Что-то после Ничего (гет)

...Он совсем не умеет целоваться. Ему за пятьдесят. У него семеро детей... а он целует ее неумело, неуверенно... как его младший сын на шестом курсе... он целует ее...

* * *

Все должно было закончиться тогда в коридоре Хогвартса, закончиться страшно, больно, насовсем... но она выжила... зачем-то... Огненные всполохи в темноте сменились белым потолком больничной палаты, ужас и отчаяние — пустотой, в которую, как в болотную жижу, падали, не оставляя следа, тихий шепот мамы: «Ты жива, доченька... это главное...», ободряющие, неискренние улыбки сиделок: «Немного маскирующих чар — и шрамы почти незаметны...», обеспокоенные взгляды врачей накануне полнолуния: «Все обошлось, ничего страшного». «Ничего». Это первое слово Лаванды, когда она очнулась. «Ничего» разрасталось, заполняло собой все пространство вокруг, обесцвечивало мир... «Ничего» навалилось на Лаванду могильной плитой.

Жалкие, фальшивые попытки бороться с пониманием, что больше не будет прежней радости, беззаботной жизни: отец слишком громко кричит в коридоре, зовет маму и сестру: «Наша принцесса Лаванда вернулась домой!». Мама к ее приезду сняла со стен старые фотографии, но все старательно притворялись, что ничего не изменилось в доме, в их жизни, в них самих.

Убранные фотографии напоминали о себе яркими квадратами невыгоревших обоев. Когда Лаванда спускалась из своей комнаты вниз, ей хотелось зажмуриться, чтобы не видеть следы беспечного прошлого, и заткнуть уши, чтобы не слышать...

— Мама, на день рождения придут Сьюзи и Элли, а еще я приглашу Мелани и Ребекку...

— Дейзи, дорогая, наверное, не получится отпраздновать твой день рождения...

— Это из-за Лаванды, да? — Младшая сестра обиженно шмыгает носом.

— Солнышко, Лаванде сейчас очень тяжело, мы должны помочь ей... привыкнуть...

«Боже мой, мама, разве к этому можно привыкнуть?» — Лаванда стоит перед дверью гостиной и прислушивается к виноватым словам матери, сердитому сопению сестры:

— Когда же это закончится?

«Сейчас, это закончится сейчас,» — вдруг решает для себя Лаванда. Она входит в комнату.

— Мама, я хочу пожить в Лондоне, в квартире тети Патрисии, там ведь сейчас никто не живет. Встречусь с одноклассниками, поищу работу...

— Лаванда, милая... но зачем же... ты хорошо подумала? Мы с папой...

— Мама, для меня так будет лучше. Я давно думала об этом, — Лаванда врет очень уверенно, а родным очень хочется в это поверить.

Через три дня Лаванда уезжает в Лондон, а к концу недели кто-то из родных мамы или знакомых отца пристраивает ее работать в Министерстве.

Министерство реформировалось, создавались новые отделы, подотделы, формировались многочисленные комиссии. Лаванду переводили из одного подразделения в другое: ее встречали с натужным радушием; она старательно перекладывала бумаги, проставляла даты и номера входящих и исходящих документов, служебных записок, составляла сводные таблицы; ее ценили за аккуратность. Лаванде казалось, что воздуха вокруг нее становиться все меньше, все затапливает вязкая, липкая жалость окружающих. Пожилые сотрудницы виновато замолкали в ее присутствии, переставали рассказывать молоденьким волшебницам о своих холостых внучатых племянниках — очень хороших, но застенчивых мальчиках, которые могли бы составить счастье... и с опаской косились в ее сторону. В коридорах Министерства молодые сослуживцы, завидев ее издали, спешили догнать, а, поравнявшись, узнав, тут же тормозили или резко сворачивали к ближайшей двери. Подруги с беззаботными улыбками и тревогой в глазах приглашали ее на свадьбу, и были благодарны ей, когда она врала, что у нее курс обследования в Мунго, и процедуры совершено невозможно перенести на другой день, и ей очень-очень жаль, но она ну никак не сможет... и им тоже очень-очень жаль... На прощальных вечеринках говорили, что с ней было приятно работать, дарили сувениры, обещали скучать, желали успехов на новом месте... Последним «новым местом» стал отдел Артура Уизли...

— Что у вас было по маггловедению, мисс Браун?

— Удовлетворительно, сэр.

От укоризненного взгляда нового начальника становится неловко.

— Я подтяну, мистер Уизли.

— Конечно! У вас все получится! Главное — ваше желание, — к Артуру Уизли вновь вернулся его энтузиазм, — ведь если бы волшебники лучше знали достижения магглов... скольких несчастий и ошибок удалось бы избежать, если бы не наше ничем неоправданное высокомерие... и невежество. Надеюсь, что теперь все будет по-другому... после этой войны, ох — он вдруг смущается от внимания Лаванды, — а вот и Перкинс. Тим, познакомься — мисс Браун, наша новая сотрудница... теперь, когда в нашем чулане проявилась молодая милая барышня, я потребую от руководства, чтобы нам повесили окно...

