Постояннее временного (джен)

Есть ли тебе, что сказать

Миру, что смертью повязан?

Есть ли такая фраза,

Что может все развязать?

"На днях я с удивлением прочитала в "Ежедневном Пророке" комментарий некой сотрудницы Министерства Магии, Долорес Амбридж, что дети — это, оказывается, наша драгоценность и наше будущее, которое мы должны всячески оберегать. Для достижения этой, несомненно, достойной цели, упомянутая мадам Амбридж считала полезным убить гиппогрифа, который поранил руку мальчику на Уходе на магическими существами (рука, кстати, уже в порядке). Это, конечно, впечатляющий подвиг — казнить животное.

Но я всё никак не могу понять, как Министерство, а особенно отдел Обеспечения Магического Правопорядка, к коему уже дважды упомянутая мной сотрудница Министерства имеет непосредственное отношение, может, вслух декларируя ценность подрастающего поколения, в то же самое время совершать форменное преступление против детей Магической Британии — прямо сейчас, когда вы читаете эти строки, всё время, да-да, это длящийся процесс и длящееся злодеяние. Эти чудесные люди, так озабоченные безопасностью и благополучием детей — они же! — отправили к Хогвартсу дементоров. Дементоров! К школе, полной детей!

Уважаемый читатель, вы когда-нибудь сталкивались с дементорами? Если да, то вы знаете, что дементору совершенно не обязательно нападать на вас, чтобы причинить вам ущерб. Достаточно уже того, что он находится где-то неподалеку. Это уже очень сильно портит вам настроение, сбивает рабочий настрой, отвлекает, вызывает депрессию и суицидальные мысли... и в такой вот обстановке мои (все наши!) бедные дети с самого начала года пытаются постигать учебные дисциплины!

О, они не жалуются, разве что самую малость. Не все даже понимают, что именно происходит. Просто очень грустно, просто всё время холодно, ничего не радует, учёба не идёт, плохо спится и мучают кошмары. Они не понимают, но мы, взрослые,- почему мы делаем вид, что ничего не понимаем?! Почему мы соглашаемся, чтобы наши дети жили чуть-чуть получше узников Азкабана?

Сириус Блэк, говорите? Дементоры — это защита от опасного преступника? О, ну давайте поговорим о Сириусе Блэке. Все, чьи дети сейчас в Хогвартсе, знают, что Сириус Блэк уже дважды проникал в замок, и дементоры, отравляющие жизни наших детей, никак не смогли этому помешать. Так ради чего, в таком случае, мы позволяем им находиться близ Хогвартса? Ради какой-такой мнимой безопасности? В чем она заключается, если спустя несколько месяцев Блэк по-прежнему на свободе и чувствует себя вполне вольготно, а страдают только дети? Почему нашим уважаемым министерским работникам интереснее казнить гиппогрифа, причинившего вред всего лишь одному ребенку, да и то исключительно из-за нарушения этим ребенком техники безопасности, чем перестать, наконец, травить "наше будущее" дементорами?

Недоумевающая Элизабет Кракнелл"

Гермиона еще раз перечитала текст, заменила слишком отчетливо магловские "депрессию", "суицидальные мысли" и "технику безопасности" на "уныние", "мысли о самоубийстве" и "правила обращения с гиппогрифами", немножко посмотрела на совершенно дико и инородно выглядящую подпись и пару минут раздумывала, не взять ли всё-таки какой-нибудь менее связанный с ее прошлым псевдоним. Подумала — и не стала. Всё равно ведь не опубликуют. Ну и ладно, зато душу отвела.

Она села писать это "читательское письмо в газету", когда поняла, что вот уже вторые сутки кряду мысленно ведет диалог с мадам Амбридж. Про то, как они там все ценят детей, про манеру назначать крайними самых безответных, например, животных, про дементоров, много про что. Учиться это всерьез не мешало, но всё-таки отвлекало. А еще ее злило, что она никак не может выкинуть из головы очередной лицемерный пассаж Амбридж, просто забыть его и перестать вести этот бесконечный внутренний спор. И тогда она села и написала письмо. Не самой Амбридж (много чести!), а как бы по следам публикаций в "Пророке". Сначала писала просто так, чтобы выбросить всё это из головы на бумагу, но в процессе вдруг подумала, что можно же и правда сделать из этого письмо в газету, ну, а почему нет. Только писать письмо в "Пророк" от себя Гермионе совершенно не хотелось. Ведь помимо всего прочего, кого интересует мнение третьекурсницы? Кто вообще обратит внимание на её письменный лепет? Взрослая женщина куда авторитетнее. А еще лучше, конечно, взрослый мужчина, но нет, пусть будет женщина. Тогда появилась воображаемая Элизабет Кракнелл, волшебница средних лет, мать двоих детей, учеников Хогвартса непонятно каких курсов (оно и удобно, что непонятно), женщина активная и не способная смолчать, когда видит несправедливость. Гриффиндорка, наверно. А что однофамилица матери и брата Амбридж (и полная тёзка племянницы Амбридж), ну так мало ли какие бывают совпадения.

