Горсть тепла (гет)

В лаборатории вспыхнул свет. Лезвием вспорол мимолетно сгустившийся сон.

Кейт не ждала катастрофы. Непростительно расслабилась. Пренебрегла фундаментальным законом мироздания: гладко скользящие события нарушают баланс. Мир — это циклопическая система сдержек и противовесов, система гигантских маятников, неумолимо продолжающих движение согласно приложению сил. А закон маятника гласит: всякое событие, всякая вещь, всякое явление непременно компенсируется своей противоположностью.

Сама жизнь — это бесконечный ряд маятников, крошечных, невесомых и сокрушающе огромных. Каждую минуту, каждое мгновение какой-то из этих маятников, достигнув высшей точки, начинает обратное движение, в то время как его собрат уже возвращается или проходит центр равновесия, где соприкасаются доли радости и печали, даруя краткое, эфемерное спокойствие. Наличие множества этих маятников избавляет мир от катастрофической разбалансировки, как будто вселенная поминутно взымает плату то крупной, то мелкой монетой, чтобы не разорить должника раньше времени.

Кейт много раз это замечала. Выигрыш, удача, победа непременно уравновешиваются неприятностью. На следующий день после удачно сданного реферата обязательно выйдет из строя кофеварка, соседка по комнате зальет соком новую кофточку или сломается каблук, когда уже подбегаешь к дому именинника. Переизбыток счастья это как кредит, выданный банком под коварный, зашифрованный в договоре процент. На первый взгляд цифры незначительные, посильные, но где-то в этих столбцах скрывается подвох, жестокий кредитный фокус, обнуляющий все наработанное до оглушающей пустоты.

Кейт забыла, что маятник возвращается, Кейт забыла, что подвешенный на цепи обстоятельств чугунный шар подчиняется фундаментальным законам природы, он не может зависнуть, замедлиться или утратить массу, он будет двигаться, набираясь по мере движения безудержной энергии разрушения. Его плавное скольжение обмануло Кейт, и она поверила в сострадание рока.

Все складывалось на удивление благополучно. Ее будто скрывала магия невидимости и безнаказанности. Она продолжала нарушать правила, а ее будто никто не видел. Нет, она, разумеется, не нарывалась. Безупречно выполняла свои обязанности, даже не удивляясь тому, что оказывалась едва ли не единственной, кто напрямую взаимодействует с Мартином. Неожиданно большинство сотрудников занялось анализом и обработкой уже собранных данных. На Мартина не воздействовали физически, ограничиваясь телеметрией. Генетики, нейрофизиологи и нейропрограммисты были заняты очередным урожаем искусственно выращенных в «парнике» мозгов. Последняя партия оказалась удачной, достигнув стадии «зрелости» без перерождения в глиому. Это давало надежду на то, что схема нейростимуляции, которую применил Гибульский, в конце концов найдена. И Мартин уже не представляет собой абсолютный артефакт. Часть его тайн разгадана. Пирсон торжествующе потирал руки, а Кейт с облегчением думала, что теперь ее коллегам будет чем заняться, и Мартина на какое-то время оставят в покое.

Его действительно оставили в покое. Уровень работоспособности подскочил до 90%, он даже восстановил массу тела до приемлемой. У него отросли волосы. Но Кейт не задавала вопросов, не терзалась подозрением, она не искала тайного смысла в обрушившейся на нее удаче. Она верила в искренность фортуны, в редкую лотерейную случайность. Ну бывает же так, что неудачнику везет, что прежде несчастному и обездоленному выпадает шанс, что брошенные рукой судьбы кости ложатся шестерками. Она, конечно, понимала, что белая полоса быстро сменится на противоположную и счастье имеет ничтожную временную протяженность. Но это осознание висело где-то за горизонтом сознания, не обретая четкой тревожащей формы.

Она пыталась думать над тем, что существует еще и будущее, и она обязана это будущее обозначить, и это будущее есть как и у нее, так и у Мартина. А если завтра Пирсон ее уволит? Вызовет к себе и прикажет отправляться на Землю с первым же транспортником? Вот оно и наступит, это самое будущее. А как же Мартин? Что будет с ним? Она так и не придумала, как ему помочь. Она так и пребывала в мучительной нерешительности, слабо цепляясь за надежду, что некоторое время спустя он уже не будет представлять собой научного интереса. Удалось же им в конце концов вырастить вполне дееспособный мозг. Следовательно, Пирсон способен вырастить и разумного киборга. Мартин ему будет не нужен.

Что делают с киборгами, если они становятся не нужны? Их обычно выставляют на продажу. На онлайн-аукционах множество армейских DEX'ов, получивших значительные повреждения, но еще вполне работоспособных. Бывали и более экстраординарные случаи. Некоторые офицеры, уходя в отставку или на спокойные штабные должности, выкупали киборгов, которым были обязаны жизнью или даже подозревая в них некоторую разумность, как тот отставник, убитый головорезами Скуратова.

