Кот Бегемот и неделя забот (джен)

К холоду невозможно привыкнуть. Холод нельзя игнорировать. С холодом не получится договориться. Таковы были печальные факты.

Остап сидел на скамейке в зоне прибытия и отправления поездов Казанского вокзала, и ему начинало казаться, что предстоящая ночь станет в его жизни последней. Было около минус пяти градусов, дул противный ветер, нёсший мелкие льдинки, противно царапающие щёки, а Остап был одет в лёгкий тёмно-серый осенний плащ, под которым у него были старая истрёпанная тельняшка, выданная ему в больнице, и тонкие чёрные брюки, становившиеся на холоде немного стеклянными. Демисезонные когда-то коричневые изношенные ботинки и серая кепка-шестиклинка прекрасно дополняли его образ молодого московского авантюриста, но тоже почти не грели.

Бледный свет фонарей, стоящих на платформе, по мнению Остапа, был похож на маяк надежды для заблудших душ, которые ждали своего поезда, способного унести их прочь от этого холодного места. Звёзды мерцали на небе, как маленькие искры, и луна, словно огромный фонарь, освещала землю своим серебристым сиянием.

Горло Остапа болело и снаружи (от едва зажившего пореза), и изнутри от начинавшегося гриппа, денег у него совсем не было, из более-менее тёплого здания вокзала его вытурил работник неопределённой должности. Жизненные силы Остапа были на исходе.

В двадцать три часа пятьдесят три минуты в строгом соответствии с расписанием уехал поезд на Свердловск. Остап так рассчитывал получить хоть какие-нибудь деньги от его пассажиров, но ничего не вышло: они пользовались услугами только официальных вокзальных носильщиков, в карты и другие азартные игры играть отказывались и так и норовили пожаловаться на сомнительного типа, пристающего к ним на вокзале, чёртовым местным милиционерам.

Вообще после покушения Кисы на его жизнь в Остапе словно бы что-то сломалось. Комбинации у него больше не придумывались, да и во всём остальном не везло. Из общежития Остапа выгнали, работа без прописки, документов и образования никак не находилась (правда, надо признать, что он её активно и не искал), деньги не зарабатывались, а без денег жить было всё-таки сложно. Особенно сложно было жить в поздненоябрьской Москве. Иногда, пребывая в мистическом настроении, Остап думал, что Киса выпустил через разрезанное горло из его тела наружу что-то важное, и это важное больше не вернётся.

К скамейке, на которой сидел Остап, медленно подошёл огромный чёрный кот. Кот поднял голову и пристально посмотрел Остапу прямо в глаза. Остап увидел, как в большущих зелёно-жёлтых глазах кота как будто на миг отразилось звёздное небо.

Кот с трудом запрыгнул на скамейку и лёг рядом с Остапом. Остап ощутил тёплое прикосновение к своему бедру и позавидовал тому, что у бродячего кота всегда с собой хотя бы шуба из натурального меха, а у него из зимних вещей ничего нет.

Остап погладил кота по голове, кот довольно зажмурился.

— До меня дошли слухи, что вы хотите убить какую-то кису, — вдруг промурчал кот. Слово «меня» звучало у него как «меняу».

Остап помотал головой и от этого движения начал кашлять. Прокашлявшись, он уставился на кота.

— Ну что вы на меня так смотрите, Остап Ибрагимович? Отвечайте: какую кису вы хотели убить?

Остап быстро огляделся в поисках загадочного чревовещателя и обнаружил, что в радиусе по меньшей мере пятидесяти метров никого нет.

— Хотелось бы услышать ответ на поставленный мною вопрос! — настаивал кот. — Какую кису вы хотели убить?

— Не «какую», а «какого». Это человек такой, нехороший, а не кошка, — наконец прохрипел Остап, подумав, что, кажется, он уснул и ему нужно просыпаться, чтобы не замёрзнуть до смерти. — Да и не хочу я его больше убивать. Перехотел, понимаешь?

— Не пони-ма-а-ю, — протянул кот, — как можно перехотеть убивать нехорошего человека?

— А толку? — риторически спросил Остап. — Это ничего не изменит. Да и, кажется, он уже давно в психушке у доктора Стравинского. Его там лечат от буйного умопомешательства. А я сижу тут, на вокзале, замерзаю.

— Лучше мёрзнуть на вокзале, чем сидеть в тепле в психушке, — заметил кот.

— Ты думаешь?

— Уверен.

Оба замолчали.

— Кстати, Остап Ибрагимович, вы не спите.

— Да? А как же я тогда веду вполне осмысленную беседу с бродячим котом?

— А я, Остап Ибрагимович, не совсем кот. Вернее, совсем не кот.

— А кто?

— Потусторонняя сущность, — кот сел и зевнул. — Долгая история, различные ведомственные перипетии, никому не нужные подробности. Может, мы переместимся отсюда в какое-нибудь более уютное место? Здесь холодно, неприятно и слишком много милиции.

