Выбирая факультет (джен)

Пейринг: АСП и Распределяющая Шляпа

Саммари: Очень короткий рассказ о том, как один маленький мальчик воспользовался папиной подсказкой и договорился с Распределяющей Шляпой.

Нет никаких сомнений в том, что имена, полные, сокращенные и ласкательные, все то, чем наградили и отяготили невинного младенца, ясно указывают, каким родители хотят его видеть в будущем; и если он хочет уйти от таких очевидных указаний, ему придется бороться с этим влиянием. Имена, как указатели типа сценария особенно ясно выявляются в средней школе, когда мальчик или девочка читает об именах или прозвищах в мифологии и истории и когда товарищи более или менее жестоко раскрывают перед ними скрытое значение его имени. Родители способны проконтролировать это и должны предвидеть, когда дают имя.

«Люди, которые играют в игры», Эрик Берн.

«Только не Слизерин! — шептал он беззвучно. — Только не Слизерин!» Чтобы не говорил папа об этом Снейпе, слизеринцы — подлые, лживые, скользкие — все это знают. Дядя Рон рассказывал и Джеймс, и среди папиных друзей нет ни одного слизеринца. Папа и мама учились на Гриффиндоре, и папины родители, и мамины, и дядя Чарли, и дядя Билл, и дядя Джордж, даже дядя Перси, дядя Рон и тетя Гермиона, Тедди, Вик. Все! Губы дрожат, на глазах закипают слезы. Джеймс учится на Гриффиндоре, все его друзья — гриффиндорцы. Поступить на Слизерин — это...это катастрофа!

«Только не Слизерин», — шептал Альбус, подходя к шляпе. Он еще не знал, что чаще всего мы боимся не того, чего следует. Позже он поймет, что Слизерин не грозил ему никоим образом. Один год — незначительная разница: братья вместе играют, шалят, учатся. Один год — огромная разница: Альбусу никак не поспеть за старшим братом, он меньше и слабее. Родители смотрят на своих сыновей и видят храброго решительного Джеймса и Альбуса, который отчаянно тянется за ним.

Джеймс все схватывает на лету, ему не нужно сидеть за книжками. Чтобы догнать брата в учебе, Альбусу приходиться тратить вдвое больше времени на занятия. Иногда родителям приходиться одергивать старшего и утешать младшего, тогда Джеймс называет его ябедой и маменькиным сынком. Слизеринцем. Какой их младший сын сам по себе, Поттеры не знают, они оценивают его только в сравнении со старшим. Альбус и сам не знает, какой он. Наверное, робкий и застенчивый? Медлительный, нерешительный, занудный... Сгодиться для Слизерина?

«Только не Слизерин!»

— Не Слизерин? — голос раздается прямо у него в голове.

«Не Слизерин!» Он зажмуривается и кивает. «Шляпу можно убедить, она меня послушает, папа говорил... Не Слизерин, пожалуйста!»

— А куда же ты хочешь?

Как это куда? Он даже не думал о других факультетах, так боялся оказаться недостойным Гриффиндора и попасть на Слизерин. А ведь есть еще два. С Хаффлпаффа он никого не знает. Райвенкло закончила тетя Луна, она такая странная, Джеймс говорит — чокнутая. А если там все такие?

— Не нравится Райвенкло? — сочувствуют Шляпа. — Пожалуй, этот факультет не для тебя.

— Хаффлпафф! — кричит она оглушительно.

Альбус идет по проходу. У него шумит в ушах, глаза застилают слезы. Он не слышит, что ему говорят сокурсники. Постепенно поздравления стихают, хаффлпаффцы пожимают плечами: если странный новичок желает сидеть букой, его право. Альбус не смеет поднять глаза и взглянуть на гриффиндорцев. Он не знает, смотрит ли на него брат с искренним сочувствием или отвернулся с презрением. Альбус жует, не ощущая вкуса еды, спазм сжимает горло, и проглотить не удается. Он давится и продолжает жевать, борясь с подступившей тошнотой.

