Magnum Opus (гет)

Услышь же истину крепче камня, ценннее золота, жизни живой живее:

Дольнее сутью подобно горнему, а горнее дольнему — дабы творить в единстве своём чудо бытия.

И так же, как единство сие всякому жизнь даровало — жизнь всему дарует единство.

Солнце отец его, Луна его мать. Ветер выносил его во чреве своём. Земля его выкормила.

Через то в блеске славы своей явлено нам оно, порождая всё сущее.

И сила его не иссякнет вовеки, всему будучи первоисточником.

Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством.

От дольнего к горнему взойдя и долу вернувшись, постигнешь ты власть над одним и другим.

Трудом сим своим обретёшь ты высшую славу, и отойдёт потому от тебя всякая темнота. 

"Изумрудная скрижаль" 

Сладкосливочный луч раннего мартовского солнца, такой невероятно плотный, что его можно было бы мазать на тосты, скользнул в дверной проём, продолжая свой путь по комнате. Коснувшись поверхности рассохшегося стола, неопрятно накрытого по случаю, пробившись сквозь застарелый слой зимней мути на окнах дома в Паучьем Тупике — такой же грязный и жирный, как та, что покрывала душу хозяина этого места — он равнодушно устремлял свой бег дальше, вглубь жилища. На столе в его свете наличествовало блюдо с подсохшими оливками, сыром, неаккуратно разделанными останками лосося и корками хлеба. Посреди объедков лениво дрыхла жирная крыса, свернувшись калачиком и спрятав нос с лапами в брюхо. Венчала всё это великолепие в любимом стиле покойного папаши (серьёзные мужчины за 30 отдыхают, малец, поди поиграй) опустошённая бутылка бренди, соревнующаяся в блеске с покоящимися аккурат напротив неё мужскими челси коричневой кожи. Ойген, конечно, всегда был пижоном — и всех кругом научил — но элементарными правилами приличия, вроде "не ставить на стол обувь и пустую тару", так и не овладел. Может быть потому, что не особо стремился. Скотина.

— Подъём, упыри. Утро на дворе.

— Северус, какого Мерлина? Ты же обещал быть ещё вчера. А мы вот... тебя ждали.

— И как результат?

— Да весьма! Но с тобою, конечно же, было бы лучше.

Чего только в жизни не хватало — так это пить с крысой. Особенно с данной конкретной, которую к тому же нельзя кончить прямо вот здесь и сейчас. Даже свалив всё потом на вымотанные школой нервы и алкогольный делирий.

Сама же серая мразь, недовольно поведя ушами, лениво выпростала лапы из-под брюха и, зевнув, потрусила к краю стола. Там, достигнув желаемой точки назначения, она сделала движение, отдаленно напоминающее прыжок, и превратилась в приземистого неопрятного уродца, угрюмо вылупившего покрасневшие зенки навстречу солнечным лучам.

— Я пойду.

— Не смею задерживать.

— Бывай, Хвост.

И БАЦ!

От ощущения собственного бессилия сводило виски. Терпеть. Держаться, Сопливус. И на дверь — Muffliato, от греха.

— И не противно же... с этим вот, Ойген? Не мог поприличней найти никого?

Ойген — мутноглазый, медноволосый, кряжистый как дубы на аллее его родового замка — снял наконец ноги со стола и, скрипнув стулом, принял подобающее статусу его крови положение.

— Бывало и хуже. Ну и кто согласится, кроме тебя да него.

Но всё же — как же он сдал за последний год. Даже по сравнению с тем, каким его вытащили из Азкабана — он сдал. Не говоря уж о том, каким он был до.

— Итак, Ойген, коли пришёл в себя — напоминаю, что ты хотел поговорить о чем-то невероятно важном. Зачем ты выдернул меня из школы и чего тебе надо на этот раз? — Северус, обогнув стол, брезгливо отставил оппонирующий стулу Ойгена табурет подальше от объедков и со вздохом уселся на него.

В прошлый он искал причины жить дальше, будучи смертельно пьяным. В позапрошлый — просто выл и валялся в ногах, кляня судьбу и прося прощения за содеянное. Как будто есть на свете силы, способные его дать.

— Я хочу сделать ноги, Сев. Прямо сейчас, пока это ещё возможно, — рыжий волшебник положил локти на столешницу и уставился, подперев голову, на своего визави.

Снова-здорово. Не прошло и двадцати лет.

— А с чего вдруг ты удумал предать Повелителя, которому обязан к тому же свободой и жизнью?

— Да в гробу я его видал.

Северус скептически поднял на полдюйма левую бровь.

