Неучтенный фактор (джен)

Добавить к основе пару веточек перечной мяты. Три помешивания по часовой стрелке, чтобы ослабить действие измельченного корня асфоделя. Одно помешивание против часовой стрелки, чтобы стабилизировать состав. Закрыть крышкой котёл, выключить огонь и оставить зелье настаиваться в течение восемнадцати минут.

Зелье от головной боли готово. В последнее время мне приходилось пить его слишком часто. Стандартный состав в таких количествах вызывал привыкание, постоянную сонливость и снижение когнитивных способностей. Чтобы избавиться от этих побочных эффектов, я заменил нефридий рогатого слизня на почки древесной лягушки, подкорректировал порядок добавления ингредиентов и увеличил срок приготовления. Улучшенный состав теперь можно принимать ежедневно практически без вреда для собственной психики.

В последние недели поводов для головной боли у меня изрядно прибавилось. Больше всех моим мигреням способствовал ребенок, который теперь жил в моем доме.

Едва переступив порог реабилитационного центра, я понял, что заберу отсюда эту девчонку, хоть это изначально и не входило в мои планы: все стены в этом заведении были исписаны такими надписями, как: «Томпсон шизанутая», «Придурошная», «Уродина», а на одном из окон второго этажа даже было выцарапано слово «Ведьма». При первом взгляде на Рослин Томпсон я убедился, что она действительно моя дочь — внешнее сходство было очевидным, к тому же девочка оказалась легилиментом. Едва взглянув мне в глаза, она сломала мои ментальные барьеры, вытащила из моей памяти самые нелицеприятные воспоминания и при этом сама даже не поняла, что же произошло. Разумеется, я сразу восстановил свои щиты и выгнал её из своего сознания, но увиденного девчонке хватило, чтобы тут же сбежать. Мне пришлось искать её по всему городу, вытаскивать из неприятностей, в которые она тут же умудрилась попасть, а затем стирать память нескольким десяткам людей.

В моем доме она первое время вела себя тихо как мышь, видимо, боялась меня до одури. Но хорошее не может длиться вечно, со временем она осмелела, и начались вопросы: «А кем вы работаете, мистер Снейп?», «А какой предмет вы преподаёте?», «А что в подвале?», «А можно взять книжку из шкафа?», «А почему этот район такой заброшенный?» и так далее.

Второе почетное место в списке причин моих мигреней занимал преподавательский состав Хогвартса. По договоренности с Дамблдором каждый день после того, как заканчивал выполнять свои обязанности декана, я отправлялся в свой дом в тупике Прядильщиков — профессор Синистра любезно согласилась присматривать за слизеринцами в мое отсутствие. Я сказал дочери, что научу её окклюменции, так что мне приходитлось выполнять обещание. С собой я брал у эльфов еду для Рослин на ужин и на следующий день.

Некоторые преподаватели, по-видимому, недостаточно нагруженные работой, стали проявлять излишнюю заинтересованность тем, куда я отлучаюсь на ночь. Вначале они пытались выяснить это у директора, но Альбус, к счастью, не имел привычки рассказывать чужие секреты, поэтому они переключились на меня. После того, как во время учительского собрания Спраут в очередной раз попыталась выяснить, когда же я познакомлю их со своей невестой, я не выдержал и высказал ей и про её излишнее любопытство, и про то, что ей стоит заняться собственной личной жизнью, и про то, что год назад я обнаружил занимательный журнал на полу в учительской. После моих слов Спраут побагровела, преподавательский состав общим решением пришёл к выводу, что я свинья, а Альбус, судя по всему, глядя на всю эту сцену, мысленно хохотал над всеми нами.

Разумеется, спустя какое-то время я пожалел, что нагрубил Спраут: она вообще-то была неплохим человеком, хоть и излишне любопытным. Но, по крайней мере, коллеги перестали пытаться выяснить у меня подробности моей личной жизни и теперь предпочитали сплетничать за моей спиной. Это, конечно, тоже меня раздражало, но уже не так критично.

И, конечно же, мне создавали немало проблем собственные студенты. Мой факультет получал кубок школы уже шесть лет подряд, и во многом я считал это собственной заслугой. Я предпочитал лично контролировать успеваемость студентов вместо того, чтобы пускать всё на самотёк, как это делали другие преподаватели. Иногда лентяям нужно сделать строгое внушение, и они начинают стараться. Иногда, чтобы повлиять на некоторых детей, нужно надавить на их амбиции. А иногда я прибегал к старому проверенному методу и отправлял отстающих к их более успевающим в волшебных науках одногруппникам.