Окно они так и не получили. Но через две недели мистер Уизли радостно сообщил Лаванде:

— Я выбил для вас стажировку в маггловском Лондоне. По четвергам вы будете посещать курс публичных лекций... а заодно погуляете по городу, посмотрите на жизнь магглов... это очень интересно... на первых порах я буду сопровождать вас, на всякий случай.

Вечером в среду после подробного инструктажа мистер Уизли протянул ей фонарик:

— Все должно быть по-маггловски, без волшебства. Это вместо «Люмос»... и согревающими чарами все же лучше не пользоваться, так что оденьтесь потеплее...

...Они вышли из лектория. Чуть щурясь, Артур Уизли внимательно читает программку:

— «Бриллюэновский и кинетический потоки в магнетронной пушке», вы что-нибудь поняли, мисс Браун?

— Нет, — честно признается Лаванда.

— Я тоже, — так же честно признается он и добавляет с радостью и энтузиазмом, — а магглы это понимают, представляете! Какие познания! Какая широта интересов!

— Ой, ли? — Ломота в висках и замерзшие ноги мешают Лаванде разделить это восхищение магглами, — в зале вместе с нами и десяти человек не набралось... из них четверо — бездомные зашли переждать дождь и понимали не больше нашего...

И тут же пожалела о своих словах. Вид у мужчины сразу и растерянный, и возмущенный, и обиженный.

«Идиотка, — ругает себя Лаванда, — теперь ступай отними леденец у младенца и громко объяви в сиротском приюте, что Санта Клаус — это выдумки.»

— Мистер Уизли, там, в конце квартала, кинотеатр. Говорят, замечательное маггловское изобретение. Пойдемте?

От обиды не остается и следа. Мистер Уизли с радостью принимает ее предложение. Они смотрели «Мост Ватерлоо».

С тех пор это стало традиций. А однажды он вдруг застенчиво и лукаво предложил сразу пойти в кино. В зале они громко смеялись в самые неподходящие моменты над злоключениями мистера Питкина и вообще вели себя, как сбежавшие с урока школьники. Во время третьего посещения они наткнулись на небольшое кафе, бегущие неоновые буквы вывески просто заворожили мистера Уизли. Внутри хрипло сипел проигрыватель, барменша, она же официантка, томно закатывала глаза, мягко двигала бедрами и вздыхала под голос Фрэнка Синатры. Мистер Уизли осторожно нес в руках, несколько наотлете, пластиковые стаканчики из кофейного автомата, потом дул на пальцы, подходил к стойке и возвращался с пирожными.

Даже когда стажировка официально закончилась, они продолжали вместе гулять по Лондону. Лаванда покупала забавные маггловские безделушки. Сначала не задумываясь, как в детстве собирала красивые раковины на пляже, потом с мыслью, что ... мистеру Уизли это приятно... Перкинсу она покупала потрепанные книжки с кактусами и мустангами или пиратским бригом среди волн на затертых обложках. Тим с радостью принимался за каждый новый роман, зачитывал вслух целые страницы, изображал персонажи в лицах, размахивал руками, грозно сквернословил. Мистер Уизли пытался было неуверенно протестовать, а Лаванда смеялась и подбрасывала реплики за попугая: «На абордаж!», «Пиастры-пиастры!», «На р-р-рею!». «Кар-р-рамба!» стало паролем их комнатки. По Министерству Лаванда теперь ходила в маггловской одежде, пожилые ведьмы чопорно поджимали губы и неодобрительно шушукались вслед. Лаванду это подзадоривало.

Когда министерская комиссия утвердила предложенные их маленьким отделом поправки к Постановлению №157/96-012w от 12 апреля 1814 года «О регулировании использования маггловских изобретений и обязательном патенте», они отметили, распив бутылку вермута из чайных чашек. Тосты Артура Уизли были многословны, он восторженно говорил о вкладе каждого, о необходимости и важности их работы... Тогда Лаванда решила, что подарит ему игрушечную железную дорогу.

...Раскрасневшаяся, оживленная от многолюдной толчеи Лаванда сворачивает в знакомый переулок, опять проверяет сохранность подарка, по привычке останавливается возле кафе. Свет пробивается через заляпанное стекло витрины. Кафе похоже на фонарик. Лаванда заходит вовнутрь, присаживается за столик возле окна, но сидеть за столиком одной не хочется, она подходит к стойке.

— Сегодня без папаши? — Мулатка-барменша доверительно наклоняется к Лаванде. Рабочий день заканчивается, клиентов всего-то трое, и ей хочется поболтать.

— Папаши? — Переспрашивает Лаванда.

— Ну, тот господин в забавном клетчатом пальто и шляпе такой старомодной, он тебе всегда пирожные покупает, ну, вылитый папаша...

— Нет, он... он — мой начальник.

— Повезло, — барменша приятельски подмигивает смутившейся вдруг посетительнице, — сразу видно: достойный такой джентльмен, воспитанный... с глупостями разными не пристает, не то что... некоторые, — она повышает голос и бросает через плечо на хозяина кафе взгляд одновременно и возмущенный, и зовущий.