Ещё некоторое время Гермиона сомневалась, что это письмо стоит действительно посылать в газету: в конце концов, она написала вполне очевидные вещи, вряд ли это может быть кому-либо интересно. Элизабет Кракнелл таких сомнений не ведала: у неё, в конце концов, двое детей, и она с ними такого повидала, что к тому моменту, когда младший наконец пошел в Хогвартс, осталось чрезвычайно мало вещей, способных её смутить или сбить с толку. И её не очень-то волновало, как там сотрудники редакции будут смотреть на её письмо. Она хотела высказаться и донести свою позицию. В идеале, до читателей "Пророка". Но если не получится, ну что же, она хотя бы попыталась.

Поэтому Элизабет Кракнелл еще раз вычитала письмо, запечатала его и отправилась в совятню. То есть, на самом деле, конечно, это сделала Гермиона, потому что у неё не было ни одержимости, ни раздвоения личности, и она прекрасно контролировала воображаемую миссис Кракнелл. Если бы она сочла нужным, она бы запросто остановила этот порыв и не стала ничего никуда отправлять. Но она нужным останавливаться не сочла. Поэтому письмо отправилось в "Пророк". А второе, точно такое же, — в "Придиру". Гермионе не слишком нравилось то, что печатали в "Придире", большая часть статей казалась ей какой-то безумной недоказуемой конспирологией, но следовало признать, что страница с письмами читателей там была вполне неплохой, причем письма бывали очень разные, порой авторы писем вступали в полемику друг с другом... в общем, попробовать стоило.

Когда совы с письмами улетели, Гермиону наконец-то отпустило. Значит, не зря старалась.

Наконец-то явился загулявший Кот. Гермиона знала, что он не совсем сбежал, эльфы говорили, что время от времени видели его в замке, но к ней он не заходил, справедливо опасаясь за свои уши и голову свою бессовестную. И вот, наконец, решился. Гермиона была так ему рада, что торжественно пообещала отложить все разборки на несколько дней и просто радоваться тому, что у неё снова есть теплый шерстяной зверь, который отлично согревает, если уляжется в ногах. Шерстяной зверь с такой постановкой вопроса не согласился и показал ей лапой на палочку — неужели что-то новенькое для Легилименции принёс?

— Кот, оно не подождёт? — меньше всего Гермионе снова хотелось лезть кому-то в голову, это было чуть ли не хуже Окклюменции. Кот коротко куснул её за руку, намекая, что нет, не подождет.

Они заняли пустой класс, и Гермиона, произнеся заклинание, изо всех сил постаралась не мешать Коту показать именно то, что он хотел показать. А в его воспоминании Сириус Блэк, куда менее зловещий, чем на колдографиях, четко, будто специально для будущего легилимента, объяснял Коту:

— Мне нужна крыса Рона Уизли, потому что это не крыса. Это Питер Петтигрю. Он анимаг. Не мог он сдохнуть, раз до сих пор не сдох. Он сбежал. Надо защитить Гарри от него.

Воспоминание закончилось, сменившись очередной прогулкой бок о бок с черной собакой, и Гермиона завершила Легилименцию, понимая, что всё, что Кот хотел ей показать, он показал.

— Анимаг?! — вариантов было два: либо Сириус Блэк совсем сошёл с ума в Азкабане и теперь бредит, либо... либо нет. — Кот, ты поэтому так на эту крысу бросался? Потому что это анимаг?

Кот издал такое выразительное рычание, что сомнений у Гермионы не осталось: именно поэтому бросался, и еще бросится столько раз, сколько надо будет. Ну, или... не поэтому, но Кот тоже однозначно считал крысу Рона Уизли чем-то особенно вредным и опасным.

— Ты ему веришь? Ты считаешь, он правду говорит? — Кот тихо заурчал. — Но тогда получается, что Блэк его не убивал, этого Петтигрю. Тогда часть его обвинения, ну, того, за что его в Азкабан посадили, недействительна. А маглов он всё-таки убил или тоже нет? А Петтигрю почему в таком виде, от кого прячется? От Блэка? И от кого Блэк собрался защищать Гарри? И почему он вообще намеревается защищать Гарри, он же выдал Поттеров Волдеморту? Или... нет?

Кот страдальчески сморщил свою выразительную морду и лёг, всем своим видом выражая отчаяние и безнадежность. Гермиону так и подмывало лечь с ним рядом: вроде бы, она получила новую информацию, но яснее ничего пока что не стало. Непонятно было даже, верить в неё или нет, а уж тем более какие выводы из этого всего можно сделать. Кот верил, и это была довольно сильная рекомендация, всё-таки книззлы в роду — это серьёзно. Но Блэк ведь мог сам искренне верить в придуманный им бред. Смог бы Кот распознать такие нюансы человеческих состояний?

Спрашивать об этом у Кота было вполне бессмысленно. А у кого стоило бы спросить, Гермиона пока что не поняла.