Шум и ярость (гет)

Дверь протяжно скрипит, и я не могу удержаться от того, чтобы не поморщиться. В голову сразу же лезут мысли о том, что неплохо было бы смазать петли. Возможно, я задумался об этом, чтобы прикрыть тот факт, что мне неловко входить в комнату. Но, пересилить себя не составляет никакого труда, и я перешагиваю через порог. Темно, если не считать света падающего от факела расположенного на противоположной от распахнутой двери стене. В ноздри сразу же бьет затхлый запах, такой, который бывает только тогда, когда в помещение подолгу пустует. Оглядываться и проверять так ли это на самом деле нет никакого желания, да и разглядеть мне все равно ничего не удастся.

Медленно прохожу по комнате к зашторенному окну, и, что есть силы, одергиваю штору. С трудом удается подавить желание содрать эту красную пыльную тряпку и потоптаться на ней, чтобы хоть как-то успокоить разбушевавшиеся в мгновение ока нервы. Сквозь пыльное окно с трудом пробивается свет, и это вызывает секундное желание разбить пожелтевшее стекло. Тишина угнетает, впрочем, как и вся обстановка в комнате. Одноместная кровать придвинута к стенке и находится в расправленном виде, а в голове сразу же проносится мысль, что я не спал, кажется, целую вечность. Импровизированная тумбочка, состоявшая из стопок книг, заставляет невольно улыбаться — Гермиона никогда не изменит своим увлечениям. От понимания этого становится гораздо легче, а вся тяжесть, нахлынувшая в самом начале, немного отступает.

В два шага достигаю кровати и со вздохом опускаюсь на край. Окидываю комнату внимательным взглядом, словно ища, за что можно зацепиться, чтобы протянуть некоторое время ни о чем не думая. Создается впечатление, что в затемненных уголках, куда не падает свет, кто-то сидит. Нервно вздрагиваю, а затем хрипло смеюсь — я стал параноиком. Но сейчас эта маленькая комнатка мало походит на уютную и прибранную комнату старосты школы. То, что внушало трепет и ликование, на данный момент выглядит слишком жалко.

Через полчаса бессмысленного сидения, мне остается лишь с грустью отметить, что положение мое нисколько не изменилось за это время. Хотя, оно должно было? Вздыхаю и протягиваю руку к стопке книг. Судя по слою пыли Гермиона давно не открывала их. В руках у меня оказывается какой-то трактат по Зельеварению, описывающий свойства растений, которые следовало добавлять в зелье только при полной луне. Пролистываю еще несколько страниц и тянусь за следующей книгой. Эта книга тоже относится к Зельеварению, только теперь описывает свойства давно не существующих растений. Кому интересны свойства несуществующих растений? Не понимаю.

В голове вспыхивает неожиданная догадка, которая заставляет меня просмотреть все книги из стопки. Гермиона явно что-то задумала, но я усиленно качаю головой — не хочу об этом думать.

— Что же ты делаешь, Гермиона? — спрашиваю пустоту, словно, она может мне ответить и рассеять мои подозрения. Вздыхаю и поднимаюсь с кровати. Ждать ее здесь, кажется, не имеет никакого смысла. Стараясь больше не разглядывать комнату, выхожу из пыльной и мрачной комнаты в не менее мрачный коридор. Не спасает положения даже свет факела. Закрываю дверь, и вновь раздается этот жалобный скрип, который почему-то ассоциируется у меня со страданиями. Морщусь. Происходящее доставляет мне беспокойство, но стараюсь не обращать на это никакого внимания.

Мне надо взять карту Мародеров и поэтому, отогнав всякие сомнения, я медленным шагом направляюсь в сторону лестниц. Корю себя за непредусмотрительность и недальновидность, возьми я карту раньше, мне не пришлось бы заходить в комнату Гермионы.

Под ногами хрустит битое стекло, и я снова невольно морщусь — меня раздражает буквально все. Глаза, как и сознание уже привыкло к грудам камней и раскиданным повсюду щепкам, но вот к шуму привыкнуть не удается. Школа кажется вымершей, но завтра прямо с утра нижние этажи наполнятся немного обреченным гомоном учеников, их родителей, а также преподавателей, решивших разобрать образовавшиеся завалы. Школа медленно и верно восстанавливается. Но вопреки всему, главное слово здесь — медленно. Сворачиваю в очередной коридор, а за окном неумолимо темнеет. Становится мрачновато, пора бы привыкнуть и к этому.

Никогда не мог подумать, что под угрозой смерти людям легче станет переступить через себя и через свои принципы. И что самое главное, увидеть в людях когда-то являвшихся твоими врагами родственную душу. Никто и никогда бы не подумал, что рьяно ненавидящие друг друга ученики факультетов Гриффиндор и Слизерин будут жить бок-о-бок, спать и просыпаться в одних спальнях, есть за одним столом. Эта война, действительно, объединила многих, но мысль, что это случилось слишком поздно, до сих пор не дает покоя. Надежда, что победа будет на нашей стороне, тает быстро и невозвратно. Защита школы, которую с трудом удалось активировать МакГонаглл, когда-нибудь падет.

Останавливаюсь напротив невзрачной стены и внимательно вглядываюсь в маленькие трещинки. Хочу спокойствия и не хочу заходить туда. Там шумно и все же весело. Но мне нужна Гермиона. Зачем и сам сказать не могу. Не знаю, просто нужна. Я обреченно произношу пароль и нетвердым шагом прохожу в образовавшийся в стене проход.

Шумно. Предпочитаю не задерживаться в гостиной, и главная причина не шум. Не хочу, чтобы меня кто-нибудь привлек к какому-нибудь занятию. Не хочу ничего делать — настроение не то. Ловко лавирую между учениками и добираюсь до непримечательной двери. Вот оно, то место, где мне теперь приходится ночевать. Прохожу вдоль ровного ряда кроватей к самой дальней, пристроенной у стены. Зеленый полог одернут, и я с легкой улыбкой на губах принимаюсь шарить под матрасом в поисках карты.

С трудом сдерживаю стон — Гермиона на восьмом этаже. Желание пойти к ней медленно гаснет, но приятно перебороть себя. Я складываю карту и убираю ее в карман, теперь всегда буду носить ее с собой. Так легче и это явно спасет от необходимости носиться по этажам туда-сюда.

Буквально бегу по гостиной к выходу, надеясь, что никто меня не заметит. Потом прижимаюсь к прохладной стене, материализовавшейся вместо прохода, и с облегчением вздыхаю. Боже, почему мне так страшно? Замечаю, что дыхание у меня сбилось и пытаюсь привести мысли в порядок. Не люблю подземелья и хочу жить в башне Гриффиндора, рядом с Гермионой.

Оттолкнувшись от стены и подальше загнав все волнения, ровным шагом вышагиваю в направлении лестниц. Неожиданно из-за угла появляется мужчина в черной мантии, и прежде чем я успеваю заметить аврорский значок вышитый аккуратно на груди мантии, неловко дергаюсь. Все же мне страшно. Давно пора привыкнуть, что школа превратилась в место для битв, а не для учебы, и наличие авроров здесь нормальное явление. Вздыхаю и киваю в знак приветствия.

Я часто замечаю, что за мной постоянно следят. Контроль установлен давно, но теперь он почему-то задевает меня сильнее. Я взрослый и могу сам решать свои проблемы. Может быть, все дело в том, что своей проблемы у меня никогда не было? Единственное, что казалось проблематичным Волан-де-Морт, а он общая проблема. На губы наползает глупая и неконтролируемая улыбка. Надежда никогда не покинет этих людей и как не прискорбно в прямом смысле.

