Отряд "Aurum" (джен)

— Дима, у нас проблемы.

Нервно меряющий шагами кабинет Сеченов замер, впиваясь взглядом в алую звезду на собственной ладони. С самого сообщения о сбое он пытался связаться с Захаровым снова и снова, однако тот его упорно игнорировал, чем дополнительно прибавлял директору Предприятия седых волос. Немного успокаивало Дмитрия лишь то, что СЕДИС, пускай и находился в закрытом режиме, но, по словам ХРАЗа, продолжал функционировать. А значит, Харитон, на руке которого он находился, по крайней мере, жив.

— Тоша! Ты где? — судорожно обхватив левое запястье пальцами так, словно это каким-то чудом могло помешать связи оборваться, а еще лучше — сию же секунду вытащить Захарова прямо с того конца сети, выдохнул он. — Ты цел?

— Нет, я умер и звоню тебя с этим поздравить, — как всегда в моменты волнения, голос Харитона звучал сухо и холодно. — А что касается ответа на первый вопрос, то с рифмой не ошибешься. Именно в ней. Сам в порядке?

— «Челомей» отрезали от «Коллектива» из-за подготовки к параду еще два дня назад, — подавив желание сесть прямо на пол, Дмитрий вернулся к столу и рухнул в стоящее рядом кресло. Судя по тону, Захаров был не только жив, но и здоров в степени достаточной, чтобы источать сарказм. — Не хотели перегружать основной узел. Почему ты не отвечал?

Харитон окинул взглядом напоминавшую чулан подсобку, крошечную настолько, что даже развернуться в ней широкоплечий профессор Захаров мог с трудом. В золотистом свете диодов перед глазами тускло поблескивало множество электрических счетчиков. Спиной Харитон упирался в дверь, из-за которой, сливаясь в жуткую какофонию, неслись крики, скрежет и сухой треск автоматных очередей.

— Был немного занят. Умоляю, скажи, что причины сбоя установлены и вы уже заняты устранением, потому что здесь просто катастрофа. Безопасники долго не продержатся.

— Причину мы установили… — начал было Сеченов, однако закончить не успел.

Нечто обрушилось на дверь с обратной стороны, заставив ее содрогнуться, и Харитон для верности уперся ногой в противоположную стену. Судя по мягкой смазанности удара — человек. Еще живой. Возможно, кто-то из тех, с кем Захаров много лет работал бок о бок. Металлическая преграда между ними была достаточно тонкой, чтобы профессор отчетливо слышал каждое движение и, кажется, даже ощущал лопатками лихорадочное тепло чужого тела.

— Назад, мать твою! — грохнуло над ухом почти одновременно с цепочкой выстрелов, оборвавшихся сдавленным сипением и характерным въедливым хрустом, с каким имели обыкновение ломаться шейные позвонки. Харитон стиснул зубы, невидяще глядя прямо перед собой, вслушиваясь в удаляющуюся тяжелую поступь робота-лаборанта.

Сеченов на той стороне тоже молчал — сенсоры СЕДИСа обладали достаточной чувствительностью, чтобы Дмитрий слышал не только Захарова, но и часть происходящего вокруг.

— Продолжай.

— Тоша… — голос академика отчетливо дрогнул.

— Дима, — Харитон прикрыл глаза и медленно выдохнул через нос. — Соберись. Сейчас это единственное, чем ты можешь помочь всем нам. Что со сбоем?

— Все исходные коды роботов, подключенных к основному узлу Предприятия, изменены, — Сеченов, по примеру Захарова, тоже сделал глубокий вздох. Под ребрами снова гадко и остро укололо невралгической болью. Харитон неоднократно предлагал пройти курс терапии, но Дмитрий так и не нашел на него времени. — Деактивация боевого режима без новых кодов в кратчайшие сроки невозможна. И на взлом потребуется время. Больше времени, чем у нас есть.

— Кто, кроме тебя, имел подобный уровень допуска? — спросил Захаров, уже заранее догадываясь, каким будет ответ, и Дима его, к сожалению, не разочаровал.

— Кроме меня, только Виктор.

— Твою-то мать, — не сдержавшись, зло выплюнул Харитон и, переждав очередную волну катящихся по коридору убийственно-неторопливых механических шагов, понизил голос, буквально зашипев: — Я говорил. Я предупреждал, что это откровенно идиотское решение — позволить ему продолжить работу. Предатель единожды — предатель всегда. Надо было еще тогда поставить его к стенке, но нет же, мы каждому готовы дать второй шанс.

— Дело не в шансах, а в том, что быстро заменить его некем, — отозвался Дмитрий. — Сроки запуска выставлены и утверждены партией, на передачу дел и подготовку специалиста, который сумел бы закончить отладку вместо Петрова, ушло бы еще полгода, не меньше. И надзор за ним должен был вестись постоянно.

