Здесь никогда не шёл снег (джен)

Прошла неделя с того момента, как Железный Дровосек с Эдвардом добрались до Голубой страны. Они оставались желанными гостями в доме Минни Эни, хотя Железному Дровосеку сложно было ответить на вопрос — в качестве кого он находится здесь?

Они не говорили про это с Минни, но где-то между разговорами об урожае и привычных заботах, вечерних сказках для Милли о всех приключениях Страшилы, прогулках с Эдвардом по окрестностям деревни занозой сидела невысказанная вслух мысль о том, что рано или поздно ему надо будет принять решение. Несомненно, Дровосек был нужен в Фиолетовой стране, ведь он много лет мудро и честно правил мигунами, за что сыскал уважение этого славного народа. Там он был на своём месте, там был его дом.

Или нет?

Все эти годы он старательно делал вид, что его намерения тогда, после первого похода в Изумрудный город, были самыми чистыми. Он мечтал заполучить сердце, чтобы вернуться к той, которую любил больше всего на свете, а вместо этого малодушно спрятался, испугавшись, что сделает жизнь Минни невыносимой. Она была живой, из крови и плоти, а он — железным чурбаном, в груди которого всё ещё трепыхалось шёлковое сердце.

По правде сказать, Железный Дровосек попросту боялся, что теперь слишком поздно что-то менять и все его попытки что-либо исправить жалки.

Минни видела, что Железный Дровосек мается, но молчала, не пытаясь помочь ему справиться с болью. А может, все они слишком были сейчас обеспокоены состоянием Милли, и драматичные разговоры о личном выглядели бы сейчас неуместно. Всё это было пустое. Важным было лишь то, что жизнь маленькой девочки утекала сквозь пальцы, а родные ничего не могли с этим поделать.

Эдвард же старался быть полезным по мере своих сил и с радостью отмечал, что семейство Минни Эни совсем не относится к нему враждебно. Даже Милли оживлялась, когда Эдвард появлялся на пороге её комнаты. Он, правда, боялся подходить близко, ведь малейший порез мог причинить девочке непоправимый вред. Зато он вырезал для неё из бумаги человечков, белочек, зайчиков, и она не разрешала Минни Эни их выкинуть, хотя их накопился уже целый ворох.

Наоми, как и все, с большим теплом относилась к Эдварду, и теперь они виделись гораздо чаще. Они с Тубаго решили, что не будут трогать Милли, оставят в доме Минни Эни, ведь девочка здесь практически выросла. Железный Дровосек же, казалось, избегал Наоми, хотя Эдвард и понимал, что друг просто пытается разобраться в себе и своей непростой жизни.

Как-то вечером, когда Милли забылась особенно беспокойным сном, Минни Эни убиралась на кухне, Железный Дровосек ушёл с Тубаго к Бофаро, а Наоми и Эдвард сидели на крыльце.

— Знаешь, — сказала Наоми, глядя на первые звёзды на темнеющем небе. — Когда родилась Милли, мы долго гадали, на кого она похожа. Конечно, это совсем не важно, ведь главное, что она у нас была. Но так уж устроены родители, что они начинают искать в ребёнке свои черты. У меня глаза карие, у мамы тоже. У Тубаго в семье все кареглазые, и Милли родилась с такими же. Но где-то ближе к году глаза её начали светлеть, а потом и вовсе стали синими. Это ли не чудо?

Эдвард промолчал, а Наоми вдруг без всякого перехода сказала почти жёстко:

— Это я во всём виновата.

— Почему? — спросил Эдвард. — Разве может человек быть виноватым в болезни?

— У нас с Тубаго очень долго не было детей, — доверительно сказала Наоми. — В семьях жевунов всегда много детишек, но небеса словно наказали нас за что-то. Я плакала и мечтала о ребёночке, хотя Тубаго и уверял меня, что мы и вдвоём проживём неплохо. Как-то я здорово рассердилась на него за эти слова и сказала ему, что нам лучше расстаться. Он обнял меня и сказал, что никуда меня не отпустит, а ещё, что я дурочка.

Наоми не плакала, но в её голосе Эдвард слышал невыносимую печаль.

