Ничего не меняется (джен)

Он во всех амплуа был гений:

Комик, трагик, простак, злодей...

Когда Гермиона вышла из «Флориш и Блоттс», она взяла родителей за руки и молча повела к выходу с Диагон-аллеи. Они, изрядно обескураженные дурацкой дракой двух магов, из которых один, вроде бы, даже аристократ, покорно следовали за ней и тоже молчали. Она не знала наверняка, ощущали ли они то же самое, что она, но в этом ли дело? Достаточно было того, что почувствовала она сама.

От обиды в горле у нее стоял ком. Слез не было, но она понимала, что стоит только расслабиться, как они непременно появятся. Поэтому расслабляться было никак нельзя.

«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу их всех!» — только и думала она, снова и снова прокручивая в голове драку в книжном магазине. Артур Уизли, отец, помоги Мерлин, Рона Уизли, подрался с Малфоем-старшим из-за ее родителей. Мистер Уизли, судя по всему, и без того был сердит на него (Гермиона не все поняла в их разговоре про рейды, но очевидно было, что мистер Малфой пытался таким образом мистера Уизли задеть, и его отзыв о работе в Министерстве Магии был, мягко говоря, пренебрежительным). Но он искренне оскорбился, когда мистер Малфой обратил внимание на нее и ее родителей и особым их семейным тоном, таким знакомым ей по перепалкам с Драко, протянул:

— И отродье вот этого сброда теперь учится на факультете достойнейших? И вот с этим приходится соседствовать моему сыну? Какой позор...

Тут-то мистер Уизли завелся, крикнул что-то о том, чтобы он не смел раскидываться оскорблениями, и доблестно ринулся в бой. Причем рукопашный. Это же достойный поступок, да? Благородный поступок. Так гриффиндорцы понимают хорошее отношение к ближнему: заступаться, даже не задумавшись, а нужно ли это объекту защиты. Мистер Уизли просто пытался защитить слабейших, только и всего, — уговаривала себя Гермиона. А такое емкое слово «объект» вообще случайно подвернулось.

Но сколько бы она ни занималась самовнушением, в голову все время лезла их сегодняшняя встреча с семейством Уизли в Гринготтсе, а в ушах звучал восторженный голос мистера Уизли:

— Здравствуйте, друзья! Маглы! Вы — настоящие маглы!

И надо же было снова столкнуться с Уизли! Да еще с таким сокрушительным результатом. Да еще перед самим Локхартом! Гермиона надеялась, что он ее не увидел и не запомнил. Меньше всего она хотела стать для него девочкой-замешанной-в-драке-в-книжном...

Но как же обидно!

Обычай демонстрировать в зоопарках людей — пигмеев, индейцев, полинезийцев, — держать их в неволе и считать за животных сохранялся в некоторых городах Европы аж до 1939 года, напоминала себе Гермиона. Что можно требовать от волшебников, которые не во всех смыслах еще из Средневековья вышли, если маглы сами меньше века назад ходили в зоопарк поглазеть на людей и потыкать в них пальцем? Требовать от них, наверное, не стоит ничего. Но и простить такое отношение не получается.

Артур Уизли и Люциус Малфой представлялись Гермионе чем-то вроде двух условных полюсов политического мира магов: маглофил и маглофоб. Но при этом — она не могла это обосновать, но почувствовала сегодня совершенно отчетливо — между ними было гораздо меньше различий, чем им самим казалось. Для них обоих маглы были просто пигмеями. Человекоподобными обезьянками из зоопарка. Говорящими шимпанзе. Кем угодно, только не такими же людьми. Зверюшек можно любить или не любить, изводить или защищать, но никто не будет воспринимать их всерьез и относиться к ним как к равным. Ни Уизли, ни Малфоя не интересовало мнение Грейнджеров по поводу всего происходящего. Они были всего лишь предметом спора. Интересно, а у магов есть зоопарки? И держали ли в них когда-нибудь маглов? И не держат ли — где-нибудь в Европе — до сих пор?

«Рон, — подумала Гермиона. — Рон и его младшая сестра. И еще близнецы. Вот они не пялились на родителей, будто это какие-то диковинные зверюшки. Им не было интересно, им было скучно, потому что для них это были просто еще какие-то люди, родители неинтересной слизеринки Грейнджер, а не зоопарк на выезде. Неужели такие люди, как Уизли-старший, с их уродливым отношением к маглам, могут воспитать в своих детях нормальную толерантность, а не карикатурное ее подобие?»

Она еще сильнее сжала руки родителей и прибавила шагу.

Конечно, Магический Мир манил ее. Ей очень хотелось наконец-то взять в руки палочку и снова начать колдовать. Хотелось снова оказаться в Хогвартсе, втянуться в привычный ритм жизни (желательно, без неожиданностей, вроде Философского Камня и учителя-вора), снова окопаться в библиотеке... и не хотелось возвращаться в мир, часть устройства которого ей только что в очередной раз показали. Никогда еще она не ненавидела магический мир так сильно. Даже когда сразу после распределения услышала в свой адрес «грязнокровка». Тогда дело касалось только ее. Теперь это задело и ее родителей.

Утром в «Пророке», конечно же, нашлась колдография драки Уизли и Малфоя. Родители Гермионы в кадр, разумеется, не попали. Ей и самой не хотелось бы, чтобы о них писали в таком ключе, однако то, как естественно никто не обратил внимания на их присутствие, еще раз подтвердило ее печальные выводы.