Я учил студентов Слизерина, что внутри факультета не место конфликтам: перед остальной школой мы должны предстать единым целым. Я не снимал баллы со слизеринцев, всегда поддерживал своих учеников, в конфликтных ситуациях они могли рассчитывать на мою защиту. Это не значит, что им сходили с рук все проступки: если студент действительно виноват, от меня он получит максимально строгое наказание. Такая тактика очень помогла мне быстро добиться уважения своих студентов в первые годы работы, когда вся школа ополчилась против нашего факультета, а мои коллеги изо всех сил проверяли на прочность нового преподавателя.

Теперь же моя стратегия дала сбой: мои студенты, почувствовав, что я в пиках с другими преподавателями, решили, что теперь это они должны защищать меня. Их план я услышал случайно: второкурсники решили, что самое подходящее место, чтобы обсуждать подобные вещи — школьный коридор. Защищать меня они решили, конечно же, по-своему. Им показалось логичным, что нужно начать препираться с преподавателями и провоцировать конфликты с другими учениками, особенно с гриффиндорцами, которые всегда рады были устроить заварушку. В результате отношения между факультетами обострились до предела, а мы с Минервой чуть ли не ежедневно вступали в перепалки, ведь каждый пытался заступиться за своих подопечных.

Я дождался, пока пройдут положенные восемнадцать минут, а затем открыл котёл, из которого повеяло сильным запахом мяты, и разлил содержимое по небольшим флаконам. Зелье переливалось перламутровым блеском и было густым, как кисель, а это значило, что я добился желаемого результата.

После небольшого глотка мигрень отступила и мысли прояснились. Очень жаль, что не существует зелья, которое так же легко справилось бы с моими проблемами.

На часах было почти восемь вечера. Взяв с собой несколько флаконов с перламутровой жидкостью, я вышел из лаборатории. Перед возвращением домой мне предстояло зайти на кухню за едой: к сожалению, школьные эльфы не могли покидать Хогвартс.

Поднимаясь по лестнице, я услышал ругань и почувствовал, что головная боль снова начинает возвращаться. Похоже, спокойно уйти из школы у меня сегодня не получится.

Самый громкий голос принадлежал Эдвардсу, а где этот гриффиндорец, там и вся его шайка. Он громко заявлял, что его собеседник — трусливый идиот, чья мать прелюбодействовала с лесным троллем. Мерлин, мне иногда казалось, что этот идиот специально провоцирует конфликты. Прислушавшись, я разобрал и голоса своих студентов: Фаджа, Шаффика и Селвина. Марцелл говорил сквозь сжатые зубы тихим голосом, и, насколько я его знал, это значило, что он уже приготовился сражаться. Я прибавил шаг и вскоре вышел в коридор, где собрались драться студенты.

Перед моими глазами предстала уже привычная картина: Эдвардс стоял, направив палочку на слизеринцев, рядом с ним с каменным лицом стоял Чарли Уизли, также держа палочку наготове. За их спинами, сжав руки в кулаки, стояла шестикурсница Хаффлапаффа Нимфадора Тонкс, и лицо, и волосы у которой были ярко-красного цвета. Из моих студентов никто за палочки не взялся, и я почувствовал, за них гордость: что бы ни говорила Минерва, но провокаторами драк в школе являлись именно гриффиндорцы. Шаффик нервно мял края мантии, Фадж держал в руках какую-то коробку, Марцелл Селвин стоял, спокойно убрав руки в карманы мантии.

— Профессор, — спокойно сказал он. — Хорошо, что вы пришли! Эдвардс и Уизли собирались напасть на нас…

— Это неправда! — перебил его Мартин Эдвардс. — Мы защищали Тонкс! Они…

— Молчать! — я не дал ему договорить. — В данный момент я вижу палочки в руках только у вас и у мистера Уизли.

— Селвин и Шаффик только что убрали палочки! Они хотели подкараулить Тонкс… — опять закричал Эдвардс, но осекся под моим взглядом.

— Чушь! — насмешливо сказал Фадж. — Кому нужна эта полоумная страшила.