Идти мне некуда, да и не хочется куда-либо идти. Так бывает только с теми, кому жалко расставаться с насиженным местом и идти куда-то вперед в поисках нового. Странно все это, потому что мне не жалко.

С удивлением отмечаю, что уже на восьмом этаже. Здесь тоже пыльно, но выглядит он все же в разы лучше чем нижние этажи. Тусклый свет, исходящий от практически потухших факелов, придает этому коридору некую величественную мрачность. Хмыкнув, отмечаю, что школа стала походить на площадь Гриммо 12. И что здесь может делать Гермиона? Тряхнув головой, пытаюсь избавиться от последствий своего яркого воображения. Очередной коридор.

— Привет, Гермиона, — произношу тихо, замерев так резко, словно мои ботинки неожиданно прибили к полу. Боюсь напугать. Она сидит на подоконнике, подтянув колени к груди и обхватив их руками, и даже не вздрагивает при звуках моего голоса. Возможно, Гермиона услышала мои шаги, только я не замечал, что так громко шагаю. Хотя, странно ли то, что она не испугалась после всего, что мы пережили? Наверное, нет.

— Привет, — запоздало здоровается в ответ Гермиона. Она внимательно разглядывает меня и, когда я хочу нарушить повисшую тишину, поворачивает голову к окну. Такой жест на мгновение заставляет вспыхнуть мысль, что я все же зря пришел сюда. Сказать ей и правда было нечего, да и весь вид ее говорил, что она не хочет разговаривать.

И все же иду к ней. Не особо беспокоюсь на тот счет, что я могу ее стеснять и поэтому забираюсь на подоконник и устраиваюсь напротив нее. Колени уперлись в ее колени, и на моих губах расползается глупая улыбка. Стало так неожиданно уютно. Правда, каменная стена за спиной обжигает своим холодом. Гермиона никак не реагирует на мои действия и последующий смешок. Она не здесь.

Интересно, что можно разглядеть в темноте за окном, в которую она так усиленно вглядывается? Пытаюсь это выяснить и тоже устремляю свой взгляд в окно. Наверное, во мне нет чего-то духовного и творческого, если темнота за окном для меня все та же темнота. Я ничего не вижу. Перевожу взгляд на Гермиону. Некая отчужденность, появившаяся с недавних пор и так нехарактерная уверенной ей, заставляет волноваться. Она выглядит так, словно внутри нее что-то сломалось, что-то важное, существование без чего нельзя, невозможно, невыносимо. И от этого становится не по себе.

Вздыхаю и, прижавшись виском к холодному стеклу, закрываю глаза. Кто мог знать, что после года скитаний в поисках крестражей возвращение в школу перевернет и извратит все настолько? Иногда приходит мысль, что останься мы жить в палатке в каком-нибудь лесу, ничего такого не случилось бы. Я не оказался бы заперт в школе, не имея ни малейшей возможности выйти за пределы защитного купола. А постоянное повторение профессорами и аврорами, что ты последняя надежда избавиться от Волан-де-Морта медленно и верно убивает.

Интересно, а Надежда Магического мира, потерявшая всякую надежду на то, что ему удастся изменить происходящее, берется в счет? Все оказалось настолько напрасным в тот момент, когда близкие люди, окружавшие меня стали уходить.

Магический мир, впрочем, как и магловский словно рассыпался. Люди и раньше не слишком спешили проявлять человеческие качества, а теперь и вовсе разбежались кто куда. Я вижу как оставшиеся в школе преподаватели, авроры и ученики отчаянно стремятся выжить, продолжая бороться с Волан-де-Мортом и его приспешниками. Видимо, я стал слишком проницателен во время последних скитаний, что мне не составило никакого труда заметить, что веры в этих попытках не так уж и много. Мы все умрем, и это было вопросом времени. Пока Волан-де-Морт пытается завоевать абсолютное господство в Англии, мы будем медленно терять всякую надежду на светлое будущее в замке. Школу Волан-де-Морт оставил себе напоследок, и придет когда-нибудь и сюда. В мире больше не осталось ни жалости, ни сострадания. Остался только на половину разрушенный Хогвартс, переполненный отчаянием, понимаем, любовью и какой-то больной верой.

Я трясу головой пытаясь отогнать столь крамольные для Героя мысли. Какие бы мысли не посещали мою голову, это всего лишь мысли и то, что я хочу сделать, никогда не произойдет. Не сейчас, когда в замке полно людей надеющихся, что я свершу чудо и спасу их от столь ужасной действительности.

Резко распахиваю глаза и смотрю на Гермиону. Черт возьми, если мне было так плохо от понимания происходящего, что чувствует она? Гермиона кажется такой сломленной и растоптанной, что в моей голове проскальзывает отчаянная мысль о том, что она потеряла всякую уверенность в своих убеждениях. А что может быть хуже для нее?

— Гермиона… — собственный голос кажется незнакомым. Гермиона вздрагивает и, наконец, оторвав взгляд от темноты за окном, поворачивает голову ко мне. Вспышка удивления в глазах проскальзывает на миг и убеждает в том, что она забыла о моем присутствии. — Тебе надо отдохнуть.

— Я не устала, — произносит Гермиона и, словно потеряв весь интерес ко мне, переводит взгляд на окно. Вздох. Не могу похвастаться тем, что понимаю ее чувства, но до этого момента у меня никогда не возникало ощущения, что я совсем не знаю Гермиону.

— Ходила к Рону? — спрашиваю тихо, словно боюсь спугнуть. На бледном, потрепанном, но все же таком родном лице Гермионы, отражается короткая вспышка боли. Она всегда хорошо контролировала эмоции, но даже это качество в ней дало трещину.

— Нет, — голос звучит глухо, заставляя вздрогнуть. Наверное, со стороны ее поведение выглядит так, словно она безмерно устала от моего присутствия, но я знаю, что это не так. Иногда Гермиона спускается в подземелья только для того чтобы посидеть рядом со мной в абсолютном молчании. Почему-то это приносит безмерное облегчение и спокойствие.

В коридоре несколько прохладно, да и каменная стена за спиной не прибавляет тепла. Невольно вздрагиваю от испытываемых ощущений. Хочется спать. Прошлой ночью поспать не удалось — кошмары выбивают из колеи. Легче уснуть, когда кто-то сидит рядом. Так спокойней, но я лишен такого удовольствия. Раздумываю о том, чтобы попросить Гермиону посидеть со мной пару часов, пока я буду спать, но ей кажется сейчас не до этого.

Время течет слишком медленно, заставляя иногда жалеть о своем решении остаться рядом с Гермионой. Наверное, она чувствует это потому что, дернувшись, поворачивается спиной к стеклу и свешивает ноги с подоконника. Вздрагиваю и с недоумением смотрю на нее.

— Т-ты куда? — голос зачем-то дрожит.

— Пойду в лабораторию, — Гермиона слабо улыбается и на душе неожиданно становится чуть легче. — Мадам Помфри говорила, что у нее заканчивается запас Ранозаживляющей мази, — ее голос звучит так обыденно и привычно, что мне на мгновение кажется, что все происходящее лишь плод моего больного воображения.

— Я с тобой, — спрыгиваю следом. Она согласно кивает и я не удивлен этому. Неловко протягиваю руку и сжимаю ее руку. Гермиона удивленно поворачивается, а я только улыбаюсь.

