Дружи наперекор всему (джен)

Палочка Волан-де-Морта неприятно жгла руку, и Гарри в который раз поймал себя на мысли, что ему хочется её выбросить, отшвырнуть прочь и забыть, как ядовитую гадину. Поэтому, добредя до остатков моста, Гарри остановился на краю, в сомнении сжимая обе палочки — боярышниковую, бывшую малфоевскую, и воландемортовскую бузинную. Решение пришло внезапно: он не будет класть палочку в гробницу Дамблдора, он её уничтожит. И прежде чем мысль успела сформироваться, руки догнали и исполнили — сжали бузинную палочку и переломили её ровно пополам. Она сломалась как-то очень легко, как карандаш, с громким сухим треском и свистящим шипением.

Вот теперь он почувствовал полное удовлетворение и сознание того, что всё сделал правильно. Прислушавшись к себе, Гарри окончательно убедился в своей правоте — всё верно, хватит ей царствовать, искушать добрых и злых волшебников, и так много смертей она пронесла сквозь века, оставив кровавый шлейф в истории.

Позади него встали Гермиона и Рон. Долговязый и заросший, чуть сутулящийся Рон смотрел на гаррины действия с некоторым осуждением во взгляде, но протестовать вслух не рискнул — понял, что сейчас не время и не место для споров. Гермионе же было всё однофигственно, она устало ежилась, зябко обняв себя за плечи, а на лице её застыло уныло-скорбное выражение. Она явно готовилась к чему-то неприятному.

Неприятности не замедлили начаться. Разбор завалов, вынос тел погибших и раненых, поиски пропавших… В какой-то миг Гарри вспомнил о Снейпе и ужаснулся — что же он за сволочь такая? Покойного профессора оставил лежать в безвестности, как кошку помоечную!

К тому времени Рон окончательно отсеялся, отошел к родителям и теперь скорбел вместе с ними над телами Фреда, Люпина и Тонкс. Так что к иве Гарри поспешил один, кусая губы и прикидывая, сможет ли он послать Патронуса за носильщиками и как сподручнее всего вытаскивать из хижины мертвого профессора? От последней мысли вдруг скрутило живот, а в глазах потемнело — Северус… ещё одна жертва войны. И что хуже всего — он жертвенный агнец на алтаре добра Альбуса Дамблдора, совсем как он, Поттер, с последним крестражем в черепушке. Хотя, ехидно поправил себя Гарри, последним крестражем всё же оказалась Нагайна, которой Невилл отсек башку уже после того, как Гарри перенес клиническую смерть в лесу. Так что в этом твой план чуточку не удался, Дамблдор.

Размышляя об этом, Гарри нагнулся к корням Гремучей ивы и, коротко вздохнув, нырнул в лаз. Люмос на кончике палочки мягко пульсировал, освещая путь. Свет был неяркий, чуть рассеянный, всё же не фонарик с направленным световым пучком. Но палочке хотя бы батарейка не нужна, отстраненно подумал Гарри, идя согнувшись по низкому ходу.

Вот и дверь. За ней — ящик, а за ящиком… Что-то странное было в теле, распростертом там. Гарри целую минуту тупо моргал, прежде чем в голове уложилась главнейшая истина на данный момент — это не Северус Снейп. Горло разорвано, это да, укусы Нагайны видны четко: на руке, которой Северус рефлекторно прикрылся тогда, на шее и щеке, повсюду, там, куда кусала верная гадюка Волан-де-Морта, вот только кусала она, как видно сейчас, не Северуса…

Перед Гарри лежал незнакомый человек, а судя по пятнам на коже, давно умерший человек. На короткий миг даже промелькнула дикая, совершенно невозможная мысль — профессор Снейп использовал в качестве замены инфернала. Труп не пах по причине мумификации, но по телосложению это был полный мужчина. Черная мантия Северуса туго натянулась на пузе, так, что несколько пуговиц расстегнулись. Гарри хихикнул, представив, как Снейп терпеливо облачает в свою одежду живого покойника. Возможно, с уже измененной внешностью, иначе одеяние не налезло бы на толстяка.

Сдавленное хихиканье перешло в гомерический хохот — Гарри, согнувшись и взявшись за живот, сильно содрогался от неудержимого гогота. Ну Снейп… Ну скотина! Живой, зараза!

И, как теперь стало понятно, умирать не планировал. Его даже рядом в тот момент не было… Интересно, как он так Лорда-то провел, что тот ничего и не заметил? И как он воспоминание передал через покойника? Хотя… Гарри напряженно замер, силясь вспомнить все мельчайшие подробности той ночи. Вот он приближается к раненому, с ужасом смотря на белое, как полотно, лицо Снейпа и его пальцы, пытающиеся зажать кровавую рану на шее. Гарри подошел вплотную, снял мантию-невидимку и смотрел сверху вниз на ненавистного ему человека. Расширенные черные глаза Снейпа остановились на Гарри, и он попытался что-то сказать. Гарри нагнулся к нему. Снейп схватил его за край одежды и притянул ближе. Из его горла вырвался страшный булькающий звук:

— Собери… собери…

Из Снейпа текла не только кровь. Серебристо-голубое вещество, не газ и не жидкость, хлынуло из его рта, ушей и глаз. Гарри понял, что это такое, но не знал, что делать… Гермиона вложила в его дрожащую руку наколдованный из воздуха флакон. Мановением палочки Гарри направил серебристое вещество в его горлышко. Когда флакон наполнился до краев и кровь перестала течь, Северус отпустил руку Гарри. Потом он умер, заглянув на миг в глаза Поттеру. Крепко зажмурившись, Гарри с усилием, через не могу, заставил себя вспомнить прочих умирающих волшебников. Насколько он помнил, из них вытекала только кровь, слезы и другие естественные жидкости… Не мысли, не воспоминания, которые потекли вслед за кровью Снейпа, как из разбитого сосуда…

Распахнув глаза, Гарри внимательно посмотрел на мертвеца — а не был ли он и вправду сосудом, хранилищем воспоминаний, которые должен собрать тот, кто окажется рядом? Можно ли использовать покойника в качестве емкости для хранения памяти, подобно Омуту? Можно, понял Гарри. Снейп — может. Он достаточно циничен для такого. Переодел труп в свою одежду, загнал в мертвую голову отобранные для передачи нужные воспоминания, запрограммировал экс-голема на определенные действия и слинял. Всё это вполне в духе Северуса Снейпа, желчного и ехидного зельевара.

