Ящик Пандоры (джен)

Меня выкидывает из воспоминаний с такой мощью, что я бессильно падаю на дощатый, прогнивший пол, чувствуя каждую занозу в кожу, но не находя сил подняться, просто лежу, не видя ничего, кроме осколков чужой памяти. Я не чувствую своего тела, не способного кажется на дыхание, зато мои мысли разрывают мой мозг. Слишком много мыслей на одно хрупкое сознание. Я почти физически чувствую, как запутанные чужими воспоминаниями в тугой клубок, нервы рвутся, почти с ощутимым хрустом, лишая рассудка. Я подошла так близко к черте, за которой нет ничего, кроме звезд и темных вод. Безумие я бы приняла как избавление. Но у меня было того, что двигало имя.

Все жизнь. Вся моя жизнь — это ложь! Ложь, продиктованная алыми цветами скорби и разъедающей виной, пустыми глазами и обжигающими нитями на руках, ложью, болью и страхом за жалкое существование на грани рассудка.

Я Тонкс…

Все сказки о злых магглах обернулись против меня, как отражение в кривом зеркале.

Я жила чужой ложью, я ей дышала…

Я открыла ящик Пандоры, выпустив на свет все грехи и кровавые тайны прошлых лет. Я сделала то, чего дедушка умолял меня не делать, потерявшись в иных мирах.

Я Тонкс… Я Блэки? Лестрейндж? Блэк? Тонкс? Какое глупое время… и мое имя не дань уважение, а последняя воля перед смертью души и воли. Я бы звала себя Тонкс? Я ведь ненавижу свое имя…

Нимфадора.

Я бы прожила другую жизнь. Я бы никогда не видела дедушку и тетю, не было бы семейных преданий и пергаментов родословных. Я бы не поступила на Слизерин. Меня не травили бы всей школой. Я бы стала автором. Я бы не носила метку. Мой отец носил бы простую рубашку, а в глазах матери сверкали бы упрямые звезды, а не блески инквизиторских костров. Я бы вышла замуж, не думая об Азкабане и затаенной мести. Я бы…

Мои родители, дорогие и любимые, мечтали убить меня еще в колыбели. Я оказались лишь отродьем, против которых сражалась всю свою жизнь. Они бы убили меня в сражении, где я была бы по ту сторону, не раздумывая ни секунду. Я бы пала от рук той, кого звала матерью, содрогаясь от пыточных проклятий. А мой бывший отец даже не узнал бы меня.

Я натыкаюсь на болезный, затравленный взгляд матери, и мне чудится, что она, мертвая, незримая, дает мне пощечину.

Они любили меня!

Мама рассказывали мне сказки на ночь, а папа не пускал на поле боя. Они всегда были со мной. Они гордились мной, искреннее. Я была их продолжением, их маленьким рыцарем. Мать, стирающая в порошок всех и все на своем пути, ни разу не тронула меня, а папа делился секретами. И я ни разу не слышала от них слов, которые они выжигали на груди своих врагов.

Я до рези в глазах ловлю этот полный нечеловеческой боли взгляд, пока не имею наконец, что смотрю в глаза собственному отражению. Это всего лишь зеркало.

Любили, да. Их любовь выросла на благодатной почте погребальных цветов, политых бесконечными слезами раскаянья. Да и я сама помогла им. Ни одной черты безумной сестры, лишь только их собственные, переплетенные в невообразимых узорах. И ничего от Теда и Андромеды.

— Андромеда, — я с трудом поднимаясь с пола, не чувствуя своего тела.

Она сидит рядом, такая же, как и всегда. Безмолвная, с бессмысленной улыбкой, не делающей разницы между стенкой и родной дочерью. Дочерью… Проклятье!

— Ты моя мать, да? — голос срывается, и больше всего на свете я мечтаю заплакать, но слез нет. Андромеда смотрит на меня привычным остекленевшим взглядом. — Ты меня не узнаешь?

Не узнает. Ничего меня не меняется ни от моих признаний, ни от прикосновений.