— Просто очаровательно. А теперь заменить его станет некем в принципе, потому что специалистов в эту минуту рвут на куски, и все это… — Захаров резко оборвал сам себя, понимая, что занимается тем же, от чего минуту назад предостерегал Диму: поддается совершенно бессмысленным эмоциям.

— Моя вина, — совершенно по-своему решил закончить за него Сеченов, заставив Захарова мысленно выругаться.

Диме никогда не требовался обвинитель, чтобы взять всю ответственность на себя. Как свою, так и чужую. Куда сложнее было заставить академика признать, что он не всесилен и физически не способен оказаться виновен во всем, что происходит с человечеством. Сеченовское эго само по себе простиралось куда-то в бесконечность. И то, что советская пресса рисовала его в глазах общественности едва ли не новым коммунистическим Божеством науки и прогресса, это эго лишь пестовало: люди ждали от него совершенства, и Дима, убежденный, что не имеет права их ожидания подвести, взваливал на свои плечи все больше.

— Нет, не твоя, — взяв себя в руки, твердо сказал Харитон, на мгновение даже перестав одним ухом прислушиваться к звукам за пределами своего убежища. — Не ты выбирал Петрову меру пресечения, это сделал советский суд. Так что твоей вины здесь не больше, чем вины судебной системы или тех, кто за ним не уследил. Случилось то, что случилось, и сейчас вопрос «что делать?» куда важнее вопроса «кто виноват?».

— Самый очевидный вариант — запрашивать военную поддержку и пытаться эвакуировать всех, кого еще успеем, пока программисты взламывают коды.

Сеченов поверх стола взглянул в панорамное окно. Над «Челомеем» ярко сияло июньское солнце — ни единого напоминания о вчерашней грозе. Там, на улицах, в предвкушении послезавтрашнего парада бок о бок с роботами гуляли сотрудники и гости Предприятия, даже не подозревавшие, что где-то далеко под их ногами разверзся ад, в котором механические жернова перемалывают цвет советской науки, уничтожают ее будущее, вместе с лабораториями громят и втаптывают в лужи крови ее перспективы. Эти люди, волею случая, пока верят, что роботы, созданные академиком Сеченовым — помощники, а не убийцы, которым неведомы ни сомнения, ни страх, ни сострадание.

— Хочешь похоронить все окончательно? — Захаров медленно сполз на пол, продолжая подпирать дверь, и откинулся затылком на холодную поверхность металла, разглядывая темный потолок. — Ты же понимаешь, что, как только правительство узнает, на твоем директорстве, а заодно и праве на «Коллектив» с «Атомным сердцем», можно будет смело ставить крест. Такой повод они точно не пропустят. И только посмей заикнуться, что это — допустимая жертва. Если мы позволим «Коллективу» попасть в руки аппаратчиков, вроде Хрущева со товарищи… Мы оба понимаем, как они такой властью распорядятся. И вот это уже будет именно твоей виной, которую ты никогда не искупишь, — понимая, что в силу характера вечно мучимому этическими дилеммами Диме сейчас нельзя дать утонуть в сомнениях, и уж тем более — сделать гуманный лишь на короткой дистанции выбор, Харитон заставил свой голос звучать особенно жестко и неумолимо. — Никакая серьезная военная помощь сюда не поспеет. Лекцию о том, что такое мобилизация и развертывание войск в мирное время, хочешь? А то мне тут как раз временно нечем заняться. К тому моменту, как сюда явится хоть что-то реальное, спасать будет уже некого. Ограниченный контингент, который удастся быстро перебросить, здесь и поляжет. А боевая авиация устроит повторную терроформацию, уничтожив и людей, и роботов, и оборудование, но так и не пробьет подземные уровни. Все остальное, как ты изволил выразиться, потребует времени больше, чем у нас есть. Что насчет уничтожения основного сервера?

— Выстрел себе же в ногу, — Дмитрий сосредоточенно побарабанил кончиками пальцев по столешнице. — Команды уже ушли, и, отобрав у Виктора возможность отдавать новые, мы отберем ее и у себя. Остается искать Петрова и выпытывать коды у него. Если он, разумеется, еще жив.

Даже теперь, когда мир летел в бездну, уверенный голос Захарова успокаивал, помогал мыслям проясниться, а сердцу — застучать ровнее. Сеченову было почти совестно, что, получив новости с поверхности, в самый первый, исчезающе короткий миг он подумал вовсе не о жертвах, не о гибели науки, не о крахе планов и судьбе проектов, а о Тоше. Тоше, всю прошлую ночь тихо и ровно дышавшем Дмитрию в затылок, расслабленно приобнимая со спины. Тоше, еще утром недовольно бурчавшем над кофе, что не планировал оставаться и теперь, из-за его, Димы, капризов отстает от графика. Тоше, прямо теперь находящемся там, внизу, в самом эпицентре.

