Драбблы (джен)

Перевёрнутый аврорами вверх дном Малфой-менор. В главной гостиной у небольшого столика сидят пьяные Люциус Малфой и Северус Снейп. Волосы у обоих распущены, висят немытыми сосульками.

Хозяин поместья тянется бутылкой через столик к толстодонному стакану мастера зелий, громко звякая стеклом о стекло.

Чистокровный грязноволосый маг зло шепчет полукровному:

— Всё ведь разнесли, Сев! Тут эльфам на месяц работы!

Огденское льётся в бокал, на полированную поверхность столика, на тонкие белые пальцы Снейпа. Тот мотает головой, безуспешно пытаясь отбросить сальные патлы со лба.

Снейп с трудом фокусирует взгляд на янтаре огневиски, льющемся теперь в стакан и на пальцы сиятельного лорда. Северус зло кивает.

— Дракклов Поттер извинялся ещё так гаденько!

Люциус пьяно хихикает.

— Мистер Малфой, это больше не повторится...

— Профессор, мне так жаль!.. — поддерживает собрат по несчастью.

Вторая бутылка заканчивается неожиданно, лорд хмурит брови и с третьей попытки всё-таки вызывает эльфа.

— Огденского, эльф! — В воздух залихватски взлетает рука с фамильным перстнем.

Эльф исчезает, прихватив пустые бутылки, чтобы вернуться уже с парой новых.

— За победу "светлых", Сев!

— За окончание войны, Люц!

Звон бокалов не даёт расслышать, что говорит Нарцисса Малфой, стоя в приоткрытых дверях.

Две пары глаз смотрят на неё, точнее, приблизительно на то место, где она стоит.

Леди Малфой неодобрительно качает белокурой головой, длинные серьги поблёскивают в такт её движениям.

— Мальчики! — Мальчики пристыженно прячут каждый по бутылке. — Мальчики...

Шёпот Нарциссы прерывается падением её супруга.

Она прикрывает глаза, делает глубокий вдох и, отмерев через несколько секунд, нарочито тихо закрывает двери.

Мастер зелий, помогая подняться старому другу, падает на него. Оба стараются: Северус — высоко вскидывая костлявый зад, обтянутый чёрной шерстяной тканью брюк, Люциус — по-змеиному выползая из-под мантии собутыльника, накрывшей его с головой. Фигура на полу похожа на огромного тонконогого паука.

— Рав... Рвар... Чёрт! Авроры больше не придут, Люц.

— О да! Тебе же сам Порт... Потр... Чёрт! Поттер обещал!

Бросив все попытки встать или хотя бы принять сидячее положение, мужчины остаются лежать на ковре, глядя в кружащийся потолок.

— Не придут, — упрямо повторяет Снейп, широким движением ладони убирая волосы с лица и поворачиваясь к Люциусу.

Тот позволяет убрать волосы и со своего лица, а затем, сверкая глазами, перехватывает руку зельевара.

— А если и придут!.. — Малфою море по колено. — Пренебречь!

— Вальсируем! — Заканчивают они фразу хором.

Держат друг друга за руки и засыпают.

Чарли стоит над телом Фреда, рядом рыдает мать, Джордж молчит, смотрит широко раскрытыми глазами на близнеца. Кто-то что-то делает там, где-то вне этого круга скорби. Чарли становится душно, и он выходит в коридор. Прикуривает маггловскую сигарету с третьей попытки — палочка дрожит в усталых пальцах, кто-то берёт его за руку тонкими, холодными пальцами. Чарли переводит взгляд.

Гермиона оставила Рона с семьёй, пошла следом — просто чтобы в очередной раз поддержать того, кого сможет. То, что война — не женское дело, её не заботит, она помогает, как может.

Садясь на разбитую каменную скамью рядом с сожжёнными кустами роз, Чарли протягивает Гермионе свою сигарету, сам прикуривает новую. Девушка хмурится своим мыслям, затягивается неумело, даже не затягивается — просто набирает дым в рот, раздувая щёки. У Чарли не возникает желания учить её курить.

Он смотрит на тонкие пальцы в занозах, на запёкшиеся капли крови на её губах, слюнявит палец и пытается стереть бурые пятна с сухих губ. Гермиона морщится.

Ей хочется поговорить, рассказать взрослому человеку о своих страхах, рассказать о маггловской Второй Мировой, о иллюзии победы над фашизмом, провести параллели с Первой Магической, но никак не получается сформулировать свою мысль правильно и лаконично. И она просто набирает дым в рот и молчит.