«Мне так спокойней, поверь».

Дорога до подземелий, в которой находится лаборатория, проходит в полном молчании. Каждый из нас думает о чем-то своем, не выказывая никакого желания нарушить столь гнетущую тишину. Под ногами привычно хрустят осколки оконных стекол, и в коридорах становится заметно прохладней, из-за гуляющего ветерка. Факелы в некоторых местах совсем не горят, и пару раз споткнувшись и выразительно выругавшись, я, наконец, достаю палочку, чтобы посветить. А Гермионе, кажется, нет никакого дела до происходящего. Ну и пусть.

Мы останавливаемся около ничем не примечательной стены, и Гермиона достав палочку, легонько ее касается, шепча при этом пароль. Я никогда раньше не приходил с ней сюда, поэтому с интересом смотрю на то, как в стене прорисовываются очертания дубовой двери. Когда дверь приобретает полные очертания, Гермиона толкает ее. Протяжный и столь мне ненавистный скрип.

Гермиона решительно проходит внутрь помещения и взмахом палочки зажигает встроенные в стены факелы. Я щурюсь — здесь гораздо ярче, чем в коридорах. Но все равно в лаборатории витает какая-то неясная холодная мрачность. Гермиона не обращает на все это никакого внимания и идет к одному из шкафов у стены. Я перевожу с нее взгляд и с раздражением отмечаю, что здесь также пыльно, как и в комнате Гермионы.

В центре лаборатории стоит два стола, и если один из них абсолютно чист и пуст, то на другом громоздятся многочисленное количество колбочек, флаконов и мензурок. Я слежу за тем, как Гермиона достает из шкафа котел приличных размеров, и, установив его, наполняет с помощью палочки водой. Поворачиваюсь к ней всем корпусом, все равно больше разглядывать здесь нечего. Гермиона, кажется, не замечает, что я на нее смотрю, и продолжает с некоторым увлечением доставать из другого шкафа баночки с ингредиентами. Что-то подсказывает мне, она опять забыла о моем присутствии.

От этого становится грустно и я, пытаясь занять себя чем-нибудь, начинаю переставлять колбочки и мензурки на втором столе. Хочу освободить себе место, чтобы сесть. Не уверен, что смогу наколдовать что-то приличное, слишком устал. Переставив все на одну сторону, забираюсь на стол и, подняв голову, сталкиваюсь взглядом с Гермионой. Она улыбается и мне опять становится легче.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — тихо спрашиваю я, не отрывая взгляда от ее лица.

— Не думаю, что мне потребуется помощь, — Гермиона рассеянно улыбается. — Зелье не очень трудное, да и практически все ингредиенты в готовом виде.

В подтверждение своих слов она указывает рукой на череду баночек на столе. Я киваю, соглашаясь с ней, и перевожу взгляд на огонь под котлом. Гермиона тем временем достает доску и перочинный ножик и принимается подготавливать ингредиенты.

В скором времени мне становится скучно. Гермиона не обращает на меня никакого внимания, полностью увлеченная работой, а мне только и остается, что смотреть по сторонам или на нее.

Время тянется слишком медленно и невольно хочется ускорить его, чтобы уйти отсюда со спокойной душой. Конечно, я могу сделать это прямо сейчас, но оставлять Гермиону одну мне тоже не хочется. Пусть она такая отчужденная сегодня, я знаю, что ей нужно мое присутствие.

Спина ноет от неудобного сидения, и я невольно наклоняюсь все ниже и ниже, чтобы унять неприятную боль. С некоторых пор у меня так часто бывает, но я не нашел ничего лучше, чем просто сидеть и ждать, когда эта боль пройдет. Поднимаю руки, чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Руки дрожат, и я невольно стискиваю кулаки, словно, пытаюсь унять дрожь. Это не очень-то и помогает.

— Нарушено кровообращение, — вздрагиваю и чуть не слетаю головой вниз со стола. Гермиона смотрит на меня и выглядит серьезной.

— Прости… что? — спрашиваю я, хотя прекрасно слышал ее слова. Она слабо улыбается, так, будто на большее ее и не хватает, и возвращает свое внимание к котлу с зельем. Это движение меня обескураживает, и я опускаю голову и смотрю на свои сжатые кулаки. Неприятно.

Пытаюсь вспомнить, сколько по времени готовится Ранозаживляющая мазь, чтобы приблизительно определить, сколько мне еще терпеть эту тишину. Я помню только тот факт, что после варки содержимое в котле должно остыть и следует добавить последний ингредиент, чтобы оно загустело. Мерлин, память у меня просто никакая.

Исподтишка наблюдаю, как Гермиона подперев голову рукой, без всякого интереса разглядывает варево в котле. Она уже добавила все компоненты, кроме последнего и просто наблюдает за остывающим зельем. Я не следил за ее действиями и определил, это только по отсутствию огня под котлом.

— Гермиона, — зову осторожно словно опасаюсь чего-то. Гермиона вздрагивает и поворачивает голову ко мне, по лицу проскальзывает удивление. — Зачем тебе столько книг по Зельеварению?

— Откуда…? — только и говорит она. Очевидно, продолжить ей не дает выражение моего лица. Руки дрожат, и мне приходится сцепить их в замок и сжать. Костяшки пальцев белеют.

— Я заходил к тебе, — отвечаю тихо, но вижу, как от этих слов она словно успокаивается. Чего она боится? — Я искал тебя, и решил, что ты в своей комнате, но, как ты понимаешь, я ошибся.

— Книги мне нужны, чтобы найти хоть что-нибудь… — запинается и молчит. Впрочем, я понимаю, что она хочет сказать. Мне трудно сдержать вздох, и поэтому опускаю взгляд на свои сцепленные пальцы. На душе гадко, от вновь наступившей мрачной тишины.

Гермиона опять поворачивает голову к котлу, а мне приходится найти себе какое-нибудь занятие, чтобы не чувствовать всколыхнувшегося в душе одиночества. Неожиданно появляется желание отправиться на площадь Гриммо 12. Я не знаю, почему это происходит, но уверенность в том, что, если бы про дом не было известно Пожирателям, я бы туда вернулся, меня не отпускает. На самом деле, меня угнетает тот факт, что такой величественный Хогвартс превратился в место, где витает отчаяние и мрачность.

Война. В последнее время я все оправдываю войной. Свою неудавшуюся любовь, неудавшуюся дружбу, несбывшиеся мечты, смерть, болезни и мучения, страх и жестокость, постоянные кошмары… Война затянулась.

Гермиона как-то сказала мне, что я стал неустойчив и несколько груб. И единственное, что я смог сделать, это грустно улыбнуться ей, признавая правдивость ее слов. Но, тем не менее, я знаю, что она никак не изменилась. Словно в ней есть какой-то стержень, который упрямо не желает гнуться под упавшими на эти хрупкие плечи проблемами.

«Во что ты веришь, Гермиона?»

Я не могу удержаться от нервного смешка, так как во время посиделок на подоконнике, я думал наоборот. Вновь поднимаю голову, чтобы посмотреть на хрупкую фигуру подруги. Она сидит в том же положении и продолжает смотреть, как медленно меняет цвет зелье в котле. Гермиона зевает, и я вновь чувствую нахлынувшую усталость и сонливость. Надо что-то делать.

— Знаешь, тебе стоит поспать, — говорю, и мой взгляд начинает бродить по лаборатории, не останавливаясь ни на чем конкретно. Конечно, она возмущена этим заявлением, но все же молчит, потому что знает, что я прав. Когда я и она поменялись местами?