— Ну серьезно. Он же окончательно с ума съехал. Даже если — когда — он поймает мальчишку и исполнит дракклово пророчество, это ничего не изменит. Так и останется безумным чудовищем, утратившим собственную суть в погоне за могуществом. Я наблюдал за ним, когда он думал, что его никто не видит. Ты знаешь, я умею, — Мальсибер, не удержавшись, вскочил со стула и нервно забегал из угла в угол, — Так вот: он не живёт. В смысле, он двигается, функционирует и даже совершает осмысленное — но жизни в нем ни на кнат. Знаешь, что он делает, когда остается один? Чертит круг, входит в него, активирует и сидит там часами, пялясь в стену. Но не сразу: сначала он говорит один и тот же — пароль, что ли?

Интересненько. Ведь видел я...

— Какой же? — мастер зелий поднял перед собой правую руку, со скучающим видом уставившись на почерневшие каймы ногтей.

— Меня зовут Том.

— Что?

— "Меня завут Том". Он повторяет это каждый раз, когда заходит внутрь контура, неизменно и постоянно, и молчит после этого часами. А потом, когда ограничитель падает — он встаёт, убирает круг Evanesco и отправляется раздавать свои безумные распоряжения всем, кого встретит на пути — и карать. Полная дичь.

Да нет, друг. Не дичь, а симптом.

— Ты же прекрасно знаешь, — Северус опустил руку и посмотрел одноклашнику прямо в глаза, — что от Повелителя ведет только одна дорога: в могилу. И в мои планы, Ойген, она не входит, поэтому никуда я тебе уехать не дам.

— Каркаров, да? — Ойген, остановившись у окна, фырункул что твой кот, — Карканов был трус и слабак. Он сдал нас, Сев. Отрекся, продал синим мантиям...

— Они уже пять лет как снова красные, Ойген. С девяносто первого.

— Да плевать. В гробу я видал и их и себя, если честно, но сдаваться просто вот так — значит проиграть окончательно.

— Вот так?

— Ты ведь знаешь, за что я попал в Азкабан. Ты был там...

Да. Он знал. Именно потому Северус до сих пор не спустил его с лестницы. А также по причине того, что самого себя с лестницы не спустишь... ну ладно. Ещё потому, что Ойген на полсотни фунтов его тяжелее и выше на полторы головы.

— ...и видел, что я не боюсь ответственности, даже за самые ужасные поступки. Я сполна вычерпал свою чашу за то, что творил — и не стану сопротивляться особо, если за это с меня спросят снова: имеют полное право. Однако в конце концов я верил в то, за что сражался, даже если это и стоило мне лучших лет моей жизни под одной крышей с дементорами. И амбиций помешанного в списке точно не было. Потому я прошу тебя — помоги.

— А теперь твоя вера иссякла, ты решил что сражаться больше не за что — и надумал сохранить себя на потом. Не поздно ли спохватился? — Северус, встав, потянулся к раковине, полной грязной посуды. Выудив из нее низкий стакан, он придирчиво изучил жирные разводы на его стенках и с лёгким вздохом отправил обратно: не судьба, всё в рыбе.

— Никогда не поздно увидеть истину, друг мой, и попытаться исправить содеянное.

Да блядь конечно. Ей расскажи. И её сыну.

— Прекращай, Ойген. Ты же знаешь, что это... ну, мягко говоря, иллюзия. Ничего ты исправлять не собираешься, хотя бы потому что сам напомнил мне о вере в то, за что мы сража...

...ах ты рыжая, хитрая... нет, Сопливус, тридцать лет, а ума нет — и не будет. Сделал он тебя, как первачка. Вся легенда насмарку теперь.

— Мы, Северус, но не ты. И я не собираюсь использовать этот факт против тебя ровно до того момента, как лысый упырь не схватит меня за яйца. Потом уж — уволь, сам в курсе как это работает... — Мальсибер, пожав плечами, протопал обратно к столу. Развернув стул спинкой к собеседнику, он тяжело опустился на него задом наперёд, неопределённо пошевелив левой рукой на последних словах.

Да уж не без понимания, ага.

— ... а потому задуманное мной — и в твоих интересах. Ну и, кроме того, есть у меня кое-что, чтоб подсластить пилюлю и помочь тебе в твоих, скажем так, служебных делах.

Слишком близко к краю, рыжий. Ещё одно слово...

— ... по научной линии разумеется. Как ты, наверное, знаешь, прабабка моя была из йоркширских Селвинов...

— Да, ты это раз сто говорил. Что с того? — больше стали в голосе, Северус, он не должен знать, что ты знаешь, что...

— А то, что как был ты магглов сын — так магглов сын и остался.

Падла какая же, ну.

— Это такой твой фирменный способ умолять магглова сына о помощи? — со звоном в мойку отправился ещё один стакан.

— Это, Северус, констатация факта. Ты пойми простую вещь одну: при всём твоём блестящем академическом уме и широчайших познаниях в интересующих тебя предметных областях магической науки — и на четвертом десятке ты реагируешь на всё волшебное, как восторженный первоклашка. Это ведь и не плохо само по себе, вот возьми например Повелителя: не обладай он этим свойством души...

