Я люблю тебя очень, мне очень жаль, что мы умрём (гет)

Мурад сидел рядом с кроватью Кёсем и неотрывно смотрел на неё сквозь плотную ткань. Ибрагим забился в угол и неустанно повторял, что теперь их никто не защитит, и они все умрут. Атике плакала, сидя на тахте, а Баязид всеми силами пытался утешить её. В прочем безуспешно. Касым и Гевхерхан ходили по покоям вдоль и поперек, не зная куда себя деть. Хаджи стоял возле окна и старался не паниковать. Их метания прекратила вошедшая в покои лекарша.

— Скажи, хатун, есть ли хоть малейшая надежда на выздоровление Валиде? — женщина покосилась на Хаджи, тот незаметно ей кивнул.

— Боюсь, что нет, Повелитель.

— Почему?! Ведь были же случаи, когда люди побеждали болезнь! Неужели лучшие лекари Стамбула не могут спасти Валиде Султан?! Тогда зачем я вас сюда привёз, скажите на милость! — кричал Мурад.

— Повелитель, мы делаем всё возможное, но к сожалению выздоровление Султанши зависит не только от нас и Всевышнего Аллаха, но и от неё самой, от её здоровья. Вы ведь знаете о болезни Султанши. Она слишком слаба, чтобы бороться с чумой, — Падишах медленно осел на стул и от безысходности закрыл лицо руками, пытаясь сдержать слёзы.

— Это ведь не всё, да, Зейнеп хатун? Ты чего-то не договариваешь, — заметила Гевхерхан бегающие глаза лекарши, её нервные движения.

— Есть ещё кое-что... Султанша беременна.

— ЧТО?! — вскричал Мурад. — Хаджи! Ты ведь знал, да?! Знал?!

— З-знал, По-повелитель.

— Тогда почему ты мне ничего не сообщил?! Кто этот ублюдок, Хаджи?! Кто посмел прикоснуться к моей Валиде, говори! — мужчина прижал бедного евнуха к стене и схватил за шею, начиная душить.

— Я не знаю, Повелитель, Госпожа не говорила даже мне, клянусь! Я ничего не знаю, Повелитель, пощадите!

— Мурад, отпусти! Если ты убьешь его, лучше от этого никому не станет, — попыталась вразумить брата Гевхерхан, которая быстрее всех пришла в себя после шокирующей новости. У неё были подозрения о том, что Валиде полюбила кого-то, и даже предполагала кого. Уж слишком заметными были взгляды Кёсем и Кеманкеша друг на друга для тех, кто умеет наблюдать. — Ребёнок ведь умрёт, а Валиде сильно ослабнет после этого и не сможет победить чуму, верно?

— Вы всё правильно сказали, Госпожа. Как я уже говорила: если бы не беременность, Султанша могла бы побороться за жизнь, но, видимо, у Всевышнего другие планы, — подтвердила слова девушки лекарша.

— Выйди вон... — прошептал Мурад и махнул рукой, Зейнеп хатун поклонилась и поспешила покинуть покои Кёсем Султан. — Клянусь Аллахом, когда я узнаю, кто посмел очернить Валиде, я прикончу его голыми руками. Медленно и мучительно, он будет молить меня о смерти!

— Мурад, забудь, сейчас не до этого, — Гевхерхан присела рядом с братом и положила руку на его плечо, пытаясь успокоить.

— Как ты можешь быть так спокойна, Гевхерхан?! — воскликнул молчавший доселе Касым.

— А что мне делать, брат? Носиться по дворцу в слепой ярости и допрашивать всех мужчин на предмет связи с Валиде? А что это даст, Касым? Абсолютно ничего. Что сделано, то сделано, ничего уже не исправить.

— Я не понимаю... Как она могла предать память отца?

— Валиде тоже человек, Атике, женщина. Ей тоже нужна забота и любовь. После смерти папы прошло уже пятнадцать лет! Ты бы смогла столько лет прожить без любви и поддержки, постоянно борясь за свою жизнь и за жизни своих детей? — спросила Гевхерхан, в упор посмотрев на сестру, заставив ту задуматься.

— Я... Не знаю... Наверное нет.

— Вот именно, — все замолчали, обдумывая слова старшей сестры, и пришли к выводу, что она права. Внезапно в глухой тишине прорезался слабый хрипящий стон.

— Валиде! Слава Аллаху, Вы очнулись!

