Око за око. Мюнхенский сговор (гет)

Господа-товарищи-граждане читатели фанфика. Искренне прошу прощения за долгую (даже очень) задержку. Этот фик дается мне тяжело, а конкретно эта глава — мой персональный дементор: высосала мозг, душу и эмоции в процессе написания. Принимаю тапки, но только мягкие — еще очень хочу жить. Но лучше, конечно, конструктивную критику. И да, инцеста тут нет. И намека на инцест нету тоже.

Тема Сигнуса и Драко: Ромео и Джульетта — Дуэль Тибальта и Меркуцио

— Опять?! — фарфоровая чашка с забавным рисунком подпрыгнула и раскололась от мощного удара кулаком по столешнице. — Герм-ивонна, это переходит всяческие границы! Я немедленно иду к…

— Виктор, успокойся, — Гермиона потерла переносицу, машинально отмечая расплывающееся по белоснежной скатерти коричневое кофейное пятно. — Не надо никуда ходить. Я думаю, ничего серьезного в этом нет.

— Ничего серьезного? — Крам вскочил со стула и нервно прошелся по кухне. — Герм-ивонна, мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Это уже не просто неприязнь, это… это уже угроза твоей жизни, в конце концов. Мне очень не нравится вся эта ситуация. Ты уверена, что тебе так уж нужна эта работа?

Гермиона прикрыла глаза. Каким-то образом Виктор узнал о том, что произошло позавчера на конференции, и решил, что его невесту пытались убить. Гермиона этого не отрицала — кое-кто хотел этого добрых полтора года — но на тот момент ее жизни ничего не угрожало. Слишком много было свидетелей вокруг, а ее враг все же достаточно осторожен.

— Как его зовут?

— Кого?

— Герм-ивонна, не надо. Я хочу знать, как зовут ублюдка, посмевшего тронуть мою любимую женщину, чтобы потом найти его и преподать пару уроков.

— Да не трогал он меня… — начала было Гермиона, но, наткнувшись на взгляд юноши, сдалась. — Хорошо. Сигнус Лестрейндж его зовут.

— Лестрейндж, Лестрейндж, — задумчиво проговорил Виктор. — Черт побери, знакомая фамилия…

— Естественно, знакомая. Я думаю, даже в Европе известно о делах его семейки, — Гермиона восстановила чашку и, поднявшись, подошла к плите — налить себе еще кофе. — Да и я тебе про них кое-что рассказывала.

— Я не об этом. Погоди, — Крам призадумался. — Он, случайно, не рыжий такой, худощавый?

Рука Гермионы замерла над кофейником.

— Да. Ты его знаешь?

— Ну, как знаю… — Виктор поскреб подбородок. — Виделись пару раз в школе. Я как раз учился на последнем курсе, когда он перешел на четвертый, так что особо мы не пересекались.

— И… что он из себя представлял?

— Да ничего. Мальчишка как мальчишка. Темными Искусствами рано увлекся, ну да не он один, — юноша чуть нахмурился, припоминая. — Говорю же, мы не общались. Он мелкий слишком был, и у них там была своя компания: он сам, потом троица Долоховых, девочка с ними еще повсюду таскалась, черненькая такая…

— Я слышала, у него была сестра.

— А, тогда, наверное, это она. Постой, ты сказала «была»?

— Вроде бы она умерла, — Гермиона осторожно поставила чашку на блюдце. — Я точно не знаю, слышала краем уха… Ты не в курсе? Ты же сам говорил, что в Дурмстранге все друг друга знают.

Крам покачал головой:

— Это так, да, но о Лестрейнджах я после выпуска ничего не слышал. Один раз, правда, когда я приезжал в школу к друзьям, мне сказали, что их вроде бы забрали в Англию какие-то родственники, но и все.

Мой отец нашел их и привез домой только летом девяносто пятого. Не могу сказать, что они были очень этому рады…

— Зачем ты вообще спрашиваешь о них, Герм-ивонна? — Виктор оперся локтями о стол и внимательно посмотрел на девушку. — Зачем тебе это?

— Просто хочу понять, с кем именно я имею дело.

Не то чтобы она совсем этого не знала… но картинка была явно не полной без некоторых подробностей. Почему Лестрейндж так сильно не любит своего двоюродного брата? Только из-за того, что Малфой-старший остался на свободе, в то время как отец, мать и дядя Сигнуса оказались в Азкабане? Глупость какая-то, здесь нужны причины повесомее. И почему почти все его мысли — о сестре? Да, близнецы часто сильно привязаны друг к другу, Фред и Джордж, земля им пухом, были живым подтверждением этому, но чтобы настолько…

Гермиону бросило в холодный пот. То, как Лестрейндж говорил о покойной сестрице, там, у памятника Уизли… о сестрах так не говорят. Даже о любимых. Даже если своя собственная жизнь — ничто, по сравнению с их жизнью.

Нет, нет, нет, быть такого не может!

— Ты имеешь дело с человеком, который хочет твоей смерти. Все остальное не имеет значения, — широкие ладони мягко скользнули по плечам девушки, по ее груди, переместились на талию и прижали к чему-то огромному, сильному и доброму. — Милая, пожалуйста, не думай о нем. Я сам разберусь, не хочу, чтобы ты пострадала вновь.

Гермиона машинально кивнула. Как бы ты сам не пострадал. Я-то хоть знаю, чего можно ожидать от этого ублюдка, а ты — нет. Кроме того, он будет только рад заполучить тебя вместо меня; как же, такой шанс причинить проклятой грязнокровке еще больше боли!

Нет, дорогой. Даже не думай в это соваться. Сама справлюсь.

Впрочем, долго поразмышлять на болезненную тему Гермионе не дали.

— Виктор!

— Что?

— Виктор, ну… ну перестань, — Гермиона деланно нахмурилась, ерзая в теплом кольце рук жениха: его большие пальцы — крепкие, сильные, с намозоленными древком метлы подушечками — ласково и осторожно поглаживали ее живот. — Ай, мне же щекотно!

Крам тяжело вздохнул и зарылся носом ей в волосы:

— Мы слишком мало времени проводим вместе, Герм-ивонна. Видит Мерлин, я хотел бы, чтобы его было больше, но…

Она слишком хорошо поняла за последний год, что именно означают эти слова.

— Опять игра? Но у тебя же отпуск до февраля!