— Сомневаюсь, что Петров, не снеся позора, всего лишь хотел эффектно самоубиться в приятной компании, — тем временем заметил Харитон. — У всего этого определенно есть какая-то цель, так что себя он, полагаю, внес в список исключений.

— А возможно, и не только себя. Провернуть подобное без пособников невозможно. Как минимум, из числа тех, кто вел за ним наблюдение и в нужный момент тактично смотрел в другую сторону, — задумчиво согласился волевым усилием вернувший себе самообладание Сеченов и с горькой усмешкой добавил: — Знаешь, а я ведь до последнего надеялся, что Катя с Сережей так и останутся агентами по лишь условно опасным поручениям.

— Вот поэтому я и не люблю тешить себя надеждами, — кто-то пронесся по коридору, спотыкаясь, раздался металлический грохот, зазвенело бьющееся стекло, почти заглушая высокий женский крик. — Ты вывел их из «Аргентума» на крайний случай, и более крайнего, чем этот, уже не будет. Что с остальной Когортой?

— Коля уже неделю в Москве. Володя с Сережей здесь, со мной. Лёша в своей лаборатории где-то над побережьем, сказал, что двинется к «Менделееву». Лёня⁽¹⁾ улетел к Артему в Ленинград, делать доклад на кафедре. Иван Алексеевич… не откликается.

— Иван Алексеевич еще в начале июня нашими общими усилиями отправился в кисловодский санаторий, и лучше бы ему не знать, что у нас здесь происходит, — сказал Харитон, и Сеченов смутно припомнил, что действительно подписывал соответствующее назначение. Впрочем, в горячке перед запуском «Коллектива» он мог забыть и не такое. — Открой мне самый высокий класс допуска для «Павлова».

— Зачем? — в сердце Дмитрия заскреблось нехорошее предчувствие.

— Чтобы законсервировать нижние лаборатории, — так, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном, объяснил Захаров.

— Ты, верно, шутишь, — глядя на свою руку так, словно заподозрил не то ХРАЗа в искажении информации, не то Харитона — в безумии, едва ли не по слогам выговорил Сеченов и возвысил голос, чего обычно себе не позволял, особенно в общении с Захаровым: — Какие лаборатории, Тоша?! Забаррикадируйся и жди эвакуации!

— Я не собираюсь пускать годы разработок псу под хвост из-за стаи синтетических вандалов, — в отличие от Димы, Харитон продолжал сохранять ледяное спокойствие. — Хватит и того, что мы прямо сейчас лишаемся ценнейших кадров. Там, внизу, уникальные образцы, отчеты, запущенные исследовательские циклы. Мы не можем потерять еще и это.

— Мы не можем потерять еще и тебя, — до побелевших пальцев стискивая край столешницы, отрезал Сеченов. — Не смей. Это приказ.

Харитон поморщился — ему был знаком этот тон: опасный, металлический, словно бы обладающий режущей кромкой, способной без труда вскрыть собеседнику глотку. Для тех, кто знал Диму поверхностно — а таковых было большинство — его существование в эмоциональном и голосовом диапазоне бархатно-баритонального, сдержанного и доброжелательного академика становилось весьма шокирующим и откровенно пугающим сюрпризом. Впрочем, только экстраординарные обстоятельства могли пошатнуть сеченовское самообладание настолько, чтобы его внутреннее, давно и надежно укрощенное чудовище ощерилось, на мгновение показавшись из темноты. И Захаров хорошо понимал причину нынешней вспышки. Настолько хорошо, что в иных обстоятельствах, возможно, ощутил бы себя искренне польщенным. Однако драгоценное время утекало сквозь пальцы, не позволяя тратить себя еще и на долгие споры, поэтому Харитон немного сменил тактику.

— Я сижу в электрощитовой, дверь в которую первый же лаборант, задавшись целью, без труда снимет с петель, если и вовсе не пробьёт кулаком насквозь, — подчеркнуто неторопливо и рассудительно заговорил он. — Меня еще не нашли и не свернули шею только потому, что верхние уровни «Павлова» — самые многолюдные. Но, как только здесь станет тише и меньше иных целей, мое обнаружение станет неизбежно. В нижних блоках роботов почти нет, а помещения защищены гораздо лучше. Там в любом случае безопаснее, чем здесь. Так почему бы не совместить полезное с полезным? Просто дай мне допуск, — Сеченов продолжал оценивающе молчать, и Захаров, вздохнув, поднес СЕДИСа почти к самым губам, тихо добавив: — Ты доверял мне почти двадцать лет, Дим, доверься и теперь. Я не умру, даже не надейся. Обещаю.

