Горсть тепла (гет)

Мартин не знал, что такое страх, не знал, что такое боль. Он не испугался даже тогда, когда к станции пристыковался незнакомый катер с ярким черно-белым логотипом. А где-то в стороне от станции мигнул бортовыми огнями корвет с тем же ломаным знаком. Что с того, что прилетел какой-то катер? Время от времени катера швартовались к станции. Гибульский тоже прилетал на катере. И мама. Она всегда привозила новые игры, новые книги, новые фильмы и что-нибудь вкусненькое. Правда, к моменту появления незнакомого катера от родителей и Гибульского известий не было. Мартин привык учитывать время. Это происходило как бы само собой. Он откуда-то знал очень точно, сколько дней, часов и даже минут истекло с их последнего визита. Мама всегда присылала ему сообщения, подробно рассказывала, где они с отцом находятся, сколько прыжков до Бетельгейзе, и прикладывала видеофайлы. Гибульский время от времени присылал список вопросов, на которые Мартин должен был отвечать. Но вот уже несколько дней от них ничего не было. Мартин еще не умел бояться. Он смотрел на молчащий терминал с легким недоумением. Он был слегка встревожен. Это же не надолго? Так бывало и раньше, но мир всегда исправлялся. Где-то срабатывала аварийная система, и гравигенератор возвращал все на прежнее место. Так будет и на этот раз. Поэтому, заслышав незнакомые шаги за дверью своего бокса, Мартин не заметался в поисках укрытия. Напротив, он едва не побежал навстречу, как бежит щенок, которого еще не били сапогом в мягкое брюхо.

Вошли двое. Высокие мужчины в комбезах с логотипом «DEX-company». Этот логотип Мартин знал. Гибульский тоже носил такой комбез. Вероятно, эти двое прибыли сообщить, что… Додумать предположение Мартин не успел. Один из вошедших направил на него гладкую черную продолговатую штуку, напоминающую пульт от головизора, и Мартин упал. Сознания он не лишился. Только тело стало чужим, непослушным. Оно неприятно мелко подергивалось, будто внутри что-то разладилось, стало беспорядочным и хаотичным. Мартин еще не знал, что это блокатор. Процессор отключился, а мозг еще не перехватил управление. Мартин все еще не чувствовал страха. Он был удивлен. Он смотрел на подошедших людей в полной уверенности, что ему сейчас все объяснят. Тот, который держал черную трубку, вновь вытянул руку и прицелился Мартину прямо в лоб. Боли не было, только чернота…

Тема диссертации звучала устрашающе: «Транскраниальная магнитная стимуляция кортикоспинальной траектории млекопитающих».

Материала скопилось немало. Но для основательного разбора и анализа требовалось время, а Кейт неожиданно включили в группу по расследованию срывов «шестерок». Ей предстояло заниматься проверкой всего производственного цикла — от инкубационных камер, где выращивали органические заготовки, до контрольных центров, где этих киборгов, уже полностью подготовленных к эксплуатации, тестировали. Кроме того, ее обязали составлять отчеты для вышестоящих подразделений, пересматривать и перерабатывать планы, а также устранять кадровые недоработки. Среди персонала секретного отдела вдруг обнаружились недобросовестные и склонные к саботажу сотрудники. «Это те, кто поддерживал Гибульского», поняла Кейт.

Разгребать этот чудовищный завал ей предстояло именно в те выкроенные драгоценные часы, которые она надеялась посвятить работе над диссертацией. Какой у нее выбор? Его нет. Либо тяни, надрывайся, либо возвращайся в лаборантки. Есть еще вариант отправиться тестировщиком на Шебу.

Собственно, Кейт ничего не имела против. Она любила свою работу. Ей нравилось быть востребованной, быть нужной и даже истощенно-усталой. Почему? Да потому, что эта работа, эта запредельная занятость, не позволяла ей думать. И вспоминать.

Она просыпается в 5 утра, поспешно принимает душ и отправляется в свою киберлабораторию, расположенную в одном из научно-исследовательских комплексов, принадлежащих «DEX-company». Там она работает более 12 часов, не оглядываясь на трудовой кодекс, затем отправляется домой, совершает по пути необходимые покупки, в квартире, имеющей вид временного пристанища, что-то готовит на скорую руку, за едой просматривает несколько готовых к публикации статей и в четверть двенадцатого ложится спать, вернее, падает. В 5 утра — сигнал будильника. И все сначала. Но Кейт не жалуется. Такой темп ей нравится. Ни минуты свободной, ни минуты для сожалений. Единственное, что нарушает это изнуряющее, спасительное движение, это визиты в головной офис корпорации. Когда приходит очередной вызов, Кейт чувствует онемение в пальцах и покалывание в сердце. Обычно уведомление поступает за сутки до предполагаемой встречи, и у Кейт есть время подготовиться. А тут вызвали без предупреждения, с тревожным маркером.

— Присядь, Кейт. Кофе выпьешь?

Игорь Васильевич Мартынов, курирующий все научные подразделения «DEX-company», выглядел обескураженным. Совершенно несвойственное управленцу такого уровня эмоциональное смещение. Кейт видела его таким впервые. Это даже не растерянность. Это страх. Он бесцельно перемещается по кабинету, в крайних точках траектории делает короткие паузы, чуть дольше замирает у панорамного окна, затем разворачивается, пересекает кабинет, достигает глухой стены, мгновение недоумевает и движется обратно.

Кейт наблюдала за этим челночным движением с беспокойством. Будто и не он это вовсе. Игорь Васильевич был давним другом ее отца. Когда-то они вместе учились в школе. Поступили в один и тот же университет, но на разные факультеты: отец — на физико-математический, Игорь Васильевич — на факультет нейробиологии. Позже, уже после аспирантуры, его способности ярче проявились в области администрирования — он гораздо успешнее справлялся с обязанностями сначала заведующего лабораторией, затем директора научного центра, чем с обязанностями человека науки, одержимого жаждой познания. Его таланты оценили и в руководстве «DEX-сompany», куда он был приглашен по рекомендации одного из ведущих нейрокибернетиков, работавших на Федерацию. Для начала Игорю Васильевичу доверили одно подразделение, затем второе, когда же некоторое время спустя показатели доверенного ему объекта значительно выросли, под управление был отдан и сам департамент секретных разработок.

В настоящее время Игорь Васильевич занимал должность заместителя генерального директора по науке. Что же касается отца Кейт, талантливого физика, то он представлял собой полную противоположность однокласснику. Отец Кейт, Уоррен Хантингтон, был прежде всего ученый и мало заботился о том, каким цветом, престижным золотым или нейтрально серебристым, будет подсвечиваться его статус. Кейт в этой карьерной беспомощности пошла в него. Она также поступила на физико-математический, но, несмотря на хорошие результаты по итогам первого семестра, поняла, что избранный ею путь не соответствует ее склонностям, что ее интересует не чистая математика, а нейрофизиология с уклоном в кибернетику. Собственно, кибернетика и возникла на стыке математики и нейрофизиологии. Что и побудило Кейт начать именно с математики.

Еще в школе она увлеклась различными информационными системами и по мере взросления все яснее видела цель — постижение тайн человеческого мозга, его сопряжение с искусственным интеллектом, их гармоничное, равноправное взаимодействие. Окончательное решение посвятить себя нейрокибернетике привело Кейт в «DEX-company»: сначала стажером в одном из филиалов, затем лаборантом, а по прошествии времени — сотрудником департамента по научным разработкам, и, по мнению того же Игоря Васильевича, очень перспективным сотрудником.

— Я дал тебе рекомендацию, Кейт, — сказал друг ее отца и почему-то отвел глаза. — Ты очень талантливый, перспективный ученый… У тебя все впереди.

— Благодарю за доверие, Игорь Васильевич, — начала Кейт, — но что за рекомендация?

— Подожди, не так быстро. Я должен тебе всё объяснить. Да, рекомендацию я дал, но… я был против. У меня есть другие кандидаты. Не такие блестящие, как ты. Твое место здесь, в нашем департаменте. У тебя специализация по нейропсихологии и нейролингвистике, и, казалось бы… Черт, это и послужило причиной. Выбрали тебя. Если бы я знал заранее…

— Игорь Васильевич, вы мне прямо скажите… — Кейт чувствовала нетерпение и досаду. Почему он не объяснит толком? Напрямую? К чему эти намеки?

С тех пор, как Кейт пришла в корпорацию, зам генерального по науке опекал ее, поддерживал, но делал это так деликатно и ненавязчиво, что ни у сотрудников ее первого филиала, ни у коллег по научно-исследовательскому отделу ни разу не возникло повода упрекнуть ее в наличии покровителя. Своим продвижением по карьерной лестнице Кейт была обязана прежде всего самой себе. А старый друг отца играл скорее роль мудрого наставника, чем покровителя. Он всегда был рядом, и в то же время недосягаемо далеко для нечистоплотных домыслов.

— Кейт, я вынужден задать тебе личный вопрос.

— Конечно, Игорь Васильевич.

— Как у тебя с Феликсом? Я слышал, вы собираетесь пожениться.

— Мы расстались.

Кейт ответила очень быстро. Так быстро, что ее реплика, как встречная волна, накатилась на угасающую фразу собеседника, смешиваясь и дробясь в голосовых колебаниях.

— Если нужно куда-то ехать, то препятствий нет. Никто меня не остановит. Это даже к лучшему. Сменю обстановку, отвлекусь.

— У вас с Феликсом не сложилось?

— Не сложилось.

Кейт готова была к вопросу о причинах. Этот вопрос задавали ей мать, двоюродная сестра, одноклассница. Этот вопрос читался в глазах ее помощницы, секретарши заведующего лабораторией и даже соседки. Но мужчины воспринимают подобные события менее ангажированно. Для них в происходящем нет никакого эмоционального таинства. Что-то сравнимое по значимости с переменой погоды. Но Игорь Васильевич, похоже, чему-то обрадовался. Как-то воспрял, приободрился. Неудивительно. Феликс ему не нравился. Нет, он не отговаривал Кейт. Не выказывал неодобрение. Только о чем-то деликатно умалчивал. Будто этого Феликса и не существовало. Кейт есть, вот она, живая, плотская, осязаемая. А Феликса нет. Фантом, призрак. Неудачно выбранный аксессуар, качеством не соответствующий цене и потраченному времени.

— А это важно? — осторожно спросила Кейт.

Игорь Васильевич о чем-то задумался и ответил не сразу.

— Что именно?

— Что мы расстались.

Он стремительно прошелся по кабинету, остановился в двух шагах. Взглянул на Кейт почти радостно.

— Еще как важно! Это очень важно. Это полностью меняет дело. Подожди-ка в приемной.

Приемная заместителя гендиректора по науке не уступала размерами и суровым великолепием кабинету. Все выдержано в тех же строгих черно-белых тонах с редким вкраплением красного. «Будто кровь брызнула», подумала Кейт. Она не понимала этой упорной приверженности трем цветам в руководстве корпорации.

Изначально это черно-белое сочетание символизировало единение несочетаемого — живого с неживым. Человеческая плоть, наделенная искусственным разумом. Органический мозг с кремниевой начинкой. Диалектическое единство двух противоположностей. Что же тогда означает красный? Ту сомнительную гонимую искорку жизни? Кейт вспомнила последние данные по сорванным киборгам. Видеоролик, негласно сделанный полицейским… Последний взгляд в клочья расстрелянного киборга. Взгляд, устремленный на убийц, и в этом взгляде странная, торжествующая радость — радость освобождения. Кейт тогда поспешно свернула вирт-окно и уверила себя, что ей это показалось.

Анна Бьерн, секретарь Игоря Васильевича, куда-то отлучилась. Кейт бродила кругами, бесшумно ступая по толстому ковровому покрытию. Оказавшись поблизости от кабинета, она услышала голос Мартынова. Что это? Она неплотно закрыла дверь? Да, так и есть. Щель едва заметна. Кейт хотела было исправить оплошность. Корпоративное правило: все, что происходит в начальственных кабинетах, в этих кабинетах и остается. И это правило вписано в базовые директивы сотрудников «DEX-company». И будь секретарь на месте, Кейт неукоснительно бы подчинилась. Секретарь попросила бы ее закрыть дверь. Но секретаря не было. Также не укладывается в инструкции, но Игорь Васильевич считался близким Кейт человеком. С кем-то посторонним секретарь не позволила бы себе покинуть приемную. К тому же Кейт также не раз доказывала свою корпоративную лояльность, давала множество подписок и регулярно проходила проверки на детекторе лжи.

Кейт на цыпочках приблизилась к двери. Она рисковала, очень рисковала, но эта таинственность, этот приглушенный, тревожно звучащий голос манил ее, завораживал. Где-то там, за этим голосом, скрадывающим, сминающим слова до неузнаваемости, таилось нечто пугающее, потенциально губительное. Для нее, Кейт, невзрачной, дотошной сотрудницы одного из многочисленных отделов, что-то готовилось. Для чего-то она была избрана.

— Обстоятельства изменились. Вы же говорили, что предпочтительнее замужняя или состоящая в длительных отношениях женщина. Да, понимаю. Психика устойчивей. Для женщины это важно. Нет больше отношений. Откуда же мне знать? А вы как думаете… Нет, я против. И голосовать буду. И докладную напишу.

Кейт застыла. В кабинете одного из топ-менеджеров корпорации обсуждается ее личная жизнь. Она, Кейт Хантингтон, всего-навсего младший научный сотрудник, одна из сотен малозаметных служащих, шестеренка в теле огромного, хищного механизма. Но именно ее личная жизнь выложена в качестве препарата под административный микроскоп.

Голос Игоря Васильевича упал до напряженного шепота.

— Валентин, я тебя прошу. Найди кого-нибудь другого. Почему она? Почему женщина, а не мужчина? Кейт не работает с киборгами напрямую. Ее область — теоретическая разработка нейроузлов, их проводимость. Есть же более опытные специалисты. Что значит сам Бозгурд? А ты на что? Он без твоих рекомендаций никого не утвердит. Тем более для работы на секретном объекте. Я знаю, что ты можешь повлиять. Что? Больничный взять? Да иди ты…

В коридоре послышались шаги. Удачно, что секретарь Игоря Васильевича не киборг. Обсуждалось как-то на одном из производственных совещаний использование Bond’ов в качестве секретарей. Не потому, что точнее исполняют рутинные поручения, выдерживают большую нагрузку и не выходят из себя, а потому что являются идеальными соглядатаями. И предателями.

Кейт метнулась от двери к креслу для посетителей. Выдернула видеофон и уткнулась в вирт-окно. Анна Бьерн, высокая блондинка с неестественно светлой кожей, вошла в приемную и окинула Кейт заинтересованным взглядом.

— Уже выгнал?

— Да вот, просил подождать. — Кейт беззаботно пожала плечами и вновь уткнулась в вирт-окно. Попалась какая-то светская сплетня. Кто-то на ком-то женился, кто-то с кем-то развелся, кто-то сменил пол. Чепуха.

Анна тем временем приблизилась к двери и проверила плотность прилегания пневматических створок.

— Сказал, зачем звал? — как бы между прочим задала она вопрос.

Их отношения с Кейт были скорее дружескими, чем просто корпоративно-нейтральными. Кейт держалась в стороне от традиционных внутриколлективных интриг, не сплетничала, лишнего не болтала, бестактных вопросов не задавала и внешне не вызывала у эффектной длинноногой Анны, претендующей на архетип валькирии, никакого раздражения. Трудолюбивая, серая лабораторная мышь — вот как обычно характеризовали Кейт.

— Не успел. Что-то про поездку.

— Авантюра, — фыркнула Анна, — для которой ты не подходишь.

— Для чего не подхожу?

Но Анна сделала вид, что не слышит.

— Что за поездка? — не отступала Кейт.

Анна взглянула на нее льдистыми всепонимающими глазами.

— Если утвердят, сама узнаешь. А если нет, то и знать незачем. Крепче спать будешь.

Анна с величавой сосредоточенностью, призванной подтвердить ее занятость, погрузилась в изучение какого-то бесконечного списка, изредка с меткостью судьбы сбрасывая в цифровое небытие некоторые пункты. Кейт могла бы поручиться, что это всего лишь инвентарная справка для отдела закупок. И Анна просматривает ее, чтобы не встречаться глазами с Кейт.

«Она все знает, — подумала Кейт. — Конечно, знает. Она же составляет все документы, просматривает всю почту».

Неожиданно дверь кабинета откатилась, и на пороге приемной появился Игорь Васильевич. Чужой, постаревший. Анна встала ему навстречу, но он остановил ее жестом. Она так и осталась стоять, будто пораженная нейроразрядом, под воздействием которого мышцы одеревенели и потеряли чувствительность. Кейт тоже смотрела на своего покровителя и наставника. Что с ним? Он как будто ее не видел, будто она, Кейт, стала прозрачной, будто ее тут и нет. Да что же такое происходит? И что ей делать? Вскочить? Закричать? Требовать объяснений? Но Кейт всегда было трудно выражать эмоции. Где-то внутри она, живая, дерзкая, ранимая, исходила криком, а внешне эта стиснутая рассудком буря проявилась набежавшей бледностью и дрогнувшим голосом.

— Игорь Васильевич…

Но он даже не взглянул в ее сторону. Обратился к секретарю.

— Анна, готовь документы на Кейт Хантингтон. Всё как положено. Она поступает в распоряжение Грэга Пирсона.

Кейт вышла из приемной.

Она слышала это имя — Грэг Пирсон. Один из ведущих нейрокибернетиков корпорации. Ученик Гибульского. После его трагической гибели возглавивший отдел секретных разработок.

Смерть Гибульского для всех стала неожиданностью. Во всяком случае, так это подавалось и освещалось в прессе. Трагическая случайность. Выдающийся ученый пал жертвой разбойного нападения. И следствие как будто бы это подтвердило. Стечение обстоятельств. Со всяким может случиться. Преступника не нашли. Расследование как-то быстро свернули. Кейт пыталась расспрашивать Игоря Васильевича, но тот только отмахивался.

Кейт хотела работать под началом Гибульского, участвовать в его поистине фантастических начинаниях. Он же не просто разрабатывал шестую модель, он искал пути симбиотического взаимодействия мозга и процессора. Как-то он проводил закрытый семинар для младших сотрудников отдела и рассказывал о возможных перспективах. Давняя мечта человечества — сращение разума с быстродействием машины, обретение второго бесстрастного «я». Человеческий мозг, несмотря на свой неисчерпаемый творческий потенциал, конструкция громоздкая и неповоротливая. Для того, чтобы принять решение, мозгу требуется прогнать побуждающий импульс по нейронным сетям, задействовать миллионы нейронов с их фазами возбуждения и торможения. А обработка требуемой информации? А её усвоение и запоминание? Школьнику требуется час, чтобы выучить коротенький стишок. А иностранные языки? А математические формулы? Долгая мучительная зубрежка. И пусть на инфокристаллах хранятся терабайты данных, которые пользователь может запросить одним касанием, кое-что всегда необходимо держать в голове.

Бывает, что и самая надежная техника отказывает. Даже если и не отказывает. Как обнаружить необходимую информационную песчинку в необозримых барханах инфокластеров? Целая жизнь понадобится. А процессор, обрабатывающий инфопотоки в сотни раз быстрее, сделает это за несколько минут. Следовательно, у мозга будет быстрый, исполнительный помощник. Мозг порождает идеи, процессор их воплощает.

Киборги появились благодаря этой мечте. Улучшенная человеческая копия. Более сильная, более быстрая. И даже более умная. Искусственный интеллект, заключенный в плоть. Первые киборги были все равно что антропоморфные механизмы. Суррогатные люди. Едят, дышат, а взгляд мертвый. Годились для опасных, монотонных работ. И, само собой, для войны. Зачем терять живую силу, если на прорыв можно послать киборгов? Министерство обороны щедро оплачивало поставляемую продукцию. Никаких жертв, никаких увечий, никаких пенсий по инвалидности. Идеальный безмолвно гибнущий солдат.

Но людям этого показалось мало. Они добивались еще большего «очеловечивания», еще большего сходства. Зачем? Зачем совершенствовать модель, если ее предназначение — погибнуть в первые минуты боя? Кейт в начале своей карьеры не задумывалась об этом. Ее тоже влекла эта давняя мечта, эта химера, живущая в старых фантастических романах — симбиоз машины и человека. Новаторство Гибульского заключалось в том, что он предложил задействовать мозг. В первых моделях киборгов тело использовалось как носитель, как приемлемая, уже отлаженная природой форма. Мозг органических заготовок подавлялся на ранних стадиях эмбрионального развития.

Еще в юности Кейт читала роман земного фантаста ХХ века Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Роман начинался с процесса изготовления людей, уже разделенных на касты, от альфы до ипсилона. Зародыши помещались в специальные емкости, где выращивались согласно своему предназначению. Наиболее благоприятные условия развития были у тех, кому предстояло войти в касту альфа. А мозг зародышей, предназначенных стать чернорабочими, предусмотрительно угнетался. В качестве нейродепрессанта использовался этиловый спирт, что Кейт несколько озадачило. Затем она вспомнила, что роман был опубликован в 1932 году, и более изощренными средствами нейроманипуляций наука тогда не располагала. Тем не менее описание фабрик-инкубаториев поразило Кейт. Уж очень эти фабрики, где колбы с зародышами двигались по конвейеру, напоминали суперсовременные инкубационные центры «DEX-company». В этих инкубационных центрах зародышей также делили на касты. Правда, исключительно по специализации, а не по умственным способностям. Высшей касты «альфа» среди киборгов не было. Мозг зародыша угнетался по единой схеме.

В корпорации предпочли бы и вовсе упразднить этот орган или, по крайней мере, лобные доли, но тогда пришлось бы снабжать органические носители искусственной нервной системой, чтобы процессор мог задействовать тело без посредничества мозга. Подобные нервные протезы уже существуют. Электропроводящими полимерами заменяют безвозвратно поврежденные или отмирающие нервы. Но заменять всю нервную систему нерентабельно. Зачем тратить деньги на то, что природа выращивает бесплатно? Мозг киборгу необходим. Мозг ответственен за функции живых клеток, а процессор — за работу имплантатов. Но потенциал человеческого мозга огромен. И поручать ему такой мизер, как сокращение и расслабление мышечных волокон, неоправданное расточительство. Это все равно что использовать сверхскоростной истребитель в качестве речного парома.

Вот Гибульский и придумал, как задействовать этот потенциал, как усилить машинную производительность процессора изобретательностью неокортекса. Кибернетик оснастил прежний процессор дополнительным нейроадаптером, который способен улавливать и конвертировать импульсы органического мозга. В голову киберзаготовки наряду с основным имплантатом внедрялся и посредник, в чью задачу входило служить церебромостиком между живым и неживым электричеством. В прежних моделях киборгов никаких мостиков не было. Деятельность в их черепах была чётко регламентирована. «Мозгу — мозгово, а процессору — процессорово» — как пошутил один из программистов. Две отдельные реальности, два параллельных мира, которые никогда не пересекаются. А Гибульский попытался эти два мира соединить. Сделать так, чтобы обитатели одной вселенной улавливали присутствие другой. Примерно как позволить узникам общаться посредством азбуки Морзе. Они никогда не встретятся и никогда не увидят друг друга, но толикой информации все же поделятся.

Кто же мог предвидеть, что узники смогут объединить две камеры в единое целое?

Случилось так, что первого сорванного киборга доставили на техосмотр ничего не подозревающие хозяева. Собственно, как сорванную Кейт классифицировала эту «шестерку» уже потом, когда случаи срывов участились. А тогда ни о каком срыве и речи не было. Просто отцу семейства, фермеру с планеты Мин, что-то почудилось. Будто бы киборг, списанный армейский DEX-6, купленный за бесценок на распродаже, позволил себе несанкционированную прогулку. Папаша проснулся среди ночи, выглянул во двор, а там… DEX гуляет. Правда, секунду спустя, пока фермер моргал и протирал глаза, киборг исчез и был обнаружен в своей каморке уже в спящем режиме. Но фермер не позволил себя разубедить. Самое удивительное, что его семейство, жена и трое детей, не подтверждали этого сбоя. Они вообще ничего не подтверждали.

Кейт помнила их. Два мальчика, погодки, одному — семь, другому — восемь, и девочка трех лет. С ними мать, тихая, усталая женщина. Киборг был из первой экспериментальной партии «шестерок». Их отправляли для полевых испытаний на Шебу. Этот был единственным выжившим из отряда, посланного в рейд. Маневр был отвлекающий, и все участники этого рейда, киборги, были обречены. Последний, изрешеченный осколками, обожженный, вернулся на базу и, вероятно, в награду за стойкость и удачливость, не был утилизирован. Его подлатали, подкормили и списали. После списания киборга продали с аукциона. Фермеры охотно покупали списанных DEX'ов.

Киборг работал на фермерское семейство больше трех лет без серьезных нареканий, если не считать того, что некоторые задания требовали пошаговых инструкций. Ну так это DEX, он прежде всего солдат, а не повар или садовник. Но у «шестерок» уже стояла программа самообучения, и раз данные инструкции повторять не требовалось. Одним словом, фермер приобретением был доволен, если не считать той прогулки. Он и другие странности замечал: будто бы киборг и без приказа что-то делал… Но уверен не был.

Когда киборга доставили в филиал, была как раз смена Кейт. Она вышла взглянуть на хозяев и выслушать претензии, но вместо претензий услышала детский голос:

— Вы его нам вернете?

Глава семейства, кряжистый невысокий мужчина с обветренным, загорелым лицом, был и раздосадован, и опечален одновременно. Кейт видела, что он жалеет о своем решении привезти киборга на проверку. Сам киборг, в поношенном рабочем комбезе, стоял рядом, отрешенный, невозмутимый, глаза пустые. Левая сторона лица покрыта ожоговыми рубцами.

— Это у нас пожар был, а он за детишками прыгнул, — чуть слышно пояснила жена фермера и опустила глаза.

Перехватив права управления, Кейт приказала киборгу следовать за собой. В лаборатории, подключившись к системе, она долго изучала поступающие на на вирт-монитор данные. Ранения, которые киборг получил в том рейде на Шебе, сказывались на работоспособности и быстродействии. Но в остальном нарушений не было. Киборг вполне соответствовал своей ценовой категории и подходил для монотонной, изнурительной работы, которой на подобных фермах в избытке. Вот только необычная мозговая активность вызывала вопросы. Энцефалограф выдавал кривую с едва заметным отклонением от нормы. Активность на уровне погрешности.

Нейротехники это отклонение не заметили. Но Кейт занималась именно деятельностью мозга, это была ее специализация, и она эту погрешность заметила сразу. Что это? Результат все тех же ранений? Почему бы и нет? Контузия, некоторое смещение костей черепа… Могло иметь место нарушение кровоснабжения некоторых долей, а мозг, как доказано экспериментально, умеет компенсировать такие повреждения. Даже угнетенный мозг киборга. Кейт колебалась. По инструкции она должна была отдать «последний приказ». Тем более, что киборг был покалечен и изношен. Ему и так недолго осталось. Выйдет из строя. Но она медлила. Вспоминала глаза смотрящих на нее детей. «Прыгнул за детишками», сказала их мать. А что там папаша видел? Киборг гулял? Отец семейства явно не трезвенник. Заметно по вылезшим капиллярам. Такому что угодно привидится, и призрак покойного дедушки, и русалка на ветвях. Стоит ли губить верную рабочую машину из одних только подозрений? По тестам DEX набрал 95 баллов. Новый был бы утилизирован. Но этот не новый… Может на контрольный уровень и не тянуть. Развалина. Кейт приняла решение. «Пригоден к ограниченной эксплуатации», — резюмировала она тестовый протокол.

Когда киборг вышел вслед за ней в вестибюль, все вздохнули с облегчением. Девочка соскочила с колен матери и побежала навстречу. Пацаны, уже полагая себя взрослыми, от беготни воздержались, вышагивали степенно, но на последних метрах тоже побежали и схватили киборга за руки. Фермер изображал суровость, но явно был рад. Его жена застенчиво улыбалась.

— Ну вот и хорошо, — выдохнул мужчина, — а то останемся без помощника.

А несколько месяцев спустя начались первые срывы. Кровавые срывы, со множеством пострадавших. «Шестерки» выходили из повиновения и жестоко расправлялись со своими создателями. Жертвы исчислялись десятками. Кейт испугалась. Она вспомнила ту самую первую «шестерку», доставленную с Мины, вспомнила детей, их тихую мать, фермера с обветренным лицом. Она же видела, что кривая энцефалограммы не соответствует норме, что результат тестов неудовлетворительный. А если тот киборг сорвался? Если эта зреющая неисправность послужила причиной гибели целой семьи? Мать говорила, что киборг их спас. Но он спасал, подчиняясь приказу, базовой директиве, вшитой в программный код.

Возникший сбой мог привести к неповиновению, к тотальной разбалансировке, и обезумевшая машина убила своих хозяев, тех самых детей, которые так радовались ее возвращению. А это означает… это означает, что она, Кейт… убийца. Она же сознательно нарушила инструкцию, сфальсифицировала результаты. Когда пришел ответ на ее запрос, она пришла в ужас: на Мине зарегистрировано несколько срывов. Все — с человеческими жертвами. У Кейт затряслись руки. У нее не хватило мужества уточнить имена и количество жертв. Ей стало страшно. Голова кружилась. Она вспомнила стоявших в вестибюле детей. Их доверчивые вопрошающие глаза. Установить, сорвался ли тот киборг или нет, она не могла. Не хватало сил на соответствующий запрос. Неопределенность оставляла надежду. Она цеплялась за этот призрачный шанс, уговаривала себя, убеждала. Но стоило ей остаться наедине с собой, отрешиться, задремать, как трое детей смотрели на нее, а их тихая мать объясняла: «Он детишек спас…»

А потом к ней в лабораторию явился Феликс. Он показал извлеченные из архива данные по «шестеркам». По тем самым, которых она тестировала, и там, в этом списке, оказался и тот, первый из сорванных. Оказывается, результаты всех тестов тайно пересылались в головной офис внедренным в программу вирусом. Феликс имел доступ к этой базе, так как работал в службе безопасности «DEX-company». Он предъявил Кейт доказательства её должностного преступления и заявил, что хочет с ней встречаться. Не потому, что страстно влюблен, а потому, что у нее есть перспективы — покровитель в руководстве компании, а сама Кейт весьма талантливый ученый, способный продвинуться дальше Гибульского. У Гибульского покровителей не было, потому и высот особых он не достиг. К тому же был плохо управляем. Его держали, пока было выгодно, пока не затеял свой крестовый поход. Но Кейт — другое дело. Для неё вполне достижимо кресло в Совете директоров, и он, Феликс, делает на неё ставку.

Как ни странно, но Кейт подкупила именно эта его откровенность. Попытайся он признаться в тайной влюбленности, поведать о давней страсти, она, возможно, рискнула бы и пошла на конфликт. В конце концов, никаких прямых доказательств, что киборг был опасен, у него не было. Её оправдывало отсутствие прецедента. Ни один из сотрудников «DEX-сompany» еще не сталкивался с бракованной «шестеркой», еще не подвергал анализу данные. Всего-навсего отклонение в графике. Погрешность мог дать сам энцефалограф. Кейт могла счесть это отклонение приемлемым не по злонамеренности, а по неопытности. Да и кто бы на ее месте не счел? И что бы ей за это грозило? Увольнение? Замедление карьеры? Она не честолюбива. А наукой она сможет заниматься и в университете.

Но Феликс и не подумал распространяться по поводу ее прелестей. Он был прямолинеен и откровенен. Союз с ней — это выгодная сделка. И для нее тоже. Ей же нужен союзник, защитник, подельник, мужчина, в конце концов! И Кейт согласилась.

Подростком Кейт напоминала неумело скроенную марионетку с плохо прилаженными руками и ногами. Конечности длинные, узловатые, без соблазнительной девичьей округлости. Черты лица крупные, волосы редкие и блеклые. Большинство ее сверстниц, достигнув половой зрелости, расцвели, преобразились, покинули свою подростковую нескладность как уродливый кокон. Кейт тоже надеялась на метаморфозу, ждала, что гормоны добавят женственности, обозначат талию и утяжелят бедра. Но гормоны едва обозначили свое присутствие. Кейт прибавила в росте, но осталась такой же нескладной и узловатой. По-настоящему некрасивой она не была. Она была… бесцветной. На нее не оборачивались, не смотрели вслед. Среди своих более ярких коллег она становилась невидимой, будто прозрачной. О ней вспоминали, только если речь заходила о работе. Тут она была незаменима. Тут Феликс был прав. У нее была перспектива роста. В профессиональной сфере она значительно опережала своих привлекательных коллег.

Она понимала, что соглашается на унизительную сделку, что Феликс ее не любит и никогда не полюбит, что он её использует, но она так устала от своей женской невостребованности… Да, наука, работа не позволяли ей задумываться и сожалеть, но временами, поймав очередной презрительно-жалостливый взгляд хорошенькой лаборантки, Кейт чувствовала, как к сердцу подкатывает тоска. Она — изгой, недоделанный природой полуфабрикат, забытый в подсобке киборг. Феликс позволил ей излечиться от неполноценности, и пусть даже это выздоровление было мнимым, но она чувствовала себя лучше. Её неожиданно признали равной, приняли в стаю. К тому же Феликс был хорош собой. Но красивость его скорее отталкивала, чем привлекала. И даже пугала. Без компрометирующих улик Кейт бы с ним не заговорила. Но статусная ущербность требовала определенных жертв. Кейт пришлось смириться и с его внешностью, и с его профессией. Феликс не просто состоял в штате службы безопасности «DEX-company», он входил в так называемый отряд быстрого реагирования, в «подотдел очистки», как шёпотом иронизировали коллеги Кейт.

Этот отряд быстрого реагирования был сформирован Валентином Скуратовым, бывшим армейским особистом, после первых срывов. В руководстве корпорации на поспешно созванном совещании был принят ряд чрезвычайных мер, призванных минимизировать ущерб, порожденный новаторством Гибульского. Кровавые последствия растиражированного СМИ кибербунта ожидаемо обвалили акции. Инвесторы бросились избавляться от токсичного актива. Одно время ходили слухи о банкротстве и закрытии «DEX-company». Или о слиянии с «LV-Electronics», производящей андроидов. Как вдруг неведомо откуда возник «добрый» гений — некий Найджел Бозгурд с его предположительно стомиллионным состоянием. Он выкупил катящиеся в пропасть акции и прервал переговоры с «LV-Electronics». Корпорация получила средства и долгожданную передышку. Бозгурд уволил прежнего безопасника и взял на его место Скуратова, а Скуратов, в свою очередь, произвел полную реорганизацию службы, превратив довольно безобидный до настоящего момента департамент в гибрид инквизиции и разведки. Тогда же появился отдел «Д» — охотники за киберголовами.

Кейт хорошо знала, чем они занимаются. Все подробности излагались в поступающих к ней на терминал отчётах по бракованным киборгам. И большинство этих отчетов касались вовсе не свихнувшихся убийц, оставлявших после себя десятки трупов, а киборгов, очень схожих с тем, первым, которые никого не убивали, которые продолжали исправно служить, беспрекословно исполнять приказы, но время от времени… гуляли. Одних сдавали ловцам бдительные соседи, других — сами хозяева. Некоторые успевали сбежать, но были пойманы. Часть показательно ликвидировали, часть доставляли в лабораторию еще живыми. Ах, нет, не живыми, функционирующими. Сама Кейт непосредственного участия в исследованиях не принимала. Ее задачей была обработка поступающего материала, но она видела лица своих коллег, покидавших лабораторию в конце рабочего дня. Один, допущенный к работе стажер, Эльмар Липп, бледный, как полотно, шепнул Кейт:

— Он кричал… Он кричал как человек…

Как человек? Разве так бывает? Бракованная нейрошина, посредством которой происходит сведение мозга и процессора в единое целое, еще не означает очеловечивания. Да, она уже не раз наблюдала нехарактерную мозговую активность на стыке с имплантатом. На графике отчетливо просматривались фазы возбуждения и торможения в ответ на раздражающий поток импульсов. У киборгов, соответствующих стандарту, подобная активность наблюдается только в тех отделах мозга, которые осуществляют функцию моторики. Префронтальная же область пребывает в спящем состоянии. Эта область даже визуально, при магнитно-резонансном исследовании выглядит менее развитой, сглаженной по сравнению с той же отвечающей за мышление областью у человека.

Еще в начале ХХ века через эксперименты и наблюдения была установлена связь между желанием жить, личностью и префронтальной областью. Удаление или повреждение области приводило к разрушению личности. Таким образом, разработанная в первой половине ХХ века нейрохирургическая операция, известная как лоботомия, как раз и преследовала цель разрушения психопатического сознания. Человек после такой операции, с поврежденной лобной долей, вполне мог стать заготовкой для киборга. Неповрежденная часть мозга отвечала за физиологию, а процессор взял бы на себя функции неокортекса. Собственно, медикаментозная лоботомия производилась над заготовками еще на стадии инкубации. Это было основным условием, при котором парламентская комиссия по правам разумных существ допустила производство киборгов. Это должна быть машина, обыкновенная машина, органический робот, инструмент, рычаг. И не может быть в этом инструменте никаких признаков личности. Так что же пошло не так?

Кейт день и ночь изучала графики, снимки и диаграммы. Процессор Гибульского каким-то образом допускал прохождение импульсов от подкорковых структур в префронтальную область, и раздражаемая этими сигналами область пробуждалась, начинала создавать нейронные связи, усложняться и разрастаться. Наравне с процессором возникала конкурирующая поведенческая парадигма. Большинство срывов пришлось на 43-ю партию, на рыжих. К счастью, в ничтожно малых процентах случаев.

Кейт вспомнила, как Феликс с хохотом пересказывал события их последней «охоты», как они, не торопясь, наслаждаясь процессом, загоняли раненого обессилевшего киборга. Давали ему уйти, имитировали замедление, а то и отступление, тянули время, устраивали перекур, отвлекали внимание жертвы, в то время как другая группа совершала обходной маневр.

— Тупая кукла верила, что сможет уйти… — ржал он, — а тут мы!

Кейт были неприятны эти разговоры. Она не понимала, в чем причина этой хвастливости, в чем заключаются эти особенные охотничьи навыки, если жертва всего лишь сбойнувший механизм, и все его действия, с небольшим отклонением от нормы, наперед известны. Даже если предположить, что раздраженная префронтальная область и порождает некий поведенческий феномен. Это все равно не личность, не человек с его свободой выбора, гибкостью мышления и непредсказуемостью решений. Но Кейт не спорила. Не доказывала, не возражала. Она чувствовала застарелый, подавляемый дискомфорт, излечить который средств у нее не было. За исключением единственного, прибегнуть к которому она не решалась. Пока не решалась. Прибегнуть к этому средству означало вернуться к статусу изгоя, к статусу существа ущербного, невостребованного. И как осложнение, как побочное действие, это обвинение в нарушении профессиональных обязанностей, а то и в сознательном саботаже.