Он еще не знает, что так теперь будет всегда. Одиноко, неуютно, противно. Он будет наблюдать за Джеймсом издали, надеясь, что брат заметит его и позовет, но сам подойти к нему Альбус не посмеет. Он так и не познакомится с ребятами, с которыми делит спальню. Будет угрюмо молчать, когда старосты попытаются его разговорить. Обижать его не станут, но, когда он вернется с летних каникул, прекрасно подготовленный для игры в квиддич, в команда его не возьмут. И не раз, засыпая, Альбус будет гнать от себя крамольную мысль: «А может... лучше бы... Слизерин?»

Пейринг: НМП и его мысли

Жанр: джен, POV

Саммари: Потомственный слизеринец размышляет о распределении на факультеты Хогвартса.

Есть люди честные, но низкими слывут.

Не лучше ль быть, чем слыть? Ведь чистых наслаждений

И вовсе не найдешь, коль их отдать под суд

Не совести своей, а посторонних мнений.

Толпа причудлива, но для моих причуд

Не умягчит своих сердитых убеждений.

Не стану же и я — как я ни слаб, ни худ —

Слабейших, худших чтить, боясь их осуждений.

Вильям Шекспир.

— Райвекло! — пронзительно каркнула Шляпа, и сине-серый стол взорвался аплодисментами.

Темноволосый мальчик несколько ошалело улыбнулся и бодро направился к только что обретенным братьям по Дому. Звали его Джеймс Уикхем, и он последним прошел распределение. Признаться, я думал, он попадет к нам, на Слизерин. Наши родители учились вместе, и мой отец был его крестным. Когда родители были еще живы, Уикхемы часто гостили у нас, и я выгуливал маленького Джеймса. Разумеется, трудно судить о душевных качествах полуторогодовалого малыша — я счел его потенциальным слизеринцем, только потому, что студенты обычно стремятся учиться на семейном факультете. Однако Слизерин является исключением. Даже спустя девять лет после уничтожения Волдеморта, он остается самым непопулярным факультетом, и сегодня Шляпа распределила к нам меньше всего учеников. Только Шляпа ли?

Человеческая личность так сложна, что не встречается даже чистых представителей двенадцати знаков Зодиака. А уж разделить человечество на четыре типа — задача непосильная. Я сильно сомневаюсь, что в мире существует истинный гриффиндорец, райвекловец, хаффлпаффец или слизеринец. В лучшем случае, у человека могут преобладать те или иные черты, характерные для одного из факультетов. Однако на развитие природных задатков влияет среда, образ жизни, воспитание. Одиннадцатилетний ребенок, садясь на табурет, может искренне отрицать какие-то свои качества и стремиться развить те, которые представляются ему наиболее значимыми. Что должна делать Шляпа? Видимо, довериться выбору ребенка.

Так, или примерно так, я думал шесть лет назад, дожидаясь своей очереди надеть на голову Распределяющую Шляпу. Моя фамилия находилась в середине списка. Почти половина новичков уже прошла распределение, но к слизеринцам еще никто не присоединился. Неудивительно. Любой, кто мог обнаружить у себя задатки райвенкловца, хаффплаффца или гриффиндорца, слезно молил Шляпу не направлять его на факультет проигравших. Факультет неудачников, у которых нет даже полноценной команды по квиддичу. Факультет хитрых, коварных, лживых властолюбцев, жаждущих реванша. Никто не хотел получить клеймо темного мага и Пожирателя Смерти.

Интересно, а кто шел на Слизерин раньше, до войны с Волдемортом? Ведь это факультет амбициозных пройдох. Какой же хитрец признается в том, что он хитрец, и согласиться дружить-соперничать с такими же хитрецами? Кого может обмануть слизеринец, если даже самый простодушный хаффлпаффец знает — доверять ему нельзя? По-настоящему хитрый человек прикинется добродушным простаком, бескорыстным мечтателем или веселым шалопаем, и будет дурить головы тем, кто не поймет его уловок.

