а лицо и вовсе не выражало эмоций, лишь зрачки глаз темнели, словно наполнялись внутренней злостью.

— Это ловушка, Драко, — подал голос Забини, но Малфой, задумавшись, кажется, вовсе его не слышал. — Очевидно, ему что-то известно о вас.

— Блейз прав, — согласился Нотт. — Не припомню, чтобы граф Аберкорн отличался вежливостью, даже в письмах, — он нахмурился и, фыркнув, произнес: — Выражает почтение, как же…

— Я должен все обдумать, — наконец проговорил Малфой и, выдохнув, добавил: — И выпить.

Он развязал тугую бабочку, мешающую ему дышать и, выдернув из рук Гермионы конверт, проговорил:

— Портал побудет у меня, — он махнул пузатым конвертом. — Чтобы не искушать тебя возможностью совершать подвиги.

— Но я … — начала было возмущаться Гермиона, но Малфой схватил ее за руку и увел из гостиной. Нотт и Забини последовали за ними.

Непростая выдастся ночка.

* * *

Сумерки, туманом окутывали суетливый городок Рапперсвиль. То тут, то там загорались витрины небольших магазинов и фонарей, слышались знакомые мотивы, напеваемые уличными музыкантами и, чувствовался запах свежей выпечки.

Гермиона отстранено наблюдая за сновавшими людьми, время от времени поглядывала в сторону частного гостевого дома, хозяин которого — престарелый Фабиан Янссон согласился отвезти ее к имению Крохштас.

Несколько часов назад воспользовавшись старым камином в Косой аллеи, связывающий страны содружества, она прибыла в Цюрих, а после, переместившись в Рапперсвиль, принялась искать того, кто бы согласился сопроводить ее к охраняемому имению графа Аберкорна. Желающих не оказалось, даже за предложенные пару сотен франков и, отчаявшись, Гермиона решила остановиться в гостевом домике на ночь. Побеседовав с хозяином гостиницы, она узнала, что местным жителям запрещено появляться на территории имения без личного разрешения графа, но к счастью герр Янссон иногда отвозил в Крохштас свежую выпечку и согласился подвезти ее. И сейчас, она терпеливо ожидала, когда герр Янссон покончит с делами и заведет старенький форд, припаркованный у гостевого домика.

Ей бы не пришлось сталкиваться с подобными трудностями, если бы Малфой не забрал у нее портал и не следил бы за ней как за опасной преступницей. Прошлой ночью, борясь с сонливостью, она, выслушивала неутихающие до самого рассвета споры Малфоя о предложении графа Аберкорна встретиться с Гермионой.

Малфой опасался — она буквально видела, как его пожирали какие-то внутренние страхи, что граф прознав, об их браке, примется топить его семью в унижениях и угрозах. Ей вдруг вспомнились слова Забини, сказанные несколько месяцев назад:

«…Одно неверно принятое решение и он лишится всего. Я не утрирую, Грейнджер.

Члены Ордена связаны негласным договором, нарушение которого лишает виновного наследства, имущества и титула».

И, кажется, только сейчас, заметив затмевающую глаза Малфоя безнадежность, она поняла, что разговоры о могуществе Ордена не выдумки или страшные сказки, а реальность — пугающая и тревожная. Это был его мир — сложный запутанный клубок из силков и шипов, которые, то затягивал узел на его шее, то напротив, расслаблял. Вот и сейчас Аберкорн решил использовать Гермиону, чтобы вновь попытаться затоптать Малфоя в унижениях. И ей не было страшно: на ее плечах не лежала тяжелым грузом ответственность перед родом и не беспокоили перешептывания в светском обществе, но сочувствие, которое она испытывала к Малфою, душило и медленно сводило ее с ума.

Забини резонно заметил, что если бы Аберкорн имел доказательства их брака, то созвал бы совет старейшин Ордена и вынудил их, лишить Малфоев членства и всех привилегий. А так, Гермиона выступала лишь в роли наживки и способа загнать Малфоя в угол.

Она решилась задать вопрос о том, кто посмел выдать графу их маленький секрет и, Малфой размышляя вслух, перечислил всех подозреваемых. Первыми были его любовницы, но он вычеркнул их из списка, признавшись, что заткнул им рот проверенным веками способом — заклятием Забвения. Гермиона удивилась, но старалась не подавать виду, подумав, что возможно и Роберт стараниями Малфоя также забыл об их браке. Следующие — братья Фрейгейр, перед которыми Гермиона разыгрывала из себя хозяйку Малфой Мэнора, но Забини напомнил, что двухсторонний магический контракт, подписанный скандинавами, исключал случайных оговорок. Затем, очередь все же дошла до Роберта, но Малфой не вдаваясь в лишние объяснения, заявил, что тот не посмеет заговорить о браке …опять. Что значило это «опять» Гермиона так и не поняла. Возможно, она спросит его об этом позже.

И последними были они — Гермиона и Эбби, Малфой и его друзья, но никому и в голову не пришла мысль обвинять друг друга. Гермиона не сомневалась в Забини и Нотте — нет, в их верности она была уверена, да и Эбби не стала бы предавать ее и разрушать жизнь Малфою. Так кто же посмел? Кто затаил обиду на Малфоя и вознамерился ударить по его все еще ослабленной репутации в Ордене?

Несмотря на то, что граф Аберкорн искал встречи с ней, Гермиона не участвовала в разгоряченном споре, а лишь молчаливо выслушивала предположения и идеи Малфоя. Ее мнение его не интересовало: она присутствовала при разговоре, только для того, чтобы быть у него на виду, а не срываться с цепи, бросаясь на свершения ненужных подвигов. Но она сорвалась…

Гермиона наблюдала за ним и видела, что он близился к отчаянию: Малфой кричал, спорил, отвергал все предложения друзей, заполнял пепельницу окурками и опустошал графин с виски. Он не позволял обмолвиться и словом, затыкая ей рот каждый раз, когда она пыталась что-то сказать. Но Гермиона не злилась и не обижалась, понимая, что он был взволнован и растерян.

Кажется, он впервые не знал, как ему поступить и разрешить сложившуюся ситуацию. А она мучилась от сочувствия, от разрывающегося внутри сожаления, но все же молчала и бездействовала до того момента, до той грани, когда отчаяние, казалось, сломало его изнутри.

Они разошлись на рассвете. Малфой вынудил ее перенести встречу с графом, отправил письмо обычной совой, деактивировал портал и отправил ее в Белую спальню. Она же ворочалась в постели и размышляла о том, как он поступит: велит ей ответить графу отказом или же лично отправится на встречу, а возможно он, воспользовавшись Оборотным зельем, попытается провести графа. Но, как утверждал Нотт — только последнему идиоту взбредет в голову играть с Аберкорном, и если Малфой все же встретится с графом, то стоит заранее подготовить место на семейном кладбище.

И у него оставался только один выход: позволить Гермионе переговорить с графом и молиться несуществующим богам, чтобы эта встреча не повлекла за собой плачевные последствия. Но он не позволит. Нет, и дело вовсе не в гордости или в его напыщенном эго, а в сомнении, что она не сможет противостоять Аберкорну и лгать ему в лицо, водить в заблуждение, хитрить и извиваться как уж. Он не согласится…

Но разве ей когда-либо требовалось позволение Малфоя, чтобы в очередной раз пойти на безумный поступок? Нет, но она знала, что непременно пожалеет о своем решении. И возможно Малфой прав: она привыкла к войне и даже в мирное время ищет возможность бороться с несправедливостью и как саламандра бросаться в огонь. Но дело вовсе не в нездоровом чувстве справедливости, а в сочувствии к человеку, который перевернул ее жизнь с ног на голову, растоптал все, что было дорого сердцу, но и помогал, когда она была в отчаянии, защищал и принимал на себя удар. Такой человек заслуживает помощи?

Ранним утром, дождавшись ухода Малфоя, она, загрузив ненужной работой Дейзи, которая ходила за ней хвостиком, переместилась в свою квартиру в Лондоне. Ей потребовалось несколько часов, чтобы подготовиться к встрече с Аберкорном: сумку с инструментами она проверила дважды, перечитала и даже выписала обязанности криптографа при оформлении юридического соглашения, запаслась успокоительным травяным отваром, складным ножом, и главное — капсулами с зельями.

Работая в организации Кристофера, Гермионе не раз доводилось сталкиваться с мародерами, воришками и бандитами, нападавших и грабивших палаточные лагеря исследовательской группы. Кристофер скрупулезно относился к безопасности своих работников и вынуждал заказчиков обеспечивать лагерь археологов и криптографов охраной или защитным магическим куполом. Этого ему казалось, недостаточно и Краун ежегодно проводил экзамен на знание и владение боевых и защитных заклинаний и обеспечил каждого своего работника набором зелий, замаскированных под обычную дорожную чернильницу, в которой скрывались миниатюрные капсулы. Сначала Гермиона считала Кристофера параноиком, помешавшегося на заговорах и обмане, но после поняла, что ее работа — это не только часовое изучение древних свитков, расшифровка код-ключей, но и встречи с торговцами черных рынков, готовых пойти на многое, чтобы заполучить той или иной артефакт. И эта неприметная чернильница частенько спасала ее из опасных ситуаций. Быть может, спасет и в этот раз или убьет, учитывая особенности болезни.

На самом деле ей было страшно! Она не раз задавала себе вопрос: а стоит ли Малфой таких жертв? Но гнала тревожные мысли, вспоминая, что он без колебаний и сомнений вступился за нее перед Робертом. Так, значит, ею двигало не только сочувствие, но и желание вернуть Малфою долг и отплатить за помощь?

Мысли, мысли, мысли — маленькие моральные убийцы. К черту! Иногда стоит поступать так, как велят чувства, а не вездесущий здравый смысл. И поэтому она здесь, в Рапперсвилле, куда привели ее те самые чувства, сгорающие сейчас в сомнениях и страхах.

Гермиона выдохнула, стараясь привести мысли в порядок, и, вновь взглянула на крыльцо гостевого домика, улыбнулась, заметив машущего ей герра Янссона. Она поднялась, подошла к гудящему автомобилю и села на переднее сиденье, попутно отвечая на нескончаемые вопросы.