Я почувствовал, как ярость закипает в моей груди. Мало того, что Фадж продолжал раздувать конфликт, он еще и открыто демонстрировал неуважение к преподавателю, позволяя себе так выражаться в моем присутствии, а это ему прощать было нельзя.

С этим студентом всегда было тяжело. Единственный сын состоятельных родителей, он пришел в школу с твердым убеждением, что к нему должно быть особое отношение, раз уж его отец не последний человек в министерстве. Нам с другими преподавателями приходилось регулярно спускать его с небес на землю и доказывать, что в этой школе правила распространяются на всех без исключения. После тяжелых отработок и моих выговоров его заносчивость ненадолго исчезала, но спустя какое-то время все повторялось по-новой. Год назад, когда его отец стал министром магии, поведение Магнуса испортилось еще сильнее: он, уверенный в том, что всё сойдет ему с рук, стал провоцировать конфликты со студентами с других факультетов, и даже позволял себе грубить некоторым учителям. Но никогда за все время учебы он не позволял себе такого поведения в моем присутствии. Видимо, мысль о том, что он покинет стены школы меньше чем через месяц, вскружила ему голову. Ну, ничего страшного, это быстро лечится.

Я повернулся к Фаджу и только собрался назначить ему взыскание, как вдруг боковым зрением уловил движение справа. Я тут же выставил щит, и красный луч заклинания ударился о невидимую преграду. Это Эдвардс, еще один кандидат на исключение, решил защитить честь своей подружки. Селвин отреагировал мгновенно: еще секунду назад он стоял расслабленно и спокойно, а уже сейчас он, сжимая в руках палочку, отразил заклятие младшего Уизли. Я быстрым движением палочки обезоружил гриффиндорцев, надеясь, что этим завершу конфликт. Но тут случилось то, чего я никак не ожидал: Шаффик выпустил заклятие в сторону Тонкс. Хаффлапафка ловко отпрыгнула в сторону, красный луч отрикошетил от стены и угодил прямо в Фаджа.

Из рук последнего выпала коробка, и я, не зная, что там, на всякий случай выставил вокруг неё барьер. Но это оказалось практически бесполезно: ярко-желтое газообразное вещество за считанные мгновения распространилось по помещению. Последнее, что я успел сделать, это наложить на себя и студентов заклинание головного пузыря, после чего потерял сознание.

* * *

Очищать сознание было невероятно трудно: как назло именно в эти моменты в голову лезли самые дурацкие мысли. А ведь это еще было самым простым этапом в освоении окклюменции. Судя по книге Йорика Хендерсона, свой разум можно было превратить в бескрайний лабиринт, заполненный истинными и ложными образами, способными обмануть даже самого опытного легилимента. Можно было научиться отстраняться от собственных негативных эмоций в те моменты, когда они мешали мыслить хладнокровно. Можно было даже научиться сопротивляться веритасеруму — сильному зелью, которое заставляло человека говорить только правду.

Вообще, для того, чтобы достигнуть успехов в ментальной магии, требовалось два компонента. Первый — это врожденные способности, которые достаются детям от родителей, мне вот, например, достались от отца. А второй и самый главный — это дисциплина разума. С этим, по словам мистера Снейпа, у меня были большие проблемы. Он говорил, что легилименция — очень полезное умение, но только когда используешь его в меру. Я же абсолютно не контролировала свои способности, и именно поэтому часто видела воспоминания других людей и потом мучилась от головной боли.

Пока что я застряла на этапе очищения сознания. Вот например, сегодня я пыталась очистить голову от мыслей, а их становилось всё больше и больше, и избавиться от них уже не получалось. Меня беспокоило то, что мистера Снейпа до сих пор не было. Я жила у него уже месяц, и он почти каждый день приходил домой около восьми. В редких случаях, когда он задерживался, он всегда предупреждал меня об этом через камин или с помощью совиной почты. А сейчас на часах уже десять, и о мистере Снейпе ничего не было слышно.

Удивительно, но я привязалась к этому человеку. Работал мистер Снейп не наемным убийцей, а преподавателем зельеварения в волшебной школе. Там же он и жил почти весь год, приезжая в этот дом лишь на несколько недель летом. Я же смогу поступить в Хогвартс только осенью, и тогда мистеру Снейпу не придётся каждый день возвращаться сюда, в тупик Прядильщиков.