Но Снейп хотя бы подлецом не был, как тот, что стоял на поляне в ночном лесу в окружении нелюдей, готовых пытать и убивать детей. Холодные убийцы, твари, которым нет места в этом мире. Твари, которых уничтожат после Гарри. Он же должен был сделать то, что запланировали задолго до этого дня. С холодным сердцем расписали всю его жизнь от чулана до заклания.

Дамблдор ничем не отличался от Волан-де-Морта. И понимание этого заставило Гарри задохнуться. И тот, и другой убивали детей ради своих целей. А значит, они одинаковые. Они и Северуса одинаково использовали, каждый в свою выгоду: Лорд посылал его убивать и пытать, а Дамблдор… Дамблдор поступил с ним гораздо гаже — заставил убить себя, чтобы Снейп стал законным владельцем Бузинной палочки. Но и тут план старика провалился — Драко обезоружил его раньше Северуса.

Гарри снова прикрыл глаза, вспоминая те события на Башне Молний: дверь башни резко распах­нулась и на пороге её возник Снейп с волшебной палочкой в руке. Черные глаза его стремительно обежали всех, кто был здесь, от припавшего к сте­не Дамблдора до Пожирателей Смерти, обозленно­го оборотня и Малфоя.

— У нас тут заминка, Северус, — сказал грузный Амикус, и взгляд, и волшебная палочка которого были неотрывно наставлены на Дамблдора. — Мальчиш­ка, видать, не способен…

Однако имя Снейпа произнес и другой голос, еле слышный:

— Северус…

Звук его ужаснул Гарри сильнее, чем все пережи­тое им доселе. Впервые в голосе Дамблдора прозвучала мольба. Снейп ничего не ответил, он сделал несколько шагов вперед, оттолкнув с дороги Малфоя. Трое Пожирателей Смерти безмолвно отступили назад. Даже оборотень выглядел испуганным. С мгновение Снейп вглядывался в Дамблдора, рез­кие черты его лица казались протравленными от­вращением и ненавистью.

— Северус… прошу тебя…

Снейп поднял палочку и направил её на Дамбл­дора.

— Авада Кедавра!

Голос его, безжизненный, мертвый, звучал, как сквозь бетонную плиту, и шел, казалось, из самого сердца, надтреснутого и крошащегося…

Гарри скрипнул зубами — ну Дамблдор, у тебя, похоже, совсем ни капли совести не осталось, что ж ты с Северусом сотворил, мразь?! Он же другом твоим был, верным твоим соратником, а ты?! Ты в душу ему плюнул! Плюнул и растер, растоптал его гордость. Нельзя же так с человеком обращаться!..

Вздохнув, Гарри посмотрел на серое, в трупных пятнах, лицо незнакомца — не знаю, кто ты, но Северус хотя бы живого не послал сражаться вместо себя, как это делали великие полководцы Дамблдор и Волан-де-Морт. И не прятался за спинами детей, а напротив, закрывал их собой, как тогда, на третьем курсе заслонил своей грудью трех подростков от Люпина.

С Люпина мысли Гарри перетекли на Тедди. Какой он, его будущий крестник? И как становятся крестными отцами, что для этого нужно делать, какие бумаги надо подписывать? На фоне этих вопросов до Поттера дошла неприятная истина — он ничего не знает о жизни.

Встав, Гарри покинул хижину и вернулся на школьный двор, выйдя из лаза под ивой. Перед развалинами Хогвартса всё так же копошился народ, выискивая и подбирая последних. Накрытых тел стало больше — около полусотни. Гарри гулко сглотнул, его желудок снова болезненно сжался — столько жертв…

Одно тело мельче остальных, Гарри не надо гадать, кто там — под белой простыней лежит шестикурсник Колин Криви, его верный поклонник. Горло сдавил спазм, многие в эту ночь навсегда остались семнадцатилетними…

Кто-то вскрикнул, отшатнулся. Гарри непонимающе взглянул в направлении крика — что происходит? Люди с потрясенными воплями отпрыгивали от тел, которые вдруг начали оплывать под простынями, терять очертания и формы. Поменялся и Колин. Гарри, переборов страх, нагнулся и приподнял край простыни…

Колина под ней не было. Был голем, песочный голем, рассыпающийся за ненадобностью, отслуживший свое песчаный солдат. Кто-то очень мудрый и знающий переломил ход истории, и Гарри подозревал, что это отнюдь не Дамблдор.

Целыми и без изменений остались только тела взрослых — Пожирателей Смерти и защитников Хогвартса. Облегченно зарыдала Молли, когда осыпалось и опало «тело» Фреда, он тоже оказался заменен песочным солдатом. Гарри выпрямился и повеселевшими глазами обвел окружающих, безотчетно ища того, кто сотворил это чудо — защитил детей. По-настоящему защитил, спас от смерти, отвел от них беду изумительным волшебством, подарил жизнь и настоящую победу.

— Фуф-фф… — выдохнул кто-то. — Тонкс, дура, не реви! Тебя ребёнку вернули!

Но Тонкс, вырвав руку из лапищи Бруствера, пронеслась через поле и упала на грудь мертвому Люпину, никак не согласная с решением Небесного судьи. Ей был нужен муж.

— Кто это сделал? — взволнованно вопросила МакГонагалл, обращаясь сразу ко всем. Ей ответил Аберфорт.

— Без понятия, Минерва. Её мне чей-то домовик связанную доставил, пропищал, чтоб не пущали, и адью, сгинул с ветерком.

— Когда? — отрывисто бросила Минерва.