Ландшафты за окном в сумерках сливались в темную полосу, и четверть часа в дороге показались ей вечностью. Клубок страха нарастал с каждым пройденным километром, и, остановившись у каменной арки, за которой начинались владения графа Аберкорна, она уже не справлялась с заметной дрожью в руках и паникой, гудящей в голове. Герр Янссон, попрощавшись, скрылся за поворотом, и Гермиона, мысленно успокаивающая себя, все же шагнула в арку. Почувствовав легкую вибрацию, она поняла, что защитная магия уже оповестила хозяев о незваной гостье и, услышав знакомый хлопок за спиной, резко обернулась, вглядываясь в лица моложавых волшебников в строгих мантиях.

— Вы находитесь в частных владениях графа Лэндона Чарльза Аберкорна, — сердито произнес один из волшебников, очевидно служившим стражником в имении графа. — Немедленно покиньте территорию Крохштаса, в противном случае, мы будем вынуждены применить силу.

Второй из стражников в подтверждение слов своего напарника, вытянул палочку и приставил ее к горлу Гермионы. Она нервно дернулась и, глубоко вдохнув, заявила:

— Мое имя — Гермиона Грейнджер, и я здесь по приглашению графа Аберкорна, — она, медленно повернулась к мужчине, все еще державшему палочку, и серьезно добавила: — Уберите палочку, сэр, иначе я буду вынуждена доложить графу о данном инциденте, который, я уверена, возымеет для вас неприятные последствия.

Мешкая, стражник все же опустил палочку и, переглянувшись со вторым, трансгрессировал. Он появился через несколько минут, поклонился Гермионе и, извинившись, попросил следовать за ним.

Она уверенно шагала по мраморной тропинке, ведущей в имение графа — белоснежное здание, освещенное ночными огнями, отбрасывающими пляшущие тени на резной фасад, осторожно осматривалась по сторонам, выискивая взглядом дополнительные выходы или боковые ворота, которые понадобились бы ей в случае бегства. Дыша глубоко и размеренно, Гермиона повторяла, как заученный стих:

«Отбросить волнение.

Отвечать без колебаний — четко, правдоподобно.

Лгать, не отрывая взгляда.

Не принимать напитки и еду.

Непринужденно улыбаться».

Гермиона успела повторить свой список правил трижды, когда они приблизились к дверям имения, у которых их ожидал волшебник, облаченный в строгий костюм, больше похожий на униформу.

— Мисс Грейнджер, — важно произнес он, едва заметно склонив голову. — Рад вас приветствовать в одном из частных владений графа Аберкорна — имении Крохштас. Меня зовут Вильгельм, и я вас провожу до гостевых комнат. ⁽⁷⁾

— Благодарю, — жеманно улыбнулась Гермиона, следуя за Вильгельмом.

Они шли по широкому коридору, в полном молчании, а когда остановились у одной из дверей, Вильгельм произнес:

— Вы явились в Крохштас раньше оговоренного времени, — в голосе послышался упрек. — И боюсь, что вам придется подождать графа Аберкорна в гостевой комнате.

Гермиона хотела оправдать свой неожиданный визит, но, промолчав, лишь кивнула в ответ и прошла в комнату. Ожидание с каждой пройденной минутой заставляло ее сердце биться чаще, а мысли и вовсе медленно сводили ее с ума, заполняя сознание клубком из сомнений и страхов. Ее не покидало ощущение, что за ней наблюдают: неприятная дрожь пробежала по спине до самого позвоночника, и, казалось, что, обернувшись, она заметит того, кто непременно вознамерится навредить ей. Пустые страхи заполняли Гермиону полностью, еще немного, и ей станет трудно дышать.

«Отбросить волнение. Отбросить волне…»

За дверью послышались тяжелые шаги и монотонный стук трости о мраморные плиты, и мгновение спустя в комнату вошел граф Аберкорн. Он улыбнулся, натянуто небрежно и, окинув Гермиону взглядом, склонился в приветственном поклоне. Не поклон, нет: насмешка и высокомерие в каждом движении, демонстрация снисхождения к той, кто мельтешит где-то внизу, на уровне его туфель, начищенных до зеркального блеска.

— Граф Лэндон Аберкорн, — представился он, важно вышагивая по комнате. — Рад нашему знакомству, мисс Грейнджер.

— Разделяю вашу радость, граф Аберкорн, — учтиво произнесла Гермиона, чувствуя, как волнение предательски нарастало.

— Простите, что заставил вас ждать, — улыбнувшись, произнес граф. — Я не ожидал вашего прибытия в Крохштас сегодняшним вечером и был занят разрешением личных дел.

След его «личных дел» едва заметной красной линией, оставленной губной помадой, тянулся по шее и скрывался за шелковым платком. Гермиона отвела взгляд, нахмурилась и, шагнув к графу, произнесла:

— Это я должна приносить вам свои извинения за доставленные неудобства, — она старалась говорить с сожалением в голосе. — Я перенесла нашу встречу, но после отправленного вам письма была вынуждена вернуться из Сассекса и предпочла увидеться с вами раньше.

— Рад, что вы понимаете важность нашей встречи, — усмехнулся граф и, подходя к выходу, добавил: — И если мы покончили с формальностями, то пришло время ознакомить вас с моей коллекцией, мисс Грейнджер.

Гермиона кивнула и покорно последовала за Аберкорном, который вел ее по длинным, казалось бесконечным коридорам.

— Дамы вперед, — произнес граф, открывая перед ней громоздкую дверь в темном тупике.

Гермиона шагнула к порогу, но, заметив тончайшую, едва заметную вуаль чар, застилающую проход, невольно остановилась.

— Обличающие чары, — пояснил Аберкорн, заметив ее смятение. — Я проявляю осторожность ко всему своему имуществу. Полагаю, вы не станете возражать, мисс Грейнджер?

— Я понимаю, граф Аберкорн, — улыбнулась она, незаметно пряча руки в глубоких карманах мантии. — Мне нечего скрывать.

Наглая ложь. Обличающие чары снимут действия любых маскирующих заклинаний, будь то примитивные трансфигурирующие чары, которые она применяла к кольцу леди Офелии, или же Оборотное зелье. Мерлин, если она пройдет сквозь вуаль Обличающих чар, и Аберкорн заметит кольцо, то они с Малфоем камнем пойдут на дно.

Она, выдохнув, вошла в комнату и, повернувшись, взглянула на Аберкорна, который рассматривал ее внимательным взглядом, словно ожидал, что черты ее лица начнут меняться, и перед ним предстанет кто-то другой.

— Мои сомнения отпали, — серьезно произнес Аберкорн, входя в комнату следом за Гермионой. — Что же, представляю вам меньшую часть моей коллекции.

Она осмотрелась по сторонам и, остановившись у стеклянного стеллажа с тубусами и древними книгами в потертых обложках, принялась вчитываться в названия того или иного свитка. Паника заполняла ее до краев, отдавалась звоном в ушах, и, судорожно перебирая в кармане рукой, она нащупала перчатки и попыталась облачиться в них так, чтобы Аберкорн этого не заметил.

— Позволите взглянуть? — с поддельным интересом спросила она, протягивая руку, обтянутую уже хлопковой перчаткой к одному из свитков.

Аберкорн кивнул и, наблюдая за ней, встал за спиной. От его дыхания бросило в неприятную дрожь, и паника вновь задребезжала внутри, заставляя ее сердце биться чаще.

— Вы взволнованы, — констатировал Аберкорн.

— Да, — немедля ответила она. — Мне не доводилось прежде держать в руках ассафийские письменности. Им более четырнадцати веков. Фарди Рахсет, — прочла Гермиона, осторожно расправляя свиток. — Был одним из приближенных правителя Осахара и искусным зельеваром.

«Отвечать без колебаний — четко, правдоподобно»

— Кажется, я не ошибся в выборе грамотного рунолога и криптографа, — гадко улыбаясь, продолжил Аберкорн. — Ваши познания в древних письменностях впечатляют, мисс Грейнджер, — он взмахнул палочкой, послышался шорох, и откуда-то из глубины комнаты по воздуху подплыл черный бархатный футляр. — Но главная ценность моей коллекции и причина вашего появления в Крохштасе заключается в этом.

Аберкорн вновь взмахнул палочкой, футляр открылся, и перед Гермионой предстал до боли знакомый свиток, уже некогда переведенный ею — страница из книги Дьяволомикона.

«О, Мерлин, я влипла», — пронеслась в голове Гермионы тревожная мысль.

Кажется, опасения Забини оправдались, и Аберкорн настоял на встрече с ней лишь для того, чтобы заманить Малфоя в очередную ловушку. И, возможно, сейчас граф примется угрожать ей тюремным сроком за незаконный перевод свитка, относящийся к религиозной магии. А, быть может, он и вовсе не желает использовать ее в своих грязных делах.

Слишком много мыслей, слишком много сомнений. Сейчас как никогда ей стоит собраться и попытаться сделать все возможное ради… ради Малфоя?

— Судя по вензелю в верхней части страницы и шифру Моора — это Дьяволомикон, — констатировала Гермиона и, шагнув назад, словно опасалась прикоснуться к запретному свитку, добавила: — Хранить письменности относящиеся к религиозной магии — запрещено, граф Аберкорн.

— Вы, несомненно, относитесь к той категории людей, кто чтит закон, мисс Грейнджер, — невозмутимо ответил Аберкорн. — А я отношусь к тем, кто имеет некие привилегии, противоречащие закону. Да, и будем откровенны: за маской справедливости, вы скрываете любопытство, мисс Грейнджер. Иначе зачем бы вы стали изучать шифры религиозной магии? — Аберкорн, очевидно, заметив удивление на лице Гермионы, добавил: — Я навел о вас справки, уверен, что и вы тоже.

— Вы хотите, чтобы я расшифровала свиток Дьяволомикона? — нетерпеливо спросила она, пытаясь понять, какую же игру затеял Аберкорн.

— Нет, — ответил он, и сердце Гермионы забилось чаще. Неужели граф действительно знает, что она уже переводила свиток? От этой мысли бросало в холодный пот. — Видите ли, мисс Грейнджер, я был вынужден обратиться к человеку с требованием расшифровать свиток. Но, увы, я питаю особое недоверие к этому человеку и не уверен, что перевод не имеет расхождений с оригиналом, и посему пригласил вас для консультации.

— Иначе говоря, вы желаете, чтобы я проверила чужую работу? — заявила Гермиона, чувствуя, как волнение медленно утихало, но все же пульсировало, словно незажившая рана.

— Не оскорбляйтесь, — усмехнулся Аберкорн, манерно поправив шейный платок. — За предоставленные неудобства вы будете щедро вознаграждены.

— Репутация важнее денег, граф Аберкорн, — произнесла Гермиона, нагло взглянула на него и, подойдя ближе, чем следовало, добавила: — И зная, вашу репутацию, я, пожалуй, соглашусь.