Я довольно быстро перестала бояться мистера Снейпа, хоть он и пытался меня напугать, сказав, что в подвале расчлененные трупы, а в шкафу — книги по темной магии. Хоть он мне вначале и показался зловещим и жутким человеком, это, как выяснилось, была просто маска, за которой он прятал свою усталость.

Вздохнув, я убрала «Основы ментальной магии» обратно на полку: все равно сосредоточиться на очищении разума не получалось. На глаза попался лежащий на столе лист пергамента, в который я выписывала непонятные мне моменты из книги.

Мне вдруг вспомнилось, как я прогуливала занятия в школе и на заброшенной стройке пыталась с помощью магии сдвинуть с места мусор. Протянув руку к пергаменту, я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на тех ощущениях, которые испытывала, когда со мной происходило что-то волшебное. Открыв глаза, я увидела, что конспект сдвинулся с места почти на сантиметр! Это было невероятно, раньше у меня очень редко получалось достигнуть такого результата.

Вдруг я услышала негромкий стук, который прервал мои размышления. Источник звука был где-то на втором этаже. Поднявшись по лестнице, я прислушалась. В комнате мистера Снейпа кто-то негромко стучал по некому деревянному предмету. Я встала перед дверью и несколько минут не решалась открыть её: кроме подвала, это было единственное помещение в доме, куда я никогда не входила, хоть мистер Снейп и не запрещал мне этого. Однако любопытство всё-таки одержало верх, и я толкнула дверь.

Перед моим взглядом предстала комната чуть больше моей. Обставлена она была скромно: двуспальная кровать, стул, небольшой комод и шкаф, разумеется, заполненный книгами. Первое время я еще удивлялась количеству литературы в этом доме, но когда получше узнала его владельца, поняла, что удивляться тут нечему. Любую свободную минуту он посвящал чтению, глотая книги одну за другой, и периодически выписывал что-то на пергамент или вносил на полях свои комментарии.

На шкафу стояла какая-то небольшая коробка, из которой и раздавался странный стук. Вначале я подумала, что там мышь, но потом быстро отогнала от себя эту мысль. За месяц жизни в этом доме я заметила, что здесь не было ни грызунов, ни пауков, ни тараканов, в общем, никаких вредителей. Возможно, владелец наложил какие-то чары или использовал специальное зелье. Нет, в коробке было что-то другое, и я заметила, что меня почему-то тянуло открыть её.

Решив, что, раз уж я все равно зашла сюда, ничего страшного не случится, если краем глаза взгляну на источник звука, который, кстати, стал еще громче, я встала на стул и сняла со шкафа коробку. Внутри, судя по всему, были личные вещи, принадлежавшие какой-то женщине: несколько старомодных платьев из красивой ткани, потрепанная сумочка, записная книжка, десяток небольших стеклянных шариков, старая черно-белая свадебная фотография, на которой были изображены крупный усатый мужчина с длинным крючковатым носом и худенькая высокая черноволосая женщина. В углу коробки лежал длинный деревянный футляр, открыв который, я поняла, что было источником странного звука. Внутри лежала волшебная палочка, которая непрерывно колотилась о края футляра. Взяв ее в руки, я почувствовала приятное тепло, от которого мое сердце забилось быстрее. Я взмахнула палочкой, и с кончика посыпались красивые золотистые искры. На долю секунды я даже почувствовала, что с этой палочкой меня что-то связывает.

С неохотой я убрала волшебную палочку обратно в футляр и поставила коробку с вещами обратно на шкаф: мистер Снейп, если узнает о произошедшем, вряд ли одобрит то, что я шарила в его комнате и пыталась колдовать волшебной палочкой.

Спустившись в гостиную, я увидела большую пеструю сову, сидящую на окне. К ее лапе была привязана записка. Я дала птице маленький кусочек пирога — все, что осталось от сегодняшнего ужина — отвязала записку и отпустила сову. На небольшом листке пергамента тонким косым почерком было написано, что мой отец вынужден сегодня остаться на работе. Подпись внизу гласила, что автор записки некий Альбус Дамблдор.

После прочтения этой короткой записки мне стало тревожно: если у мистера Снейпа сегодня действительно много работы, почему он сам об этом не сообщил? Что-то случилось, и я чувствовала это. Усевшись с ногами в кресло, я в бессилии уставилась на камин: ужасное чувство, когда ты знаешь, что близкий тебе человек, скорее всего, в беде, а ты ничего не можешь сделать.