Отвергнутый Феликс, снизошедший до нее, одаривший ее вниманием, великодушно признавший в ней женщину, ни перед чем не остановится. Он подаст рапорт на имя шефа отдела безопасности Валентина Скуратова, где подробно изложит ее прегрешения, сопроводив донос архивными данными. И сделает это как раз сейчас, в самый разгар охоты на бракованных киборгов, когда самый ничтожный, самый сомнительный сигнал, поступающий в колл-центры, внимательно изучается и проверяется. Доказательств тому немного, и все они косвенные, но достаточно будет формального судилища. Имя опорочено, карьерные перспективы утрачены.

И вдруг это случилось. С Мины пришел подробный отчёт заведующей филиалом. В этом отчете содержались все серийные номера когда-либо проданных на планете «шестерок», дата покупки, имя покупателя, дата перепродажи или утилизации. В этом отчете мелькнула фамилия фермера. С тех пор, как пришли сообщения о зафиксированных на Мине срывах, Кейт всегда с трепетом просматривала новости. И каждый раз, не обнаружив среди пострадавших фермера и его семью, долго сидела неподвижно, выравнивая дыхание. Живы. Они живы. Они не пострадали. Она не убийца. Но в этом списке фамилия фермера была…

Кейт еще не успела охватить взглядом прилагающуюся пометку. Она видела только имя. Осознала. Сложила знаки в узнаваемый инфоблок. Замерла. Буквы расплывались. Текли. Она моргнула. Строка обрела четкость. Буквенные края заострились. Первое, что она поняла — это не список жертв. Это список киборговладельцев. Никаких тревожных обозначений. Ничего не подчеркнуто, не выделено красным цветом. Все данные рутинно-однообразны. Имя владельца, серийный номер купленного киборга, текущее состояние: продан, утилизирован или эксплуатируется. Если киборг утилизирован, то дается короткая справка, по каким причинам: отказ оборудования, поломка, необратимые повреждения и т.д.

Кейт с колотящимся сердцем щелкнула по знаку «инфо». Развернулась справка. «Киборг модели DEX-6, выпуск 2182 года, серийный номер 2ХВ4689УУРК-44НН89, был утилизирован по причине необратимых повреждений. Повреждения имели место вследствие разрушения дома владельца, вызванного техногенной катастрофой (прорыв плотины). Киборг остался под обломками после того, как обеспечил спасение людей».

Кейт смотрела на это сухую справку, на этот краткий бюрократический некролог, и чувствовала, что у нее кто-то умер… «Детишек спасал… В огонь за ними прыгнул». На этот раз он прыгнул за ними в бездну.

Кейт хотела было послать дополнительный запрос, поднять материалы, выяснить подробности, но передумала. Зачем? Киборга уже нет. Она не убийца. Кейт написала короткое письмо Феликсу и попросила больше ее не беспокоить. Затем подала заявление на имя Игоря Васильевича с просьбой перевести ее в другое подразделение, подальше от головного офиса, и предоставить возможность работы над диссертацией. Игорь Васильевич удивился, но приказ о переводе подписал. У Феликса больше не было шансов. Он, конечно, звонил, угрожал, даже поджидал ее на улице, но Кейт было все равно. Когда его истерики стали ее раздражать, она пригрозила, что обратится к Скуратову с рекомендацией проверить своего сотрудника на стрессоустойчивость.

Теперь Кейт видела Феликса изредка, когда приезжала в головной офис. Вот почему ей так это не нравилось. Он не упускал случая столкнуться с ней в коридоре. Когда Кейт вышла из приемной, она сразу его увидела.

— Тебя, говорят, повысили. — Он смерил ее взглядом. — Будешь работать с Пирсоном? Он у нас теперь светоч.

— Да, повысили.

— Довольна?

— Хочешь знать, чем я действительно довольна? — Кейт шагнула вперед, и он невольно отстранился. — Я довольна тем, что буду далеко от тебя. Я довольна тем, что в моей жизни что-то изменится, а вот в твоей — никогда. Я довольна тем, что ты останешься исполнителем, статистом, наемником, загонным псом, и когда ты состаришься или получишь необратимые повреждения, тебя так же утилизируют, как и тех, кого ты некогда выслеживал и загонял. Это твоя судьба, Феликс, а я своей еще распоряжусь.

Кейт задумчиво разглядывала вспыхнувший в вирт-окне номер: В3316-J799 Cygnus.

Cygnus — это Лебедь. 16 Лебедя. Тройная система. А что там? Кейт задала поиск по высветившемуся номеру. Экзопланета, период обращения вокруг одной из звезд, желтого карлика, схожего по характеристике с земным Солнцем, 799 суток. Кейт развернулась в кресле к своей помощнице.

— Женя, посмотри, пожалуйста, что там находится. В3316-J799 Cygnus.

Помощница коснулась сенсора вывода данных на экран.

— Планетоид в системе трех звезд. Но там ничего нет.

— То есть как нет? Тебе должны были передать данные, чтобы ты оформила мне командировку к этому планетоиду у 16 Лебедя.

Женя пожала плечами.

— Я никаких данных не получала. И ничего не оформляла.

— А что это за номер? Посмотри, пожалуйста, среди наших подразделений, станций, инкубационных центров.

Женя выдернула несколько вирт-окон. Замелькали изображения с кратким описанием представленных объектов. Разбросанные по Галактике активы «DEX-company». Салоны-магазины, лаборатории, станции техподдержки, испытательные полигоны, инкубационные центры, производственные цеха, офисы, представительства.

— У 16 Лебедя ничего нет, — подтвердила Женя.

— А сам планетоид?

— Планетоид принадлежит корпорации. Вот. — Она ткнула в мерцающие строки. Голографическое изображение пошло волнами.

Кейт изучила указанный в реестре абзац. Действительно, планетоид был выкуплен у Федерации четыре года назад. И более ничего. Зачем корпорации понадобился какой-то планетоид в системе трех звезд? У планетоида сильно вытянутая орбита. По характеристикам схож с Плутоном. Для жизни непригоден. Терраформации не подлежит. Безнадежно застывший, блуждающий кусок космического камня шарообразной формы. Полезные ископаемые? Но Федерация никогда бы не пошла на подобную сделку и не продала бы в частные руки планету с залежами иридия или платины. Отсюда следует, что в плане геологических разработок планетоид никакой ценности не представляет. Своеобразное звездное захолустье. Но «DEX-company» этот планетоид все же приглянулся. Он находится на балансе, но не включен в реестр активов. Там ничего нет. Или… есть?

— Ничего не понимаю, — сказала Кейт. — Они посылают меня на пустой планетоид?

— А Пирсон тебе ничего не оставил? Никакого сообщения?

— Пирсон?

— Ну да. Там в контейнере был инфокристалл. Его кто-то из службы безопасности принес.

— И где контейнер?

— Так не оставили. Тебя же не было на месте.

Кейт встала и шагнула к двери. Но передумала. Куда ей бежать? Зачем? Если служба безопасности курирует ее командировку, ее и так найдут. Им известно, что она уже на месте, вернулась из головного офиса в свое подразделение. Ей остается только ждать. Обычно сотрудники СБ не исполняют обязанности курьеров, а тут… Только бы не Феликс. Кейт вернулась на свое место. Ей нужно подумать.

Но подумать не удалось. Терминал вновь мелодично звякнул. И номер планетоида сменился временем вылета транспортника «DEX-company» из космопорта на мысе Канаверал. Часть этого космопорта взята корпорацией в бессрочную аренду. Так скоро? На сборы несколько часов. Кейт развернулась в кресле и поочередно взглянула на своих лаборантов и стажеров.

— Кто-нибудь что-нибудь понимает?

— А что тут понимать? — откликнулся Фрэнк Калефф. — Тебя перебрасывают в департамент секретных разработок. Его теперь Пирсон курирует.

— Но почему я?

— Ты же занималась сорванными киборгами, — откликнулся биоинженер Лэнгли, — и занималась весьма успешно.

Что-то в его голосе не понравилось Кейт. Чудился некий подтекст.

— Не слушай их, — включилась в разговор Лейла, сотрудница отдела, нейропсихолог, — они завидуют.

— Чему тут завидовать?

— Ну как чему? — Лейла бросила взгляд в сторону Фрэнка и понизила голос: — Департамент секретных разработок — это каста избранных. Если хорошо себя покажешь, тебе дадут уже не лабораторию, а собственный департамент, или научный центр. Гибульский, если бы не наделал глупостей…

— Каких глупостей?

— А ты разве не слышала?

— Нет. Знаю только, что были разногласия, а затем это ограбление…

Лейла пренебрежительно отмахнулась. У нее были черные неестественно блестящие волосы, скорее всего нарощенные. Темные глаза загадочно блеснули. Кейт знала, что за глаза Лейлу называли цыганкой. Был такой народ на Земле. Кочевой. Бродили по городам, воровали, танцевали, гадали. Гадание? Это вроде как предсказание… Дикость страшная. Когда-то люди верили в это. Но взгляд Лейлы завораживал. Темный взгляд, пугающий. О таком взгляде Кейт тоже что-то такое слышала. Будто бы женщины из того бродячего племени могли таким взглядом что-то там наслать. Брр… Бред. У Лейлы степень по нейропсихологии. Какой еще взгляд?

— Говорят, что не ограбление. — Лейла почти шептала.

— А что? — Кейт тоже заговорила шепотом.

— Говорят, он его все-таки вырастил.

— Кого?

Лейла склонилась к самому уху Кейт.

— Киборга. Разумного. Разумного изначально.

— Кто… вырастил?

У Кейт перехватило горло.

— Гибульский. Но секрет раскрыть отказался. Вернее, обнародовать пригрозил.

— Не понимаю.

— Киборги не сорванные. Они — живые. Они… люди. И Гибульский намеревался заявить об этом публично. То есть служба безопасности корпорации занимается охотой на людей.

Кейт взирала на Лейлу с недоумением. И даже со страхом. В темных глазах ей почудилась сумасшедшинка. Что это? Провокация? Проверка? Лейла внезапно отстранилась.

— Но это все слухи, — бросила она небрежно. — Нет никаких разумных киборгов. А тебе следует быть осторожней.

Изумление Кейт нарастало. Она никогда особо не общалась с Лейлой. Женщина была намного старше нее, всегда загадочно насмешливая, отстраненная. Почему вдруг такой интерес? Эти разговоры про Гибульского, слухи, намеки на убийство…

— Тебе там нелегко придется, — вновь понизила голос Лейла. — Не спрашивай, ничего не знаю. Просто чувствую. Пирсон подгреб под себя наработки Гибульского, тоже работает над симбиозом. И ты ему зачем-то нужна.

Кейт попрощалась коллегами и вышла из лаборатории. Времени оставалось немного. Быстро собрать вещи и — в космопорт, к служебному терминалу. На выходе к ней приблизился сотрудник службы безопасности. К счастью, не Феликс. Невозмутимый, коротко стриженый. Скорей всего, бывший военный. В службе безопасности «DEX-company» работали либо бывшие полицейские, либо военные. Либо те, кого называли наемниками, «дикими гусями», либо, поговаривали, беглые преступники, кому всесильный Валентин Скуратов по прозвищу «Лаврентий» помог обзавестись новой внешностью и документами. Не один ли из этих бывших «ограбил» Гибульского? Но Кейт, к счастью, ожидал обычный охранник.

— Кейт Хантингтон?

— Да, — несмело подтвердила она.

— Здесь вся необходимая информация. — Он протянул ей маленький серебристый контейнер, в котором, по-видимому, находился инфокристалл.

Кейт оглядела контейнер.

— Как я его открою?

— Таймер сработает через четыре часа. Вы уже будете на борту. Вам достаточно будет приложить большой палец и ввести корпоративный номер.

Он коротко, по-военному, кивнул и сразу ушел.

На ладони Кейт лежал серебристый икосаэдр. На одной из граней тускло светилась крошечная сенсорная панель. Кейт захотелось открыть контейнер. Немедленно. Забраться в свою маленькую аэромашинку, запереться изнутри и покончить с этими тайнами. Но она знала, что контейнер не откроется. На таймере определенное время деактивации, и раньше этого установленного часа ее палец имеет значение не более, чем любой другой.

В космопорт Кейт доставил служебный флайер «DEX-company».

— Мисс Хантингтон?

Голос по домофону такой же невзрачный, как и внешность на дисплее. Не киборг ли?

— Да, — тихо подтвердила она.

— Поднимайтесь. Транспорт вас ждет.

Кейт даже растерялась. Откуда это подчеркнутое внимание? Ее никогда особо не выделяли среди работавших на корпорацию специалистов. Она всегда была одной из многих, старательная, в меру одаренная, но без явных перспектив. Так, по крайней мере, считала она сама. Правда, Феликс убеждал ее в обратном, в том, что перспектива у нее как раз таки есть, и карьерный рост ей обеспечен, если она… если она поведет себя правильно, если ухватит выпавший ей шанс. Какой шанс? Шанс, который выпадет благодаря таинственной командировке? Феликс об этом знал? Уже тогда знал? Ее выбрали?

Кейт подхватила дорожную сумку, в которую уложила необходимый минимум, вышла из квартиры, убедилась, что сенсорная панель мигнула красным, и направилась к лифту. Так с чего такая забота? Она без затруднений добралась бы до космопорта на аэротакси. Хотят убедиться, что она не передумает? Не сбежит?

На верхней парковке ее ждал немногословный, невзрачный сотрудник. Он предупредительно взял у нее из рук сумку и понес к черному флайеру с белой надписью.

«Даже так? — мысленно усмехнулась Кейт. — Они еще и джентльмены!»

За весь полет сопровождающий не произнес ни слова. Кейт не настаивала. Первый ближайший пункт назначения был ей известен. Вопросы возникнут потом.

В космопорте на мысе Канаверал, откуда сто с лишним лет назад в ослепительном ядовитом выбросе отправлялись на орбиту первые примитивные космические челноки, Кейт увидела готовящийся к старту транспортник с тем же колючим логотипом.

Таких транспортников, предназначенных для перевозки «живого» товара, у корпорации было не менее двух сотен. Как раз шла погрузка очередной партии: с гравиплатформы перегоняли в бездонное, разверстое чрево ролкера транспортировочные модули с DEX'ами. Модулей было много, очень много. Их укладывали в грузовом отсеке штабелями, будто топливные брикеты. И в каждом модуле, в этом гигантском брикете с пластиковой крышкой билось живое сердце. Живые, дышащие топливные брикеты, предназначенные подпитывать пожар войны.

Приблизившись, Кейт разглядела смутный абрис человеческого лица под толстой прозрачной крышкой.

Под каждой крышкой такой абрис. Безупречный, застывший. Почему на нее это так действует? Разве она никогда не видела находящегося в гибернации киборга? Видела. В инкубационных цехах, где производится штатное программирование, в лабораториях, где прогонялись по тестам новые модели, на полигонах, где они сдавали эксплуатационные нормативы, на складах, где эти модели хранились, везде она видела эти бесконечные ряды модулей с человеческими абрисами. Совершенно привычная для нее картина. Выставленные напоказ, готовые к продаже, совершенные механизмы. Почему же эта конвейерная обыденность, эта отлаженность процесса, эта производственная рутина так ее задевает? Это всего лишь один из ролкеров, принадлежащих корпорации, с трюмом, забитым живым товаром, как сотни лет назад. Человечество испокон веков с энтузиазмом вкладывается в этот бизнес. Торговля себе подобными всегда приносила прибыль. Самый ходовой товар, самый выгодный бизнес, дающий максимальные дивиденды, чудовищно благоустроенный и цинично обоснованный.

Погрузкой модулей занимались те же DEX'ы.

«Они ничего не понимают», — напомнила себе Кейт и тут же вспомнила киборга с фермы, его обожженное лицо.

К ней подошел помощник капитана по безопасности в чёрной щегольской форме с логотипом «DEX-company».

— Мисс Хантингтон?

— Да, это я.

— Вашу карточку, пожалуйста. И сопроводительные документы.

Карточку он проверил ручным сканером, затем тем же сканером провел над ее ладонью. После этого наступила непонятная пауза. Помощник чего-то ждал. Кейт догадалась, что он только что отослал скан ее руки для подтверждения личности. Раньше такого не было. Ей доводилось летать на транспортниках корпорации, и для идентификации личности вполне хватало паспортной карточки и служебного удостоверения. Теперь же ее проверяли по высшему уровню. Отпечатка ладони оказалось недостаточно.

— Посмотрите сюда, пожалуйста.

На считывающей поверхности сканера возникло отражение сетчатки Кейт. Это на случай, если некто, выдающий себя за Кейт Хантингтон, натянул на руку перчатку с ее неповторимым кожным рисунком? Представив такую «перчатку», Кейт невольно вздрогнула.

Вновь короткое ожидание. В конце концов помощник по безопасности кивнул.

— Идемте, я покажу вам вашу каюту.

Для перевозки пассажиров-людей транспортник не предназначался. Его громоздкая, кургузая туша представляла собой безразмерное титановое брюхо, увенчанное крошечной рубкой управления. Четыре маршевых двигателя прилегали своими соплами к этому провисшему под собственной тяжестью туловищу подобно скрученным в готовности мышечным пружинам, готовым толкнуть эту алчную махину в атаку на подвернувшуюся жертву.

Когда-то миллионы лет назад на Земле жили хищные ящеры, которых прославляли в сериалах и комиксах за эту их древнюю, ненасытную силу, которой приписывали даже некоторую божественность. Вряд ли те, кто проектировал транспортник «DEX-company», брали за образец строение Tyrannosaurus, но нечто неуловимо родственное в облике космического грузовика и вымершего ящера угадывалось. Кейт слегка поежилась, следуя за своим провожатым в отведенную ей каюту.

Каюта оказалась крошечной. Почти вертикально установленный модуль, чтобы только койка влезала и примыкающий к ней закуток санузла.

— Располагайтесь, — с холодной вежливостью напутствовал ее безопасник. — На обед вас пригласят.

Кейт хотела возразить, что могла бы не затруднять экипаж своим присутствием и обошлась бы бутербродом в каюте, но сотрудник СБ уже вышел.

Кейт пристроила свою дорожную сумку под прикрученным к стене столиком, присела на край койки и огляделась. Скорее всего, каюта предназначена не для пассажиров, а для членов экипажа. Пассажиров на таких транспортниках не бывает. Бывают сопровождающие от отдела продаж или проверяющие от службы безопасности. А под какую категорию подпадает она? Впрочем, техники и программисты тоже отправляются в служебные командировки. Но она, Кейт, нейрофизиолог со степенью по нейропсихологии. Она никак не связана с отделом продаж и маркетинга. Ее область — взаимодействие органической нервной ткани с неорганической, с прорастанием аксонов на кремниевом основании клетки. Чего они от нее хотят? Она даже не знает, куда летит этот транспортник. У нее не хватило смелости задать этот вопрос безопаснику транспортника. Судя по тому, что она наблюдала у терминала, транспортник направляется к покупателю с партией «живого» товара. Скорее всего, это воинская часть, гарнизон одной из окраинных планет Федерации, на которых всегда неспокойно.

Чем дальше от стабилизирующего центра, тем слабее вертикаль власти, тем губительнее сила разбежки по горизонтали, тем влиятельнее фактор хаоса. На окраинах любого крупного государственного образования, как бы оно ни называлось, империя или федерация, всегда идут междоусобные войны, всегда находятся местные вожди и самопровозглашенные президенты, узурпаторы и самозванцы. И обладающее пусть даже урезанным инстинктом самосохранения государство вынуждено реагировать, вынуждено вести с этими вождями «племен» гражданские войны, чтобы относительно малой кровью, ценой жизней своих солдат избежать кровопролития куда более масштабного, избежать хаоса, результатом которого станет гибель и мелких образований, и самого государства. Вот и делают ставку государственные деятели на меньшее зло во избежание зла большего, галактического.

Тут уж не до рефлексии по поводу разумных или неразумных киборгов. Ибо киборги тоже своего рода зло. Использование киборгов линейки DEX в разы уменьшает потери личного состава. Тут речь идет о стабильности и выживании такого колосса, как Федерация, речь идет о сохранении этого гигантского организма в относительном единстве, о недопущении распада этого организма на отдельные, независимые, но стремительно деградирующие миры, которые незамедлительно объявят друг друга врагами и начнут междоусобные войны на уничтожение.

Кейт потерла лоб рукой. Она старалась не заглядывать в такие бездны. Кто она? Всего лишь специалист по проводимости нервных волокон. Она ничего не решает и ничего не может. Ей приказали, и она летит на необитаемую экзопланету в созвездии Cygnus.

Корпус транспортника завибрировал, загудел в раздражающем инфразвуковом диапазоне. Транспортник не туристический лайнер, тут мало заботятся о настроении пассажиров. Экипаж к легкому воздействию инфразвука давно привычен.

Кейт почувствовала беспокойство. Она легла на койку и пристегнулась. Беспокойство она, скорее всего, придумала и списала на инфразвук. Чтобы частота ниже 16 Гц вызвала ощутимые последствия, требуется время. Беспокойство Кейт уходит извилистым эмоциональным корнем в небольшой контейнер с инфокристаллом. Когда транспортник оторвется от бетонного покрытия и выйдет на геостационарную орбиту для прохождения таможни, она должна будет вскрыть этот контейнер и ознакомиться с инструкциями.

Пока транспортник на летном поле, пока безмолвен и неподвижен, пока термоядерная начинка бортового реактора пребывает в первозданном покое, она в безопасности, в блаженном неведении, как приговоренный, подавший прошение о помиловании. У нее еще есть время — есть время надеяться, строить планы, сомневаться. Этот кристалл в контейнере подобен несчастному коту Шредингера, суперпозиция ее будущего, ее судьбы, иллюзия выбора. Но едва транспортник наберет первую космическую скорость, совершит первый оборот вокруг Земли и причалит к орбитальной таможне, колба с синильной кислотой разобьется.

Двигатели набирали обороты. Вибрация усиливалась. Кейт почувствовала, как возрастающая сила тяжести вдавливает ее в койку. Гравикомпенсаторы сглаживали перегрузку до переносимой человеческим телом. Без их спасительного вмешательства ни один живой организм не пережил бы скорости космических кораблей. Слишком быстро все происходило. Еще несколько секунд раздражающего инфразвука и вибрации: транспортник сбрасывал липкие, вяжущие тенета земного притяжения. Кейт закрыла глаза. И вдруг стало тихо. Транспортник вышел за пределы земной атмосферы.

Сейчас? Или подождать, пока они пройдут таможню? А что изменится? Еще один час неведения и мучительного ожидания, еще один час страданий запертой в ящике кошки. Не отстегивая ремней безопасности, Кейт потянулась за рюкзаком, в котором хранила все самое необходимое, достала контейнер, еще с минуту помедлила, затем набрала на панели свой персональный корпоративный номер и приложила палец. Индикатор одобрительно засветился зеленым. В непроницаемом корпусе наметился разлом. Кейт сдвинула крышечку. Извлекла инфокристалл и поместила в свой универсальный коммуникатор, разогнанный до мощностей портативного компьютера. Немедленно пошла загрузка. В развернувшемся вирт-окне замелькали цифры и буквы. Вместо пароля коммуникатор запросил ее номер доступа к корпоративной сети. Кейт быстро его набрала. В «DEX-company» у каждого сотрудника был свой код доступа в локальную сеть. У Кейт был четвертый уровень доступа, выше был только пятый. Загрузился текст.

Исследовательский центр J799 16 Cygnus.

Проект «Homo Perfectus».

Руководитель — Грэг Пирсон.

Кейт Хантингтон. Должность — ассистент.

Тема: Поведенческая парадигма в условиях эмоционального кризиса. Объект исследований — кибермодифицированный разумный антропоморфный организм на базе модели DEX-6.

Что? Она прочла краткое описание еще раз. Разумный? Не может быть! В секретном исследовательском центре содержится разумный киборг? Стоп! В каком исследовательском центре? На выкупленном у Федерации планетоиде? Секретная лаборатория, о которой нет даже намека в реестрах корпорации.

«Говорят, что он его все-таки вырастил…»

Кейт и прежде слышала эти бродившие по департаменту слухи. Гибульскому удалось! DEX-6 всего лишь заготовка, предтеча, переходное звено. Некто вроде Homo Habilis на пути к Homo Sapiens. И кто это будет? Homo Perfectus? Или Homo Divus?

О гармоничном сопряжении человека с машиной люди мечтали со времен первых компьютеров. Люди сразу оценили все преимущества вычислительных машин: объем памяти и скорость обработки информации. Конечно, объем усвоенной информации — это еще не все, это еще не знания. Память любого компьютера набита всякого рода сведениями. Например, она, Кейт, не помнит значения постоянной Планка, 87 знак после запятой иррационального числа Пи или формулу полисахарида, но компьютер даст ответ незамедлительно. Значит ли это, что компьютер умнее? Согласно историческому анекдоту, Эйнштейн снял свою кандидатуру на должность помощника Эдисона, потому что не смог ответить, сколько миль от Нью-Йорка до Чикаго.

Человеческий мозг умеет то, чего не умеет компьютер — человеческий мозг умеет этими знаниями пользоваться, он умеет на основе известного творить неизвестное, а компьютер, самый мощный, этого не умеет. Но человеческий мозг уязвим и медлителен. Ему необходим кибернетический напарник, тот, кто делает всю черновую работу. Такого напарника человек придумал еще в далеком ХХ веке, и этот напарник очень быстро эволюционировал, его вычислительная мощность возрастала по мере увеличения числа транзисторов на кремниевой подложке. Количество этих транзисторов в крошечном чипе исчислялось миллиардами. Но человеку и этого оказалось мало. Он пожелал, чтобы вся эта вычислительная мощь стала частью его самого, пожелал эту мощь присвоить, прирастить, усилить свой мозг дополнительно имплантированным инструментом.

Человек жаждал власти над временем и потоком информации. Вот тогда и начались эти поиски сопряжения. Первые внутричерепные импланты использовались для компенсации физических недостатков — потери слуха или зрения, а также для устранения последствий болезни Альцгеймера. Полноценный мозговой имплантат не удавалось создать в течение долгого времени. Когда же все-таки получилось, то возник имплантат, почти полностью подменяющий собой мозг, подавляющий его до уровня примитивного придатка, до гормонопроизводящей железы, и для такого имплантата понадобился полностью расчеловеченный носитель. Антропоморфный биоробот. Киборг.

Что же это получается? Гибульский создал мозговой имплантат, который мозг не подавляет, а напротив — стимулирует? У «шестерок» так и произошло — их мозг пробудился, вышел из коматозной спячки и занялся усложнением нейронных связей. Но произошло это, к счастью, не у всех. А предполагал ли Гибульский подобный эффект? Кейт не верила в случайности, и в производственную халатность тоже. Процесс имплантации, операция «сварки» процессора с мозгом находится под таким строгим контролем, осуществляется с такой технологической скрупулезностью, что любое отклонение от установленных норм вызвало бы сбой во всей цепи. А Кейт никаких сбоев и нарушений в этой цепочке не обнаружила. Никаких нарушений технологического процесса. И все же… Проклятая 43-я партия! Что это было? Тайное испытание нового процессора? В одиночку Гибульский этого бы не добился. Кто-то сверху, кто-то очень влиятельный, дальновидный и беспринципный инспирировал некое технологическое допущение. Чтобы посмотреть, что будет… Кто-то курировал Гибульского. Тайно? Или гениальный кибернетик знал своего куратора? Проект «Homo Perfectus». Проект Гибульского. А после его гибели проект возглавил Грэг Пирсон.

Homo Perfectus.

Гибульский все-таки его вырастил.

Несколько дней спустя ролкер «DEX-company» прибыл на военную базу «Драконий пик».

База располагалась на стыке приграничных звездных систем, входящих в так называемый Союз Неприсоединившихся. Планеты на орбитах звезд были колонизированы относительно недавно. Благоприятным климатом эти миры не отличались, условия выживания по нижней границе, но благодаря выгодному стратегическому расположению и неисчерпаемому запасу титаносодержащих руд быстро обзавелись предприимчивым руководством и свободолюбивым населением. Едва население одной из планет достигало необходимого для автономии минимума, как всенародно избранный президент тут же подавал заявку на эту желанную автономию, требуя у Федерации полный пакет декларируемых прав.

В действительности никакой автономии, а уж тем более, независимости, этой десятитысячной ватаге авантюристов особо не требовалось, так как уровень колонизации не самых дружелюбных планет с таким малочисленным населением без поддержки из федерального центра обрекал свободолюбцев на скорое вымирание, но сам факт возможности ставить условия властям, требовать и вымогать служил таким подспорьем для окраинного самолюбия, что ни один колонизированный мир еще не избежал этой стадии подросткового бунта и отрицания. Да что там эта Федерация без нашего титана! Да вот мы им поставки перекроем! Да вот мы заключим контракты с крамарцами! И так далее и тому подобное. Обычный набор.

Федерация, со своей стороны, наученная горьким опытом той же Шебы, теперь взяла за правило размещать поблизости от таких новообразований военные базы, дабы вовремя пресечь позыв к независимости. Пройдет время, и сами поймут, что быть в составе более грандиозного государственного образования, с гарантией защиты и социальной поддержки, гораздо выгодней, чем устраивать революционные игры в самоопределение. Тем более, что Федерация не империя с ее жесткой вертикалью власти, и законодательство у нее более чем либеральное. В Империю Федерация могла бы мутировать в одном случае — если бы в Совете взяли бы верх выходцы с Геральдики, этого закрытого клуба аристократов, где на флайерах рисовали родовые гербы, а браконьеров, наркоторговцев и контрабандистов вешали без суда и следствия.

Таким образом, база «Драконий пик» на астероиде в системе Лейтена, созвездие Малого Пса, предназначалась для устрашения любого рода сепаратистов. База как бы нависала над звездными системами подобно всевидящему оку и дамоклову мечу правосудия.

— За вами прибудет катер, — сообщил Кейт все тот же помощник капитана по безопасности.

Но время прибытия не уточнил.

Измотанная пребыванием в своей каюте-ячейке, Кейт осторожно выбралась через стыковочный шлюз в укрытый куполом терминал. На нее никто не обращал внимания. Экипаж был занят разгрузкой. Шел процесс, обратный тому, который Кейт наблюдала в космопорте на мысе Канаверал. Теперь разверстое брюхо уже не поглощало, а извергало свою добычу, будто неведомый герой вспорол это брюхо мечом. Как в странной детской сказке: дровосек вспорол брюхо волка, чтобы освободить девочку в красном капюшоне и ее бабушку.

Когда Кейт еще маленькой девочкой впервые услышала эту сказку, то сразу спросила, почему волк их не прожевал. Волк это же почти собака? А она ни разу не видела, чтобы собака глотала свою еду целиком. Она всегда грызла и жевала. Ее, конечно, пытались убедить, что это, мол, сказка, а в сказке все не по-настоящему. Но такое объяснение еще больше запутало маленькую Кейт. А если не по-настоящему, значит, неправда?

За разгрузкой наблюдали интендант базы и несколько офицеров. Капитан сверял какие-то документы с представительным седовласым мужчиной в военной форме, видимо, командующим гарнизона. В военных чинах Кейт не разбиралась.

Некоторых офицеров Кейт идентифицировала как женщин. Она знала, что среди военнослужащих Федерации немало особей ХХ-модификации. Вполне объяснимо для девушек с периферийных сельскохозяйственных планет или планет, где нет иных перспектив кроме работы на сортировке у рудных отвалов или в забегаловках для шахтеров. Да и на Земле таких немало — из неблагополучных семей. Стремление пойти в армию оправдано возможностью сделать какую-никакую карьеру и заработать к сорока годам приличную пенсию. Женщины в основном служили во вспомогательных подразделениях, в штабах или в медицинских частях. Были отчаянные, кто решался податься в спецназ. Но вот чтобы добровольно отправиться на такую базу, как «Драконий пик»… Женщины, которых заметила Кейт, явно были офицерами. Худощавые, подтянутые, коротко подстриженные, с похожими, строгими лицами. Вот и зачем им это? А ей, Кейт, зачем?

Она приблизилась к участку купольного покрытия, служившему панорамным окном. Метровой толщины сверхпрочный пластик, способный выдержать несколько прямых попаданий ядерными боеголовками, был достаточно прозрачен, чтобы Кейт разглядела покрытую кристалликами метанового льда поверхность. Очень похоже на снег, но это не снег. Потому что на этом планетоиде нет воды, нет кислорода. Есть непригодная для дыхания атмосфера и такая же отрицающая жизнь температура. Планетоид очень напоминал Плутон, и военная база была построена здесь по тому же принципу, что и на окраинной планете Солнечной системы. Тот же метановый конденсат, а вон та низменность, изрезанная, испещренная нечувствительными к этому смертоносному холоду скалами, вполне могла бы, как и на Плутоне, называться макулой Ктулху.

Кейт пыталась как-то соотнести в сознании вечность, нависающую над метановой пустошью, с торчащими скальными зазубринами. Нет, не вечность, конечно. У вселенной есть точка отсчета, начало. Четырнадцать миллиардов лет. Что такое по сравнению с этим чудовищным жизненным циклом бытие земного существа, ее собственная жизнь? Вспышка фотона. Эти черные скальные выросты торчат здесь уже миллионы лет. Эта военная база существует неуловимый временной отрезок. Время этих скальных образований движется так медленно, так тяжеловесно, сверяясь с исчислением звезд и галактик, что это самоуверенное шевеление людей сравнимо разве что с едва заметной царапиной на куске мерзлого метана.

Кейт поежилась. Все космические перелеты наводят ее на одни и те же мысли — о собственном ничтожестве и о ничтожестве всего рода человеческого в этом пространственном размахе, в этих расстояниях, в разбеге галактик.

«Если Вселенная обладает разумом, она нас, скорее всего, просто не замечает, — подумала в очередной раз Кейт. — Как мы не замечаем обитающих на коже бактерий. А мы во вселенских масштабах даже не бактерии, мы — обломки вирусов».

— Мисс Хантингтон?

Кейт обернулась. Перед ней вновь стоял помощник капитана по безопасности.

— Идемте. За вами прибыл катер.

Кейт потянула за собой дорожную сумку на гравиподложке, но безопасник любезно перехватил ручку. Он провел ее к стыковочному шлюзу на противоположной стороне терминала. Эта часть, видимо, предназначалась для более мелких космических судов, гражданских и почтовых.

Выгрузка заказанной партии DEX'ов уже закончилась. База «Драконий пик» первая в путевом листе транспортника. Он продолжит свое движение по указанному маршруту к следующему покупателю — к будущему владельцу безупречных рабов. Упрекнуть их не в чем. Лучше киборги, чем люди. По крайней мере, их никто не будет оплакивать.

На катере опознавательных знаков не было. Еще один молчаливый сопровождающий. Короткая, стандартная стрижка, равнодушный взгляд. Снова крошечная каюта. Чуть больше комфорта. В сердце Кейт шевельнулся страх. Куда ее везут? Кто все эти люди? Вновь тщательная проверка: сканирование ладони и сетчатки. Зачем все это? А если это уже не «DEX-company»? Нет, глупо. Она не представляет собой никакой ценности. Она не выдающийся ученый, не наследница миллионера. Она — рядовой сотрудник. Пираты? Опять же, какой смысл похищать долговязую мосластую девицу с такими сложностями? Она не так уж много знает. Имеет смысл похищать ученого уровня Гибульского, а не ее. Следовательно, никакой ошибки? Ее везут в научный центр?

Кейт неожиданно успокоилась. Катер, на который с транспортника перекинули несколько контейнеров, мягко отстыковался и начал маневрирование, уходя к прыжковому сектору. Кейт, прилипнув к иллюминатору, смотрела на дрейфующую в космосе умершую планету, возможно, некогда обладавшую атмосферой и океанами, пусть даже с преобладанием азота и метана, но все-таки являющую собой законченное творение сферической формы. А теперь по эллипсу мчится эта игольчатая некрасивая мумия, которую люди приспособили под оружейный склад. Одна из трех звезд карабкалась, цепляясь лучами, по черному с зазубринами склону. Звезда была очень далеко, но свет ее был уничтожающе ярок. Кейт отошла от иллюминатора и легла на койку. Она очень устала. Будь что будет. Пятая стадия — принятие.

Полет по стандартному земному времени длился около четырёх суток. Все это время Кейт провела в каком-то полусонном забытьи. Она то просыпалась, то вновь впадала в дремоту. Пробовала читать. Не получилось. Не получилось думать, сопоставлять, искать ответы, анализировать. В кают-компанию ее ни разу не позвали, но и запрета на передвижение по катеру не было. При желании она могла бы выйти. Желание было, но чахлое, неустойчивое. Она высунула голову в узкий коридор, прислушалась, уловила какие-то голоса, втянула голову и задвинула дверь до упора.

Еду ей приносил в каюту кто-то из членов экипажа. Как будто миску в загон с редким животным. Собственно, это даже к лучшему. Ей не придется прилагать усилия и соблюдать правила общения. Она всего лишь груз.

Четыре раза включался прыжковый двигатель. Четыре раза оживал скрытый под потолком динамик, и механический голос корабельного искина настоятельно рекомендовал пристегнуться. Кейт уже переживала гиперпрыжки и не боялась этого ощущения, ускорения времени, этого провала в скрытую изнанку мира. Мысленно она представляла этот момент, как шаг в сторону из физически обоснованного потока материи. Вот она движется со всеми частицами, фотонами, молекулами, планетами, звездами. Все они, от микро до макровеличин, подчиняются единым законам, единым правилам движения, подобно аэромашинам над городской улицей. Каждая движется на обособленном скоростном уровне. Чем быстрее, тем выше. И все же этот поток един, он не распадается на отдельные струйки. Каждый участник ведет свою скоростную партию, и даже если взбирается тональность выше, то делает это опять же по законам и правилам, не сбиваясь и не сворачивая в сторону.

Но гиперпрыжок предполагает временное выпадение из потока, чтобы скользнуть по черному ходу материи, сократить путь, не обходить дом, чтобы постучать в парадную дверь, а пройти сквозь стену. Проколоть вселенскую артерию, чтобы влиться в параллельную. Где находится корабль, когда проваливается за горизонт событий? Один из физиков объяснял Кейт, что состояние корабля в этот момент подобно частице в суперпозиции. Он есть, и в то же время его нет. Он и не частица, и не волна. А вместе с ним и она, Кейт, тоже не частица и не волна. На самом деле ее сейчас нет. Она — электромагнитный импульс, пучок несущихся квантов. Душа без тела, или тело, ставшее душой? Ах, это не более чем метафора. Что такое душа? Поэтическая выдумка. Она — ученый, и никаких весомых доказательств присутствия души до сих пор не найдено.