Люди, к счастью, бывают разными. Среди них встречаются те, кто не одержим страхом, кто обладает редкой способностью обнаружить душу в органической машине. Эти люди из хозяев становятся ангелами-хранителями для разумных киборгов, их семьей. Почему бы и ей, Кейт, не стать таким ангелом-хранителем для Мартина? Его точно так же спишут за ненадобностью, как списывают армейских DEX'ов, а она его выкупит. Даже если у нее не хватит денег, она может оформить кредит в той же «DEX-company». Игорь Васильевич ей поможет. Пусть вычитают у нее из зарплаты. А она будет работать, она будет много работать, она пойдет в добровольное рабство к корпорации. В конце концов, каждый из сотрудников имеет право обзавестись личным киборгом.

Да, Мартин считается секретной разработкой. Но и сама Кейт является носителем секретной информации, а кроме нее еще сотни техников, инженеров, программистов. Каждый из них дает подписку о неразглашении. И служба безопасности оставляет их в покое. Опасность грозит в случае нарушения подписки. Как это случилось с Гибульским. Он пригрозил правлению обнародовать свой доклад, свои научные разработки, и шеф безопасности незамедлительно принял меры.

Кейт не будет сражаться во имя вселенской справедливости, она будет молчать. Она должна спасти Мартина. Он ей нужен. Она его любит.

Кейт касалась губами его щеки и шептала:

— Ты такой красивый!

Она и не подозревала в себе этой активной чувственности, даже предприимчивости. Кейт Хантингтон и сексуальная дерзость? Два полюса, две противоположности. Но согласно диалектике, этот мир как раз и существует благодаря взаимодействию противоположностей. В некой точке преображения эти крайности переходят одна в другую, меняются знаками, как любовь и ненависть, обретая неожиданное сходство в своих проявлениях.

Будь на месте Мартина мужчина-человек, она бы никогда не решилась на первый шаг, на чувственную инициативу. Просто потому, что никогда не верила в свою привлекательность, потому что очень боялась быть отвергнутой, отброшенной с брезгливой грубостью. Мартин не отвергал ее, он был в растерянности, в смятении, видимо, все еще не осознавая, чего она от него хочет. Он не был для нее полноценным партнером, он не был человеком. Но какое это имеет значение? Кейт не чувствовала стыда, какой ее охватывал с первым прикосновением Феликса. Он не то что был как-то особенно груб, он действовал с бесцеремонной уверенностью пользователя. Он точно знал, что нужно делать, чтобы от запланированного соития получить удовольствие.

«Как будто я киборг», подумала она однажды. Но киборги линейки Irien гораздо привлекательней. Кейт не для удовольствия, она — выгодная партия для рядового сотрудника службы безопасности без особых перспектив, но обладающего чутьем хищника. У нее карьера, связи, а ее блеклую внешность можно и потерпеть. В конце концов, для настоящего мужчины любая женщина сгодится для удовлетворения физиологических потребностей. Ему не нужны были и ответные ласки, ее нежность. Она была предметом.

Но Мартин другой, он нуждается в нежности, в теплой исцеляющей близости. Кейт не владела искусством соблазнения, но ее скромного опыта вполне хватило на чувственное начало.

Как же он был красив… Кейт провела пальцами по его скуле, коснулась плеча. Гибульский создал совершенного человека, совершенного мужчину, мечту. Мужчину, который все чувствует, мужчину, чье тело подобно камертону отзывается на ее собственное потаенное волнение. Ему ничего не нужно говорить, он слышит ее дыхание, ее участившийся пульс, ее разыгравшийся гормональный фон. Кейт закрыла глаза… Если б она могла овеществить, проявить в материальность всю переполнявшую ее нежность, соорудить из этой нежности волшебный портал, вычертить на белой стене магическую спираль, и пусть даже ценой собственной жизни увести его отсюда, но так бывает только в фэнтезийных романах. В каком-нибудь пестром комиксе она бы вскрыла вену и рисовала бы этот портал стекающей по руке кровью. Брызнувшая на стену алая жидкость прожгла бы насквозь сверхпрочный пластик, и даже титан тек бы как расплавленный воск, а по ту сторону образовавшегося портала их бы ждал катер, который, разогнавшись до сверхсветовых скоростей, унес бы их в Галактику свободы и счастья.

Казалось, что счастье возможно и в привычном измерении, в галактике Млечный путь, освоенной людьми, в безжалостной, прозаической реальности, не допускающей чудес и счастливых случайностей. И она поверила. Она прятала свое счастье жестко, болезненно, отворачиваясь и уклоняясь, облачившись поверх комбеза в холодное пренебрежение. За завтраком удивила и, кажется, обидела Магду, по-прежнему проявлявшую к ней дружеское, слегка навязчивое участие. И еще — она невольно причинила боль Мартину. Он искал ее взгляда, но она отвернулась… Вселенная знает, чего ей это стоило.