Нет, он положительно нарывается.

— Ты меня лекции об истории становления магического социума слушать позвал или будет что по делу всё-таки? — Северус, наконец, поддался лени и перестал перемещать грязную посуду по одной штуке за раз, левитировав со стола фаянсовую часть натюрморта одним движением палочки. Мальсибер одобрительно хмыкнул и тут же скривился — увидев, как следующим пассом тот открыл кран. Не Aguamenti, конечно — да не облезешь, морда родовитая.

— Будет конечно. Так вот — когда чистокровный волшебник говорит тебе о своих предках, он в большинстве своём не просто хвастается. Он в первую очередь уведомляет тебя об имеющихся у него активах. К твоим годам пора бы уже и усвоить эту немудрённую истину.

— Истина, Ойген, в том, что ты надоел кругами водить. Говори давай прямо уже, что хотел, а то весь этот ваш чистокровный политес слишком утомителен.

— Экий ты нетерпеливый, Северус, — Ойген сверкнул янтарной радужкой, хитро прищурившись, — Ну прости пожалуйста — не мог отказать себе в удовольствии подёргать тебя за усы, будучи в перспективе абсолютно зависимым от твоей доброй воли. Считай это моим способом сохранить остатки своей и так потрёпанной гордости.

— Ты прощён. Давай уже к делу.

Если тебе есть конечно, что предложить. Да и пускай даже без этого: чем меньше у её убийцы будет приспешников в нужный час — тем лучше.

— Всё это естественно не за просто так, учитывая уровень риска и теплоты былых наших с тобой отношений. Денег соответственно тоже не предлагаю, не хватало ещё оскорблять нашу и так подувядшую дружбу подобным. Итак: что прабабка моя была из йоркширских Селвинов само по себе не так важно, как то, что семья эта до конца восемнадцатого почти века состояла в тесном — вплоть до женитьбы на кузинах — родстве с одним исчезнувшим ныне небольшим родом, известность, благосостояние и могущество которого было заложено в пятнадцатом веке неким Джорджем Рипли. Мне продолжать?

... да ну нахер. "Двенадцать врат" он тут что ли впаривает? Нашел дурачка — второкурснику ведь любому известно, что псы господни вычистили за пятьсот лет весь тираж по его же "Summis desiderantes". Статут, мать его, ввели из-за этого чёртового подробного руководства по получению философского камня, доступного даже сквибу. Интересно бы оно ещё хотя бы в наименьшей степени было — это ваше тонкое искусство алхимии и превращений... Но для поддержания образа и репутации почему бы и нет?

— И ты хочешь сказать...

— Что у меня есть — в рукописи — его "Алхимические смеси", — Мальсибер торжествующе оскорбился, скрестив ноги и закинув руки за голову. Затем потянулся.

А ты ещё, Сопливус, на прорицания хер ложил в школе. Мог бы между прочим стать уважаемым специалистом, а не вот это вот всё. Сиди теперь, перемывай котлы за балбесами, неспособными освоить даже дискретную теорию структур. Но, в любом случае — это шанс спасти если не руку, то хотя бы жизнь вредного старикашки. Что кратно облегчит дальнейшую борьбу с её убийцей. А потому...

— Допустим. Что ты хочешь за них? — Северус резко — рукой — закрыл кран, повернувшись к собеседнику, внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Пусть ощутит заинтересованность, но не более.

— Самую малость. Международный портал и фиал твоей крови.

Ну никто же не думал, что всё будет легко, да?

— Второго более чем достаточно, чтобы заставить сделать меня что угодно. Очень, очень много раз, без всяких оговорок — и тебе это прекрасно известно, — отведя взгляд, он начал переправлять палочкой посуду из раковины в настенный шкафчик, щеголявший щерблеными дверцами на провисших петлях, — Зачем тебе при наличии такой роскоши просить еще и о первом, спрашивается? Может потому, что никаких мифических рукописей у тебя отрадясь не водилось, а Ойген?

— Обижаешь, Сев. Когда это я пытался наколоть тебя в вопросах познания, а? Не веришь если — можешь посмотреть.

— Именно так я и сделаю. Legilimens!

...чтобы приготовить эликсир мудрецов, или истинный Магистерий, возьми, о возлюбленный ученик, змею свой хвост пожирающую и накаливай, покуда не станет она красным львом. Соедини же сначала его под действием пламени с Философскими Сульфуром, а затем и Меркурием. После, разъяв амальгаму сию, получишь ты льва зелёного, всепоглощающего, имя которому — Алкагест...