Хрипловатый голос Захарова звучал мягко, почти ласково — так он позволял себе говорить с Димой лишь в те моменты, когда они оставались наедине. Сеченов обессиленно прикрыл глаза, на секунду позволяя себе обмануться иллюзией, будто Харитон рядом. Будто можно протянуть руку и ощутить под пальцами мягкую ткань его свитера, вдохнуть ставший родным запах табака и чернил. Дмитрий уже один раз едва не потерял его тогда, в пятьдесят втором, и сейчас с мучительной ясностью ощущал, насколько катастрофически близок к тому, чтобы окончательно потерять теперь. Исполнение обещания от желания Захарова не зависело, это понимали оба. А Сеченов оказался унизительно беспомощен перед им же спроектированными машинами, не имея возможности Харитона защитить. Тщательно подавляемое желание махнуть на все рукой и рвануть в «Павлов» скреблось за ребрами в такт уколам невралгии. Бесполезен. Со всем своим умом, которым так гордился. Со всеми гениальными разработками, научными достижениями, связями и стремлением осчастливить человечество. Академик Сеченов в эту секунду чувствовал себя всеобъемлюще ничтожным в своей неспособности помочь не только Захарову, но и никому из тех, кто умирал там, внизу.

— Хорошо, — сказал он наконец, заставляя себя сесть ровно, и гордо расправил поникшие под грузом вины и сомнений плечи. — Допуск у тебя будет. Внешние каналы связи с Предприятием я перекрою, во избежание утечки.

— Кто еще в курсе, кроме Когорты?

— Михаэль.

— Что ж, будем надеяться, что он достаточно дальновиден, чтобы держать язык за зубами, — Захаров скривился. — Только не делай резких движений. На тебя слишком многие смотрят, так что, очень тебя прошу, потерпи.

Харитон сознавал, что именно от Сеченова ситуация сейчас требует едва ли не самого худшего — бездействия. Захарову, с его мизантропией и душевной черствостью, это далось бы куда проще, а вот Дима… Дима вечно рвался решать не только свои, но и чужие проблемы, включаясь в их устранение даже раньше, чем его успевали об этом попросить. А зачастую — даже тогда, когда не просили вовсе. Теперь же именно ему предстояло не вмешиваться и делать вид, будто ничего не происходит. Готовиться к параду, участвовать в предпраздничных мероприятиях и заседаниях кабинета министров, раздавать интервью. И улыбаться, находясь под прицелом внимательных взглядов, давно уже выискивающих любые поводы, чтобы обвинить его в некомпетентности. Будущее не только Харитона или Предприятия, но и всего человечества зависело от того, насколько быстро удастся найти Петрова и насколько хорошо Дима сумеет держать лицо.

— Я свяжусь с тобой из лабораторий, — добавил Захаров, пожалуй, впервые в жизни сожалея, что совсем не умеет говорить всякую утешительно-нежную подбадривающую ерунду, которая Диме сейчас явно бы не помешала.

— Тош, я…

— А вот это ты запомни, как следует. Скажешь, когда увидимся.

Порой у Дмитрия возникало подозрение, что Захаров каким-то образом развил свой разум до того, что научился читать мысли. По крайней мере, сеченовские он часто угадывал без труда. Вот и сейчас Харитон по одному только звучанию своего имени безошибочно распознал неуверенность Димы в другой возможности сказать Захарову о том, насколько тот ему дорог. Сеченов никогда на признания не скупился, без малейшего смущения называя вещи своими именами, чем, даже после этих трех лет отношений, все еще повергал Харитона в смятение. Благо со временем Дима все же сумел сгладить некоторые углы и приучить Захарова, что в подобных словах нет ничего ужасного, и что все они действительно адресованы именно ему. Пускай медленно, но Харитон двигался в нужном направлении, уступая сеченовской терпеливой последовательности. Тем более, что встречных откровений Дима никогда не требовал и не ждал: они, казалось, самой перспективой произнесения доставляли Захарову почти физический дискомфорт, оставаясь серьезным психологическим барьером, который он не мог преодолеть. Однако Харитон неплохо научился говорить о многих сопряженных с чувствами вещах, не называя их напрямую. Как сейчас, этими двумя фразами пообещав, что будет осторожен и к Сеченову непременно вернется.

— Обязательно скажу, — согласился Дима, вопреки всякой логике, пытаясь оттянуть момент, когда Захаров отключится. — Удачи.

— Тебе она тоже пригодится. Не прощаюсь, — сухо и торопливо отозвался Харитон, на фоне голоса которого отчетливо слышалась новая, все нарастающая волна грохота.

И, действительно не прощаясь, оборвал связь, оставив академика Сеченова в беспощадно залитом солнцем громадном кабинете, хуже, чем просто в одиночестве — без себя. Дмитрий на секунду спрятал лицо в чуть подрагивающих ладонях, однако, когда он нажал на кнопку коммуникатора и попросил Штокхаузена зайти, голос его звучал абсолютно безмятежно.