* * *

Гермиона, конечно же, в тот же вечер отменила все свои планы и села читать книги Гилдероя Локхарта. Залпом проглотив примерно половину «Каникул с Каргой», она остановилась в растерянности, не понимая, почему же Он... так, нет, не надо вот этого вот «Он», все-таки не женский роман. Почему мистер Локхарт порекомендовал свои книги в качестве учебных пособий? Ведь это были совсем не учебники. Это была не блестящая, но интересная и качественная, местами даже захватывающая художественная литература. Беллетристика. Романы. В их основе, возможно, лежали реальные происшествия и встречи с настоящими чудовищами, однако имеющаяся фактическая информация подавалась малыми дозами, разбавленная приключениями, многословными описаниями, бурными батальными сценами, комедийными происшествиями, лирическими отступлениями и внутренними монологами героя. Да, из такого произведения тоже можно было извлечь кое-что полезное, но зачем же учиться по романам, если в учебниках те же факты изложены куда более подробно, занимают они при этом не сотню страниц, а три абзаца, и легко ищутся по оглавлению, а не с помощью «кажется, это было где-то после происшествия в ирландской деревушке»? Зачем?!

Один из самых очевидных вариантов ответа на этот вопрос совершенно не нравился Гермионе, но он был настолько похож на правду, что она не могла его проигнорировать: очень может быть, что мистер Локхарт сделал это, чтобы увеличить продажи своих книг. Значило ли это, что он был нечестным человеком? Плохим человеком? Злым? Гермиона не знала. Личность Гилдероя занимала ее чрезвычайно, но на руках у нее были только несколько заметок из «Пророка», список наград и регалий, опубликованный на обложке каждой книги, и, собственно, книги. А в книгах имелся лирический герой. Этот герой говорил от имени мистера Локхарта, говорил «я» и обладал своим характером и предпочтениями, кочевавшими — Гермиона быстро это установила — из одной книги в другую. Означало ли это, что тот человек, который представал перед нею на страницах этих книг, и был Гилдерой Локхарт? Или же это только успешно созданный образ? А что же за ним, дальше, в самой глубине?

Лирический герой из книг Гилдероя Локхарта сам по себе был весьма неоднозначен. Все окружающие его герои считали его отважным, благородным, умелым и добрейшим магом, да и сам он считал себя таковым, из чего внимательный читатель (а Гермиона была внимательным читателем) мог сделать вывод, что герой Локхарта как минимум не чужд самолюбования, а если говорить совсем прямо и просто — ужасно самовлюбленный тип. Эгоцентричный. Непоколебимо уверенный в своей неотразимости... нет, ну, конечно, он был неотразим, но зачем же постоянно этим бравировать? Итак, чьи же это черты: Локхарта или его персонажа?

Больше всего Гермионе хотелось бы считать, что Гилдерой Локхарт нарочно сделал своего персонажа таким, то ли для того, чтобы продемонстрировать его несовершенство, то ли просто в качестве тонкой издевки над публикой. Однако проходные персонажи книг, окружающие главного героя, совершенно не замечали его самовлюбленности, искренне им восхищались и были полностью согласны с мнением книжного Локхарта о себе самом. А если были не согласны, то, как правило, оказывались коварными злодеями и умирали мучительной смертью спустя сотню страниц. Значит ли это, что голосом своего героя Локхарт выражал свою собственную позицию, или это такая игра с наиболее вдумчивыми читателями?

Какой он, Гилдерой Локхарт? Самовлюбленный и эгоистичный (хоть и героический) тип из книг — или же ироничный и насмешливый автор этого персонажа? Или же вовсе кто-то третий, прячущийся за этими двумя масками? Как же Гермионе хотелось это узнать...

* * *

Первое сентября началось без неожиданностей: Гермиона вовремя оказалась на вокзале, попрощалась с родителями, прошла на платформу и села в Хогвартс-экспресс. Она нашла свободное купе и очень надеялась, что ей не придется его ни с кем делить, но увы, надежда ее не оправдалась: минут за десять до отправления к ней заглянула светловолосая девочка, кажется, первокурсница, и Гермиона, махнув рукой, решила, что это не худшее соседство. Девочка, по крайней мере, выглядела безобидной, а в руке держала довольно толстый журнал, а человек, который намерен читать в дороге, возможно, не станет доставать попутчика разговорами. По крайней мере, не все время.

— Я надеялась, что смогу поехать вместе с подругой, — объясняла девочка, пристраивая вещи, — но у них в семье кто-то потерялся, им сейчас не до меня.

— Как это «потерялся»? — заинтересовалась Гермиона.

— Не дошел до поезда, — невозмутимо объяснила девочка. — И его друг тоже не дошел. И их теперь все ищут.

Гермиона покачала головой. Ну надо же, потеряться на вокзале. А вроде, если едут в Хогвартс, должно быть как минимум одиннадцать лет, а не пять-шесть. Девочка покивала головой в ответ и задумчиво уставилась в потолок. Гермиона сочла затянувшуюся паузу завершением разговора и достала книжку, которую собиралась читать в дороге. Локхарта, конечно. Вообще-то, она уже все купленное прочитала, но теперь перечитывала, не ради сюжета, а в поисках нюансов и намеков, которые, возможно, упустила в первый раз. Вдруг найдется хоть что-нибудь, что поможет ей составить хоть сколько-нибудь однозначное суждение о нем?

— О, ты читаешь Локхарта, — констатировала очевидное ее попутчица. — Мой папа считает, что на самом деле он вейла, притворяющаяся мужчиной. Мне не терпится увидеть его в Хогвартсе и узнать, так ли это. Говорят, рядом с вейлами дохнут мозгошмыги, а вода превращается в сыр.