— Я знаю. И все знают. Но запасного ловца сбил бладжер на тренировке; бедняга не успел подстраховаться и упал слишком неудачно. На его лечение понадобятся месяцы, так что придется мне выйти на поле, а тебе — справлять ваше Рождество в одиночку, — Виктор мягко поцеловал девушку в висок. — Ничего. Зато Новый год встретим вместе и уже одной семьей.

Гермиона блаженно зажмурилась, откидывая голову ему на плечо. Если бы кто-нибудь лет пять назад, перед Святочным балом, сказал ей, что резкий и грубоватый на вид ловец болгарской сборной может быть таким мягким, терпеливым и ласковым — не поверила бы. Да и кто мог сказать? С самим Крамом она практически не общалась до самого бала, с его друзьями — тем более, а с Гарри они, несмотря на Турнир, тоже почти не пересекались…

Гарри. Гарри и Рон. Это будет второе Рождество, начиная с двенадцати* лет, что она будет встречать без них — без них самих и без их писем. Первое, год назад, запомнилось отрывками: Гермиона тогда, практически на краю беспамятства, заперлась в дорогом, но безликом номере отеля где-то на Лазурном Берегу, сидела на полу, пила шампанское, перебирала школьные фотоальбомы и плакала, плакала, плакала, не сдерживаясь впервые за долгое время. Потом брала в руки дохогвартсовские снимки — обычные, немагические — и плакала вновь: память родителям она так и не вернула — не смогла после «Норы» не поддаться волне дикой паники и такого же дикого страха за единственных дорогих людей на свете. Пусть уж лучше живут на краю земли, пусть не помнят свою единственную дочь, зато будут в безопасности.

Но старые карточки сами лезли в руки, от одиночества и горя щемило где-то под сердцем, а истерика раз за разом накатывала девятым валом. Так продолжалось примерно до полуночи — до того момента, пока в дверь не постучали, и на пороге не появился смущенный Виктор с большим букетом кремовых роз. Тот самый Виктор, который сумел убедить ее, что жизнь не закончилась, даже наоборот. Тот самый Виктор, который сумел вытащить ее из черной депрессии и отогнать мелькавшие было мысли о самоубийстве.

Не дай Мерлин, с ним тоже что-то случится.

— Значит, никаких игр целый месяц после свадьбы. Обещаешь?

— Значит, никакой работы целый месяц после свадьбы. Обещаешь? — полушутливо ответили откуда-то сверху. Гермиона хихикнула, но тут же помрачнела:

— Тогда сейчас придется включать авральный режим. Валленштейн хочет, чтобы испытание проекта прошло на Рождество, а мы сделали только половину всех расчетов.

— Зачем такая спешка? — Крам недовольно отстранился от невесты. — Рождественское чудо они хотят миру явить, что ли? Кстати, мистер Лонгботтом оставил тебе документы для Молли. Ее же включили в число тех, на ком будут тестироваться ваши… разработки, так?

— Да. Спасибо, что передал.

О том, скольких нервов стоило Шеклботу добиться того, чтобы миссис Уизли внесли в список первых пациентов (уж лучше так, чем «подопытных»), а Невиллу — оформить все нужные бумаги, Гермиона предпочла промолчать. Конечно, по отношению к самой Молли это было не очень-то красиво, но попробовать стоило. К тому же целители из Святого Мунго, осматривавшие ее перед окончательным решением, чуть ли не в голос заявили, что ни ритуал, ни заклинание, ни даже зелье вряд ли помогут, а хуже… хуже уже точно не будет, так что и терять нечего.

Но все же Гермиона была уверена, что у них все получится. Молли поправится, обязательно поправится, не может не поправиться. Виктор отыграет этот несчастный матч и будет на какое-то время совершенно свободен от квиддича и всего, что с ним связано. Невилл вернется домой, к ждущим его Ханне и миссис Лонгботтом. И тогда все наконец-то будет хорошо.

* * *

Как ни странно, но никого из начальства на рабочем месте не оказалось. Обескураженная этим, Гермиона обратилась к секретарше:

— Гретхен, вы не знаете…

— Герр Хаммель и герр Валленштейн отбыли по срочному вызову, фройляйн Грейнджер, — спокойно ответила та. — Если у вас что-то срочное, могу передать вам координаты для аппарации. Туда сейчас отправляются и наши сотрудники.

Гермиона задумалась. Зачем вызвали Хаммеля и Валленштейна, тем более так срочно, никто не знает, так что неизвестно и когда они вернутся; документы Молли же нужно было передать кому-нибудь из них как можно скорее. Можно, конечно, пойти к себе, но тогда ни в коем случае нельзя оставлять бумаги на рабочем столе — с Лестрейнджа всякое станется. А носить все время папку с собой не очень удобно.

— Да, будьте так любезны.

Когда после переноса мир перестал крутиться перед глазами, а желудок — пытаться вытолкнуть из себя завтрак, Гермионе до ужаса захотелось ущипнуть себя, и как можно больнее. А еще лучше — ткнуть в ладонь чем-нибудь острым, иголкой, например, только чтобы понять, что то, что она видит — не галлюцинация и не очередной кошмар.

Пепелище, расстилающееся как минимум на километр вокруг. Кое-где — обгорелые остовы домов и мебели. Несколько обуглившихся трупов на жирной золе — видимо, кто-то все же не успел выскочить из пожара. Спокойные, жутковато деловитые авроры — в немецкой, правда, форме — бродящие посреди этого ужаса и отмечающие только им понятные детали. Для полноты картины не хватало лишь черепа со змеей над головами.

— Фройляйн Грейнджер! — к ней уже катился раскрасневшийся Хаммель. — Фройляйн Грейнджер, что вы здесь делаете?

— Мне нужно было передать вам кое-что… Герр Клаус, что здесь произошло? Где мы находимся?

— Мы в Берлине, фройляйн. Что произощло… сами видите, — Хаммель развел руками. — Квартал был старый, далеко не благополучный, дома деревянные… какой-то один загорелся, а в результате нескольких улиц как не бывало. Теперь аврорат пытается выяснить, где именно и из-за чего возник пожар.

— А что здесь делают наши люди? — Гермиона успела разглядеть среди авроров несколько смутно знакомых лиц в штатском.

— У нас достаточно крупный экспертный отдел, фройляйн. Аврорат направил к нам запрос потому, что…

— Потому, что не справляется, — подхватил подошедший пожилой мужчина с нашивками старшего аврора. — Грех не воспользоваться помощью подобной организации, особенно когда она практически под рукой. Ну, не хмурьтесь, Клаус, не хмурьтесь, это была неудачная шутка. Кстати, фройляйн, — он повернулся к Гермионе, — вы тоже можете помочь следствию; даже с вашими сотрудниками нам катастрофически не хватает рук, слишком большой была площадь возгорания. Вы ведь владеете чарами обнаружения остаточной магии?