— Ага. В Ялту, — хмыкнул Остап.

— Или в Рио-де-Жанейро. Там все ходят в белых штанах, — подхватил кот. — Рад бы. Но! Без начальства мне приходится ходить по этой грешной земле. Лапками. Тем не менее, в Москве очень много этих самых уютных мест даже в пешей доступности от нашего с вами вокзала. Пойдёмте отсюда, а, Остап Ибрагимович?

Остап подумал, что его вовсе не нужно уговаривать переместиться в более уютное место, но вслух ничего не сказал.

— Что ж, тогда веди меня, потусторонняя сущность, — сказал Остап, кое-как вставая со скамейки. — И, позволь полюбопытствовать, насколько всё-таки твоя сущность потусторонняя?

— Максимально потусторонняя. Чёрная и страшная, — кот подмигнул Остапу, вальяжно слез со скамейки и молча направился к выходу. Остап пошёл за ним, решив пока не думать о том, с кем или с чем он только что столкнулся, хотя в глубине души уже всё понял.

Через десять минут кот (а все десять минут он вёл себя как обычный московский уличный кот!) привёл Остапа в подъезд старого многоквартирного дома.

— Дом номер девяносто семь. Квартира номер тринадцать, — проговорил кот.

— Ну, ещё бы! — улыбнулся Остап. — Потусторонняя сущность привела меня в квартиру номер тринадцать, и сейчас мне там предложат подписать некий договор, да?

— Вы находитесь в плену предрассудков, Остап Ибрагимович! — обиделся кот. — Я привёл вас в хорошую чистую свободную квартиру, а вы ёрничаете! Хозяин этой квартиры, Зорькин Александр Петрович пятидесяти трёх лет отроду, сейчас в больнице со сложным переломом правой лодыжки, его не будет ещё семь, — кот бросил злобный взгляд на Остапа, как будто ожидая язвительного комментария, — дней. Он одинок, никто в его квартиру не придёт, и мы сможем здесь расположиться. Думаю, этот простейший замок не составит труда открыть?

— Не составит, — подтвердил Остап.

С помощью куска проволоки, отыскавшегося в кармане его плаща, он открыл замок входной двери, и она со скрипом отворилась.

В квартире было темно и холодно, пахло какой-то неопознанной и невкусной едой, но квартира, конечно, была во много раз приятнее скамейки на Казанском вокзале.

На кухне стояла дровяная печь, но дров нигде не было.

На массивном обеденном столе нашёлся примус, но он не работал.

— А потусторонняя сущность сможет починить нам примус? — спросил Остап, обнаружив под столом канистру с керосином. — Чайку бы сейчас!

— Прошу вас заметить, Остап Ибрагимович, что у меня лапки. А лапки не предназначены для починки примусов. Мелкая моторика не та, знаете ли. И хватит меня называть «потусторонней сущностью»! У меня имя есть, между прочим.

— Какое же?

— Бегемот.

— Кот Бегемот, значит, чтобы в рифму. Что ж, будем знакомы! — Остап протянул коту ладонь, и тот стукнул по ней лапкой. — Думаю, примус я и сам смогу починить, не такое уж это сложное дело.

Спустя несколько минут Остапу удалось примус оживить, и на кухне стало теплее и веселее.

Остап нашёл в буфете пачку чая и бумажный кулёк с пшённой крупой. Больше никакой еды в квартире не было.

— Бегемот, ты будешь есть пшённую кашу, или потусторонние сущности, прости, не ужинают?

— Потусторонние сущности в материальной форме котов ещё как ужинают! За ушами хрустит! И любят всякое-разное! — воскликнул Бегемот. — Впрочем, на первое время, да, и пшённая каша сойдёт, а потом я найду нам еду поинтереснее. Много еды!

— А я думал, что это я, смертный человек, должен найти, чем кормить кота. Пусть и потустороннего.

— То, что человек кормит кота, — это социальный конструкт, не более того, — проговорил Бегемот. — Коты и сами могут кормить нравящегося им человека. Но, как правило, не хотят. Да и, буду с вами честен, Остап Ибрагимович, человеки редко им так уж нравятся.

— Человеки и друг другу редко нравятся, — сказал Остап.

Бегемот запрыгнул на табурет и обернул хвостом лапы, а Остап принялся за приготовление каши.

Наевшись пшённой каши и напившись чаю, Остап, не снимая тельняшки и брюк, но накрывшись старым бушлатом, который он нашёл на вешалке в прихожей, завалился спать на софе в гостиной. Кот аккуратно залез под бушлат и лёг рядом с Остапом. Засыпая, Остап подумал, что кот урчит как новенький «Студебеккер» на холостых оборотах, и, счастливый, провалился в сон.