— Зелье еще не остыло, а мне следует добавить измельченный корень полыни, если ты не забыл, — в ее голосе слышится осуждение, но я не обращаю на это ровным счетом никакого внимания. Разглядываю свои руки, и эта дрожь меня скорее раздражает, нежели беспокоит. — А еще мне надо отнести мазь в Больничное крыло.

— Тебе не обязательно делать это сейчас, — резонно замечаю я. Голову все же приходится поднять, потому что я хочу видеть ее лицо. Она не смотрит на меня, а внимательно следит за моими дрожащими руками. Мне не нравится этот взгляд, поэтому поспешно цепляюсь за края стола, словно, не могу удержаться, чтобы не упасть. Гермиона замечает этот жест и конечно понимает, что я хочу этим показать, поэтому она улыбается. Слабо, но все же улыбается.

— Я обещала мадам Помфри занести мазь, она ей нужна, и в приличных количествах, — она не унимается и продолжает гнуть свое. И это заставляет улыбаться и меня. Люблю это качество в ней.

— Брось, Гермиона, эту мазь могу отнести и я, — говорю устало. Все так, как оно и есть. — Тебе надо поспать или, по крайней мере, привести свою комнату в порядок.

Вздрагивает, но в мгновение ока берет себя в руки и упрямо вздергивает подбородок. Это что игра кто кого переспорит?

— Ну, ладно, — сдаюсь все же я. Никогда не тянуло с ней спорить, а когда это случалось, всегда пытался закончить спор быстро. — Мы отнесем эту мазь с тобой в Больничное крыло, а потом я провожу тебя в твою комнату. Но если ты и, правда, не хочешь спать, то я могу остаться и помочь тебе убраться в комнате.

Теперь она улыбается шире. Конечно, я пошутил насчет того, чтобы остаться и помочь ей привести комнату в порядок. Не уверен, что от меня будет много толку.

— Гарри… давно у тебя дрожат руки? — слышу в ее голосе беспокойство. Пожимаю плечами, я не знаю, когда это началось. — Я сварю тебе Успокоительное зелье.

Мне остается только кивнуть и тяжело вздохнуть, от понимания того, что варить это зелье она собирается прямо сейчас. Гермиона взмахом палочки перемещает котел с практически готовой мазью в угол лаборатории и идет к шкафу за новым котлом. Радует, что котел для моего зелья Гермиона выбрала гораздо меньшего размера. Все начинается сначала, только зелье другое и оно предназначается именно мне. Мерлин, я чувствую себя так, словно, она собирается делать мне подарок. Мне приятно и я не могу совладать с глупой улыбкой на губах.

— Обещай, что будешь пить его дважды в день, — внимательно разглядывает баночку с ингредиентом, но голос ее от этого не менее требователен. Я киваю, но потом понимаю, что Гермиона не видит этого жеста.

— Обязательно, Гермиона, — говорю спокойно. — Знаешь, эта дрожь так раздражает.

— Правда я не уверена, что это может тебе помочь, — чуть тише добавляет она, словно, боится того, что я разозлюсь. Глупая, ну как я могу на нее злиться? — Но мы потом можем попробовать Стабилизирующие чары.

— Ты умеешь их наводить? — ненужный вопрос, я знаю.

— Никогда не пробовала, — говорит честно и продолжает нарезать различные корешки. — Я знаю теорию, и думаю, навести их, не составит труда.

Больше говорить не о чем и опять эта тишина. Только слышно, как булькает жидкость в котле. Раздражает. И спина напоминает о себе новой порцией неприятной и тянущей боли. Глаза сами собой ищут горизонтальную поверхность. Интересно, а как отреагирует Гермиона, если я разлягусь прямо на столе, или допустим на полу? Хочется спать, но я слишком упрям, чтобы уйти первым. В этом нет ничего особенного, именно сегодня мне не хочется оставлять Гермиону одну.

Сижу ссутулившись и запустив дрожащие пальцы в волосы, медленно болтаю ногами. Это отвлекает от тяжелых мыслей, волнений и всего прочего, что так безостановочно вертится в голове. В лаборатории витает терпкий запах чего-то неопределенного, и мне становится несколько не по себе. Жарко. На часах полночь, и это меня удивляет. Я думал, время идет медленней.

Скрип заставляет меня поднять голову и посмотреть на Гермиону. Она медленно идет к котлу в углу и добавляет последний ингредиент. Я облегченно вздыхаю. Наверное, я делаю это слишком громко, потому что она поворачивается ко мне. Тишина.

Первая не выдерживает Гермиона и, отведя взгляд, возвращается к столу. Взмахом палочки наколдовывает кубок и зачерпывает Успокоительное зелье из котла. Я все понимаю и послушно спрыгиваю со стола и иду за кубком.

— Спасибо, — шепчу, принимая кубок, с которого валит пар. Руки дрожат, и я чуть не расплескиваю половину, но мне помогает Гермиона. Положив свои руки поверх моих, она, таким образом, пытается унять дрожь. Я тяну кубок к губам и пью зелье, а Гермиона не опускает руки, продолжая поддерживать кубок, чтобы я не расплескал все зелье. Мне приятно, мне безумно приятно и допивая зелье, я улыбаюсь. Искренне и счастливо. — Спасибо.

— Надо было сказать мне об этом раньше, — она хмурится и выглядит серьезной. Потом, все же улыбается. — Давай, отнесем мазь мадам Помфри, а то поздновато уже.

Я киваю и помогаю ей наполнить колбочки, приготовленной мазью. Гермиона наколдовывает корзину, и мы складываем туда все колбочки, а затем я беру корзину и, пропустив Гермиону вперед, покидаю мрачную лабораторию.

В коридорах темно и Гермиона достает палочку, чтобы посветить нам под ноги. Я молчу, считая, что не имею никого права нарушать эту тишину. Сейчас мне как никогда хочется вернуться в гостиную и сидеть перед теплым камином, пребывая в спасительной дреме. Это спасает, но я отлично понимаю, что это не выход. Совсем не выход…

До Больничного крыла добираемся быстро и я с облегчением вздыхаю, когда Гермиона не просит зайти вместе с ней. Честно говоря, меня даже воротит от запаха лечебных зелий. Не знаю, когда это началось, но не могу избавиться от этого ощущения. Хотя, с удивлением могу отметить, что вкус Успокоительного зелья мне совсем не противен. Я думал, Гермиона задержится чуть дольше, но она появляется буквально через несколько минут.

— Все нормально, пойдем, — она слабо улыбается и я, улыбаясь в ответ, следую за ней.

— Знаешь, я пойду спать, — говорю устало. На самом деле, спать мне совсем уже не хочется, но кажется, я потерял первоначальный мотив моих поисков Гермионы. Надоело — хочу побыть один.

Гермиона удивлена и от меня не ускользает мимолетное огорчение в ее глазах, но, тем не менее, она опять улыбается.

— Спокойной ночи, Гарри, и спасибо тебе, что составил мне компанию, — голос ее слишком тих.

— Спокойной ночи, — киваю. Гермиона продолжает свой путь, а мне приходится свернуть в сторону лестниц. Иду вперед и стараюсь не думать о гнетущей мрачности коридоров.