Девушка кивнула. Этим чарам она научилась еще до похода за крестражами — так, на всякий случай.

— Вот и отлично. Если вас не затруднит, проверьте вон тот участок. Сдается мне, что не от спички все это полыхнуло… Что там такое, герр Курт?

Вспахивая лакированными ботинками еще чуть теплую золу, к ним спешил чем-то разозленный Валленштейн. За ним так же быстро шла, почти бежала молодая женщина — на вид примерно ровесница Гермионы или чуть старше, в дорогом темном пальто и такой же шляпке. Она (женщина, не шляпка) что-то терпеливо, но настойчиво втолковывала своему спутнику, но тот только отмахивался в ответ.

— Нет, нет, и еще раз нет! — выпалил он, подойдя к Гермионе и прочим. — Даже не проси, я тебя туда не пущу. Это может быть слишком опасно… Прошу прощения, герр Клаус, — Валленштейн сдержанно кивнул начальнику и натянул на лицо привычную маску холодной вежливости. — Небольшое недоразумение…

— Недоразумение? — его собеседница удивленно вскинула светлые брови. — Помилуйте, герр Курт, я бы так не сказала. Добрый день, герр Хаммель, герр Форсгаузер.

— Добрый день, фрау, — старый аврор слегка приподнял фуражку в знак приветствия. Гермиона потихоньку скосила глаза и увидела на безымянном пальце незнакомки массивное старинное кольцо — та была замужем и явно не за магглорожденным или полукровкой. — Что привело вас сюда?

— По радио передали о том, что случилось, — девушка нервно теребила в руках изящные перчатки. — Сказали, что сгорел почти весь этот квартал, что ваши люди не успевают разбирать завалы… Я подумала, может быть, вам нужна помощь?

— От здорового человека, — вмешался Валленштейн. — Господа, еще раз прошу прощения. Это моя старая знакомая, и сейчас она немного не в том состоянии, чтобы…

— Я достаточно хорошо себя чувствую, герр Курт. Благодарю вас за заботу.

— Берта! — Валленштейн чуть не зубами скрипел от бессильной злости. — Твой муж этого не оценит!

— Мой муж — взрослый человек, и он прекрасно понимает, что я вполне способна позаботиться о… — Берта запнулась. — Позаботиться о себе.

— Полно вам, Курт, — добродушно прогудел Форсгаузер. — Мы приветствуем подобную сознательность у наших граждан, вам ли с герром Хаммелем об этом не знать? Конечно, мы примем вашу помощь, фрау…

— Лестрейндж. Альберта Лестрейндж, к вашим услугам.

Гермиону как будто ледяной водой окатили. Еще одна?! Этот мерзавец Сигнус что, еще и женат?

Кажется, именно так и было. Просто удивительно, как отец и сын Лестрейнджи, настолько похожие внешне, выбрали для себя настолько же таких разных женщин. Беллатрикс до Азкабана была настоящей красавицей — среднего роста, смуглая, темноглазая, с точеной фигурой, правильными чертами лица и целой копной блестящих черных кудрей; кроме того, она обладала поистине дьявольским темпераментом, также придававшем ей своеобразного обаяния. Женщина-огонь, женщина-боец, столь же прекрасная, сколь же опасная и жестокая; такие, как она, не могут потеряться в толпе — толпы для них просто не существует: вместе с красотой, увы, зачастую прилагается и одиночество.

Берта Лестрейндж выглядела полной противоположностью покойной свекрови. Рослая и крепкая, но без мужеподобности, этакая Брунгильда со старинных иллюстраций «Песни о Нибелунгах». Крупные нос и губы, чересчур выпуклый подбородок, большие голубые глаза — казалось, что какой-то художник взял самую широкую кисть и написал это лицо технически правильными, но слишком размашистыми мазками. Единственно красивыми у жены Сигнуса, на взгляд Гермионы, были лишь волосы — длинные и густые, собранные на затылке в большой, тяжелый льняной узел.

— …Вы закончили Дурмстранг по направлению…

— Целительства, герр Форсгаузер. Но нас учили проводить и первичную полевую экспертизу на остаточную магию, — Берта внезапно замолчала. — Что-то не так, мисс Грейнджер?

Гермиона не сразу сообразила, что обращаются к ней и, более того, обращаются на чистейшем английском языке.

— Почему вы так решили?

— Вы столь пристально меня разглядывали, — Берта тоже не сводила с нее спокойного, иронично-внимательного взгляда. — Я подумала, что у меня что-то не в порядке с одеждой или с прической…

Валленштейн фыркнул. Гермиона покраснела. Тот, кто сказал, что муж и жена — одна сатана, был определенно прав.

Хаммель деликатно откашлялся:

— Герр Форсгаузер, к сожалению, мы ограничены во времени. Через два часа я вынужден буду забрать отсюда всех своих подчиненных, иначе работа в Центре тоже встанет. Фройляйн Грейнджер, если вы хотите оказать содействие аврорату, то вам лучше начать делать это прямо сейчас.

Гермиона сухо кивнула и, вытащив палочку, поспешила в направлении, указанном Форсгаузером. Берта безмолвно последовала за ней. Какое-то время обе девушки молча шли по пепелищу, то и дело останавливаясь, чтобы проверить тот или иной участок, выглядевший наиболее подозрительно.

— Я не знала, что мистер Лестрейндж женат, — проговорила наконец Гермиона.

— Об этом мало кто знает. Мы решили не устраивать пышного торжества и не звали гостей. Собственно, на нашей свадьбе не было никого, кроме нас самих.

Голос у Берты тоже был красивый — низкий, но глубокий и грудной.

— Примите мои поздравления. К слову, у вас превосходный английский. Вы выучили его в школе?

— Я англичанка, — Альберта искоса взглянула на собеседницу. — Моя девичья фамилия Руквуд, если вам это о чем-нибудь говорит.

Еще один старый знакомый. Гермиона не удивилась, когда Виктор сказал ей, что Сигнус в школе приятельствовал с некими Долоховыми — явно родственниками того самого Антонина Долохова, а теперь становилось ясно, что внутри круга Пожирателей в определенный момент сложилась своя небольшая компания.

— Вы дочь Августуса Руквуда?

— Нет. Я его внучка.