И ведь не похоже, что врёт. По сохранившимся спискам Рипли, как помнится, предлагал накаливать филосовскую ртуть — что с точки зрения бессердечной зануды физики само по себе выглядит совершенным абсурдом. Бедные магглы бились веками, пытаясь понять, что за вещество имеется в виду под этим именем, и как можно прокаливать жидкость. И не догадывались, что какая-то доминиканская сволочь с выбритой маковкой просто-напросто переставила в рецепте местами имена великого детища Парацельса.

— ...не собираюсь я заставлять тебя ничего делать. Кровь нужна чтобы обмануть красноглазого мудака, и ты при этом даже не пострадаешь.

— Что, прости? — Северус отпустил наконец взгляд рыжего колдуна, и тот недовольно поморщился — но прятать глаз всё же не стал:

— Кровь, говорю. Связка из "Кровь-к-крови", оборотного и одного хитрого проклятья — инкантацию не скажу, не проси, тоже фамильный секрет. Лысая паскуда искренне будет уверена, что метку себе вот прям щас пытаешься свести именно ты. И пока он бушует, дёргает тебя к себе, пялится на клеймо на твоём запястье и швыряется пыточными — я, счастливый обладатель свеженькой культи, совершенно свободно отправляюсь в новую жизнь. А ты тут же на месте отмазываешься оригиналом свитков Рипли и получаешь за них полное прощение и задание Сотворить то, что в них описано — помнится ведь, что лет пять назад как раз оно было очень интересно нашему боссу...

Каков гусь, а. Хитро, не доебёшься. Только вот пожалуй...

— План, опуская технические подробности, хорош — за исключением двух моментов. Во-первых, ближайшая же поверхностная леглименция в исполнении Повелителя вскрывает мероприятие как скальпель флоббера. Ну вот что ты морщишься, это же правда. И второе, более существенное: моя венозная жижица, господин чистокровный, недостаточно для "Кровь-к-крови" чиста. Нас просто развезёт на сутки в кашу, причем очевидно что тебе будет даже отвратительней чем мне самому. Есть тебе чем эти карты крыть?

— Найдётся. Во-первых, мы осуществим мероприятие не позднее ближайшего Бельтайна, а точнее — ровно в него, для максимизации степени нейтрализации эффекта от "Кровь-к-крови". Во-вторых, в нашем благом начинании поможет нам и сама метка: с точки зрения структуры ядра у нас с тобой, благодаря её действию, предельно высокая степень сродства. Не братья и не кузены конечно, но точно на уровне третьего-четвертого колена, чего для наших нужд — за глаза. На чистоту плевать: не для того придумывалось. Да-да, идеологии лет триста от силы, а инкантации — тридцатый век уж идёт. Так что оба этих обстоятельства уже должны сделать нашу цель по моим предварительным рассчетам вполне осуществимой, — Мальсибер, закончив излагать, вопросительно уставился на него снова.

— Ну допустим. Допустим, ты рассчитал все правильно, что я тебе верю и что твоя подменка не отправит нас валяться в корчах и блевать куда-то за горизонт, — Северус, опустив палочку, вместо Ойгена заходил по кухне из угла в угол, — Но что ты предлагаешь делать с леглименцией? Он же вычислит нас просто вызвав и поверхностно заглянув в твоё сознание — чему ты совершенно не умеешь противостоять. Ты считаешь, что после этого он позволит нам реализовать задуманное?

— Не будет никакого вызова, Северус. Я до мая совершенно свободен в своих действиях, — Ойген который раз за утро радостно ощерился, демонстрируя крупные, жёлтые и как на подбор слишком целые для полутора десятков лет азкабанской диеты зубы.

— И в честь чего такая щедрость?

— В честь того, что мне поручено важное персональное задание. А именно — обеспечить доступ группы наших дорогих соратников в магазин Горбина на Бельтайн. И я преуспел.

А это значит, что шкаф работает и старика спасти уже точно не выйдет. Но тогда — тогда единственное, что можно сделать, это лишить её убийцу того максимума сил и средств, которого возможно.

— В этом случае нас пожалуй действительно ничего не удержит.

— Вот и отлично. Портал?

— Дамблдор заколдует. Принесу вместе с кровью сразу на Бельтайн, не обессудь. Где и во сколько?

— В десять вечера у круга между Лох-Лойн и Лох-Клуани, того что старый друидский. Адью, — махнув рукой, рыжий волшебник поднялся со стула и, обернувшись вокруг своей оси —

БАЦ!

— с треском исчез.

Запоздалая снежная крупа с легким стуком билась в окно, мерцая в свете неверного мартовского солнца. Усталый мастер зелий, вздохнув, опустился в кресно — слишком многое ему следовало тщательно обдумать, прежде чем приступать к дальнейшим действиям. И прежде всего — что делать с новообретенным пока ещё не козырем, но в будущем — возможным тузом в рукаве. Магистерий, подумать только.