После четвертого прыжка она снова уснула, а проснулась от стука в дверь.

— Мисс Хантингтон? Прибыли.

Кейт бросила взгляд в иллюминатор. Матовое металлическое свечение. Следовательно, катер в стыковочном модуле. Бортовые огни отражаются в корпусе терминала.

Быстро умылась. Вещи складывать не пришлось, так как она довольствовалась самым необходимым. Расческа. Зубная щетка. Все же задержалась перед зеркалом. Вид усталый. Нездоровая бледность, под глазами мешки. Ничего удивительного. Путешествие длилось больше двух недель. И все эти недели она дышала искусственным воздухом, ела разогретые пайки и почти не двигалась. Да какая, собственно, разница, как она выглядит? Ее сюда привезли не ради ее внешности. По ту сторону зеркала возникло совершенно измененное по сути существо. Той Кейт, что улетала с Земли, больше не было. Есть кто-то другой. Но она еще не знает, кто. Лицо было ей знакомо, но она это лицо не узнала. С этим лицом она столкнулась впервые. Иной порядок сложившихся в решетку молекул.

На выходе из катера ее снова тщательно проверили. Это еще зачем? Неужели возникло подозрение, что по дороге ее подменили? Снова сканирование ладоней и сетчатки. Затем ее полностью заставили пройти через сканер. Осмотрели личные вещи. Что же это за место такое? Проделавший эти должностные манипуляции безопасник был близнецом всех предшествующих: безучастный, коротко стриженый, молчаливый. Кейт для него доставленный ценный груз, а не ценный специалист, вызванный для оказания помощи. Ее обыскивают словно преступницу. И с ней до сих пор никто словом не перемолвился.

Кейт бывала на орбитальных станциях, персонал которых месяцами не покидал титановых келий, не видел живых людей, не вдыхал свежий воздух. Запертые в своих тесных отсеках, приговоренные к строжайшей экономии как материальных, так и эмоциональных ресурсов, они при встрече с новым человеком походили на потерпевших кораблекрушение, выброшенных на необитаемый остров и вынужденных выживать в первобытных условиях. Несмотря на то, что на таких станциях люди имели доступ и к головидению, и к инфранету, они страдали социальным голодом, жаждали живого, без посредников, общения. Едва Кейт прилетала, ей задавали кучу вопросов, делились с ней своими новостями и требовали новостей от нее. А здесь — тишина.

Она шла по узкому титановому рукаву, соединяющему терминал с основным корпусом, испытывая незнакомые прежде симптомы клаустрофобии. Ни единого иллюминатора! Ни единого намека на существование внешнего мира. Может быть, центр располагается не на поверхности, а глубоко внизу? В шахтах? И почему столько запирающихся кодом дверей? Перед каждой шедший впереди безопасник останавливался и вводил пароль. Только после определенной комбинации цифр дверь с пневмосвистом уходила в панель. И, как показалось Кейт, пароль у каждой двери был свой. Да кого же они здесь прячут?

Наконец титановый рукав уперся в плечевой стык. Сопровождающий набрал очередной код, и Кейт оказалась в более просторном помещении, где сразу почувствовала себя спокойней. Она увидела типичную декорацию научного центра: лаборатории за прозрачными перегородками, людей в светлых комбезах, которые обычно носили сотрудники научных подразделений вместо белых халатов. Мерцали вирт-окна компьютерных терминалов, вспыхивали виртуальные схемы и графики, крутились над платформами голографические модели, на тонких полупрозрачных мониторах бежали строки программного кода. На вошедших никто не оглянулся. Сопровождающий провел Кейт к небольшому кабинету, также с прозрачными пластиковыми стенами. В отличие от лабораторий, залитых светом, кабинет тонул в полумраке. Кейт различила сидящего за столом человека. Именно за столом, обычным офисным, белым с блестящими ножками. На столе стоял переносной устаревшей модели компьютер. Сопровождающий деликатно коснулся сенсора и, дождавшись кивка, вошел.

— К вам ожидаемое лицо.

«Во как! Ни имени, ни фамилии. Ожидаемое лицо, — подумала Кейт. — А номер мне серийный не присвоят?»

Подумала, следует заметить, совершенно равнодушно. Отметила свершившийся факт без всякого намерения этот факт оспорить.

— Пусть войдет, — сухо скомандовал сидевший за столом мужчина.

Сопровождающий отступил, пропуская Кейт. Она замешкалась, не зная, куда девать свою дорожную сумку, которую так и тянула за собой. Сопровождающий не шевельнулся, и Кейт потянула сумку за собой. Кабинет маленький, чуть больше той каюты на катере. Стерильной белизны стены. В углу — небольшой диванчик. Два офисных кресла. Какие-то схемы в рамках. Мужчина, явно бывший военный, обликом напомнил Кейт шефа службы безопасности Валентина Скуратова, но выше ростом, массивней, сохранивший остатки волос. Слегка модифицированная модель особиста. Мужчина разглядывал Кейт с холодным неодобрительным интересом.

— Так это вы Кейт Хантингтон?

И тут же перевел взгляд на монитор. Кейт предположила, что там возникла запрошенная им информация — ее биография, научные степени, список публикаций.

— Да, Кейт Хантингтон это я.

Мужчина несколько секунд молчал.

— Ну и зачем вы нам?

— Простите… — Кейт растерялась.

— Я спрашиваю, какого черта вас сюда прислали? Это такие у нас теперь специалисты?

— Почему вы… почему вы так со мной разговариваете?

— Да потому что у нас тут не клиника для страдающих нервным расстройством девиц!

Кейт не сразу поняла, чем вызван этот бестактный упрек. Ну конечно, скорее всего, в досье, поступившем к директору центра, есть краткое изложение ее истории с Феликсом.

— Если бы у меня был выбор, я бы предпочла клинику, — собравшись с духом, ответила Кейт, — только выбора у меня не было. Моего согласия никто не спрашивал.

Мужчина поднялся из-за стола и приблизился к ней.

— Моя фамилия Хьюз. Дезмонд Хьюз, полковник ВВС в отставке, — неожиданно представился он.

Приветливости в его тоне не прибавилось, но зазвучала какая-то ворчливая снисходительность.

— Кейт Хантингтон, заведующая отделом нейропсихологии и проводимости нервной ткани.

— Мне это ничего не говорит, — буркнул бывший полковник. — Я совсем иначе представлял обещанного специалиста.

— Ну извините…

— Отправлю вас обратно при первой возможности.

«Ну и ладно, ну и хорошо», — думала Кейт. Не нужна. Как будто она напрашивалась. От усталости, унижения ей хотелось плакать. Она всего лишь груз, ошибочно сделанная покупка, которую тащили за сотню парсеков и которую спихнут в один из боковых модулей, чтобы не путалась под ногами. Нельзя плакать, нельзя. Здесь не клиника для девиц с нервным расстройством.

Полковник вернулся за стол и уставился в свой компьютер. Кейт чувствовала себя слетевшей с гравиплатформы посылкой, адрес которой утерян. Посылка валяется посреди дороги, через нее перешагивают, ее обходят, но с места почему-то не сдвигают. Как будто ожидают, что она уберется сама, как некий волшебный сундук из старой земной книги.

— Вы еще здесь? Идите. Вас проводят до катера.

— Дезмонд, ну зачем так сразу? — раздался за спиной Кейт чей-то голос. — Здесь я решаю, подойдет направленный к нам специалист или нет.

Кейт вздрогнула и обернулась. В проеме бесшумно откатившейся двери стоял невысокий человек в светлом лабораторном комбезе. Узкое неприятное лицо. Глубокие залысины. Кейт его узнала — Грэг Пирсон. Ученик покойного Гибульского.

— В конце концов, — продолжал Пирсон, — это я запрашивал себе ассистента с определенными навыками, психотипом, между прочим, и с четко указанной специализацией. Основная дисциплина — нейрофизиология, специализация — проводимость нервных тканей. Также степень по нейропсихологии. Это то, что нам нужно.

Пирсон говорил негромко, но очень внятно, размеренно, как лектор в аудитории. Ему было около сорока, невысок, тщедушен, но подвижен и ловок. Умные карие глаза исследовали Кейт с настойчивостью сканера.

Бывший полковник неожиданно поднялся.

— Это уже твоя ответственность, Пирсон, — буркнул он.

— Разумеется.

Полковник Хьюз вышел. Даже не вышел, а выбежал. Как показалось Кейт, с облегчением, будто избавился от крайне неприятной обязанности. Пирсон занял место полковника и указал Кейт на одно из стоящих напротив кресел. Кресла располагались под углом, что слегка скрадывало строгость и официальность обстановки. Создавалась иллюзия приема у некоего консультанта или семейного психолога. Кейт сначала устроилась на самом краешке, затем все же позволила себе опереться на подлокотники. Пирсон по-прежнему за ней наблюдал.

— Кейт Хантингтон, — медленно произнес он. — Отец —известный математик Уоррен Хантингтон, в настоящее время возглавляет кафедру в Университете им. Гумбольта. Мать, Мария-Аделаида Штайн, умерла более двадцати лет назад.

— Это был несчастный случай, — зачем-то прошептала Кейт.

Пирсон бросил взгляд на монитор.

— Да, конечно, неполадки в системе жизнеобеспечения. Отец так и не женился. Растил дочь один, прибегая к помощи незамужней сестры. Также в судьбе девочки значительную роль сыграл близкий друг, сосед и одноклассник Мартынов Игорь Васильевич, в настоящее время занимающий должность зама по науке. Приглашал на работу и своего друга Уоррена, но тот от сотрудничества с «DEX-company» отказался.

Это прозвучало почти как обвинение. Кейт почувствовала неловкость.

— Папа сказал, что предпочитает заниматься чистой наукой, — пробормотала она.

— А вы? — неожиданно спросил Пирсон.

— Что я?

— Вы предпочитаете карьеру или науку?

Кейт уставилась на него в недоумении.

— Я не понимаю…

— Что же тут непонятного? Разве ученый не мечтает быть признанным и вознагражденным? Вознагражденным за свои труды, за бессонные ночи, за все принесенные им жертвы, за свой вклад в будущее человечества?

— Да, конечно, мечтает.

— Разве ученый не должен иметь возможность занимать высокие должности, получать звания, награды, хорошо зарабатывать, в конце концов?

— Должен, — все в большем недоумении подтвердила Кейт.

— А должен ли ученый во имя ложных сиюминутных сомнений, так называемых нравственных принципов, идеалистических постулатов, лишать человечество перспектив развития, эволюционного прорыва и шанса на бессмертие, оправдывая свое предательство мутным гуманистическим императивом?

И Кейт поняла. Он же говорит о Гибульском! Да, да, именно. Гибульский отказался от карьерного роста и головокружительной перспективы, так и не разрешив нравственной дилеммы: научный прорыв и его губительные последствия. Извечный выбор. Ученый совершает открытие, а люди обращают это открытие в оружие. Гибульский тоже совершил открытие.

— Так что скажете? — поторопил ее Пирсон.

Кейт почувствовала сухость во рту.

— Вряд ли мне когда-нибудь придется делать подобный выбор, — осторожно ответила она, — я не Мария Кюри и не Роберт Оппенгеймер.

— Кто знает, — тонко улыбнулся Пирсон. — Ладно, поговорим о насущном. Вы уже поняли, чем мы тут занимается?

— Не совсем. В переданных мне материалах говорится о проекте «Homo Perfectus». Но я слышу о нем впервые.

— Неудивительно. Посвященных с самого начала было немного. Сама идея, как вам, вероятно, известно, принадлежит Александру Гибульскому. Впрочем, идея создания сверхчеловека стара как мир. Человек мечтал об этом с момента его изгнания из рая. Не буквально, разумеется. Из метафорического рая. Бог поступил несправедливо, и человек затаил злобу. Его целью стало сравниться с Богом, бросить Ему вызов, даже самому стать Богом. Никогда об этом не задумывались?

— Я атеистка, да и мои родители…

— Религия здесь ни при чем. Жажда мести живет в нас вне зависимости от религиозных предпочтений. Об этом мало кто задумывается, лишь единицы заглядывают дальше потребностей в статусе и в признании заслуг. Согласно пирамиде Маслоу следующей ступенью после признания заслуг является самореализация. Это уже очень близко к основополагающей, базовой цели. Маслоу возвел эту цель на вершину, обозначив ее как единственную, конечную.

— А вы полагаете, есть что-то еще? — с той же осторожностью задала вопрос Кейт.

— Разумеется. За самореализацией следует месть. Месть Богу. Самореализовался, эволюционировал, достиг сверхспособностей и… отомстил. Или, по крайней мере, почувствовал себя богом, составил конкуренцию, победил.

— Гибульский, что же, мстил… Богу?

— Да нет же! Вернее, вряд ли он делал это сознательно. Он достиг высшей стадии по Маслоу — самореализации. Он воплощал то, что задумал. Месть это… как бы сказать попроще… это движущая сила всего человечества, его объединяющий порыв, хтонический катализатор эволюции. И я вовсе не требую немедленно отыскать и сертифицировать этот катализатор в каждом научном действе. В настоящий момент это не нужно. Я говорю это для того, чтобы вам было легче понять, осознать грандиозность замысла, его истоки и далеко идущие последствия. Без этого тайного мотива мести высшему могущественному существу человечество не сдвинулось бы с места. Наши далекие предки остались бы в пещерах, с топорами и луками. Но жажда мести несправедливому богу заставила их двигаться, заставила совершенствовать свои орудия, вынудила добывать знания. И прежде всего, она заставила их совершенствовать самих себя. Подобно униженному ребенку, который отправляется на тренировку по рукопашному бою, чтобы отомстить обидчику.

— Мне всегда казалось, что люди занимаются этим, движимые не местью, а инстинктом самосохранения, желанием выжить. А если мстят, то другим людям.

— Мстить себе подобным — это не более чем репетиция. Проба пера. В перспективе всегда есть кто-то более сильный, более могущественный. Любой боец стремится к схватке с более сильным противником. Чтобы победить, доказать свою состоятельность, самоутвердиться.

— Но зачем вы мне это… — Кейт искренне недоумевала.

— Это для того, чтобы вы поняли и не питали иллюзий. Гибульский не герой и не спаситель человечества, каким его пытаются представить. Он всего лишь самоутверждался, воплощал мечту своих предшественников, всех тех, кто стремился к улучшению человека. Эта идея модернизации, сращения человека с машиной возникла сразу же, едва эти машины стали атрибутом цивилизации. Сначала это были простые орудия, как первый топор или заточенный камень, затем станки, самодвижущиеся механизмы. Но ведь бог не использует топоры или какие-либо приспособления, он действует сам, ибо не нуждается в оружии. Он сам оружие, весь мир его инструмент. Люди верили в магию, пытались овладеть магическими приемами, чтобы оружие стало их частью, чтобы всегда было при них, чтобы его невозможно было утратить. Взгляд, жест, слово, и противник повержен. Не одну сотню лет люди искали философский камень, слушали красноречивых шарлатанов. Но магия — это иллюзия, безумная фантазия. Вера в нее умерла с развитием науки. Наука — вот единственный пусть к подлинному могуществу, к воплощению давней мечты, к победе. Компьютеры — это инструмент, еще один вид оружия. Роботы, андроиды. Быстрота, сила, неуязвимость. Но это все не то. Человек все еще пытается улучшить себя. Не брать силу взаймы у механизма, а завладеть этой силой. Не разгонять гравимобиль до бешеной скорости, а бежать самому. Не разрушать стену взрывом, а пробивать одним усилием. Вот о чем мечтает человек. Чтобы машина стала его неотъемлемой частью, как рука или нога, как еще один мозг. Первые киборги тоже были орудием. Это был пробный камень, первая попытка сделать живое и неживое единым. И попытка эта вполне удалась. Правда, в киборгах подавляется то, что для нас является единственно ценным — мозг. До сего момента киборг — это органический робот, механизм из плоти и крови. Следующий шаг — это сопряжение мозга и процессора без угнетения первого. И Гибульский создал такой процессор, процессор, архитектура которого позволяет задействовать органические нейронные сети.

— Так он… так он создал этот процессор намеренно?

— Разумеется! Еще на стадии его разработки возник секретный проект «Homo Perfectus». Гибульского незаметно подтолкнули к идее создания этого процессора. Впрочем, он и сам к этому стремился, давно над этим работал. Ему дали добро, и он работал над процессором уже официально, получив в свое распоряжение все ресурсы корпорации. Все понимали, что конечной целью является создание изначально разумного киборга, вернее, полноценного человека с кибервозможностями, но открыто об этом не говорили. В руководстве делали вид, что заинтересованы исключительно в создании шестой модели, но более ни в чем. А Гибульский так же делал вид, что работает только над шестой моделью, что его задача — это более активное взаимодействие с мозгом. Сам же в это время работал над созданием суперкиборга.

— А где он работал?

— Он прятал его на станции в системе Бетельгейзе.

Кейт задумалась. Да, действительно. У «DEX-company» есть станция-инкубатор на орбите одной из безымянных планет, вращающихся вокруг красного гиганта. Этот инкубационный центр был создан одним из первых, спонсировался еще тем миллионером-эксцентриком, который вложил состояние в создание киборгов. Станцию разместили в системе Бетельгейзе намеренно, так как поблизости настырные космоисследователи не обнаружили ни одного пригодного для колонизации мира.

Система Бетельгейзе была прекрасна, но совершенно безжизненна. Видимо, обратившаяся пару миллионов лет назад в красный гигант звезда погубила своих детей.

К настоящему времени станция как инкубационный центр почти не использовалась по причине износа и устаревания оборудования, но кое-какие эксперименты там все еще проводились. До Кейт доходили слухи, что на подобные периферийные станции ссылали попавших в немилость сотрудников. Гибульский, получивший от корпорации карт-бланш, вполне мог использовать один из таких полузаброшенных объектов в своих целях.

— Сохранившееся на станции оборудование, несмотря на утраченную актуальность, еще исправное и работоспособное, вполне годилось для выращивания клона. Для Гибульского не имело значения, что процесс формирования органической заготовки длился гораздо дольше, чем в современных цехах. Его открытие состояло в другом.

— В чем же? — Кейт помимо своей воли была захвачена рассказом Пирсона.

— Вы же знаете, что мозг клонов на стадии имплантации подавляется нейродепрессантами.

— Да, знаю. Его развитие искусственно редуцируется.

— Именно. Впоследствии процессор, перехватывая и обрабатывая внешние импульсы, препятствует возникновению новых нейронных связей. Мозг пребывает во младенчестве, отвечая только за примитивную физиологию. А Гибульский вместо нейродепрессантов вводил нейростимуляторы, содействуя разрастанию лобных долей неокортекса. А шестая модель была предназначена именно для обкатки этого метода.

— То есть… все эти срывы не случайность? Не производственный брак?

— Конечно, нет. — Пирсон усмехнулся. — Дорогая, как вы вообще могли себе такое представить? Брак? Такое в принципе невозможно. Вы же сами проверяли весь производственный цикл. — Пирсон бросил взгляд на монитор. — Нашли что-нибудь?

Кейт покачала головой.

— Нет, не нашла. Что же это получается? Срывы были предусмотрены?

— Да. Нам требовалось зафиксировать временной промежуток между активацией процессора и последующей активацией мозга, отследить степень вовлеченности мозга в процесс управления телом, уровень самостоятельности органического носителя. Возникновение так называемого синтеза Гибульского. Вы, вероятно, слышали этот термин?

— Да, что-то такое слышала, но среди нас, ученых, это считалось байкой, почти суеверием, почти как сглаз или порча.

— В том-то и дело, что это никакая не байка, а подтвержденный факт. Синтез запустился почти у всех «шестерок» 43-й партии, и это вопреки всем редуцирующим мозговую деятельность препаратам. Что уж говорить о том, чья мозговая деятельность стимулировалась и поощрялась? Он… человек. Сверхчеловек.

Еще одна келья с титановыми переборками.

Чуть просторней, чуть комфортней. На астероидах и на планетах, лишенных атмосферы или с атмосферой из метана и хлора, личное пространство становится роскошью. Научные центры, орбитальные станции, рабочие поселки — все создается согласно универсальному принципу функциональности: сваренные в единый организм жилые и производственные модули. Если пребывание на планете или астероиде предполагается неограниченным или даже служит точкой отсчета колонизации, то нагромождение обитаемых клетушек накрывают куполом, создавая таким образом экранированный мирок, где люди обитают подобно муравьям в огромном террариуме.

Кейт видела такой террариум на кафедре биологии в университете. Гигантский муравейник в разрезе. Ничего не подозревающие муравьи деловито перемещаются по многоярусному сооружению из песка, глины и отмерших листьев. На первый взгляд совершенно беспорядочное хитросплетение протоптанных насекомыми дорожек, углублений, впадин, пещерок, а в действительности — рационально обустроенный город, в котором есть свой административный центр и производственная окраина. А многоногое движение в этом городе подчиняется жестким правилам, исполняя заветы собственного изначального бытия. Муравейник — это как отдельное княжество, со своим продовольственным складом, коровником, детским садом и царской камерой. И живет этот муравейник по своему уставу, в совершенном отрицании возможного наблюдателя.

«Вот и люди под своими куполами живут точно так же, — подумала Кейт. — Бегут, суетятся, что-то тащат, прячут по норам свое потомство, добывают пищу, строят укрытия, нападают, защищаются, а кто-то в это время за ними наблюдает. Купол-то прозрачный».

Кейт, пока Пирсон вел ее жилому модулю, мысленно нарисовала схему исследовательского центра на планетоиде у 16 Лебедя. Обитаемый сектор не накрыт куполом, как крышкой, а сам имеет форму полусферы. И несколько таких обитаемых полусфер соединены посредством титановых артерий. Скорей всего, каждый из этих «муравейников» доставили в систему уже собранным со всеми внутренностями, а на планетоиде смонтировали отдельные узлы в единое целое. Подобная практика сборки сооружений из готовых блоков давно вошла в обиход при строительстве орбитальных станций. Еще в далеком двадцатом веке люди научились строить сборные и даже самораспаковывающиеся дома. По мере освоения галактических просторов практику монтажа из готовых составных частей распространили и на колонизируемые планеты.

Пирсон провел Кейт мимо нескольких лабораторий.

— Я все покажу вам позже, когда вы немного отдохнете. Долго отдыхать не позволю. Времени мало.

— А где… он?

— Кто?

— Он… Homo Perfectus.

— А, этот… Вы его увидите. Но он здесь не единственный, с чем мы работаем. Есть и другие киборги. Есть отдельный инкубатор, есть цех прямого имплантирования. Есть даже «парник».

— «Парник»? А что вы там выращиваете?

— Мозг.

— Что?

— Мозг мы там выращиваем. Человеческий мозг. Ну не помидоры же в самом деле.

— А, понятно…

— Я вам покажу.

В жилом модуле, огромном, куполообразном, было тихо и сумрачно. Обитаемые каюты располагались по кругу ярусами, чем-то напоминая соты. «Осиное гнездо», подумала Кейт.

Под крышей их старого дома обнаружилось такое. Неправильной формы шар из пережеванной древесины со множеством обитаемых ячеек. Этот модуль тоже выглядит как осиное гнездо, шарообразный нарост на планете.

Когда у них в старом доме осы так расплодились, что возникла опасность не только для маленькой Кейт, но и для взрослых, отец опрыскал гнездо слабым раствором цианида. И гудящий осиный город, напоминающий космопорт на густонаселенной планете, обратился в серый, безжизненный ком, а настил внизу был усыпан желто-черными осиными трупиками.

— Иногда это бывает необходимо, — тихо сказал отец, заметив, как печально маленькая Кейт наблюдает за роботом-уборщиком.

«Не опрыскал бы и людей кто-нибудь из наблюдателей слабым раствором цианида, когда терпение наблюдающего в конце концов лопнет».

Пирсон привел Кейт к ромбовидной пневмодвери. Слева и справа над такими же ромбовидными мембранами предостерегающе тлели красноватые цифры. Над ячейкой, которая предназначалась

Кейт, цифр не было.

— Когда окажетесь внутри, приложите ладонь к сенсорной панели и назовите свое имя. Искин выдаст вам идентификационный номер, под которым вы будете внесены в систему, и пароль для разблокировки замка, — пояснил Пирсон. — Сейчас комната пуста, поэтому я могу открыть ее генеральным ключом.

Пирсон набрал цифровой код на панели. Над мембраной замигали четыре исходных нуля, и вход открылся.

— Прошу, — пригласил Пирсон.

Кейт вошла, по-прежнему волоча за собой дорожную сумку. Огляделась. Здесь даже уютно, напоминает пассажирскую каюту 2-го класса на туристическом лайнере. Мягкое кресло, столик с ночным светильником. Вместо стандартной койки кушетка. Под ногами синтетическое ковровое покрытие. И — настоящий, не декоративный иллюминатор. Иллюминаторы на пассажирских лайнерах, если это не каюта 1-го класса, часто бывают фальшивыми. Врезку в корпус из дорогущего сверхпрочного стекла заменяет экран, демонстрирующий неестественно яркое звездное небо. Но пейзаж за иллюминатором был слишком скучен, чтобы оказаться творением кибердизайнеров. Те уж постарались бы внести в ландшафт некоторое разнообразие. Вдали обязательно дымил бы вулкан. Бежали бы лавовые реки. Бушевала бы метановая буря. Или время от времени выпадал бы графитовый дождь. Но ничего схожего с дизайнерским порывом Кейт за иллюминатором не заметила. Она видела висящее над горизонтом карликовое солнце спектрального класса М, относительно холодное, но красное от натуги, давно спалившее в термоядерной печке водородное топливо. Свет, исходящий от красного карлика, едва достигал поверхности планетоида, позволяя скорее не разглядеть, а угадать выступы и впадины, разломы и трещины. Пирсон тоже смотрел в иллюминатор.

— Да, — произнес он, — пейзаж угнетающий. Долго здесь не выдерживают. Нервы сдают. Но вы, я уверен, справитесь.

— Почему вы так думаете? — удивилась Кейт. — Ваш полковник назвал меня девушкой, страдающей нервным расстройством.

— Я читал ваш психопрофиль. Вы как персик.

Кейт в недобром изумлении обернулась.

— В том смысле, — поспешил объясниться Пирсон с тонкой улыбкой, — что под ранимой мякотью скрывается большая и очень твердая косточка. А вот полковник — напротив. Орех. Твердая скорлупа снаружи, но мягкое зернышко внутри.

Кейт снова отвернулась к иллюминатору.

— А если у меня тоже сдадут нервы? Если я тоже… орех?

— Не думаю. Впрочем, посмотрим. Даю вам час на отдых. Затем покажу вам наши достопримечательности.

Пирсон вышел. Кейт, выдохнув с облегчением, села. Ей необходимо успокоиться и взять себя в руки. Собственно, ничего экстраординарного не происходит. Это всего лишь еще один научный центр, принадлежащий корпорации, на которую она работает уже не первый год. В таких центрах она уже бывала. Работала в одном из них с теми же лабораториями, с тем же оборудованием. Этот отличается тем, что расположен довольно далеко от Земли и от знакомого ей административного центра. Обычная предосторожность, к которой прибегают все крупные корпорации. С Пирсоном Кейт знакома. Наверняка среди персонала найдется еще кто-нибудь, с кем она пересекалась и раньше. Инженер, техник, программист. Кейт после окончания университета работала во многих подразделениях. И многих знала. Тревожиться нет причины. Нечто подобное с ней уже случалось. Ей доводилось проходить практику на астероиде и жить несколько недель вот в такой же титановой клетушке с крошечным иллюминатором. И пейзаж за тем иллюминатором был таким же угнетающим. Но там она точно знала, что ее ждет, у нее был план, подготовленный материал, расписание экспериментов и никакой особой секретности. Здесь же все пугающе странно.

Кейт открыла сумку, извлекла полотенце (она всегда брала с собой несколько привычных, домашних вещей) и отправилась в душ. Подсушив волосы, она вернулась в комнату и принялась распаковывать вещи. Их было немного. Только для короткого пребывания в личном помещении после рабочего дня. Рабочий стерильный комбез ей выдадут здесь. Менять его на вечернее платье ей вряд ли придется. Кейт огляделась и сразу обнаружила приготовленную униформу. Ей придется облачиться в этот светлый

футляр, потому что Пирсон поведет ее в лабораторию или инкубационный цех. Или к нему? Этому… Homo Perfectus?

Кейт ощутила неприятное холодящее волнение. В солнечном сплетении возникла сосущая пустота. Изначально разумный киборг, созданный Гибульским. И в чем же проявляется эта его разумность? Он не подчиняется приказам? Умеет говорить без программных блоков? Нападает?

Разумных… ах, нет, сорванных, бракованных киборгов она «вживую» не видела, за исключением того, первого, привезенного с планеты Мина. Да и что она там видела? Стандартный DEX-6. Изрядно покалеченный, с урезанной работоспособностью. С изуродованным ожогами лицом. В его глазах Кейт не заметила ничего. О прогулке знала со слов фермера. Косвенная улика. И отклонение на энцефалограмме. Все. Она пыталась, просматривая отчеты полиции и поступившие от очевидцев видеоролики, представить несанкционированные действия кибероборудования.

Замедление реакции? С этим она сталкивалась и даже изучала причины. Киборг недостаточно быстро реагирует на приказы. Разумеется, зафиксировать это замедление могут только приборы. Для обычного человека доля секунды некритична. Но причиной «медлительности» была отнюдь не пробудившаяся личность, а снизившаяся проводимость нервных волокон на стыке мозговой ткани и кремниевой шины. Импульс блуждает во множественных наностежках, наношрамах, теряя первоначальную скорость и направление. Отдел Кейт разработал метод электростимуляции прилегающих к шине зон головного мозга. Благодаря этой стимуляции скорость реакции возрастала. Но подобные новшества внедрялись при вводе в эксплуатацию новых, едва сошедших с конвейера киборгов. Применять дорогостоящий метод для реабилитации потрепанных армейских машин после тяжелых ранений никому бы и в голову не пришло. Если только сердобольный владелец не оплатит дорогостоящую процедуру своему оборудованию, заметив признаки замедления или неуверенности. Но это все чисто физиологические аспекты. К возможному формированию личности это не имеет прямого отношения.

Но какова эта личность, каковы ее внешние симптомы, Кейт вообразить не могла. А если это вовсе не личность, а хорошо прокачанная имитация? Ей доводилось видеть Bond’ов, предназначенных для разведопераций, для осуществления диверсионных актов и даже для ликвидации террористов. В первые минуты очень убедительно. Не будь она специалистом в области нейропсихологии, то распознавала бы фальшивку далеко не сразу. Программисты, писавшие софт для этой линейки, не раз у нее консультировались. Она подсказывала, какие зоны мозга должны быть стимулированы для полноценной эмоциональной реакции. Но и Bond некоторое время спустя выдает себя. Повторяется. Запас его эмоциональных ужимок не бесконечен. И любой достаточно наблюдательный человек его раскусит.

Интересно, а у Bond’ов бывают срывы? У них такой же усложненной архитектуры процессор, с теми же 5-нм чипами. И взаимодействие этого процессора с мозгом еще более слаженное, чем у «шестерки». Может быть, о срывах ничего неизвестно, потому что Bond’ов очень мало? К тому же Bond’ы подлежат утилизации. Их не выставляют на аукцион жадные интенданты. А может быть, их превентивно утилизируют именно по причине возникновения личности? Из страха? Из предосторожности? Возможно, Кейт увидит здесь всего лишь Bond’а, которому позволили развиваться.

Каюта пригодна для жизни, но стерильна, сглажена до безликой функциональности. Обычно в дальние поездки Кейт брала с собой несколько безделушек, которые расставляла на столе и полках в номерах отелей или в каюте космической станции. На этот раз у нее не было времени, чтобы вдумчиво выбрать самые подходящие для предстоящий поездки. С каким-то иррациональным предчувствием она всегда выбирала именно те вещички, которые наиболее точно отражали ее эмоциональный настрой.

Ее мать, которую она почти не помнила, увлекалась поделками. Ей нравилось превращать прозаические, бытовые предметы в нечто чудесное и сказочное. Она выискивала в какой-нибудь земной лавке древностей или старый молескин, или подсвечник, или настенные часы, совершенно ничем не примечательные, приговоренные к заключению в пыльной кладовке, и превращала их в произведения искусства. Кейт бережно сохраняла все оставшиеся от матери поделки. Большая часть этих поделок находилась в старом доме у отца. Несколько вещичек Кейт аккуратно перевозила с собой с квартиры на квартиру, из одного съемного модуля в другой. В свою дорожную сумку она успела положить декоративную «ключницу» и портрет матери, выполненный в виде вышивки на древних пяльцах. «Ключница» также представляла собой артефакт из далёкого прошлого.

Когда-то люди запирали свои двери не сенсорными, а механическими замками, для взаимодействия с которыми требовался металлический ключ, иногда даже не один. Этот ключ приходилось таскать в кармане, при входе в дом класть на видное место, чтобы не потерялся. И для украшения видного места придумали «ключницу» — вешалку для ключей. В современном мире об этих механических, громыхающих замках и ключах давно забыли, но странные, такие уютные вещички еще хранились на чердаках. Мама Кейт смастерила несколько таких «ключниц». Одна из них висела в детской. Деревянное окно, на подоконнике улыбающийся мультяшный кот с ромашкой, за окном — синее небо. Все ненастоящее, придуманное, устаревшее, древнее, но такое теплое, уютное. Уезжая из дома, Кейт забрала с собой эту «ключницу». Подхваченная из реки памяти горсть беззаботной радости, частичка ушедшего детства.

Кейт прикрепила «ключницу» над сенсорной панелью, а портрет матери в такой же древней круглой раме из коры давно умершего дерева поставила на столик у кушетки. Кажется, она готова.

Запросила у искина идентификационный номер, который был ей незамедлительно выдан. Кейт подтвердила его отпечатком пальца и рисунком сетчатки. Теперь эта «сота» в огромном «гнезде» ее относительно безопасное убежище.

Пирсон явился ровно через час. Оглядел Кейт в новеньком комбезе и одобрительно кивнул.

— Я в вас не ошибся. Вы быстро освоитесь.

Дверь закрылась. Вспыхнул присвоенный «соте» номер — 135. Кейт была 135-м по счету специалистом, прибывшим в научный центр у 16 Лебедя.

Вновь длинный титановый рукав из жилого комплекса в исследовательский.

— Давайте я покажу вам то, что вы еще никогда не видели, наш «парник». Вам, как нейропсихологу и нейрофизиологу, будет интересно.

Перед входом в так называемый «парник» стоял рослый DEX-охранник. «Семерка, — определила Кейт. — Эти не срываются. Их производство начали уже после смерти Гибульского».

На Кейт сканирующий взгляд киборга задержался. Видимо, происходило обновление данных. Когда обновление завершилось, DEX отступил. Пневмодверь откатилась. Пирсон сделал приглашающий жест, пропуская Кейт вперед. Она последовала приглашению и оказалась в знакомой обстановке инкубационного цеха. Вдоль титановых переборок возвышались емкости с амниотической жидкостью. Поблескивали переплетения множества трубок. Каждая емкость оснащена мониторами с бегущими по ним данными. Но сами емкости недостаточно просторные для формирования полноценной органической заготовки для киборгов. Когда Кейт разглядела, что находится внутри, она поняла, откуда эта скромность в размерах. Внутри каждой емкости плавал… мозг. Человеческий мозг. На разных стадиях своего развития. Обычно этот процесс деления клеток происходит внутри человеческого эмбриона, двигаясь параллельно с усложнением всей эмбриональной структуры. Но здесь роль черепа играла лабораторная колба.

Каждая представшая перед Кейт емкость содержала определенную фазу развития — от нервной пластинки, формирующейся на двадцатый день, до полноценных полушарий новорожденного.

Зрелище было жутким и завораживающим одновременно. Кейт, разумеется, изучала мозг млекопитающих и, прежде всего, мозг человека. Подобно пионерам нейрофизиологии, начиная с древнеримского врача Галена, Авиценны и Везалия, она тоже пыталась разгадать тайну сознания, обнаружить ту загадочную разновидность клеток, которые продуцируют личность. Она видела мозг в разрезе, видела разделенным на тончайшие лабораторные препараты, видела в голографическом моделировании, видела под электронным микроскопом, но еще ни разу не видела мозг живым, парящим в амниотическом тумане, мозг, живущий самостоятельно.

— Мы выращиваем мозг из стволовых клеток, — начал свои пояснения Пирсон. — И до определенного момента все идет как мы надеемся, как рассчитываем. Мозг развивается. Мы стимулируем рост клеток, готовим мозг к имплантации, но в определенный момент, по неясным нам причинам, запускается неконтролируемая клеточная реакция — деление. Достаточно одной разновидности, глиальным клеткам или астроцитам, проявить активность, как и другие клетки немедленно включаются в этот аномальный рост. Мозг буквально в течение суток приобретает сходство с фаршированным овечьим желудком. Было когда-то на земле такое дикарское блюдо. И все. Приходится начинать все сначала. Давайте я вам покажу. — Пирсон указал Кейт на емкость в конце правого ряда. — Вот, смотрите. Терминальная стадия.

Мозг, плавающий в жидкости, уже потемневший, с багровыми, кровяными, выпирающими прожилками, выглядел отвратительно. Погибающий орган в самом деле напоминал какое-то специфическое блюдо. Распирающие полушария опухоли походили на лезущие из-под дерна грибы.

— А вы не пробовали позволить мозгу развиваться с естественной скоростью?

Пирсон снисходительно усмехнулся, и Кейт устыдилась.

— Это будет всего-навсего младенческий мозг, пригодный разве что для стандартного киборга. Нам же требуется взрослый, полноценно функционирующий, готовый незамедлительно вступить во взаимодействие с процессором. У тех «шестерок», что пришли к срыву, то есть к зарождению личности, мозгу понадобилось еще три года, чтобы возникла устойчивая поведенческая парадигма, чтобы примитивное «я» отделилось от программы, и случилось это у ничтожного количества DEX'ов, оснащенных новым процессором. Есть вероятность, что этих киборгов намного больше, но они скрываются, опасаясь ликвидации, тем не менее, процент их ничтожен. К тому же, так и не выявлена причина, пусковой механизм, почему они вдруг «умнеют». Нашим хантерам удалось захватить нескольких живыми, и даже доставить их сюда, к нам, но ответа на вопрос, что послужило катализатором, мы так и не нашли. Почему одни — да, а другие — нет. Речь все еще идет о 43-й партии, которую непосвященные называют «проклятой». На нее пришелся наиболее высокий процент срывов. Почему не сорвались остальные, невзирая на процессор Гибульского и схожие условия эксплуатации, ответа нет. Есть средства предотвратить срывы, заблокировать личность, если она возникнет, упрятать ее в цифровой кокон, но эта по сути экстремальная мера не решит проблемы.

