Не более того (гет)

На следующий день, к собственному облегчению, я обнаружил, что зима уже всецело вступила в свои права, оповещая об этом первыми лютыми морозами. В кабинете было холодно. Ветер свистел в щелях оконной рамы. В той же мере, в какой в летнее время пейзаж за оком украшал мой рабочий кабинет, он уродовал его сейчас. Голые ветви огромного старого дуба то и дело ударялись о стекло, заслоняя и без того скудный свет зимнего солнца. Впрочем, на внутреннее убранство кабинета повода сетовать не было. Обычный, подобающий должности начальника отдела интерьер: массивный резной стол напротив полукруглого широкого окна, ковёр и под стать столу закрытые книжные шкафы, занимающие всё пространство вдоль правой стены. У левой — казённые кресла и кофейный столик с незаметно встроенным баром — место приёма гостей, одним словом. Его здесь поставили уже позже, по моему распоряжению, на смену совершенно бесполезному столу заседаний: во время собраний самый удачливый из подчинённых обычно довольствовался деревянным стулом с высокой спинкой напротив моего стола.

Конечно, во всей этой помпезности не было ни изысканности, ни даже вычурности. Но я знал, что не задержусь здесь надолго. Отец полагал, что уже в следующем году ему удастся добиться моего повышения. После перевода в управление Министерства я стал бы его правой рукой, а затем после его восстановления в Международной конфедерации магов сменил бы отца на должности представителя Британии. Малфои испокон веков входили в состав Конфедерации как самый знатный род магической Британии. Эта традиция впервые прервалась после Второй магической войны. Но сейчас всё указывало на то, что вскоре мы вернём себе и последнюю составляющую нашей прежней влиятельности.

Пока же я оставался на своей первой должности начальника Отдела магических происшествий и катастроф. В моём подчинении находились Комитет по выработке объяснений для маглов, Штаб-квартира стирателей памяти и Группа аннулирования случайного волшебства, а говоря языком профессионализмов — «лжецы», «мусорщики» и «нули». Отец говорил, что усердие в работе должно соответствовать занимаемой должности. А потому всё, что от меня тогда требовалось, это владеть Обливиэйтом и принимать отчёты. Бумажная волокита была всецело вверена секретарю. А что касается стирания памяти, то на каждом моём Дне рождения, сколько я себя помню, мать рассказывала одну и ту же историю: будто ребёнком я забавлялся тем, что давал домовикам поручения, затем стирал у них память, чтоб увидеть, как они наказывают себя за то, что не выполнили приказ хозяина. Так что моя компетентность не вызывала сомнений.

Я отвернулся от окна, гадая, чем себя занять. Стол был пуст от документов: секретарь, наконец, научилась забирать их до моего прихода. Я вспомнил, что на днях одолжил коллеге «Зов предков» Джека Лондона, а иной беллетристики в кабинете не имел. Перспектива провести целый день, изучая малопривлекательный пейзаж за окном, нисколько не прельщала. К моему облегчению, вскоре раздался стук в дверь. Не успел я посетителю разрешить войти, как дверь резко распахнулась, ударив о стену. Я встал, сжимая под столом волшебную палочку.

— Прости, Малфой, я, как мог, старался проявить уважение, — Поттер устроился напротив меня на деревянном стуле, скрестив руки.

Я не спешил опускаться на своё прежнее место.

— Значит всё-таки ты победил в соревновании «Кто первым из мужчин Грейнджер примчится мстить».

Поттер ударил кулаком по столу. Затем поднялся со своего места, упираясь руками о полированную поверхность стола и оставляя при этом жирные следы. Я с трудом подавил желание скривиться. Он же, похоже, того не заметил. Но даже это не могло испортить удовольствие от того, что он всё ещё оставался ниже меня ростом дюйма на два-три.

— Помолчи, Малфой, — как он ни старался, его слова всё ещё походили на угрозу.

Пока Поттер, старательно не глядя на меня, пытался подобрать слова, я окончательно убедился в том, что он явился с просьбой, и, наконец, опустился в своё кресло.

— Итак, Поттер, ты врываешься в мой кабинет с тем, чтоб раздать указания. Так ты уровнем ошибся. Тебе на третий, в Отдел магического правопорядка.

Он поднял руку, призывая к тишине.

— Малфой, оставим хотя бы на сегодня этот тон, — сказал он уже миролюбивее.

Ещё минуту Поттер молчал. Его лицо постепенно наливалось краской. Желваки ходили. Я с любопытством наблюдал за этой пантомимой, не желая прерывать представление даже вопросом, не пришёл ли он денег занять. На его лице поочерёдно проступали то решительность, то отчаяние. Вконец потеряв самообладание, он взъерошил волосы. Затем несколько раз открыл и закрыл рот прежде, чем с несчастным видом выпалить:

— Она зовёт тебя.

Поттер всё ещё продолжал тяжело дышать в то время, как я едва не задыхался от смеха.