Она чувствовала, что медленно стирала рамки дозволенного в общении с таким влиятельным и опасным человеком, как Аберкорн. Он вовсе не Малфой, который стерпит ее дерзость, проглотит ее наглость, а скорее тот, кто влепит оплеуху за необдуманно сказанные слова и жестоко накажет за нахальное поведение. Аберкорн видит ее мышью в своих когтистых лапах, и как только игры с ней ему наскучат, он обнажит клыки и вопьется в шею. Она это чувствовала и понимала: чистокровный — чистокровному рознь.

— Вы не перестаете меня удивлять, мисс Грейнджер, — сдержано ответил Аберкорн. — И, полагаю, вам будет достаточно пару часов?

— Более чем, — кивнула Гермиона.

Ей будет достаточно и четверти часа на проверку своей же расшифровки и перевода свитка. Проверять саму себя ей еще не доводилось.

— Я бы предпочел остаться и понаблюдать за вашей работой, — заявил Аберкорн и, шагнув к ней, протянул кожаный тубус, который обычно используют юристы для хранения важных документов. — Вам следует подписать двусторонний договор, мисс Грейнджер.

Гермиона без возражений приняла договор из рук Аберкорна и, развернув пергаментный свиток, принялась внимательно вчитываться в написанные слова. Применив парочку заклинаний, проявляющих невидимые чернила, и разложив необходимые инструменты для работы, включая ту самую чернильницу с тайником, она все же подписала договор.

— А вы педантичны, мисс Грейнджер, — упрекнул ее граф, наблюдавший за ней все это время и терпеливо ожидавший ее подписи.

— Я лишь соблюдаю осторожность, — ответила она и, подняв на него взгляд, добавила: — В этом мы с вами похожи, граф Аберкорн.

Гермиона знала, что сравнение с ней — магглорожденной волшебницей — вызовет в чопорной натуре Аберкорна рвотные позывы, и, заметив едва различимое чувство отвращения на его лице, она мысленно злорадствовала. Стелиться и лебезить перед человеком, желающим сломать жизни ни в чем неповинных людей — если Малфоев можно считать таковыми — она не намерена. Чего не скажешь о нем… И эта мысль, а точнее воспоминание о том вечере, когда Аберкорн позволил себе унижать предков Малфоя, разгоралось в ней злостью. Но следует быть разумнее и не позволять эмоциям возобладать над собой. Так ведь часто повторял Малфой?

Даже под пристальным взглядом Аберкорна, на лице которого без труда угадывалось подозрение, Гермиона ощущала, как страх и волнение утихали, уступая место какому-то опустошающему равнодушию. Она неторопливо приступила к работе: левитировала свиток на бархатную подставку, разложила на столе справочники и пергаментные листы с переводом, предоставленным Аберкорном, и раскрыла кожаный удлинённый пенал с узкими отделениями для металлических инструментов, кисточек, скребков и луп. Стянув с себя громоздкую мантию, Гермиона поправила перчатки и, склонившись над свитком, принялась выводить шифр в блокнот, попутно сравнивая с переводом. Ей казалось, что каждое ее движение создавало идеальную иллюзию кропотливой работы, и Аберкорн, следивший за ней, вскоре заскучал и принялся зачитываться какой-то политической книжонкой.

— Я невежливый хозяин, — вдруг произнес Аберкорн с наигранным сожалением в голосе и, поднявшись, проговорил: — Позвольте предложить вам черный чай или, быть может, кофе?

Гермиона вздрогнула. В голове всплыло собственное предостережение — не принимать напитки и еду, и, поразмыслив, она улыбнулась и ответила:

— Благодарю, граф, но я привыкла не отвлекаться во время работы.

— Похвально, — радостным голосом произнес Аберкорн. — Но вы оскорбите меня, если не попробуете красное вино, которым славится мое благородное семейство. Несколько глотков не навредит вашей работе.

— Но, граф Аберкорн…

— Я не приму ваш отказ, — перебил ее граф, продолжая все так же непринужденно улыбаться.

Гермиона вздрогнула: в голосе Аберкорна послышались угрожающие нотки, которые пробуждали в ней инстинкт самосохранения, принуждающий ее подчиниться и не возражать. Она молчаливо наблюдала, как Аберкорн, левитируя бокалы к столу с алкогольными напитками, подбирал вино, вчитываясь в потемневшую этикетку. Он с легкостью откупорил бутылку, налил, манерно покрутил бокал, наблюдая, как рубиновое вино стекает по стеклянным стенкам и, вдохнув терпкий аромат, произнес:

— Прекрасный букет. Пино Нуар считается самым капризным сортом в мире, — он усмехнулся и взглянул на Гермиону заинтересованно, почти игриво. Она невольно поежилась. — Совсем как женщина, — продолжил он. — Но послевкусие куда приятней — вереск, мускат и малина.

Аберкорн, повернувшись к столику, наполнил второй бокал и шагнул к Гермионе.

— Простите, граф Аберкорн, — кротко произнесла она, граф недовольно нахмурился. — Но я предпочитаю белые вина.

— А вы привередливы, мисс Грейнджер, — ухмыляясь, упрекнул граф. — Если бы я не знал о вашем происхождении, то предположил бы, что вы имеете чистокровные корни.

Она улыбнулась, мысленно проклиная этого престарелого выродка, и выдохнула, заметив, что Аберкорн все же вернулся к столику и потянулся к белым винам. Очевидно, он желал «угостить» Гермиону вином, куда больше, чем терпеть привередливое поведение магглорожденной девицы. Но почему? Она знала ответ: Аберкорн желал подлить ей зелье и предлагал исключительно тёмные напитки, в которых незаметны настойки или же яды. Мерлин, что же с ней будет, если она выпьет запретный напиток с зельем? Истечет кровью и забьется в конвульсиях здесь, на шелковом ковре в имении Аберкорна? А, быть может, все эти пугающие мысли не более, чем паранойя?

— Прошу, — протянул ей бокал Аберкорн. — Не стоит нервничать, мисс Грейнджер. Это лишь вино.

Кажется, ее волнение было столь очевидным, что от пристального взгляда Аберкорна не ускользнула заметная дрожь ее рук. О, Моргана, что же делать?

— Я несколько взволнована, — согласилась она. — Мне не доводилось прежде распивать благородные вина в компании таких магов, как вы граф Аберкорн, — спешно пояснила она.

— Звучит как тост, — заявил Аберкорн, протягивая ей бокал.

Она тихо рассмеялась, замешкалась и намеренно сдавила в руке перо. Послышался треск, хрупкое перо надломилось, и Гермиона, ахнув, подняла на графа смущенный взгляд.

— О, мне так неловко, — запинаясь, произнесла она. — Вы не одолжите мне свое перо?

Граф оскалился, очевидно, мысленно высмеивая ее безалаберность, и, сдерживая в себе желание напомнить ей о том, что она волшебница, не проронив ни слова и вручив ей злосчастный бокал, повернулся к письменному столу. Она покосилась на бокал, рассматривая золотистую жидкость и, дыша через раз, пыталась понять, отравлено ли вино или же ее подозрения не более, чем плод воображения? Она принюхалась и почувствовала лишь тонкий сладковатый аромат забродившего винограда. Да и в золотисто-прозрачном цвете вина она не заметила растворяющиеся капли зеленоватой дурманящей настойки или же напитка живой смерти. Так стоит ли ей украдкой вытянуть из тайника противоядие, прежде чем копошащийся в письменном столе Аберкорн обернется и подойдет к ней? Она уже не думала о болезни и запрете распивать алкоголь или же зелья: все ее существо судорожно билось в панике в такт учащенному пульсу и мысленно отчитывало секунды до того момента, как граф вновь окажется перед ней. Так какое же зелье подлил ей Аберкорн и какой антидот ей выпить? Рябиновый отвар от настойки живой смерти, безоар или же противоядие от обычных ядов?

— Вам следует отказаться от гусиных перьев, мисс Грейнджер, — послышался голос Аберкорна. — Признак несостоятельности.

— Приму к сведению ваш совет, — спешно ответила она и, заметив светлый осадок на дне бокала, опешила и добавила: — граф Аберкорн.

Выдержанные вина не оставляют осадка, но и зелья, и яды тоже. Ни одно из известных ей, ни одно…

«…сыворотка правды, преимущественно не имеющая ни запаха, ни вкуса, ни цвета, но, вступая в реакцию с этиловым спиртом, оседает белым осадком на дне бокала».

Именно об этом рассказал ей Нотт в ту самую ночь, когда они беседовали о его сестре и дожидались пробуждения захмелевшего Забини.

Сыворотка правды… Ну, конечно. Вот ведь идиотка! Она вполне могла догадаться, что Аберкорн пожелает выудить известную ей правду о Малфое, а не попытается её отравить.

Граф, все еще рассматривающий содержимое ящиков письменного стола, не обращал на нее особого внимания, и Гермиона, воспользовавшись моментом, потянулась к чернильнице, открыла крышку, выискивая взглядом красную капсулу с антидотом. Она осторожно вытянула капсулу и, наблюдая за Аберкорном, не раздумывая, проглотила противоядие.

— Прошу, мисс Грейнджер, — произнес Аберкорн, протягивая ей перьевую ручку с золотым тиснением. — Выпьем же за наше дальнейшее сотрудничество.

Он поднял бокал, наблюдая, как Гермиона, улыбнувшись, сделала пару уверенных глотков терпкого вина. После залпом выпил вино, сделал глубокий вдох и, наблюдая за ней все так же пристально и неотрывно, повернулся и направился к креслу.

Аберкорн хранил молчание: крутил в руке бокал с виски, лениво листал какой-то справочник и бросал на Гермиону странные взгляды — изучающие и презрительные. Она мысленно сравнила его с ящером, затаившимся в полумраке, выжидающим и терзающим неизвестностью свою жертву. По телу пробежала дрожь.

— Имеются ли расхождения с проверенным вами текстом, мисс Грейнджер? — спустя некоторое время подал голос Аберкорн.

— Не критические, — ответила Гермиона. — Криптограф, работавший до меня, правильно подобрал код-ключ к шифру Моарра.

— Рад слышать, — усмехнулся граф. — Как я и упоминал прежде, — он отложил книгу, взмахнул палочкой, вновь наполняя бокал виски, отпил и продолжил: — маг, оказавший мне услуги по расшифровке свитка, не вызывает у меня особого доверия. Он и его семейка вызывают подобные чувства у многих уважаемых волшебников. К слову, и вы ведь с ним знакомы — это Драко Малфой.