— А вчера, — старик ткнул большим пальцем за плечо. — Аккурат перед битвой. Кажется, сразу после того, как закончилась эвакуация школьников из Хогвартса. Ко мне в трактир уже через минуту родители трансгрессировали со всех сторон, кто-то их предупредил, так что ребят сразу похватали и по домам растащили. Ни одного не оставили.

Гарри прикинул сказанное и удовлетворено кивнул сам себе: понятно, ещё до пожара в Выручай-комнате кто-то подсуетился и вмешался в ход событий. Тонкс он видел как раз перед тем, как пожар начался. Её, значит, успели перехватить, связать и передать на хранение трактирщику, в общем, постарались сохранить глупую мамашу для ребёнка. Печали по Ремусу Гарри больше не ощущал, считая правильным то, что того не попытались спасти, позволив Люпину погибнуть в битве, как мужчине. По поводу себя он тоже не питал иллюзий, заменять его было бесполезно — он являлся крестражем Темного Лорда, а значит, именно он и должен был уйти на заклание. А что касается голема Колина…

Гарри задумчиво потыкал песок носком ботинка. Их, судя по всему, создавали впопыхах, пачками, и штампами отпинывали прочь, влепив вдогон последнее желание оригинала, с которого голема и лепили. Колин очень хотел пробраться в Хогвартс, что его слепок и проделал. Простенькая магия, но и прочная, солдаты вон, сутки продержались, только сейчас и начали рассыпаться, спустя много часов после «смерти».

Ажиотаж вокруг тем временем разгорался вовсю. Поняв, что нет ни одного детского трупа, люди спешно разбегались с территории Хогвартса по домам, спеша удостовериться в том, что чудо действительно произошло и их дети в самом деле живы и здоровы.

— Маховик времени, — прошептала Гермиона, вставшая рядом. — Как всё просто. Не могли же родители забрать детей и не знать при этом, что они дома… Кстати, кто забрал Колина? Его родители — магглы.

Гарри пожал плечами, едва сдерживаясь от того, чтоб не высказаться в духе Аберфорта — без понятия! Подошли Невилл с Полумной и тоже встали рядом. Они держались за руки, и у Гарри возникло ощущение дежавю, как будто он где-то видел такое очень давно. Руки сами потянулись к покоцанному лицу Невилла, взяв его за шею, Гарри привлек к себе и прижался лбом ко лбу друга. Невилл, живой, бесконечно родной, верный друг и соратник, я бы не справился без тебя, благодарю за то, что прикончил эту ядовитую гадину. Рядом обнялись Гермиона и Полумна, делясь теми же чувствами.

Потом была волокита, обычная после войны. Осмотр и лечение раненых, похороны павших, которых оказалось всего шесть: со стороны защитников погибли Ремус Люпин и Септима Вектор, со стороны Пожирателей — сам Том Реддл, его гадюка, Беллатриса Лестрейндж, Струпьяр и какой-то безымянный Пожиратель. Кроме того, не досчитались Винсента Крэбба, сгоревшего в Выручай-комнате. Он с Драко и Грегори Гойлом всё же проник туда и выпустил Адский огонь. Гадюку после этого сняли с учета.

За истерящей Тонкс прибыла мама, отвесила дочке затрещину и сунула под нос агукающего Тедди. Сладкое «агу-агу» розововолосого младенчика отрезвило молодую горюющую вдову, и, схватив сына, она покаянно согласилась отправиться домой. Гарри сунулся к ним с вопросом — как быть крестным папой для Тедди, но в ответ получил недоумение типа «о чем вы говорите, молодой человек?» и отстал, сообразив, что Люпин звал его на голубом глазу, сгоряча и на радостях, позабыв посоветоваться с тёщей и женой. Но сожаления от несостоявшегося отцовства он не испытывал, толком-то не зная, с чем его едят…

Далее последовала полная задница в лице отпуска и каникул. Развалины Хогвартса заполонили вызванные рабочие, занявшиеся тотальным ремонтом и попросившие благородных господ-профессоров пройти за ворота и не мешаться под ногами. Опираясь на трости, профессора степенно пошагали восвояси, вняв мастерам-ремонтникам. Учеников, соответственно, выперли на каникулы, дескать, негде и незачем доучивать и так профуканный год.

Ну, если всем студентам было куда податься, то нашей троице смачно улыбнулась улица. Полумну-то, слава Мерлину и богу, забрал папа. А вот Невиллу не повезло, его бабушка до сих пор была в бегах, и связаться с ней не было никакой возможности. Дом его оказался разрушен ещё с тех времен, когда за бабулей Долгопупс заявился Долиш, но маленько просчитался и, вместо того, чтоб запугать одинокую старушку, загремел на больничную койку в Мунго. Бабуля-божий одуванчик крепко приложила Долиша рухнувшей кровлей.

Дом Гермионы был переписан на Уилкинсов, те в Австралии, так что девчонка стояла теперь полной дурой и тупо моргала, силясь уложить в хорошенькой головке невероятный факт своей бездомности. Гарри вдруг порадовался, что у него как раз имеется дом, тот самый, на площади Гриммо. Рон их не позвал, да и не хотелось к нему, вообще-то. Пока не хотелось…

Взяв друзей за плечи, он ободряюще шепнул:

— Ничего, не пропадем! Пойдемте ко мне.

И, бросив последний взгляд на живописные развалины замка, трое молодых людей трансгрессировали прочь. Мощеная брусчаткой сырая площадь встретила Гарри и Гермиону привычным полумраком, Невилл здесь не был и потому любопытно таращился по сторонам.