Я оказался прав, когда предположил, что гостиная не пустует на данный момент. Пройдя в образовавшийся проход, я наткнулся на внимательный взгляд Чарли Уизли, сидящего в кресле возле камина. Он не один, здесь собрались все оставшиеся в живых сыновья Уизли и еще несколько гриффиндорцев. Чарли приветливо улыбается и машет рукой, приглашая присоединиться к их скромной компании. Мне не очень хочется этого делать, но все же я, пересиливаю себя и иду в сторону камина.

— Привет, — бормочу я, не слишком уверенный в том, что меня кто-то услышит. Но в ответ раздаются приветствия, и я чувствую облегчение. Огромное облегчение.

Опускаюсь на подлокотник дивана, на котором расположились Джордж и Оливер. Все молчат, и мне кажется, что до моего прихода здесь тоже витала эта гнетущая тишина. Неприятно. Ничего не спрашивая, Чарли наполняет пустой стакан янтарной жидкостью из бутылки стоящей на столе и протягивает мне. Я сразу же определяю, что это Огденское огневиски, но принимаю стакан. Не люблю крепкие напитки, от них никакого облегчения.

— Где был? — спрашивает с другого дивана Билл. Я перевожу взгляд на огонь в камине, чтобы никто не видел выражения моего лица.

— У Гермионы, — голос у меня хриплый. Перси понимающе хмыкает и улыбается. Интересно, о чем он подумал?

— И как она? — теперь спрашивает Чарли и я слышу в его голосе беспокойство. Невольно вздрагиваю. Все неправильно.

— Говорит, что нормально, — пожимаю плечами. — Правда, выглядит все несколько иначе. Она переживает, хотя и не хочет об этом рассказывать.

— Одиночество сведет ее с ума, — бормочет Перси, со странным интересом разглядывая блики от огня в камине на жидкости в своем бокале. Меня хватает на жалкий кивок. В гостиной опять тихо.

Я отлично понимаю, что сегодняшние посиделки у камина не носят обычный характер. Орден решил привлечь к защите школы драконов и поэтому в скором времени Чарли, Биллу и Перси предстоит отправиться в Румынию и попытаться убедить драконоведов помочь в борьбе с Волан-де-Мортом. Конечно, на словах это выглядит гораздо проще, чем есть на самом деле. Нет никакой уверенности, что ребята не попадут в руки Пожирателей сразу же, как только покинут пределы защитного купола Хогвартса. Что уж говорить о том, чтобы покинуть пределы Англии незамеченными?

Мне трудно удержаться от того, чтобы не смотреть на Чарли. Наверное, он единственный полностью понимает, как трудно им придется. Я думаю о том, как хорошо, что всего этого не видит Молли Уизли. Даже интересно, как им удалось заставить ее отправиться спать.

— Я пойду, — ставлю стакан на столик и поднимаюсь на ноги. Никто не реагирует на мои слова и мне кажется, что эта тишина уже свела меня с ума.

* * *

МакГонагалл вышагивает перед аккуратными рядами парт и, задумчиво размахивая палочкой, о чем-то говорит. Я не слышу ни слова и не хочу ничего слышать. Мой взгляд блуждает по классу, ни на чем конкретно не останавливаясь. Меня удивляет тот факт, что некоторые из присутствующих, еще умудряются и записывать что-то. Царапаю пером парту, не думаю, что кому-то есть дело до того, чем я здесь занимаюсь. Поднимаю голову и понимаю, что это далеко не так. МакГонагалл смотрит на меня. Я ожидаю, что она скажет что-нибудь, но она молчит. И это так неправильно. А потом она отворачивается и возвращается к своей речи. Я жалею, что пришел сюда.

В коридорах людно и шумно, но ожидаемого облегчения после лекции это не приносит. Кто-то окликает меня, но мне хватает сил только на то, чтобы отмахнуться и продолжить идти по коридору, невольно отмечая, что в этом коридоре стало гораздо чище, чем было тогда, когда я пришел сюда сегодня утром. Спрятавшись от посторонних глаз в одной из пыльных ниш на третьем этаже, достаю карту. У меня нет какой-то определенной цели, я просто очень хочу удостовериться, что все хорошо и посмотреть, кто, чем занимается. И все равно я невольно ищу глазами Гермиону. Я чувствую, как меня медленно, но верно, гложет совесть из-за безразличия к другим своим друзьям, но я не могу заставить себя отделаться от мысли, что им тоже нет никакого дела до меня. У всех свои проблемы. Гермиона в Больничном крыле и это меня нисколько не удивляет. Разве что, становится как-то не по себе — я так давно там не был.

Я вижу Гермиону только во время обеда. Она сидит окруженная семикурсниками с Когтеврана и что-то увлеченно обсуждает. Мне остается лишь с некоторой грустью отметить, что места рядом с подругой нет. Правда, я рад тому, что у нее довольно сносное настроение, временами на ее губах появляется даже какое-то подобие улыбки. А я улыбаюсь тогда, когда она опускается рядом со мной.

— Привет, Гарри, — есть у нее в голосе что-то такое, что невольно заставляет дрожать. Может быть, я накручиваю себя, потому что временами мне становится невыносимо, а это помогает чувствовать себя не очень одиноким.

— Привет, — я трясу головой и вновь улыбаюсь.

— Чем ты сегодня занимался? — теперь ее голос кажется обыденным, и я знаю, что она пытается завязать ничего не значащий разговор. Только вот, говорить нам совсем не о чем. Жизнь в Хогвартсе в последние месяцы стала не просто гнетущей, а слишком предсказуемой и скучной.

— Сидел на лекции у МакГонагалл, — Гермиона улыбается моим словам. — Я думал ты тоже придешь туда, вот и пошел. Там было жутко скучно. Скучнее чем ничего не делать.

— Мне там нечего делать, — я знаю, что Гермиона права и поэтому мне остается признать, что это была моя ошибка. Спрашивать про Больничное крыло мне не хочется, потому что мне и так прекрасно известно, зачем она туда ходила. Кругом слышны перешептывания и звон посуды, а я не могу перестать разглядывать Гермиону. Ее мое молчание и откровенное разглядывание, кажется, нисколько не смущает, она просто улыбается, заставляя улыбаться и меня. А потом Гермиона возвращается к группе когтевранцев.

Идти в гостиную мне не очень хочется, поэтому я блуждаю по коридорам школы, временами предлагая свою помощь различным группам учеников, занимающихся наведением порядка. Странно, меня воротит от всех этих действий. Как бы преподаватели, авроры и ученики не пытались привести школу в порядок, избавиться от гнетущей атмосферы витающей кругом им никогда не удастся. Мне кажется, они сами это прекрасно это понимают, но эта занятость, несомненно, отвлекает от жестокой действительности. И все равно, чтобы я не думал обо всем этом, я не могу не присоединиться к ним. Во мне горит какая-то странная уверенность, что их надежда от моих действий только окрепнет. Только вот, во мне ничего не изменится.

А потом я сижу в кресле перед камином и не могу удержаться от того, чтобы не смотреть на Молли Уизли. Она мечется по гостиной, временами опускаясь на диван напротив меня, а потом резко вскакивая и продолжая свои метания. Я понимаю ее беспокойство, но ничем не могу ей помочь. Мне искренне жаль эту женщину, которую мне всегда хотелось считать своей матерью, но я знаю, что не могу быть ее сыном. Я думаю о том, что мог бы подойти и обнять ее, сказать ей пару утешающих слов, но я не могу врать. Я не знаю, что будет и мне всего лишь хочется уйти, чтобы не смотреть на все эти страдания, так как ее настроение неизбежно передается и мне. Правда, я еще думаю о том, что мой уход будет выглядеть неправильно. Остается только закрыть глаза и откинуться в кресле. Я бы хотел быть в другом месте. Наверное, все бы хотели.