«Вот дьявол!» — пронеслось в голове у Гермионы. Так вот он, тот момент, к которому и вел Аберкорн в своем постановочном представлении — Малфой и его позорные тайны.

Паника вновь защекотала внутри и пронеслась по телу неприятным холодком. Мысли затрепетали в голове и зашептали тревожным голоском: «Аберкорн знает о браке! Аберкорн знает!»

В этот момент она впервые ощутила, как ее бравада, державшая оборону против сомнений и тревоги, медленно ослабевала, принуждая жалеть о встрече с графом, несмотря на запреты Малфоя. Вот ведь дура! Она и будет той, кто забьет гвозди в крышку гроба все еще шаткой репутации Малфоев.

— Малфой? — спросила она, удивляясь, что ее голос звучал спокойно, без тени волнения. — Насколько мне известно, он не занимается криптографией и изучением древних свитков.

— Едва ли его способностей хватило бы для подобного рода деятельности, мисс Грейнджер, — усмехнулся граф. — Все, на что он способен — это изображать из себя дипломата и бегать по поручениям Министерства как почтовая сова.

— И все же я не понимаю, как он связан с расшифровкой Дьяволомикона, — непринужденно произнесла Гермиона, не отрывая взгляда от пергамента. Ей казалось, что в ее глазах отражался тот щемящий страх, сжимающий внутренности, и, встретившись с ней взглядом, Аберкорн непременно заметит ее волнение. Она мысленно молила себя успокоиться и отвечать, не раздумывая — как и должно человеку, выпившему Сыворотку правды.

— Вам ведь известно о его деятельности в качестве так называемого расхитителя гробниц? — Гермиона, нервно сглотнув, кивнула. — И он имел наглость злоупотреблять своими обязанностями. Но полагаю, вам известно и это, мисс Грейнджер, ведь вы работали с ним.

— А вы глубоко копнули, наводя обо мне справки, граф Аберкорн, — парировала Гермиона.

— Не глубже, чем хотелось бы, — усмехнулся граф. — Это лишь праздное любопытство, мисс Грейнджер. Я заметил, что в вашей биографии довольно часто и с завидным упорством всплывала фигура недолорда Малфоя. И мне стало любопытно, что же вас связывает?

— Годы оскорблений и унижений, — тяжело выдохнула Гермиона. — Мне не посчастливилось учиться с ним на одном курсе в Хогвартсе, ведь он развлекал себя постоянными издевками в мой адрес.

— Зная его родичей, он получил примитивное воспитание, — усмехнулся Аберкорн. — И вы, очевидно, его недолюбливали?

— Я старалась его не замечать, — пожала плечами Гермиона, склонившись над свитком с лупой в руке.

— Занятно, — продолжил разговор граф, подступаясь к главному. — Довольно странно, учитывая, что вы, мисс Грейнджер, в той ужасной войне сражались на светлой стороне, а Малфои, предавшие святую цель Ордена и запятнавшие свое имя темной магией, выступали за тех кто, возможно, убил ваших друзей. И, тем не менее, вы защищали их на суде.

— Я выступала в защиту справедливости, а не Малфоев, граф Аберкорн, — дерзко ответила Гермиона, чувствуя, как злость комом подступала к горлу. — Они сыграли решающую роль в той войне и заслужили помилования и…

— Очевидно, я утомил вас беседой, мисс Грейнджер, — нагло заткнул ей рот Аберкорн. — Но ответьте: кого, по-вашему мнению, нанял Малфой для расшифровки Дьяволомикона? Мне, к примеру, не удалось найти стоящего специалиста, кроме вас, мисс Грейнджер.

— Я не знаю, — четко ответила Гермиона, взглянув в глаза Аберкорна. — Возможно, у Малфоя свои источники. Вам следует спросить об этом его.

— Мне сложно сдержать рвотные позывы в присутствии младшего Малфоя, — скривился в улыбке Аберкорн и, взглянув на часы, поднялся с кресла и подошел к Гермионе. — Ваши несколько часов истекли, и я полагаю, вы закончили проверку?

— Да, — ответила Гермиона, сворачивая свиток с переводом. — Я внесла поправки, скорректировала данные и изменила значения некоторых рун. Вы можете считать этот перевод дополненным и точным.

— Благодарю вас, мисс Грейнджер, — произнес Аберкорн, вчитываясь в написанные строчки. — С вами приятно работать.

— Взаимно, граф Аберкорн, — кивнула Гермиона, сворачивая инструменты и убирая их в небольшую сумку. — Если вам не требуется моя помощь, то я, пожалуй, вернусь в Лондон. Ранним утром я вновь отправлюсь в Сассекс.

— О, как жаль, — проговорил Аберкорн. — Я рассчитывал, вы останетесь на ужин. Но, уверен, что мы еще встретимся.

— Согласна, — кивнула Гермиона, шагнув к выходу, но, услышав голос графа за спиной, остановилась.

— Портал отправит вас до Белгравии, — Аберкорн протянул ей изящную статуэтку белокрылого дракона. — Молодой женщине не следует задерживаться в Рапперсвиле.

Она проговорила слова благодарности, спешно попрощалась с графом и, заметив в дверях Вильгельма, последовала за ним до самых ворот Крохштаса.

Мерлин, прочь, прочь из этого дома.

* * *

Граненый бокал летел так, словно кто-то замедлил время: крутился в воздухе расплескивая бурбон и, кажется, спустя вечность разбился о мраморный камин, расколовшись на десятки маленьких острых осколков. Приглушенный голос Блейза звучал как через каменную стену или же толщу кубометров воды — ту преграду, что Драко выставил между реальностью и собственными мыслями. Звон стекла еще слышался в голове, и осколки все еще поблескивали на ковре, но успокоение не наступало и не разливалось в нем теплой волной. Хотелось вскрикнуть, взвыть, сломать все, что попадалось на глаза, сделать что угодно, лишь бы избавиться от той злости, что выжигала в нем все здравые мысли, пробуждая какое-то маниакальное желание к разрушению.

Нет, сломать ему хотелось лишь одно — шею Грейнджер, этой невыносимой своенравной девицы. Чем, чем таким он заслужил ее? Она как мор сжигала все, что он взрастил по крупицам, как чума проходила темной холодной тенью по его жизни, заражая все близкое сердцу. Она — его персональный ад, не иначе.

— Драко, прошу тебя, успокойся, — голос Блейза отвлек от мыслей. — Я уверен, отсутствию Грейнджер есть разумное объяснение.

— Ее идиотизм — всему объяснение, — гаркнул Драко, потянувшись к полупустому графину. — Неблагодарная тварь!

Он залпом осушил только что наполненный бокал и, взглянув в обеспокоенные лица друзей, фыркнул. Да, чем они могут помочь? Чем он себе может помочь? Своим побегом Грейнджер лишила его возможности повлиять на ситуацию и не допустить скандала, который волной захлестнет его семью и потопит даже призрачные надежды на спасение. И все, что он может — это наблюдать, как его жизнь рассыпается карточным домиком, совсем как в прошлом, забытом и далеком.

— Драко, она ведь…

— Заткнись, — вскрикнул Драко, резко прервав Блейза. — Даже не вздумай ее оправдывать, — тяжелый рваный выдох и заметная дрожь в руках. — Если Аберкорну известно об этом браке, и Грейнджер своим самоотверженным поступком только подтвердит его подозрения, то уже завтра все имущество Малфоев будет арестовано, отца отправят в Азкабан, да и мать, пожалуй, составит ему компанию. А Орден позаботится о том, чтобы я закончил свои дни в какой-нибудь прогнившей стране среди луцистов. И все это только потому, что эта святая героиня, — он брезгливо скривился и, глотнув бурбон, бросил на Блейза злобный взгляд, — пренебрегла моими запретами и отправилась на встречу с Аберкорном в одиночку. Да, Блейз, мне не о чем волноваться.⁽⁸⁾

— Драко, — подал голос Тео. — Мы лишь хотим, чтобы ты не делал поспешных выводов до тех пор, пока она не вернется в поместье.

— Если вернется, — сухо усмехнулся Драко.

Ноющая боль пульсировала в голове, нарастала с каждым выпитым глотком жгучего бурбона и, казалось, медленно заполняла собой каждую частицу. Алкоголь уже не помогал. Драко судорожно потянулся к все еще дымящейся сигарете и закурил. Возможно, табачный дым его успокоит.

— Хозяин, — проговорил появившийся в гостиной Ферн. — Вы просили оповестить вас о приходе мисс Грейнджер. Мисс появилась в поместье пару минут назад, и я просил ее спуститься в гостиную.

Не следовало ей появляться в Малфой Мэноре. Не сегодня. Осталась бы лучше в своей зашарпанной квартирке в Лондоне и не испытывала его терпение.

— Драко.

О, этот тон он знал.

— Я ее не трону, Блейз, — раздраженно бросил через плечо Драко, догадываясь, к чему клонит Забини. Мерлин, да он сам в это не верит.

— Заставь меня в этом убедиться, — настаивал Блейз, и Драко, выдохнув, мешкал, но все же повернулся к другу и протянул ему свою палочку. Да, так будет надежнее.

Напряжение, витавшее в воздухе, нарастало, сгущалось и, любое сказанное слово вполне могло разорвать звенящую тишину.

— Доброй ночи, — он услышал голос Грейнджер, вздрогнул, но не повернулся к ней.

Она прошла мимо Драко и, опустившись в кресло, натянуто улыбнулась поприветствовавшему ее Блейзу. Теперь он ее видел: бледное уставшее лицо, небрежно собранные волосы, пролегшие тени под глазами и едва заметная дрожь в руках. Что же это, страх, Грейнджер? А где же твоя хваленая храбрость?

— Ты была у графа Аберкорна? — спросил Теодор, она коротко кивнула. Этот вопрос следовало задать Драко, но он молчал, остервенело глядел в ее наглые глаза, сдерживая в себе желание сомкнуть в руках ее хрупкую шею и наблюдать, как она, задыхаясь, хватает ртом воздух. Совсем как он сейчас. Казалось, что любое слово, сорвавшееся с его губ, выпустит ту злость, что сковывала горло тугим кольцом.

— Ты в порядке? — осторожно поинтересовался Блейз, очевидно, также заметив ее бледность и растерянность.

— Да, — на выдохе ответила она. — Наверное.