* * *

Всю дорогу до штаб-квартиры Сергей только и делал, что зевал с женой наперегонки. Служба у них была, конечно, ненормированная, и вызвать их, как и во времена «Аргентума», теоретически могли в любое время — даже посреди ночи, однако за три года Волшебник порядком своих личных агентов разбаловал. О любых предстоящих делах Дмитрий Сергеевич имел привычку сообщать заранее, да и, прямо скажем, не слишком Нечаевых загружал. Поручал переправку неких особенно ценных документов, которые отчего-то не доверял ни электронной сети, ни роботам, ни обычным курьерам, просил сопровождать некоторых гостей Предприятия, обеспечивая их безопасность, а то — и самого себя. Последний вид заданий оба агента любили особенно сильно, в шутку даже устраивая шефу сцены ревности, если он брал с собой кого-то одного. Екатерина припоминала обоим тот раз, когда Нечаев с Дмитрием Сергеевичем летали в Пекин на выставку, не пожелав разбавлять свое чисто мужское общество и оставив ее полоть огурцы в материнском огороде. И тот факт, что Катя тогда никаких огурцов не полола, а изнемогала от скуки, под присмотром бдительной Зинаиды лечась от бессовестно подлой летней простуды, за отговорку ничуть не считался. Сережа в ответ крыл тем, что сама Екатерина ездила с шефом в Лондон на какое-то высокоранговое мероприятие, на которое мужчинам предписывалось являться со спутницей. Нечаев, конечно, честно пытался Волшебника уговорить, однако тот, выслушав все его аргументы, чуть подрагивающим от смеха голосом мягко, но непреклонно заявил, что из Сергея, при всем глубоком уважении Сеченова к его артистическим талантам, правдоподобная спутница никак не получится. И, хотя на службе им требовалось быть максимально внимательными и собранными, время с шефом все равно пролетало незаметно. Нечаев порой всерьез задавался вопросом, существует ли на свете хоть что-то, чего бы Дмитрий Сергеевич не знал? Казалось, будто он может рассказать что-нибудь увлекательное решительно обо всем и, найдя в лице Нечаевых вполне благодарных слушателей, охотно своими познаниями делился.

Конечно, доводилось им за эти годы и пострелять, и по оврагам да кустам за диверсионной группой побегать, и даже своими глазами увидеть циклопический многоярусный сервер еще не запущенного второго «Коллектива», с которого какая-то крыса пыталась вытащить сверхсекретные данные. Однако в основном оба Нечаевых после реабилитации пропадали в лабораториях и на испытательных полигонах: тренировались, дабы не терять формы, и отрабатывали различные сценарии с использованием «Восхода». В конце концов, они все еще оставались не только военными, но и уникальными в своем роде подопытными, чем Сергей в некоторой степени гордился — даже выведенным из «Аргентума» и наполовину состоящим из металла с полимером, он все равно продолжал помогать бывшим сослуживцам, испытывая разработку, которая предназначалась как раз для них. Однако и это все были мероприятия плановые, так что накануне Нечаевы с ребятами из отряда, злостно нарушая режим, устроили у себя квартирник с танцами под радио будущего и песнями под гитару. Все разошлись ближе к двум ночи, а Сергей с Катей и вовсе засиделись до четырех, рассчитывая на завтрашний выходной. Так что звонок Дмитрия Сергеевича с просьбой зайти в гости, можно сказать, вытащил обоих из постели.

— Давай хоть печенья к чаю купим, — подавив очередной зевок, слегка толкнула мужа локтем в бок Екатерина, указывая на кондитерскую. — Неудобно с пустыми руками.

— Давай, — рассеянно согласился Сергей. С печеньем при неформальных походах к шефу ошибиться было нельзя, у академика оно никогда не залеживалось, несмотря на то, что молодецки-стройный и подтянутый Волшебник на страстного любителя выпечки совершенно не походил. — Плохое у меня предчувствие, Кать, вот хоть режь. ДимСергеич с бухты-барахты никогда в гости не зовет и сам не приходит, вечно чуть не за неделю предупреждает. А тут вдруг — на тебе. Соскучился — сил нет.

— Про «соскучился» он ничего не говорил, это ты уже сам выдумал, — возразила Катерина, хмуро приглядываясь к свежему курабье. — Да и звучал как обычно. Ты же знаешь, когда что-то случается, по нему всегда слышно. Просто зайти попросил…

— …впервые в жизни, — закончил за нее Нечаев и утвердительно заметил: — И тебе тоже кажется, что это странно. Вон как активно преждевременные морщины на лбу отращиваешь.