Сзади раздался треск. Гермиона обернулась и увидела, что край ее мантии зацепился за оплавившийся железный остов какого-то предмета — не то бывшего сейфа, не то бывшей кровати. Ругнувшись, девушка попыталась отцепить плотную, тяжелую ткань, но безуспешно — подол все равно порвался, а спустя мгновение к нему прибавилась и порезанная до крови ладонь.

— Вот же черт! Эпи…

— Нет, — на запястье Гермионы легла чья-то сильная ладонь: Берта стояла рядом и протягивала ей носовой платок. — Затяните потуже, и кровь остановится. Здесь нельзя колдовать, иначе забьете остаточный фон. Вас разве не учили?

— Спасибо. Нет, — Гермиона замотала раненную руку. Объяснение запрета на пользование волшебством было не вполне логичным, но она не хотела спорить. — Вы тоже думаете, что это был магический поджог?

Берта поджала губы.

— Думать в данном случае — не моя и не ваша прерогатива, мисс Грейнджер. Все, что от нас требуется, это анализ места происшествия.

— Хорошо, проведем анализ, — Гермиона пожала плечами и указала на столбы с проводами, виднеющиеся вдалеке. Сгоревший квартал примыкал к маггловской территории; просто чудо, что пламя не перекинулось на немагический Берлин. — Видите? Линии электропередач подходили совсем близко к домам; ночью могло перемкнуть электричество, и искры посыпались на крыши… — Гермиона оборвала себя на полуслове, заметив, как скривилось при упоминании электричества лицо Берты. — Вы не любите магглов?

— Мне не за что их любить, — глухо ответила та.

— О, разумеется. Поддерживаете идеологию супруга-фанатика?

Альберта, успевшая уйти немного вперед, остановилась так резко, что Гермиона чуть не врезалась в нее.

— Мои родители, как и мой дед, работали в Отделе Тайн, мисс Грейнджер. Однажды они задержались на службе и решили, по случаю хорошей погоды, пройтись пешком. Но до дома они так и не добрались, — Берта развернулась и уставилась на Гермиону в упор. — Их сбил — машиной, кажется, так вы это называете? — какой-то пьяный маггл, когда они переходили дорогу напротив Министерства магии. Мама умерла на месте, отец — в святом Мунго, не приходя в сознание. Дедушка принял Метку на следующий же день, до этого он был только сочувствующим. Когда все это случилось, мне не было и полугода.

— Я…

— Конечно, вы не знали. Вы и не стремились узнать. Зачем?

— Я хотела сказать, что не все магглы такие, как тот, что невольно убил ваших родителей, миссис Лестрейндж.

Берта передернула плечами:

— Возможно. Но, знаете, очень часто о нации составляют впечатление по одному ее представителю. Почему же с членом другого сообщества не может быть иначе?

— Вы слишком торопитесь с выводами, — Гермиона начинала понемногу злиться. Беседа казалась ей бессмысленной.

— А вы, мисс Грейнджер, невнимательны к мелочам. Зря. Это невнимание может дорогого вам стоить.

Гермиона замерла.

— О чем вы?

— Вы прекрасно понимаете, о чем. Я в курсе вашего конфликта с моим мужем, и… — Берта прикусила губу. — Мисс Грейнджер, если вы так умны, как о вас говорят, вы сегодня же попытаетесь осмыслить все, что происходило с вами и вокруг вас за последние несколько месяцев, а завтра положите на стол Хаммелю заявление об уходе. Причину отдаю на ваше усмотрение: болезнь, беременность… что угодно. Я плохо знала свекра и свекровь, но я видела, что стало с людьми, которые перешли дорогу Сигнусу — совсем как вы сейчас.

Она делает это не из человеколюбия. Она предупреждает тебя потому, что у ее ненаглядного супружника могут возникнуть проблемы.

— И что же?

Берта неожиданно улыбнулась — грустно и горько:

— Сигнус должен был получить отряд молодых Пожирателей смерти под свое командование. Кроме него было еще три претендента. Одного понесли лошади на охоте, второго убило случайно отскочившей Авадой в стычке с аврорами, а третий насыпал себе в кофе мышиной отравы вместо сахара. То, что все они за несколько часов до смерти общались с Гвендолин, совпадением, на мой взгляд, не было.

Какие уж тут совпадения? Ясно как день — кое-кто элегантно расчистил братцу дорожку к теплому местечку, скорее всего, даже не по приказу. Молодец, девочка. Сейчас она мертва, но найдется человек, готовый порвать за Лестрейнджа кого угодно. Или не за Лестрейнджа, но за деньги, которые он предложит.

— Вы ведь не просто так все это говорите? — настала очередь Гермионы пристально смотреть на Берту. — Вы любите его и хотите уберечь от неприятностей, так? Поэтому вы меня предупреждаете?

Та молча уставилась куда-то вдаль.

— Вы скоро выходите замуж за мистера Крама, не так ли? Все газеты полощут эту новость, не удивляйтесь, что я знаю — проговорила она после долгой паузы. — Примите ответные поздравления, мисс Грейнджер. Уезжайте в Болгарию, растите виноград, рожайте детей и никогда, слышите, никогда не возвращайтесь ни сюда, ни в Британию — ничего хорошего вас там ждать не будет, поверьте мне. Будьте счастливы… и не дай вам Мерлин делить того, кого вы любите, с теми, кого нет в живых!

С этими словами Берта развернулась и быстрым шагом пошла прочь — туда, где возилась с чем-то другая группа экспертов. Гермиона долго смотрела ей вслед, ощущая одновременно острую жалость и такую же острую симпатию к этой преданной и верной, но полюбившей не того человека девушке, и со вздохом вернулась к проверке.

В офис она вернулась не через два часа, а через полтора — очень скоро стало ясно, что на ее участке ничего такого нет. Правда, передав документы Молли Хаммелю и приготовившись аппарировать, Гермиона заметила, что повязка из носового платка Берты куда-то делась, но решила, что просто потеряла ее где-то и не придала этому особого значения. Если ей зададут вопросы, она ответит и подтвердит ответ своими воспоминаниями.

Лестрейнджа на рабочем месте тоже не было — вышел пообедать или выпить кофе, судя по времени. Гермиона хотела было уже сесть за свои расчеты, как вдруг заметила на столе напарника смутно знакомый рисунок.