Моя мать. Жалкое, бесправное существо, которого я избегала, опасаясь. От которого я шарахалась в темных коридорах, когда была ребенком. Которого считала не более значимым, чем домовой эльф. Моя мама. Мама. Мама.

— Что они сделали с тобой? — я качаю головой, не получая ответа.

Они не дрогнули, убивая ее мужа, мучая ее и показывая ей его рваные раны. Они жили всю жизнь, вспоминая о том, что сделали с дочерью и сестрой, душа в себе разъедающее чувство вины. Они лишились рассудка, вспоминая, как свели ее с ума.

Пандора. Когда мыслей больше не было, остался лишь главный секрет, главный страх. Дедушка тонул с мыслью о том, что почти убил свою дочь.

Лишь Нарцисса хотела ее защитить. Лишь Нарцисса защищала ее. Она спасла меня.

Мои нервы снова прознают сотни кинжалов, только сейчас виной этому лишь моя собственная глупость.

Нарцисса рассказала мне все, нарушив непреложный обет. Значит… Нарцисса мертва?

Я бегу по мраморному полу, не видя клеток и статуй, впервые не боясь растянуться на полу.

— Нарцисса! — кричу я изумленному охраннику, — что с ней?

— Мисс Лестрендж, — отвечает тот, видимо пугаясь моего ошалелого вида, — она скончалась вскоре после вашего ухода.

— Проклятье!

Я метаюсь, я вою, я кричу, чувствуя на губах долгожданный вкус соленых слез. Охранник не удивлен, он ожидает от дочери эксцентричной мадам Лестрейндж чего угодно. Лестрейндж? Блэк? Тонкс? Кто же я?

Нарцисса. Нарцисса, дарящая мне кукол, которые меня не интересовали. Нарцисса, расчесывающая мне меняющие цвет волосы. Нарцисса, уводящая меня от авроров. Нарцисса, защищающая меня от своей семьи. Нарцисса, погибшая из-за моего идиотского упрямства.

Я выполню ее последнюю просьбу.

— Что будет с Драко? — спрашиваю я, слегка успокоившись.

— Его суд состоится спустя пару дней, — равнодушно отвечает охранник, ни капли не удивляясь, что я впервые за все это время интересуюсь судьбой брата.

Я подхожу к его камере, ничем не выдав свое присутствие, просто лихо наблюдаю за тем, как он спит, свернувшись в клубочек. Маленький ручной зверек, слишком привыкший к теплу и заботе матери и совершенно неприспособленный к жизни к клетке.

Разворачиваюсь, надеясь, что маленькой копии Малфоя подойдет старая палочка Блэка.

И снова я вижу ненавистное мне изуродованное лицо этого легендарного аврора.

— Тварь! Что ты сделала со своей матерью?

— Ты знал! — шиплю я, пораженная внезапной догадкой, — всегда знал, верно.

Прищур единственного глаза и кивок.

— Знал, — ахаю я, — и даже не подумал помочь ей. Мразь!

Утренняя сцена повторяется с точностью до заклятья. Неужели все это произошло за один день? Я стала старше на жизнь. На жизнь Нарциссы. Еще утром, я желала перестать быть Блэк на пару часов, а сейчас мое желание сбылось, оставив меня одинокой и неприкаянной, вырванной из двух миров, сбитой пешкой на шахматной доске.

Мой черно-белый мир рухнул. Воспоминания нарциссы осветили его вспышкой метеорита, уничтожив всю мою прежнюю жизнь и погрузив мое сознание в полную тьму. Всю я жизнь я жила на темной стороне, зная ее изнутри, но лишь сейчас увидела ее истинное уродство. Но и светлая сторона не стала мне ни на шаг ближе. Я до сих пор помню, какими жестокими они бывают с неугодными. Чернильницы и хулиганские выходки перерастают в молчаливое согласие на предательство. Они выкинули Андромеду, даже не попытавшись ее спасти. Черно-белая доска стала черной пропастью для меня. Я так любила черный цвет, а сейчас вспышки откровений осветили тьму, лишив меня пристанища. Слишком много чудовищ таилось в этой тьме, чудовищ, искренне любимых мной до сих пор.