Крыльцо было на месте, черная дверь с серебряной змеей-ручкой — тоже, а вот внутри… Из распахнутого мрака дохнуло затхлостью и гарью. Яксли, хвостом прицепившийся к Гермионе в Министерстве магии, постарался сделать так, чтобы им было некуда возвращаться. Дом на Гриммо был сожжен дотла. Но Гарри не хотел так скоро сдаваться, голосом, полным отчаяния, он воззвал:

— Кикимер! Кикимер, покажись, пожалуйста…

Но старый домовик либо покинул сгоревший дом, либо был убит во время битвы за Хогвартс. Он не явился на зов Гарри. Двое парней и девушка, осиротевшие и одинокие в целом мире, стояли, тесно прижавшись друг к другу, и потерянно молчали, утратив всякую надежду…

Гермиона сникла, съежила плечи и смущенно понурилась. Это она виновата, притащив сюда Яксли на хвосте… Гарри приобнял её за плечи, напряженно размышляя о том, где ж им укрытие-то найти?

— Есть дом в Годриковой впадине, — неуверенно предложил он. — Помнишь? Мы там в сочельник были…

— Помню, — грустно согласилась Гермиона. — Но он разве твой? Он же теперь памятник.

Гарри заколебался и замешкался с ответом, так что вместо него ответил Невилл:

— А с какого-такого перепугу частное владение стало общественным мемориалом? Его продавали? Конфисковало государство за неуплату налогов? И вообще, кто имел право забирать недвижимость у живого наследника?

— Э-э-э… не знаю, — совсем заробел Гарри, впечатленный юридическими познаниями Невилла.

— Если Гарри законнорожденный, то никто, разве что с согласия опекуна, — очень серьезно вставила Гермиона.

— Значит, с согласия опекуна дом был передан городу в качестве памятника, — подытожил Невилл. И спросил: — А кто опекун?

— Дамблдор… — убитым голосом прошептал Гарри. — Сириус сидел в тюрьме, и на тот момент, в восемьдесят первом году, моим опекуном стал Дамблдор. Самоназначенный, но тогда он был самым главным. Это же не законы магии, а законы людские.

— Ну и зачем? — вопросительно посмотрел на него Невилл. — Зачем он дом у тебя забрал? Разве он не мог позаботиться о том, где тебе жить, когда ты подрастешь?

— А меня на убой растили, как жертвенного барашка, — совсем затосковал Гарри, потирая лоб, на котором таял восковой след старого шрама. — Дамблдор не рассчитывал на то, что я выживу.

Гермиона и Невилл с сочувствием посмотрели на парня, причем на лице Невилла появилось выражение запоздалого шока — до него только сейчас дошла чудовищность плана Дамблдора.

— Вот же ж… Свистун старый! — деликатно ругнулся потомственный аристократ старинного рода Долгопупсов. — И как ему наглости хватило на сие черное дело? Гарри, — он положил руку на плечо друга, — мне правда очень жаль, что он так подло с тобой поступил. Я всё понял, я слышал слухи и теперь знаю, о чем они… Нет, Гарри, не прав Дамблдор, кругом не прав! Он не имел права распоряжаться чужой жизнью, как своей собственностью. А дом мы тебе вернем, Гарри, прямо сейчас пойдем в банк и всё вернем!

— А может, сначала хотя бы в подвал заглянем? — попросила Гермиона. — Вдруг там сохранилось что-нибудь?

К просьбе девушки прислушались, колданули себе в лицо пузыри воздуха и пошли на разведку, пустив перед собой шарики Люмосов. Однако уже через минуту стало ясно, что им не оставили ни малейшего шанса. Дом был не просто сожжен, а предварительно разграблен Пожирателями, которых привел Яксли. Мародеры вынесли всё подчистую, а то, что не смогли унести, предали огню. Уцелели только сковородки на кухне да каменные полки каминов в комнатах. Посмотрев на выжженное пятно на месте картины, Гарри вздохнул, покачал головой и пошел к выходу. На душе стало совсем пусто. Даже ругательский портрет мамаши Блэк не оставили…

Притихшие друзья вышли вслед за ним, смущенные окончательно, они, избегая смотреть друг на друга, поплелись в ближайшее кафе, где перекусили на остатки средств Гермионы. После перекуса, отдохнувшие, набравшиеся сил и оптимизма, ребята переместились к «Дырявому котлу», а через него вышли в Косой переулок. Здание банка ещё окружали строительные леса, по которым сновали рабочие, чиня разнесенный драконом фасад. Гарри резко перехотел заходить внутрь, вспомнив, что на том драконе они как раз и удирали. А ну как компенсацию потребуют, возмещение ущерба?

Гермиониной попе тоже стало неуютно, и девушка нервно заозиралась по сторонам, явно желая сгинуть с глаз зеленорожих коротышек. Но Невилл их не пустил. Нашарив в кармане ключик, он заявил, что ему пора пополнить финансы, и, решительно цапнув под руки заробевших друзей, решительным шагом отбуксировал их к новым парадным дверям.

Внутри банк был уже полностью отреставрирован: сверкали новые колонны, мраморный пол отражал такой же потолок, сияли колючими гранями хрустальные люстры на сто с чем-то свечей. Идя вдоль высоких стоек, Гарри невольно шарил глазами по стенам в поисках плакатиков с объявлением о розыске вандалов, разрушивших банк, подчеркнутых энными суммами за их грешные головы. Но таких плакатиков, к его изумлению, не было, и удивление аж выпрямило ему спину и подняло вверх подбородок — их не разыскивают?!

Нет. Их не объявили в розыск. Гоблины никаких скандалов не закатили при виде двоих из трех нарушителей, более того, они провожали визитеров спокойными и чуть ехидными взглядами, следя за ними из-за стоек. Невилл, повертев головой, выбрал официального вида клерка и шагнул к нему.

— Простите, где тут отвечают за недвижимость? — вежливо спросил он. Клерк незамедлительно ответил:

— Обратитесь в агентство недвижимости «Зеленые рукава», молодой человек. Не забудьте документы по месту прописки, — добавил он чуть насмешливо.

— А если у человека дом забрали без его ведома? — спросил Невилл, решив взять проблему сразу за рога. — Куда в таком случае обращаться?