Мне кажется или это…

Гермиона подошла поближе, и у нее перехватило дыхание. Она не ошиблась: в тетради — той самой тетради, которую Лестрейндж повсюду таскал с собой и в которой вечно что-то черкал — были схематично изображены песочные часы, заключенные в круг. Рядом, среди клякс и помарок, громоздились формулы и непонятные фразы на латыни. Гермиона перевернула пару страниц — то же самое. Зачеркивания, исправления, вопросительные знаки на полях… И где-нибудь в уголке — один и тот же набросок: профиль девушки с длинными черными кудрями.

Мерлин, что он собирается делать?! Неужели… Но нельзя же менять прошлое в угоду себе и своим желаниям! Да, мы с Гарри спасли Сириуса, но Сириус был невиновен, а этот и мамашу свою чокнутую вытащит, и Лорда ненаглядного, а потом…

В коридоре послышались шаги. Гермиона одним прыжком очутилась у своего стола и уткнулась носом в записи, делая вид, что по уши увлечена работой. Как раз вовремя: в кабинет зашел Лестрейндж — против всякого обыкновения умиротворенный, довольный собой и насвистывающий под нос что-то мелодичное. Косо взглянул на замершую Гермиону, недобро усмехнулся и… ничего не сказал. Через мгновение послышались грохот отодвигаемого стула, шорох одежды и скрип пера — если Сигнус и заметил, что она заглядывала в его бумаги, то никак это не показал.

Девушка крепче стиснула перо. Никуда она не уедет. И заявление об уходе на стол Хаммелю не положит. Во всяком случае, до тех пор, пока не выяснит, что конкретно затеяла человекообразная тварь в двух метрах от нее, и не сдаст эту тварь главе британского аврората с рук на руки.

Главное, чтобы тварь не успела навредить никому из ее близких.

* * *

В коридоре около отдела зельеваров было тихо, только тянуло чем-то неприятным из-за приоткрытой двери. Берта, с недавних пор не выносившая резких запахов, поежилась и прижала к лицу перчатку: от мягкой замши пахло травами, ее собственными духами и, почти неуловимо, табаком — дедушка много курил, и пряный дым пропитал все вещи в их маленьком доме в Кентербери. Когда-то Берту это сердило, но это было давно — до проклятой Битвы за Хогвартс, до того, как Августуса Руквуда бросили в Азкабан, запретив любые свидания с другими людьми, даже с единственной внучкой. Тем более с внучкой.

— Принесла?

Девушка вздрогнула и обернулась: Сигнус стоял, привалившись плечом к стене, крутил в руках корень бересклета и смотрел на жену с нетерпеливым интересом.

— Да, — она вынула из кармана платок; кровь магглянки на нем еще не успела просохнуть. — Извини, что немного, но сколько уж получилось.

— Не волнуйся. Этого хватит.

Оглядевшись по сторонам, Сигнус взмахнул палочкой и выплюнул короткую фразу на латыни. Кровь Грейнджер взвилась с платка тонкой струйкой и, зависнув на мгновение в воздухе, буквально всосалась в бересклет. На лице молодого человека расцвела усмешка, мрачная и торжествующая одновременно.

— Платок лучше сожги, а то от него магглами несет, — он притянул Берту к себе. — Я не говорил тебе, что ты просто чудо?

— Он не говорил тебе, что он — конченый урод?

Драко замер в дверях своего отдела, не сводя с родственников откровенно злобного взгляда.

— Ей за меня сказали это другие, — небрежно бросил Сигнус. — Долго там еще?

— Часа два.

— Что же, — Сигнус выпустил напрягшуюся Берту, подошел к кузену и с размаху вложил ему в руку корень с кровью своего злейшего врага. — Полагаю, ты знаешь, что с этим делать?

— Знаю, — процедил Драко. — Но не буду.

Сигнус ухмыльнулся — страшной, кривой ухмылкой, больше похожей на звериный оскал:

— Тогда пиши тете Нарциссе, чтобы она запасалась сухарями и теплой одеждой, потому что завтра и ты, и твой папаша-предатель в это время будете в Азкабане.

У Малфоя было такое выражение лица, что, казалось, еще чуть-чуть — и он вцепится двоюродному брату в горло. Берта похолодела. Нет, между этими двумя и раньше были подобные стычки, но… раньше была жива Беллатрикс, с легкостью разводившая скандалистов по разным углам при помощи Протего и Агуаменти. И была жива Гвен, отвлекавшая внимание близнецаа — себе во вред, впрочем: Сигнус патологически ревновал сестру к любой особи мужского пола, не считая отца, дяди, крестного, деда Берты и троих лучших друзей, и моментально закипал, стоило ей хоть слово молвить в защиту кого-нибудь другого.

Драко еще с минуту сверлил кузена взглядом, затем скривился и спрятал бересклет за пазуху:

— Ублюдок.

— От ублюдка слышу, — парировал Сигнус.

— Хоть бы беременную жену в это дело не впутывал, сукин сын.

— Никто меня не впутывал, — поспешила вмешаться Берта. — Я сама…

Драко поджал губы и ушел к себе, хлопнув дверью. Сигнус выдохнул с едва заметной долей удовлетворения:

— Приятно иметь дело с трусами.

— Разве он трус?

— Конечно, милая, — Сигнус мягко поцеловал ее в висок. — Не был бы трусом, пошел бы к этому, как его… Шеклботу и сдал меня со всеми потрохами. Причем сразу после первого нашего с ним разговора. Но нет, мой милый братец трясется за свою шкурку, за свое благополучие, добытое якобы нелегким путем… — Сигнус заправил Берте за ухо светлую прядку, выбившуюся из прически. — Ты дрожишь? Тебе страшно? Успокойся. Бояться нечего, теперь все пойдет, как надо. Мы все сделали правильно.

Берта кивнула, не вполне соглашаясь с мужем, но не решаясь высказать это вслух. То, что они сейчас сделали, сломает жизнь как минимум двоим людям… хотя, какая разница?

Чего только не сделаешь ради любви.

* * *

Работа не просто шла полным ходом — она неслась, мчалась, летела как «Молнии» ирландцев на чемпионате мира по квиддичу. Все отделы Центра работали в авральном режиме, в том числе и отдел вычислений: Гермиона приходила в офис рано утром, а домой возвращалась поздно вечером и тут же падала в постель, начисто обессилевшая. Хотя, тем же зельеварам приходилось еще круче — они, кажется, даже ночевали на службе.

— Чертов состав, — вымученно усмехался Малфой при встрече. — Никак не можем избавиться от одного побочного эффекта: люди, принявшие эту дрянь, будут страдать повышенной раздражительностью, так что придется тебе, Грейнджер, какое-то время потерпеть ворчание мадам Уизли.