— Такой ценной информации непременно должен предшествовать настолько эмоциональный пролог, — я вытирал слёзы, выступившие от смеха. — Спасибо, что подготовил. Даже не знаю, как бы я воспринял, если бы ты вдруг взял и огорошил неподготовленного меня. Наверное, умер. Какая трагедия! Быть не может! «Она меня ждёт»! — я помолчал несколько секунд, наслаждаясь его явным смущением, прежде чем обратиться серьёзно. — Поттер, у меня есть личный секретарь. Все вопросы ты можешь согласовать с ней. Если речь опять о той сумасшедшей магле, которой стёрли больше памяти, чем планировалось, то её дело мы передали мракоборцам ещё вчера...

— Гермиона, — едва слышно проговорил он, не дав мне закончить.

Казалось, слова давались ему даже с большим трудом, чем при первой попытке. Я наклонился к нему с видом подлинной муки.

— Поттер, я всерьёз опасаюсь за твоё здоровье. Ты что, решил перечислить мне всех пострадавших за прошедшие два дня? Или просто пришёл, чтоб пополнить их список?

— Гермиона зовёт тебя!

На миг показалось, будто от его крика я оглох, такая всепоглощающая тишина пришла ему на смену. И жуткий звон, который будто зарождался внутри черепной коробки и с каждой секундой всё больше и больше нарастал. Он пронизывал тонкими острыми иголками. Казалось, весь мой мозг содрогается от этого невыносимо мучительного чужеродного вмешательства.

Я понял, что Поттер вновь заговорил, только когда заметил, что его губы шевелятся.

— Я передал её просьбу, и ты пойдёшь к ней хотя бы потому, что ты мой должник. Но прежде всего ты должен ей. И не говори, будто не знал, — он стремительно направился к двери.

— Зачем она меня зовёт? — спросил я, когда он уже достиг порога.

Он застыл, держа руку на ручке двери.

В тот момент мне показалось, что его злость начинает расти с каждой секундой, постепенно заполняя всё пространство, вытесняя даже воздух, становится осязаемой.

— Я не стал спрашивать, — и он хлопнул дверью.

* * *

Я стоял на пороге больницы Святого Мунго, потешаясь над собою, что еще два дня назад был настолько наивен, чтобы думать, будто больше никогда после смерти Беллатрисы не вернусь сюда. Казалось, с тех пор прошла вечность. Я окончательно утратил счёт времени.

Время. Должно быть, сейчас Грейнджер замечает его так, как не замечала никогда. Теоретически она уже мертва. Вероятно, Уизли уже выбрали для неё место на кладбище, приобрели гроб и сообщили её родителям. Я хорошо выучил последовательность, в которой совершаются эти действия, ещё в первый послевоенный год. Родителям непременно сообщают в последнюю очередь. Как правило, утром следующего дня после того, как всё уже стало очевидно. Сейчас полдень. И всё настолько очевидно, что дали знать даже мне. Своей просьбой Грейнджер убила последнюю надежду. И конечно, первым принял на себя удар Поттер.

Именно из-за него я и находился здесь, но отнюдь не из-за мнимой благодарности, о которой он говорил накануне. Я никогда ни о чём его не просил. Он же обратился с просьбой. А потому игра развивается по моим правилам: услуга за услугу. Я сделаю то, о чём просил Поттер, а он позаботится о том, чтобы у моей семьи после смерти Грейнджер не возникло никаких неприятностей.

Всё в больнице выглядело, как обычно, как я ни старался отыскать следы произошедшего накануне. Я думал о масштабе реставрационных работ и пытался вычислить приблизительное количество персонала, пришедшего на замену убитым Беллатрисой во время побега, пока поднимался на пятый этаж. Благо, мне не понадобилось узнавать дорогу: по счастливому стечению обстоятельств Грейнджер занимала палату покойной Беллатрисы.

Я застал её лежащей на больничной койке спиной к двери. Видимо, по её просьбе кровать переставили к окну, с которого предварительно были сняты решётки. Мне не было видно её лица, но, вероятно, она с жадностью впивала в себя солнечные лучи. Её руки лежали поверх тонкого, протёршегося в нескольких местах больничного одеяла и казались даже легче его. Мне стало неприятно от мысли, что, должно быть, под ним умер не один пациент. Хотя ей уже нечего было бояться.

Я едва подавил возглас, когда она повернулась ко мне. От груди, через шею и до левого уха тянулся красный, воспалённый и, очевидно, незаживляемый след заклинания Беллатрисы, который я бы ни с чем не перепутал. Меня охватило отвращение такого рода, когда знаешь, что нельзя смотреть, но в то же время, как завороженный, не можешь отвести взгляд.

Она улыбнулась, отчего её изуродованное лицо стало ещё более асимметричным. Мне впервые со времён войны стало настолько жутко. А она всё продолжала удерживать эту чудовищную гримасу.

— Драко, — позвала она.

Я удивился, услышав, что её голос звучит так же, как прежде, в то время как тело непоправимо изуродовано.

Я подошёл к её кровати и стал в изголовье, сосредоточившись на пейзаже за окном.

— Я уже не так красива, как Афина Паллада? — внезапно спросила она,отчего я вздрогнул и мельком взглянул на неё.

Сейчас мне казалось, будто тогда я говорил весь этот вздор совсем другой девушке.