Гоблин метнул косой взгляд на Гарри, хмыкнул и ответил:

— Министерство магии уж на что большое, но за жилищные проблемы отвечает совсем крошечный отдел, затерянный на фоне всех этих гигантов вроде Секторов борьбы с незаконным использованием изобретений магглов и Отделов регулирования магических популяций и контроля над ними. Короче, за незаконное обращение с недвижимостью отвечают сотрудники агентств «Надежный дом», «Фиделиус» и «Тепло домашнего очага». Последнее агентство самое надежное, советую обратиться туда.

Ребята поблагодарили и уже развернулись к выходу, когда гоблин бросил им вдогон:

— А, и ещё спросите Дориана Ранкорна, он там главный…

Гарри икнул и испуганно съежился — Ранкорн? О нет! Вмиг вспомнились все подвиги в Министерстве под украденной личиной Ранкорна, этого кошмарного типа, которого боялось больше половины сотрудников. А теперь выясняется, что он какой-то важный чиновник, отвечающий за порядок в жилищном имуществе. О Господи… Гермиона тихонько пихнула паникера в бок и прошипела:

— Он же сказал — Дориан, а не Альберт! Ты забыл, как тебя Яксли называл?

— Дак… Тьфу! Не у всех такая идеальная память, как у тебя! — нервно огрызнулся Гарри, стыдясь своего испуга. — Я вообще не знаю — как Ранкорна зовут!..

— Вот-вот, — съязвила Гермиона, — то-то Яксли до тебя доораться не мог — не твое же имя… И кстати, — тормознула она его, — деньги из сейфа не хочешь взять?

С последним доводом Гарри пришлось согласиться — деньги были нужны. Вот только…

— У меня ключа нет, — побледнев, сообщил он.

— А вам школьный сейф нужен или личный? — ехидно осведомился всё тот же гоблин.

— А у меня есть личный сейф? — опешил Гарри.

— Угу, — кивнул гоблин. — Дедушкин. Карлус Поттер позаботился о вашем будущем, запечатав свой сейф от сына.

— А почему? — заинтересовался Гарри кусочком неизвестной отцовской биографии.

— Потому что не доверял лорд Поттер организации, в которую сынок вступил, — доходчиво объяснил гоблин.

— Орден Феникса, что ли? — автоматом буркнул Гарри, знавший о подпольной организации теперь чуть больше. Гоблин кивнул и распорядился отвести гостей к их сейфам.

У Гермионы сейф появился год назад, когда она задумалась о будущем без родителей, которых она намеревалась спрятать, ну и потребовался запасной фонд для сбережений. Для этих целей Гермиона арендовала банковскую ячейку в Гринготтсе и перевела на свой счет все фунты, коими обеспечили любимую дочку любящие родители.

Запасшись финансами, ребята двинули свои стопы к выходу, собираясь нанести визит в Министерство магии, чтобы решить проблему недвижимости. Провожали их всё те же ехидные взгляды гоблинов, и Гарри не выдержал — ну сколько можно смотреть с таким превосходством?! Сердито развернулся к ним от дверей и яростно спросил:

— Ну что вы так смотрите?!

О-у-у… большинство гоблинов тут же занялись важными делами типа взвешивания драгоценных камушков на весах, а обслуживающий их клерк примиряюще поднял руки.

— Да вы не сердитесь на нас, уважаемые, просто редко нам удается поглазеть на такую диковинку — магов, реально ограбивших гоблинский банк Гринготтс. О вас же легенды ходят, ещё с тех незапамятных дней, когда почил спасенный вами Крюкохват!

— Который всё же погиб, — с горечью сказал Гарри.

— Но которого вы перед этим спасли! — строго воздел палец гоблин. — А это редкое действие со стороны волшебника. Обычно мы убиваем друг друга.

На это Гарри нечего было возразить, и он смущенно попрощался с банковским служащим. На робкий вопрос напоследок — не предъявят ли они счет за ущерб? — гоблин ответил:

— Не беспокойтесь, мистер Поттер, компенсацию за ущерб мы уже стрясли с брата вашего опекуна, мистера Аберфорта Дамблдора. Что интересно, старик не хотел платить, но мы выразили искреннейшее недоумение — а кто должен расплачиваться за подопечного, как не опекун, и после нашего сомнения в том, а опекун ли его брат? — мистер Дамблдор опомнился, извинился и всё оплатил. Все сейфы старшего брат подчистую выскоблил и даже кое-что продал из личных вещей Альбуса, ибо украденный дракон и ремонт стоят очень дорого.

Гарри слушал всё это и поражался пронырливости малого народца, не упускающего ни кната из своих цепких ручек. А то, что Дамблдору пришлось-таки расплатиться за него, пусть и посмертно, и вовсе приподняло настроение — всё-таки есть на свете справедливость!

К Министерству магии Гарри, Невилл и Гермиона прибыли с куда большим оптимизмом, чем до визита в банк. Нет, что ни говорите, а гоблины чудесные создания, вон как Дамблдора обчистили! Пусть и мертвого, но как это приятно…

Агентство недвижимости «Зеленые рукава» и его ответственный отдел «Тепло домашнего очага» искали долго, сбив все ноги, бегая по бесконечным адресам «налево-прямо-направо и вниз», «туда-сюда-потом за поворот и вверх» и «черт-знает-где». Наконец взмыленная Гермиона, устав от беготни и услышав очередное направление «вон-туда-по-той-лестнице», не выдержала и сорвалась в истеричный крик:

— Да вы скажете нам наконец, где найти Дориана Ранкорна?!

Волшебная фамилия тезки Дориана вмиг освежила память и уточнила адрес — минус девятый уровень, кабинет RFS сто двенадцать. До заветной двери ребята прямо-таки долетели, спеша разобраться с неприятностями. Наскоро приведя себя в порядок и отдышавшись, они набрались храбрости и, кивнув друг другу, пропустили вперед Гарри, предоставив ему первую важную привилегию — постучаться в Дверь Судьбы.

— Войдите, — послышался степенный голос за ней. Вошли, опасливо шныряя глазами ещё с порога, обозревая стандартный кабинет офисного служащего: серые стены, стеллажи с папками, стол и кресла. За столом обнаружился пожилой мужчина, широкий в кости и чем-то знакомый на лицо. Гарри показалось, что он узнает это скорбное выражение, и занервничал, начиная подозревать, что этот человек всё же не однофамилец Ранкорна, а его родственник… Сходство было очень явным.