Гермионе было плевать на все побочные эффекты, какими бы они ни были. Главное, чтобы разработчики успели вовремя и чтобы Молли поправилась, а все остальное ерунда.

За всей этой круговертью время до Рождества пролетело незаметно. Морозным утром двадцать пятого декабря Невилл и Гермиона привезли мать Рона в одну из берлинских клиник, арендованных Центром на время эксперимента. Невилл закатил коляску с Молли в палату; Гермиона хотела было пройти следом, но молодой целитель покачал головой:

— Тебе нельзя. Сюда даже родственников не пускают.

— А ты?

— А я от больницы святого Мунго.

Гермиона нахмурилась:

— Сколько по времени это займет? Когда я смогу ее увидеть?

— Сейчас прикинем. Зелье, искусственный сон… Часа через три, я думаю, — Невилл накрыл руку подруги своей ладонью. — Эй, все будет хорошо. Правда, Молли нужно будет какое-то время провести здесь, но, думаю, к середине января вы с Крамом сможете забрать ее домой.

Гермиона вздохнула и присела на стоявшую в коридоре кушетку. Что ж, придется подождать.

Молли не пришла в сознание ни через три, ни через четыре, ни даже через пять часов. Невилл, отлучавшийся то в туалет, то в буфет за водой, только разводил руками: мол, вероятно, шок очень силен, слишком маленькую дали дозу… Если до полуночи не очнется, тогда…

Что «тогда» случится, Гермиона предпочитала не думать. Зельевары Центра, посменно дежурившие рядом с нею, выглядели и смущенными, и подавленными: казалось, они винили себя в том, что миссис Уизли не становится лучше. Но ведь зелье сработало — на других пациентах?

В седьмом часу вечера, когда измученная ожиданием Гермиона начала клевать носом, за дверью палаты раздался потрясенный вздох Невилла, а следом за ним — слабый, едва слышный, но такой знакомый голос Молли. Гермиона вскочила, прислушиваясь; зельевары обменялись усталыми, но довольными взглядами: все прошло не то чтобы как по маслу, но вполне неплохо.

— Наконец-то, — выдохнул один из них. — Господа, кто пойдет полюбоваться на творение рук наших?

Желающих не нашлось. Гермиона робко откашлялась:

— Может быть…

— А, фройляйн Грейнджер, — кивнул мужчина. — Это ваша родственница, так? Что ж, тогда ступайте. В такие моменты близкие люди должны быть вместе.

Гермиона благодарно улыбнулась и толкнула стеклянную дверь.

Миссис Уизли лежала на широкой больничной кровати, приподнявшись на подушках — исхудавшая, ослабевшая, но, во всяком случае, вменяемая. Рядом на складном стульчике съежился Невилл, задававший ей вопросы о самочувствии; Молли отвечала тихо, почти не слышно, то и дело останавливаясь и прикрывая глаза — вместе с рассудком к ней вернулась и память о последнем, страшном дне в «Норе». Ничего. Они все помогут ей с этим справиться.

Дверь палаты захлопнулась с негромким стуком. Молли, не отрывавшая взгляда от Невилла, посмотрела в сторону Гермионы, и на лицо ее как будто тень набежала:

— Невилл, дорогой, что эта здесь делает?

Поначалу Гермиона даже не поняла, что речь идет о ней:

— Миссис Уизли, вы меня не помните? Я…

— Конечно, я тебя помню, — перебила ее Молли. — Ты — Гермиона Грейнджер, бывшая подруга моего Ронни и моей Джинни. Правда, я не понимаю, как они могли опуститься до дружбы с тобой.

Гермиона почувствовала, как ее горло сдавливают раскаленные клещи.

— Вы, вероятно, путаете меня с кем-то.

— Ни с кем я тебя не путаю, — Молли раздраженно откинула со лба прядку волос. — Что ты здесь делаешь?

— Работаю.

— Где? В этой больнице?

— Нет… в Центре, где разрабатывали ваше зелье.

— Вот как, — Молли смерила ее недовольным взглядом. — Странно, что тебя туда взяли.

Гермиона прикрыла глаза. Спокойно, это всего лишь побочный эффект. Малфой об этом предупреждал. Вслух же она сказала:

— Миссис Уизли, Кингсли присвоил «Норе» статус памятника… Жить там уже нельзя, я полагаю. Вы можете какое-то время после выписки погостить у нас с Виктором, пока мистер Бруствер не найдет вам…

— Виктором? Виктором Крамом?

Гермиона кивнула.

— Вот оно что, — Молли прищурилась. Нехорошо прищурилась, недобро. — Я, конечно, знала, что у тебя нет совести, раз ты оставила Рона умирать, а сама потащилась за Лестрейнджем, но не предполагала, что ты еще и продажна.

Что?!­

Гермионе показалось, что на нее вылили ведро помоев. Невилл тоже выглядел шокированным:

— Миссис Уизли!

— Что, дорогой, скажешь, я не права? Не успел мой мальчик умереть, как она себе другого нашла, богатого! Конечно, какие перспективы могут быть у Рона, он же тупой и ограниченный, а тут такой шанс под рукой!

— Миссис Уизли, прошел год перед тем, как Гермиона согласилась на предложение Виктора…

— И что? Твоя бабушка после смерти твоего деда так и не вышла замуж, хотя, видит Мерлин, ей предлагали не раз, — голос Молли креп от слова к слову. — А эта? Да она с Крамом еще со школы шашни крутила и продолжала, поди, крутить у Рона за спиной! Хищница, что с нее взять. Правильно Рита тогда про нее написала…

Дальше Гермиона слушать не могла. Вылетев в коридор, она добежала до лестницы под недоумевающими взглядами зельеваров, выскочила на площадку и, спрятав лицо в ладонях, глухо разрыдалась, сползая вниз по стене.

Мерлин, за что? За что?! После всего, что случилось… Почему она так со мной? Что я ей сделала?!

Кажется, ее трясли за плечо. Кажется, ее подняли и куда-то повели. Гермионе было все равно, кто и куда — после такого удара в спину жить не хотелось абсолютно. Не спасало даже привычное за последние пару лет заклинание: «Я сильная. Я справлюсь. Я не одна». Виктор был далеко, а Невилл… у Невилла была работа по имени Молли Уизли.