Чарли смотрит на крохотные фигурки Оливера и Невилла, переносящих убитых в Большой зал, смотрит на зеленеющую траву, местами выжженную заклятьями, смотрит на семнадцатилетнюю девочку, которая убивала и видела смерть. Смотрит на дым, развевающийся у её губ. Он не может ей сказать, что они победили.

Гермиона молчит, сигарета докурена, надо идти к Рону. Она встаёт, смотрит, чуть щурясь, на солнце, и чувствует крепкое пожатие на запястье. Она хочет сказать, попросить не трогать её вот так, обещая, сообщая, что есть люди старше Рона, что иногда можно понять, поддержать и почувствовать и без слов, и не может. К горлу подкатывают рыдания, она зло закусывает губу.

Чарли встаёт и подтягивает девочку к себе, гладит широкими ладонями по непослушным волосам. Молчит — да и что тут говорить?

Гермиона плачет тихо, вздрагивая всем телом, Чарли обнимает её крепче, и видит расширенные глаза Рона: тот пялится на Гермиону с лестницы перед замком.

Чарли смотрит на брата, тот переводит взгляд со своей девушки на руки Чарли, поджимает губы, бледнеет и медленно уходит обратно.

Гермиона потихоньку успокаивается, пытается неловко отодвинуться, стирает слёзы пыльными пальцами. Чарли обнимает её ещё раз, по-другому, удобнее, и молчит.

И она молчит.

Гермиона Грейнджер после финальной битвы почувствовала, что война закончена только тогда, когда сама оказалась под защитой.

Чарли Уизли понял, что война закончилась, когда понял, что ему есть ради кого не допустить новой войны.

Лили просыпается в холодном поту. Девочки в своих кроватях спят тихо: кто-то за задёрнутым пологом, кто-то – выставив розовые пятки из-под одеяла, кто-то – свернувшись трогательным клубком, а Лили проснулась.

Полная луна смотрит в окно башни, холодный свет серебрится на полу и стене, где-то в Запретном лесу воет волк. Лили передёргивает плечами и, выпив воды, укрывается плотнее, чтобы сквозняк не мешал спать.

Вчера Джеймс предложил пожениться после школы, Лили рассмеялась: ей шестнадцать, какое замужество? Даже магглы женятся позже! А Поттер настаивал. И Блэк его поддерживал, и Питер мелко кивал и улыбался, только Ремус выглядел неважно и молчал.

Волк в лесу снова воет. Прогоняя неприятное предчувствие беды, Лили с головой забирается под одеяло.

Джеймс смеялся. А потом как-то враз стал серьёзным и сказал, что любит её по-настоящему.

«Я хочу целовать песок, по которому ты ходила». Воспоминание заставляет её понять, что это приятно: приятно, когда тебе говорят такие вещи, приятно, что лучший парень Гриффиндора говорит это серьёзно, приятно...

Снова воет волк, и Лили мерещится человеческий крик.

Она, если хорошо подумать, согласна выйти за Поттера, но есть ещё Северус. Старый друг, привычный, как волшебная палочка, знакомый и родной. Если она ответит согласием Джеймсу, с Северусом она общаться больше не сможет. Тяжёлые мысли текут мутным потоком, и Лили Эванс засыпает.

Ей снится битва, большая битва в стенах Хогвартса. Мальчик, похожий одновременно на неё и на Джеймса, умирает, воскресает и побеждает сильного противника. Несмотря на радость победы, она чувствует его боль. Потом ей снится домик Северуса в Тупике Прядильщиков, и этот мальчик, её сын, стучит в дверь. Ему открывает постаревший Северус. Открывает и просто стоит и молча смотрит на её сына.

Юноша что-то говорит. Северус отходит в сторону, пропуская его в дом. Когда дверь закрывается, Лили видит, что Северус обнимает её сына, и вот тогда боль уходит, и Лили чувствует спокойное тихое счастье. Не радость даже — именно счастье.

Она просыпается под шёпот соседок с твёрдой уверенностью в правильности своего решения: ей снилось что-то хорошее, и значит, она обязательно выйдет за Джеймса.

Драко устало прикрывает глаза и откидывает голову. Спинка кресла подстраивается под спину, колеблется пару секунд и замирает в самом удобном положении.

Идиот Поттер не смог смолчать — он никогда не умел держать язык за зубами — вот и тут...