Я думаю, истинные слизеринцы всегда стремились на другие факультеты. Возможно, раньше, когда они еще заправляли в Магическом Мире, на Слизерин поступали властолюбцы, стремящиеся приобщиться к элите, но те времена давно миновали. Уже в годы учебы моих родителей Министерство оккупировали хаффлпаффцы, а кумирами толпы были гриффиндорцы. Так почему же все-таки выбирали Слизерин? Чтобы хранить семейные традиции? Это как-то не по-слизерински! Хитрые властолюбцы отрекаются от предков, чтобы самим взлететь повыше. А после авантюры Волдеморта и его поражения, после волны арестов, конфискаций и увольнений, распределение на Слизерин — верное средство поставить крест на своем будущем. Потому-то Шляпа закончила уже с буквой «Л», а новички направляются только к трем столам.

Разумеется, в одиннадцать лет я формулировал свои мысли иначе, но и тогда я четко понимал, что выбор факультета зависит от меня. И я знал, что выбирать Слизерин — глупо, но никакой другой факультет выбрать я не мог.

Мои родители погибли три года назад — были убиты при аресте. Отца обвиняли в связях с Пожирателями смерти, не знаю, насколько справедливо, со мной он такой информацией не делился. Наш дом был опечатан, счета — арестованы, меня забрали очень дальние родственники, и факультет мог стать единственной ниточкой, связывающей меня с родителями. Нет, я не собирался вступать в тайную организацию мстителей, но и отрекаться от своей семьи не хотел. На любом другом факультете мне пришлось бы доказывать, что я — хороший парень, не такой, как мой отец, мать, мои предки-слизеринцы. Сама мысль об этом была мне глубоко противна. Слизерин — это мой Дом, какой бы он ни был, я не оставлю его сейчас, когда его поносят и высмеивают.

— Алан Макферсон! — услышал я свое имя, и направился к Шляпе.

«Слизерин!» — подумал я, когда она опустилась мне на голову. — «Только Слизерин!»

Сухой смешок раздался прямо у меня в голове: "Молодой человек, кто здесь распределяет на факультет?"

«Я!»

«Ого, какое самомнение!»

«Мой выбор — Слизерин!»

«Ну, если выбор...»

— Слизерин! — оглушительно заорала Шляпа.

Ни одного хлопка не прозвучало в тишине. Новички, ожидающие распределения, смотрели на меня с ужасом. Я обвел взглядом столы — ученики трех факультетов презрительно скривились. На их лицах легко читалось: «лживый, подлый змей», «яблоко от яблоньки...», «ага, Пожиратель!».

Я вздернул подбородок, слез с табурета и пошел к своему столу. «Идиот!» — светилось в глазах слизеринцев. Пусть я — идиот, а сами-то они кто? Ладно, те, кто сейчас будет учиться на седьмом курсе, распределились до налета на Отдел Тайн, на шестом — до убийства Дамблдора, на пятом — до победы Поттера, но те, кто перешел на второй, третий и четвертый курсы, делали свой выбор в тех же условиях, что и я.

Вскоре к нам присоединились еще два студента. За столами Гриффиндора, Хаффлпаффа и Райвенкло громко переговаривались, смеялись, праздновали распределение, а у нас было тихо и буднично. Мы выбрали самый непопулярный факультет, потому что мы — лучшие. Пусть нас называют трусами, лжецами, предателями, кем угодно! Мы не лжем себе. Мы умны и понимаем — неважно, что о нас думают, важно, кто мы есть. Мы преданны своему Дому, и храним верность, даже когда это не приносит ничего, кроме неприятностей. Мы — храбры, и не боимся противостоять тем, на чьей стороне сила и власть. Мы — лучшие!

Пейринг: ДП-мл. и фамилиар директора

Саммари: старший сын Гарри Поттера ищет приключения, а находит ученого ворона.