— Тем вечером со мной случилась настоящая истерика, я вообще плохо помню, что было в следующие дни. Тубаго не отходил от меня, ухаживал, не оставлял ни на минуту. И я выкарабкалась, справилась. Однажды, когда я шла домой из торговой лавки через овраг, решив срезать путь, мне встретилась старая женщина. Лицо её было закрыто капюшоном, впрочем, она была такой согбенной, что я всё равно не разглядела бы её — она разговаривала не со мной, когда обратилась, а со своими башмаками. Старушка попросила перевести её через ручей, который протекал по дну оврага. Когда я перевела её на другую сторону, она поблагодарила меня и сунула в ладонь пузырёк, сказав, что все мои тревоги напрасны, мне надо просто успокоиться. Не успела я удивиться, как старушка исчезла, будто её и не было. Это было верхом опрометчивости, но я решила попробовать лекарство из того пузырька. Оно пахло волшебно — перечной мятой, свежим пшеничным хлебом и почему-то металлической стружкой. Я и на самом деле стала спокойнее, а потом, когда уже почти смирилась, мне приснился яркий сон. Я увидела Священную пещеру с источником Усыпительной воды, хотя я никогда не была в пещерах рудокопов. По краям источника росли кусты с мясистыми листьями. Я собрала листья и стала их жевать. Во рту всё пересохло, я зачерпнула воду ковшиком ладони и начала пить. Вода была прохладной, хрустальной. Я пила и пила во сне, и никак не могла напиться.

— Ты решила разыскать ту пещеру из сна? — спросил Эдвард.

— Мне не нужно было её искать, — ответила Наоми. — Когда я проснулась, у меня было полное ощущение, что я только что была там. Что всё было на самом деле. Я рассказала обо всём Тубаго, и он с удивлением узнал в моём рассказе ту самую пещеру, где много веков брали усыпительную воду для семи подземных королей. Я знала, что он происходит родом от самого Бофаро⁽¹⁾, но мы никогда не говорили про прошлое его предков, тем более сам Тубаго вырос уже наверху, а не в подземных пещерах.

Он испугался за мой рассудок, да и Усыпительная вода таила в себе много опасностей. Конечно, я не стала бы просить его выспрашивать у старого Ментахо, как разыскать ту пещеру.

— И что случилось потом? — заинтересованно спросил Эдвард.

— Несколько дней спустя я как-то с утра затеяла генеральную уборку, решив, что хватит уже хандрить. Я смахнула пыль из самых дальних и тайных закоулков в доме. Когда я залезла под кровать, решив и там хорошенько всё выскоблить, я наткнулась на подсохший зелёный лист с того самого куста. Я сразу его узнала.

— Но откуда? — поразился Эдвард.

— Я до сих пор не знаю. Тубаго сказал, что это просто обычный лист, который могло занести ветром со двора. Но я помнила запах и вкус этих листьев, будто только и делала, что готовила из них салаты на ужин.

— Это не был обычный сорняк, так?

— Эти листья хорошо известны тем, кто знаком с историей жевунов и Голубой страны. Когда-то с их помощью Урфин Джюс обзавёлся целой армией деревянных солдат.

— Тех самых? Про которых рассказывал Железный Дровосек Милли?

— Да. Хотя живительных листьев никто не видел с тех пор.

— А потом… Потом ты…

— Потом я поняла, что ношу под сердцем ребёнка. Случилось настоящее чудо, и мне дела не было, был ли мой сон явью, вымыслом, воздействием лекарства из пузырька, которые мне для та старушка. Теперь всё это было неважно, ведь мы с Тубаго, наконец, стали родителями. Милли, как ни странно, совсем не росла избалованной и капризной, хотя её буквально все носили на руках. И моя мама, и семья Тубаго, и даже соседи. Мы все не чаяли в ней души.

— Но почему ты сказала, что ты виновата? В чём?

— Когда Виллина сказала про Усыпительную воду, я вспомнила свой сон до мельчайших подробностей. Только Тубаго знал о нём, даже маме я не рассказывала. Книгу мудрой Виллины нельзя обмануть. Наверное, я слишком легко поверила в чудо, а может, не была благодарна за такой подарок судьбы, отнеслась к нему, как к должному.