Драко уже даже не злится: сил нет даже на то, чтобы вызвать эльфа и всё-таки отправиться в родную постель.

Звук потрескивающих поленьев в камине на мгновение сменяется привычным тихим воем, из камина привычно вываливается Поттер.

Замирает, отмирает, стряхивает пепел с рукавов мантии, замечает сажу сбоку, решает почистить её потом — всё. Как. Всегда.

Даже глаза можно не открывать.

— Прости.

Драко трёт сухие веки холодными пальцами, морщит лоб.

— Забудь, Поттер. Проехали. Спать иди, я сейчас.

Гарри кивает и садится прямо в грязной мантии на ковёр возле кресла, складывает руки на коленях Драко, кладёт голову на кулаки. Смотрит снизу вверх.

— Он бы всё равно рано или поздно узнал, Драко.

Гриффиндор. Ему нет смысла объяснять, что для всего есть удачный момент, а есть неудачный. А есть очень-очень неудачный и момент никогда-вообще.

— Драко, ты наори на меня, полегчает.

Полегчает, он и сам знает, да вот сил нет от слова совсем даже на ругань, а завтра предстоит тяжёлый разговор с отцом.

— Уж лучше бы ты молчал, Поттер... Что он там?.. — договорить не выходит, но Гарри понимает.

Улыбается виновато.

— Его Гермиона с Чарли успокаивают.

Драко стонет и вновь закрывает лицо ладонями.

— Да они его уговорят! Драко, ты подумай! Рисовать для магглов — это же золотое дно!

Драко фыркает и машет легкомысленно рукой: завтра всё и так узнает.

Смотрит на улыбающегося Поттера, улыбается в ответ.

Хер с ними со всеми. Может, и уговорят.

Нарцисса быстро оправилась после войны: иногда ей казалось, что после Лорда ничто не сможет вывести её из себя.

Она занималась восстановлением поместья, старых деловых и дружеских связей, своих нервов и честного имени семьи. Получалось по-разному.

Гарри Поттер, тот самый мальчик-который-выжил, подошёл к ней после суда. Светский разговор вела Нарцисса, а герой кивал, улыбался и жал ей руку.

Нарцисса всегда считала себя женщиной умной: выйти за Малфоя, родить наследника и жить в своё удовольствие — не каждая ведьма сможет. Нарцисса смогла и этим по праву гордилась. Беда пришла откуда не ждали: Драко не хотел жениться. Сначала он отговаривался восьмым курсом, потом вступительными экзаменами, потом учёбой на колдомедика, потом начал огрызаться и, однажды вспылив, перебрался из менора в лондонскую квартиру.

Люциус грозил отречением, Нарцисса много думала и иногда навещала сына.

Она была бы более спокойна, если бы в небольшой квартире сына хоть раз наткнулась на эти милые самонадеянные дамские штучки: вторую зубную щётку, пару тапочек маленького размера, полку в ванной, уставленную кремами и зельями, но нет. Запасной пары тапочек не было, щётки тоже, а зелья в ванной явно принадлежали самому Драко. Нарцисса вздыхала, поправляла причёску и начинала подумывать не о наследнике для рода, а о счастье для сына. Это угнетало ещё сильнее.

Когда она обратилась к Люциусу с просьбой прекратить давить на Драко, то увы, ей не помогла даже шёлковая ночная рубашка в маггловском стиле. Нет, супруг не обделил её вниманием три раза за ночь, но и от Драко не отстал.

Пришлось действовать тоньше: попросить сына сопровождать её на прогулку по маггловскому Лондому, договориться о встрече с героем, вспомнить о встрече с героем, столкнувшись с ним нос к носу, вспомнить о важном — очень важном! — деле, аппарировать на соседнюю улицу и проследить, чтобы план продолжал работать.

Конечно, они подрались. Конечно, потом залечили друг другу разбитые губы. Конечно, отправились выпить в бар и отпраздновать начало дружбы. Конечно, у героя полно знакомых девушек, с которыми он познакомит Драко.

План был шикарен.

То, что в нём оказался маленький прокол, Нарцисса поняла, когда появилась на следующее утро в квартире сына без предупреждения.

— Дорогой, сегодня я узнала, что нам нужен ещё один наследник.