— Присаживайтесь, — кивнул мужчина на кресла напротив, переложил бумаги и вежливо осведомился: — Чем могу служить?

Ну, сесть сели, а говорить… Язык как проглотился — ни бе ни ме. Наконец Невилл, незнакомый ни с одним из Ранкорнов, осмелился заговорить.

— У нас проблема, сэр. У Гарри, оказывается, дом забрали без его ведома. Сделали из него памятник…

— Стоит на Клэм-стрит, окраинной улице Годриковой впадины, продан Дамблдором в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, — припомнил Ранкорн, перебирая папки, нашел нужную и открыл: — Продан в связи с переездом младшего члена семьи на новое постоянное место жительства. Я правильно понимаю, вас переправили к опекунам после смерти родителей? — посмотрел он на Гарри. Тот судорожно сглотнул в страхе от того, что услышал — точно Дамблдор всё распланировал! Слова насилу протолкались сквозь сжатое спазмом горло:

— Д-да, сэр. И-именно так…

— Сожалею, мистер Поттер, — с сочувствием произнес Ранкорн. — Дом был продан в качестве городского объекта без последующего ремонта и надлежащей заботы, поэтому над ним беспрепятственно поработали время, дожди и ветры, что привело к полному разрушению. Ваш дом в критическом состоянии и ремонту не подлежит. Полностью прогнили стропила, несущие балки и стены, крыша провалена по всей площади дома. Из всех помещений уцелел только цокольный этаж, но подвал затоплен сточными водами.

Гарри тоскливо кивнул — он сам видел дом в прошлом году, был там, смотрел в щели потолка первого этажа… Мистер Ранкорн снова перебрал бумаги, вытянул листок и встряхнул им.

— А почему вы интересуетесь развалинами, мистер Поттер? Ведь вам передан в собственное владение дом на Тисовой в пригороде Лондона Литтл Уингинге. Вот дарственная за подписью мистера Дурсля, вашего опекуна, — с этими словами Ранкорн протянул Гарри листок. Плохо веря своим ушам, Гарри взял документ и растерянно вчитался в сухие официальные строчки, но почти сразу перевел взгляд на размашистую подпись дяди Вернона, красивым росчерком струящуюся внизу под синей печатью.

— Сэр? — потерянно поднял он глаза.

— Это копия, — мягко пояснил мистер Ранкорн. — Ваша тётя постаралась меня найти и попросила передать вам этот документ на случай вашего возвращения.

— А… а… а где они сами, вы не знаете? — с трудом выдавил Гарри, силясь не расплакаться. — Вам не известно, где Дурсли?

— Нет. Ваша тётя сказала, что вы сами не хотели бы знать, где они будут жить, говорила, что это ради их безопасности. Нового адреса они не оставили.

Гарри кивнул — всё верно, на тот момент он действительно хотел, чтобы Дурсли уехали и спрятались как можно лучше.

Закончив с Гарри, мистер Ранкорн переключился на Гермиону.

— Мисс Грейнджер, когда вы соизволите откликнуться на объявление леди Кэролайн? — сказав это, он подал Гермионе бланк ориентировки по розыску без вести пропавших лиц. Офигевшая девчонка уставилась на свое собственное лицо, смотрящее с фотографии весьма дурного качества, крупнозернистой и серой, но её лицо было вполне узнаваемо. В ориентировке была просьба сообщить о местонахождении Гермионы Грейнджер, пропавшей тогда-то и тогда-то, одетой в то-то и то-то…

— Но… но меня не могут искать! Я стерла родителям память! — воскликнула она, отойдя от шока.

— А их коллегам по работе вы тоже догадались память стереть? — придирчиво спросил мистер Ранкорн. — Их сослуживцам, клиентам, пациентам? А акушеру миссис Грейнджер? Вашему педиатру, вашей няне, кузине, тёте?

Упс. В таком проколе Гермиону ещё не обличали. Вконец сконфузившись, она виновато съежилась в кресле, желая провалиться сквозь пол. Но Ранкорн на этом не остановился.

— Мисс Грейнджер, будьте добры, позвоните леди Кэролайн и скажите ей, что с вами всё в порядке и что вы скоро сможете забрать своих родителей из её пансиона.

— Откуда? Какой пансион? Они в Австралии! Кто такая леди Кэролайн? — заистерила Гермиона.

— Леди Кэролайн является супругой герцога Дерби, владелица закрытого пансиона для… кхе-кхе… для людей с умственными проблемами. Когда Грейнджеры вдруг сошли с ума, а их дочь пропала без вести, леди Кэролайн с позволения вашей тёти взяла над ними опеку, поместила в свой пансион и организовала розыск их пропавшей дочери. Мисс Грейнджер, чем вы думали, когда стирали память своим родителям и переписали их дом на каких-то левых Уилкинсов? Вы понимаете, что это преступление против личности с кражей и отъемом недвижимого имущества? Вы понимаете, что поступили по отношению к своим родителям как крупная мошенница?

— Но я думала… Это так просто — они уедут в Австралию и окажутся в безопасности, — жалко залепетала Гермиона. Дориан Ранкорн удрученно покачал головой.

— Эх дочка, дочка… — вдруг устало и человечно вздохнул он. — Ну кто же выпустит из аэропорта двух неадекватов с поддельными паспортами? А как удивилась ваша тётя, когда её сестра Вирджиния стала считать себя Моникой, а своего мужа, Джона Грейнджера, ни с того ни с сего начала называть Уэнделлом. Разумеется, ни в какую Австралию их не пустили, а препроводили к психиатрам…

Оставив Гермиону подумать, мистер Ранкорн перевел взгляд на Невилла.

— Ваша бабушка находится в Уэльсе, в поместье Гланаск-парк, у своих очень хороших знакомых. Ваш дедушка Энджел Долгопупс водил дружбу с бароном Гланаском, и его семья любезно предоставила убежище вдове почтенного сэра Энджела.