Очнулась Гермиона в какой-то незнакомой комнате: большой, светлой, обставленной дорого и со вкусом. Несколько напольных ваз по углам, старинные часы, резной камин с весело потрескивающим в нем пламенем… На коленях у девушки обнаружился плед, на столике рядом с диваном, на котором она сидела — бубнящее вполголоса радио и флакончик из-под зелья, судя по запаху — Успокоительного.

— Грейнджер, ну ты как?

Драко Малфой поднялся из кресла в дальнем конце комнаты, откладывая книгу и всматриваясь в лицо бывшей однокурсницы.

— Нормально, — выдавила Гермиона. — Малфой… где я? Куда ты меня привел?

— Ты у меня. Надо было, конечно, тебя домой отвести, но до меня было ближе, да и не знаю я точно, где ты живешь.

— Ты… Ты снимаешь эту квартиру? — Гермиона огляделась по сторонам.

— Нет, это моя собственная. Отец подарил на совершеннолетие, — Малфой остановился рядом с диваном, скрестив руки на груди. — Расскажешь, что случилось? А то у тебя форменная истерика была.

Гермиона уставилась в огонь.

— Ничего, кроме того, что миссис Уизли обозвала меня чуть не шлюхой, — медленно проговорила она. — Я понимаю, повышенная раздражительность и все прочее, но не до такой же степени? Почему она так поступила со мной?

— Может, потому, что, наконец, увидела вашу истинную сущность, мисс Грейнджер?

Гермиона, замершая было при первых звуках еще одного знакомого голоса, потянулась за палочкой, но Сигнус Лестрейндж оказался быстрее.

— Полезная вещь — невербальный Экспеллиармус, — он повертел в руках палочку Гермионы и бросил ее на камин. — Слишком хороша, жалко ломать… Что ж, кузен с первой частью плана ты кое-как справился. Переходим ко второй.

Частью… плана? Гермиона посмотрела на Малфоя — лицо его не выражало абсолютно ничего.

— Давай, Драко, — Лестрейндж зевнул и потянулся. — Это всего лишь грязноковка. Наложи Империус, и она сама все сделает.

— Сделаю что? — прошептала Гермиона.

— А для чего вы еще годны, кроме как отработки Непростительных? — пожал плечами Сигнус.

Гермионе вдруг стало страшно. Она одна, в чужом доме, наедине с парочкой Пожирателей, которые хотят ее… Нет, нет, нет!

— Ты… Малфой, ты специально меня сюда притащил…

— Да уж не по доброте душевной, — фыркнул Лестрейндж. — Драко, пошевеливайся. Тебе еще Краму воспоминания отсылать о вашем, хм, небольшом развлечении.

Малфой стиснул зубы так, что желваки загуляли.

— Я не буду этого делать, Сигнус.

— Вот как? — Лестрейндж сложил пальцы домиком; Драко едва заметно вздрогнул при виде этого жеста. — И почему же, позволь узнать?

— Быть может, потому, что я кое-чем ей обязан?

— Смею напомнить, кузен, мне ты тоже кое-чем обязан.

Ничего себе подробности…

— Мисс Грейнджер, кажется, Люциус Малфой на последнем процессе заявил, что он и его семья были запуганы и подчинены Темным Лордом? — вкрадчиво поинтересовался Лестрейндж. — У меня есть доказательства, что это не вполне так. И эти доказательства окажутся завтра утром на столе у вашего министра магии… а может, и не окажутся, если вы поведете себя правильно.

— Я не буду этого делать, — процедил Драко.

— Ты должен был сделать это тогда, когда появился в Центре, — поморщился Сигнус. — Причем не так, не нахрапом, а понемногу, постепенно приучая к себе… да ты лучше меня знаешь, как это делается. Но нет, ты уперся рогом и провалил все с самого начала. Знаешь, сколько я этот план разрабатывал? — Лестрейндж тяжело вздохнул. — Ничего нельзя ему поручить, мисс Грейнджер, абсолютно ничего. Хоть с зельем не напортачил, и то хорошо.

Гермиона мысленно поблагодарила всех известных богов за то, что сидит.

— Зельем?! Малфой, так Молли… это тоже ты?

У Драко был в точности такой вид, как на третьем курсе, когда она дала ему в нос. Сигнус откровенно торжествовал.

— Всего дел — заменить один ингредиент, да, братец? Один на другой, очень похожий по свойствам, но вот незадача, усиливающий один из побочных эффектов раза в три… А если еще на этот ингредиент капнуть чьей-то кровью… Да, мисс Грейнджер, спасибо за шоу. Таких истерик даже моя матушка в свое время не закатывала.

Кровью? Откуда у них моя кровь? Стоп…

— Берта?

— А вы все же не глупы, — одобрительно кивнул Лестрейндж. — Впрочем, мы отвлеклись от темы. Драко, сам справишься или Амортенцию принести? Хотя, о чем это я, конечно же, нести — с тобой даже грязнокровка по доброй воле не согласится…

Малфой зарычал и выхватил палочку. Сигнус неторопливо достал свою. Оба изготовились, неотрывно глядя друг на друга; Гермионе, спрятавшееся за диваном от греха подальше, вдруг подумалось, что эти двое ненавидят друг друга так же, как покойные Сириус и профессор Снейп, может быть, даже сильнее.

— Ты бы все равно сдал нас с отцом, не так ли? — прошипел Драко, обходя стол. — Ты же меня терпеть не можешь!

— Конечно, — невозмутимо отозвался Сигнус. — Но мне есть, за что тебя ненавидеть, согласись? За твоего отца, например, вылезшего сухим из воды, в то время как мой попал в ад на четырнадцать лет. За твое избалованное детство. За то, что ты сам по себе смазливый маменькин сынок… — он помолчал. — И, самое главное, за одну нашу общую знакомую…

Гермиона не заметила, когда Лестрейндж успел атаковать, но услышала звон вазы, в которую попало отбитое Малфоем заклятье. Обменявшись парой Ступефаев для начала, дуэлянты замерли; внезапно Драко рассмеялся — громко и зло:

— Мерлин, ты серьезно? Она умерла полтора года назад!

— А есть разница? — тихо спросил Сигнус.

Что-то поменялось в его позе, в его голосе, даже в том, как он держал палочку: сквозь напускные цинизм и браваду проступила та черная, безумная злоба, которой всегда веяло от Беллатрикс. Гермионе вдруг захотелось крикнуть Малфою, чтобы он бежал, бежал подальше, но горло будто судорогой свело.