То, что первый наследник сошёлся с героем и, кажется, довольно близко — Нарцисса до сих пор не могла прогнать воспоминание о двух подтянутых задницах в ворохе одеял — не должно было выбить её из колеи. Гарри не Лорд, да и делать второго наследника можно долго и со вкусом.

Люциус подавился картофельным пюре, а Нарцисса послала Флика на поиски той шёлковой сорочки и улыбнулась.

— Нужна одна секунда, чтобы заметить Особенного Человека, один час, чтобы оценить его, один день, чтобы его полюбить... Но затем понадобится вся жизнь, чтобы его забыть.

«Ведьмополитен» взмахивает глянцевыми страницами и летит в камин.

Чарли хохочет, уткнувшись лицом в белую простынь. Рыжие волосы скользят по плечам, отбрасывая весёлые блики на лицо Луны.

Луна выбирается из-под одеяла, чихает, прикрыв нос ладошкой, и устраивается рядом. Тонкие щиколотки бьют по подушке в изголовье узкой кровати, розовые пятки выглядят довольными и что-то замышляющими, тонкие пальчики щекочут крупные ступни Чарли.

Уизли кое-как справляется со смехом, смотрит на запутавшуюся в собственных волосах Луну и подтягивает её к себе. Ближе, чтобы не свалилась на светлый деревянный пол, как в прошлый раз. Он убирает тонкие лёгкие волосы с её лица широким жестом, заправляет за полупрозрачные на солнце уши пару прядей.

Луна опять морщит нос и чихает.

— Ты – Особенный Человек, Полумна Лавгуд! — торжественно произносит Чарли. — Я тебя заметил за секунду!

Луна смотрит на него удивлённо, отстраняясь немного. Хлопает светлыми ресницами.

— Ты оценил меня за час и полюбил за день? Ты будешь забывать меня всю жизнь?

Смуглая рука накрывает худенькие плечи, локоть оказывается с другой стороны, крепкие пальцы перебирают волосы около самой шеи. Луна ёжится — щекотно.

— Я думаю, что нет никаких часа или дня. Наверное, всё происходит в одну секунду: вот я вижу тебя и люблю. Зачем оценивать? Зачем забывать? Можно же просто любить, и всё.

Горячие губы не дают ей развить мысль, касаются, будто извиняясь. Луна улыбается просто так — щекотно.

Чарльз Уизли никогда не скажет этой маленькой фее, что ему понадобилась всего одна секунда, чтобы заметить своего Особенного Человека во время Тримудрого Турнира, что ему понадобился час, чтобы присмотреться к нему, что за один день он действительно влюбился.

Глупо всю жизнь думать и стараться забыть, если твой Особенный Человек лежит рядом и рассматривает картинки в старых, непонятно как оказавшихся в заповеднике номерах «Ведьмополитена». Когда твой Особенный Человек чихает, щекочет твои ноги тонкими пальчиками и просто любит.

Чарли целует Особенного Человека в макушку.

Мелкая муха настырно бьётся в окно.

Жужжание могло бы успокаивать, если бы не прерывалось и не возобновлялось с регулярной периодичностью. Солнечные лучи рассыпаются по комнате, проходя насквозь белые больничные шторы, мягко отражаются от натёртого пола и подсвечивают спокойное лицо Лавгуд снизу. Светлые волосы рассыпаны по плечам, из-за уха торчит палочка, серёжки-цеппелины покачиваются в такт жужжанию.

Крупные спицы размеренно мелькают в тонких пальцах, блики играют в догонялки на губах, щекочут тонкую кожу на веках, крадутся по разрумянившимся щекам. Широкое полотно, выходящее из-под спиц, своими размерами внушает уважение и подозрение в разумности Лавгуд.

Северус прикрывает глаза ладонью.

— Профессор, вы хотите пить?

Тихий перестук спиц смолкает, уступая спокойному — не от мира сего — голосу. Она даже «Агуаменти» произносит как-то мечтательно.

Тонкая трубочка касается пересохших губ, он открывает глаза.

Только дочь Ксенофилиуса могла наколдовать воду и, наверняка даже не заметив этого, придать ей вкус лимона. И только дочь Леты могла трансфигурировать трубочку для питья в виде неуместной в больничном крыле спирали.

Вода с лимоном смачивает горло, проникает в желудок, очищая, кажется, только своим присутствием.

— Лорд пал, профессор, — Луна спокойна.

Она отводит волосы с его лба, удивлённо рассматривает чёрную прядь, контрастирующую с белыми пальцами.