— Мурад? — Кёсем сильно удивилась, услышав голос сына. — Что это? Что происходит?

— Валиде, Вы... У Вас чума. — женщина лишь глубоко вздохнула и уставилась в потолок пустыми глазами. Старшая сестра взглядом дала всем понять, что не стоит говорить ей о беременности.

Через какое-то время Кёсем снова уснула, а Гевхерхан вышла из её покоев под предлогом, что ей нужно проветриться и подышать свежим воздухом. Но на самом деле она хотела найти одного мужчину, который отыскался в своем кабинете с полным стаканом вина. Видимо выпить он собирался, но так и не стал.

— Здравствуй, Кеманкеш. — поприветствовала воина Султанша, поняв, что он не заметил её присутствия.

— Госпожа? — Кеманкеш тут же подскочил со своего стула и поклонился ей. — Простите, я не слышал, как Вы вошли.

— Ничего, я хотела с тобой кое о чём поговорить.

— Я Вас слушаю, Госпожа. — произнёс Мустафа, возвращаясь за свое рабочее место и предлагая ей сесть напротив.

— Только говори мне правду, я не буду тебя ни за что осуждать. — он удивлённо взглянул на неё, но всё же кивнул. — Ты ведь знаешь о беременности моей Валиде?

— Знаю.

— Это твой ребенок? — Гевхерхан решила не ходить вокруг да около и спросила прямо то, что её интересует. Кеманкеш же уставился на неё, не понимая, как она обо всём догадалась. — Не смотри на меня так, Кеманкеш. Я видела ваши взгляды, улыбку на лице Валиде, когда кто-то говорил о тебе. Но как давно вы вместе?

— Чуть больше года, Госпожа. — девушка подошла к янычару и положила руку ему на плечо в знак поддержки.

— Я рада, что Валиде полюбила такого человека, как ты, и что это чувство оказалось взаимным, но... Я не представляю, как тебе больно сейчас. Потерять в одночасье и её, и нерождённого ребёнка. Такое не каждый сможет пережить.

— И я не переживу.

— Кеманкеш, не говорит так! У тебя ещё вся жизнь впереди.

— Зачем мне жизнь, если в ней не будет её? — риторически спросил мужчина и горько усмехнулся, наблюдая за потрескивающим пламенем в камине. Гевхерхан лишь тяжело и судорожно вздохнула, сдерживая подступающие слёзы.

Прошла уже почти неделя, и с каждым днём Кёсем становилось всё хуже. Её дети посменно дежурили у изголовья её кровати и читали молитвы, хоть и понимали, что это вряд ли поможет. В один из таких дней Касым обнаружил на одеяле матери кровавые пятна и немедленно позвал лекаршу. Как она и предупреждала, Кёсем потеряла ребёнка, а сама после этого три дня не приходила в себя. О погибшем ребенке ей никто не сказал, а когда она спрашивала, почему проспала несколько дней и так ужасно себя чувствует, сваливали всё на болезнь.

Кеманкеш же в это время не жил, а просто существовал, каждый день выезжая на их озеро, благо все были заняты Султаншей, и мало кто замечал его отсутствие. Хаджи с головой погрузился в работу, стараясь отвлечься от мыслей о скорой смерти своей Госпожи. Он до сих пор не мог принять это. Столько лет служить Кёсем Султан, защищать, поддерживать её, когда ей плохо, а сейчас наблюдать, как она медленно умирает, и не иметь возможности как-то помочь ей, спасти... Эти мысли убивали евнуха изнутри.

— Хаджи... — прошептала Кёсем.

— Госпожа моя, чего желаете? — оживленной спросил он.

— Скоро придет мой час...

— Султанша, не говорите так, прошу Вас! — взмолился Хаджи, не желая даже слышать слова о смерти.

— Я чувствую, что мне не долго осталось. Позови моих детей, я хочу, чтобы они были рядом, когда я умру... — слова давались ей с трудом, приходилось буквально выдавливать их из себя, поэтому шёпот был еле слышен, и если бы не гробовая тишина в покоях, Хаджи бы даже не услышал, что сказала его Султанша.

— Госпожа... — голос предательски дрогнул и надломился, а по щеке скатилась одинокая слеза. Евнух поклонился и направился к Султаншам и Шехзаде, намереваясь исполнить последнюю волю Валиде Султан.