И все-таки я сбегаю. Спешно и неловко зацепившись ботинком за край ковра. Я ругаюсь шепотом, а потом испуганно оглядываюсь, но вновь оказывается, что никого собственно и не волнует, что происходит. Это меня правда не успокаивает и я, чувствуя мелкий озноб, покидаю гостиную. Носиться по коридорам школы не входило сегодня в мои планы, но я не могу удержать себя от этого.

Дверь в комнату Гермионы открыта, и я замираю в дверях. Она сидит за столом и листает очередную книгу. Привычная картина. И это меня успокаивает. Хоть что-то сегодня не меняется. Наверное, я слишком долго сморю на Гермиону, и она поднимает голову. Я не вижу удивления.

— Я полежу у тебя? — Гермиона кивает. — Просто, миссис Уизли… Она там и все такое. Не хочу.

Я иду к кровати и падаю на нее так, словно, груз этого мира лежит на моих плечах. Мне трудно сдержать смешок, в какой-то мере я прав.

— Да ладно тебе, Гарри, — Гермиона идет к кровати и садится рядом со мной, сжимает мою руку. — Она имеет полное право…

— Я знаю. Знаю, Гермиона, — я растягиваюсь на кровати. — Но почему это выглядит так, словно, она единственная кто может переживать. Другие живут, и, кажется, ничего не замечают. Даже я не могу избавиться от мыслей, что ничего страшного не произойдет. А ты? Что думаешь ты?

— Я ни о чем не думаю, — Гермиона пожимает плечами, я сжимаю ее руку сильнее. — Так легче. Жить сегодняшним днем и не ожидать того, что должно произойти. Что-то все равно случится.

Мне нечего сказать на ее слова, да и говорить особо не хочется. И не хочется соглашаться с ней. Гермиона сидит рядом и все еще держит меня за руку. Мне кажется, что она немного забылась, так как она беззастенчиво принимается поглаживать тыльную сторону ладони, временами уделяя внимание подушечкам пальцев. Я не могу сказать, что мне неприятно, но это слишком сильно напоминает мне о Джинни. Я осторожно освобождаю руку и прижимаю ее к груди. А до Гермионы, кажется, только сейчас дошло, что происходит. Она трясет головой, а потом просто улыбается.

— Прости, — шепчет она и, взъерошив волосы на моей голове, поднимается на ноги, возвращается к столу. Я отворачиваюсь к стене, потому что не хочу смотреть, как Гермиона начнет листать различные учебники, недавно принесенные из библиотеки, в поисках выхода из сложившейся ситуации. Эти тщетные попытки выбивают из колеи не только ее.

Сквозь полог кровати с трудом пробивается тусклый свет лампы. Стоит закрыть глаза и можно представить, что вновь оказался в чулане у Дурслей. Места там было столько же, сколько сейчас на кровати. Мне остается лишь глубоко выдохнуть в надежде, что ненужные воспоминания уйдут, но в последнее время прошлое стало одолевать. И даже голоса соседей по комнате, переговаривающихся между собой, не способны отвлечь.

Мне было шесть, когда появилось странное ощущение, будто я не один в этом мире. Я чувствовал, как кто-то наблюдает и присматривает за мной. А маленькому забитому мальчику, над которым издевались все кому не лень, больше ничего и не надо было. Стало так легко представлять, как кто-то приходит за мной, протягивает руку и говорит:

— Ты оказался здесь по ошибке, Гарри. Твои родители ждут тебя.

Может, все это было связано с тем, что скоро мне предстояло отправиться в школу, и я рассчитывал хоть с кем-то подружиться. Но какие друзья могут быть у «ненормального»? И все равно это меня не расстраивало. Ведь не может быть столько несчастий у одного человека! Я хотел семью и продолжал завидовать Дадли.

И, словно в награду за всю эту наивную детскую веру, за мной пришел Хагрид и забрал меня, как тогда казалось, в сказку. И в один миг открылось столько всего нового, что я смог лишь с головой окунуться во все это. Конечно, родители все равно были мертвы, но все это было неважно — я давно смирился с их смертью. Только в магическом мире они были героями, а я даже чем-то большим. Этот мир давал надежду на то, что все будет хорошо, дал мне семью и друзей. И что теперь?

Совсем рядом кто-то пытается продолжать жить, словно, ничего не случилось, кто-то ушел в себя… А что делать мне? Время замерло. Я чувствую, что с каждым днем путаюсь все больше и больше и понятия не имею, что с этим делать. Остается лишь тряхнуть головой и смириться с этим тоже.

Решив, что надо отвлечься, достаю карту, чтобы поискать Гермиону. Я невольно улыбаюсь, Гермиона находится в своей комнате, очевидно, решив дать себе отдых. Мысли о подруге отвлекают, заставляя думать не только о себе.

Школьные коридоры теперь выглядят как раньше, но я давно перестал видеть в этих стенах свой дом. Тороплюсь к Гермионе, боясь, что встречу кого-нибудь и придется отвечать на вопросы. Хотя, я понятия не имею, что скажу самой Гермионе. В последнее время наши посиделки слишком сильно стали напоминать одиночество.

Порой мне кажется, что закрой я глаза и происходящий ужас кругом исчезнет. Только вот этого не происходит. Мне приходится вновь открыть глаза и все возвращается на свои места. С некоторых пор становится не по себе от взглядов направленных на меня, когда я случайно сталкиваюсь с учениками в коридорах. Надежда в их глазах не вселяет в меня больше никакой уверенности — ведь так глупо питать себя бессмысленными иллюзиями. Как бы они не пыталась храбриться и верить в лучшее, надолго их все равно не хватит. И все чаще и чаще, закрывая глаза, я понимаю, что ничего не изменится и на этот раз.

Стоять в коридоре и привлекать к себе излишнее внимание, кажется мне глупым, но я не могу заставить себя даже сдвинуться с места. Сердце летит куда-то вниз — в последнее время это стало происходить так часто и я не знаю почему. Но мне не нужны такие знания.

— Гарри, вот ты где — знакомый голос сразу же выводит из оцепенения, и я выдыхаю с огромным облегчением. Поворачиваюсь к Невиллу и выдавливаю измученную улыбку, хотя мне и не хочется этого делать. — Я уже обыскался.

— Что-то случилось? — меня опять охватывает беспокойство, не хочется слышать об очередных проблемах.

— Тебя хочет видеть министр, — в голосе Невилла мне не удается уловить ноток тревоги и поэтому беспокойство отступает. — Вернулись авроры, у них есть кое-какая информация. Кингсли не особо распространялся на этот счет, так что я не знаю, что именно он хочет рассказать тебе, Гарри.

— Мне не хочется идти, — я говорю это прежде, чем успеваю подумать над этим. Невилл удивлен, но ему нечего мне сказать. — Если тебя спросят, скажи, что ты не нашел меня, ладно?

— Не понимаю почему ты так делаешь, но я скажу, что не нашел тебя, — Невилл просто пожимает плечами и окидывает меня сочувствующим взглядом. Все смотрят на меня сочувствующе, будто заранее знают, что мне предстоит. Меня просто выворачивает от таких взглядов. Я заставляю себя кивнуть и надеюсь на то, что Невилл не продолжит разговор. Наверное, это ясно отражается на моем лице и Невилл просто кивает мне в ответ и спешит уйти. Мне кажется, ему тоже не по себе.