— Ты точно не виновата, — заверил её Эдвард. — И кто знает, если книга Виллины видит всё, значит, есть такое чудо, которое излечит Милли.

— Если ты живёшь в Волшебной стране, ты так привыкаешь к постоянным чудесам вокруг, что относишься к ним как к вещам обыденным, — вздохнула Наоми. — Это самая главная ошибка взрослых людей. Мы перестаём верить в чудеса, мы не верим в себя, мы боимся быть ненужными или лишними.

И они стали искать то самое чудо, которое могло бы исцелить Милли.

Тубаго с Бофаро привели-таки из пещер двух больших шестилапых, вызвав восторг местной детворы. Они пытались взгромоздиться на круглые спины зверей и хохотали, путаясь в густой грязно-белой шерсти. Шестилапые ухали, с явным удовольствием принимали угощения — а ели они исключительно всё, что им предлагали — и неуклюже перетаптывались на месте.

Милли же, когда её вынесли на руках и поднесли к одному из шестилапых, слабо улыбнулась и тут же обмякла — пришлось заносить её скорее обратно. Шестилапых оставили на привязи, решив их отвести домой попозже.

— Жарко беднягам, — сказал Тубаго Эдварду, наблюдая, с каким интересом тот рассматривает шестилапых. — Пора их стричь, да всё из рук валится.

— Вы их стрижёте? — спросил Эдвард.

— Шерсть шестилапых пропитана светящемся веществом, — пояснил Тубаго. — Раньше рудокопы изготавливали с его помощью светильники, мы же используем для лёгкой воздушной ткани, схожей с крыльями фей.

Эдвард подошёл к одному из шестилапых, наклонился к короткому уху и что-то прошептал. Шестилапый ухнул и сел на зад, застыв на манер статуи.

Щёлк-щёлк, засвистели лезвия ножниц в воздухе. Светящееся облако окутало и шестилапого, и Эдварда, а когда он закончил свою работу и шерстяная пыль осела, перед изумлённым Тубаго предстал улыбающийся шестилапый, который походил на стриженного льва.

— Да у тебя талант! — восхитился Тубаго. — Мне понадобилось бы на это часа три и пара помощников.

Эдвард с таким же энтузиазмом привёл в порядок второго шестилапого, а потом помог Эльвине с Наоми собрать шерсть, хотя по правде сказать, получалось у него плохо — он крошил шерсть и пару раз продырявил мешок.

Железный Дровосек хотел написать письмо Страшиле с просьбой прилететь в Голубую страну на драконе Ойххо, но Минни Эни отговорила его.

— Милли выросла среди драконов. Ты же знаешь, после выхода рудокопов наверх драконы и шестилапые перебрались туда же за людьми. Шестилапым трудно на свету, их глаза совсем не приспособлены для дневного света, поэтому их держат в пещерах и выгуливают в основном по ночам. А драконы любят солнце. Над Голубой страной постоянно летает парочка-другая.

Надежды их таяли, потому что вскоре Милли перестала реагировать на подошедших к ней. Она не улыбалась, не вскидывала радостно ладошку в приветствии, а просто смотрела в пустоту мутным взглядом. Доктор Робиль — никто не мог сказать, какой он по счёту Робиль, но он был такой же длинный и худой, как его знаменитый предок — сказал, что взрослым нужно смириться. Доктор Бориль — да, он тоже был десятым предком первого Бориля и таким же толстеньким — на этот раз не стал спорить с коллегой, а согласился.

Они почти не разговаривали, а несли траурное бдение, проверяя, дышит ли Милли. Каждый раз, когда Минни Эни приходила из спальни внучки, родные вскидывали на неё испуганные глаза, а потом потихоньку выдыхали, замечая, как упрямо поджаты губы Минни Эни.

Тубаго выкроил время и изготовил для Эдварда превосходную ткань — материал для рук, но Эдварду было сейчас не до этого. Как он мог вернуться к Лестару, когда здесь оставались его друзья?

Однажды вечером, когда было особенно душно, Эдвард увязался за Наоми, чтобы помочь ей принести из погреба фрукты, домашнее вино и сыр. Они спустились по круглым ступеням вниз, Наоми отперла тяжёлую дверь и повесила на крюк у входа керосиновую лампу. Она принялась выбирать с полок необходимое и складывать в корзину, а Эдвард старался не мешаться и стоял в сторонке. Лампа освещала погреб слабо, но Наоми могла ориентироваться здесь с закрытыми глазами, прекрасно зная, где что лежит.