Я чествую вас, сыновья дипломатов, Юристов, министров и профессоров. Ожиревших актрис, журналистов-магнатов, Многотомных поэтов и суперпевцов. Короче, тех, кого всегда у нас вызывают на "бис". Тех, кто везде легко пролезет без виз. Раскройте рты, сорвите уборы — По улице чешут мальчики-мажоры. ...А те из них, кто подрос немного, Лепят фильмы о счастливом быте, Варят статьи о прямых дорогах Или открывают дверцы в МИДе. Они уже — те..... Они уже — те..... Раскройте рты, сорвите уборы — По улице чешут мальчики-мажоры. Раскройте рты, сорвите уборы — На папиных "Волгах" — мальчики-мажоры. Тут зритель воскликнет: "Здесь все в черном свете. Ведь есть у тузов и молодцы сыновья". Дружок, я все знаю. Я сам, брат, из этих, Но в песне ты не понял, увы, ничего.

«Мальчики-мажоры», Ю.Шевчук.

Джеймс осторожно выбрался из-за кресла и подкрался к выходу из директорского кабинета. Как он и ожидал, дверь оказалась заперта. Джеймс не испугался. Ничуть! Он дрожал от предвкушения Настоящего Приключения! Как истинный гриффиндорец Джеймс жаждал подвигов, но до сих пор ему не везло. Никто ни разу не попытался зачаровать его метлу во время матча, преступники, если и бежали из мест заключения, к Хогвартсу не приближались, Тайные комнаты не обнаруживались. Собственноручно пойманная в слизеринских подземельях и обезглавленная змея на василиска не тянула, к тому же оказалась безногой ящерицей — веретеницей.

Укрывшись мантией-невидимкой, Джеймс проскользнул в кабинет директора вслед за крайне подозрительным типом — новым преподавателем по Уходу за магическими существами. Джемс не думал, что обнаружит на его затылке лицо нового Темного Лорда, о такой удаче он не смел и мечтать, но ведь этот тип мог принимать Оборотное зелье, приписывать себе чужие заслуги или шпионить для... для кого-нибудь.

Нового преподавателя Джеймс возненавидел сразу же. Во-первых, он заменил Хагрида! Доброго, славного Хагрида, который разрешал навещать его после отбоя, брал в Запретный Лес, катал на гиппогрифе, позволял гладить любых существ, даже пеплозуба, едва не спалившего Джеймсу руку.

Во-вторых, новый преподаватель был настоящим уродом: очень широкоплечий, почти квадратный с короткими кривыми ногами и руками, доходящими почти до колен, он походил на обезьяну. У него не было ни волос, ни бровей, зато были неровные пятна ожогов по всему черепу и на редкость отталкивающее лицо — вдавленная переносица, вывернутые ноздри, маленькие бульдожьи глазки, ненормально широкий рот с крупными, желтыми, редкими зубами — вылитая обезьяна! Джеймс сразу же проверил этого типа на принадлежность к темным существам, но его мечта обнаружить в Хогвартсе оборотня или вампира в очередной раз не сбылась.

В-третьих, предмет он вел безобразно: заставлял зубрить технику безопасности и безжалостно штрафовал за малейшее отступление. Задавал длиннющие эссе, для написания которых недостаточно было учебника, а приходилось использовать дополнительную литературу. Снижал оценки за грамотность. Допускал к практическим занятиям только после сдачи теоретического зачета и никому не позволял посещать Запретный Лес, даже Джеймсу.

Наконец, именно он заявил, что убитая Джеймсом змея вовсе не ядовитая гадина, а безобидная ящерица и потребовал самого строгого наказания. Конечно, декан Гриффиндора вступился за своего ученика — ни змей, ни ящериц в Хогвартсе держать не разрешалось, а значит, слизеринцы виновны в нарушении правил и тоже должны понести наказание. В результате сняли одинаковое количество баллов с Джеймса и белобрысой первокурсницы — хозяйки пресловутой не змеи. Да еще и отработку назначили!