— Почти все спят теперь, профессор, — она отпускает прядку, пригладив её напоследок, и возвращается к своему вязанию.

Снейп следит взглядом за перестукивающими спицами, за тонкими пальцами, за вновь покачивающейся палочкой за левым ухом.

— Что ты вяжешь? — шёпот еле слышен, по связкам проезжается пьяным дракклом наждак.

Светлые глаза смотрят недоумевающе.

— Будущее.

Его губы расползаются в улыбке.

— Чьё?

— Пока не знаю.

Северус протягивает руку, накрывая сухой ладонью подрагивающие пальцы.

Клубок на редкость весёленькой и жизнерадостной расцветки скатывается с колен Лавгуд, падает на пол и пропадает из поля зрения, нитка тянется под высокую кровать.

Спокойствие находит мягкой волной. Он закрывает глаза, проваливаясь в дрёму, опускаясь на дно чистого ручья, на камни, нагретые ласковым послевоенным солнцем, смотрит сквозь толщу воды на Лавгуд, сидящую со своим вязанием на берегу.

Она шевелит губами:

— Ваше, профессор.

И улыбается.

Глупый какой-то праздник — День Русской Балалайки — но Каркаров устроил бал именно по этому поводу. Нет, вы не понимаете!

Каркаров. Устроил бал. В Мэноре. Сразу после Рождества. Молодец.

Лорда нет, Беллы нет, половина упивающихся празднуют по своим поместьям. А он в Мэноре устроил бал!

Драко с Дафной после третьего танца сбежали на террасу, хихикают там и шепчутся.

Нарцисса, раздав указания эльфам — перенести уснувшего мистера Игоря в гостевую спальню на втором этаже, прибрать зал, завтрак как обычно, погасить камины — выходит на воздух.

Драко обнимает Дафну за талию, оба выдыхают дым вверх, задрав головы.

На улице невероятно холодно — Нарцисса обхватывает себя за плечи, молчит.

— Ты такая умная, Даф, такая умная и такая дура! — Громко шепчет Драко туда, в ночное небо.

— Ну чего тебе не понятно, а? Ты такая дура.

Дафна смотрит на звёзды, на верхушки деревьев и не возражает.

Нарцисса хочет одёрнуть сына — так говорить с девушкой недопустимо! Её мысли перебивает Драко:

— Вы обе такие умные, Даф, такие умные и такие дуры! — Говорит уже в голос и целует Дафну в щёку. — Вот такие вот дуры, Даф. Я вас люблю, а вы вот... — Светлая чёлка взлетает.

Дафна опять не возражает. Нарцисса вздрагивает. Всё становится на свои места. Если уж Драко — вечно в себе, в своих мыслях, — понял, ей и подавно всё должно было бы стать понятным.

Из окна гостевой спальни вылетает сноп искр, раздаётся пьяно-бравое пение Каркарова. Драко смотрит на Каркарова, Каркаров смотрит в небо, размахивая салютующей палочкой.

Нарцисса смотрит на Дафну. Дафна смотрит на Нарциссу.

Леди Малфой осторожно — не спугнуть бы эту ясность! — идёт к Дафне. Драко улыбается и аппарирует. Каркаров убирается в комнату.

В небе мерцают звёзды, а в животе порхают бабочки. Или это сердце туда упало и не хочет обратно? Да и зачем?

Если есть такие же сияющие глаза, такие же горящие щёки, такие же тонкие кисти?

Зачем тогда всё остальное?

Если только затем, чтобы подчеркнуть очарование лица напротив. Тогда ладно, пусть остаются.

— Я что... Я молодец? — спрашивает второкурсник Флинт у своего декана.

— Молодец, — кивает Снейп и добавляет, обращаясь к беснующейся команде: — В гостиную факультета, живо!

Парни орут, фанаты ликуют, весь мир сейчас улыбается Маркусу.

* * *

— Вы определённо молодец, мистер Флинт, — устало говорит Снейп. — Вы первый студент в истории школы, которому удалось остаться на второй год.

— Простите, профессор...

— Не морочьте мне голову, если вас не затруднит.

Флинт молчит немного, а потом всё-таки спрашивает:

— Так я на самом деле молодец?

— Идите, мистер Флинт. Идите.

Маркусу слышится одобрение в безэмоциональном ответе.

* * *

— Я вам куриный бульон принёс, — сообщает Флинт, отряхивая снег с ботинок.