— Что это? — заинтересовался Эдвард блеснувшей на одной из полок искоркой.

Будто сверкнуло что-то.

— О, это величайшая драгоценность, которую каждый жевун бережёт как зеницу ока, — сказала Наоми.

Она отложила пучок лука-порея и взяла с полки пару маленьких блестящих кубиков.

— Это кубики льда, — протянула она один Эдварду. — Подарок Виллины. Видишь ли, иногда фрукты, сыр и другие продукты слишком быстро портятся, а это не очень удобно, как ты понимаешь. Виллина заколдовала воду так, что она замёрзла, и получились кубики льда.

— Они не тают? — в восхищении спросил Эдвард, с величайшей осторожностью принимая из рук Наоми кубик.

— Нет, — пожала плечами Наоми. — Во всяком случае, их редко приходится обновлять. Обычно Виллина приезжает к нам на Праздник урожая и обновляет чары.

— Можно мне один? — с придыханием спросил Эдвард.

— Возьми, — разрешила Наоми. — Только наверху он очень быстро исчезнет. Они сохраняются только в холодном месте, вот как погреб.

Эдвард же, казалось, не слышал Наоми. На вытянутом лезвии он осторожно держал как величайшее сокровище маленький кусочек льда. Доказательство того, что зима и Ким, танцующая под снежинками, ему не привиделись.

Шаг за шагом он поднялся по ступеням, совершенно забыв про Наоми, которая шагала сзади, отдуваясь под тяжестью корзины.

У тропинки к дому Наоми свернула к крыльцу, а Эдвард пошёл в заброшенный сад.

— Эдвард! — позвала Наоми. — Ты куда?

Впрочем, ей некогда было думать о странном поведении Эдварда. Надо было отнести продукты в дом, помочь матери приготовить на завтра обед.

В кухне она устало кивнула Минни, поставила корзину на табурет, вытащила первым делом масло, сыр и яйца, потом потянулась к кувшину, чтобы перелить в него вино из бутыли. На столе стояла большая чашка с мукой — мама затеяла пироги, значит, надо было намять ягод. Молча они хозяйничали вдвоём, ловко и споро поставили пироги, приготовили рагу и грибной суп.

— Эдвард где? — спросила спустя время Минни. — Или ушёл с Тубаго?

— Ой, — спохватилась Наоми. — Нет, он со мной был. Я домой пошла, а он в сад.

Не сговариваясь, они побросали полотенца и пошли в спальню — там окна выходили как раз в сад.

Эдвард что большой ребёнок. Мало ли, что с ним могло приключиться. Заскочили друг за дружкой в комнату, да так и застыли на пороге.

Окно было открыто — Минни сама приоткрыла немного створку, чтобы разогнать душный вечер. Лёгкий тюль колыхался волной и серебрился в облаке пушистых, хрустальных снежинок. Они медленно сыпались, казалось, с самого потолка, кружились, плавно опускались, а потом изящным пируэтом поднимались обратно вверх и начинали свой танец по новой.

В центре снежного хоровода кружилась Милли, ловя ладошками снежинки. Казалось, она сама сейчас подлетит над полом и станет вращаться в этом серебряном кружеве. Глаза её сияли, а вернувшийся румянец на щеках был тем самым, который бывает у абсолютно здоровых и счастливых детей.

— Бабуля, мама! Смотрите! — заливисто засмеялась Милли. — Это же снег!

— Здесь никогда не шёл снег… — прошептала Минни Эни.

А Наоми, не сдерживая слёз, уже обнимала дочку и кружилась с ней в танце.

1) Бофаро жил за тысячу лет до рождения Элли Смит. Устав ждать смерти отца, он устроил против него заговор, в который привлек несколько тысяч сторонников. Заговор был раскрыт, и Наранья сослал Бофаро, вместе с женой, детьми и соратниками на вечное поселение в Пещеру, где принц стал королём — первым королём Подземной страны.

Вернуться к тексту