Гарри, Гермиона и Невилл потрясенно переглянулись, круто так оглушенные тем, что из статуса бездомных они перекочевали в очень даже домашних… Осталось только выбрать, куда податься, ну и, скорей всего, им придется разделиться по своим родственникам и домам.

Примечания:

И обращение к читателям: спасибо всем вам за отзывы, вы самые лучшие! Ваши отзывы так вдохновляют! Данная глава родилась благодаря вам.

Всё ещё оглушенные и изрядно офигевшие, ребята вышли из здания Министерства и растерянно застыли на тротуаре, очутившись в обычном маггловском мире. Каждый был чем-то снабжен: в руке Гермионы мелко дрожал листок с телефоном леди Кэролайн, Невилл изучал адрес Гланаск-парка, где отсиживалась его беглая бабушка, а Гарри нервно мял в пальцах листочек с адресом конторы, куда он должен зайти за ключами от дома, отметиться и подключить к дому свет и газ.

Подул свежий ветерок, заставив их поежиться и обратить внимание на сгущающуюся темноту — на Лондон опускался ранний вечер. Мысли о расставании потонули в сумерках, у ребят появился шанс побыть вместе ещё немножко.

— Давайте ко мне! — обрадованно предложил Гарри, радуясь, что теперь-то он точно может приютить своих друзей. Гермиона и Невилл на сей раз согласились без промедлений — уж очень они устали за день, да и ночь вон, на носу висит. Взяв Гермиону и Невилла за руки, Гарри переместил их в парк неподалеку от Тисовой. Тут ребят ждал первый облом: контора не работала — закрылась по причине окончания рабочего дня. Сторож, сидящий в будке, пробубнил в окошечко, чтоб молодые господа не переживали, что контора откроется завтра с утра, как открывалась тыщу лет до этого и будет открываться мильон лет после, не будь он Джонатан Биллинг!

Ну, делать нечего, пришлось доставать из кошелька гермионины фунты и платить за постой в маленькой гостиничке при железной дороге. Получив ключ, усталые ребята поплелись вверх по лестнице к гостиничным номерам, совсем не замечая странного взгляда консьержа, замершего в охотничьей стойке. Проводив же ребят, консьерж осторожно перевел дух и скосил хищный глаз на ориентировку, пришпиленную к стойке под столешницей изнутри. Гермиона Грейнджер, семнадцати лет. Пропала без вести, ушла из дома такого-то числа и не вернулась. Просьба сообщить о местонахождении данной особы по телефону горячей линии. А где просьба о помощи, там и вознаграждение. Уж в этом-то он, Честер Мун, точно разбирается!

А он точно разбирался — немало нелегалов и беглых преступников были пойманы благодаря его своевременному звонку. Случалось и помочь: то старушку с Альцгеймером обнаружит и поможет вернуть её перепуганным родственникам; то подростка, взбунтовавшего против произвола отчима и сбежавшего из дома, засечет и позвонит куда надо.

Вот и снова его рука в белом нарукавнике потянулась к телефонной трубке, а холеный палец другой руки привычно завертел диск, набирая выученный до автоматизма номер.

— Алё, полиция? Это Мун. Тут девочка засветилась, у неё ещё имя такое необычное — Гермиона Грейнджер. Её ищете? Нет, паспорта при ней нет, но мордочкой точь-в-точь по фотке, только в жизни она красивее. Где? О, она сейчас наверху, в сорок третьем номере. С ней ещё два парня, по ним ничего нет? Чего спрашиваю? Так подозрительные ж, без паспортов…

А так как искомая Гермиона была неуловима в течение года, то за ней наверняка заявится целый наряд полицейских с ордерами наперевес и начнут брать её прямо с постели, тепленькой, потому что непонятно: то ли она хитрая мошенница, скрывающаяся от властей, то ли сама является жертвой мошенников и скрывается уже от них. И парней небось прихватят — мож, тоже того, бандиты…

Представляя это, Мун алчненько потер ручки, с нетерпением поглядывая на часы над стойкой и на парадную дверь, поджидая визита полицейских с ордерами на арест. Однако явившийся констебль Томас жестко обломал его радужные надежды, велев заткнуться и забыть о вознаграждении, иначе он счас самого Муна заарестует и прикроет его лавочку. Тоже мне, увидел бандитов в отставших от экскурсии студентах… Приструнив чересчур услужливого служку, проявившего слишком усердное рвение, полисмен спокойным шагом направился на второй этаж, по пути неспешно прикидывая свои возможные и допустимые действия по отношению к ученикам поствоенного Хогвартса. Ведь арест подразумевает агрессивную атаку, а это дети войны. Они всех отсюда вынесут, потому что война для них нифига не закончилась.

Честолюбивый Мун просто считает их подростками, а они прошли такое, что не всякий взрослый выдержит. Им же башню посносило нафиг. Дети, брошенные взрослыми против врага. Это ж в страшном сне не приснится. Их никто не имеет права арестовывать и обыскивать. Они не подозреваемые.

Будучи хорошим полисменом и дядей Дину Томасу, Дерек не понаслышке знал, что такое дети войны. И видя глаза своего племянника Дина на последних каникулах, он чувствовал, как по спине ползут мурашки страха. Взгляд Дина был припорошен пеплом, с затаившейся внутри болью, огнем, страхом и дымом. Дети войны — это собаки-парии, выросшие под пинками окружающих, они привыкли на агрессию отвечать ударом.

У него у самого в первые годы после Фолкленда реакция была аналогичной… Война — это рефлексы, это постоянная борьба. Ты просто привыкаешь к тому, что тебя хотят убить, и каждое действие воспринимаешь через эту призму. Есть свои и есть все остальные. За своих всех остальных порвешь в клочья и если надо — зубами. Насмерть.

Этих детей надо определять к психологам и учить жить среди людей.

Его, военного медика, после каждой огневой точки реабилитировали две недели, и все равно рефлексы оставались. Хоть переставал стрелять на резкое движение — и то хлеб.