Грейнджер, тяжело вздохнув, нахмурилась и, посмотрев на Драко виноватым взглядом, произнесла:

— Я знаю, ты злишься, Малфой, — она поднялась и шагнула к нему. Драко не дрогнул и не отвел взгляд. — Я хотела поговорить с тобой, но ты бы не позволил мне встретиться с Аберкорном. И я решила…

Малфой, грубо схватив ее за руку, притянул к себе и взглянул в глаза Гермионы с таким презрением, с такой ненавистью, что она невольно вздрогнула и попыталась шагнуть назад.

— Решила? — прошипел он. — Кто тебе дал право решать за меня? Ты даже не представляешь, во что ты вязалась. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, если Аберкорн попытается навредить моей семье.

— Прекрати, — вырывалась Гермиона, но он лишь сильнее сжал ее руку, и спустя мгновение отпустил, услышав просьбу друзей. Она отшатнулась, шагнула назад, потирая саднящую от боли кожу. Глаза вновь наполнялись слезами. Казалось, что слезы остались там, за стенами ее ванной, в которой она провела несколько часов, захлебываясь от рыданий и непрекращающейся рвоты. Но нет: один его взгляд, одно грубое слово, и она готова расплакаться как маленькая девчонка. Как же обидно, как больно…

— Я поступила бы иначе, — тихо проговорила Гермиона, — если бы знала, что был иной выход. Но его не было. Ты этого не признаешь, но это так, — она подняла на него взгляд: он смотрел так, словно впитывал не только каждое сказанное ею слово, но и воздух, которым она дышала. — А я... я лишь хотела помочь.

— Помочь? — рассмеялся Драко. — Что за маниакальное желание оказывать помощь тем, кто в ней вовсе не нуждается? Я бы наплевал на гордыню и просил, умолял о твоей помощи, если бы знал, что моей семье угрожает опасность. Но ты мне не нужна, Грейнджер.

Она прикрыла глаза, боясь, что слезы покатятся по щекам, и, мысленно умоляя себя успокоиться, выдохнула. А чего же она ожидала? Что Малфой бросится в ноги и, кланяясь, примется осыпать ее словами благодарности? Дура.

— Я постараюсь это запомнить, Малфой, — со злостью в голосе проговорила она.

Он ее задел. Драко видел, как обида тенью проскальзывала в глазах, наполняя едва сдерживаемыми слезами. Быть может, он будет сожалеть об этом, но сейчас ему хотелось причинить ей боль, чтобы избавиться от злости, превращающей его в бесчувственное существо. Да, он будет сожалеть...позже.

— Она права, Драко, — вступился Теодор. — Иного выхода не было.

— Выход есть всегда, — раздраженно ответил Драко и, повернувшись к Грейнджер, произнес: — О чем вы говорили с Аберкорном?

— О свитках, тонкостях работы криптографа и о тебе, — неохотно ответила Гермиона. Ей и вовсе хотелось уйти, но она понимала, что должна остаться и рассказать о разговоре с Аберкорном. — Он пригласил меня для консультации. Аберкорн сомневался в правильности перевода свитка.

— О каком свитке идет речь? — серьезно спросил Забини.

— Я связана условиями подписанного двустороннего договора о неразглашении, — ответила Гермиона повернувшись к Забини, и, нахмурившись, посмотрела на Малфоя. — Но, я думаю, Малфою не составит труда, догадаться, о каком свитке идет речь.

— Дьяволомикон, — Драко не спрашивал, а утверждал.

— Грейнджер, ты уверена, что Аберкорн не подозревает, что ты прежде расшифровывала свиток для Драко? — вновь спросил Забини.

— Нет, — ответил за нее Малфой. — Когда я вручал свиток в руки Аберкорну, то позаботился о том, чтобы ничто не указывало на Грейнджер.

— Сложно утверждать о его подозрениях, — устало произнесла Гермиона и, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, опустилась в кресло. — Единственное, в чем я уверена — Аберкорну неизвестно о нашем браке. Но, очевидно, он подозревает, что нас связывают иные отношения.

— Какие? — недоумевал Драко.

— Любовные, Малфой, — усмехнувшись, произнесла Гермиона.

— Абсурд, — фыркнул Малфой. Гермиона ощетинилась. Неужели она вызывает в нем такую брезгливость?

— Да, неужели кому-то могло взбрести в голову, что я добровольно соглашусь с тобой встречаться, Малфой, — ответила ему Гермиона. Забини, стоящий у камина, неумело подавил смех.

Наглая, строптивая девица…

— Ты должна в подробностях рассказать мне о вашем разговоре, — не обращая внимания на смешки друзей, произнес Драко. — Мне необходимо знать, какую игру затеял Аберкорн.

— Не сегодня, — устало проговорила Гермиона, чувствуя головокружение.

Малфой осуждающе взглянул на нее, подошел к камину и уже через пару мгновений стоял возле нее, протягивая пустой стеклянный фиал.

— Воспоминания, — подсказал он, кивая в сторону фиала. Гермиона выдохнула, умоляя себя вытерпеть его присутствие еще пару минут, произнесла заклинание, вытянув перламутровую нить воспоминаний, и аккуратно опустила в фиал.

— Хорошая девочка, — насмехался он, закупоривая фиал. — Отправляйся в свою спальню.

— Благодарю за разрешение, Малфой, — скривилась она и поднялась так резко с кресла, что голова закружилась, а глаза медленно застелила пелена. Она качнулась, тряхнула головой и, заметив на себе внимательный взгляд Нотта, шагнула к выходу.

— Почему ты уверена, что Аберкорну неизвестно о нашем браке? — послышался голос Малфоя за спиной. Она остановилась, вцепившись в дверную ручку, и, оглядевшись, посмотрела на Малфоя.

— Интуиция, — ответила Гермиона. Признаваться Малфою, что Аберкорн спаивал ей Сыворотку правды, а она под действием антидота откровенно лгала на каверзные вопросы, ей вовсе не хотелось. — К тому же, я была правдоподобна.

— Ты? — сквозь смех проговорил Малфой. — Ты лжешь как первокурсница. Так почему?

— Логично предположить, Малфой, — раздраженно ответила Гермиона. — Что если бы Аберкорну было известно о нашем браке, то он незамедлительно сообщил бы об этом членам Ордена, а не приглашал бы меня к себе и не вел бы задушевные беседы. Он подозревает нас в связи, но ему и в голову и приходило, что мы женаты. К тому же…

Она замолчала, заметив на себе удивленные и взволнованные взгляды всех присутствующих, включая Малфоя.

— Что? — недоумевающе спросила она.

— У тебя кровь, — ответил ей Нотт, а Забини, подходя к ней, протянул носовой платок. Она дрожащей рукой приняла платок, поднесла к носу и, заметив алое пятно на ткани, выдохнула и задрала голову. Вот, дьявол.

— Я переутомилась и… — оправдывалась она, но Нотт ее прервал.

— Какое зелье ты приняла? — спросил он.

— Никакое, — неуверенно ответила Гермиона, невольно взглянув на Малфоя.

— Ложь, — вскрикнул он. — Какое зелье, Грейнджер?

Она неспешно промокнула платком нос: кровь уже не текла струйкой, а оставляла лишь алые разводы на ткани. Гермиона посмотрела на Малфоя, терпеливо ожидавшего ее ответа, и, выдохнув, нехотя призналась:

— Антидот Сыворотки правды.

Нотт разочарованно покачал головой, а Забини принялся выпытывать у нее подробности. Она рассказала все, без утайки: как Аберкорн предложил ей вино, а она не смогла отказать, как заметила светлый осадок на дне бокала и предположила, что граф подлил ей Сыворотку правды. И не ошиблась.

— Я была вынуждена принять антидот, — оправдывалась она, косо глядя на подозрительно молчаливого Малфоя.

— Чем ты руководствовалась, когда решила отправиться на встречу с Аберкорном? — вскрикнул Малфой. Гермиона невольно вздрогнула. — Ты думала, что способна обмануть и обвести вокруг пальца своими фокусами такого мага, как Аберкорн? Да он и его семейка сломала больше человеческих жизней, чем война! Его отец был зачинщиком магической революции в Америке, которая свергла правительство и утвердила в стране новую власть. Аберкорны были заказчиками многих политических маггловских конфликтов и международных распрей. Они — серые кардиналы, которые умело дергают за ниточки. И ты, — он подошел к испуганной Гермионе так близко, что она уперлась в закрытую дверь, — несмотря на мой запрет, отправилась к Аберкорну, но даже не удосужилась соблюдать примитивные меры предосторожности? — он резко схватил ее за подбородок и, наклонившись, злобно прошипел: — Тебя не учили не брать пищу и напитки из чужих рук? Неужели ты настолько глупа. Так зачем, Грейнджер?

— Тот, кто угрожает тебе, Малфой, угрожает и мне, — напомнила ему Гермиона и, наблюдая за ним, заметила, что в его глазах мелькнуло сожаление. А, быть может, ей померещилось, и это лишь картины ее помутневшего сознания? — И я… я поступила так, как посчитала нужным, — тяжело дыша, добавила Гермиона и шагнула в сторону.

— Да? — прошипел он. — Что же, теперь страдай, Грейнджер.

Да, определенно: померещилось…

Он грубо оттолкнул ее, потянул ручку и, хлопнув дверью, ушел. Нотт и Забини также поспешили к выходу.

— Латрономия на последней стадии? — спросил Нотт, обеспокоено взглянув на нее. Она кивнула: в голове все еще звучали обидные слова Малфоя, а глаза вновь наполнялись слезами.

— Ты ведь понимаешь, что, нарушив предписанную диету, лишила себя возможности перенести приступ без последствий? — проговорил Нотт. Она снова кивнула.

Гермиона помнила об этом, не забывала ни на миг, но все же, без промедления выпила антидот. В тот момент ей казалось, что Малфой заслуживает ее помощи, ее жертвы. И одно лишь теплое слово благодарности укрепило бы веру в это. Но Малфой заставил ее пожалеть о содеянном и оставил перед пугающей реальностью — пережить приступ в одиночестве.

— Прошу тебя, обратись к своему лечащему целителю, — тихо произнес Нотт и, повернувшись к Забини, исчез за дверью.

— Не воспринимай слова Драко всерьез, душа моя, — успокаивал ее Забини. — Он злится не только на тебя, но и на себя тоже, — он выдохнул, небрежно провел рукой по своим волосам и, опустив ладонь на ее плечо, добавил: — Если твое состояние ухудшится, не стыдись просить нашей помощи. Он беспокоится о тебе, Грейнджер.