Дверь в комнату Гермионы не заперта, но самой подруги там не оказалось. Очевидно, пока я боролся со ступором в коридоре, она успела уйти. Мне остается лишь зайти в комнату и закрыть за собой дверь. В комнате царит все тот же беспорядок, разве что, книг и пыли стало больше. Но меня это сейчас не очень-то и волнует. Я просто валюсь на кровать и закрываю глаза, не беспокоясь о том, что подумает Гермиона, застав меня здесь.

Не знаю, сколько времени прошло, но открыв глаза, натыкаюсь взглядом на Гермиону. Она стоит в дверях и разглядывает меня. Я хотел бы увидеть на ее лице хоть какие-то эмоции, но в последнее время оно ничего не выражает. А может, это просто я перестал ее понимать.

— Давно вернулась? — голос у меня хриплый. Я медленно сажусь, не сводя взгляда с Гермионы.

— Кингсли искал тебя, — вместо ответа на вопрос говорит она, продолжая стоять в дверях, словно это и не ее комната вовсе.

— Невилл сказал мне, — мне не хочется говорить на эту тему. Я поднимаюсь на ноги, почему-то испытывая желание уйти.

— А Кингсли Невилл сказал, что не видел тебя, — Гермиона говорит это серьезно, но потом не выдержав улыбается. И меня отпускает. Я широко улыбаюсь и сажусь на кровать. — МакГонагалл была в ярости и порывалась пойти искать тебя, но Кингсли ее остановил.

— Гермиона… — мне не удается договорить, так как я не могу сформулировать вопрос.

— Ничего особенного не произошло, просто в Хогсмиде стало еще больше Пожирателей, — Гермиона подходит к кровати и садится рядом. Сжимаю ее руку и слабо улыбаюсь. — Они ищут способы попасть в школу.

— Никто не пострадал? — это волнует меня больше всего.

— Только царапины и легкий испуг, — Гермиона пытается ободряюще улыбнуться, но у нее плохо это получается. Я вглядываюсь в ее лицо в попытке найти что-нибудь, что внушит мне хоть какую-то уверенность, но вижу только усталость.

— Что будет, если они все-таки поймут, как мы покидаем пределы школы? — это вырывается невольно. Я боюсь ответа на этот вопрос — он слишком очевиден. И не хочу, чтобы Гермиона на него отвечала. Не хочу.

— Не знаю, — она говорит это поспешно, словно, не желает даже думать об этом. И я тоже не хочу. Гермиона поднимается, вынуждая отпустить ее руку, и занимает свое привычное место за столом. Вопреки ожиданиям, она не принимается листать очередную книгу, а внимательно разглядывает меня. Почему-то неловко и я опускаю голову, предпочитая уткнуться взглядом в свои ладони.

Не знаю почему, но стало сложно говорить с Гермионой откровенно. Я вновь оправдываю себя тем, что у Гермионы не осталось больше времени слушать меня, но знаю, что это совсем не так. Просто, больше не знаю, что ей сказать. Я чувствую, как она отдалилась и насколько ей стало все безразличным. Все чаще и чаще мне приходится стоять у закрытой двери лаборатории. Я знаю, что она там за дверью, но почему-то не могу постучать.

Я трясу головой и поднимаю глаза. Гермиона смотрит куда-то в сторону, задумавшись о своем. На душе как-то тяжело и я понимаю, что мне просто необходимо уйти и посидеть где-нибудь в другом месте. Я поспешно вскакиваю и иду к двери, желая, чтобы Гермиона не обратила на меня никакого внимания.

— Посиди со мной, Гарри, — это заставляет замереть и все же непроизвольно улыбнуться.

— Я не хочу мешать тебе, Гермиона, — голос опять хриплый.

— А ты мне и не мешаешь, — я стою к ней спиной и не знаю, смотрит ли она на меня.

— Гермиона, я… — я разворачиваюсь резко, чтобы не осталось никаких сомнений. Гермиона смотрит на меня. — Мне не хватает тебя.

— Я здесь, Гарри, и не собираюсь никуда уходить, — Гермиона встает из-за стола и подходит ко мне. Когда она так близко, я начинаю понимать, насколько она изменилась. Гермиона обнимает меня и мне не остается ничего другого, как обнять ее в ответ. Это успокаивает, и я закрываю глаза. Не знаю сколько мы так простояли, но когда Гермиона отстраняется, я больше не испытываю той тяжести, что была прежде и даже могу выдавить из себя улыбку.

Мне удается привести чувства в порядок и мысли плавно возвращаются к министру и его новостям. Если честно, хочется громко фыркнуть и расхохотаться, но осознание, что это ничего не поменяет, останавливает меня. Все кому удалось сбежать из министерства, сейчас пребывали в школе. Конечно, все подверглись проверкам «Сывороткой правды», но это почему-то не успокаивало.

Я не мог отделаться от мысли, что где-то сидят люди, которые способны помочь нам, но бездействуют, предпочитая ограничиваться только политикой. Глупо предполагать, что захватив Магическую Британию, Волан-де-Морт не захочет полного господства и в Европе. Меня злило то, что Кингсли приходилось постоянно отправлять отряды, чтобы добыть хоть немного еды, так как школьные запасы скоро должны были закончиться. И все это постепенно стало напоминать сумасшествие, в котором мне совсем не хотелось участвовать.

* * *

Минерва МакГонагалл сидит за директорским столом и делает все, чтобы не встретиться со мной взглядом. Не знаю, что беспокоит ее на этот раз, но мне не так трудно увидеть безмерную усталость на ее лице. Я хотел бы избавить ее хотя бы от части переживаний, которые легли на ее плечи, но я не могу. Странно, но в мире, в котором меня с рождения считали весомой фигурой, я мало, что могу сделать.

Чувствую огромную досаду оттого, что в последние месяцы мне довольно часто приходится посещать этот кабинет. Знаю, что МакГонагалл делает это от безысходности, но надоело выносить изучающие взгляды с многочисленных портретов. Только портрет Дамблдора всегда пустует, словно, он не желает участвовать в происходящем. Такие мысли вызывают невольный смешок, ведь с каждым приходом в кабинет во мне крепнет желание избавиться от всего кругом. Избавиться от этих взглядов, от бесчисленных книг, которые не могут ничем помочь Гермионе, от непонятных дребезжащих приборов, от этого пыльного ковра, на который меня выкинуло из омута… Я хочу все сжечь и потоптаться на том, что останется. Это глупо и ничем мне не поможет, но справляться с собой становится все труднее и труднее.

МакГонагалл поднимается из-за стола и подходит к одному из многочисленных стеллажей, на котором аккуратно разложены непонятные мне приборы. Теперь она стоит ко мне боком и ей больше не нужно прятать от меня глаза. Наверное, это как-то помогает ей, и она начинает говорить.

Я не слушаю ее, потому что знаю, что она не скажет мне ничего нового. Все ее слова, идеи и действия, напоминают мне о Дамблдоре. Иногда мне кажется, что она в курсе всего, что он устроил. Но я слишком хорошо знаю декана своего факультета — она бы пришла в ярость от всей правды и не стала бы помогать Дамблдору. Меня не пугают все эти «беседы», меня пугают воспоминания.

Я трясу головой, чтобы выкинуть эти мысли. Надоело думать вообще. Я предпочел бы зарыть глаза и ждать, когда же все закончится. Но разве кто-то даст мне такой шанс?