Снейп морщится и хмурит брови. Шарф на его шее скрывает зажившие рубцы.

— Я молодец, я знаю.

— Молодец... — шепчет Снейп.

Закрывает дверь и идёт вслед за Маркусом на кухню.

Весь красный, Рон влетает в Нору.

— Долбанные слизеры, — шипит он.

Молли хлопочет на кухне — оттуда доносятся звон посуды, окрики и смех. Чарли делает страшные глаза и, аккуратно взяв младшего брата под локоток, выводит его наружу.

В саду сырая осень, рыжие листья усыпают жухлую траву, мокрые ветви яблонь чернеют на фоне серого неба. Чарли вынимает маггловские сигареты и прикуривает от палочки.

— Будешь? — предлагает он Рону.

Тот отрицательно качает головой и расхаживает туда-сюда. Чарли затягивается.

— Что случилось?

— Флинта встретил! Ты его помнишь? Горный тролль, грёбаный слизер, огромный и вонючий!..

— Да ладно, — говорит Чарли. — Маркус Флинт?

— Ма-аркус, — тонким голоском передразнивает Рон. — Как был придурком, так им и остался! Как его команда слушалась, я не понимаю!

Чарли курит, сидя на облезлой скамейке, и Рон садится рядом.

— Представляешь, выхожу из Министерства и натыкаюсь на него около кондитерской! Саданул меня плечом и аппарировал прямо при магглах! Мне же и пришлось им память стирать! — Рон опять взмахивает руками, задевая Чарли по колену.

— А где он сейчас?

— Да Мерлин знает. Поместье их в войну сгорело... Это у слизеров надо спрашивать. Тебе-то зачем?

Чарли пожимает плечами:

— Он неплохо летал.

Через неделю Рон передаёт Чарли клочок пергамента с криво нацарапанным адресом.

— Это возле лавки близнецов, недалеко, — тихо говорит он и отводит глаза.

Чарли хмыкает и прячет записку в карман.

Флинт курит возле входа, бережно прикрывая огонёк широкими ладонями.

— Привет, — окликает его Чарли.

Маркус не оборачивается, не двигается и не отвечает. Дым щекочет ноздри Чарли, и он достаёт свои сигареты.

— Привет, Маркус, — повторяет Чарли и улыбается.

— Уизли, — Флинт поворачивается, скалясь.

— Ты не курил раньше, — Чарли кивает на сигарету.

Маркус молчит, разглядывая улицу со скучающим видом. Мимо проходит семейство с детьми, какая-то ведьма спешит по своим делам, пробегает собака, из лавки "Ужастики Умников Уизли" доносятся звуки взрыва и хохот.

— Как ты, Марк? — спрашивает Чарли.

— Тебе-то что?

Чарли смотрит на полоску неровных зубов, сжимающих сигарету.

— Ты неплохо летал.

— Я охуенно летал, Уизли, и что с того?

Чарли молчит. Ветер треплет волосы Флинта и кидает дым ему в лицо, Маркус морщится и испепеляет сигарету.

— Бывай, рыжий, — бросает он и заходит в лавку.

Чарли смотрит на дверь, хлопнувшую перед его носом и снова прикуривает.

На второй сигарете Флинт вываливается из магазина и с силой прикладывает Чарли о кирпичную стену.

— Чего тебе тут надо, Уизли? Вали, пока шальным проклятием не прилетело! Вали отсюда!

— Свалю, Марк, — покладисто соглашается Чарли. — Свалишь со мной?

Флинт отталкивает его слишком резко, камень неприятно холодит спину, кто-то пялится на них с противоположной стороны улицы.

— Рехнулся? — Флинт усаживается на корточки рядом, опирается затылком о стену и смотрит в небо.

— Ты охуенно летал, Флинт. В заповеднике такие нужны.

— Жалко тебя, кошатина ты глупая! Жалко ведь до слёз! Чё ж ты шасташь-то в подземельях?.. Чё ж ты... Вот и получила Ступефай профессорский. Снейп он кошек не любит, вон и Минерва тут не ходит, сторонится. А ты берегов не знаешь... С другой стороны, ты ведь тоже животинка, жалко тебя... Не утоплю конечно, ты не думай, сгоряча он... Ты кошачьей головой подумай-то: квиддичный матч он же важен для людей-то! Вот и понаставили ловушек, миссис Норрис, где попало! Не ходи там больше, кошатинка!