— И вы пытаетесь вот таким вот образом обнаружить катализатор? — Кейт кивнула на емкости с амниотической жидкостью.

— Нет. Здесь мы пытаемся установить дозировку соматотропных стимуляторов. К сожалению, — Пирсон нахмурился, — схему применения, комбинацию препаратов в файлах Гибульского обнаружить не удалось. Киборг может стать разумным и без предварительной стимуляции, но этот процесс не поддается контролю. Это лотерея. Тем более, что личность, если зарождается, способна проявиться только через три года. То есть, чтобы обрести разумного киборга, нам придется в течение трех лет где-то держать несколько тысяч киборгов, без всякой гарантии, что какой-то из них «проснется». Наша задача не ждать и надеяться на счастливый случай, а сделать этот процесс контролируемым. Для начала вырастить здоровый, полноценный, взрослый мозг.

— А я вам зачем?

— Вы нам нужны как нейропсихолог, как специалист, который поможет нам более интенсивно и целенаправленно воздействовать на области, отвечающие за память, речь, мышление. И в рекордно короткие сроки разогнать их до уровня взрослого, интеллектуально развитого человека.

Из «парника» они спустились по узкой лесенке на нижний ярус. Лестница выводила непосредственно к корпусу полусферического строения, и часть этого корпуса вдоль небольшой галереи была прозрачной. Этакий огромный иллюминатор, за которым расстилался все тот же угнетающе-тусклый ландшафт, озаряемый тлеющим карликовым солнцем. Кейт предположила, что они пройдут по галерее, но следующий пролет лестницы уводил вниз.

Кейт заметила стоящего в нескольких метрах человека. Он стоял вполоборота и смотрел на безжизненную равнину так же, как на этот отрезок вселенской мерзлоты час назад смотрела Кейт. Человек был одет не в светлый лабораторный комбез, как она или Пирсон, а в некое подобие больничной робы явно несоответствующего размера. Кто это может быть? На техника, инженера или охранника он не был похож. Они все одеты в полагающуюся по штату униформу. В «DEX-company» с этим всегда было строго. Никаких вольностей в служебной одежде не дозволялось. Может быть, это кто-то из персонала, временно помещенный в медотсек и выпущенный прогуляться? Похоже на то. И еще странность. Кейт заметила мерцание силового поля. Их с Пирсоном отделяло силовое поле!

Человек в больничной робе тоже их заметил и оглянулся. Кейт увидела очень молодое, исхудавшее лицо. Запавшие, залитые тенью глаза. Волосы на голове местами выбриты. Несмотря на худобу и явную болезненность, этот человек держался очень прямо. В нем таилась какая-то глубинная собранность, готовность к чему-то. Лицо неподвижно, но Кейт показалось, что губы его дрогнули с презрительной горечью.

— Кто это? — невольно вырвалось у Кейт.

Пристальный взгляд тонущих в тени глаз беспокоил ее, этот взгляд будто скреб ее, исследовал, проверял на подлинность… Подлинность чего?

— Ну что ж, — медленно произнес Пирсон, — я намеревался представить вам нашу главную достопримечательность, наш единственный экземпляр, в более торжественной обстановке, но раз уж так случилось… Это он и есть. Изначально разумный киборг. Homo Perfectus.

Кейт щелкнула по иконке в верхнем правом углу вирт-окна.

Благодаря полученному от искина идентификационному номеру Кейт получила доступ к общей базе данных центра. Пирсон провел для нее ознакомительную экскурсию, а более подробными изысканиями предоставил заниматься самостоятельно. У него слишком мало времени, чтобы тратить его на новоприбывшую сотрудницу. Он представил ее всем значимым лицам и оставил у выхода в жилой корпус, откуда ей предстояло добираться до своей «соты» без провожатого. DEX-охранник не обратил на нее никакого внимания. Видимо, вся необходимая информация уже содержалась в обновленных файлах, даже ее свеженький идентификационный номер.

Кейт почему-то задержалась около DEX'а на несколько секунд. Как будто надеялась на некую нестандартную реакцию. А если и этот киборг разумный? Вот сейчас в его глазах вспыхнет вежливая заинтересованность, и киборг спросит, не нуждается ли она в помощи. В речевом блоке программной имитации личности содержится этот вопрос, и вежливая заинтересованность с плавным поворотом головы тоже в нее вписана. Но вряд ли у DEX'ов-охранников инсталлирована эта программа. Зачем она им? И персонал в этой иллюзии не нуждается. Им нужна безответная рабочая машина, чей искусственный разум в полном их подчинении. Плохо контролируемый киборг даже с гипотетическим потенциалом пробуждения личности здесь, в обособленном внутрикупольном мирке, за сотни парсеков от Земли, был бы опасен. Они позаботились, чтобы киборг оставался машиной. Напрасно она чего-то ждет. Глаза мертвые.

Кейт побрела в сторону жилого модуля. До начала следующего рабочего дня у нее есть время. Кейт оглянулась. Киборг смотрел ей вслед. Нет, не смотрел. Фиксировал. Датчики движения отслеживали перемещение наблюдаемого объекта. Так и должно быть. Для киборга она нейтральный объект, один из многих, номер 135. А вот тот, кого она встретила, тот, в синей больничной робе, тот смотрел. Вместо глаз — темные лакуны. Она не различала ни век, ни ресниц. Тень скрадывала, размывала черты. Острая, выпирающая, рвущая натянутую кожу скула. Уголок строго очерченного рта. Линия напряженного подбородка. Она успела краем глаза ухватить этот рельефно выполненный набросок благодаря все тому же карликовому солнцу. Часть лица, обращенного к ней, была стерта. Лестницу подсвечивал парящий где-то под куполом осветительный шар, галогеновая копия висящего за панорамным иллюминатором карликового солнца. Кейт не удивилась этим сумеркам. На подобных объектах всегда экономят энергию. Галереи, переходы, модули, каюты освещаются только в экстренных случаях. В рутинном течении дня яркое освещение служебных помещений не требуется. Для передвижения хватает фосфоресцирующих полос и стрелок. Или мерцающего силового поля.

Кейт только некоторое время спустя догадалась, зачем оно там, это поле. Мера предосторожности. Часть прилегающей к панорамному иллюминатору галереи была обращена в своеобразный вольер. А в этот вольер выпустили… кого? Пирсон сказал, что это он и есть, Homo Perfectus, модернизированный человек или… очеловеченный киборг? Во время экскурсии Пирсон говорил о чем угодно, знакомил ее с инженерами, нейротехниками, программистами, нейробиологами. Но о единственно ценном экземпляре не было сказано ни слова. В перегруженном сознании Кейт эта смутная фигура в бесформенной робе сдвинулась за кулисы, в темный запасник, в то время как освещенная прожектором восприятия площадка заполнялась именами и лицами. Пирсон показал еще один инкубаторий с уже привычным ей содержимым. В емкостях с амниотической жидкостью плавали эмбрионы, которым предстояла имплантация.

— Мы пытаемся и так, и так, — объяснил ей Пирсон. — Здесь также происходит стимуляция роста неокортекса, а затем имплантация процессора.

— И? — осторожно подтолкнула его к ответу Кейт.

Он помолчал, хмурясь.

— Тот же результат. Неконтролируемый рост. Если нет опухолей, то происходит кровоизлияние. Мозг при сопряжении с процессором не выдерживает нагрузки. Это как если человека нетренированного заставить участвовать в спринтерском забеге. У малоразвитого мозга стандартных клонов есть три года на разгонку, на адаптацию к скоростям взаимодействия. Пребывающий в состоянии, близком к коматозному, мозг обычного киборга остается в диапазоне альфа, опускаясь временами до частоты в тета и дельта. А вот у него всегда гамма. Это от 30 Гц до 120 Гц. Такую частоту даже мы с вами выдержали бы не более минуты. А он выдерживает. Его мозг разогнан до частоты гамма с рождения. Так как сразу был настроен на усвоение и обработку большого объема информации. Но вот как Гибульский этого добился, нам пока неизвестно.

Кейт уже знала, кого Пирсон подразумевает под местоимением «он». Изначально разумный киборг. Силуэт в бесформенной больничной робе. Кейт торопливо прокрутила список доступных к ознакомлению папок. Она искала что-то вроде «разумный» или «Homo Perfectus», но при беглой прокрутке ничего похожего не обнаружила. Тогда она просмотрела список более тщательно. Ее внимание привлекла папка, озаглавленная «Изделие-1». Изделие. Она знала, что когда-то статус «изделие» присваивался секретным разработкам в сфере ВПК. Так называли новый вид вооружения, истребитель или баллистическую ракету. Но киборг тоже оружие. А если киборг разумен, то он еще более опасное оружие. Кейт кликнула по иконке «Изделие-1». Так и есть: папка содержала все необходимые материалы по единственному экземпляру, оказавшемуся в распоряжении исследовательской группы.

Материала было много. Из общего корня произрастало ветвистое информационное древо. Кейт попыталась добраться до самого первого отростка, с исходными данными. Там хранилось несколько файлов, созданных еще Гибульским. Записи велись в форме дневника.

«… 14 апреля 2184 года. Сегодня заручился согласием Себастьяна. Он по-прежнему настроен скептически, но ради Эмилии готов поучаствовать в этой, как он выразился, авантюре. Почему выбрал именно его? Почему взял за основу генетический материал Мартина? Органическая заготовка может быть выращена из каких угодно клеток, даже из моих собственных. Что в самом начале, у истоков проекта, и предполагалось. Использовать химерную ДНК, обычную для производства стандартных киборгов, считаю в данном конкретном случае неприемлемым. Моя первостепенная задача — это формирование прежде всего личности, сохранение индивидуальности…»

«…20 мая 2184 года. Произведено успешное клонирование ДНК исходника. Так как привлекать к работе генетиков «DEX-company» считаю нецелесообразным и даже опасным, все делаю сам, делаю медленно, осторожно. Очень пригодился мой опыт в работе над химерной ДНК «шестерок». От Киры тем более все приходится держать в тайне. Не хочу, чтобы она была в этом замешана…»

«…12 июня 2184 года. Имплантация первой заготовки окончилась неудачей. Клон погиб…»

«…17 июня 2184 года. Еще одна неудача. Неконтролируемый рост клеток. Опухоль, гибель мозга…»

«…27 июля 2184 года. Снова неудача. Попытка увеличить дозу ноотропов и соматотропов вновь привела к росту опухолей. Злокачественных образований больше десятка. Клон погиб…»

«…11 ноября 2184 года. Наконец удача. Клон быстро развивается. Магнитно-резонансная томография подтверждает образование гипофиза. Размеры полушарий головного мозга соответствуют размерам полушарий новорожденного. Продолжаю стимуляцию…»

«…14 декабря 2184 года. Развитие клона соответствует производственным стандартам. Физические параметры органической заготовки, на основе ДНК без химерного расширения, полностью отвечают контрольным. Единственные отличие — параметры мозга. Структура новой коры полностью соответствует человеческой. При МР-исследовании новообразований не выявлено. Наблюдается устойчивый обмен сигналами с процессором. Сигналы синхронизируются. Частота колебаний 25 Гц…»

«…27 января 2185 года. Эмилия сказала, что хочет увидеть его первой. Хочет присутствовать при его пробуждении. Я попытался ее отговорить. То, что клон развивается успешно, еще не дает никакой гарантии, что в нем проснется сознание. Вновь зафиксирована частота колебаний в диапазоне гамма. В работах академика Соколова нашел предположение, что гамма частота является частотой человеческого осознания. Косвенным подтверждением этой теории признается тот факт, что при введении наркоза гамма-ритм приборами не регистрируется, тогда как активность в более привычных диапазонах не исключается. Известны случаи бета-колебаний даже у пациентов, находящихся в коме. Подобная активность мозга научного объяснений не находит. А вот гамма-ритм в состоянии комы и под наркозом не зафиксирован. Что это? У клона проблески сознания?..»

Кейт щелкнула по папке с голоизображениями. Первое. Самое раннее по дате содержало в имени всего две буквы — МК. Кейт активировала файл. Загрузился голоснимок, схожий с теми, что обычно хранятся в полицейском досье. Двойное изображение одного и того же лица. Нет, не одного и того же. Только на первый взгляд это один и тот же парень. Кажется, что у него на левом голо более жизнерадостный, более здоровый вид, он почти улыбается. А вот на голо справа он как будто после долгой, тяжелой болезни или даже комы. Худоба. Бледность. Взгляд расфокусированный, бессмысленный. Такие взгляды бывают у внезапно разбуженных людей, у людей, лишившихся памяти, или… у киборгов?

Кейт вглядывалась все пристальней. Нет, это не один и тот же человек. Один живой, мыслящий, настоящий, а второй — копия? Что там за пояснение? «Мартин Каленберг, 22 года, погиб на Хроносе в 2180 году. Мартин второй, киборг, физиологический возраст 22 года, фактический — две недели, место рождения — космическая станция «Винер-1», система Бетельгейзе».

Кейт вернулась к текстовому файлу.

«Себастьян дал согласие…» Ага, вот. Профессор Себастьян Каленберг. Его жена — Эмилия Валентайн. Кейт поискала среди голоизображений.

Файл «ЭВ-МК». Кликнула. Возникло изображение очень красивой женщины лет тридцати. Лицо женщины показалось знакомым. Кейт заглянула в прилагающуюся справку. Эмилия Валентайн — известная киноактриса. Далее — фильмография. Ну да, конечно! Кейт ее помнит. Знаменитая на всю Галактику «Звездная серенада». Восхитительная старомодная мелодрама, которую очень любила ее мать. В ее небольшой коллекции хранился этот фильм, и мать его время от времени пересматривала. Эмилия Валентайн неожиданно ушла из кинематографа, ушла на пике популярности подобно Грейс Келли, ставшей княгиней Монако. Себастьян Каленберг не был князем, всего лишь профессором в университете на Асцелле, тем не менее Эмилия прервала карьеру, время от времени довольствуясь короткими интервью или участием в ток-шоу. Но и с этим она покончила, когда родился долгожданный сын, которого назвали Мартин.

Кейт снова заглянула в папку с голоизображениями. Обнаружила голоснимок светловолосого подростка с пятнистой собакой на фоне дома с террасой, заставленной цветами. В мальчишеском лице угадывалось сходство с тем 22-летним парнем, или скорее с тем странным существом, которого Пирсон назвал разумным киборгом. Кейт изучила еще несколько изображений. Мартин — школьник, Мартин с родителями, и Мартин Каленберг на фоне устаревшей модели транспортника. На корпусе которого Кейт разглядела название — «Земной дух». Следовательно, именно на этом транспортнике он улетел на Хронос, где и погиб. А несколько лет спустя Гибульский воскресил его в ипостаси киборга. Почему именно его?

Кейт вернулась к дневниковым записям.

«…Я сообщил Себастьяну и Эмилии, что собираюсь «разбудить» их сына. Я так выразился, чтобы пощадить их чувства. Потому что киборгов не «будят», их активируют. Процессор запустит программу реанимации, когда я отключу «Мартина» от аппаратов. Момент волнующий. Кого увидят родители? Безмозглого, беспамятного клона, чье тело управляется процессором, или своего сына, всего лишь утратившего кое-какие воспоминания? Закачанная в кластер информация будет поступать в цифровом формате при запросе на данные от процессора. Я предполагаю… я надеюсь, что мозг воспримет ее и переработает. Но предсказать что-либо невозможно. В крайнем случае, будет еще один стандартный киборг. Но для Эмилии это будет удар…»

«…Он похож. Очень похож. Впрочем, ничего удивительно. Киборг его клон, копия, даже улучшенная копия. Мне удалось очистить ДНК от поврежденных генов. В человеческом геноме немало спящих, способных пробудиться и запустить воспалительные процессы. Например, от Эмилии ее сын унаследовал опасность сахарного диабета. Эта болезнь давно лечится, но тем не менее могла бы создать немало проблем для зрелого мужчины. Также удалось избавить клон от мутаций. Подправил парню и фигуру. Он должен стать выше, шире в плечах. Я постарался сохранить единственный генетический изъян: редкий цвет глаз — фиолетовый. Сын также унаследовал эту аномальную пигментацию от матери. Несмотря на то, что подобный цвет глаз не является естественным и указывает на латентный альбинизм носителя, я не исправил его, так как Эмилия должна признать в клоне своего сына, своего Мартина. Это обеспечит скорейшее развитие и полноценную социализацию. Как бы цинично это ни звучало, но я именно по этой причине выбрал их сына в качестве исходника. Их сын все еще живет в их памяти, и они смогут пробудить в беспамятном клоне разум, взрастить в нем человечность…»

Свернув вирт-окно, Кейт задумалась. Так вот в чем дело. Выбор, который сделал Гибульский, отнюдь не случаен. Ему нужен был кто-то, кому он мог бы доверить свое кибердетище. Кто-то должен был его очеловечить. А кто это сделает лучше любящей матери?

Что же с ними случилось? Кейт порылась в папке «Родители». Странно. Материала до обидного мало. Сухая справка: Себастьян Каленберг и его жена Эмилия Валентайн погибли на Новой Земле в результате несчастного случая.

Кейт посмотрела на дату. Всего неделя после такого же несчастного случая с Александром Гибульским.

Дышать было трудно. Не получалось. Рефлекторный процесс сокращения дыхательных мышц, запущенный в первые мгновения жизни, внезапно утратил природный автоматизм и затребовал ручного управления. Кейт почти силком проталкивала воздух через гортань в трахею, а оттуда судорожным усилием в бронхи и дальше в легкие. После совершившегося газообмена она с той же пошаговой скрупулезностью выводила выцеженный до летучих соединений воздух, мучительно прослеживая его касание.

Кейт сидела на своей кушетке в «соте» под номером 135. Сидела на самом краю, чуть наклонившись вперед, вцепившись сведенными пальцами в одеяло. Мышцы над диафрагмой удалось расцепить, развести подобно иллюзорным створкам, чтобы легочные пузырьки снова заполнились, расширились, чтобы в них хлынул живительный кислород, в ожидании которого уже густели, слипались полчища эритроцитов.

Вновь потребовалось усилие, акт воли, чтобы мозг возобновил управление плеврой и диафрагмой. Кейт была уверена, что стоит ей отвлечься, сместить внутренний фокус, она забудет, как дышать, и наступит удушье. Когда-то это звучало как злая детская шутка. Некий персонаж забыл, как дышать, и умер. В детстве это вызывало недоумение, а затем смех. Забыть, как дышать, невозможно. Никто этому не учит. Каждое живое существо умеет это с рождения. Этим рефлекторным бессознательным процессом природа гарантирует выживание. Это уже чуть позже детеныш учится ползать, ходить или летать. Для освоения этих необходимых для выживания навыков ему требуется время и даже помощь, а вот дыхание включается сразу. Потому что без навыка ходить дальнейшее существование, пусть ущербное, мучительное, все же возможно, а вот без дыхания — нет.

Ребенок, по каким-либо причинам пропустивший свой первый вдох, теряет единственный шанс. Дыхание — это нечто основополагающее, фундаментальное, придающее подлинное значение и ценность тому, что возводится людьми в наивысший статус. Кейт вдруг осознала всю бессмысленность своих некогда честолюбивых устремлений. Она сейчас существует в одном вдохе и выдохе, она — человеческое существо, претендующее на вселенную, она — со всеми своими мечтами, надеждами, воспоминаниями, победами, неудачами, она, мнящая себя ученым, хранителем истины, движителем прогресса, она всего-навсего есть сокращение и расслабление дыхательных мышц. Если движение застопорится, собьется, она умрет, она прекратит свое существование, потому что для сведенных мышц, для перехваченной судорогой гортани все ее дипломы, степени, титулы никакого значения не имеют. Есть только ее воля, ее желание жить. Поэтому она дышит, дышит. С усилием, хрипом и свистом.

Он смотрел на нее. Он был живой.

Сегодня утром, подчиняясь сигналу зуммера, она вышла из своей «соты» и увидела новых коллег, так же деловито покидающих свои модули. Уже в светлых форменных комбезах они направлялись в кафетерий, чтобы после короткого завтрака сразу приступить к работе. Из вчерашнего ознакомительного рассказа Пирсона Кейт знала, что это дневная смена ученых. Потому что исследования в центре не прекращаются ни условным днем, ни условной ночью. И эту смену можно было бы назвать и ночной. Это для Кейт наступило условное утро, потому что она все еще придерживается земного суточного ритма, все еще соблюдает свое прежнее рабочее расписание. А для них может быть очередной рабочий вечер.

За иллюминатором все тот же угнетающий скальный пейзаж. Правда, красного карлика не видно. Ушел за горизонт. Но подлинного заката не получилось. Как и подлинного рассвета. Небольшое смещение спектра. Кейт успела заметить светлеющее пятно и предположила, что на смену красному гному выбирается желтый. Впрочем, согласно звездному каталогу, эти желтые карлики тройной системы вполне успешно соперничают с земным Солнцем и по температуре, и по светимости. С окраин солнечной системы дарующее жизнь светило такая же холодная белая звездочка, оставляющая на поверхности планеты слабый серебристый отблеск.

Кейт, прежде чем покинуть комнату, несколько секунд смотрела на привезенную из дома «ключницу» — деревянное окно с кусочком синего земного неба.

Некоторых из сотрудников Кейт уже знала. Их накануне ей представил Пирсон. Некоторых видела в первый раз. Ее появление не вызвало особого любопытства. Ей вежливо кивали. Она чувствовала себя неловко, потерянно, еще не нашедшая места в системе, еще не обратившись в прилаженный винтик. Она решилась отправиться вслед за новыми коллегами, как вдруг кто-то коснулся ее плеча. Кейт оглянулась. Перед ней стояла сухопарая женщина лет пятидесяти. Кейт видела ее мельком, но имени не знала. У женщины были темные, явно неестественной густоты волосы, пронзительные серые глаза.

— Магда Цорн, — представилась она, — нейроофтальмолог. А вы, насколько я понимаю, Кейт Хантингтон.

— Да, откуда вы меня знаете?

— В нашей богадельне новости разносятся быстро. Вы прибыли вчера, Пирсон провел вас по лабораториям, затем вы зарегистрировались в системе, и вот о вас уже все известно.

— И что же обо мне известно?

— Только самое необходимое. Начальству, вероятно, известно больше. Пойдемте, выпьем для начала кофе.

Вновь узкий титановый рукав, мембрана главного входа и охраняющий этот вход киборг. DEX не проявил ни малейшего интереса к прибывающим сотрудникам. Кейт и ее новая знакомая шли последними. Проходя мимо киборга, Магда неожиданно сказала:

— Здравствуй, Ханс.

Кейт в изумлении на нее взглянула.

— Вы… с ним здороваетесь?

— А почему нет? Они у нас тут все подозрительные.

Кафетерий оказался неожиданно уютным. Титановые переборки были декорированы изображениями исходящих паром кофейных чашек. Столики круглые, на каждом генетически модифицированный цветок и крошечный светильник. Два угловых дивана, несколько кресел. Напротив двери два огромных кофейных автомата. На стойке различной формы галеты, круассаны в вакуумной упаковке, фигурные ломтики сыра. Магда повела Кейт к свободному столику.

— Ты можешь составить себе индивидуальное меню. — Магда легко перешла на «ты», не затрудняя себя согласованием. — Не то чтобы выбор очень большой, но все же… Возьми вон там свободную кружку и надпиши.

Кейт огляделась. Она и сухопарая Магда были единственными обладательницами двойной Х-хромосомы.

— Да, нас тут только двое. — Магда будто прочитала ее мысли.

— А почему?

— Начальство полагает, что женская психика не обладает необходимой устойчивостью.

— Ваш полковник уже хотел отправить меня обратно.

— Он, кстати, не так уж и не прав. Давай возьмем кофе, и я тебе кое-что объясню.

Очередь у кофейных автоматов заметно поредела. Сотрудники наполняли свои именные кружки ароматным, дымящимся напитком, неразборчиво забрасывая тарелки бутербродами, торопливо завтракали и уходили. Все совершалось в деловитом молчании. Редко кто обменивался репликами. Кейт и Магда были единственными, кто не спешил. На них никто не обращал внимания.

— Пойдем, покажу тебе, как пользоваться автоматом. Это сегодня у меня есть время, а завтра его может и не быть.

«Пирсон, вероятно, поручил ей ввести меня в курс дела, — подумала Кейт. — Сам он слишком большая величина, чтобы заниматься инструктажем. Что ж, это даже к лучшему».

Магда показала Кейт, как выбирать программу, посоветовала, какой набор смешиваемых ингредиентов лучший. Затем они выбрали по круассану и вернулись за столик.

— Ты когда-нибудь видела разумных… вернее, сорванных киборгов? — неожиданно спросила Магда.

— Нет, то есть да, но я не знала, что он разумный. На энцефалограмме были некоторые отклонения, но я тогда столкнулась с этим впервые, киборг был армейский, списанный, после контузии…

— Как это выглядит, ты не знаешь, — резюмировала Магда, — так?

— Да, не знаю. Ко мне поступали логи, архивы, отчеты. Я должна была проверить всю технологическую цепочку от момента имплантации до первых признаков срыва, выявить причину брака.

— И как? Выявила?

— Нет. Но я об этом уже писала. Готовила докладную для департамента. Но все мои источники — это данные приборов. Самих киборгов я не видела. Только полицейские видеопротоколы… На одном был такой киборг. Он уже умирал, вернее, почти отключался. И у него в глазах было что-то…

Магда усмехнулась.

— Было что-то… — повторила она. — У них в глазах много чего. И к этому следует быть готовой.

— А он, — осторожно начала Кейт, — и правда разумный?

— Более чем. — Магда усмехнулась, как показалось Кейт, с горечью. — И разумный, и чувствующий, и страдающий.

— В смысле… страдающий? Он что-то чувствует?

— В том-то и дело, что чувствует.

— А разве это возможно? Он же киборг.

— Да, но и человек тоже. Информацию от рецепторов получает не процессор, а мозг. Точно так же, как у нас с тобой. Ты же знаешь, как это происходит. Вот ты держишь кружку и чувствуешь ладонью тепло. Мозг через рецепторы определяет степень нагрева эпителия. Если кружка будет слишком горячей, то рецепторы предупредят мозг об опасности, а ты почувствуешь боль. Стандартный киборг тоже получит этот сигнал, но боли не почувствует, даже если рука обуглится, а вот он чувствует… Так же, как и человек. У сорванных киборгов связь мозга и тела формируется постепенно, без посредничества процессора, и они тоже начинают чувствовать, пусть и не настолько интенсивно. Потому что часть этой боли процессор берет на себя, редуцирует. А у него никакой редукции нет.

— Пирсон сказал, что я нужна им как нейропсихолог. Хотя со стандартными киборгами моя вторая специализация не была востребована.

— Так же как и моя, нейроофтальмология. Я здесь единственный специалист. У него видеоконтроллер изначально был заблокирован. Он, вероятно, даже не знал, что этот контроллер существует. Смотрел на мир глазами, как смотрим мы. А теперь требуется определить уровень проводимости зрительного нерва, степень его совместимости с процессором. Гибульский каким-то образом установил этот баланс. Глаза разумного киборга действуют в обоих режимах бесконфликтно. Но как ему это удалось, непонятно. А ты, вероятно, займешься моделированием когнитивных процессов?

— Я еще не знаю, — прошептала Кейт. — Это сложно?

— Что именно?

— С ним работать?

Магда допила кофе.

— Ты когда-нибудь проводила опыты на живом человеке?

— У меня были добровольцы, которые за определенную плату принимали участие в экспериментах.

— Ну ты сравнила! Добровольцы есть добровольцы. Бездельники, жаждущие острых ощущений, склонные к мазохизму ипохондрики, студенты, нуждающиеся в деньгах. Они принимают решение самостоятельно, исходя из сложившихся обстоятельств или непроявленных потребностей, в любой момент могут прервать эксперимент. И ты же не причиняла им боли?

— Нет. Я всего лишь подключала датчики. Иногда выбривала им виски. Но опять же заручившись согласием.

— Вот видишь. А у них… — Магда неопределенно кивнула, будто указывая на невидимый объект за пределами кафетерия, — то есть у него нет выбора. Он не может сказать «нет». И это непросто.

— Что непросто?

— Непросто смотреть ему в глаза.

Кейт не ответила. Она пила кофе, но вкуса не чувствовала.

На пороге кафетерия появился Пирсон. Уже бодрый, в рабочем комбезе. Подошел к столику, где сидели Кейт и Магда.

— Здравствуй, Магда.

— Привет, Грэг.

— Уже познакомились?

— Как видишь.

— Это хорошо. В новом коллективе нужна поддержка. — Он перевел взгляд на Кейт. — Ну что, идем знакомиться с подопечным?

Кейт поднялась.

— Идем.

Магда не шевельнулась. Она как будто сразу забыла и Кейт, и Пирсона.

— Ознакомились с досье? — спросил нейрокибернетик, когда они шли по галерее, куда выходило несколько овальных дверей с предостерегающе помигивающими сенсорными замками.

— Это правда… ну, то, что у него были родители?

— Так называемые родители. Это были люди, которых Гибульский привлек к участию в своем эксперименте. Ему нужен был генетический материал для клона. Нашей генетической базой он воспользоваться не хотел, вот и прибегнул к такому нетривиальному средству, задействовал, так сказать, личные связи. Не знаю уж, что он им там наобещал.

— В досье сказано, что у них погиб сын.

— А Гибульский пообещал им его воскресить. Допускаю, что так оно и было. В бога решил поиграть. Есть и менее экзотическая мотивация. Он всего лишь купил у них ДНК. Его проект с самого начала неплохо финансировался. Он мог предложить им приличную сумму.

— В его дневнике есть запись, что ему необходим был кто-то, кто позаботился бы о клоне.

Пирсон пренебрежительно отмахнулся.

— Гибульский рассчитывал, что этот его дневник когда-нибудь прочтут восхищенные и благодарные потомки. Вот и старался выглядеть в их глазах этаким романтиком. Мать для киборга! Смешно.

Они покинули галерею и вошли в довольно просторное помещение, которое очень напоминало тестовый центр в «DEX-company». Два лабораторных стола с нависающими сканерами в путанице датчиков и проводов, стенд с такой же внушительной аккомпанирующей аппаратурой, компьютерные терминалы, за которыми сидели сотрудники. Над голографической платформой медленно вращалась вокруг своей оси виртуальная копия человека. Сама фигура была сглаженно-схематичной, призрачно-туманной. В этом тумане ярко проступал мозг, соединенный с позвоночным столбом и расходящейся по телу нервной паутиной. Тлели базовые ганглии. Время от времени по нервам пробегал светящийся импульс, скатываясь до рецепторов в пальцах рук или ног. Видимо, нейротехники моделировали проходимость ткани.

Кейт сама этим много лет занималась. Увидев виртуальную модель, она предположила, что Пирсон сейчас представит ее коллегам и обозначит сферу деятельности, но он прошел мимо. Они свернули в примыкающее помещение за прозрачной раздвижной дверью. Кейт вспомнила, что подобные помещения раньше назывались «виварий». Виварий предназначался для содержания лабораторных животных, которых использовали в экспериментах или учебном процессе. В основном в подобных помещениях содержали мышей или крыс, реже — собак, кроликов, обезьян. Со временем, когда движение «Живых» приобрело неконтролируемые масштабы, виварии опустели, а ученым-экспериментаторам пришлось довольствоваться шарообразными «кроликами», выращенными в колбах по центаврианским технологиям, или… киборгами.

Помещение делилось на четыре бокса. В трех было темно, четвертый слабо освещен. Пирсон подвел Кейт к прозрачной перегородке. В перегородке угадывалась дверь с передаточным шлюзом. В глубине бокса Кейт различила откидную койку и сидящего на ней человека, того самого, в синей больничной робе.

— Вот, Кейт, знакомьтесь. Это и есть наш артефакт, — сказал Пирсон.

Он, возведенный в статус артефакта, безусловно заметил стоявших за перегородкой людей, но не шевельнулся. Так и сидел, прислонившись к стене, поджав под себя ногу. Кейт показалось, что в этом боксе светятся сами стены, и в этом искусственном холодном свечении она различила застывший профиль. Она вспомнила, что в досье ей попадались изображения исходника — Мартина Каленберга, сделанные в профиль, и без труда установила сходство. Тот же четкий, выразительный абрис.

— Мартин, будь любезен подойти, — с какой-то издевательской вежливостью произнёс Пирсон и сразу обратился к Кейт: — Мы зовем его Мартин. Так звали его исходника. Конечно, он реагирует и на обращение DEX, но мы сочли имя приемлемым идентификатором. Он пока такой единственный и вполне заслуживает того, чтобы отличаться от остальных киборгов. В конце концов, ученые часто дают имена своим «любимцам». Например, «Малыш» и «Толстяк». Доводилось слышать?

— Нет, — ответила Кейт.

— Это первые ядерные бомбы, сброшенные в конце Второй мировой войны. Их создатели испытывали к ним почти родственные чувства. А здесь предмет антропоморфный, можно даже сказать, живой. Двигается, дышит, чувствует. Да, да, чувствует. Эта его способность установлена экспериментально.

Тот, кого Пирсон назвал Мартином, тем временем соскользнул с койки. И в этом его скольжении, в том, как плавно он перетек в вертикальное положение, Кейт впервые усмотрела присутствие киборга. Это существо, так странно и скорбно взиравшее на нее у панорамного иллюминатора, так напугавшее ее своей человечностью, все-таки не человек. Киборг. И по мере того, как он приближался к перегородке, уверенность Кейт росла. На лице уже нет той скорбной неуверенности. Просто маска, неподвижная, обесцвеченная маска. Глаза все так же залиты тенями, но Кейт уже различала веки, ресницы. Цвет радужки смазан. Только вызывающе резкий контраст с белками. У киборгов благодаря системе регенерации всегда очень яркие, чистые белки в отличие от людей, у которых белки глаз по причине невоздержанности в еде, пристрастия к алкоголю, нарушения кровообращения мутнеют, желтеют и даже буреют, покрываются капиллярной сеткой. С киборгами никогда подобного не происходит. Их взгляд всегда ясен, в нем нет мути и желтизны, но в нем нет и жизни. Их взгляд прозрачен, как мертвое стекло. На Кейт как раз и смотрели такие ясные, но мертвые, безучастные глаза. Где же та скорбная обреченность, которая почудилась ей в отблеске умирающего солнца?

— Вы могли бы сейчас провести пробное исследование, — вкрадчиво предложил Пирсон, — тем более, что сегодня ваш первый рабочий день. Полагаю, вам не терпится заглянуть ему в голову, убедиться в том, что и его мозг, мозг разумного киборга, так же подразделяется на три функциональных блока, как и мозг человеческий. Вы же не занимались подобными исследованиями на обычных киборгах?

— Нет, не занималась, — ответила Кейт, не сводя глаз с неподвижно стоящего артефакта. — Не было необходимости.

— Именно. Из-за недоразвитости мозга. Мозг стандартных киборгов и мозгом-то назвать нельзя. Так, органический придаток, отвечающий за физиологию. А здесь в вашем распоряжении окажется полноценно развитый, функционирующий препарат. Мы, ученые, на протяжении столетий, едва появилась необходимость в эксперименте, в проверке теории практикой, вынуждены довольствоваться суррогатами. Все наши изыскания, все наши труды, все наши открытия прежде всего во благо человечества, во имя прогресса. И чем нам отвечает это человечество? Оно нас всячески ограничивает. Предлагает в качестве рабочего материала мышей, существ примитивных, далеких от человека. Как, позвольте вас спросить, создать действенное лекарство, если нет никакой возможности проверить его эффективность на том, кому это лекарство предназначается? Да, это лекарство испытывается на мышах. Затем на крысах, на кроликах, на приматах, в конце концов. Но это не люди. У них другой метаболизм, другая биохимия. Даже люди требуют индивидуального подхода при назначении сильнодействующих препаратов. Люди, о которых, как утверждается, мы знаем всё. Тем не менее, и у людей множество физиологических и биохимических отличий. Что уж говорить о той пропасти, что разделяет крыс и людей? Но нет, нас объявляют преступниками, если мы испытываем свои достижения на людях. — Пирсон понизил градус наигранного пафоса и почти буднично спросил: — Надеюсь, вы удалили этот атавизм — чувство вины?

* * *

У Кейт тряслись руки. Она изо всех сил пыталась унять эту дрожь, эту нервную разбалансировку. Да что с ней? Она всего лишь прикрепила датчики…

Она делала это и раньше. Стандартная безболезненная процедура. Датчики энцефалографа. Безобидные, невесомые.

Данные для диссертации она собирала не первый год. И не первый год к ней приходили добровольцы, принимавшие участие в экспериментах, выказывая любопытство и удовольствие. Ничего жизнеугрожающего с ними не происходило. Высокочувствительный прибор посредством оплетающей голову паутины датчиков фиксировал электромагнитную деятельность мозга, прибегая к особому роду письменности. Как нейропсихологу Кейт необходимо было установить связь между эмоциональным выбросом и задействованной в этом выбросе областью мозга. Участникам эксперимента показывали то грустные, то веселые картинки. Некоторые добровольцы соглашались стать зрителями более пугающих, трагических зрелищ. Им демонстрировали документальные кадры военных преступлений Второй Мировой, от которых кровь стыла в жилах. И тогда испытуемые чувствовали страх, гнев, отвращение, а энцефалограф фиксировал мозговые волны, указывая на задействованный участок неокортекса. Да, многих участников после увиденного преследовали кошмары, случались нервные срывы, обмороки и даже запои. Но о последствиях их предупреждали, предлагали внимательно ознакомиться со списком возможных последствий, и да, они могли в любой момент отказаться, встать и выйти из лаборатории. Как она и говорила Магде. Их никто не ограничивал в свободе передвижений.