— Да если бы и не было, все равно это ненормально! Ненормально так ревновать сестру к каждому встречному! Или, возможно, — Малфой ухмыльнулся: эту ухмылку Гермиона помнила по хогвартским издевательствам над Гарри и Роном, — возможно, если учесть, что каждый подозревает других в том, чего тайно желает сам… ты хотел оставить ее для себя?

Первая Авада пролетела на волосок от его головы. Драко недоуменно моргнул… и в следующую же минуту ему пришлось выставлять усиленный щит от неизвестного, но далеко не безобидного проклятия двоюродного брата.

Лестрейндж наступал. Быстро, яростно и неотвратимо, загоняя кузена в угол и используя отнюдь не светлую магию — Гермиона, сунувшая некогда нос в одну из книг в Запретной секции, узнавала хорошо если два проклятия из пяти. Малфой только успевал наколдовывать Протего Максима, и то не всегда успешно: по его левой руке уже сбегала струйка крови из раны на плече, а на боку пузырился ожог.

— Никогда, слышишь? — никогда не смей говорить о ней в подобном тоне! — Сигнуса трясло от практически не сдерживаемой злости. — Не смей!

У Гермионы в голове будто паззл сложился. То, как Сигнус говорил о покойной сестре… профиль черноволосой девушки в уголке страницы с расчетами… а сейчас эта знакомая до спазма мышц интонация…

«Ты осмеливаешься произносить его имя? Ты смеешь осквернять его своим грязным ртом, смеешь трепать его своим мерзким языком…»

Сигнус Лестрейндж унаследовал от матери гораздо больше, чем кажется. В том числе и страшную способность любить человека до безумия, до исступления, до лютой ненависти к тем, кто еще претендует на его внимание, и при этом — не желать его как мужчину или женщину. Делать этого человека центром мироздания, и с его кончиной медленно, но верно терять рассудок, а подчас и самого себя. И если для Беллатрикс таким человеком стал Том Реддл, то для ее сына это была… его собственная сестра-близнец.

«Не дай вам Мерлин делить того, кого вы любите, с теми, кого нет в живых». Слова Берты Руквуд, сказанные ею в минуту нечаянного откровении, выглядели теперь совсем по-другому. Действительно, как может живая, не очень красивая девушка соперничать с призраком — навеки юным, навеки прекрасным… и навеки недоступным? А если это еще и призрак сестры…

Но тогда это же… это почти инцест.

О Мерлин…

Гермиону привел в чувство крик боли: Лестрейнджу удалось-таки прорвать щиты кузена, и теперь Драко корчился на полу, выгибаясь в жуткой агонии и сдерживая рвущийся наружу вопль. Явно Круциатус, и явно неслабый. Хоть Малфой и сволочь, но такого точно он не заслужил.

— Перес… — Гермиона захлебнулась собственным криком: Сигнус оторвался от своей жертвы и перевел палочку не нее. Не мамаша, но тоже… впечатляет.

— Надо же, а я про вас совсем забыл, мисс Грейнджер, — он чуть склонил голову набок, словно мальчишка, рассматривающий подбитую из рогатки ворону. — Спасибо, что напомнили. Спасибо и прощайте. Авада Ке…

Закончить Лестрейндж не успел: Драко, успевший немного отойти от пыточного проклятия и дотянуться до палочки, сшиб его Ступефаем.

— Говорила тебе тетка Белла, не выпускай противника из виду, даже когда их несколько… Акцио, палочка Сигнуса! Молодец, Грейнджер, что отвлекла его. И молодец, что за своей не полезла, а то был бы у нас один труп.

Гермиона машинально кивнула. Лестрейндж на полу зашевелился и сел, держась за голову.

— Малфой… надо бы авроров…

— Нет, Грейнджер, не надо. Сам справлюсь, — Драко в упор посмотрел на кузена. — Почему? Почему, Сай, черт тебя дери? Полтора года прошло…

— Да хоть двадцать, — Сигнус отвернулся и уставился в никуда. — Я любил ее, понимаешь? Такую, какой она была: нахальную, вечно лезущую не в свое дело, жадную до знаний… готовую на все ради меня, матери, отца… И я ее не уберег.

Слова падали тяжело, как камни в воду.

— Я жил ради нее. Я убивал ради нее. Я продал бы душу самому Сатане, только бы она была жива.

Я убивал ради нее. Гермиона вспомнила рассказ Берты о трех молодых Пожирателях, погибших при странных обстоятельствах, и поежилась. Похоже, у близнецов Лестрейндж это чувство было взаимным.

— Почему бы вам просто не отпустить ее? — услышала она со стороны свой голос, надтреснутый и хриплый.

— Отпустить? — Сигнус посмотрел сквозь нее. — Мисс Грейнджер, а вы сами отпустили своих мертвецов?

Тонкс и Люпин на полу Большого зала. Джордж со свернутой шеей. Окровавленный Рон. Неподвижный Гарри. Гермиона всхлипнула и помотала головой.

— Но я пыталась…

— Что ж, пытайтесь дальше. Может, и получится.

На несколько мгновений повисла тишина. Сигнус хмурился, явно не довольный крахом своего плана мести грязнокровке, Драко тоскливо озирал разгромленную комнату, а Гермиона пыталась собраться с мыслями… пока не услышала в монотонном бубнеже радио знакомое название.

— Малфой? Сделай погромче, пожалуйста…

Драко послушно повернул колонок.

-…ужасная трагедия на матче Болгария-Нидерланды: наложенные на бладжер чары дали сбой…

Квиддич? Нидерланды? Виктор!

— …около десятка погибших, более тридцати пострадали от мяча-убийцы…

Нет-нет-нет…

— С прискорбием сообщаем, что среди погибших есть и игроки обеих сборных: загонщик Нидерландов Ханс ванн Дейк, охотница болгар Милица Иванова…

Нет!

-…ловец сборной Болгарии Виктор Крам…

— Вот оно что, — Сигнус криво ухмыльнулся. — Ну, значит, есть справедливость на свете.

Больше всего Гермионе хотелось вцепиться ему в горло, по-звериному, ногтями и зубами: сдавить, разорвать, услышать, как хрустнут шейные позвонки… Но все события этого дня — долгое ожидание в клинике, предательство Молли и страшная, еще не до конца осознанная весть о гибели Виктора — навалились на нее разом, так что девушка сделала единственное, что могла сделать в данной ситуации.

Она потеряла сознание.

Пы.Сы. Сильно не пинайте. До конца еще далеко. Не все Лестрейнджу масленица.