— Да, мистер Уизли... он хороший.

— Я же говорю: повезло, — убежденно повторяет барменша, — тут такого насмотришься и наслушаешься... от некоторых... если два раза на танцы сводил да угостил, так что? — теперь по гроб жизни ему обязана, что ли? А твой-то заботливый, самое лучшее для тебя выбирает, я заметила... под юбку не лезет... вот только шарфик тебе поправляет красиво так, как в кино...

Лаванда растерянно улыбается и кивает в согласии, чужие слова звучат для нее глухо, как сквозь толстый слой ваты, мысли текут медленно и растянуто, а потом вдруг срываются в галоп, несутся и обрываются, словно в пропасть... «как в кино»... «шарфик тебе поправляет...» Этого не может быть, просто не может быть! Она бы почувствовала, одернула бы... там шрамы... она не позволила бы... держать ее за руку, когда они смотрели «Сонную лощину»... махать ей шляпой, когда она, как школьница, кружилась на карусели в парке... терпеливо ждать ее, когда привлеченная распродажами она подолгу рассматривала товары в витринах... так буднично, незаметно сделать ее счастливой...

Лаванда торопливо высыпает на стол горсть мелочи — шиллинги вперемешку с кнаттами — и, не притронувшись к кофе, бежит к двери.

— Эй, пакет забыла! — окликивает ее удивленная барменша...

Но Лаванда не оборачивается.

* * *

— Мисс Браун, у меня сегодня день рождения...

— Я знаю, — вдруг неожиданно вырывается у Лаванды.

— Мы отмечаем в семье, дети собираются... наверное, вам будет скучно... но вы ведь знакомы с моими сыновьями... Перси, Чарли может приехать из Румынии... Рон с женой... ну ее-то вы точно знаете... если бы вы пришли... я был бы рад.

Соглашаться не стоило, Лаванда это понимала, но отказать она не смогла. Вечером в «Норе» Лаванда чувствовала, что всем неловко с ней. Рон пытался выглядеть беспечным и старательно отводил от нее глаза, когда это становилось понятным даже для него, он также старательно обращался именно к ней и смотрел поверх головы. Гермиона изо всех сил поддерживала разговор. Лаванда сказала, что получила недавно письмо от Парватти, а Гермиона стала показывать статью Невилла в академическом журнале... вспоминали Хогвартс. Флер была очень хороша. От понимающего взгляда Билла Лаванде стало тоскливо. Когда пришел Перси и восторженно-напыщенно начал рассказывать о работе, Лаванда стала его благодарной и единственной слушательницей. Уйти раньше всех было бы слишком явным. Лаванда терпеливо дождалась, когда уйдут Билл и Флер. Посидев еще минут пятнадцать, взяв рецепт мясного рулета у миссис Уизли, стала собираться и она.

— Я провожу вас, мисс Браун, уже темно.

— У меня есть фонарик.

— Там... батарейки сели, и дождь... а вы без зонтика.

Они трансгессируют в двух кварталах от ее дома. Идут по улице под одним зонтом. Для этого Лаванде приходиться держаться за локоть мистера Уизли. Блеклый свет фонарика — наверное, действительно садятся батарейки — скользит по лужам. Вот они и пришли.

— Я... я надеюсь, что вы теперь часто будете нашей гостьей... Молли будет рада... и мальчики... Перси очень ценит вас... он далеко пойдет, Перси... с Роном и его женой вы знакомы... и с Джинни... Билл с Флер... они рано ушли, у них малышка... у меня очаровательная внучка... вы сами увидите в следующий раз... жаль, что Чарли сегодня не смог... но вам обязательно нужно познакомиться... он вам понравится...

— Спасибо, это был прекрасный вечер, мистер Уизли, у вас замечательная семья.

— Может быть... мы можем перейти на «ты», мисс Браун?.. Мне бы хотелось этого... Лаванда.

— Хорошо, с радостью, Артур, — Лаванда приподнимается нацыпочки и мягко касается губами его щеки. Он неловко утыкается носом ей в висок. И целует, отчаянно, торопливо целует ее волосы, глаза, катящиеся по щекам слезы... несмело прикасается к ее губам...

...Он совсем не умеет целоваться. Ему за пятьдесят. У него семеро детей... а он целует ее неумело, неуверенно, как его младший сын на шестом курсе... он целует ее...

— Я обидел вас... Я не должен был... Лаванда... мисс Браун... пожалуйста...

Если сейчас он извинится, она его ударит. Ударит по лицу. Потом поднимется к себе, выпьет горячий, приторный чай, напишет и отправит заявление об уходе, соберет вещи, уедет в Австралию и выбросится из окна... Лаванда понимает это ясно и неотвратимо, не решает, понимает... Потому, что решать нечего, остается только принять, что больше не будет ничего... Ничего... Только короткий, судорожный выдох за спиной:

— Я люблю тебя, девочка...