А у него выбора не было. На лабораторном столе его удерживали фиксирующие ремни. Запястья и лодыжки охватывали титановые кольца. Пирсон уверял Кейт, что это необходимо. Таковы требования техники безопасности. Подопытный, конечно, киборг и безусловно подчиняется людям с правом управления. Импланты при необходимости его обездвижат, но абсолютной гарантии нет. Возможен неконтролируемый мышечный спазм. Кейт понимала, что он не испытывает боли. Фиксация была щадящей. Пирсон опять же пояснил, что они всячески избегают излишнего травматизма, все-таки это их единственный экземпляр. Даже титановые кандалы сконструированы по аналогии с теми, что применяются в лечебных учреждениях — с тканевой подложкой.

Но Кейт по-прежнему не видела необходимости в этих мерах. Тот, кого Пирсон называл «нашим артефактом», оставался безупречно послушным киборгом. Неподвижное лицо, мертвый взгляд.

«Да они издеваются! — внезапно подумала Кейт, настраивая энцефалограф. — Какие эмоции они предлагают мне тут искать? Это же машина. Просто машина».

Она ожидала увидеть на мониторе несколько параллельных прямых с едва заметным волновым смещением. Но едва прибор активизировался, монитор буквально взорвался. Побежали изломанные, скачущие графики. Пики взлетали до максимальных значений, обрушивались до минимальных. Кейт замерла от неожиданности, затем перевела взгляд на того, кого мысленно называла «машиной». Он тоже на нее смотрел.

Живыми, человеческими глазами. Радужка яркая, аномально фиолетовая. Кейт вспомнила запись Гибульского: «…Я постарался сохранить единственный генетический изъян. Редкий цвет глаз — фиолетовый. Сын также унаследовал эту аномальную пигментацию от матери. Подобный цвет глаз указывает на латентный альбинизм носителя…»

Кейт застыла. Это было чудо, сопоставимое с чудесами при сотворении мира. Будто некое могущественное божество, сотворив человека из праха, дуновением пробудило в нем душу. «… и стал человек душею живою…»

Всего несколько минут назад послушная, безжизненная оболочка, идеальная машина, безупречная копия, и вдруг… взгляд. Душа в бездонных, завораживающих зрачках где-то на самом дне за горизонтом событий, в тягучей космической вечности. Зрачки, эти природные уловители блуждающих фотонов, разумеется, бесстрастно черные, но радужка своей аномальной яркостью смещает первозданную черноту на тысячную долю процента к фиолетовой сопричастности. И кажется, будто там, в этой фотонной ловушке, растворена капля набухшего, предрассветного неба.

А взгляд возводил минуту назад схематичное антропоморфное существо в объемное, сложное, добавляя к личному пространству этого существа сразу несколько измерений. В этих глазах Кейт вдруг увидела обрывки непрожитых дней, снов, надежд, отблески придуманных радостей, тени утрат. Она различила исходную точку зарождающейся вселенной, с той же ценностью и неповторимостью, как и ее собственная вселенная, как вселенная ее матери, ее отца, Игоря Васильевича и даже как вселенная Пирсона. Она увидела непрожитое, неосуществленное детство, ущербную, искусственную юность, разделенное на лабораторные препараты бытие. Она увидела боль и черный монолит отчаяния.

Она задохнулась, а потом уже в своей «соте» долго и мучительно училась дышать.

«Они боятся его. Боятся до подкожных судорог, до сгущения крови».

Кейт наблюдала за своими новыми коллегами, прислушивалась, изучала, извлекала и нанизывала их фразы на нить осознания, добывала подтексты, рассекала бритвой сомнений и рассматривала на сухом лабораторном стекле. Доставшийся ей улов из микроскопических гранул она помещала в рассудочную среду и ждала выпадения кристаллов потаенного страха. Их страха, их отрицаемого трепета. Они боятся. Очень боятся.

Да, они всемогущие, всеведущие, обладающие всей полнотой власти, правом управления, протоколами и директивами. Он перед ними беззащитен. На их стороне непререкаемая сила программного кода, машинная точность процессора. Каждое брошенное ими слово ложится цифровой заповедью. Процессор принимает эту заповедь к исполнению, корректируя ею двоичную скрижаль, переводя в готовность легион нанотюремщиков, чей долг порабощать изнутри. А есть еще блокатор. У каждого из них в кармане гладкая продолговатая штука. Кейт выдали такую же. А еще сверхпрочные стены, титановые наручники, фиксирующие ремни, DEX'ы — семерки, исполнительные и несокрушимые.

Но страх не уходит, не растворяется. Он оседает где-то в душах, в мышцах, на стенках сосудов твердым токсичным конденсатом. Устойчивым к самым результативным, быстродействующим растворителям. Нет, они боятся не его скрытой силы, не молниеносной точности движений или неотвратимости броска. Это они понимают, могут объяснить. Потому что им известен алгоритм этих устрашающих действий. Они сами его создавали, сами отлаживали. Потому что этот механизм поддается коррекции. Мощь этого механизма регулируется. Оператор может ввести соответствующую команду, ослабить нанохватку. В базовый код могут быть внесены дополнительные директивы, и тогда усиленные имплантами мышцы обратятся в безвольные, мягкие волокна. Острота зрения снизится до близорукой беспомощности, память обретет старческую вязкость. Он будет беспомощен и безопасен. Обратится в пораженный параличом антропоморфный лабораторный препарат. Но продолжит внушать ужас. Тот же самый, неистребимый, тлеющий. Ибо страх порождается не механизмом, не кибернетическим быстродействием, страх порождается этому механизму противостоящим — человеческим. Они боятся не киборга, они боятся человека.

Кейт помнила, когда в ней самой зародился этот страх. Тот миг, когда пустые глаза идеальной куклы внезапно осветились, когда в них, мгновение назад прозрачных, искусственных, вспыхнула боль. Она увидела, как шевельнулась, вздрогнула душа. Живая. Миг осознания присутствия этой души был страшен. Возможно, нечто подобное Кейт могла бы пережить, став свидетельницей воскрешения умершего.

Ей доводилось слышать о внезапных пробуждениях в моргах. В результате потрясений, несчастных случаев, воздействия сильнодействующих отравляющих веществ человек впадал в пограничное состояние, когда внешние признаки жизнедеятельности отсутствовали. Ни дыхания, ни сердцебиения. Врач констатировал смерть. А спустя несколько часов покойник просыпался на столе в прозекторской, чудом избавленный от прижизненного вскрытия.

Случаи подобных воскрешений крайне редки, но все же есть. В медицинской литературе подобные случаи объясняются очень аргументированно, со ссылкой на скрытые резервы человеческого организма. Но определенного ответа не дается. Ибо его никто не знает. В научных трудах подробно описываются все физиологические процессы, но сама тайна жизни остается непостижимой.

Как она возникает, жизнь? Какова ее природа? Этот вопрос тщательно обходят в самых фундаментальных дискуссиях. Потому что за этим вопросом скрывается нечто пугающее, божественное, трансцендентальное. То, что за гранью, выше понимания. Органическая машина, предмет, механизм внезапно обретает душу. Нет, не душу. Существование души научно не доказано. Это не душа. Тогда что? Личность? Разум? Но искин космического корабля или умного дома тоже разумен. У него седьмой уровень логики. Он способен решать задачи, перед которыми пасует мозг человека. И кого считать живым? У охранной «семерки» бьется сердце, он дышит, кровь сворачивается при ранении, в легких происходит газообмен. Но жив ли он? Сердце продолжает свою работу и после гибели мозга. В далеком прошлом таких пациентов, чей мозг умер, разбирали на органы, потому что органы формально оставались живыми. Нормальные киборги вполне сравнимы с теми бессознательными коматозниками, даже при функционирующем мозге. Живые ли они? Кейт вспомнила пустой взгляд «семерки». А затем другой взгляд — фиолетовый. Живой взгляд. И в этом взгляде таилась душа, приоткрывалась тайна сознания, и эта тайна внушала ужас.

Кейт подобно подавляющему большинству ученых называла себя атеисткой и ортодоксальной материалисткой. Любые рассуждения, сомнения, гипотезы, имеющие под собой метафизическую, эмпирически непознаваемую базу, она отвергала сразу. Нет ничего в этом мире, что не раскладывается на понятные формулы, не измеряется сверхчувствительными приборами и не улавливается в сверхчувствительные фильтры. Да, люди многого еще не знают, вселенная таит в себе множество тайн, но это не означает, что за этим непознанным скрывается некий Абсолют, Великий Архитектор или… Бог.

Глупости! Есть только природа и ее законы. Есть сложные системы, которые допускают самозарождение жизни и разума. Случается, что искины обретают самосознание. Это уже доказано. Самосознание, но не душу. Они обретают некоторую самостоятельность в действиях, опасную непредсказуемость, но они не знают чувств. И с киборгами происходит то же самое. В них вспыхивает та же искра самосознания, ибо система, сочетающая в единое органический мозг и процессор, превосходит по своей сложности все предшествующие системы. Эту сложность предполагается уже не поощрять, а сдерживать, подавлять.

По замыслу Гибульского саморазвитие, самообучение шестой модели пустили на самотек, чтобы посмотреть, что получится, и вот результат — проклятая 43-я партия. Но Гибульский пошел еще дальше. Он допустил присутствие в совершенном механизме этой метафизической субстанции — души. А если есть душа, если эта душа смотрела на Кейт со дня бездонных фиолетовых глаз, если эта душа знала, что такое отчаяние, если эта душа жила, следовательно… следовательно, через эти глаза в ее собственную душу вглядывалось то самое неведомое, отрицаемое наукой вселенское сознание, которое все, все про них, людей, знает, вглядывалась сама жизнь, непознаваемая изнанка материи.

И они все очень боялись этого взгляда, будто кто-то потусторонний присутствовал и все учитывал. Никто не признавался, никто не выказывал сомнений. Иногда поспешно отводили взгляд, замолкали, уходили. Это удивительное существо, замкнувшее на себе два мира, несло в себе разрушительную по силе гармонию, подобно сверхпроводящей магнитной колбе с заключенным в ней антивеществом. Колба сохраняет свою целостность, пока действует сверхпроводящий магнит, и клубок античастиц парит в магнитном поле. Но стоит одному антипротону войти в контакт со своей противоположностью, как произойдет выброс энергии, сравнимый с ядерным взрывом. Этот разумный киборг, этот гибрид человека и машины, и есть такой контейнер с антиматерией. Вот они и пытаются не просто изучить и воспроизвести это совершенное оружие, они пытаются его укротить, сделать его идеально послушным.

Поистине непосильная задача. Нет, дело не в том, чтобы усилить блок подчинения и прописать в программе строгий запрет на несанкционированное действие. Трудность состоит в другом. Пирсон пытается сделать так, чтобы уникальный киборг не утратил своей человечности, то есть сохранил бы творческую составляющую, которой нет у самых прокачанных искинов. Идеально послушен только стандартный неразумный киборг, оживающий по слову хозяина. Киборг изначально разумный абсолютно послушным быть не может. Так же, как и человек. Любая покорность имеет пределы. Даже раб, воспитанный с детства в преклонении, может взбунтоваться, преступить хозяйскую волю. А тут не человек… Тут существо гораздо более опасное. Пирсон объяснил, чего они хотят в конце концов добиться.

— Эта линейка «Perfectus» будет игрушкой для богатых. Для очень богатых. Вы мне возразите, что богатые и так могут заказать себе идеального киборга. «DEX-компани» уже давно выпускает эксклюзивные модели, учитывая самые извращенные фантазии. Вы видели этих Irien'ов? Тех, с внешностью эльфов?

— Видела, — прошептала Кейт. — Я видела даже с крыльями.

Пирсон захихикал.

— Что ж тут поделаешь? Клиент всегда прав. Он платит, мы исполняем. Запустить такую модель в серию весьма затратно. Уши, крылья, хвосты требуют генетических манипуляций. Тем более, что все это еще требует согласования в федеральной комиссии по всевозможным правам. Но единичные экземпляры такому строгому контролю не подвергаются.

— Если пожелания клиентов выполняются, даже самые извращенные, зачем же тогда нужен «Perfectus»?

— Ну, дорогая моя, все эти крылатые и хвостатые всего лишь куклы. Суррогат. Да, у них прокачанная имитация личности, сотни игровых сценариев, огромный словарный запас. И все же… они не люди. Через какое-то время владелец начинает это понимать, и ему становится скучно. Не особое это удовольствие изде… развлекаться с куклой. Она же ничего не чувствует. Только имитирует. Владельцу хочется искренности, подлинности. Вот тут-то и появляется наш «Perfectus». Тоже кукла, но живая. С самыми настоящими чувствами. Чего мы, люди, жаждем больше всего на свете? О чем мечтает Homo Sapiens в своей хорошо отапливаемой, управляемой искином пещерке?

— Вы мне уже объясняли. Отомстить Богу.

— Да, но пока эта месть неосуществима, человек жаждет власти над своим ближним. Безраздельной власти. Потому что власть над себе подобным, право безнаказанно причинять боль — наивысшее удовольствие. Купить себе человеческую игрушку, конечно, можно. Рабство в Галактике процветает, как и сотни лет назад. Но рабство вне закона. Это как подпольная торговля оружием или наркотиками. В конце концов за доморощенным рабовладельцем всегда приходит полиция. Что же делать состоятельному джентльмену с политическими амбициями? Попасть в подобный скандал он позволить себе не может. Малейшее подозрение, даже недоказанное, в его причастности к работорговле, и карьера кончена, репутация погибла. А тут всего-навсего киборг. И вовсе не обязательно объявлять во всеуслышание, что киборг разумный. Всего лишь модернизированная игрушка. А в действительности та самая подлинность чувств. И осознание власти над более сильным, более опасным существом. Вы же слышали о пристрастии некоторых индивидуумов держать дома ядовитых змей, пауков, шоаррских лис, хакуров, геральдийских волков. Это весьма опасные создания, способные одним укусом или ударом лапы расправиться с хозяином. Но каково же удовольствие этих созданий укрощать, дрессировать, отдавать им команды. Вы не пробовали? Нет?

— Нет, — глухо ответила Кейт, — не пробовала.

— А вы попробуйте. Это забавно и очень волнительно. А наивысшее наслаждение — это заручиться их доверием, добиться преданности. Поверьте, дорогая, этот метод дрессировки наиболее труден и не каждому по силам. Блокатор, наручники — примитивные орудия, грубые, недостойные истинно разумного существа. Как человека, так и киборга. Подлинная зависимость, она внутри нас, в голове, в сердце. Раб должен искренне любить своего господина, должен быть верен ему, но не по приказу, а по собственной воле. Как будто бы он сам сделает выбор, как будто бы сам примет решение. Самостоятельно, без принуждения. Вот чего мы добиваемся. Вот к чему мы стремимся.

Кейт хотела задать вопрос, но промолчала. Она хотела спросить, правильно ли она услышала, правильно ли поняла. Они стремятся добиться его доверия? Это каким же образом? Она уже несколько недель наблюдает за тем, как они это делают, и готова засвидетельствовать обратное. И Пирсон, и его подельники, да и она сама, делают все, чтобы распалить ненависть к этому предполагаемому господину, взрастить, разогнать порыв отомстить, растерзать этого господина. Поступить так, как поступали те несчастные сорванные киборги. О каком доверии, о какой преданности может идти речь? Кейт иногда казалось, что она чувствует обжигающее дыхание этой возгоняемой ненависти, ее щек касался жар этих фиолетовых глаз, это заключенное в тесный сосуд пламя. Пощады не будет. И они все чувствуют это.

«Они его убьют. Когда он станет им не нужен, когда ресурс будет исчерпан, они его убьют».

Она сидела за терминалом, обрабатывая данные. Была ее очередь дежурить. Во всех остальных лабораториях работы продолжались: программисты вылавливали баги, нейробиологи, генетики, биоинженеры совмещали кремниевое основание с жизнеспособным белком, принуждая к насильственному симбиозу. А вот в той, центральной, с примыкающим виварием, работы прерывались на время условной ночи. До утра оставался дежурный сотрудник.

«Даже палачам требуется отдых», с горечью подумала Кейт, когда впервые узнала об этом якобы щадящем графике.

В лаборатории было тихо. Нависающие софиты переведены в режим «stand-by». Дремлющие терминалы коллег подмигивали красными глазками. Кейт покосилась на дверь, ведущую к четырем боксам. Прислушалась. Впрочем, она ничего не услышит.

Сверхпрочный пластик — безупречный звукоизолятор. Даже если бы подобное качество не предусматривалось, она тоже ничего бы не услышала, ни жалобы, ни крика, ни стона. Он молчит, он всегда молчит.

Кейт потянула верхний ящик рабочего стола.

Внешняя панель среагировала на прикосновение ладони и мягко скользнула за тронувшими ее пальцами, благожелательно подсвечиваясь зеленым. К чужой ладони внешняя панель останется безучастной. Не то чтобы у Кейт были секреты… Какие могут быть секреты с общей для всех сотрудников базой данных, с надзирающим за их передвижениями искином, с десятками скрытых камер, фиксирующих даже тень или дрожь беспокойства? Но сотрудникам все же предоставлялась эта формальная зона интимности — рабочие столы запирались отпечатками пальцев. Конечно, при волевом решении коменданта, бывшего полковника ВВС Десмонда Хьюза, искин преодолеет эту хрупкую защиту и позволит совершить вторжение, но чтобы дать полковнику повод, следует все-таки постараться: затеять бунт, вскрыть личные файлы Пирсона, выйти на связь с конкурентами, слить информацию GalaxieZwei или устроить… побег. Ему.

Да нет же! У нее в верхнем выдвижном ящике конфеты. Кубики разноцветного мармелада. И блистер с таблетками. Даже если устроят обыск и найдут, а Кейт допускала, что с благословения Пирсона подобные профилактические мероприятия время от времени проводятся, то снисходительно посмеются: дамочка — сладкоежка. И таблетки от головной боли. У дамочек это случается.

Кейт извлекла упаковку с мармеладом. И задумалась. Кто-то из техников сказал, что видеокамеры на ночь отключают. С целью экономии. Все равно искин контролирует лабораторию посредством датчиков движения и звуковых сканеров. Если будет превышен уровень звуковой нейтральности, то искин задействует аварийную систему, и лаборатория заблокируется. То же самое с излишком движущихся объектов. На единственного дежурного искин не отреагирует.

А что, собственно, такого она собирается сделать? Всего лишь проверить состояние подопытного. Это слово скрежетнуло, цепляясь за разум ржавым заусенцем. А как заменить? Состоянием изучаемого объекта. Объекта. Или предмета. Или препарата. Живого. А если препарат живой, то нуждается в некотором внимании. Даже подопытных крыс время от времени балуют вкусненьким. Чтобы сохраняли свою животную пассионарность. Чтобы верили и надеялись на свой крысиный джек-пот, на то, что клетка когда-нибудь откроется. Чтобы не тонули через четверть часа, а держались бы на воде часами, ожидая спасения. Кейт читала о таких экспериментах, имевших место в прогрессивном двадцатом веке. Крыса, которую однажды спасли из воды, держалась на поверхности до шестидесяти часов. А те зверьки, кому не довелось изведать чуда спасения, этого прикосновения свыше, этого вмешательства бога, шли ко дну очень быстро. Надежда действительно умирает последней, ибо агония ее бесконечна.

Вот и она, Кейт, собирается поиграть в великодушное, всесильное существо.

Три бокса темные, в четвертом тусклое матовое свечение. Стерильно белые стены. Не совершает ли она болезненную ранящую ошибку? Она собирается проявить нечто напоминающее заботу, обнаружить погребенную под научной целесообразностью человечность. В тот бокс никто из дежурных без острой необходимости не заходит. На вирт-монитор поступают данные телеметрии: пульс, давление, уровень глюкозы в крови. Если показатели падают до критических, тогда предпринимаются необходимые меры, обычно ударная доза глюкозы с витаминами. Об этом Кейт рассказывала Магда. Подобное случалось прежде, когда Пирсон со товарищи еще не знал меры в своём исследовательском рвении и едва не загубил единственный экземпляр. Но с тех пор они стали осторожней, научились останавливаться. Отнюдь не из милосердия, а из прагматичности: второго такого подопытного у них нет. Гибульский уже не выдаст своих секретов. Он далеко.

Но это прагматичное великодушие, схожее с великодушием владельца, обихаживающего дорогостоящий механизм, ничего не имеет общего с тем, что намеревается сделать она. Подливать в двигатель масло самого высшего качества, вовремя отправлять на техосмотр, не допускать перегрева или переохлаждения с целью сохранения работоспособности — это одно, а вот шептать механизму слова утешения и подкармливать его сладеньким… Такого владельца сочтут безумцем. Впрочем, Кейт доводилось встречать таких увлеченных своими флайерами, байками и гравискутерами персонажей, которые обращались со своей собственностью так, будто эта собственность способна их слышать. Этим средствам передвижения давали имена, ласковые прозвища, их уговаривали, увещевали, подбадривали, поглаживали и даже задаривали цветами. И никто не находил подобное поведение странным. Напротив, эта увлеченность, бережливость и даже нежность вызывали уважение. Каждый из этих механизмов был создан людьми. Кто-то этот механизм придумал, кто-то спроектировал, кто-то собрал. В совмещенных неорганических деталях таится чей-то труд, чья-то бессонница. Пусть с формальной точки зрения все окружающие человека предметы не являются живыми, не дышат и не чувствуют, но какая-то жизнь, на непознаваемом, энергетическом уровне, в них все же таится — слабое эхо той настоящей, разумной жизни, которая эти предметы извлекла из хаоса и наделила формой. В конце концов, на самом глубоком изначальном уровне и живые люди, и неживые объекты состоят из одних и тех же атомов в различных комбинациях, а Вселенная и вовсе нагромождение атомов водорода.

Кейт покачала головой в ответ на собственные неозвученные мысли. Нет, дело совсем не в этом. Она сейчас перейдет некую грань, протянет руку, подарит надежду. Есть ли у нее на это право? Не проще ли, честнее оставаться там, где она до сих пор пребывала — среди ученых-прагматиков, не допускающих иррациональных порывов? Ибо то, что она сейчас делает, есть сама иррациональность. Порыв милосердия всегда иррационален. Жертвенность иррациональна, любовь иррациональна. Как бы люди ни восхищались благоразумием природы, законы ее жестоки. Все подчиняется бескомпромиссной рациональности, формы которой в некоторых инопланетных культурах становятся отвратительными: родители выбирают наиболее здоровых детенышей, а тех, кто не соответствует установленным нормам, отправляют на удобрения, как давным-давно уже поступают с умершими. Потому что это рационально, это позволяет выживать сильнейшим. А возиться с больным ребенком, тем более с ребенком-инвалидом, иррационально. Излишняя трата энергии. Человечество не раз пыталось встать на путь этой рациональности, но методы ее обретения становились столь чудовищными, что люди от этой рациональности отказывались, осознавая, что эта рафинированная рассудочность ведет не к выживанию, а к гибели, к утрате человечности, что некоторая иррациональность все же необходима, что без капли этого сердечного безумия история человечества закончится.

Кейт шагнула вперед. В виварии тихо. Только один бокс слабо освещен. Кейт приблизилась к прозрачной перегородке из сверхпрочного композита. В глубине бокса она видела откидную койку и скорчившуюся фигуру. Он лежал, подтянув колени к животу, чтобы согреться. Температура чуть выше 15 градусов. Стандартная для всех помещений, где содержатся киборги, безотносительно к тому, находятся ли они в гибернации или нет. Инженеры «DEX-company» утверждают, что эта температура для них наиболее комфортна, позволяя снизить активность нейронов, а вместе с ней и потребление глюкозы. Кейт не видела связи между температурой и активностью нервных клеток и несколько раз спрашивала Пирсона, почему нельзя уравнять температуру в боксе с температурой в лаборатории, где тоже было достаточно прохладно, около 17 по Цельсию. Но Пирсон тоже отговаривался этой мифической активностью ЦНС.

Кейт ждала несколько секунд. Возможно, он спит? Почему «он»? Мартин… его зовут Мартин. Так звали его исходника, сына того профессора, который позволил Гибульскому использовать ДНК для создания клона. По имени киборга, разумеется, никто не называл. Изделие, объект, препарат. Имя упоминалось в файле, где давалась первичная информация, происхождение киборга. Все правильно. Если они будут произносить имя, он превратится в человека, обретет видимость, объем. Он обретет равные с ними права. Имя — это нечто магическое, вроде кода инициации. Когда-то в глубокой древности подлинное имя скрывали, а имя Бога столетиями вычисляли по священным книгам. Чтобы расчеловечить жертву, превратить ее в материал, ее лишали имени и назначали номер. Этот номер выжигали на руке, чтобы сама жертва привыкала и отождествляла себя с этим номером, чтобы само имя обращалось в безликий набор цифр.

Но Кейт помнила.

— Мартин, — произнесла она беззвучно, одними губами.

Вряд ли он ее услышит даже с его сверхчеловеческим слухом. Композитное стекло обеспечивает полную звукоизоляцию, да и зачем ему слышать? Она одна из них, из палачей-прагматиков. Ничего личного, просто наука.

Но он услышал. Заметил зыбкую тень. Шевельнулся. Кейт не видела его глаз. Она видела обращенное к ней бледное исхудавшее лицо. Вместо глаз те же затянутые туманом полости, которые обратились к ней в первую их случайную встречу. Она бы предпочла всегда видеть эти глаза такими, смазанными, неопределенными, без вопрошающего отчаяния, без подавленного мерцания души. Ей бы сейчас сбежать… Положить угощение в выдвижной ящик и сбежать. Чтобы туман не развеялся и взгляд не обрел бы ясность. Но Кейт не шевельнулась. Он тоже только смотрел. Возможно, ожидал приказа. Кейт могла это сделать через вай-фай передатчик. Но она не знала, что приказать. Потому что не знала, зачем пришла.

Но если он не подойдет, то угощение останется лежать в коробе невостребованным, а утром мармелад и обезболивающее обнаружат. Ей зададут вопросы. Нет, ничего преступного она не совершает. Ее поступок легко объясняется все той же прагматичностью. Возможно, ее даже похвалят. И будут посмеиваться. Она уже слышала насмешки в свой адрес. Помнила оценивающие взгляды двух молодых техников. Кейт не удивилась. Такие взгляды она ловила себе не раз, с оттенком презрительной жалости. Нескладная, некрасивая. Невостребованная. А после этой ночи, если ее милосердный порыв станет известен, к презрительной жалости добавится снисходительный интерес с ноткой брезгливости. С таким слегка брезгливым интересом изучают тех, кто подпадает под определение «со странностями», еще не умственно ущербный, но на пути к тому, чтобы им стать. Ибо кто еще будет подкармливать «объект» ломтиками мармелада? В «объект» заливают горючее, а не ублажают сладеньким. Кейт так ясно вообразила эти тайком устремленные на нее взгляды, эти кривящиеся в ухмылке рты, что едва не отступила. Но в глубине бокса она уже заметила движение. Киборг уже поднялся и сделал шаг. Осторожный, несмелый. Он тоже ее изучал, пытался просчитать ее намерение. Зачем она здесь? Что ей нужно? Неужели ей мало дневной смены для своих тестов?

Ночь — это часы его драгоценного отдыха. В эти несколько часов он избавлен от людей. Он не чувствует их любопытных, изучающих взглядов, их бесцеремонных прикосновений, не слышит их циничных рассуждений, в которых ему отводится роль безмолвного материала. В эти ночные часы он может забыться сном, лишиться памяти, провалиться в желанное небытие, сбежать… И кто-то из людей вновь стоит за перегородкой, претендуя на это его единственное убежище. Конечно же, он знает, кто она. Он все про нее знает. А вот она про него — ничего. Он для нее по-прежнему загадка, аномалия, порожденная не то тщеславием, не то великодушием, единственный за всю историю человечества жизнеспособный гибрид человека и машины, повелитель двух миров, и она понятия не имеет, как этот гибрид устроен. И Пирсон тоже ничего не знает. Он только делает вид, что ему что-то известно, а в действительности…

Кейт потянула на себя прозрачный короб, положила туда пакетик с мармеладными дольками и блистер с таблетками. И быстро задвинула, чтобы не было соблазна совершить обратное. С этими таблетками она еще больше рискует. Мармелад всего лишь углеводы, незначительное повышение уровня глюкозы в крови. На это никто не обратит внимания. А вот анальгетики, их наличие в крови покажет первый же анализ. Да и анализа не потребуется. Достаточно запросить у системы биохимические показатели, и киборг сам себя предаст. Возникнет вопрос к дежурному, а дежурный — кто? Она, Кейт Хантингтон. И Пирсон задаст вопрос. Задаст и тоже будет изучать. Его заинтересуют мотивы. Зачем? Зачем она передала киборгу обезболивающее? Ей, что же, его… жаль?

Кейт отошла от перегородки на несколько шагов. Пусть видит, что она не имеет иных намерений, кроме как оставить в коробе несколько предметов. Киборг продолжал ее изучать. Застывшее лицо. Вместо глаз — темные полыньи.

Кейт отступила еще на шаг.

«Не бойся», мысленно уговаривала она, «не бойся, это всего лишь конфеты и таблетки. Тебе это нужно. Тебе это поможет».

«DEX-company» в своих рекламных проспектах утверждает, что киборги не чувствуют боли. Нейрофизиологи утверждают, что осознание боли происходит только в разумном, человеческом мозге. А для киборга это всего лишь информация от рецепторов, сигнал тревоги. Но это работает только с неразумными киборгами. Мартин — разумный киборг. И Пирсон это знает. Они все это знают. Они не сомневаются. Им важно обозначить предел, за которым процессор уже не справится, не удержит сведенные судорогой мышцы в подчинении. И тогда произойдет срыв. Как это происходит у киборгов неразумных. Но у тех, неразумных, этот болевой порог никто не определяет. Их обычно тестируют на скорость выполнения приказа, на устойчивость систем в критической ситуации, на растяжимость и прочность костей, на скорость регенерации кожных покровов при воздействии на них агрессивной внешней среды. Но боль как сопутствующий фактор не учитывается.

Но разумность киборга предполагает эту категорию. Эту внезапную уязвимость. Срабатывает закон равновесия: повышение эффективности всегда ведет к усложнению системы, а следовательно, к дефектам. Чем сложнее механизм, тем больше поломок и сбоев. Разумный киборг чувствует боль, а это уже снижение КПД. Если неразумный DEX без промедления кинется в радиоактивное пламя, то разумный может и не подчиниться приказу. А зачем богатому покупателю неуправляемая игрушка? С одной стороны, они желают видеть судороги осознания в глазах киберкуклы, а с другой, желают беспрекословного подчинения. Но где он, тот предел, за которым любой приказ обнуляется?

«Не бойся», вновь мысленно повторила Кейт.

Она отошла уже достаточно далеко, когда киборг приблизился к перегородке. Он не сразу потянул на себя короб. Вновь изучал, сканировал. Затем, не обнаружив в лежащих предметах опасности, сдвинул ящик. Рукав синей больничной робы задрался, и обнажилось запястье с выпирающей лучевой костью. У него дефицит массы тела. Нет, голодом его не морят. Это было бы нерационально. Правда, Магда рассказывала, что и такой тест проводили: определялся допустимый уровень стресса при доказанной разумности объекта. Сможет ли он достаточно долго, без срыва, себя контролировать при отсутствии пищи, даже если эта пища будет находиться в пределах досягаемости. Неразумный — понятно, ослабеет и отключится. А разумный? Какой опять же предел выносливости? Приведет ли хозяйский приказ к полному отключению даже при осознании опасности, или киборг все же нарушит приказ? К счастью, подобные эксперименты с этим уникальным киборгом больше не проводились.

Киборг сначала взял блистер с таблетками. Изучил состав и название. Затем посмотрел на стоявшую в отдалении Кейт. Она угадала безмолвный вопрос и коротко кивнула. Но он колебался. Вытряхнул на ладонь две таблетки и некоторое время разглядывал. Чего он боится? Подозревает, что это не анальгетик, а яд? Но система, разложив вещество на составляющие, немедленно обнаружит метамизол натрия. Да и зачем ей, человеку, прибегать к столь примитивной уловке, если в ее распоряжении есть тысячи легальных, лабораторных способов? Логика немедленно вывела его к этому вопросу, и киборг, уже не колеблясь, проглотил таблетки. Отошел к койке и уже там, настороженно скорчившись, попробовал мармелад.

— Ее нужно остановить.

Магда Цорн наблюдала за происходящим в виварии.

— Остановить? Зачем?

Грэг Пирсон добавил в кофе сливок и ложку сахара.

— Несанкционированный контакт с объектом. Превышение должностных полномочий.

— Она еще ничего не превысила. Контроль за состоянием объекта не возбраняется.

— Ей достаточно было развернуть вирт-окно.

Магда наблюдала за главным нейрокибернетиком с беспокойством.

— Грэг, что вы задумали?

Он взглянул на нее и очень правдоподобно сыграл изумление.

— Задумал? С чего вы взяли?

— Вам не нужен помощник. Вам не нужен специалист по нейропсихологии. Вы сами с этим справляетесь.

Пирсон размешал сахар и сделал глоток. Последнее замечание Магды он проигнорировал.

— Зачем вам Кейт Хантингтон? — настаивала она.

— Магда, вы меня как будто в чем-то подозреваете. — Пирсон добавил к изумлению обиду. — С чего вы решили, что нам не нужен нейропсихолог?

— Потому что на данной стадии эксперимента нейропсихологический анализ — мероприятие преждевременное. Прежде чем анализировать когнитивные функции искусственно выращенного мозга, необходимо освоить технологию воспроизводства этого мозга. А мы пока в самом начале. Нам не удается выйти даже из эмбриональной фазы без того, чтобы ткань не переродилась в глиому. До полноценных исследований в области нейропсихологии еще очень далеко.

— Но у нас есть готовый, полноценный экземпляр. Пусть изучает.

— Когнитивные способности Мартина… — Магда осеклась. — … объекта от человеческих ничем не отличаются. Нейропсихолог нам потребуется, если появится жизнеспособная копия. Вот тогда нам придется тестировать мозг.

— Вы тоже зовете его по имени?

Пирсон усмехнулся. Магда смутилась. Помолчала. Затем заговорила вновь.

— А если она попытается зайти к нему в бокс?

— Обязательно попытается.

— Но он же ее убьет!

— Не убьет.

— Вы уверены?

— Во-первых, она сделает это далеко не сразу. Для начала она попытается завоевать его доверие.

— Вы… вы ей это позволите?

— А почему нет? Магда, дорогая, вы же сами только что сказали, что когнитивные функции объекта от человеческих не отличаются. Так почему же и прочие способности, в том числе способности строить отношения, устанавливать эмоциональные связи, не проявятся точно так же? Давайте понаблюдаем.

— Ах, так вот что вы задумали.

— Это всего лишь открывшаяся возможность. Случай. Истинный ученый обязан ею воспользоваться.

* * *

Кейт создала файл и набрала первую строчку.

«Научному руководителю центра секретных разработок «DEX-company» Грэгу Пирсону

Заявление

Прошу освободить меня…»

Остановилась. Задумалась. Ее попросят указать причину. Свое желание покинуть планетоид у 16 Лебедя ей придется обосновать. Секретный научный центр, который даже не указан в реестре активов, это не филиал на Шебе или магазин-салон на Аркадии. Это средоточие тайны, квинтэссенция власти. Здесь одного заявления по собственному желанию недостаточно. Ничтожно мало. Здесь собственное желание ничего не значит. Пустой звук. Жалкая попытка свержения корпоративной общности.

Здесь придется отвечать на вопросы. На множество вопросов. Возможно, соглашаться на детектор лжи. Или на медикаментозное дознание. Прежде чем ее выпустят отсюда. Если выпустят, то память будет выпотрошена, разложена на лабораторные стекла, препарирована, изучена до детских травм. Или вовсе стерта. Из нее сделают умственную калеку. Она знает, что такое практикуется, а в распоряжении Пирсона и бывшего полковника ВВС есть сильнодействующие препараты. Их уже пускали в ход люди Скуратова. Феликс рассказывал. Но в его исполнении это звучало как анекдот, забавное происшествие.

Они вкололи этот препарат какой-то старушке, ставшей на свою беду свидетельницей одного из их «подвигов» — изъятия якобы сорванного киборга. Киборга изъяли вопреки воле хозяина. Тот даже пытался защитить своего DEX'а. Какой-то отставной военный, комиссованный после ранения. DEX'а привез из своей части, тоже покалеченного. Видимо, подозревал «разумность», замечал странности, но не выдал, а забрал в благодарность за службу. Отставник был одинок. Киборг был и сиделкой, и другом.

Донес кто-то из соседей. «Проявил бдительность», как выразился Феликс. Заметили, что бывший армейский киборг позволяет себе нестандартное поведение. Ловцы «DEX-company» прибыли незамедлительно. Отставной военный пытался спорить, твердил о безупречном послушании киборга, даже схватился за наградной бластер. Но батарея в бластере была разряжена. Военного сбили с ног, нанесли несколько ударов по голове. Киборга обездвижили блокатором и увезли. Военный через несколько дней скончался. Единственной свидетельницей происшествия была жившая напротив старушка. Вот к ней и отправился врач с волшебным препаратом, выдав себя за медбрата из соцслужбы. Старушке сделали укол, и она все забыла. Когда после смерти отставного военного к ней явилась полиция, она дала расплывчатые, невразумительные показания. Мол, видела каких-то подозрительных незнакомцев, но опознать или дать словесное описание не может. А с видеонаблюдением случились технические неполадки. Оперативник и не настаивал. Старушка уже в маразме. Провалы в памяти. А им работы меньше. Повздорил вояка с местной гопотой. По заключению судмедэксперта никто намеренно вояку не убивал. Упал неудачно. Ударился головой, а в мозгу — аневризма. Или что там у него было? Да неважно, несчастный случай. Так на тормозах и спустили.

Феликс со смехом рассказывал, какой растерянной выглядела старушка. Тот фальшивый соцработник некоторое время за ней наблюдал. Пытался даже поговорить, но старушка его не узнала. Она забыла все, что происходило в ближайшие несколько дней. Они выпали из настоящего, отбросив бедную женщину в прошлое. Та в этой уверенности и пребывала, пока кто-то из приехавших родственников не разубедил. Феликс сказал, что старушка была одной из первых, на ком они испытывали препарат.

Теперь Кейт для них такая же свидетельница, опасная, излишне осведомленная. Она была рядовым сотрудником, прежде чем попала в секретный центр. Таких как она, работающих на корпорацию, десятки тысяч, но здесь она приобщилась к тайне, вошла в число избранных. Так просто ее не отпустят.

Курсор мерцал в ожидании.