— С нашей службой сморщиться своевременно мы всегда рискуем не успеть, вот и компенсирую, — отмахнулась Катя и, забрав у продавщицы аппетитно пахнущий кулек, тихо добавила: — Кажется, конечно. Но толку-то теории городить? Придем — узнаем. Если Дмитрий Сергеевич не хотел подавать виду, что у него что-то не так, значит, есть на то причины.

Тут Сережа поспорить не мог — что бы Волшебник ни делал, у этого всегда имелся некий смысл. Далеко не всегда понятный и очевидный для окружающих, но, тем не менее, неоспоримый.

— Думаешь, его прослушивают? — спросил он.

— Ну, мама — точно. А вот есть ли кто-то еще… — Катя по-кошачьи ловко и стремительно шлепнула потянувшегося к кульку супруга по руке. — Отставить, боец.

— Родному мужу одной печеньки пожалела, — отдергивая ладонь, беззлобно укорил Нечаев, которому страшно хотелось отвлечься от тревожных мыслей хоть на что-то. Желательно съедобное и непременно сладкое.

— Где одна, там и две, и вообще, Бог, как известно, троицу любит. Проходили уже, — хмыкнула Катя. — В итоге все осядет в родном муже, а родному шефу, как ослику Иа, в подарок достанется горшок без меда. Я, может, тоже хочу.

— Где одна, там и две? — искушающе вопросил Нечаев, сверху вниз прищурившись на Екатерину теплыми серыми глазами, и та, для приличия вздохнув, запустила руку в пакет. Пахло печенье и правда до невозможности соблазнительно.

Квартира Сеченова встретила их привычным образцовым порядком, запахом кофе, нагретого дерева и сухоцветов. Вот только мрачные подозрения при виде шефа не только не развеялись, а лишь усилились, со смутного внутреннего шепота перейдя на вопль. Волшебник действительно вел себя как обычно — приветливо поздоровался, поблагодарил за угощение и предложил чаю… Однако Сергей никак не мог отделаться от ощущения, будто «обычность» эта — фальшивая. Будто перед ними не Сеченов, а кто-то, вовсю пытающийся им притворяться, копируя поведение и манеры. Совсем как тень доброго ученого в шварцевской пьесе⁽²⁾.

— Да ну его, чай этот, Дмитрий Сергеевич, — обеспокоенно глядя в лишенные знакомого блеска глаза, тихо сказал Нечаев.

— На сухую рассказывайте, — поддержала мужа не менее взволнованная видом и состоянием шефа Нечаева.

Сеченов вздохнул, разглядывая усевшихся на диван в его гостиной агентов, и в очередной раз подметил, насколько, при почти разительном внешнем контрасте, они все-таки схожи. Изящная Катя на фоне могучего супруга казалась совсем хрупкой, точно фарфоровая статуэтка. Если не знать доподлинно, что за этой утонченностью скрывается сплошное переплетение сухих мышц, а за балетной грацией — стремительность и отточенная полевой работой смертоносность, не составляло труда поверить, будто ее можно легко переломить двумя пальцами. Сережа, напротив, вид имел весьма внушительный и суровый — ровно до тех пор, пока не раскрывал рта, являя миру задорную белозубую улыбку и бесконечно добрый нрав. Тем не менее, оба они сейчас пристально смотрели на застывшего напротив Дмитрия с одинаковым тревожным ожиданием в доверчиво распахнутых глазах. Даже позы приняли идентичные: спины ровные, плечи расправлены, руки сложены на коленях, как у примерных учеников. Дети. Несмотря на всю боевую выучку, пережитые ужасы, ранения и регулярно дышавшую в затылок смерть, из лап которой Сеченову с Захаровым один раз удалось их вырвать лишь в последний момент в буквальном смысле по частям. Для Дмитрия они по-прежнему оставались детьми. Красивыми, сильными, до краев полными чистой энергии, созданными для куда лучшей, мирной жизни. Детьми, которых ему предстояло самолично отправить в пекло, в очередной раз трусливо загребая жар их руками, вместо собственных.

— Хотел бы я пригласить вас по более приятному поводу или без повода вовсе, — тихо проговорил он, переводя взгляд с одного загорелого лица на другое. — Однако Предприятию нужна ваша помощь.

— Да он совсем еб… чердаком потек?! — выслушав краткую, но исчерпывающую сводку в исполнении Волшебника, повысил голос Сергей, лишь в последний момент схватив себя за язык, удерживая нецензурную брань. Глубоко интеллигентный Дмитрий Сергеевич матерщины не любил, считая ее недостойным способом выражения мыслей, и Нечаева за нее всякий раз отчитывал. Плутоний в глубине души с шефом был не согласен, придерживаясь мнения, что «упасть», «шлепнуться» и «наебнуться» — понятия строго разные, но слишком уж Сеченова любил, чтобы из-за такой ерунды препираться. — Террорист хренов. Своих же в спину, как последняя падаль! Я ему, паскуде, лично голову откручу вот этими самыми руками.