Забини закрыл за собой дверь и, уже не слышал ее тихие рыдания.

* * *

Луна серебряным диском висела на небосклоне, теряясь в лениво плывущих облаках. Мягкий перламутровый свет пробуждал полуночниц — белые ночные цветы, которые причудливо поблескивали в лунных лучах.

Драко стоял на балконе, наслаждаясь приятно обдувающим ветерком и ночными звуками: монотонным журчанием воды в фонтане, уханьем сов и редким воем волков. Он обернулся, взглянул на стопку документов, неразобранных писем и свитков и, устало выдохнув, поплелся в кабинет.

За последние несколько дней он напрочь забросил работу: появлялся в своем отделе лишь ранним утром, раздавал поручения и спускался на девятый уровень, в Комнату ума, где и проводил остаток дня. В былые времена Драко был частым посетителем отдела Тайн и, случалось, часами засиживаясь в Комнате ума в окружении аквариума с мозгами и мыслями, просматривал и архивировал воспоминания расхитителей о тех или иных артефактах и древностях. А сейчас, ему приходилось выпрашивать разрешение воспользоваться Омутом памяти у Донавана и выслушивать его нудные нотации и наставления. Радовало лишь то, что этот занудный невыразимец не задавал лишних вопросов.

Восемь раз… Он пересмотрел воспоминания Грейнджер восемь раз и, окунаясь в них, надеялся наткнуться на незначительную деталь, незамеченную прежде. Казалось, он вызубрил диалоги и изучил обстановку, но все же просматривал воспоминания снова и снова: вот Грейнджер встретил дворецкий имения Крохштас, а вот она ожидала появления Аберкорна, который задерживался до неприличия долго лишь потому, что подготавливал комнату с артефактами к предстоящему разговору. После Драко изучал, впитывал каждое сказанное графом слово, рассматривал каждую эмоцию на его лице, но не замечал того, что словно ускользало от его глаз и скрывалось в недрах жемчужной субстанции. Однако он убедился, что Аберкорн пригласил ее не для того, чтобы шантажировать, запереть в Крохштасе или попытаться выудить необходимую информацию, а лишь для того, чтобы дать Драко тончайший намек, что графу известно чуть больше, чем кому-либо из Ордена. Но что именно? Возможно, Грейнджер права и Аберкорн подозревает их в любовной связи, а возможно и нет.

Впрочем, его сводили с ума не только эти мысли, но и Грейнджер — наглая выскочка, норовящая засунуть свой любопытный нос во все свободные дыры. Разве он не объяснил ей, чем опасен Аберкорн? Разве не просил не вмешиваться и не совершать глупых поступков? Напрасно. Его слова словно проходили через глухую стену и обращались в пустой звук. Вот кто он в глазах этой девицы — пустой звук. И как же сохранять спокойствие и сдерживать в себе желание пригвоздить ее к стене и объяснить, не словами, так силой, что она должна унять свой крутой нрав и думать не только о себе?

В тот день, когда он вернулся в Малфой Мэнор и понял, что Грейнджер сбежала к Аберкорну, то кроме злости и растерянности, он почувствовал некое беспокойство. Каждый раз, бросая взгляд на стрелки часов и ожидая ее появления в поместье, он ощущал, что беспокойство нарастало в нем, как снежный ком. И Драко злился на нее за это чувство, за то, что заставила его волноваться, за ту мучительную болезненную неизвестность, что он испытал, ожидая ее у порога, как пес — беспомощный и бесполезный. Что бы с ним случилось, если бы Аберкорн надавил на Грейнджер сильнее, и она призналась бы во всем? Что бы с ним случилось, если бы он получил извещение от старейшин о лишении Малфоев членства и покровительства Ордена? Десятки вопросов «а что если…» крутились в голове и медленно подводили к тонкому краю отчаяния и безнадежности.

Он не понимал ее рвения бросаться в огонь, обжигаться и гореть ради того, кто, по ее собственному признанию, третировал, унижал и оскорблял годами. Так к чему эти бессмысленные жертвы? Нет, он определенно не понимал. И прокручивая в голове невнятные оправдания Грейнджер, он вспоминал лишь ее виноватые оленьи глаза и робкое: «Тот, кто угрожает тебе, Малфой, угрожает и мне».

Это его слова, его признание. Так, значит, Грейнджер ценою собственной жизни, решила вернуть долг за месть этому Коллинсу? Печальная ирония: она не способна принять его помощь, равно как и он не способен ее попросить.

И сейчас, спустя некоторое время, злость, сжигающая изнутри, оседала в нем пепельным осадком, совсем как Сыворотка правды, подлитая Аберкорном в вино — тот самый злосчастный бокал Шардоне, который мог погубить его жизнь и который определенно погубил жизнь Грейнджер. Мерлин, какая же она глупая! Глупая, что ослушалась его, солгала и сбежала, глупая, что решила одурачить Аберкорна дешевым фокусом с антидотом, и глупая, что ввязалась в игры двух чистокровных семей. Да, и он не меньший дурак! И что же теперь ему делать?

Драко выдохнул, устало откинул голову на спинку кресла и, изучая глазами извилистый рисунок деревянного потолка, попытался отвлечься от галдящий как стоя сорок мыслей. Он вновь бросил взгляд на кипу документов, потянулся к тонкому ножу и принялся надрезать конверты с министерскими письмами. Изучение нудных прошений, заявлений и жалоб заняли некоторое время и когда стрелки на настенных часах показывали глубоко за полночь, Драко услышал негромкий стук в дверь.

«О, Мерлин, только не она», — подумал он, отвлекаясь от работы. Ночные беседы с этой девицей, как правило, заканчиваются всплеском неприятных эмоций, зажжённой сигаретой и наполненным бокалом виски. О работе придется забыть.

— Войдите, — недовольно произнес Драко, складывая прочитанные письма в папку.

Дверь скрипнула, и на пороге показалась Дейзи — напуганная и взволнованная.

— Хозяин, п-п-прошу вас простите, — пролепетала она, нервно дергая подол платья. Драко нахмурился. — Дейзи ослушалась приказа, но Дейзи не знала, что делать.

— Дейзи, что случилось? — поднимаясь, спросил Драко.

— Мисс Гермиона заперлась в дальней комнате в Восточном крыле и велела не говорить вам об этом. Она так кричала от боли, хозяин, так кричала, — заскулила Дейзи, глядя на него заплаканными глазами. — Дейзи умоляла впустить ее, умоляла помочь, но мисс Гермиона не позволила. А сейчас… сейчас мисс замолчала, и Дейзи боится, что она… что она…

Дейзи принялась заливаться слезами, пряча лицо в ладонях. Драко, тяжело выдохнув, прикрыл глаза: последний приступ латрономии, по заверению целителей, должен начаться лишь через неделю, а сейчас, по всей видимости, эта девица скрылась от него, как мышь в одной из комнат и терпит недомогания от выпитого зелья. А она ведь обещала ему. А он, наивный доверчивый дурак, и вовсе не учел, что Грейнджер упрется лбом о стену и нарушит данное обещание. Идиотка!

— Прекрати рыдать и следуй за мной, — гаркнул Драко, чувствуя, как волнение неприятно защекотало внутри.

Упертая, невыносимая…

Он спешно шагал по темным коридорам, сворачивая то влево, то вправо и стараясь не обращать внимания на скулящие причитания Дейзи, поднялся по парадной лестнице на верхний этаж.

Наглая, упрямая…

Раздражение растекалось по телу, заставляя нервно разминать пальцы, сжимая их в кулак. Сердце билось в бешеном ритме, словно выплясывало в груди какой-то безумный танец. Ему хотелось остановиться, перевести дух, заставить себя успокоиться и не слышать нытье домовика и этот тревожный стук.

Драко приблизился к дальней комнате в темной тупике и, вытянув палочку, вышиб запертую дверь. Ему казалось, что перешагнув порог и заметив Грейнджер где-то в уголке, он изольет на нее всю злость, что накопилась за эти дни. Ему казалось, что он сделает лишь шаг, и слова польются как из переполненной чаши. Но злость вдруг съежилась в липкий комок страха, когда он увидел ее лежащую на полу в странной неестественной позе. И до его сознания эхом донеслись обрывки слов Дейзи: «…мисс замолчала, и Дейзи боится, что она…что она…»

— Мертва, — шепотом произнес Драко, шагнув к ней.

Шаг. Это не может быть правдой — латрономия не смертельна. Шаг. Неужели приступ начался раньше положенного срока лишь потому, что Грейнджер нарушила лечение и выпила зелье… ради него? Шаг. Он так забылся в своей злости, в своих переживаниях, мыслях и в себе, что не заметил, как она прячется в темном углу и безмолвно страдает от боли. Что будет с ним, если она не переживет болезнь? А что будет с ней, если переживет?

Нервно сглотнув, Драко склонился над ней, взглянул в ее бледное лицо и, заметив подсохшие струйки крови из носа и уголка рта, вздрогнул и потянулся к ее шее. Его пальцы не слушались, подрагивали, и, кажется, вовсе потеряли чувствительность, когда он пытался прощупать пульс.

— Давай же, — сквозь зубы прошипел он. Сердце словно подкатило к горлу и бешеным стуком заглушило посторонние звуки. В голове вспыхнула мысль, что Грейнджер, возможно, все же проиграла свою борьбу с болезнью и …

— Грейнджер, — вскрикнул он, осторожно коснувшись ее плеча. Драко схватил ее за запястье, которое висело в его руке как тряпица, и, почувствовав слабую пульсацию, облегченно выдохнул. Жива, пока еще.

Он опустился на колени, приподнял голову Грейнджер и попытался привести ее в чувства. Драко произносил ее имя снова и снова, похлопывал по лицу, тряс за плечи, но она бездвижно лежала на его коленях, совсем как кукла. Судорожно соображая, он отложил палочку в сторону, вспомнив, что к больным латрономией запрещается применять магию и, повернувшись к скулящей Дейзи, отправил ее за Ферном. Ее стоны отвлекали, заглушали мысли в голове, которые и без того норовили сбросить его с обрыва здравого смысла.

Мерлин, да что это с ним? Паника словно затягивала петлю на его шее, душила страхами, топила в волнении и возвращала в то время, когда люди, сотни людей, кричали от боли, стонали, выли и умирали. А он мог только наблюдать. Как и сейчас …

— Хозяин, чем я могу помочь? — взволновано произнес Ферн, появившись в комнате.