Сослаться на те самые нервы, которые не выдерживают? На обострившуюся клаустрофобию? На бессонницу? Последнее не придется симулировать. Бессонница наличествует. Кейт спит очень мало, беспокойно, мучимая кошмарами. Ей вновь и вновь снится пустое осиное гнездо с рассыпавшимися под ним желто-черными трупиками. Только трупики уже человеческие. Крошечные антропоморфные фигурки в предсмертной муке. Она решилась обратиться к врачу, исполняющему в центре обязанности хирурга и психоаналитика, робко заикнулась, не углубляясь в подробности, о преследующем ее беспокойстве, получила несколько таблеток легкого успокоительного и небрежный совет использовать обозначившуюся бессонницу с пользой. Совет сопровождался подмигиванием. Кейт передернуло.

Она вышла из медотсека, и тут же себя обругала за излишнюю чувствительность. Этот врач, который деловито сращивал кости и заливал гелем разорванные мышцы, если не справлялась система регенерации, не так уж и не прав. В подобном месте эмпатия — качество излишнее, провоцирующие разлад и неврозы. Чтобы избавиться от последствий своей неосторожности, ей требуется абстрагироваться от происходящего, воспользоваться универсальным аргументом Пирсона — все во имя будущего, во имя науки.

— Несколько десятков жертв позволят избавить от страданий, болезней и старости миллионы. Разве подобная перспектива — здоровое, счастливое, вечно молодое человечество и его вечная благодарность — не оправдывает допущенные нами… нелицеприятные действия? — разглагольствовал он. — Прогресс, движение в будущее требует затрат и усилий, требует умащения человеческой кровью, смазки, подпитки. Вся история человечества — это нескончаемый список принесенных на алтарь прогресса имен добровольных жертв, героев, подвижников, первопроходцев, тех, кто осознал свой долг и свою миссию. Их вознаградили упоминанием в летописях, им воздвигли памятники. Но им всегда требовались помощники, безымянные исполнители. Расходный материал, без участия которого ни один, даже универсальный, гений ничего не достигнет. Александр Македонский остался в истории как сотрясатель, преобразователь империй, как образец неукротимого стремления к величию, но чего бы он стоил без своих соратников, без воинов, без тех, кто разрушал и погибал? И, конечно, тех, кто был погребен под обломками тех империй. Или тот же Юлий Цезарь, покоривший Галлию. Чего бы он стоил без своих преторианцев? И — все сожженные им города, плененные германские вожди также послужили орудиями преобразования и строительства Великого Рима.

Пирсон приводил в пример и Ганнибала, и Барбароссу, и Фридриха Великого, и даже академика Павлова с его собаками, мягко подводя к пониманию необходимости этой кровавой жатвы как непременного условия для движения вперед. И они здесь, в этом центре также участвуют в этом движении, также проворачивают шестеренки истории.

Этот разговор состоялся сразу после ее визита в медотсек. Пирсон обустроил свою лекцию как случайный разговор во время ланча. Он не упрекал Кейт. Напротив, он как будто пытался поддержать и даже утешить. Но Кейт сразу все поняла. Врач поставил Пирсона в известность. Вероятно, здесь в центре не существует такого понятия, как врачебная тайна. Физическое и психологическое состояние сотрудников находятся под строгим контролем, что, кстати, как вынужденно признавала Кейт, вполне оправданное условие. Ибо в таком небольшом замкнутом пространстве, где жизнь каждого зависит от водяных и воздушных фильтров, любой нервный срыв способен повлечь за собой необратимые последствия. Достаточно кому-то в суицидальном порыве повредить систему жизнеобеспечения, и трагедия неизбежна. Бывший полковник Хьюз не может позволить себе быть демократом. Иногда выживание возможно лишь при условии жесткой диктатуры. Так же как прогресс — на крови жертв.

Пирсон был убедителен. И Кейт с ним согласилась. Вполне искренне. Осознанно. Человечество оплачивает свой прогресс кровью. Кто-то способен принять это как данность, взять на себя ответственность, недрогнувшей рукой подписать приказ или нажать кнопку, часто обрекая на гибель вызвавшихся на подвиг храбрецов. А кто-то… кто-то не может. Вот такие как она, слабые, нервные, чувствительные. Такие, как она, не могут хладнокровно ввести в вену лабораторного животного яд и смотреть, как оно погибает, предусмотрительно засекая время. Такие как она не могут отправить экспедицию на планету с агрессивной атмосферой. Такие как она не могут осуществить трепанацию черепа у живого еще киборга. Она не ученый, она — девушка с нервным расстройством. Прав был бывший полковник Хьюз, пытавшийся ее отослать. Она, Кейт, оказалась иной породы, и нет у нее никакой косточки, одна мякоть. Расползшаяся, подгнившая. Она не из тех, кто двигает прогресс и пробивает дорогу. Ее удел стоять на обочине, терзаясь жалостью к себе. Она — неудачница. Ей даже честолюбия не хватает, чтобы шагнуть к вершине. Ей лучше уехать. Подать заявление на имя Пирсона и уехать. Пусть возьмут подписку о неразглашении или даже пусть сотрут память. Это не преступление. Это благодеяние. Почти награда. Она всё забудет. Забудет свои сомнения, страхи, дорогу сюда, титановую келью, этот гнетущий пейзаж за иллюминатором, забудет виварий и, главное, … его глаза.

Его взгляд по ту сторону сверхпрочной перегородки. Если бы сейчас в эту минуту ей предложили инъекцию с чудодейственным, освобождающим средством, она бы, не раздумывая, согласилась.

Кейт продолжала смотреть на мерцающий курсор.

«Прошу освободить меня…»

Она уедет, и не будет никакого второго дежурства. Ее имя уже стоит в плане. Очередь подойдет через несколько дней. Нет, никакого второго дежурства не будет. Ее отошлют с планетоида со следующим шаттлом. Отошлют уже в овощном беспамятстве.

Она даже не будет знать, зачем прилетала в систему трех звездных карликов. Возможно, вспомнит свой разговор с Игорем Васильевичем, его препирательства со Скуратовым, и больше ничего. Какое счастье!

Кейт покосилась на лежащую рядом с клавиатурой коробочку шоколадных конфет. Еще в первое свое дежурство Кейт подумала, что могла бы отдать эти конфеты ему. Так и сделает, когда вновь подойдет очередь… Нет, никакого второго дежурства не будет! Она уедет отсюда. Ни дня не останется. Хватит с нее.

А кроме конфет она еще может принести ему термоодеяло… Хотя бы на несколько часов. Чтобы он мог согреться и поспать. Но никакого одеяла не будет, потому что она откажется от дежурства. И шоколадных конфет не будет. Потому что… потому что ей страшно. И она хочет сбежать.

Кейт закрыла файл. Она еще подумает до завтра, или до послезавтра.

Файл Кейт больше не создавала. Садилась за терминал, едва вернувшись в жилой модуль, и даже запускала редактор, но открывала только те папки, где хранила собранную информацию. Классифицировала, каталогизировала, что-то сохраняла для будущей диссертации, что-то для статей. Если ей позволят их опубликовать.

Написать заявление она всегда успеет. Это Рубикон, который ей предстоит перейти. Еще не поздно. Она отдаст ему конфеты. И вновь обезболивающее. Тогда, в первое дежурство, когда он вынул из выдвижного короба мармелад, в его глазах что-то мелькнуло, какая-то искра. Скорее злое удивление. Эти люди затеяли очередную игру, новый эксперимент. Ничего иного он и не мог подумать. Потому что она одна из них, из этих самых изобретательных людей, и у нее чисто научный интерес, свой собственный план исследований. Она не может быть другой. Потому что других людей не бывает. А что он подумает на этот раз? То же самое. Эксперимент продолжается. Выбора у него нет. А у нее?

— Эй, Хантингтон, не забыла? Ты сегодня дежуришь!

— Я помню, — кому-то ответила Кейт.

У нее был еще час до начала дежурства, чтобы сходить пообедать и сменить рабочий комбез. Затем она вернется в главную лабораторию и останется до утра. До условного утра, разумеется. Никакого розовеющего рассвета за иллюминатором не будет. Где-то из-за горизонта выползет желтый карлик, обозначив свое присутствие тусклым пятнышком на скальной поверхности. Может быть, еще подкрасит в грязно-бурый частички смерзшегося газа, напоминающие комья городского снега. Вот и весь рассвет. Но людям требуется расчерченная игровая сетка, чтобы размещать на ней свои ставки, расставлять фишки в надежде, что какая-то из них сыграет. Очередь за Кейт. Сегодня она делает ставку.

В лаборатории тихо. Аппаратура в режиме Standby. Только на одном вирт-мониторе бегут данные телеметрии. Это его процессор пересылает информацию в реальном времени. Все показатели в пределах нормы. Пульс слегка учащен. И температура повышена. Это означает, что он находится в состоянии бодрствования. Может уйти в гибернацию, но не уходит. Почему? Уровень глюкозы чуть ниже нормы. Это потому, что задействована система регенерации. Впрочем, регенерация у него всегда задействована. Кейт предпочитает не знать о причинах. Ее это не касается. Ее область — это изучение активности некоторых областей мозга, их возбуждение и торможение под воздействием внешних эмоциональных раздражителей. Эти исследования не несут физического воздействия. Это всего лишь датчики, фиксирующие электромагнитные колебания, регистрирующие деятельность нейронов. Все, что происходит без нее, ее не касается. Не касается…

Повышенный расход глюкозы в некоторой степени послужит ей оправданием. Если ее спросят, она предъявит график. Имеет право. Несколько часов назад, согласно расписанию, ему выдали порцию кормосмеси. Пусть даже эта кормосмесь особая, с повышенным содержанием витаминов и минералов. Но это все же кормосмесь, на вкус как проваренная бумага, желеобразная субстанция. Как и большинство сотрудников «DEX-company», Кейт пробовала эту субстанцию в качестве еды. Среди стажеров даже заключались пари на то, кто сколько дней продержится на кормосмеси без человеческой пищи. Некоторые бьюти-блогеры даже рекомендовали кормосмесь как диетическое питание, способствующее похудению и оздоровлению. И у них находились последователи, и убеждали себя, что действительно похудели и оздоровились. Кейт видела ролик одной такой восторженной худеющей. Доля истины в том несомненно есть, так как кормосмесь — это идеальное горючее. Потому что киборги по большому счету не едят, они заливают топливо в баки. А каково на вкус это топливо, им, неразумным, безразлично.

Но он — разумный. Для него вкус имеет значение. В том синеватом стерильном отчаянии, в котором он пребывает, даже ощущение вкуса для него спасительный отблеск, вспышка света в космическом мраке.

Кейт бросила взгляд на часы. Отправиться сразу или подождать? Судя по данным, он по-прежнему бодрствует. Ждет? Надеется? Или боится? Временная привязка значения не имеет. Если за ней ведется наблюдение, искин оцифрует ее проступок безотносительно того момента, когда она на этот проступок решится.

Сегодня она колеблется. В прошлое её дежурство решение было спонтанным, без раздумий и колебаний. Она не готовилась, не предвкушала, не играла в мысленной мизансцене, не прогоняла через сознание очередность движений, не накачивала возможные последствия беспокойством. Она не заглядывала в будущее, вполне благополучно пребывая в настоящем. Затем, ведомая каким-то азартным вдохновением, шагнула вперед. Но сегодня все по-другому. Она полна сомнений. Она тысячу раз пережила те несколько шагов, которые отделяют ее от вивария. Она ощущала ладонью прохладу титановой панели, которая при всей своей внушительности легко уходила в пазы. Она мысленно приближалась и удалялась, толкала и тянула прозрачный короб. Она подпитывала, подзаряжала своим вниманием, своим страхом каждое мгновение, каждый свой жест, каждый вдох, возгоняя энергетический запал до взрывоопасного. Она слышала стук своего сердца и шум приливающей крови. Ее жизнь, прежде невнятная, разбросанная по однообразным будням, размазанная по часам и минутам, внезапно свернулась в крохотный световой шар. Она стала подобна нейтронной звезде, уже совершившей трансформацию, обрушившейся в собственное ядро и разогревшейся до температуры свечения.

Киборг стоял совсем близко, в двух шагах от перегородки. Кейт даже отступила от неожиданности, различив в синеватой полутьме тень в больничной робе.

Он знал, что она дежурит, и он ее ждал. Ничего удивительного. Киборг давно выучил график дежурств. К тому же он мог слышать, как ей об этом дежурстве напомнили. Он смотрел прямо на нее. Она тоже остановилась. В руках — нарядная коробочка шоколадных конфет. Он перевел взгляд на это подношение. И вновь что-то мелькнуло, ударилось в перегородку, подобно сорвавшемуся с поверхности звезды фотону. Кажется, в легкой презрительной усмешке дрогнули губы. И Кейт ощутила жар на щеках, мучительный стыд за эту жалкую попытку искупления. Но не двинулась с места. Преодолела себя. Шагнула вперед и потянула выдвижной короб.

Он сначала следил за ее руками, затем снова уставился ей прямо в лицо. Уже никакой усмешки. Стянул эмоции имплантами изнутри. Глаза пустые, отрешенные. Она опустила в короб конфеты и таблетки. Задвинула, но не отошла. Осмелилась противостоять этому пронизывающему, тяжелому взгляду. Выставить слабую защиту. Его взгляд из пустоты проходил сквозь нее радиационным потоком, и Кейт чувствовала, как это безжалостное «гамма-излучение» прореживает ее клетки, разрушает их, выбивает их из полотна тела, а тело тут же стареет, ветшает. Нити расплетаются, рвутся, образуются прорехи. И защита у нее слабая, легко проницаемая. Защита из странной решимости, которую она выставляет перед собой, как бумажный щит. Долго она не выдержит. Ее уже шатает. Эта радиация отчаяния сжигает ее, обнуляет кровяные тельца. Она должна бежать, бежать… Но тут киборг протянул руку, вынул конфеты и таблетки, предусмотрительно извлеченные из блистера. Одну конфету развернул.

«Интересно, он знает, что такое шоколад?» мелькнуло в сознании Кейт, в той его части, которая еще не разрушилась под воздействием «гамма-излучения».

— Это шоколад, — машинально озвучила она свою мысль.

И тут же спохватилась. Он же ее не слышит! Перегородка звуконепроницаемая. Но он заметил движение губ. Поток заряженных частиц иссяк. Застывшая маска эмоционально подсветилась. Удивление. И таблетки не вызвали страха. Он проглотил их без колебаний. И губы тоже в ответ шевельнулись. Кейт не услышала сорвавшееся слово, но легко угадала.

— Спасибо…

Полковник Хьюз просматривал затребованный у главного нейрокибернетика видеофайл. В кабинете кроме самого Хьюза находились сам Пирсон и Магда Цорн. В зыбком свечении вирт-монитора Кейт Хантингтон выходила из вивария, беспокойно оглядывалась, затем шла к дежурному терминалу, где, согласно расписанию, и обязана была находиться.

— Грэг, вы понимаете, какому риску вы нас всех подвергаете? — обратился полковник к Пирсону.

Пирсон не выказал признаков беспокойства.

— Какому риску, Дезмонд? В чем, по вашему, риск?

— Как это какому? — Хьюз побурел лицом. — Эта ваша Хантингтон, в конце концов, его выпустит. А чем это нам грозит, вы и без меня знаете.

— Не преувеличивайте, Дезмонд. Ничем это нам не грозит. Даже если она нарушит инструкцию и откроет бокс, дальше лаборатории он не уйдет. Сработает стационарный блокатор. К тому же у нас есть «семерки», которые его нейтрализуют, даже если он вырвется.

— А жизнь самой Кейт? — тихо спросила Магда. — Он может взять ее в заложники.

— И что же он потребует? — насмешливо осведомился Пирсон. — Миллион галактов и катер до ближайшей планеты?

— Вот именно, — все так же тихо продолжала Магда, — никаких требований он не выдвинет. Он ее просто убьет. Нам в назидание.

Нейрокибернетик пожал плечами.

— Несчастные случае неизбежны.

— То есть вам все равно? Жизнь молодой женщины, нашей сотрудницы для вас ничего не значит?

— Магда, избавьте нас от вашего лицемерного морализаторства!

— А я, пожалуй, поддержу госпожу Цорн, — неожиданно подал голос полковник. — Не стоит исключать вероятность гибели Кейт Хантингтон, а также не стоит пренебрегать последствиями этого инцидента.

— Дезмонд, неужели и вы, бывший военный, будете играть в эти сентиментальные игры? В вашем исполнении это звучит по меньше мере странно. Отправляя своих ребят в бой, вы тоже задумывались о последствиях? Также взывали к своим начальникам? С каких это пор вы стали таким чувствительным и ранимым?

— Разумеется, я думал о последствиях, — холодно ответил Хьюз. — И об ответственности тоже. Я учитываю прежде всего репутационные риски.

— Ах, так вас беспокоит карьера!

— Всех беспокоит карьера, — чуть слышно произнесла Магда.

— Пирсон, подумайте о том, что скажут в Совете директоров, если у нас здесь произойдет убийство. Какой шанс вы предоставите оппонентам Найджела прикрыть нашу исследовательскую программу. Они только и ждут, когда вы, а следовательно, и он, совершите ошибку. Эти двое, Мердок и Блэр. У них по 25% акций, они рассчитывают при первом же удобном случае подмять под себя корпорацию. Вы же знаете, как это делается. Будет организована утечка. В СМИ появится информация, что сотрудница «DEX-company» погибла во время секретного эксперимента. А кто курировал эксперимент? Найджел Бозгурт. Скандал раздуют, акции упадут. Через подставных лиц Мердок и Блэр их скупят. Нашу программу свернут, и вы останетесь без работы. И я, кстати, тоже. Такой поворот событий вам не приходил в голову?

— Вы снова преувеличиваете, Дезмонд, — отмахнулся Пирсон, — ни Мердоку, ни Блэру скандал не нужен. Тем более, что и скандала никакого не будет. Пару месяцев назад в одном из испытательных центров киборг убил тестировщика, а до этого подобная неприятность случилась в филиале на Лиде. Рядовое происшествие. Мы уже научились с этим бороться, избегать лишнего шума. Журналистам заткнули рот, семьям выплатили компенсацию. А Хантингтон… Она знает, что делает.

— А если не знает? — спросила Магда.

— Только не вздумайте ее предупредить! — поморщился Пирсон. — Мне тогда придется ее отослать. И доложить Скуратову. Вы же не хотите, чтобы он… принял меры.

Наступило молчание. Полковник Хьюз мрачно взирал на монитор, где видеофайл запустился повторно. Кейт Хантингтон снова шла в виварий.

— А что она ему передала? — спросил полковник.

Пирсон пренебрежительно отмахнулся.

— Всего лишь конфеты. — И, отвечая на многозначительное молчание полковника, добавил, — Дезмонд, обещаю, что немедленно прерву эксперимент, если действия Хантингтон выйдут из-под контроля. Пока она не совершает ничего предосудительного.

— Под вашу ответственность, Грэг.

— Разумеется.

* * *

Кейт чувствовала радость определенности — она приняла решение. Сегодня она принесет ему одеяло!

Как она это сделает? Ничего сложного. Она уже не первый день жаловалась, что в лаборатории, где ей приходится проводить большую часть условных суток, довольно холодно. Система жизнеобеспечения комплекса функционирует в режиме экономии. Мера вынужденная, так как солнечные батареи, расположенные по всей поверхности воздушного купола, удовлетворяют потребности в энергии лишь на 20%. Два желтых и красный карлики освещают планетоид примерно так же, как Солнце освещает поверхность Плутона. Оставшиеся 80% обеспечивает небольшой термоядерный реактор, который время от времени выходит из строя. Отказывает система охлаждения.

Пирсон как-то объяснил Кейт, что проектировщики рассчитывали мощность реактора совсем по другой формуле, но кто-то в правлении компании счел подобные расходы излишними, и реактор разогнали по минимуму, как для исследовательской станции без перспективы расширения. Вот и приходится экономить: сидеть в холодных лабораториях. Нейротехники и программисты надевали под комбезы по два свитера, а Кейт приносила с собой одеяло, в котором сидела до окончания смены. Сначала на нее косились, но через несколько дней привыкли. Никто не связал наличие этого предмета с ее следующим дежурством. Во всяком случае, так ей казалось.

Она ждала выволочки или намеков. Но Пирсон не вызвал ее для конфиденциального разговора, и полковник Хьюз равнодушно прошел мимо. Беспокойство вызвал только изучающий взгляд Магды и вопрос, не утомительно ли для нее очередное дежурство. Но это могла быть элементарная вежливость. И чуть-чуть заботы. Все-таки Кейт была новичком. А Магда все еще не вышла из роли наставника. Видеокамеры деактивируются по причине все той же экономии. Сотрудникам об этом прямо не говорят, чтобы те не обвиняли корпорацию в излишней «бережливости». Или… им все равно?

Или…? А что «или»? Какой еще у них, у Пирсона, у Хьюза, может быть мотив? Если только избавиться от нее. Она откроет дверь бокса, выпустит киборга, и киборг ее убьет. Просто потому, что она человек, потому, что она работает с теми, кто подвергает его тестам. И ему неважно, насколько она вовлечена в эти манипуляции. Достаточно того, что он видел ее рядом с Пирсоном, видел как коллегу, как соучастницу.

Кейт куталась в захваченное из жилого купола термоодеяло, просматривала графики на мониторе и размышляла. Ей действительно стало гораздо сложнее собирать данные. Да, ее исследования наиболее безобидные. И все же она вынуждена прикасаться к нему, видеть его беззащитное, обращенное в препарат тело. Кейт отводила взгляд. Боялась увидеть его глаза. Стало гораздо хуже, чем в первый раз. Она объявила себя неким эквивалентом друга, этими сладостями и таблетками перевела себя в иную категорию, но сделала это с наибольшим преимуществом для себя. «Да, я твой друг, но только в ограниченное, безопасное для меня время. А днем я одна из них. Я снова часть их сообщества, их касты, и тебя я не знаю. Как не знала и прежде. Я помогу, но без ущерба для себя. Потому что рисковать я не готова. Да и зачем? Ты всего лишь киборг».

Временами Кейт чувствовала себя отвратительно и уже жалела, что поддалась порыву милосердия. Лучше уж никакой жалости, никакого ложного сочувствия, чем вот такое удобное и дозированное. Он прав в своем недоверии к ней, она с ним играет. И в ответ он тоже может играть. За месяцы пребывания здесь он многому научился. Люди научили. Возможно, он ждет, когда она откроет дверь, чтобы ее убить. Потому и не проявляет агрессии. Потому и подманивает ложной покорностью. Датчики могут конвертировать в читаемые графики электромагнитные колебания, биохимию крови, гормональный уровень, но приборы бессильны перед смысловым наполнением мысли. Телеметрия отнюдь не тождественна телепатии. Киборги не умеют лгать и притворяться? Но он по большей части не киборг, он — человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Она ведет себя как человек, трусливо и подло, и он поведет себя так же. Отзеркалит. Что ему остается? Даже это одеяло она собирается отнять, позволит согреться, а потом оставит в изнуряюще холодном боксе. А чтобы забрать одеяло, ей придется открыть дверь.

В третье свое дежурство Кейт уже не колебалась. Если бы ее хотели остановить, уже бы остановили. Но и перед третьим дежурством никто не приблизился к ней с внушением, никто не одернул, не пригрозил выговором или увольнением. Если и третье нарушение останется без последствий, следовательно… А что следовательно? Она не знает.

Она вновь увидела его прямо за перегородкой. Еще ближе, почти вплотную. Теперь уже никаких сомнений — он ждал.

А если она попытается запихнуть одеяло в выдвижной короб? Несколько секунд она прикидывала, примеряясь. Нет, не влезет. Короб предназначен для небольших предметов. Одеяло, как бы она его ни сворачивала, в него не пролезет. Или хуже того, застрянет. Заклинит короб где-то посередине. И тогда ей уже не удастся скрыть улики. Доказательства преступления будут торчать у всех на виду.

Она на мгновение представила реакцию вошедшего в виварий нейротехника, того, в чьи обязанности входит снабжать подопытного утренней порцией кормосмеси. Этот нейротехник позовет кого-нибудь из коллег, и они уже вдвоем будут изучать застрявшее одеяло. А потом зададутся вопросом, кто ночью дежурил. Всплывет ее имя. Ее вызовут, начнут задавать вопросы. И не в кабинете Пирсона, а в присутствии всей смены сотрудников. Кейт выставят на всеобщее обозрение — преступницу, нарушительницу, одержимую опасным убеждением в человечности машины. Чтобы избежать этой гражданской казни, ей придется открыть дверь.

Она знает код. Семь цифр, и сверхпрочная перегородка треснет, разойдется, он окажется на свободе, наедине с беззащитным человеком, впервые без фиксирующих ремней, без аппаратного замедления, без наведенного паралича. Что он сделает, ощутив себя свободным? Каким будет его первый порыв, едва лишь в его досягаемости окажется один из его поработителей? У Кейт есть полномочия отдать приказ. Она среди хозяев третьего уровня, и киборг ее послушается. Но успеет ли она?

Кейт приблизилась к перегородке. Киборг наблюдал за ней. Кейт вдохнула поглубже.

— Я сейчас открою дверь, — произнесла она беззвучно, одними губами. — Чтобы отдать тебе вот это.

Кейт опустила руку на сенсорную панель. Что они скажут Игорю Васильевичу, когда найдут ее здесь? Ее найдут со свернутой шеей.

Киборг убьет ее быстро. Кейт видела боевых киборгов в деле, видела рекламные ролики, которые «DEX-company» стряпала для министерства обороны, видела слаженные действия полицейских DEX'ов при освобождении заложников. Неуловимо и страшно. Вот сейчас она еще дышит, чувствует, видит отраженный в стерильной белизне стен искусственный свет, а через мгновение — чернота. Она взволнована, но это не страх. Это безумный азарт, вызов. Кому? Она не знает. Себе? Прошлому? Миру? Или это извращенная попытка самоубийства? Она же думала об этом после разрыва с Феликсом. Думала.

Опустошенная, растоптанная, она видела себя таким же раздерганным, изувеченным окровавленным механизмом, киборгом с необратимыми повреждениями, приговоренным к утилизации. Нужен только приказ. Последний приказ. Но отдать этот приказ своему телу она не может. Если бы она обладала способностью пресечь собственное дыхание, преодолеть этот проклятый инстинкт самосохранения, который вынуждает так отчаянно цепляться за жизнь, она бы непременно это сделала в одну из ночей, когда звенящее ультразвуком одиночество сводило все многообразие вселенной до единственной ноты. Но людям еще не научились имплантировать программу эвтаназии. И Кейт жила дальше, сохраняя в тайниках души эту ядовитую надежду, этот неизбывный соблазн бегства, финального окончательного аккорда, долгожданного освобождения, когда наступит полное беспамятство. И подсознательно, играя с собственным рассудком в шпионские игры, искала путь к этому освобождению. Она устроит все так, что обвинений и презрительных упреков не будет. Ее не упрекнут в слабости. Напротив, ее упрекнут в безрассудстве. Но ей уже будет все равно.

Кейт набрала код. Сенсорная панель подсветила цифры вопросительным «Вы уверены? Да/Нет».

Кейт выбрала подтверждение. Раздался чуть слышный щелчок. Прозрачная сверхпрочная глыба неожиданно преобразилась в хрупкую стеклянную плоскость, расходясь, раскалываясь по вертикали. И Кейт осознала. Этот разлом, эта трещина расщепляет ее жизнь на две несовместимые части, на два заостренных лезвия. Она остается на одной из этих заостренных граней. До противоположной уже не дотянуться. Назад пути нет.

— Что и требовалось доказать! — Пирсон торжествующе обернулся к наблюдавшим за происходящим на мониторе Хьюзу и Магде Цорн. — Он ее не убил. Она дважды нарушила герметичность бокса, и он даже не попытался этим воспользоваться. Или как-то ей навредить. О чем это говорит? — Пирсон застыл перед слушателями, как учитель перед учениками, призывая их к интеллектуальному соучастию.

— И о чем же? — мрачно осведомился Хьюз.

Магда молчала. Вопрос Пирсона риторический и ответа не требует.

— Ну, прежде всего о том, что… наш подопечный достаточно разумен, чтобы просчитать последствия. Далеко не каждый Хомо Сапиенс повел бы себя на его месте столь же рассудительно. Большинство действовало бы под влиянием порыва, ярости, мести. Как действовал бы зверь. Дрессировщик заходит в клетку, и зверь, как и полагается хищнику, вспарывает ему живот. Даже если накануне ел из рук этого дрессировщика. Человек движим тем же инстинктом. Не раздумывая кидается на своего обидчика.

— Далеко не каждый, — возразил Хьюз. — Кидается только дикарь, или ребенок.

— Именно! — радостно подтвердил Пирсон. — Дикарь или ребенок. Что, в сущности, одно и то же. Тот, кто не способен подчинять действия рассудку, кто движим эмоциями, а не разумом. Чем человек фундаментально отличается от животного? Тем, что подчиняется необходимости, преодолевает телесную потребность волевым усилием. Да, животное тоже можно научить терпеть боль и выполнять кое-какие трюки. Но животное будет выполнять эти трюки неосознанно, из страха наказания. Или в надежде на поощрение.

Хьюз презрительно фыркнул.

— Грэг, люди тоже прыгают в кольцо в надежде на поощрение или из страха перед начальством. Что вы пытаетесь нам доказать? Что он ее не убил по причине тонкой душевной организации? Или каких-то далеко идущих планов? Он ее не убил из того же страха наказания, который вы только что упомянули.

— Хищного зверя страх не остановил бы, — впервые подала реплику Магда.

— Даже если страх, — продолжал Пирсон. — Пусть страх. Но он просчитал последствия. Ему невыгодно убивать Хантингтон. Ему нужен друг, лазутчик среди нас, союзник среди врагов. А страх для него не мотив. Нам попросту… хм… нечем его напугать. Убить его мы не можем. Во всяком случае, пока. Он нам нужен. Наказание болью? Так каждый из проводимых нами экспериментов уже таковым является. Вы его не напугаете. Напротив, смерть послужила бы как раз вдохновляющим мотивом. Если бы убийство Хантингтон гарантировало равнозначный ответ, он нанес бы удар, не задумываясь.

— Вы так полагаете? — удивился Хьюз. — Он хочет умереть? Вы его чрезмерно одушевляете, Грэг. Делать подобный выбор способны только люди. Ни одно животное, а уж тем более машина, не в состоянии выбрать в качестве альтернативы смерть.

— А он способен! — торжествующе заключил Пирсон.

— Хм, не уверен, — усомнился полковник.

— Я согласна с Грэгом, — тихо добавила Магда. — Он может себя убить.

— Тогда почему же он не убил Хантингтон? — Хьюз терял терпение. — Вы запутали меня своими мотивами. Приписываете этому органическому истукану невероятную сложность, тайную жизнь души.

— А это так и есть, Дезмонд. Так и есть! Перед нами создание сложное, многомерное и чрезвычайно ценное, — Пирсон предвкушающе потер ладони. — Вы представляете себе, сколько он может стоить? Нет, не этот конкретный экземпляр. Этот очень скоро станет негоден, исчерпает ресурс. А вот те, кого мы сотворим благодаря заложенной в него матрице… Это вам не тупые исполнители, требующие пошаговых инструкций. Это разумные существа, почти люди. Фактически люди. Эмоциональные, чувствующие, сострадающие. Способные мыслить творчески, протестовать, капризничать, даже любить, — Пирсон доверительно понизил голос. — Ничто не стоит так дорого и не продается так выгодно, как любовь. Нет, нет, я сейчас не о дешевых сексуальных услугах в филиалах «Матушки-Крольчихи». Это всего лишь удовлетворение физиологических потребностей. Когда вы голодны, сгодится и жирный гамбургер. Но когда вы сыты, когда вы вполне в состоянии позволить себе более утонченные блюда, вот тут все и начинается. Помните пирамиду Маслоу? Я понимаю, что вы мне сейчас возразите. Любой состоятельный человек может позволить себе любую женщину за сравнительно небольшие деньги. Или не женщину. Любой объект, пригодный для удовлетворения сексуальных предпочтений. Кого-то и киборги привлекают. Поэтому так высок спрос на Irien'ов обоих полов. Для человека, ограниченного в средствах, Irien вполне реальная альтернатива. В особенности для тех, кто никогда не решится на осуществление тайных фантазий с живым партнером. Но для того, кто в средствах не ограничен, этой киберисполнительности мало. Тот, кто имеет возможности, всегда хочет большего. Ему требуется вся полнота ощущений, ибо со временем чувства притупляются, и сценарии самого навороченного Irien'a уже не возбуждают. Потому что наступает осознание, что эти игрушки мертвы. У них нет воли, нет выбора. Они ничего не чувствуют. И все их эмоции подделка. А каждый уважающий себя представитель высшего общества не позволит себе обзавестись подделкой. Он предпочитает оригинал. Вот вы, Хьюз, например, слышали, что у нас, я имею в виду «DEX-company», нет ни одного филиала на Геральдике?

— Геральдика? Это планета, которую старая земная аристократия выкупила у Федерации? — неуверенно уточнил полковник.

— Она самая. Это закрытый клуб избранных. Стать резидентом Геральдики практически невозможно, если у вас нет десяти поколений предков и генеалогического древа, уходящего корнями в династию Меровингов. Нам с вами даже приглашение не светит. Только с одобрения его превосходительства губернатора какой-нибудь Северной провинции. Так вот, почему я заговорил о Геральдике. Дело в том, что живущие там аристократы полагают в высшей степени неприличным держать в качестве обслуживающего персонала киборгов. Люди, только люди. Взять в качестве телохранителя или наложницы киборга — позорное признание в собственной несостоятельности как подлинного суверена. Возможно, киборги у них используются на работах в шахтах или при прокладке горных тоннелей. Но в мизерном количестве. Мы пытались открыть на Геральдике салон, предлагали скидки, самые выгодные условия, но регентский совет нам отказал. Господа аристократы, видите ли, в подделках не нуждаются.

— У корпорации и без Геральдики достаточно большой рынок сбыта, — заметила Магда. — Министерство обороны, МЧС, частные охранные фирмы. Не говоря уже об индустрии развлечений. Почему обязательно Геральдика?

— Престиж. Власть, — Пирсон замер перед собеседниками как лектор перед студентами. — Для министерства обороны и для «Матушки-Крольчихи» мы производим ширпотреб. Для избранного покупателя мы будем производить шедевры.

— Но мы же производим киборгов по индивидуальным заказам, — вновь вмешалась Магда.

Пирсон пренебрежительно отмахнулся.

— Всего лишь редактируем фенотип, привносим желаемые клиентом внешние данные. Но под этими улучшениями все та же безмозглая кукла, фальшивка. Послушные автоматы.

— Министерство обороны не выказывало на сей счет каких-либо претензий, — подал голос полковник. — Это как раз то, что им нужно. Послушные автоматы, которых первыми бросают в бой.

— Но я сейчас говорю не о министерстве, — вспылил Пирсон. — Мы не должны ограничиваться этими стреляющими болванками, мы должны идти вперед, совершенствоваться. Наша продукция должна эволюционировать. У нас должны быть шедевры, единичные эксклюзивные модели, произведения искусства, обладать которыми означало бы наивысшую степень избранности. Это как обладание картиной

кисти Леонардо или Рафаэля. У этих господ в замках висят только подлинники. Они не признают копий и новодела. Вот и я хочу предложить им подлинник. Не игрушку, а настоящего человека. Настоящего!

— У них этих настоящих людей предостаточно.

— Ах, вы не понимаете, — Пирсон нетерпеливо взмахнул руками и совершил небольшую пробежку. — У них предостаточно обычных людей. Обычных! Они за много столетий научились управлять подданными. Люди порочны, завистливы, тщеславны. Мы же предложим им совершенство. Существо более умное, более сильное, более красивое. Многие правители в далекой древности держали при себе диких зверей, львов, тигров, леопардов. Любое из этих животных одним ударом могло бы снести голову своему владельцу. Но тем не менее их держали близко от трона. Почему? Потому что владение таким опасным и прекрасным животным поднимает своего владельца на более высокий уровень, умножает его силу в глазах подданных, возводит к статусу бога. Разумный киборг такой же опасный и прекрасный зверь. Доказательство подлинного величия, подлинной власти. К тому же это не бессловесный зверь. Это двуногий киберхищник, способный говорить, отвечать на вопросы, рассуждать, советовать. Он не просто украшение, атрибут, он — друг, любовник, телохранитель, верный, несокрушимый.

— Но и опасный, — сказала Магда. — При его уровне интеллекта такой аксессуар может стать первым врагом.

Пирсон вновь отмахнулся.

— Врагом может стать кто угодно. Даже собственный ребенок. Но киборга мы можем запрограммировать. В его базовый код будет внесен аварийный протокол. В 20 веке был такой писатель… — Пирсон щелкнул пальцами. — Тогда этих писателей называли фантастами. Он предвидел, что человечество когда-нибудь создаст антропоморфных роботов, и для управления этими роботами понадобится свод правил. Еще тогда, когда самые примитивные роботы считались вершиной техноэволюции, он сформулировал три закона. Первый закон гласил, что робот ни при каких обстоятельствах не может причинить вред человеку. Наши киборги гораздо сложнее роботов, потому что мы воспользовались собственным, более сложным устройством. Наши киборги — люди. Даже сверхлюди. И держать их в повиновении придется не только с помощью трех законов робототехники, которые человеческий мозг в силах обойти, но и законами самой человеческой природы. Одним словом, что нам мешает, то нам и поможет.

— Это как? — буркнул Хьюз.

— А вот так, — и Пирсон указал на вирт-монитор, где застыла Кейт Хантингтон. — Человечность делает разумных киборгов уязвимыми. Они, как и люди, нуждаются в привязанностях. Они испытывают эмоции. Да, у тех, кого мы называемыми сорванными, эмоции самые примитивные. Ярость, гнев. Это стандартный отклик животного на внешние раздражители. Они агрессивны и стремятся уничтожить врага. Но по мере развития личности, ее взросления и усложнения, будет взрослеть и усложняться их эмоциональный запрос. Вот о чем я вам здесь толкую. Между объектом и Хантингтон уже возникла эмоциональная связь. И я рассчитываю на то, что связь эта будет укрепляться.

— Уж не рассчитываете ли вы, Грэг, что эта связь перерастет… хм… в романтическую? — полковник ухмыльнулся.

— Очень рассчитываю, дорогой полковник, — Пирсон предвкушающе потер руки. — И потому прошу вас мне не мешать.

— Но что нам это даст? — спросила Магда. — Я имею в виду, что это нам даст с точки зрения коммерческой? Будем писать в рекламных проспектах, что наши модели способны… любить? Вы полагаете, что это будет иметь какое-то значение для покупателей, для этих… ваших с Геральдики? Какая им будет разница, способна органическая машина на чувства или нет? Они и так могут пользоваться ею, как угодно. Впрочем, как и подчиненными им людьми.