Хагрид приговаривает, держа кошку в одной ладони и поглаживая её по голове одним пальцем. Она как спит — тихо-тихо, сильно её Снейп заклинанием-то...

Минерва терпит поглаживания и проклинает декана Слизерина^ продуманный засранец, понаустанавливал защиту от шпионов. Но Гриффиндор всё-равно победит — основные стратегии она подсмотрела ещё вчера.

— Ай-яй-яй, мистер Боунс! Почтенный волшебник, а пользуетесь услугами падших женщин, прости Мерлин!

Рон сплёвывает себе под ноги, всем своим видом демонстрируя презрение. Мистер Боунс прячет глаза.

— У вас же семья, внуки вон, в школу поехали!.. Вы же понимаете, что это незаконно, мистер Боунс?..

Старичок в самом расцвете сил мелко кивает, прохожие поглядывают на аврорскую мантию Уизли, сзади раздаётся тихий смех. Рон оборачивается.

— Паркинсон, дорогуша! Тебя ещё не привлекли за торговлю телом?

Панси прикрывает губки, касаясь их кончиками пальцев, и улыбается ласково-ласково.

— Сначала докажи, Уизли. Я ничем таким не занимаюсь, Р-р-рон.

Рон фыркает.

— Иди, иди, Паркинсон. Докажу ещё!

Панси подмигивает мистеру Боунсу и теряется в толпе.

Рон вздыхает:

— Никак её девочек поймать не можем...

Глаза мистера Боунса масляно поблёскивают.

— Так я пойду, господин аврор?..

— Идите, идите, мистер Боунс! И не пользуйтесь больше их услугами!

— Больше никогда, господин аврор!..

Мистер Боунс сбегает, потирая лысину. Рон оглядывается и аппарирует домой. Панси фыркает и придвигает ему чашку кофе, Рон обнимает её, усаживаясь на диван.

Семейный бизнес процветает.

Старенький радиоприёмник собрал вокруг себя невыразимцев, весь отдел пришёл послушать выступление министра. Где-то на улице свистит ветер, ледяное крошево пополам с водой хлещет по лицам редких прохожих, а в светлом кабинете потрескивают дрова в большом камине.

Кто-то левитирует поднос с какао и зефирками, кто-то встаёт ближе к приёмнику, кто-то резко шикает. Ненавязчивую мелодию сменяют сигналы точного времени.

— Здравствуйте, дорогие друзья! В эфире программа «Колдо-трэш» и её ведущая Луна Лавгуд. Сегодня у меня в гостях Герой войны, профессор Зельеварения, министр Магии — Северус Снейп. Здравствуйте, профессор.

Вздох доносится из старого радиоприёмника.

— Здравствуйте, мисс Лавгуд.

— Господин министр, нам приходит множество писем: слушателям хотелось бы узнать подробнее о вашей предвыборной программе.

— Она не отличается от моей прошлой. Я не собираюсь менять свои планы.

Раздаётся позвякивание, будто в чашке чая размешивают сахар маленькой серебряной ложечкой. Невыразимцы отпивают какао из своих кружек. Министр кратко рассказывает о своей программе и о новых связях с магглами.

— Спасибо, господин министр, — произносит Лавгуд. — Ещё многие наши слушатели интересуются вашей личной жизнью...

— Пфф! — перебивает её Снейп. — Личная жизнь на то и личная, мисс Лавгуд. Без комментариев.

Ведущая переводит разговор на тему реформы образования.

Когда зефирки съедены, один из невыразимцев — улыбчивый толстяк, — щёлкает переключателем на приёмнике и взмахивает палочкой.

Радио шипит: эфир закончен, в студии гаснет красная лампа.

Невыразимцы прислушиваются. Сквозь помехи доносятся голоса.

— Я купил вина, мисс Лавгуд.

— О. Отлично, господин министр, — Луна улыбается. — Тогда домой?

— Домой, — трещит радио голосом Снейпа.

Невыразимцы разглаживают на столе перед радиоприёмником пергамент со ставками на личную жизнь министра Магии.

Гоблины редко принимают на работу волшебников, исключением являются, разве что Флёр Делакур, Билл Уизли да Луна Лавгуд.

Флёр работает с кредиторами, хотя в последнее время всё больше волшебников приходят в Гринготтс, обвешавшись амулетами от чар вейл.

Билл снимает проклятия. Проклятия с Флёр он снимает каждый вечер.

Луна работает с магическими тварями.