— А я подержу, чтоб не вырывался, — мрачно пообещала Катя.

— Не скажу, будто совершенно ваших порывов не понимаю, однако Петров нужен нам с головой на плечах, хотя бы в чисто физическом смысле, — вздохнул Дмитрий. — Задание крайне опасное. Я бы с радостью отправил туда весь «Аргентум»…

— Но тогда можно сразу в Верховный Совет позвонить, — протянула Екатерина, которая, благодаря маме, о том, как работают каналы связи, знала чуть более, чем все. — Александр Иванович не докладываться права не имеет. Да и не нужна для захвата этого вашего Петрова большая группа, он же не спецназовец, обычный гражданский. Мы с Сережкой его живо скрутим.

— Там, по большому счету, и меня одного хватит, — Нечаев снизу вверх просительно взглянул на шефа, который за все время своего рассказа так и не присел. Стоял, точно арматуру проглотив, так, что создавалось сюрреалистичное в своей неправильности ощущение, будто именно Волшебник перед ними отчитывается, да еще и в ожидании нагоняя. — Дмитрий Сергеевич, может, я сам метнусь, а? Катя у нас все равно больше по диверсиям, а нам в этот раз ничего минировать и обесточивать не надо. Я — живо. Одна нога тут, другая там!

Оба мужчины воззрились друг на друга в задумчивости: Нечаев с надеждой, Сеченов — с мягким, печальным пониманием. Казалось, что между ними происходит некий безмолвный диалог. Вероятный исход которого Блесне совершенно не нравился, так что она поспешила вмешаться, пока эти двое и вправду между собой не договорились.

— Даже не думайте! Полмира вместе пузом обтерли, и сейчас вместе пойдем. Твоя «одна нога тут, другая там» мне, Сереж, очень хорошо запомнились. И нога, и рука.

— А я будто забыл, как ты полушариями разбрасываешься! — энергично возразил Нечаев и, смягчив тон, добавил: — Зинаида Петровна на полголовы тогда поседела, Кать. Она еще внуков хочет! Ну давай хотя бы не все яйца в одну корзину на этот раз.

— Сережа прав, — поддержал Плутония Сеченов. — Мы один раз уже лишь чудом да талантами Харитона тебя не потеряли, так что он, как твой муж, имеет полное право больше так тобой не рисковать, а я не имею морального права ему в этом желании отказывать.

— А я, значит, своим мужем рисковать могу? — даже и не подумала сдавать своих позиций Екатерина. — И вообще, мы на службе, так что никаких исключений. От кого внуков-то маме рожать буду, если что, а, Нечаев? От фотографии твоей? Дя… Дмитрий Сергеевич, ну хоть вы ему не потакайте! Вы же понимаете, что в одну сторону все это не работает! Да и не институтка я. Опыта не меньше, чем у некоторых тут сидящих и сопящих.

На мгновение выражение ее лица стало совсем открытым и умоляющим, так что Сеченов почти наяву услышал это едва не сорвавшееся с губ в порыве эмоций «дядя Дима», давно зарытое под слоем субординации. Идущее из тех времен, когда для маленькой Муравьевой Дмитрий Сергеевич был не начальником и главой Предприятия, а «подшефным» матери, к которому она со всей детской непосредственностью взывала, как к последней инстанции, когда не получалось уговорить Зинаиду отпустить ее в поход или позволить лазать на крышу с биноклем — считать звезды. Так давно, что будто бы в прошлой жизни — еще до войны, до чумы, до роботов.

— Дима, она все равно за ним полезет, даже если вы ей запретите. По-моему, это очевидно, — внезапно подал голос ХРАЗ, до этого упорно молчавший. Полимерный Захаров вообще к Нечаевым относился с неким особым сортом снисходительного сарказма, придерживаясь позиции, что в свое время обоих стоило загрузить в полимер. Он никогда не упускал случая упрекнуть Сеченова в излишней к ним привязанности, нарушающей служебный регламент, утверждая, что такое смешение личного с рабочим однажды непременно выйдет академику боком. — Творить глупости очень в духе ваших агентов. Так что пускай хотя бы будут друг у друга на виду. Так остается призрачная возможность, что ни тот, ни другая не наломают дров. Петров — вот что сейчас должно занимать всех вас, а вовсе не эти сопли. Одни о нерожденных детях беспокоятся, другой о Захарове…

— Колдун тоже там?! — вскинулась Екатерина, заметив, как на мгновение болезненно дернулись утопающие в каштановых усах уголки губ Волшебника.

— Да, и это вторая часть вашего задания, — кивнул он. — Харитон Радеонович сейчас в «Павлове», и я хочу, чтобы после поимки Петрова вы обеспечили ему эвакуацию на «Челомей».