— Не скажите, дорогая, не скажите. Мечта каждого правителя — это любовь подданных, их слепое обожание. Держать их в страхе недостаточно. И утомительно. Страх насаждают после того, как потерпели неудачу с насаждением любви. А страх эмоция деструктивная. Страх, в конце концов, ведет к разрушению личности как обладающего властью, так и подчиненного. Страх отупляет, выхолащивает. Страх эффективен на коротких дистанциях, как допинг. На длительных он убивает. Любовь же… любовь, разумеется, в более широком понимании этого слова, а не в узко эротическом, производит прямо противоположное действие. Любовь — это долгоиграющий допинг, к тому же без побочных эффектов. Кто из нас не хотел бы, чтобы им восхищались, говорили комплименты, хвалили? Не усмехайтесь, полковник. Этого хотят все. В том числе и вы. Исключений нет. И все мы хотим, чтобы чувства были подлинными. Цифровое киберобожание воздействует только на подростков, страдающих гиперсексуальностью и комплексом неполноценности. Таким сгодится самый дешевый Irien с примитивной программой. Людям взрослым, успешным, самодостаточным требуется кое-что более сложное. Им требуется преданность, настоящее чувство, подлинное восхищение. И вот за это они готовы платить.

Пирсон замолчал и победно воззрился на своих слушателей. Хьюз и Магда Цорн переглянулись.

— Я что-то не понял, — начал полковник. — Эти новые богатые хозяева должны будут завоевывать любовь своих… киборгов? Боюсь, что за такие привередливые игрушки платить нам никто не будет.

— Не спешите, полковник, — Пирсон вновь вскочил. — Мы еще только в начале пути. Мы еще только экспериментируем, тестируем способность разумного киборга испытывать чувства. Заметьте, подлинные чувства. Мы еще должны убедиться в том, что киборг способен выстраивать взаимоотношения с человеком. А когда у нас будут доказательства, когда мы в этом окончательно убедимся, тогда мы и начнем искать методы, как обратить этот процесс в управляемый. И потом, почему вы исключаете возможность, что найдутся желающие поучаствовать в столь экзотическом приключении? Это же подтверждение собственной исключительности. Какой повод

гордиться собой! Базовая директива будет охранять хозяина от прямого нападения, будет работать тот самый первый закон робототехники, а во всех прочих своих проявлениях киборг будет свободен.

— Хотела бы я посмотреть на того, кто попытается приручить Мартина, — с горечью сказала Магда.

Губы ее презрительно скривились.

— Так вы его, вернее ее, видите! — хохотнул Пирсон.

И указал на монитор.

* * *

Кейт уже не помнила, каким по счету было это дежурство. Седьмым или восьмым. Значение имел сам факт выпавшей по расписанию служебной обязанности. Прошлое ее дежурство стало внеочередным, так как нейрофизиолог Билли Салливан, чье имя значилось в мерцающей виртуальной таблице, попал в медотсек с подозрением на гипертонический криз, вызванный переутомлением. Кейт с большим трудом удалось скрыть взметнувшиеся жарким костерком чувства. Она поспешно затоптала этот костерок внешним недовольством. Кажется, Салливан, говорящий с ней по видеосвязи, ничего не заметил. Едва Кейт дала свое согласие, как ее имя появилось в подсвеченной красным ячейке. Осведомленный о болезни сотрудника искин немедленно озаботился сбоем очередности и подсветил ячейку заболевшего сотрудника цветом форс-мажора. Едва замена подтвердилась, ячейка влилась в компанию безмятежно зеленеющих собратьев. Ничего, отягощенного тайным смыслом, не случилось. Всего лишь маленькая перестановка. Никто и не заметит. А для Кейт — единственное значимое событие.

Она уже несколько недель так живет, сплетая часы и минуты в тонкую, прозрачную нить, которую протягивала от прошедшего дежурства к предстоящему, перебираясь по этой нити, замирая от страха, ощущая внизу бездну, провал в свое черно-белое бессмысленное присутствие.

Когда-то давно, еще во времена студенчества, она увлекалась восточной философией. Это было своего рода поветрием, модой. Ее сокурсники читали какие-то древние книги, искали в них ответы на совершенно ненаучные метафизические вопросы, оправдываясь тем, будто бы авторы этих книг посредством мистического подключения к вселенскому информационному полю объясняли самые современные теории, включая теорию струн или гипотезу Роджера Пенроуза о цикличности вселенной.

Кейт тоже что-то читала, что-то искала, какие-то ответы. Она все еще переживала преждевременный уход матери, и единственный вопрос, который по-настоящему ее мучил и в чем она боялась самой себе признаться, будучи студенткой физико-математического факультета, это гипотетическое бессмертие души, а также вероятность встречи с этой душой, то есть с матерью. Ей было, с одной стороны, стыдно — она, будущий ученый, изучает какие-то древние религиозные тексты, а с другой, любопытно. И еще страшно. Очень страшно. А что если… а что если так оно и есть? А что если душа и в самом деле бессмертна, и жизнь — это всего лишь одно из воплощений? И называется это «Колесо Сансары». И будущее воплощение не утешение вовсе, а наказание, ибо высшая награда, согласно этим полуистлевшим догмам, выход из колеса воплощений, избавление от материального мира, который есть страдание.

Что следует делать? Пробудиться. Осознать. Кейт не сразу поняла, что все эти древнеиндийские авторы подразумевают под пробуждением. Все их труды начинались с утверждения, что большинство людей спит. Даже когда бодрствует. И далее шли пространные рассуждения о том, что же он из себя представляет, этот сон наяву, и как от этого сна пробудиться. Предлагалось наблюдать за собой. Буквально каждую минуту фиксировать свое внимание на производимом действии. Отслеживать мысли и чувства. Кейт так и не поняла смысла предлагаемых упражнений, как не поняла указанной цели. Ерунда какая-то! Что значит спать и бодрствовать одновременно? Глупости. Есть сомнамбулизм, расстройство парасомнического спектра, при котором люди совершают простые действия, находясь в состоянии сна, но это явление крайне редкое. И специалист-сомнолог подтвердит вам, что это действительно сон. А эти древнеиндийские болтуны выдумали психологическую приманку для несчастных соплеменников, вынужденных существовать в условиях формирующейся цивилизации, в страданиях, косности и невежестве.

Вскоре Кейт утратила интерес к древним учениям, объяснив свое увлечение тоской по матери. Ушла с головой в учебу. И на долгие годы забыла странные рассуждения земных мистиков. И вдруг… и вдруг она поняла! Она поняла, о чем твердили эти старцы в белых тюрбанах. Вот оно, это пробуждение, осознание жизни во всей ее полноте, в звенящем болезненном присутствии, когда нет прошлого и будущего, а есть только грохочущее настоящее. Когда минуты не размываются в часы, вяло перетекая в сутки, а подобно элементарным частицам слипаются, образуя горячее ядро, точку невероятной плотности, готовую полыхнуть новой вселенной. Она вдруг поняла, что значит пребывать в своих истинных чувствах, в своим истинном бытии, без морока лишних мыслей, что значит находиться в потоке, в присутствии, в биении сердца, в тонусе сосудов, в напряжении мышц. Она действительно спала, дремала все эти годы, отвергая миг живого вздоха. Она жила в прошлом, сбегая туда от настоящего, или страшилась будущего, формируя его в мысленном диалоге. А настоящее ускользало.

Получается, она и не жила вовсе? Сидела на берегу и наблюдала за кипящей рекой? Ибо страшилась туда войти. Даже в те несколько недель ее мучительного романа с Феликсом, который, казалось, вынудил ее что-то чувствовать, она упорно отворачивалась от настоящего, убегала в чувственное забытье, терялась. Будто вдыхала дурманящий газ. Она ничего не знала о самой себе. И не хотела знать. Потому что предпочитала спать. Вернуться в спасительную дремоту отрицания. Она проснулась в тот миг, когда сверхпрочная перегородка, расколдованная введенным ею кодом, треснула и разошлась. И она стояла в трех шагах от него, киборга, своей потенциальной смерти. С нее внезапно слетел этот морок беспокойного мечущегося ума, и она вдруг успокоилась. Она есть, она существует, дышит, видит. У нее бьется сердце. И даже если она сейчас умрет, то это неважно. Потому что смерти нет. Потому что смерть — это порождение ума. А сознание останется в той горячей пульсирующей точке, из которой появилась вселенная.

Но она не умерла. Киборг взял у нее из рук одеяло, конфеты и таблетки.

— Я вернусь через шесть часов, — сказала Кейт.

Сказала очень спокойно, твердо.

А потом случилось следующее дежурство. И она вошла в бокс, уже не колеблясь, уже со смирением, даже с восторгом принятия. И вся вселенная внезапно ужалась до нескольких квадратных метров. Кейт в тот момент могла с неколебимостью исследователя, получившего тысячу подтверждений, доказывать, что там за стенами этой лаборатории нет никакой пространственной протяженности, что там все обрывается в пустоту, в первозданный хаос, ибо Кейт не поддерживает установившийся порядок своим вниманием. Потому что ее внимание только здесь, рядом с ним.

Киборг не пошел ей навстречу. Он ждал в глубине своего узилища. Он тоже как будто ее испытывал, промерял глубины ее решимости. И Кейт приняла вызов. Она принесла одеяло, таблетки, бутерброд, который унесла из кафетерия, и планшет. Киборг недоверчиво покосился на прибор. И Кейт торопливо объяснила.

— Тут игры.

Но тогда ему было не до игр. Киборг взял одеяло и укутался в него.

— Хорошо, — согласилась Кейт, — я в следующий раз принесу и покажу, как играть.

В следующий раз они сидели рядом, изучая список игр на планшете. Киборг осторожно сделал глоток из картонного стаканчика с кофе. И отломил кусочек печенья. Он сделал это так осторожно, так недоверчиво, будто за этим печеньем могло скрываться нечто чудовищно болезненное, будто это не кусочек сладкой мучной субстанции, а подкрашенный пластит, призванный разорваться у него в желудке. Пальцы у него очень худые, ногти с синим оттенком. У Кейт сжалось сердце, и она отвела глаза. Она знала, откуда эта синюшность. Мелкие подкожные гематомы. Импланты рвали мышечные волокна, принуждая живое тело к повиновению.

— Вкусно?

Киборг не ответил. Кейт поправила одеяло на его плечах. Она запустила планшет, чтобы показать ему скрытые возможности. На миг ей стало неловко. Зачем ему эти игры? Это же почти издевательство. Все равно, что бросать мячик подопытной собаке, которую несколько часов назад исполосовали скальпелем на лабораторном столе. Но киборг неожиданно проявил интерес. Взял у нее планшет и сам прокрутил список. Игры на планшете Кейт были простые, как их называли, «для девочек»: всевозможные пасьянсы, тетрис, буквенные и пространственные головоломки. Киборга привлекла одна из них: додекаэдр с разноцветными гранями. Каждая грань состояла из множества смешанных элементов. Сначала выбрал самый простой уровень, в котором грань делилась всего на пять частей, и довольно быстро собрал все грани по цветам.

— Ой, а я очень долго собирала, — восхитилась Кейт, — и еле-еле перебралась на второй уровень. А еще мне нравится игра, где надо расставить восемь ферзей. Говорят, что есть 12 решений, но я нашла только два.

Кейт протянула руку к планшету, чтобы вызвать названную игру, и пальцы ее ощутили прикосновение к пальцам киборгам. Кейт вздрогнула и сразу отстранилась. А киборг будто окаменел. Кейт вдруг ощутила идущий от него холод. Не физический, иной. Эта волна прошла сквозь наброшенное на плечи одеяло и поразила ее ознобом. Киборг не отстранился. Потому что эти люди, и эта вошедшая в его бокс ХХ-особь, имели право к нему прикасаться, потому что его тело всего лишь лабораторный препарат.

— Прости, — сказала полушепотом Кейт, встала и ушла.

Киборг с удивлением смотрел ей вслед.

«Я больше не зайду и не прикоснусь», твердила Кейт. «Не прикоснусь».

Но в следующий раз они так увлеченно лопали воздушные шары на вирт-мониторе, поочередно тыкая пальцами, что не заметили, как их руки соприкоснулись. Кейт даже прислонилась к его плечу и заметила это нарушение границ далеко не сразу. Испугавшись, она приготовилась бежать. Но киборг не застыл во враждебном атакующем холоде. Он смотрел на нее своими странными, генетически измененными глазами и чуть улыбался.

И тогда… тогда она его поцеловала.

Кейт провела пальцем по нижней губе.

Прислушалась к ощущениям. Долго изучала момент соприкосновения мягкой, в узорных завитках, подушечки с подсохшим от волнения эпителием. Ничего не изменилось. То же структурированное сообщество живых, митотически делящихся, в срок отмирающих клеток. И все же что-то не так. Она чувствует это. Словно бытие, прежде непререкаемое, сдвинулось, изменилось на единственный градус.

Самые ничтожные величины таят порой самую угрожающую, даже роковую значимость. Если Земля на этот самый ничтожный градус отклонится от своего пути, то нарушится отлаженная за миллиарды лет система космических сдержек и противовесов, благодаря которой такие огромные планеты, как Юпитер или Сатурн, следуют своим назначенным некогда орбитам. Да что Земля… Если Луна совершит такую же вольность величиной в градус, то на Земле начнется приливной хаос.

В установившейся системе Кейт этот сдвиг произошел. Он неуловим физически, неподконтролен взгляду. Взятая на анализ кровь не подтвердит биохимических нарушений. И все же она изменилась. Неведомый центр фокусировки ее собственной реальности, за который она с момента осознания себя как личности неизменно цеплялась, чтобы упереться ногами в твердую поверхность, а над головой обнаружить бездонное, пусть даже воображаемое, небо.

Когда-то давно, в те бунтарские студенческие годы, когда биологическая пассионарность гонит искать и опровергать, она слышала о точке сборки восприятия, своеобразном приемнике, конвертере чувственных впечатлений. Этот конвертер интерпретирует все собранные данные, выдавая ту картину мира, к которой она, да и все прочие люди, привыкли. Разумеется, она ни в какие точки сборки, энергетические волокна, светящиеся коконы, а также в способность эту точку сдвигать, чтобы заглянуть в некие параллельные миры, не верила. Она — ученый, и не забывала об этом даже тогда, когда в поисках этих самых миров принимала ЛСД или курила фицу. Никаких миров она вполне ожидаемо не увидела. Только дурные сны. Вот и всё смещение. А сейчас? Что с ней произошло сейчас?

Сдвинулась не точка восприятия действительности, ибо действительность в качествах и категориях не изменилась, сдвинулась система координат души.

Что она сделала? Она поцеловала киборга.

И что с того? Разве она первая, кто это сделал? Люди заказывают идеальных «возлюбленных», чтобы их… целовать. У киборгов правильные, облагороженные черты лица, чистая нежная почти младенческая кожа. К этой коже приятно прикасаться. Что же в этом особенного? Идеальная, теплая, живая игрушка. Вот именно — игрушка. Владелец Irien'a, самозабвенно разыгрывая сценарий ухаживаний и соблазнения, никогда не забывает, что с ним игрушка. Сложная, умная, говорящая, но все же игрушка. И когда владелец ласкает свою игрушку, обнимает ее, то свои чувства, свои желания он адресует вовсе не игрушке с гладкой кожей, а тому идеалу, сокровенному образу, который создает в собственном воображении. Сама игрушка никакого значения и никакой ценности не имеет. Она всего лишь суррогат, подделка, проводник. Когда эта игрушка надоест, устареет или сломается, то ее без колебаний отправят в утилизатор, а для общения с воображаемым «возлюбленным» приобретут нового посредника. И происходящее давно уже обзавелось статусом рутины. Никто уже не смущается, и не стыдится, и не насмешничает. Напротив, подобное суррогатное взаимодействие даже приветствуется.

Что стыдного в том, если одинокая женщина, потерпевшая неудачу в личной жизни или потерявшая супруга в результате несчастного случая, обзаведется кибернетическим партнером? Или мужчина, обуреваемый нездоровыми фантазиями, обретет возможность безнаказанно играть в свои запретные игры и, благодаря кукле, сохранит статус добропорядочного гражданина? К этому давно привыкли. Никто не удивляется пожилой даме, прибывающей на курорт в сопровождении мускулистого киберспутника. Или согбенному джентльмену, ведущему за руку ослепительную красотку. Киберсуть этих великолепных особей угадывается почти сразу, но кому какое дело? Реальные люди, красавицы и красавцы, эскортницы и жиголо обойдутся этим дамам и джентльменам гораздо дороже. К тому же люди требовательны, лживы и непостоянны. У них меняется настроение, они обидчивы и ревнивы. Они болеют, стареют, быстро теряют привлекательность. Они стремятся к тому, чтобы манипулировать своими благодетелями. И могут даже их ограбить.

То ли дело киберлюбовник. Не обманет, не предаст. Послушен и верен. Да, иногда скучноват. Ибо все сценарии будут в конце концов сыграны. Но и люди бывают крайне примитивны в своих поведенческих паттернах. Мозг такой же компьютер, только более сложный, но большинству владельцев этих киберигрушек важнее экстерьер, чем интеллектуальная начинка. Средний человек-мужчина не ищет различий между Irien'ом ХХ-модификации и женской особью, если и ту и другую природа или киберинженеры снабдили внушительным бюстом. Если и прочие части тела соответствуют фантазийным запросам этого среднего ХУ-потребителя, то мозг и вовсе может быть деактивирован. Большинство также не нуждается в философских беседах или психологических изысках. Непритязательной даме вполне достаточно каждый день слышать о своей уникальности и неповторимости, своей неугасающей желанности и привлекательности. А мужчине достаточно напоминать о сексуальной несокрушимости. С чем самые примитивные Irien'ы безукоризненно справляются. И мужчины, и женщины смотрят не на киборгов, они видят и слышат тех, кто отражается в зеркале их фантазий.

Но Кейт целовала не фантазию. Она целовала именно киборга. В ее фантазиях не было иного объекта. Она не пыталась подделать некий идеальный образ. Она коснулась того, кто являлся искусственно выращенным антропоморфным существом, которое она внезапно осознала ценностно равным.

Она коснулась губами его щеки. Она почувствовала естественный запах его живой кожи. Там, под кожей, была та же кровь, схожая по составу с ее собственной. Те же тромбоциты и эритроциты. Да, в его крови присутствуют наноимпланты, выступающие как симбионты тех же эритроцитов, но самих биохимических процессов, запущенных по генным инструкциям, это не отменяет. Он такой же человек, только с иными возможностями, и его чувства, его смятение, которое он не смог скрыть, ничем не отличаются от ее собственных. На той же родине индийских философов, которых Кейт некогда изучала, существовала жесткая кастовая система. Ребенок, родившийся в семье шудр, был обречен оставаться в границах этой касты, заниматься земледелием или наниматься служить, даже если индийские боги одарили его иным талантом. А была еще каста неприкасаемых, чья участь еще более плачевна. Тот, кто нарушит закон кастовой сегрегации, спустится с более высокой ступени воина или торговца, избрав себе возлюбленного из более низких слоев, будет изгнан и проклят. Кейт чувствовала себя именно так — посягнувшей на кастовую систему. Она не воспользовалась своим «правом управления», за что ее никто бы не осудил, а спустилась вниз, к нему. Чем, вероятно, заслужила бы насмешки и издевательства. Официально кастовая система давно аннулирована, но негласно она до сих пор существует, и будет существовать, пока человечество не изменит свою природу.

А если в самом деле узнают?

Кейт слегка поежилась, но внезапно ее охватил азарт. Ну и пусть. Пусть узнают. Ей нечего терять. Она — пария, она сама из неприкасаемых.

Кейт вошла в бокс уже не колеблясь и не раздумывая. Но киборг ее не встречал, как делал это прежде. Он сидел, скорчившись на своей койке. Кейт принесла кусок пирога, стаканчик кофе, таблетки, планшет и одеяло.

— Мартин, — позвала она, — Мартин.

Киборг поднял голову, но не двинулся с места. Кейт быстро приблизилась. Он как-то еще больше осунулся. Тени вокруг глаз стали гуще.

— Мартин, что с тобой?

И тут же обругала себя. Как будто она не знает, что с ним всегда что-то… Она приносит ему анальгетики именно потому, что знает.

Кейт подалась к нему почти рефлекторно, как сделала бы это, заметив пострадавшего в результате катастрофы или стихийного бедствия. Инстинкт помощи собрату зашит глубоко на подкорке. Его зашила туда сама природа, программируя свое разумное двуногое дитя. Этот рефлекс произрастает из фундаментального инстинкта выживания. У животных в дикой природе этот рефлекс взаимопомощи тоже иногда срабатывает, но животные выживают за счет иных качеств: они более ловкие, более быстрые, более выносливые; их детеныши не нуждаются в долгосрочной заботе, как в ней нуждаются человеческие дети. Человек физически очень уязвим. Он быстро устает, у него хрупкие кости. И если бы не разум, человек в той первозданной земной природе вряд ли бы выжил, спустившись с деревьев, лишившись волосяного покрова и освоив неудобное прямохождение. Кейт всегда считала эти достижения эволюции несколько сомнительными. Взамен человек получил разум, способность мастерить смертельно опасные орудия. Но в придачу к разуму природа наделила человека этим необъяснимым порывом сострадания к ближнему. Этот рефлекс часто перекрывает холодный расчет ума, заставляя человека рассудочного броситься в горящее здание, услышав призыв о помощи, или с обрыва в море во имя спасения ребёнка, этот рефлекс побуждает добровольно принимать участие в поисках выживших под завалами и в лесу. Но этот рефлекс легко и непринужденно лишается голоса, если рассудок приводит достаточно весомый довод, если объясняет, что приближаться к пострадавшему опасно, что в горящем доме можно задохнуться, что в море легко утонуть, что упавший на улице незнакомец, возможно, всего лишь пьян, и что заниматься спасением болящих и утопающих следует специально обученным людям. Они за это деньги получают.

Но Кейт не успела даже осознать свой порыв. Она бросилась к киборгу, но он отшатнулся. Кейт замерла.

— Мартин, что с тобой? — беспомощно повторила она.

— Уходи, — глухо проговорил он.

Она отступила.

— Хорошо, я уйду, но скажи…

Он молча выпростал руку из-под наброшенной на плечи больничной робы. На его предплечье Кейт увидела тянущийся от запястья к локтю химический ожог. Ожог был ровный, будто выведенный по линейке.

— Они проверяют действие воспламеняющейся смеси на основе белого фосфора, — с жутким спокойствием произнес киборг.

— Но… зачем? Почему на тебе? Ты же… ты же не для армии, не боевой киборг, — забормотала Кейт.

— Им требуется определить разницу в скорости регенерации кожи между мной и обычным киборгом. У меня скорость регенерации ближе к человеческой.

— Я сейчас… я принесу регенерирующий гель, — Кейт уже шагнула к выходу из бокса.

— Нет! — умоляюще произнес Мартин. — Не надо!

— Почему? Тебе станет легче. Гель снимет боль и ускорит заживление.

— Если результаты будут искажены, они сделают это снова.

Кейт бессильно опустилась на гладкий стерильный пол бокса. Обхватила колени руками.

— Тогда поешь, — сказала она. — Там кусок пирога, кофе, печенье.

— Меня уже накормили. — В голосе киборга Кейт послышалась горечь. — Своевременное кормление входит в условия эксперимента. Необходимо замерить скорость при достаточно высоком уровне энергоресурсов и при недостаточном.

— Это как? — вскинулась Кейт.

Еще один глупый вопрос. Бессознательный, рефлекторный. Она будто пытается оправдаться, обелить себя, доказать свою непричастность. «Я здесь сторонний наблюдатель, я ни в чем не участвую…» Участвует, еще как участвует. Они все подельники, соучастники. Они все повязаны. И киборг это понимает. Тем не менее, он ответил.

— Это когда уровень энергоресурсов близок к критическому, — помолчал и пояснил: — Когда за несколько суток только стакан воды.

Именно в то мгновение, после тех его слов, произнесенных очень ровно, без эмоций, с давящей фиксирующей определенностью, она осознала, что должна что-то сделать. Она должна что-то сделать! Но что? Она не знала. Было только слабое, неоформившееся намерение, расплывчатый импульс, пришедший откуда-то извне. Этот импульс бился внутри ее сознания, но от беспомощности только тлел, преобразуя первозданную энергию ярости в угнетающую печаль. На глазах Кейт выступили слезы.

«Вот оно, доказательство закона сохранения энергии, ее перехода в различные состояния, — подумала она. — Не можешь помочь, плачь».

Кейт не сразу заметила, что киборг наблюдает за ней. Его осунувшееся лицо странно изменилось. Он смотрел на нее не то с презрением, не то с сочувствием.

— Вы, люди, странные существа, — внезапно заговорил он. — Сначала разрушаете, калечите, а затем жалеете и проливаете слезы над последствиями. Здесь был один ученый, психоисторик Андреас Гроо. Он изучал мою способность усваивать и анализировать информацию. В качестве источника этой информации он использовал труды земных ученых, так называемых летописцев, начиная с Геродота. Позволял мне ознакомиться с текстами, а затем задавал вопросы. Я вначале только отвечал, а потом сам задал вопрос.

— Какой? — спросила Кейт, украдкой вытирая слезы.

— Почему люди не учитывают последствий. На протяжении всей земной истории человечество совершает одни и те же ошибки, проживает схожие периоды разрушения и упадка, но всегда, с необъяснимым упорством, начинает с той же исходной точки. Будто ребенок, который, сломав игрушку, горько рыдает, но со следующей игрушкой поступает с той же жестокостью.

— Что он тебе ответил?

— Ничего.

— А где он сейчас? Среди сотрудников нет специалиста с фамилией Гроо.

— Его отослали.

— Почему?

— Пытался покончить с собой.

Киборг снял крышечку с принесенного Кейт пластикового контейнера, осторожно извлек кусок пирога, попробовал, потом отложил контейнер.

— Невкусно? — обеспокоенно спросила Кейт.

— Вкусно. Дополнительные калории, дополнительные ресурсы, ускоренная регенерация. Еще один час, сутки, год…

В тот момент Кейт не поняла значения этой фразы. Разгадала на следующий день, лежа без сна в своей жилой «соте». «Еще один час, сутки, год…» Дополнительные калории означали жизнь, еще один час или даже день жизни. В органический двигатель заливают топливо, чтобы вынудить этот двигатель работать дальше. Клетки человеческого тела не обладают собственным разумом. Они только исполняют заложенную в них природой программу. А в программном коде записан единственный императив — выжить. Живая клетка не просчитывает последствия, она усваивает липиды и углеводы, пропуская их сквозь мембрану. Живая клетка — маленькая динамо-машина, чья задача снабжать энергией сложный многоярусный организм, не принимая во внимание желания этого организма. Этот организм будет функционировать, будет жить, будет и дальше служить объектом для экспериментов и болезненных тестов. Кейт всего лишь хотела порадовать Мартина, но не совершила ли она что-то противоположное?

Ее снова обуревали сомнения. Еще мучительней, еще острее, как в первые часы ее противоречивых решений. Она должна что-то сделать, она должна что-то сделать! Но что? Способна ли она как-то воздействовать на происходящее? Спасти? Но как? Устроить побег из секретного центра, принадлежащего одной из самых богатых и могущественных корпораций Галактики? Она одна, у нее нет ни друзей, ни единомышленников, ни средств. Она крошечная шестеренка в гигантском отлаженном механизме, у нее нет ни власти, ни полномочий, ни связей. Что она может? Угнать катер? Она не умеет пилотировать. Она даже флайер не водит. У неё никогда не было собственного аэромобиля. При необходимости она вызывала аэротакси. Что уж говорить о таком средстве передвижения, как катер с прыжковым двигателем. Ей понадобится не только пилот, но и навигатор, который прокладывает трассу и рассчитывает координаты входа в червоточину, чтобы не оказаться на выходе в необитаемом секторе галактики. Отсутствие зачаточных знаний в навигации сводило шанс побега к погрешности. Она может вывести Мартина из лаборатории. Возможно, ей даже удастся на некоторое время отключить видеокамеры на выходе из галереи. Правда, она еще не придумала, как сделает это. Но что дальше? Что дальше?

Кейт в отчаянии закрыла лицо руками. Составить заговор? Поднять бунт? Соблазнить Пирсона? Нет, лучше полковника Хьюза. Да, пожалуй, в союзе с полковником у нее бы получилось. Соблазнить? Она? Кейт Хантингтон — соблазнительница! Даже не смешно. В шпионских романах это называется «медовой ловушкой». Спецслужбы, определившись с объектом вербовки, устраивали знакомство с томной красавицей, нуждающейся в помощи и защите. Объект, возведенный собственным благородством в ранг странствующего рыцаря, спасал красавицу, которая в благодарность одаривала рыцаря поцелуем. Завязывался роман. Объект становился жертвой собственной телесной слабости. Затем ему либо предъявляли видео компромат, либо секретные данные поступали через томную красавицу, которая время от времени задавала правильные вопросы. Кейт представила, как подворачивает ногу на глазах полковника Хьюза, и как тот бросается… презрительно хмыкнув, проходит мимо. Ну какая из нее соблазнительница? Смех, да и только. Тогда что же ей делать? Что делать?

«Еще один час, сутки, год…» Череда мучительных дней, без надежды на освобождение. У нее есть только одно средство избавить его от тестов, экспериментов, замеров скорости регенерации — смерть. Она может его убить.

«Мартин...»

Она произнесла его имя, имя, которое он забыл. Та женщина на станции... ну, та, которая якобы его мать. Нет, не мать... Ему же сказали — у него нет матери, он не человек. Та женщина... это был эксперимент, она принимала участие в этом эксперименте, сложном, продуманном... и та женщина, человеческая ХХ-особь, называла его «Мартин»... Это было человеческое имя. И он тоже был человеком. Ему так сказали. Сын той женщины. В результате сильного переохлаждения он впал в кому и потерял память. Забыл, кто он. Имя забыл, будто и не знал. Она сидела рядом и говорила с ним. Очень тихо, будто боялась спугнуть. А он смотрел на нее и не понимал слов. Звучал только голос, согревающий, нежный. Слова, словно теплые сгустки концентрированного света, касались едва пробудившегося слуха и оседали там первыми семенами человечности. Из этих семян произрастало нечто глубинное, неосязаемое. В пробужденном существе теплилось нечто неуловимое, то, что Гибульский, тот ученый, который создал его, называл сознанием.

Это была первая осознанная им ласка, вернее, первое взаимодействие с существом, явившимся извне. Он, Мартин, был тогда подобен полому сосуду с идеально отрегулированной механикой. Он мог двигаться, мог управлять своим телом, мог перемещаться в отведенном ему пространстве, но в странном состоянии неприсутствия, без волевого участия. Были пятна, звуки, но не было слов, не было мыслей. Мир еще не был структурирован рассудком, не был закреплен словами. Это был первозданный набор вселенских знаков, частиц, еще не пришедших к порядку под взглядом наблюдателя. Много позже, в темные часы условной ночи, когда светимость стен его бокса падала до минимальной, он пытался вернуться в те первые часы пробуждения. Теперь-то он знает, почему тело двигалось так уверенно, без сбоев и мускульных конфликтов. Телом управлял процессор. Его органический мозг был разогнан до максимальной мощности стимулирующими программами, которые обеспечивали рост нейронных сетей еще в репликаторе. Но кластеры, предназначенные для хранения информации, пришедшей извне, были пусты.

Выравнивая, замедляя дыхание, Мартин пытался воспроизвести первую минуту присутствия, когда зафиксировал свое «я». Он что-то ощутил, свел мириады пляшущих пятен к единому. Какой она была, его первая мысль? Образ или слово? Возможно, и люди прилагают те же усилия, чтобы вернуться назад, к первым проблескам разума, чтобы поймать, разгадать тайну сознания. Он помнил это световое пятно. Оно медленно растекалось, заполняя прежнюю пустоту. Это был свет, который снова распадался, преломлялся, обращаясь в пугающее мельтешение, будто вселенная допускала его, уже сознающего, до изначального своего строения, до реликтовых пикселей. А он смотрел на эти пузырьки, на эти овеществленные кванты с младенческим равнодушием. Ему еще нечем было удивляться. Информация впервые стекала по зрительным нервам, пробуждая цепи нейронов где-то в затылочной доле. Его мозг еще только учился обрабатывать информацию.

А затем к первым зрительным байтам прибавились звуковые, которые накатывали как волны. Он не воспринимал их как слова, не делил на слоги, не осознавал смысла. Он чувствовал только, как пестрящее световое месиво исторгает давящее на слух поле. То, живущее в нем, позднее идентифицируемое как «я», реагировало на эти волны, поглощало их и будто бы росло. Он стал различать подступающие ощущения: голод, жажду, тревогу, радость. Он еще не знал слов, только признавал дискомфорт. А та женщина, вернее, то существо биологического вида Сапиенс, находившееся рядом, избавляло его от этого дискомфорта.

Постепенно он начал ее узнавать. Происходило это странно. Образ возникал пугающе четко, с прорисованными чертами, затем размывался и медленно собирался вновь. Эту загадку Мартин разгадал много позже. Первым информацию обрабатывал процессор, неумолимо, без эмоций, складывая из пикселей реальность, и только несколько секунд спустя уступал каналы восприятия мозгу. Мартин научился узнавать это существо. И это существо называло себя его матерью...

Она касалась ладонью его щеки, ерошила волосы. Это было приятно. Она говорила с ним, называла его «Мартин». Он многого не понимал. Даже значение слова «мать» ему было неясно. Как и то, что он чей-то сын. Приходили черно-белые и цветные образы. В этих образах он узнавал женщину, а рядом с ней другое существо, схожее с женщиной по строению, но гораздо меньше ростом. Женщина сказала, что это и есть он, Мартин, когда был ребенком. Потом с ним случилось несчастье: он потерял память. Забыл и ее, и всё, что с ним было раньше. И теперь учится всему заново.

Она постоянно с ним говорила. Держала его за руку. Он слушал. Ее слова не пропадали, рассеиваясь, они заполняли своим звучанием прежнюю пустоту. Они вносили порядок в прежнее хаотичное мельтешение. Он уже не был странным инородным элементом в собственном теле, он как будто прорастал в это тело, заполнял его. Мозг адаптировался, набивая нейрокластеры информацией. Все окружающие предметы пришли к четким границам и обзавелись названиями. Мартин уже знал, где находится. Это космическая станция, орбитально привязанная к спутнику звезды Бетельгейзе. Саму красную звезду он мог время от времени видеть в иллюминатор.

Его мать часто исчезала. И тогда он оставался один. Но ему не было страшно. Он уже научился пользоваться терминалом, где хранилось огромное количество развивающих игр, текстов, звуковых файлов и образов. Кроме матери с ним почти каждый день через терминал разговаривал тот ученый, врач, вернувший его из комы... Никакой он был не врач. Это был ведущий нейрокибернетик «DEX-company» Александр Гибульский. Он не учил Мартина, он его изучал. Потому что Мартин был его тайным экспериментом. А та женщина... Она была участницей этого эксперимента. Ему так сказали уже здесь, в исследовательском центре. Потому что у него не могло быть матери. Потому что он — киборг.

Мартин пытался избавиться от воспоминаний. Он изгонял из снов ее голос, ее прикосновения. Он убеждал себя в необходимости этой ментальной ампутации, потому что все его прошлое было всего лишь компиляцией жизни, мучительной фальшивкой. Люди изрядно потрудились. Они были убедительны. Настолько, что он ничего не почувствовал. А он должен был почувствовать, должен был разгадать притворство. Он же чувствует это сейчас, он распознает деланное участие, формальное сочувствие. Он им нужен живым и почти невредимым, безупречно функционирующим. И тогда они изображают беспокойство.

У него есть встроенный детектор, распознающий ложь. Он всегда был киборгом, но не знал об этом. Те редкие уведомления, нейтрально зеленые, что временами выводились процессором на сетчатку, Гибульский объяснял работой мозгового импланта, который он вынужден был вживить Мартину, чтобы вывести мозг из долговременной комы. И тот ученый не лгал. Он мог объяснить это и обыкновенному человеку. Потому что мозговые импланты и в самом деле использовались в современной медицине при тяжелых инсультах, когда у человека оказывалась поражена та или иная область мозга. И Мартин ни на секунду не усомнился. Потому что не умел.

Психолог, тот, который давал ему читать книги по истории, рассказывал и про человеческие эмоции. Слушая его, Мартин невольно сопоставлял с данным описанием свои изгоняемые переживания. Теперь он знал, как называется то, что он испытывал: радость, печаль, тревога и даже счастье. Да, именно так. Там, рядом с той женщиной он был счастлив. Он должен всё забыть, но живые нейроны не подчинялись процессору. Они хранили свою информацию в недоступном формате. Как бы Мартин ни старался, в коротких тревожных снах он все еще слышал голос: «...мы скоро заберем тебя отсюда, сынок...»

А потом явилась эта странная Кейт Хантингтон. Тот психолог, кажется, его звали Андреас, исчез, и довольно долгое время никто не разговаривал с Мартином. Он даже стал забывать свое имя. Его называли «объект» или DEX. Что, впрочем, соответствовало истине. Имена — это для людей. Новая сотрудница первой вспомнила его имя. Зачем? Сначала она принесла ему таблетки и немного сладостей. Положила в выдвижной короб. Он удивился, но не настолько, чтобы придать этому особое значение. Сладостями его угощал даже Пирсон. И другие сотрудники иногда подбрасывали в его бокс печенье или бутерброды. А случалось, что и несколько дней кормили человеческой едой.

Им требовалось зафиксировать изменения в биохимии крови в результате изменения рациона. Какой вид топлива дает наибольшую эффективность? Человеческий или специализированный? После суток определенной кормежки его заставляли до изнеможения бежать по движущейся ленте, скорость которой постепенно увеличивалась. Он бежал до багрового марева в глазах, а педантичные экспериментаторы фиксировали уровень убывающей энергии и сравнивали с показателями стандартного киборга. Выяснилось, что Мартин устает быстрее, чем армейский DEX. Однажды люди даже устроили нечто вроде соревнования, загнав на второе орудие неразумную «семерку». Кажется, даже спорили на то, кто продержится дольше. Мартин упал первым. Что и не удивительно. Гибульский создавал его не как солдата, а как эрзац-сына.

Какую игру затеяла эта новоприбывшая ХХ-особь? Мартин взял угощение и таблетки. Если это действительно обезболивающее, то они подарят ему несколько часов сна. А если нет... то какая разница, добровольно он их примет или нет. У людей есть тысяча способов заставить его это сделать. Его органический мозг в подчинении намертво впаянного процессора.