Вчерашнее проклятие оказалось особо изощрённым: Билл увлёкся, и теперь судорожно обдумывает как бы тактично свалить из квартиры Делакур, пока она спит. Он отправляет Луне патронуса, шёпотом сообщая, что Флёр плохо себя чувствует. И конечно ему придётся доставить её в Мунго. И вообще. Присмотреть.

Мисс Лавгуд садится на пол перед Грипхуком, аккуратно расправляет складки на мантии и прижимает ладошки к груди.

— Уважаемый Грипхук! У меня сегодня не назначено ни одной встречи, я вполне могу заменить Флёр!

Она смотрит прозрачными глазами на гоблина. Снизу вверх. Эти гоблины такие милые!

— Ладно, мисс Лавгуд, — скрипит тот. — В кредитном отделении уже есть один клиент. Не заставляйте его ждать.

Луна кивает.

— Мне нужен кредит на расширения бизнеса, — говорит мистер Флинт, с подозрением глядя на Лавгуд.

— Угу, — Луна кивает и подпирает голову ладошкой.

— Думаю, тысячи галеонов на год будет достаточно.

— Угу, — говорит Луна и улыбается.

Маркус сглатывает. И это вейла, о которой ходит так много слухов? Какая-то она не очень... Вейловская.

— И процент должен быть минимальным.

— Угу.

— Вам не нужно ничего записать, мисс?..

Мисс удивлённо приоткрывает рот и хлопает глазами.

— Записать, — чуть громче повторяет Маркус.

— Угу, — говорит Луна.

Блядь, думает Маркус. Он сильнее сжимает защитный амулет в кармане.

— О!.. — говорит Луна и тянется через стол.

Флинта прошибает пот, пока вейла рассматривает его мантию. Амулет наверняка оставит следы на ладони.

— У меня, совершенно случайно, есть свободная тысяча галеонов, мистер Флинт, — хрипловато говорит вейла. — И процент минимальный.

Луна лежит животом на столе, целуя растерянного Флинта в приоткрытые губы.

Грипхук увольняет её через полчаса.

Ещё через полчаса в Маг-Вегасе старая ведьма регистрирует брак.

Через месяц — медовый месяц, как вы понимаете, — Луна и Маркус Флинт открывают два ресторана: в Кардиффе и Минске.

Через десять лет Маркус радуется, что любовь к магическим тварям и плохое зрение убедили Луну, что он тролль. Иначе хрена лысого он заполучил бы её в жёны.

Миссис Норрис смотрела кошачьим немигающим взглядом на развевающиеся за его спиной полы мантии, пылинки невесомо кружились в холодном воздухе коридора. Профессор Снейп летел на крыльях ночи, вызывая у старой кошки непреодолимое желание сцапать, схватить, чуть выпуская когти. Миссис Норрис бесшумно отступила в тень.

Где-то там, за поворотом, плёлся полудохлой мышью Филч — она уже различала шарканье его подошв. Миссис Норрис прикрыла глаза, мурчание прозвучало неожиданно громко, долетая до красивых ушей её персональной Летучей Мыши. Миссис Норрис мурчала, когда Филч брал её на руки и гладил куцую шерсть.

Она могла бы уйти от него к Летучей Мыши, но тот, к сожалению, не так удобен, да и пропадал постоянно. Филч кормит её, гладит и чешет животик, а Летучая Мышь... Её вида сзади вполне достаточно для крепкой любви и качественного оргазма.

Миссис Норрис замурчала громче, Летучая Мышь улыбнулся, обернувшись на мгновение в конце коридора.

Тело взрослого человека весит много. Не то чтобы очень уж много, но когда этот человек пьян, а ты, хрупкая женщина, волоком тащишь его к границе аппарации — его вес начинает стремительно расти.

Нарцисса сдула со лба непослушную прядь, выбившуюся из причёски, перевела дыхание и перехватила Люциуса поудобнее. Метрах в десяти за ней Лили Поттер с грязными маггловскими ругательствами волокла своего мужа.

"У нас нет ничего общего, кроме... — подумала Нарцисса, глядя на безвольно болтающуюся голову супруга, — пьяных мужей".

Она повторила шёпотом одно особо смачное ругательство, достала палочку и превратила Люциуса в маленького павлина.

Лили Поттер кивнула ей издали. Джеймс Поттер, ставший в одно мгновение чемоданом без ручки, поблёскивал медным уголком у ног своей супруги.