Винтовая лестница, скрип и горгулья встала на свое место, закрыв от меня столь ненавистный мне кабинет. Я буду счастлив, если мне не придется вернуться туда. Буду счастлив, если мне не придется вновь оказаться на этом опротивевшем пыльном ковре. Меня невольно передергивает.

Я разворачиваюсь и перед глазами вновь пыль и груды камней кругом. В коридорах школы стоит гробовая тишина и мне становится не по себе. Я спотыкаюсь об камень, но продолжаю идти, желая убежать в подземелья. Во рту металлический привкус крови и дышать становится тяжелей. Сердце словно хочет вырваться из груди и наконец, прекратить эти извращенные мучения. Я опять иду вниз в полном одиночестве и чувствую себя призраком. Хотя… Я давно призрак. Что осталось во мне, чтобы считать живым? Этот вопрос уже давно остается без ответа.

Мраморная лестница и вот уже вестибюль. Я бы вздохнул с облегчением, от того, что спасение близко, но этому не суждено сбыться. Тело плохо слушается меня, ноги словно приросли к полу. Мыслями я давно за массивными дверями школы, на свежем воздухе, а в глазах почему-то темнеет.

Я иду к опушке Запретного леса и понимание того, что мне суждено сделать больше не пугает. Мне хочется глубоко вдохнуть, чтобы растянуть этот момент, хочется оглянуться на школу и махнуть рукой в прощальном жесте. Как странно, но я так быстро пришел к своему финалу… Мог ли я предположить, что все закончится именно так?

Снитч, воскрешающий камень и тихие шорохи…

Я шел по коридорам и мысленно прощался со всеми, с каждым. Надеялся, что Рон и Гермиона когда-нибудь меня поймут и простят. Слишком много испытаний выпало на нашу долю, и я был счастлив оттого, что мне не пришлось потерять кого-то из них. Прощался с Джинни и знал, что она справится со всеми проблемами. Верил, что она смирится и найдет себе кого-нибудь лучше меня. Джинни сильная — она сумеет. И я отгонял от себя желание увидеть ее в последний раз, потому что не был уверен, что смогу сделать нужное.

Оборачиваясь на шорохи, я ожидал увидеть близких мне людей, которых не было рядом. Они бы смогли успокоить меня, сказать, что я делаю все правильно. Но я не знал, что обернувшись, рядом с родителями, крестным и Ремусом я увижу еще и Джинни. Мою Джинни. Такую призрачная и невесомую. Сердце замерло, а дышать стало настолько тяжело, что безумно захотелось прекратить это все здесь и сейчас. В голове стало слишком пусто, чтобы пытаться сказать хоть что-то. Пальцы разжались, и камень упал в траву, забирая с собой и Джинни.

Слышу, как кричит Гермиона, а через некоторое время я оказываюсь в ее объятиях. Она плачет и что-то бормочет, с силой прижимая к себе. Мне кажется, что я ослеп. Потом мы идем к школе, и эта дорога кажется мне безмерно долгой. Я хотел бы упасть в траву и больше не подниматься, хотел бы, чтобы Гермиона от меня отстала и бросила прямо здесь. Как же мне все это надоело.

Осознание в таких случаях всегда приходит с опозданием. Сначала это всего лишь неверие — надежда, что все приснилось и надо лишь сильнее себя ущипнуть. А потом тебя придавливает пониманием, и ты уже ничего не можешь сделать. Просто хочешь умереть. Хочешь умереть от простого понимания, что предал Джинни. От понимая, что бросил ее в самый важный момент. Не защитил, не спас. И предал память о ней.

Прошло уже достаточно времени, но это желание умереть, никуда не делось. Я знаю, что оно и не исчезнет. Просто теперь меня держит в школе что-то большее, нежели обычное желание спасти — я не могу предать еще и Гермиону.

Мысли о подруге отрезвляют и, сбросив оцепенение, я спешу в подземелья, чтобы скрыться от пристального наблюдения авроров. Для них я, скорее всего, давно сошедший с ума мальчик. В подземельях довольно прохладно и меня бросает в дрожь. Теперь я хочу лишь оказаться в спальне, задернуть полог кровати и накрыться с головой одеялом, чтобы эти ненужные мысли и воспоминания оставили меня. Но я понимаю, что этому не суждено сбыться, когда оказываюсь перед входом в лабораторию.

Дверь в лабораторию открыта и, заглянув туда, я застаю Гермиону, склонившуюся над котлом. Я стою, не шевелясь, в надежде, что подруга сама заметит мое присутствие. Когда этого не происходит, я решаюсь ее позвать.

— Гермиона, — собственный голос мне кажется каким-то слабым. Она вздрагивает и замирает, а потом резко поднимает голову. Становится легче, когда я замечаю на ее губах легкую улыбку.

— Привет, Гарри, — сказав это, она возвращает свое внимание к котлу. Я не решаюсь войти. Почему-то лаборатория мне кажется более личным местом, нежели комната Гермионы. Я невольно слежу за ее рукой, которая медленно помешивает зелье. Хочу избавиться от странного наваждения разглядыванием лаборатории. Котлов с различными зельями стало в разы больше. Я понятия не имею, что варит Гермиона, но не решаюсь спросить.

— Что говорила директор? — Гермиона вновь поднимает голову, привлекая внимание к себе. Взгляд у нее внимательный и мне становится не по себе. Настолько, что хочется развернуться и уйти.

— Сначала проверила следящие заклинания, а затем начала ругаться, — нехотя буркнул я. Не хотелось вспоминать поход к директору — это возвращало к воспоминаниям. — Ты следующая на очереди.

— Знаю, — Гермиона слабо улыбается и это вынуждает меня все же перешагнуть порог лаборатории. Я подхожу к котлу с зельем, над которым работает Гермиона, и заглядываю в него.

— Что это? — мои познания в Зельеварении не позволяют определить это самостоятельно.

— Сыворотка правды, — теперь в голосе неуверенность. Я невольно хмурюсь, и Гермиона это замечает. — Кингсли попросил, не знаю для кого.

Мне остается только пожать плечами и отойти от котла. Освободив место на столе, я занимаю привычное место. Вздрагиваю, когда понимаю, что Гермиона продолжает меня разглядывать. Я не хочу говорить ей что-либо, но и уходить тоже не хочу.

— Что случилось? — я не могу ничего сказать и просто качаю головой. Не могу даже улыбнуться. Желаю отвлечься и принимаюсь разглядывать свои руки, попутно моля о том, чтобы Гермиона вернулась к своим зельям. Не знаю, сколько времени прошло, но когда я поднимаю голову, Гермиона стоит у другого котла и добавляет в него очередной ингредиент. Я невольно улыбаюсь. Если забыть, что мы заперты в школе, можно представить, что все не так уж и плохо. Пока Гермиона будет проводить все свое свободное время в лаборатории, можно будет не волноваться, что что-то пойдет не так.

Я часто думаю о том, что должен рассказать Гермионе обо всем увиденном в омуте памяти. И каждый раз, заводя разговор на эту тему, я не решаюсь довести его до конца. Почему-то одолевает дрожь и мне хочется увести тему разговора как можно дальше, чтобы никогда не возвращаться к ней, но потом эти попытки повторяются вновь и так раз за разом. Может, меня останавливает тот факт, что я прекрасно могу представить, как на это все отреагирует Гермиона. Ярость в отношении Дамблдора и безуспешные попытки найти иной выход из данной ситуации. А у меня больше нет никакого желания что-то искать.