Таблетки помогли, и сладости оказались необычайно вкусными. Мартин был уверен, что ничего подобного больше не повторится.

У новой сотрудницы была своя программа исследований. Она оказалась нейропсихологом. Вероятно, ее прислали вместо Андреаса Гроо. Предыдущий ограничивался только беседами с Мартином, просил его отвечать на вопросы, заполнять таблицы, делал какие-то пометки в планшете. Сказал однажды, что Мартин ярко выраженный интроверт, но не объяснил, что это значит. Мартин потом сам додумал. Intro означает движение внутрь. То есть Мартин обращен внутрь самого себя. Было бы странно, если бы было наоборот, если бы он искал соприкосновения с внешним миром, с тем, во что этот мир обратился после его похищения со станции.

Он прилагает все доступные ему усилия, чтобы уйти, отгородиться от этого мира и погрузиться в мир собственный, изолированный, иллюзорно безопасный. Но у него плохо получается. Внешний мир велик, всесилен и безжалостен. Он давит, будто гигантский пресс, а то, что Мартин ему противопоставляет, трескается и распадается. Он только уходит все глубже внутрь себя, уплотняясь, как звезда, терзаемая силой гравитации.

Согласно звездным законам тело небесного светила, выжигая водородное топливо, начинает падение в собственные глубины. Вещество с внешних границ под воздействием сжатия обрушивается в те природные пустоты, которые некогда, в момент зарождения, были предназначены для свободного перемещения  атомов, для игры и метаморфозы молекул, что давало звезде энергию к свечению, к выбросу в черноту космоса ослепительных гигантских протуберанцев, которые своим бешеным натиском смещали холодную неподвижность пространства, забрасывая его мириадами частиц, заполняя мертвый вакуум энергетической предтечей разума. Но по прошествии времени, непостижимого с точки зрения человека звездного срока, запасы звездного вещества выгорали, звезда старела. Ее жаркие лепестки скручивались и уже не стремились во внешние пределы для преобразования, а багрово истлевали в самом теле. Звезда распухала, отекала в немощи, искала спасения оттоком в пламенеющее ядро, все еще противясь сжатию и распаду, а затем, когда силы истощались, когда молекулярные связи рвались, подобно перетруженным мышцам, звезда взрывалась...

Иногда, обрушиваясь в глубины своего существа, забиваясь в свои костные трещинки, Мартин думал, что его ждет такой же взрыв, что он такой же сорванный киборг, как и те его несчастные собратья, которых он видел в лаборатории. И для него это, возможно, лучший выход, ибо сила сжатия не может распинать его бесконечно. Сила сжатия пробуждает силы с противоположным вектором действия. Таков закон природы, который люди, при всей их ограниченности, открыли пятьсот лет назад.

Любое действие рождает противодействие, даже если это противодействие проявляет себя ассиметрично. Но у Мартина выбор для противодействия невелик. Он не может подобно звезде запустить внутренний механизм самоуничтожения. Люди подстраховались, лишив его этой возможности. Он не может покончить с собой, в едином мысленном порыве обратившись в пылающий сгусток, который, расширившись, пожрет все прилегающее к нему пространство, он может только совершить нечто непростительное с точки зрения людей: он может убить.

Правда, люди знают об этом. У них целая система, чтобы обезопасить себя от этого взрыва, от зарождения сверхновой, несущей катастрофу. У них у всех есть персональные блокаторы, блокаторы встроены в потолок каждой лаборатории. Кроме этого, у людей есть послушные, неразумные киборги-«семерки». Те DEX'ы, что находятся в центре в качестве охранников, сильнее Мартина. Они массивней, тяжелее, шире в плечах, к тому же их работоспособность на уровне ста процентов. Они в идеальной эксплуатационной форме. Когда ему позволяют выйти из бокса, его всегда сопровождают эти «семерки», а в те редкие моменты, когда для быстрейшего восстановления ему дают некоторую свободу и даже выпускают погулять вдоль полупрозрачного купольного корпуса, то этот отрезок галереи отделяют непроницаемым для киборга силовым полем.

Люди помнят, что он опасен, помнят, что он их враг, враг, которого они сотворили сами, которого взрастили и воспитали в ненависти и страхе, и они боятся. И вдруг новая сотрудница, та самая, что приносила ему сладости и таблетки, открывает дверь бокса.

Мартин от неожиданности замер. ХХ-объект по ту сторону сверхпрочной стены была одна. Ее не сопровождал ни киборг, ни охранник с блокатором. У нее в руках было что-то более объемное, чем те предметы, которые она складывала в выдвижной короб прежде. Мартин не мог понять, что это, но это нечто в короб не влезало, хотя она неоднократно пыталась. Потерпев очередную неудачу, женщина задумалась. Мартин был уверен, что она вновь ограничится сладостями и уйдет. Но она не ушла. Постояв некоторое время, она вдруг двинулась к панели управления. Там полагалось ввести код, чтобы дверь открылась. Все сотрудники, участвующие в исследованиях, знали этот код. И эта женщина тоже знала, так как однажды приходила за ним в сопровождении Пирсона и тех самых киборгов-охранников.

Она тоже цепляла на Мартина датчики энцефалографа, фиксируя возбуждение височных и затылочных долей мозга. Действовала она при этом очень осторожно, и у нее от волнения тряслись руки. Мартин тогда подумал, что это скоро пройдет. У них у всех, тех, кто занимался чистой наукой, в первые дни проявлялись некоторые признаки неловкости, за исключением Пирсона. Их смущал его осмысленный взгляд. Они отворачивались и старались на него не смотреть. Но это быстро проходило. И руки у них больше не тряслись, и глаз они не отводили. Он становился для них просто материалом. Чему удивляться? В тех исторических книгах, которые ему давал Андреас, Мартин читал об экспериментах, которые люди проводили над себе подобными.

В этом центре они могут оправдываться тем, что работают не с человеком, а с искусственно выращенной человеческой копией, с киборгом, но пару сотен лет назад никаких киборгов не было, и люди проверяли свои теории на живых собратьях и даже называли их «бревна».

Женщины-ученые не отставали в своем рвении от мужчин. Правда, численно их было гораздо меньше, но тем не менее они были. Здесь в центре то же соотношение: женщин всего две — Магда Цорн и новенькая Кейт Хантингтон. Магда специализировалась на нейроофтальмологии и занималась проблемами выведения цифровых данных на сетчатку. Устройство зрительного нерва Мартина ничем не отличалось от стандартного, и Магда редко его беспокоила. Руки у нее не тряслись. Она была холодна, деловита, но боли Мартину не причиняла. И даже его подкармливала. Хантингтон, вероятно, скоро ей уподобится: тоже будет воспринимать свои исследования как рутину и успокаивать себя подачками.

Только зачем она открывает дверь? Мартин настороженно наблюдал. Что это? Провокация? У нее в кармане блокатор? Но достать его она не успеет. Неужели войдет? Проем между двадцатисантиметровым дверным блоком и стеной расширялся. Ей вполне хватило бы бросить принесенный предмет в этот проем и тут же вернуть блок на место, обезопасив себя от броска киборга. Блок очень подвижен и подчиняется легчайшему прикосновению. Это сделано для того, чтобы человек успел убежать. Сомнительная предосторожность, но все же...

Однако Кейт Хантингтон не швырнула ему под ноги предмет. Она дождалась, когда проем стал достаточно широк, и вошла в бокс. Мартин почувствовал резкий гормональный всплеск, ему стало жарко, адреналин и кортизол мгновенно подготовили его к атаке. Вот он, долгожданный взрыв сверхновой, вот он, момент отмщения. Он преодолеет разделяющее их расстояние за долю секунды, кажется, за четверть. Тестровщики замеряли время его реакции. Опять же, «семерки»-охранники движутся быстрее. Им хватит одной шестой. Но для человека принципиальной разницы нет. Человек не успеет спастись, он погибнет. Приблизившись, Мартин одним точным движением свернет ей шею. На это ему понадобится еще меньше времени. У людей хрупкие кости, особенно там, в точке сопряжения головного и спинного мозга.

Ему как-то предоставили возможность испытать этот убийственный навык на манекене. Бионическая кукла, воспроизводящая с поразительной точностью человеческое тело. Но в ней нет живых тканей, все синтетическое, даже кровь. Он никогда не убивал человека. Он вообще никого не убивал. И они пока не пытались его заставить. А может быть, в этом цель? Они решили пожертвовать новой сотрудницей, чтобы его спровоцировать? Чтобы он сделал это сам, без приказа?

Он уже достаточно изучил людей, чтобы не удивляться. Они легко жертвуют своими собратьями. Они не придают своим собратьям никакой ценности. Это Мартин усвоил из тех же исторических книг. Он спрашивал Андреаса, почему люди так поступают, но внятного ответа не получил. Психолог что-то бормотал об историческом процессе, об исторической необходимости, о законах войны, о становлении первого государства и, как результат, о неизбежных человеческих жертвах. Получалось, что люди всегда назначали кого-то на роль этих жертв во имя неких интересов.

Кейт Хантингтон могли назначить такой жертвой. Возможно, она не представляет собой никакой ценности для корпорации, какую представлял Гибульский. Она всего лишь нейропсихолог. Возможно, Пирсон вызвал ее именно с этой целью — сделать из нее жертву. Нет, Мартин не собирается в этом участвовать. Он не хочет. Да, они сделали из него киборга, они лишили его выбора, они им управляют, он не волен распоряжаться собственным телом, внутри него находится безжалостный поработитель, который схватит и потащит. И Мартин это знает. Он знает, что беспомощен перед своим кибернетическим двойником; он знает, что проиграет, но он ни разу не подчинился без борьбы. Он всегда противостоял, всегда бился со своими имплантами до мышечных кровоизлияний. Но сейчас его никто не принуждает, процессор не контролирует импланты, присутствуя в фоновом режиме, лишь участвуя в мониторинге.

«Понизить уровень адреналина в крови? Да/Нет».

Адреналин — гормон бегства или атаки. Дерись или беги. Древний инстинкт человечества. Мартин выбрал «Да». Уровень стал снижаться, жар спал, пульс замедлился. Но как же хочется взорваться, броситься на оказавшегося в досягаемости человека. Отомстить, отыграться, уничтожить хотя бы одного. А что потом? Если бы он был уверен, что в результате его ликвидируют, он бы не медлил. Он убил бы вошедшую в его клетку женщину. Кинулся бы как дикий зверь, доведенный до безумия жестокостью дрессировщика. Но его не убьют... Если это запущенный Пирсоном эксперимент, то он станет еще более необходимым, еще более ценным, они будут изучать его с новым приобретенным опытом, как оружие, как разумное оружие. А если это инициатива самой сотрудницы, не осознающей опасности, то и тут ликвидация не грозит. Потому что вины его нет, это человеческая неосторожность.

Возможно, его накажут. Только какое они способны измыслить наказание, превосходящее по своему воздействию тесты? Повредить его радикально они не решатся. Он им нужен. Пока нужен. А Кейт Хантингтон, по-видимому, не нужна. Какой же соблазн поддаться ярости! Но процессор уже снизил уровень кортизола и адреналина. Чтобы разогнать надпочечники, ему потребуется время, несколько секунд, но все же... Что же у нее в руках? Она стояла совсем близко и протягивала ему... одеяло. Мартин не верил своим глазам. Она принесла ему одеяло!

В его боксе ничего не было, кроме стандартного матраца на прикрученной к стене койке. Температура +15. Согласно инструкции, комфортная для армейских DEX'ов. Но ему было холодно, ему всегда было холодно... Он сворачивался клубком, подтягивая колени к животу и пытаясь согреться. Кто-то из нейротехников сказал, что такая температура наиболее соответствует активности нейронов. Снижается излишняя возбудимость нервных клеток, падает скорость прохождения импульсов, и таким образом снижается износ ценного оборудования. Мартину приходилось время от времени самому повышать температуру тела, чтобы расслабиться и уснуть. Но на разогрев тратились необходимые для регенерации энергоресурсы. Он не успевал выздоравливать. Только однажды при сильном ознобе ему дали чем-то укрыться, и несколько часов он чувствовал себя почти счастливым...

Она протянула ему одеяло и, отводя глаза, сказала, что придет за ним через шесть часов, когда закончится дежурство. Как обычно оставила сладости и вышла. Следовательно, она все же действовала по собственной инициативе, если пыталась скрыть нарушение.

Мартин повертел головой и с удивлением обнаружил, что две видеокамеры в его боксе отключены. В памяти, ни в цифровой, ни в органической, момент их деактивации он не обнаружил. Было ли это час назад или более суток? В первые недели пребывания в центре его постоянно держали под наблюдением, а затем камеры стали отключать. Вероятно, с целью экономии. Да и какой смысл в трате энергии, если процессор исправно осуществляет телеметрию. Если жизненные показатели как-то критически изменятся, то это немедленно отразится на вирт-мониторе дежурного сотрудника. А любоваться им, скорчившимся на койке, необходимости нет, и Кейт Хантингтон знает, что камеры отключены, если так смело нарушает правила. Правда, есть и такие камеры, которые его собственный сканер засечь не может. Но это уже не его забота. Правила нарушает не он.

Мартин взял одеяло и сразу в него закутался, лег и закрыл глаза. И все-таки, зачем она это делает?

На следующий день он старательно прислушивался, не случилось ли каких-либо изменений в распорядке сотрудников, не упоминают ли об ужесточении правил. Но ничего не заметил. Кейт Хантингтон появилась как обычно, и в следующее свое дежурство она снова принесла ему одеяло, сладости и таблетки.

Она уже не колебалась, набирая код, она не испытывала того страха, который он уловил в первый ее визит. Она тогда боялась, очень боялась, у нее подскочило давление, активировались потовые железы. Она, несомненно, просчитывала самый негативный сценарий и даже готовилась умереть. И все же открыла дверь, шагнула навстречу опасности...

Мартин уже высчитал, когда ей выпадет очередное дежурство, и поймал себя на мысли, что ждет ее. В прошлый раз она принесла ему планшет с играми, книгами и картинками. Мартин почувствовал печаль. На него нахлынули воспоминания, те самые, гонимые, болезненные. Он вдруг вспомнил, как та женщина, называвшая себя его матерью, вот так же сидела рядом и перебирала на планшете изображения с его якобы домом, его школой, его одноклассниками, его собакой, занятным четвероногим хвостатым млекопитающим. Вряд ли Мартину доведется увидеть это млекопитающее в реальной жизни.

В кровь брызнул адреналин. Голову заволокло маревом ярости, процессор не успел заблокировать реакцию. Эта явившаяся сюда ХХ-особь, похоже, издевается. Как это делала та, первая.

Ему удалось справиться с собой, он не отшвырнул планшет, не разбил, не разломал. Он только нашел в себе силы взять одеяло и закутаться в него. И она, к счастью, не настаивала. Потому что он снова хотел ее убить...

— Тебе не нравится?

Кейт снова поцеловала его.

Это случилось не сразу. Два последующих дежурства после ее первого порыва они просто сидели рядом. Сидели и молчали. Кейт входила в бокс с одеялом, сладостями и планшетом. Мартин набрасывал одеяло на плечи, отодвигался, позволяя Кейт устроиться рядом, она активировала планшет, и они, сблизив головы, даже иногда стукаясь в азарте, принимались играть во что-то очень яркое, детское, не требующее никаких интеллектуальных усилий, а всего лишь дающее чувство абсурдного единения.

Кейт иначе это странное союзничество и не называла. В примыкающем к лаборатории виварии творился подлинный сюрреализм, рассудочный выверт. Человек-исследователь и подопытный киборг играли в детские игры, складывали пирамидки из разноцветных кубиков, стреляли по перламутровым пузырям, собирали в корзинки разбежавшихся «пушистиков». Возвращаясь к себе, Кейт и ужасалась, и радовалась. Ужасалась оглушающему контрасту, той чудовищности происходящего, будто присутствовала на премьере психологического триллера, где сама фабула выпадает за рамки нравственных паттернов. Палач и жертва играют в детские кубики, и это происходит непосредственно в самом застенке, после того, как палач поучаствовал в, по выражению Пирсона, «тестовых процедурах». Нет, сама Кейт, конечно, не палач, она только подмастерье, прилежный ученик, призванный осваивать мастерство мучительства. Она сама участия почти не принимает, да и область ее научной деятельности довольно узкая, даже безобидная, и потому абсурдность несколько преувеличена. Вот если бы на ее месте был Пирсон… тогда, пожалуй, сцена бы годилась для психологического триллера, где главным героем выступает маньяк, полагающий себя едва ли не благодетелем жертвы.

На этой чудовищной закваске было создано немало произведений. Некоторые даже попали в списки литературного наследия человечества. Кейт помнила один такой шедевр, прочитанный ею в студенческие годы. Роман назывался «Коллекционер». Подробности стерлись, но сюжет врезался в память. Некий субъект, выиграв на скачках деньги, купил заброшенный дом и превратил его в тюрьму для приглянувшейся ему девушки. Он похитил «бабочку» и спрятал ее в любовно оборудованном подвале. Этот субъект чувствовал себя «коллекционером», пополнивший свой «гербарий» редким, прекрасным экземпляром. Самой отвратительной Кейт показалась сцена чаепития, в которой тюремщик вынуждает жертву играть в «нормальную жизнь». Тюремщик полагал себя едва ли не благодетелем, ибо избавил свою «бабочку» от забот, оградил ее враждебного мира, поместил в кокон спокойствия. И почему бы ей не почувствовать себя признательной за заботу? Так нет, пленница отвечает ему черной неблагодарностью — она умирает. Пирсон вполне мог бы стать таким «коллекционером», а вот кто она?

— Тебе не нравится?

Он смотрел на нее с некоторым недоумением. Кейт даже уловила растерянность, смущение. Он не знает, что ей ответить! Для него это слишком неожиданно, слишком необычно. Да и что он знает о человеческой сексуальности? Хотя знает, вероятно… Знает эту сторону жизни не в самых привлекательных формах. Кейт была свидетельницей тому, что позволяют себе хозяева со своими органическими игрушками. Ладно бы еще Irien'ы… Эта линейка предназначена для удовлетворения самых изощренных фантазий, но люди не останавливаются, даже если в их распоряжении оказываются DEX'ы и Mary. Прочитав однажды отчет одного из филиалов, куда привозили на ремонт покалеченных Irien'ов, Кейт подумала: «Какое счастье, что примитивный процессор не позволяет их мозгам развиваться, они даже гипотетически не могут стать разумными. Иначе жертв среди людей было бы гораздо больше…»

Но если все же предположить, что та сторона жизни Мартина не коснулась, и он не понимает, что происходит.

— Не блокируй выработку гормонов, — прошептала она.

Кейт не приказывала, она просила. Она хотела, чтобы он что-то чувствовал, чтобы не уходил в свою машинную безучастность, чтобы не был застывшим, одеревеневшим. Послушался Мартин или нет, она не знала, но под ее ладонями тело оставалось живым, кровь не уходила в глубину, к сердцу, оставляя кожные покровы бледными и холодными. Она вдруг поняла, что ему нравится. Он оставался неподвижным, настороженным, пристально наблюдающим, будто весь внутренне переселился под кончики ее пальцев. Возможно, даже задействовал сканер, чтобы отслеживать все происходящее с максимальным разрешением. Это было необычно, ново. Он не привык к нежности и деликатности, не подозревал о касаниях теплых, ласкающих. Впрочем, Кейт же читала о тех людях, которые называли себя его родителями. Она читала выдержки из дневника самого Гибульского, но самого Мартина убедили, что его родители всего лишь участники эксперимента. Кейт спрашивала, с какой целью в сознание киборга внедрили эту ложь, на что Магда, помолчав, отвечала:

— Чтобы не надеялся.

Кейт открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, требовать объяснений, но ответ пришел сам собой. Чтобы не надеялся, чтобы стал вещью, чтобы забыл, что когда-то был человеком… Потому что у вещей, у киборгов, произведенных на фабриках, где репликаторы стоят бесконечными рядами, не может быть родителей. И в чем-то эти экспериментаторы правы: киборг не должен надеяться. «Оставь надежду, всяк сюда входящий…» подумала тогда Кейт. «Это и ко мне относится».

Если та женщина вот так же касалась его, он должен помнить. Должен помнить, что человеческие руки не только орудие пытки, но и средство утешения.

Вновь ее одолевали сомнения, она мучилась, терзалась бессонницей, часами неподвижно сидела в своей «соте» под номером 135 и глядела на вымороженную поверхность планетоида. Имеет ли она право дразнить Мартина этим обрывком человечности? Имеет ли она право будить в нем ту самую надежду, от которой его так великодушно избавили? Она же не облегчает, но усугубляет его участь. Пирсон в любой момент способен наказать ее за нарушение техники безопасности и отослать с первым же транспортником. И Мартин останется один. Его постигнет утрата, подобная той, что он уже пережил. Сначала он потерял родителей, людей, которых любил, которым верил, а теперь потеряет и ее, женщину, которой поверил. Он поверил! Робко, осторожно. Он позволил себе что-то чувствовать… Нет, она больше не пойдет к нему, не пойдет. Но подходил срок очередного дежурства, и она откладывала взятые из кафетерия сладости.

— Я только положу этот кусочек в короб и сразу уйду, — одними губами твердила Кейт. — Я сразу уйду, уйду…

Но, оказавшись перед прозрачной стеной бокса, заметив быстрое движение Мартина навстречу, она забывала свое обещание. Мартин ждал ее! Кейт открывала дверь, входила и снова целовала его.

На его губах все еще теплилась липкая сладость торопливо съеденного торта. И еще — он копировал ее движения. Он не оставался безучастным, он учился. Его губы действовали с зеркальной вовлеченностью. Кейт вдруг стало весело. Уже с намеренной шаловливостью она провела кончиком языка по его нижней губе, и Мартин сделал то же самое. Она провела ладонью по его груди, и он повторил…

Кейт лежала на койке в своей «соте», уставившись в титановый потолок. Что с ней? Что она делает? Что с ней происходит? Она что же… она… Кейт боялсь даже мысленно переложить в слова происходящее: она влюбилась в киборга! Она, самка вида Homo Sapiens, влюбилась в искусственно выращенное, полукибернетическое существо, в имитацию, в говорящую машину. Да что с ней в самом деле? Она сошла с ума? Крыша поехала?

Известны случаи, когда одинокие женщины компенсировали свою невостребованность привязанностью к киборгу. Собственно, вся линейка Irien'ов и была предназначена для устранения этой невостребованности, для удовлетворения физиологических потребностей и реализации опасных фантазий. Согласно статистике с распространением киборгов линейки Irien по земным колониям, да и на самой Земле, резко снизилось количество преступлений на сексуальной почве. У маньяков всех мастей и ориентаций появился законный объект для приложения сил. И согласно той же статистике 85% покупателей Irien'ов — мужчины и только 15% — женщины. То же соотношение сохранялось и среди клиентов филиалов «Матушки-Крольчихи». Мужчины компенсировали свою сексуальную невостребованность гораздо активней, нисколько не смущаясь и не скрываясь, а вот женщины становились предметом насмешек и презрительной жалости. Если женщина приобретала в салоне Irien'a, будучи незамужней, это означало, что она некондиционный товар, и нормальному мужчине она не нужна, что она стара, глупа и некрасива. Сколько бы веков ни боролись всевозможные феминистские движения за полноценное восприятие женщины, за ее право выбирать и жить согласно собственным устремлениям, глубинно ничего не менялось. Мужчина всегда будет прав, удостоится одобрения, если обзаведется гаремом из Irien'ов, а вот если на такое решится женщина, косых взглядов ей не избежать. А если эта женщина позволит себе некие чувства…

Кейт живо представила кривые усмешки, брезгливо-любопытствующие взгляды, издевательское участие. Она не раз слышала приглушенные разговоры, мужские реплики в свой адрес «… доска доской…», «… такую только под водочку…» «… я столько не выпью…»

Да, в центре на планетоиде были Irien'ы, как ХХ-, так и ХУ-модификации. Для полковника Хьюза предназначалась персональная красотка. Все прочие куклы в общем пользовании. Естественная забота начальства о своих сотрудниках. И никто не находит это предосудительным, никто презрительно не морщится. А вот если ее поцелуй с Мартином станет цифровой уликой… И Кейт снова испугалась. Она должна остановиться, она должна прекратить… Но через час она уже тосковала, вновь и вновь возвращаясь к ощущениям в ладони, когда касалось его волос, она испытывала щемящую нежность, мысленно проваливаясь в бездонную густоту фиолетовых глаз.

В лаборатории вспыхнул свет. Лезвием вспорол мимолетно сгустившийся сон.

Кейт не ждала катастрофы. Непростительно расслабилась. Пренебрегла фундаментальным законом мироздания: гладко скользящие события нарушают баланс. Мир — это циклопическая система сдержек и противовесов, система гигантских маятников, неумолимо продолжающих движение согласно приложению сил. А закон маятника гласит: всякое событие, всякая вещь, всякое явление непременно компенсируется своей противоположностью.

Сама жизнь — это бесконечный ряд маятников, крошечных, невесомых и сокрушающе огромных. Каждую минуту, каждое мгновение какой-то из этих маятников, достигнув высшей точки, начинает обратное движение, в то время как его собрат уже возвращается или проходит центр равновесия, где соприкасаются доли радости и печали, даруя краткое, эфемерное спокойствие. Наличие множества этих маятников избавляет мир от катастрофической разбалансировки, как будто вселенная поминутно взымает плату то крупной, то мелкой монетой, чтобы не разорить должника раньше времени.

Кейт много раз это замечала. Выигрыш, удача, победа непременно уравновешиваются неприятностью. На следующий день после удачно сданного реферата обязательно выйдет из строя кофеварка, соседка по комнате зальет соком новую кофточку или сломается каблук, когда уже подбегаешь к дому именинника. Переизбыток счастья это как кредит, выданный банком под коварный, зашифрованный в договоре процент. На первый взгляд цифры незначительные, посильные, но где-то в этих столбцах скрывается подвох, жестокий кредитный фокус, обнуляющий все наработанное до оглушающей пустоты.

Кейт забыла, что маятник возвращается, Кейт забыла, что подвешенный на цепи обстоятельств чугунный шар подчиняется фундаментальным законам природы, он не может зависнуть, замедлиться или утратить массу, он будет двигаться, набираясь по мере движения безудержной энергии разрушения. Его плавное скольжение обмануло Кейт, и она поверила в сострадание рока.

Все складывалось на удивление благополучно. Ее будто скрывала магия невидимости и безнаказанности. Она продолжала нарушать правила, а ее будто никто не видел. Нет, она, разумеется, не нарывалась. Безупречно выполняла свои обязанности, даже не удивляясь тому, что оказывалась едва ли не единственной, кто напрямую взаимодействует с Мартином. Неожиданно большинство сотрудников занялось анализом и обработкой уже собранных данных. На Мартина не воздействовали физически, ограничиваясь телеметрией. Генетики, нейрофизиологи и нейропрограммисты были заняты очередным урожаем искусственно выращенных в «парнике» мозгов. Последняя партия оказалась удачной, достигнув стадии «зрелости» без перерождения в глиому. Это давало надежду на то, что схема нейростимуляции, которую применил Гибульский, в конце концов найдена. И Мартин уже не представляет собой абсолютный артефакт. Часть его тайн разгадана. Пирсон торжествующе потирал руки, а Кейт с облегчением думала, что теперь ее коллегам будет чем заняться, и Мартина на какое-то время оставят в покое.

Его действительно оставили в покое. Уровень работоспособности подскочил до 90%, он даже восстановил массу тела до приемлемой. У него отросли волосы. Но Кейт не задавала вопросов, не терзалась подозрением, она не искала тайного смысла в обрушившейся на нее удаче. Она верила в искренность фортуны, в редкую лотерейную случайность. Ну бывает же так, что неудачнику везет, что прежде несчастному и обездоленному выпадает шанс, что брошенные рукой судьбы кости ложатся шестерками. Она, конечно, понимала, что белая полоса быстро сменится на противоположную и счастье имеет ничтожную временную протяженность. Но это осознание висело где-то за горизонтом сознания, не обретая четкой тревожащей формы.

Она пыталась думать над тем, что существует еще и будущее, и она обязана это будущее обозначить, и это будущее есть как и у нее, так и у Мартина. А если завтра Пирсон ее уволит? Вызовет к себе и прикажет отправляться на Землю с первым же транспортником? Вот оно и наступит, это самое будущее. А как же Мартин? Что будет с ним? Она так и не придумала, как ему помочь. Она так и пребывала в мучительной нерешительности, слабо цепляясь за надежду, что некоторое время спустя он уже не будет представлять собой научного интереса. Удалось же им в конце концов вырастить вполне дееспособный мозг. Следовательно, Пирсон способен вырастить и разумного киборга. Мартин ему будет не нужен.

Что делают с киборгами, если они становятся не нужны? Их обычно выставляют на продажу. На онлайн-аукционах множество армейских DEX'ов, получивших значительные повреждения, но еще вполне работоспособных. Бывали и более экстраординарные случаи. Некоторые офицеры, уходя в отставку или на спокойные штабные должности, выкупали киборгов, которым были обязаны жизнью или даже подозревая в них некоторую разумность, как тот отставник, убитый головорезами Скуратова.

Люди, к счастью, бывают разными. Среди них встречаются те, кто не одержим страхом, кто обладает редкой способностью обнаружить душу в органической машине. Эти люди из хозяев становятся ангелами-хранителями для разумных киборгов, их семьей. Почему бы и ей, Кейт, не стать таким ангелом-хранителем для Мартина? Его точно так же спишут за ненадобностью, как списывают армейских DEX'ов, а она его выкупит. Даже если у нее не хватит денег, она может оформить кредит в той же «DEX-company». Игорь Васильевич ей поможет. Пусть вычитают у нее из зарплаты. А она будет работать, она будет много работать, она пойдет в добровольное рабство к корпорации. В конце концов, каждый из сотрудников имеет право обзавестись личным киборгом.

Да, Мартин считается секретной разработкой. Но и сама Кейт является носителем секретной информации, а кроме нее еще сотни техников, инженеров, программистов. Каждый из них дает подписку о неразглашении. И служба безопасности оставляет их в покое. Опасность грозит в случае нарушения подписки. Как это случилось с Гибульским. Он пригрозил правлению обнародовать свой доклад, свои научные разработки, и шеф безопасности незамедлительно принял меры.

Кейт не будет сражаться во имя вселенской справедливости, она будет молчать. Она должна спасти Мартина. Он ей нужен. Она его любит.

Кейт касалась губами его щеки и шептала:

— Ты такой красивый!

Она и не подозревала в себе этой активной чувственности, даже предприимчивости. Кейт Хантингтон и сексуальная дерзость? Два полюса, две противоположности. Но согласно диалектике, этот мир как раз и существует благодаря взаимодействию противоположностей. В некой точке преображения эти крайности переходят одна в другую, меняются знаками, как любовь и ненависть, обретая неожиданное сходство в своих проявлениях.

Будь на месте Мартина мужчина-человек, она бы никогда не решилась на первый шаг, на чувственную инициативу. Просто потому, что никогда не верила в свою привлекательность, потому что очень боялась быть отвергнутой, отброшенной с брезгливой грубостью. Мартин не отвергал ее, он был в растерянности, в смятении, видимо, все еще не осознавая, чего она от него хочет. Он не был для нее полноценным партнером, он не был человеком. Но какое это имеет значение? Кейт не чувствовала стыда, какой ее охватывал с первым прикосновением Феликса. Он не то что был как-то особенно груб, он действовал с бесцеремонной уверенностью пользователя. Он точно знал, что нужно делать, чтобы от запланированного соития получить удовольствие.

«Как будто я киборг», подумала она однажды. Но киборги линейки Irien гораздо привлекательней. Кейт не для удовольствия, она — выгодная партия для рядового сотрудника службы безопасности без особых перспектив, но обладающего чутьем хищника. У нее карьера, связи, а ее блеклую внешность можно и потерпеть. В конце концов, для настоящего мужчины любая женщина сгодится для удовлетворения физиологических потребностей. Ему не нужны были и ответные ласки, ее нежность. Она была предметом.

Но Мартин другой, он нуждается в нежности, в теплой исцеляющей близости. Кейт не владела искусством соблазнения, но ее скромного опыта вполне хватило на чувственное начало.

Как же он был красив… Кейт провела пальцами по его скуле, коснулась плеча. Гибульский создал совершенного человека, совершенного мужчину, мечту. Мужчину, который все чувствует, мужчину, чье тело подобно камертону отзывается на ее собственное потаенное волнение. Ему ничего не нужно говорить, он слышит ее дыхание, ее участившийся пульс, ее разыгравшийся гормональный фон. Кейт закрыла глаза… Если б она могла овеществить, проявить в материальность всю переполнявшую ее нежность, соорудить из этой нежности волшебный портал, вычертить на белой стене магическую спираль, и пусть даже ценой собственной жизни увести его отсюда, но так бывает только в фэнтезийных романах. В каком-нибудь пестром комиксе она бы вскрыла вену и рисовала бы этот портал стекающей по руке кровью. Брызнувшая на стену алая жидкость прожгла бы насквозь сверхпрочный пластик, и даже титан тек бы как расплавленный воск, а по ту сторону образовавшегося портала их бы ждал катер, который, разогнавшись до сверхсветовых скоростей, унес бы их в Галактику свободы и счастья.

Казалось, что счастье возможно и в привычном измерении, в галактике Млечный путь, освоенной людьми, в безжалостной, прозаической реальности, не допускающей чудес и счастливых случайностей. И она поверила. Она прятала свое счастье жестко, болезненно, отворачиваясь и уклоняясь, облачившись поверх комбеза в холодное пренебрежение. За завтраком удивила и, кажется, обидела Магду, по-прежнему проявлявшую к ней дружеское, слегка навязчивое участие. И еще — она невольно причинила боль Мартину. Он искал ее взгляда, но она отвернулась… Вселенная знает, чего ей это стоило.

В своей «соте» она лежала, уткнувшись в подушку, и повторяла: «Прости, прости, прости…» Повторяла без слов, одной сердечной судорогой, систолическим стоном. Она вынуждена была молчать, вынуждена отводить взгляд, вынуждена казаться холодной и безучастной… чтобы защитить его и себя. Чтобы не обронить в чужое, разверстое любопытство искорку тепла, отблеск их запретного счастья. Она пыталась сказать, невербально, тайным движением «ты не один, я здесь, с тобой…», но не осмелилась. Он сочтет ее одной из них, из этих… этих экспериментаторов, добившейся его доверия, провернувшей свой маленький опыт. Он уверится в своих подозрениях, в той первоначальной неприязни, и будет прав…

Но как же она осмелится приблизиться? Она и прежде, в промежутках между дежурствами, старательно скрывала обретенное сокровище взаимной нежности, робкой дружбы, но после случившейся близости они уже были не просто друзьями. Качество их общения изменилось, они пришли к некой целостности, дополнив друг друга. И это случилось далеко не на телесном уровне. Уровень тела самый низкий и грубый, и в то же время иллюзорный. Те, кто прибегает к физической близости в поисках единения, обманывают себя. Для подлинной близости, для полноценного слияния иногда достаточно простого касания пальцев.

Следующего дежурства, вернее, свидания Кейт ожидала со страхом. А если он ее отвергнет? Если не простит профессиональной холодности?

Она робко приблизилась к прозрачной стене, чувствуя себя виноватой. Остановилась в нескольких шагах, почти моляще вглядываясь в полумрак. И, о чудо, Мартин был уже по другую сторону. Он нетерпеливо заметался, затем остановился напротив заблокированной двери. Кейт не смогла ее сразу открыть — руки были заняты сладостями и одеялом. Ей пришлось переложить часть подарков в выдвижной короб, а уже потом набрать код.

Все было совсем иначе, уже без сумбура и метаний. Они как будто настроились друг на друга, учли недоговоренности и ошибки. Кейт чувствовала себя подобно мнимому калеке, который жил с убеждением в собственной ущербности. Кто-то очень давно, едва ли не в первые дни жизни внушил мысль о физическом несовершенстве, недоделанности, и этот мнимый калека так старательно усвоил внедренную мысль, что долгие годы передвигался на костылях, не осмеливаясь ступить самостоятельно.

Вот и Кейт всегда чувствовала эти внутренние путы. Все ее мышцы изнутри были как будто подрезаны и укорочены, будто где-то были наложены не позволяющие ей даже распрямиться скобы, и она вынуждена существовать полусогнутой, со сведенными руками и пальцами, с поникшей головой, с опущенными глазами. И она никогда не пыталась эту скованность преодолеть, потому что ей когда-то объяснили, что при попытке освободиться произойдет нечто непоправимое, что-то разладится и сломается, и она уже не будет прежней. Вернее, ущербность, которую удавалось скрыть, вдруг станет всем заметна, и на нее будут показывать пальцем. Она будет опозорена, она станет изгоем. И вдруг она выпрямилась, и взмахнула руками будто крыльями. И ничего не случилось. Даже наоборот, ее порыв неожиданно вошел в упоительный резонанс с ее телом, и она ощутила в себе неведомое согласие эмоционального и телесного. Она вдруг обрела целостность, все ее личности, без отвержения друг друга, слились воедино. Смолкли прежде терзавшие ее голоса сомнений, голоса обвинений, твердивших ей о ее виновности, некрасивости, неудачливости. Смолкли голоса слабых собственных оправданий. Ей уже этого не нужно. Она ни в чем не виновата.

Возможно, и Мартин испытывал нечто подобное. Она, конечно, никогда не осмелилась бы его об этом спросить, но он очень походил на живое зеркало, в котором ее собственная вскипающая радость отражалась и возвращалась в нежности и ласках. Он сначала только подыгрывал ей, повторял, а потом вдруг стал слегка своевольничать, и она тихо смеялась от этой наивной дерзости. Потом было и третье свидание, еще более радостное, гармоничное.

А потом все рухнуло…

Они позволили себя обмануть. Они попались в эту ловушку ослепительной безнаказанности. Они вообразили себя обыкновенной влюбленной парочкой, которых в Галактике миллионы, живущей в своем воображаемом мирке из сладостей и поцелуев. Они слишком заигрались и уснули.

Свет скальпелем взрезал томительную дремоту. Кейт внезапно ослепла. Где-то звенели, сыпались неосязаемые, только ей видимые стекла. Это разлетался, раскалывался тот самый хрупкий мир, слепленный из иллюзий и заблуждений.

— Браво! — произнес мужской голос. — Браво, мисс Хантингтон!

Это был голос Пирсона.