Дети Кёсем забежали в её покои, желая последний раз взглянуть в её голубые глаза, сказать, как сильно они её любят, и просто быть рядом. Но к сожалению, отодвинув плотную ткань, скрывающую женщину, они увидели лишь совершенно пустые глаза матери. Они не успели, она умерла... Мурад стоял над кроватью, даже не дыша, Касым осел на пол, уткнулся носом в подол ночного платья Кёсем и заплакал, Ибрагим сидел с другой стороны. Атике прижала руки ко рту, по её щекам текли слёзы, Баязид подошёл к ней и крепко обнял так, чтобы она не видела бездыханного тела матери, а Гевхерхан закричала, и в крике этом слышалась настоящая боль и отчаяние:

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! Нет! Нет! — Мурад схватил сестру и прижал её к себе. Она продолжала кричать, била его по груди, а мужчина просто гладил её по голове, не представляя, как её успокоить.

Несколько часов они провели в покоях матери, пытаясь принять тот факт, что её больше нет. Сестер и Ибрагима Мурад отправил в свои покои и сказал лекарю, чтобы тот дал им успокаивающего отвара, а сам с Касымом и Баязидом отправился в свои покои.

— Как же теперь быть, брат? Как же мы без неё? А как народ это воспримет? Они ведь очень любят её.

— Не знаю, Касым, ничего не знаю. — тяжело вздохнул Мурад и налил себе стакан вина. — Я отдал распоряжение. Завтра мы перевезём её в Стамбул и похороним в Голубой мечети. — братья кивнули ему и погрузились в воспоминания с Валиде.

Кеманкеш стоял возле окна в своих покоях и наблюдал за буйством природы. С самого утра шла сильная гроза, а мужчину не покидало чувство тревоги и страха. Видимо, погода чувствовала его состояние. Раздался тихий стук в дверь.

— Да!

— Кеманкеш ага. — в покои зашёл Хаджи, и вид у него был очень разбитый.

— Что случилось, Хаджи? Кёсем стало хуже? — евнух заплакал, оперевшись одной рукой на стол, а другой прикрывая рот. — Хаджи?

— Султанша... Её больше нет. — в один миг весь мир Кеманкеша обрушился. Его Кёсем умерла. Он никогда больше не увидит её счастливой улыбки, не услышит ее звонкий задорный смех, никогда не посмотрит в прекрасные глаза цвета волн Босфора, не обнимет, не скажет, как сильно любит её. Его прекрасной луноликой Кёсем больше нет, а его сердце и душа умерли вместе в ней навсегда.

Он молча отошёл и медленно сел на тахту, давая волю слезам.

— Хаджи, оставь меня.

— Но... — хотел возразить евнух, но был грубо перебит:

— Хаджи, я хочу побыть один.

Евнух удалился, а Кеманкеш достал маленький ключик и открыл шкатулку, в которой хранил всё, связанное с Кёсем. Тут были её письма о любви, просто небольшие записки с просьбами о встрече, атласная лента, которой она иногда завязывала волосы, когда выходила на балкон или в сад поздно вечером. Ветер сорвал эту ленточку, пока Кёсем стояла на балконе и наблюдала за закатом, думала, что потеряла её и не догадывалась, что она хранится у её воина. Сушёная веточка жасмина, который она так любила, и прекрасное сапфировое ожерелье, которое он хотел ей подарить, но не успел.

Кеманкеш достал её последнее письмо, в котором она говорила как сильно любит его, и вынул кинжал, который тоже когда-то подарила она.

— Кёсем, моя луна, мой светлый лучик, почему же Всевышний так жесток ко мне? Почему он забрал именно тебя? Почему не позволил мне быть рядом с тобой, любить тебя, подарить тебе чуточку счастья? О, моя прекрасная Султанша, не существует слов, чтобы описать мою безграничную любовь к тебе. Для меня нет жизни без тебя, и я очень надеюсь, что в Райских садах я увижу твой ангельский лик. — Кеманкеш провел кинжалом по запястью, и спустя пару секунд из раны потекла маленькая струйка крови. Он покрепче сжал её письмо в своих руках и закрыл глаза, представляя перед собой свою любимую Султаншу. Последнее, что он слышал, — её смех, и смерть забрала в свои объятия ещё одну душу.

Когда Падишаху доложили о самоубийстве Кеманкеша, он пришел в его покои посмотреть, что могло сподвигнуть его на это. Увидев в руках воина окровавленный пергамент, Мурад развернул его и углубился в чтение. После этого всё встало на свои места.