Джеймс надеялся, что злобная обезьяна, как гриффиндорцы стали именовать нового преподавателя, применит к нему пыточное перо или еще какой-нибудь злодейский артефакт. О, Джеймс выдержал бы пытку без единого звука! Увы, его заставили разбирать какие-то дурацкие докладные записки, оставшиеся от Хагрида. В них шла речь об укушенных, обожженных, травмированных на уроках и вовремя посещения Запретного леса. Джеймс возненавидел эту скучнейшую, никому ненужную работу, придуманную специально для него.

После этого он решил всерьез заняться злобной обезьяной и вывести ее на чистую воду, благо мог следить за всеми перемещениями по Карте Мародеров. Сегодня ему повезло — объект направлялся в кабинет директора, а сам директор в школе отсутствовал! Схватив мантию-невидимку, Джеймс ринулся за подозреваемым, чтобы поймать с поличным. Хитрый гад беззвучно назвал горгулье пароль, вошел в кабинет, взял со стола запечатанный сверток и, как только Джеймс юркнул за кресло, вышел. Сыщик оказался в ловушке.

Джеймс осмотрелся и увидел Распределяющую Шляпу. Он тепло улыбнулся своим воспоминаниям.

«Какой же факультет подойдет вам, молодой человек?»

«Конечно, Гриффиндор!» — у него не было и тени сомнений.

«Вы уверены в этом?»

«Гриффиндор — самый лучший! Я буду достойным гриффиндорцем!» — горячо заверил Джеймс.

— Гриффиндор! — выкрикнула Шляпа, и Джеймс побежал к своему столу.

Ему пришло в голову, что было бы неплохо примерить Шляпу сейчас и услышать, что он таки стал достойным гриффиндорцем. Джемс протянул руку, но дремавший на жердочке огромный черный ворон приоткрыл один глаз и уставился прямо на него. Джеймс помнил, что на нем мантия-невидимка, а значит, фамилиар директора видеть его не может, однако, взгляд птицы был столь пронзительным, что ему стало не по себе.

Ворон беззвучно раскрыл клюв, переступил на жердочке и, повернув голову, посмотрел на него другим глазом. Джеймс готов был поклясться, что птица ехидно усмехнулась. Он сдернул с головы капюшон и, нахмурившись, попытался взглянуть прямо в глаза ворону, сделать это ему не удалось из-за особенностей анатомии птиц.

— Приветствую тебя, сын Гарри Поттера, внук Джеймса Поттера, правнук Карлуса Поттера, — церемонно склонив голову, произнес ворон.

— Почему ты называешь меня так странно? — удивился Джеймс.

— Странно? — переспросил ворон. — Разве ты не сын Гарри Поттера, внук Джеймса Поттера, правнук...

— Других ты называешь по имени! — перебил птицу Джеймс. — Я сам слышал! А меня — внук, сын...

— А кто ты, — осведомился ворон, — кроме того, что сын, внук, правнук?

— Я — маг!

Ворон долго и внимательно смотрел на Джеймса одним глазом, потом повернул голову и долго смотрел другим.

— Нет, — произнес он, наконец. — Ты мальчик с магическими способностями. Согласись, не все, кто обучается, скажем, в художественной школе являются художниками.

— Я буду магом!

— Может быть, может быть, — пробормотал ворон. — Однако, большинство тех, кто заканчивает Хогвартс, становятся чиновниками, спортсменами, журналистами, торговцами, домохозяйками. И только единицы — магами. Видишь ли, маг живет магией, как художник живет своим искусством.

Раньше, чем Джеймс смог опомниться и ответить, ворон спросил:

— Кто ты, мальчик?

— Я — гриффиндорец! — выпалил Джеймс. Уж в этом-то он был уверен!

Ворон кивнул, соглашаясь:

— Как и твой отец, твой дед, прадед, многие поколения твоих предков.