— Аммоний, — проговорил Драко. В горле вдруг пересохло. — И успокоительное зелье.

Ферн вернулся меньше, чем через минуту и протянул ему фиалы с нюхательной солью для Грейнджер и зельем для него.

— Хозяин, — осторожно произнес Ферн, наблюдая, как Драко нервно дергает непослушный колпачок из фиала с нюхательной солью. — Быть может, мне следует привести господина Нотта?

— Да… да, приведи его, — ответил Драко. Дьявол, и как он сам не подумал об этом! — И, черт возьми, успокой Дейзи.

Кричать было вовсе не обязательно, но, кажется, у него сдавали нервы. Драко вновь повернулся к Грейнджер и провел пахучей солью у ее носа. Веки подрагивали, а из груди послышался тяжелый вздох. Она приходила в себя.

— Ма...алфой? — она произнесла его имя так тихо, что он почти не услышал, а прочел по ее губам. Она, не двигаясь, оглядела комнату, словно пыталась вспомнить, как очутилась здесь и, наконец, посмотрев на него, проговорила: — Уходи!

— Боюсь, я разочарую тебя отказом, Грейнджер, — усмехнулся Драко. Внутри вдруг потеплело. — Сможешь подняться?

Грейнджер выглядела потерянной, уставшей и измученной и глядела на него пустым непонимающим взглядом. После она все же попыталась приподняться, но, чувствуя дрожь в руках, вновь откинула голову на его колени. Драко выдохнул и, игнорируя ее бессвязные возражения, осторожно поднял ее и шагнул к кровати.

— Не надо, — Грейнджер грубо оттолкнула его руку, когда он уложил ее на кровать. — Уходи. Я не хочу, чтобы ты был здесь.

— Ты излишне болтлива для умирающей, — хмыкнул Драко, но, заметив ее взгляд замолчал. Ему хотелось развеять гнетущую, пропитанную травяными настойками атмосферу и заставить этот страх, тенью проскальзывающий в ее глазах, исчезнуть. — Я не уйду.

Грейнджер прикрыла глаза и отвернулась. Драко понимал, что после их последнего разговора она и вовсе не желала его видеть, но решил подавить в себе гордыню, забыть о злости и помочь ей. Он призвал кресло, стоящее в углу, придвинул к кровати, сел и, вытянув из кармана платок, макнул в наколдованный стакан с водой.

— Посмотри на меня, — произнес он, и Грейнджер, повернувшись, кинула на него злобный взгляд. Он покачал головой и принялся методично стирать кровяные потеки у ее губ и носа. Грейнджер дернулась, словно он пытался обжечь ее кипятком и, возражая, подняла руку.

— Убери руки, — пригрозил Драко. Она, на его удивление, все же послушалась и наблюдала, как он то и дело макал платок в воду и стирал ее кровь. Ему было плевать на не скрываемую злость в ее глазах, потому как знал, что приступ повторится, а он ничего не сможет сделать. Грейнджер вдруг поменялась в лице, скривилась от боли и вскрикнула так, что он испугано отшатнулся, поднялся и уронил бокал с водой на пол.

— Нет-нет, пожалуйста, — она кричала навзрыд, умоляя своего невидимого мучителя. Крики переходили в рвущие рыдание, стоны, такие отчаянные, животные, словно боль кромсала и ломала ее на части. Она выгибалась, металась по кровати, раздирала кожу ногтями и кричала, кричала…

Драко стоял, как прибитый к полу, дышал через раз и не в силах пошевелиться, смотрел на ее мучения через пелену шока разрывающего его изнутри. Ему вдруг вспомнилось, что последнее, что он сказал ей в тот вечер — это «страдай, Грейнджер» и сейчас, в эту самую минуту, когда крик звучал в его голове, он возненавидел себя за эти слова, оказавшиеся пророческими.

— Грейнджер, — он не знал, проговорил ли ее имя вслух или же про себя, но она вдруг замолчала и посмотрела на него жалобным и измученным взглядом.

Драко подошел к ней. В голове все еще звучали ее крики, а тело, охваченное паникой и страхом, словно чужое двигалось с трудом и неохотно.

— Я больше не выдержу, — по ее щекам полились слезы.

— Выдержишь, — ответил он. — Ты должна.

Да, должна, иначе он никогда не простит себе ее смерть. Она сейчас страдает из-за него, из-за выпитого зелья, которое спровоцировало приступ и усилило боль.

— Нет-нет, я больше не смогу, — кажется, она впадала в истерику. — Пусть это закончится.

— Послушай меня, — Драко склонился над ней, схватив за плечи. — С тобой ничего не произойдет. Я не позволю тебе умереть.

— Мне страшно, Малфой, — тихо призналась она.

— Я знаю, — ответил Драко, чувствуя, как внутри все съежилось от жалости. — Но со мной, ты чувствуешь себя в безопасности, — напомнил он, стараясь хоть как-то ее утешить.

В коридоре послышались тяжелые шаги, переходящие в бег, и, повернувшись, Драко заметил на пороге взволнованных Теодора и Блейза.

— Мы были в Кардиффе, когда Ферн сообщил нам… — начал было запыхавшийся Блейз, но Тео, подходя к Грейнджер, затараторил:

— Извини, что задержались, Драко, но я должен был заглянуть в лабораторию, — он взглядом указал на кожаный саквояж в руке. — Когда начались приступы?

— Пару часов назад, — предположил Драко.

Да, если бы кое-кто имел привычку сдерживать данные обещания, то он бы знал наверняка.

— Что они тут делают, Малфой? — послышался охрипший взволнованный голос Грейнджер, которая облокотилась о спинку кровати и стыдливо прикрылась покрывалом.

— Сегодня я твой личный целитель, — улыбнувшись, ответил Теодор, склонившейся над саквояжем.

— А я — душеприказчик, — произнес Блейз. — Если потребуется заверить завещание.

— Блейз, — прошипел Драко.

— Что? Я нервничаю, — признался он, пугливо поглядывая на Грейнджер.

— Давление, температура, пульс за последний час? — потребовал Теодор, прерывая тихую перепалку друзей.

— Я… я не измерял, — ответил Драко, заметив осуждающий взгляд Тео. Мерлин, он даже не догадался провести примитивную диагностику, чтобы предсказать время следующего приступа. Идиот!

Теодор методично и со знанием дела принялся измерять давление и температуру при помощи маггловских приборов — тонометра и ртутного термометра и, игнорируя возмущения Грейнджер, записал показатели в блокнот.

— Ты посещала целителя после приема антидота Сыворотки правды? — спросил он, не отрывая взгляда от записей в блокноте.

— Да, — произнесла Грейнджер, стягивая рукав тонометра. — Целитель Нельсон увеличил дозу Мойрового зелье в полтора раза.

— В полтора? — удивился Теодора и, заметив утвердительный кивок Грейнджер, нахмурился. — Где же зелье?

Грейнджер, очевидно, не в силах двигаться, рукой указала на выдвижной ящик прикроватной тумбочки. Теодор открыл ящик и, достав запечатанную колбу с зельем, присмотрелся к содержимому.

— Сколько длился последний приступ? — спросил он, осторожно вращая колбу.

— Не больше двух минут, — ответил Драко.

— Две минуты, — задумчиво повторил Тео и, повернувшись к Грейнджер добавил: — Что же, тебя ждет последний приступ. Это хорошие новости.

— А плохие? — взволнованно спросила Грейнджер.

Теодор промолчал, взглянул на Драко и, тяжело выдохнув, серьезным голосом произнес:

— Выслушай меня, Грейнджер, это важно. Мойровое зелье применяют на последней стадии латрономии, когда длительность приступа превышает отметку ста десяти секунд. Несмотря на входящие в состав анальгетики, зелье не обезболивает, а помогает больному не потерять сознание. Оставаться в сознании при последнем приступе крайне важно, в противном случае, больной впадет в кому. Однако в твоем случае сценарий несколько иной, — он опустил взгляд и осторожно продолжил: — Увеличенная доза Мойрового зелья теряет анальгезирующие свойства и понижает болевой порог. Иными словами — ты выпьешь зелье, и боль, без преуменьшения, будет адской, но ты останешься в сознании. Откажешься от приема зелья, и боль будет ощущаться не так сильно, но риск упасть в обморок увеличится в разы, так как твой измученный организм на грани болевого шока. И в этом случае из-за нарушения лечения и выпитого антидота, ты не впадешь в кому, а умрешь. Ты должна выбрать, Грейнджер.

— Выбрать? — ужаснулась Грейнджер, в глазах которой поблескивали слезы. — Между нестерпимой болью и возможной смертью?

— Да, — подтвердил Теодор. — Возможно, ты и не потеряешь сознание, если не выпьешь зелье. Я лишь обозначил риски.

— Я не уверена, что выдержу ту боль, что спровоцирует Мойровое зелье, — тихо произнесла она. — Возможно, ты и прав, и я не потеряю сознание, если не выпью…

— Пей, — уверенно произнес Драко, привлекая к себе внимание всех присутствующих.

Он молчаливо размышлял над словами Теодора и пришел к выводу, что риск остаться живой и невредимой минимален лишь только в том случае, если она выпьет зелье. Но ее пугает боль, которую ей предстоит пережить. Однако Грейнджер сильнее, чем думает. И если она все эти месяцы терпела приступы, свидетелем которых он сегодня стал, то вытерпеть ту адскую боль ей вполне под силу. Только ей, этой невыносимой упертой девице.

— Ты выдержишь, Грейнджер, — закончил Драко.

Грейнджер опустила голову, и он видел, как по ее щеке прокатилась слеза и потерялась в запутанных волосах. Ей было страшно. А его разрывали на части чувство вины, растерянность, паника и какая-то внутренняя злость к самому себе, к собственному бессилию и беспомощности. Разве это поведение мужчины? Нет, какого-то слабака, впавшего в ступор при виде страдающей от боли женщины. Чертов трус!

— Ты сказал, — ее голос дрожал. — Ты сказал, что не позволишь мне умереть.

— Не позволю, — ответил Драко. Да, ему самому хотелось бы в это верить.

Она закивала, словно согласилась с собственными мыслями и, повернувшись к Теодору, произнесла:

— Я выпью зелье.

— Приступ начнется ровно через двадцать секунд после того, как ты выпьешь зелье, и продолжится около трех минут, — Грейнджер кивнула. — Выпей.

Тео протянул ей небольшой флакон с зеленоватой жидкостью и Грейнджер, не задумываясь, выпила.

— Что это? — прохрипела она, откашливаясь и тяжело дыша.