— Сделаем в лучшем виде, шеф, — немедленно заверил его Сергей, поднимаясь.

Предстоящее задание внезапно сделалось еще более личным, чем предполагалось изначально. После Болгарии профессор Захаров, совершивший невозможное и вернувший Екатерину буквально с того света, для Нечаевых стал человеком почти настолько же не чужим, насколько и сам академик Сеченов.

— Ну, вот что. Будет разумно, если я пойду с ними, — в комнате воцарилось потрясенное молчание, во время которого все присутствующие пристально разглядывали выпустившего манипуляторы ХРАЗа. Тот, казалось, всеобщим вниманием ничуть не смущенный, все так же пренебрежительно и недовольно продолжил: — Во мне заложены данные обо всех комплексах Предприятия и коды доступа к большинству помещений, так что без меня эти двое провозятся гораздо дольше, а время играет против нас. К тому же я уже давно синхронизирован с «Восходом» товарища Нечаева, так что в критической ситуации смогу активировать аварийные протоколы защиты. Так уж и быть, я согласен даже поглотить несколько капсул с боевыми полимерами.

— Что ж, возможно, ты и прав, — задумчиво согласился с его доводами Дмитрий. Самому ему сейчас ХРАЗ мог помочь разве что в качестве передатчика, с задачей которого он мог успешно справляться, даже пребывая на руке Сергея, напрямую подключаясь к сеченовской «Мысли». — Любые дополнительные возможности не лишни.

— Дмитрий Сергеевич, вы что… серьезно мне Злую руку отдадите?! — поразился Нечаев, заработав возмущенное фырканье со стороны перчатки и невольный смешок самого Сеченова.

Майора Нечаева ХРАЗ по каким-то неведомым причинам выделял особенно — Дмитрию казалось, что та, давняя шутка Харитона о конечностях Сергея оставила-таки осадок в его полимерном нутре, из-за чего всякий раз он не скупился на провокации и попытки Плутония поддеть. Впрочем, к вящему своему недовольству, добился этим ХРАЗ лишь того, что получил от хохмача-Нечаева гордое звание «Злой руки товарища Сеченова».

— В нынешней ситуации тебе ХРАЗ будет действительно гораздо полезнее, чем мне, сынок, — Дмитрий потянулся к застежкам, отсоединяя контакты. — Все стандартные полимерные перчатки числятся за Академией Последствий, и даже я не могу изъять одну из них, не проведя через отчетность. ХРАЗ и СЕДИС — уникальны в своем роде. Их невозможно взломать, перепрограммировать со стороны или отследить идущие через них переговоры. К тому же в нем действительно вшит мой уровень допуска к комплексам, так что закрытых дверей для вас не останется. Остальную амуницию получите от Михаэля. Он — единственный, кроме меня, знает о сути вашей миссии. Я постараюсь быть на связи в любое время, но… Он — ваш альтернативный связной на «Челомее».

— Одним словом, кино и немцы, — принимая перчатку из рук Волшебника, прокомментировал Нечаев, который верткого зама Сеченова не слишком жаловал, как и всех любителей подковерных интриг в принципе.

— Это два слова, — поправила его Екатерина и, снова вглядевшись в темные от горя и беспокойства глаза начальства, плюнув на служебное положение, в пару стремительных, танцующих шагов преодолела разделяющее их расстояние, коротко обняла Сеченова за шею и легонько коснулась губами бородатой, тонко пахнущей парфюмом щеки. — Не волнуйтесь, Дмитрий Сергеевич, мы справимся…

— …а вы — прикроете! — поддержал супругу Сергей, которому тоже ужасно хотелось столь непривычно потухшего, сразу лет на десять постаревшего шефа подбодрить. Да только таких сентиментально-девчачьих выходок, как Блесна, он себе позволить не мог, ограничившись коротким, но крепким рукопожатием. — Осталось только придумать, как нам на землю попасть, чтоб хвост не подпалило. Если там вся техника с ума посходила, то стаи озверевших Дроф нас еще на спуске снять попытаются.

— Аэроплощадки «Челомея» временно закрыты для посадок и вылетов, — Сеченов, которому от такого, слишком похожего на прощание, панибратства со стороны агентов сделалось еще тяжелее на сердце, самоотверженно улыбнулся и, подчеркнуто внимательно взглянув на Екатерину, внезапно поинтересовался: — Скажи-ка мне вот что, Катя: тебе не кажется, что вы с Сережей давно не навещали маму?

1) Сеченов имеет в виду Филимоненко, которого, чтоб не путать с Лебедевым, из Алексея в Когорте сократили не до Лёши, а до Лёни.

Вернуться к тексту

2) речь идет о пьесе "Тень" 1937 года за авторством Евгения Шварца. Написана по одноименной сказке Г.Х. Андерсена.

Вернуться к тексту