— Разве это плохо?! Мы все достойны учиться на факультете отважных и благородных!

— А какой бы факультет ты выбрал, если бы твои родители гриффиндорцами не были? — вкрадчиво спросил ворон.

Джеймс опешил:

— Гриффиндор — самый лучший! — выпалил он. — Факультет, славный храбрецами...

— На Хаффлпаффе и Райвенкло тоже учатся храбрецы. Ты мог бы выбрать любой из них.

— Гриффиндор — самый лучший, — упрямо повторил Джеймс.

— И на нем учились твои родители, — продолжил ворон. — Видишь ли, человеческий детеныш, судьба всех живых существ предопределена их рождением: львенок вырастет и станет львом. Он будет охотиться на антилоп и защищать свою территорию. Он может стать хорошим львом, тогда его прайд будет жить безопасно и сытно, или — плохим львом, тогда его победит соперник, захватит его территорию и его прайд. Но лев не может пастись вместе с антилопами, жить в барсучьей норе, летать с орлами. Только человек может выбирать свою судьбу. Ты можешь стать воином, ученым, политиком, земледельцем, поэтом...

— Я выбрал судьбу воина!

— Выбрал? А ты выбирал? Или принял свою судьбу, как данность, не раздумывая? Словно львенок, впившийся зубами в кровоточащий кусок мяса. Ты подходишь Гриффиндору, это так. Но в твоем случае, сын Гарри Поттера, это значит — тебе не хватает трудолюбия и скромности для Хаффплаффа, не хватает оригинальности мышления и объективности для Райвенкло. А для Слизерина... Чтобы попасть на Слизерин ты должен был иметь поистине бунтарский характер.

— Бунтарский! Да, я... да, ведь я настоящий бунтарь, оторва! Все так говорят! Из-за меня факультет теряет больше баллов, чем из-за всех остальных!

Хриплое карканье ворона явно означало издевательский смех:

— Но ведь именно этого от тебя и ждали! Разве ты не слышал с пеленок притворных сетований родителей на то, что в Хогвартсе ты побьешь рекорды Мародеров и близнецов Уизли? Разве не умилялись они твоими проказами? Разве не подарил тебе отец мантию-невидимку? Родители ждали, что ты будешь дерзким, отчаянным, бесшабашным, и ты оправдываешь их ожидания, как положено примерному сыну.

— Это что, плохо быть примерным сыном?!

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе проговорил ворон, — очень хорошо. По крайней мере, лучше, чем быть плохим сыном и выбрать факультет назло родителям, — добавил он задумчиво. — Однако я не вижу того, кого мог бы назвать Джеймс Сириус Поттер. Передо мной сын Гарри Поттера, внук Джеймса Полтттера, правнук Карлуса Поттера, потомок Поттеров и Уизли, хранитель и продолжатель семейных традиций...

— У меня есть имя! — выкрикнул Джеймс. — Есть свое собственное имя! Я требую, чтобы ты называл меня, как следует! — он выхватил палочку.

— Тебя следует называть: сын Гарри Поттера, внук Джеймса...

— Я заставлю тебя, проклятая птица!

Ворон ловко увернулся от Конфундуса.

— Заставлю!

Джеймс выкрикивал заклятья одно за другим, но они не полпадали в цель. Ворон вспорхнул с жердочки и кружился над ним. Звенело разбитое стекло, с полок падали книги. Комната бешено вращалась, ворон мелькал перед глазами черным пятном. Он расплывался, расплывался...

— Пятнадцать лет — трудный возраст, — Джеймс узнал голос отца. Слышно было плохо, точно через плотное одеяло. Не было сил поднять голову, даже открыть глаза.

— Я сам разгромил кабинет директора Дамблдора на пятом курсе...

Продолжения Джеймс не разобрал, голос затих, растворился в блаженной тишине. Под воздействием успокаивающих зелий он погрузился в целительный сон.