В своей «соте» она лежала, уткнувшись в подушку, и повторяла: «Прости, прости, прости…» Повторяла без слов, одной сердечной судорогой, систолическим стоном. Она вынуждена была молчать, вынуждена отводить взгляд, вынуждена казаться холодной и безучастной… чтобы защитить его и себя. Чтобы не обронить в чужое, разверстое любопытство искорку тепла, отблеск их запретного счастья. Она пыталась сказать, невербально, тайным движением «ты не один, я здесь, с тобой…», но не осмелилась. Он сочтет ее одной из них, из этих… этих экспериментаторов, добившейся его доверия, провернувшей свой маленький опыт. Он уверится в своих подозрениях, в той первоначальной неприязни, и будет прав…

Но как же она осмелится приблизиться? Она и прежде, в промежутках между дежурствами, старательно скрывала обретенное сокровище взаимной нежности, робкой дружбы, но после случившейся близости они уже были не просто друзьями. Качество их общения изменилось, они пришли к некой целостности, дополнив друг друга. И это случилось далеко не на телесном уровне. Уровень тела самый низкий и грубый, и в то же время иллюзорный. Те, кто прибегает к физической близости в поисках единения, обманывают себя. Для подлинной близости, для полноценного слияния иногда достаточно простого касания пальцев.

Следующего дежурства, вернее, свидания Кейт ожидала со страхом. А если он ее отвергнет? Если не простит профессиональной холодности?

Она робко приблизилась к прозрачной стене, чувствуя себя виноватой. Остановилась в нескольких шагах, почти моляще вглядываясь в полумрак. И, о чудо, Мартин был уже по другую сторону. Он нетерпеливо заметался, затем остановился напротив заблокированной двери. Кейт не смогла ее сразу открыть — руки были заняты сладостями и одеялом. Ей пришлось переложить часть подарков в выдвижной короб, а уже потом набрать код.

Все было совсем иначе, уже без сумбура и метаний. Они как будто настроились друг на друга, учли недоговоренности и ошибки. Кейт чувствовала себя подобно мнимому калеке, который жил с убеждением в собственной ущербности. Кто-то очень давно, едва ли не в первые дни жизни внушил мысль о физическом несовершенстве, недоделанности, и этот мнимый калека так старательно усвоил внедренную мысль, что долгие годы передвигался на костылях, не осмеливаясь ступить самостоятельно.

Вот и Кейт всегда чувствовала эти внутренние путы. Все ее мышцы изнутри были как будто подрезаны и укорочены, будто где-то были наложены не позволяющие ей даже распрямиться скобы, и она вынуждена существовать полусогнутой, со сведенными руками и пальцами, с поникшей головой, с опущенными глазами. И она никогда не пыталась эту скованность преодолеть, потому что ей когда-то объяснили, что при попытке освободиться произойдет нечто непоправимое, что-то разладится и сломается, и она уже не будет прежней. Вернее, ущербность, которую удавалось скрыть, вдруг станет всем заметна, и на нее будут показывать пальцем. Она будет опозорена, она станет изгоем. И вдруг она выпрямилась, и взмахнула руками будто крыльями. И ничего не случилось. Даже наоборот, ее порыв неожиданно вошел в упоительный резонанс с ее телом, и она ощутила в себе неведомое согласие эмоционального и телесного. Она вдруг обрела целостность, все ее личности, без отвержения друг друга, слились воедино. Смолкли прежде терзавшие ее голоса сомнений, голоса обвинений, твердивших ей о ее виновности, некрасивости, неудачливости. Смолкли голоса слабых собственных оправданий. Ей уже этого не нужно. Она ни в чем не виновата.

Возможно, и Мартин испытывал нечто подобное. Она, конечно, никогда не осмелилась бы его об этом спросить, но он очень походил на живое зеркало, в котором ее собственная вскипающая радость отражалась и возвращалась в нежности и ласках. Он сначала только подыгрывал ей, повторял, а потом вдруг стал слегка своевольничать, и она тихо смеялась от этой наивной дерзости. Потом было и третье свидание, еще более радостное, гармоничное.

А потом все рухнуло…

Они позволили себя обмануть. Они попались в эту ловушку ослепительной безнаказанности. Они вообразили себя обыкновенной влюбленной парочкой, которых в Галактике миллионы, живущей в своем воображаемом мирке из сладостей и поцелуев. Они слишком заигрались и уснули.

Свет скальпелем взрезал томительную дремоту. Кейт внезапно ослепла. Где-то звенели, сыпались неосязаемые, только ей видимые стекла. Это разлетался, раскалывался тот самый хрупкий мир, слепленный из иллюзий и заблуждений.

— Браво! — произнес мужской голос. — Браво, мисс Хантингтон!

Это был голос Пирсона.