Блэки? Я могу стать кем угодно, но я не знаю сейчас, кем мне притвориться, чтобы стать собой. Одна под безмолвным небом в центре всей земли. Меняя обличья, я не могу сбежать от себя.

Ненавижу. Ненавижу их всех.

Блэки-Пандора-Нимфадора Лестрейндж-Блэк-Тонкс-черт знает кто я теперь больше не входит в Атриум.

Это сделает совсем другой на вид человек.

Быть всем и никем — мой главный талант и лишь он остался со мной в этом рушащемся мире, этих разорванных нервах.

Я не готова сжигать мосты. Новые разочарования не сотрут мою многолетнюю ненависть. Зелено-серебристое воспитание въелось в меня за долгие годы травли. Я умею выживать. Я хочу жить вопреки всему. Я не готова сжигать за собой мосты. Я не готова предавать одних предателей ради других.

Я могла бы попросить помощи Лорда, прикинувшись своей матерью, сыграв на его странной мимолетной сентиментальности, но прекрасно понимала, что Лорду моя маскировка не помешает с легкостью прочесть мои мысли, и тогда ничто не спасет ни Драко, ни меня.

В Атриум с совершенно гриффиндорской наглостью входит Гермиона Грейнджер, пропавшая без вести подружка героя Гарри Поттера. За время своего шпионажа я успела досконально изучить каждую черту юных фениксовцев.

Я ломаю клетку Моуди. Мощным, но грубым, лишенным всякого изящества заклинанием, руша все вокруг. Атриум наполняется дымом и грохотом падающих стен.

Я исчезаю в клубах дыма, пока охранник несется навстречу выпущенной мной из клетки опасной твари — бывшему главе Аврората. Мне не жаль его. Я бегу прочь вниз, к тюремным камерам, пряча под мантией палочку дедушки. В моем доме достаточно лишних палочек.

Драко явно не ожидает появления бывшей однокурсницы, но я жестом приказываю ему замолчать, выводя его прочь по лабиринтам министерства, знакомым мне по бесчисленным заданиям. Наконец-то свобода. Глоток холодного, прожигающего легкие воздух и тянущее чувство полета через пространство.

Я усмехаюсь, осматривая местность, в которую нас занесло. Кладбище Блэков. Могила дедушки, место, где все начиналось. Будто мое издерганное подсознание желало обратить время вспять.

Драко растерянно смотрит по сторонам, отчаянно пытаясь уложить в сознании последние минуты. Потерянный и сбитый с толку, он даже вызывает у меня жалость. Но это мгновение не сможет сплести нити наших жизней воедино.

Я протягиваю ему палочку, которую он, разумеется, не узнает.

— Беги. Беги на край света, прочь из этой страны, прячься и никогда не возвращайся.

Он лишь кивает, наверное, не понимая половины моих слов, недоверчиво вертя палочку в руках.

— Спасибо… — он мнется, видимо не желая произносить «Спасибо, Грейнджер»

— Спасибо, Блэки, — имя обжигает мне язык, и я ругаю себя за этот мимолетный порыв.

— Да, — ошарашено кивает Драко, — Блэки, ты…

Я обрываю его:

— Беги. Не возвращайся в Англию.

Он все так же пристально смотрит мне в глаза, пока заклятье не уносит его прочь.

А я вдыхаю холодный воздух с легким привкусом увядших цветов. Я снова вернулась к серым, покинутым звездами небесам. Слишком много в моей жизни серо-черных оттенков. Драко выкрутится. А мне нужно искать себе новый путь, новое обличье, новую шкурку. Быть может я смогу добавить в палитру черно-белых руин немного ярких оттенков?

Я пытаюсь улыбнуться, позволяя ветру развевать блестящие прядки моих ярко-фиолетовых волос.

~ 2012 ~