— Абсент, — пояснил Тео, Блейз присвистнул. — Алкоголь тебе уже не навредит, но поможет взбодрится, — он скрутил наколдованное небольшое полотенце и протянул Грейнджер. — Вложи в рот, — она испуганно посмотрела на него, Тео, устало выдохнул: — Полотенце сдержит крики, иначе ты повредишь связки. И еще: нам придется тебя держать.

— Что? — одновременно вскрикнули Блейз и Грейнджер.

— Я бы применил связывающее заклинание, но к тебе нельзя применять магию, Грейнджер, — Тео откупорил колбу с Мойровым зельем и протянул ей, и она, мешкая, все же выпила.

— Двадцать секунд, — напомнил Теодор. — Блейз, держи ее ноги, я — руки, а ты, Драко — плечи и голову.

Драко подошел к ней, опустился на край кровати, прижал предплечьем правой руки ее плечи, а ладонь левой осторожно приложил ко лбу. Он оглянулся: Блейз был взволнован, но крепко прижимал ее ноги к матрацу, а вот Тео показался ему сосредоточенным и собранным, и это придавало Драко уверенности.

— Смотри на меня, — тихо произнес Драко, заметив волнение в ее глазах. — Что бы ни произошло, смотри на меня.

И она смотрела, пристально и неотрывно, до того мгновения, пока ее зрачки не расширились от наполняющей тело боли, и карие глаза не потемнели, покрываясь кристальной пеленой слез.

Она взвыла так, что несколько слоев плотной ткани во рту не сдержали этот разрывающий тишину вой. Нечеловеческий крик, полный отчаяния, боли и мольбы. Вот что застыло в ее безумном взгляде — мольба, каким-то несуществующим богам, а, может, и самой смерти. Ее тело так извивалось и напрягалось под руками Драко, что, кажется, она испытывала уже не боль, а пытку, казнь и мучение. Она кричала и кричала, вырываясь всем телом из их рук. Но все это ничто по сравнению с тем, что он видел в ее глазах. Она словно горела изнутри от боли, а он — от страха, звенящего в голове, заглушающего голоса друзей и сжимающего его в своих липких холодных лапах.

В голове, как сменяющиеся кадры, мелькали образы: гримасы боли на ее лице, выкатившиеся глаза с кровавыми пятнами и нитями капилляров, делающими ее взгляд пугающим и безумным, струйки крови из носа, окрашивающих полотенце в алый цвет и бледная, почти белая кожа поблескивающая от пота и слез. Драко казалось, что ее нескончаемое "нет" и раздирающие слух вскрики, застывали в его жилах, запечатывались в сознание как обжигающее клеймо и гулом звенели в голове. Обернувшись, он увидел, как Тео кривился, чувствуя пальцы Грейнджер, мертвой хваткой схватившие его запястье и ногти, впившиеся в кожу. Кривился, но продолжал считать ее пульс, беззвучно шевеля губами. А Драко, пребывая в каком-то ядовитом дурмане, вновь повернулся к ней, сильнее прижал ладонь к ее лбу, осторожно перебивая пальцами во влажных волосах, словно утешая, успокаивая.

Сколько пошло времени? Минута, десять, час? Ему казалось, что время замерло, остановилось и глядело со стороны на ее страдания и вслушивалось в уже осипшие лающие рыдания. Она хрипела, хватаясь за воздух короткими скулящими вздохами, словно какой-то невидимый душитель, стягивал петлю на шее. А карие зрачки в глазах бегали как обезумевшие и будто кричали, взывали и умоляли прервать агонию, охватившую ее тело адским пламенем.

Но вдруг все прекратилось: ее крики резко утихли, словно растворились в стенах, а тело обмякло и потяжелело под руками. А непривычная тишина резала слух не хуже ее стенаний.

— Грейнджер? — ее взгляд застыл и глядел словно сквозь него. Глаза медленно темнели и наполнялись какой-то глубокой пустотой. — Грейнджер! — Драко уже вскрикнул, откинул в сторону треклятое полотенце и потряс ее за плечи.

— Пульс ослабевает, — с каким-то отчаянием и неверием прошептал Тео за его спиной.

И вот в этот миг, страх достиг своего пика и разорвал его сознание на части.

— Нет-нет, — он обхватил ее лицо в ладонях и вновь посмотрел в эти пустые глаза. — НЕТ!

Ресницы дрогнули, послышался глухой вдох и моргнув, она перевела на него взгляд.

— Грейнджер? — она едва заметно кивнула, словно подсказывая ему, что слышит его голос. Все прошло? — нетерпеливо спросил он.

Она снова кивнула.

Облегченные возгласы друзей, выдернули Драко из того опьяняющего дурмана, в котором он прибывал последние три минуты.

— Хвала Мерлину, — нервно выдохнул Блейз. — Я уже мысленно подбирал слова для эпитафии.

Теодор, оттолкнув растерянного Драко, принялся измерять ее давление и температуру и, после сравнивая показатели с предыдущими, улыбнулся, достал из саквояжа склянки с несколькими зельями и влил в рот Грейнджер. Кажется, прошло не больше пяти минут, как с кожи ее лица исчезла та мертвецкая бледность и даже показался румянец.

— Я... я в порядке, — тихим охрипшим голосом прошептала она.

— Добро пожаловать в мир живых, Грейнджер, — улыбнувшись, проговорил Тео, продолжая обрабатывать ее раны, смазывая то бадьяном, то заживляющей мазью.

— Тео, это ведь не повторится? — взволнованно спросил Блейз, замечая, как Грейнджер, тяжело дыша, отстраненно глядела куда-то в сторону.

— Думаю, что нет, — ответил Теодор, закрывая саквояж и отодвигая его к кровати, добавил: — Сейчас ее состояние нестабильно. Каждый час до полудня, я буду следить за ее давлением и частотой пульса, опаивать укрепляющими и заживляющими зельями. А пока ей требуется отдых, и Драко прикажет Дейзи присмотреть за ней. Так ведь, Драко?

— Да-да, прикажу, — отстраненно ответил он, шагнув к выходу.

— Завтра ей следует отправиться в лечебницу и пройти курс восстановления, — посоветовал Теодор. Драко утвердительно кивнул и, заметив на себе ее грустный потерянный взгляд, отвернулся.

— Спи, — проговорил Драко, не поднимая глаз. — Мы будем рядом.

— Спасибо, — на выдохе тихо произнесла она, когда они уже подходили к выходу. — Я бы не справилась без вас.

— Спасибо? — усмехнулся Блейз. — Вы, дамочка, не отделаетесь от меня примитивной благодарностью. Я пришлю тебе счет за подорванную нервную систему. Мерлин, да мне потребуется бутылка хорошего виски и курс психотерапии после того, что я тут видел.

Она улыбнулась, совсем как раньше — смущенно и искренне. И эта улыбка, кажется, разлилась в нем теплой волной.

Драко вышел из комнаты и уверенным шагом направился в гостиную. Блейз и Теодор что-то бурно обсуждали, и где-то он кивал, а где-то натянуто улыбался в ответ, но мысли крутились вокруг Грейнджер, которая чуть было не отправилась на тот свет и не довела его до истерики. Она его напугала. И то, что произошло сегодня, уже не игры и не шалости, а что-то более серьезное и значимое, то, к чему он определенно не был готов.

За окнами бледнел небосклон, но луна все еще серебряным диском висела на Уилтширом. Драко, погруженный в мысли, рассматривал предрассветный пейзаж и, выдохнув, устало выкрикнул:

— Ферн!

Раздался хлопок, и дэльф появился в гостиной.

— Завтра Грейнджер отправиться в лечебницу, и как только она вернется, вели Дейзи собрать ее вещи и запереть от нее Белую спальню.

— Драко, это уже слишком, — серьезно произнес Блейз. — Драко!

Он, не желая выслушивать нотации друзей, вышел из гостиной.

Да, это слишком, и да, он пожалеет о своем решении. Но разве Грейнджер оставила ему выбор?

 

---

1) Мойровое зелье — (др.греч. -"участь") — сильнодействующее анальгезирующее и гипотензивное зелье, в состав которого входят растительные анальгетики — вербена, черная белена, полынь. Именно из-за трех основных компонентов было названо — Мойровым в честь трех сестер Мойр — богинь судьбы (Клато, Лахеса, Атропа). Применяется при хронических заболеваниях и хворях, сопровождаемые приступами. Имеет ряд противопоказаний и при частом употреблении вызывает привыкание. Зелье в обязательном порядке применяется при прогрессирующей латрономии, которое позволяет оставаться в сознании при болевом шоке.

Вернуться к тексту

2) Предположения Блейза относительно характера Эбби и некоторых фактов из ее жизни — правдивы. Стоит только догадываться, пришел ли он к этим заключениям сам или же покопался в ее личном досье.

Вернуться к тексту

3) Хаутемская ярмарка — ежегодная зимняя ярмарка и скотный рынок в Синт-Ливенс-Хаутеме (нидерл. Sint-Lievens-Houtem), самая большая ярмарка во Фландрии, на которой выставляют на продажу коров и лошадей самых различных пород и мастей.

Вернуться к тексту

4) Целители облачаются в лимонные халаты с вышитой эмблемой: скрещенная волшебная палочка и кость

Вернуться к тексту

5) Для заключения Непреложного обета требуется как минимум три волшебника: тот, который даёт клятву, тот, которому дают клятву и свидетель этой клятвы, который скрепляет обещания. И чтобы не привлекать третью сторону, Драко выбрал — Магическую клятву (упоминается в сносках к 15 главе).

Вернуться к тексту

6) Фраза принадлежит сценаристам сериала "Элементарно" (2 сезон, эпизод 2)

Вернуться к тексту

7) У многих членов Ордена выше лордов — графов, виконтов, герцогов в круг личной прислуги входят не только эльфы-домовики, но и маги. Некоторые волшебники служат чистокровной семье десятилетиями и не считают свою работу унизительной и зазорной, т.к. по умолчанию главы семей несут полную ответственность за свой персонал (предоставляют им земельные участки, открывают ячейки в банке с небольшой суммой, оплачивают учебу, услуги целителей/адвокатов). А некоторые, такие как граф Аберкорн имеют "личные" маггловские деревушки, находящиеся вблизи родовых поместий, тем самым подчеркивая лояльное отношение к магглам и/или сквибам.

Вернуться к тексту

8) Луцисты — (лат.luх — свет) — религиозное общество магглов — ярых ненавистников волшебства и магии.

Вернуться к тексту