Дерек работал с детьми войны. Вариантов не было, потому и работал. Кто-то должен же. Поэтому много о них знал. Не дай бог под рукой ствол или нож. Любая агрессия — немедленная атака. Замыкаются от святого духа. Но если доверились — это… даже слов нет. Они, если доверяют, то доверяют полностью. До донышка.

Вот вспоминается девочка десяти лет, которая пережила обстрелы, гибель всех родных… Её спасло-то только чудо. Нашли её, когда она одна непонятно как остановила банду и отстреливалась… Тонкая, как тростинка, автомат — с неё ростом, отдача должна уносить влёт, а она перебила половину и держала оставшихся… Гранаты из ящика рогаткой запускала.

Едва вытащили, как она дичилась… автомат под рукой, взгляд такой… Не дай Бог увидеть когда-нибудь — ночами сниться будет. А потом, когда раскрылась, доверилась — ни на шаг не отходила. Её ребята на руках носили, девчонки с собой укладывали, чтобы кошмары не такими яркими были.

Кэтрин Поллард, доктор из госпиталя, девочку согрела, да так, что та её мамой звала. Сколько лет прошло… Четверть века уже, а до сих пор связываются и до сих пор «папа Дерек» и дочку свою Дерри назвала.

Сколько их было. Адам, мальчик шестилетний, которого из-под завалов вытащили. Все угрожал гранатой подорваться. Спасатели его несут, а он кричит, что всех взорвет, а как вытащили — молодежь блеванула. Ног нет. Он их по бедру перетянул ремнями, чтобы кровью не истечь. Сам! Пацан шестилетний! Насильника своей матери загрыз зубами.

Это все — дети войны. Вспомнилось сейчас, потому что так выглядели двое юношей и девушка, открывшие дверь в номер, в которую Дерек очень аккуратно постучался.

Невилл, переживший ад в оккупации, организовавший движение сопротивления Пожирателям Смерти и в течение целого года ходивший по краю…

Гарри и Гермиона, потерявшие всех и вся, в глубоком поиске, в отрыве, пройдя пытки, пройдя бой и не один… А глубокий поиск — это огромный стресс даже для взрослых. А еще надо учитывать, что это не два пацана в поиске, а девочка. Какой бы она ни была боевой — она девочка. Гарри выглядит нормальным, значит, и инстинкты у него правильные. А инстинкт по отношению к девочке — защитить любой ценой. А он её не защитил в Малфой-маноре. Неважно, мог он или нет. Он её не защитил — только это для него сейчас важно. И раз они вместе, то второй раз он её никому не отдаст.

Эти двое сидят рядом, безотчетно, сами того не замечая, держась за руки. Взгляд Гарри тот самый — ветеранский, жуткий, с горящей внутри болью, в нем ясно читается готовность убивать и погибнуть, защищая. Гермиона, худая, съеженная, карие глаза огромные, обращенные куда-то внутрь себя. Правой рукой поглаживает предплечье левой. Дерек знает: там, под рукавом вязаного свитера, метка, вырезанная Беллатрисой прямо по живой плоти без применения анестезии. Дин ему всё рассказал о днях, проведенных в плену в Малфой-маноре.

И поэтому вопросы Дерек задает осторожно и мягко, прекрасно понимая, что перед ним сидят молодые маги, способные Сектумсемпрой (слово-то такое!) раскрошить его в антрекот. Спрашивает просто для того, чтобы вызвать их на контакт. Без протокола.

— Как вас зовут, орлята?

— Гарри Поттер. — Гарри собран и спокоен.

— Невилл Долгопупс, сэр. — Вежлив и сосредоточен.

— Г-гермиона Гр-грейнджер… — Напуганная и дрожащая.

— Где вы живете, солнышки?

— Литтл Уингинг, Тисовая четыре. — Совесть его чиста — за ним преступлений нет.

— Э-э-э… не помню, сэр, простите… — Ну не называть же несуществующий адрес?!

— Хнык, хнык, шмыг… — Гермиона ломается и срывается в тихую истерику.

Её тут же обнимает Гарри, гладит закаменевшие плечи и с тревогой смотрит на Дерека, готовый к немедленной атаке. Но Дерек помнит, кто перед ним, и не совершает никаких действий. Знает, насколько это чревато. Потому, кстати, и запрещено арестовывать военных. Потому и значок участника БД есть… Чтобы полиции показать, что этого или сразу валить, или подходить очень аккуратно.

Вещи, которые видит Дерек, тоже напоминают об этом: три деревянные указки разной длины — волшебные палочки, он узнал их, точно такая же есть у Дина; крошечная косметичка, вышитая бисером, браслетом висящая на руке у девушки; одинокий рюкзачок одного из парней, небрежно брошенный в кресло, и листочки с адресами и телефонами на прикроватной тумбочке.

Полисмен, впрочем, не на этом был зациклен, а на том, что подростки живы, сравнительно здоровы и нашлись. Сей факт ввел в ступор уже самих наших героев: что значит — они нашлись, их разве всех разыскивают, а не одну только Гермиону?

— А как вы думаете, молодые люди? Конечно, вас разыскивают. Нет такого беспредела, чтоб дети потерянными были, чай, не времена кроманьонцев, когда пропавшего сородича не искали лишь по той причине, что он обычно бывал съеден кем-то четвероногим и клыкастым. Вот я перехватил телефонное сообщение одного стукача, чтоб ему неладно было… В общем, сообщил он, что вроде Гермиону Грейнджер нашел, или похожую. Приезжайте, проверьте и арестуйте. Диспетчер клич кинул — кому поручить сию проверку? А я в прошлом — военный медик, знаю, что нельзя… Нельзя, понимаете, на военных предъявы катать. А уж тем более — арестовывать. Принял вахту, так сказать. Вызвался поехать и проверить. Я знаю, кто такая Гермиона Грейнджер, Дин много о ней рассказывал…

— Дин? — встрепенулся Гарри и бросил взгляд на бейдж с фамилией «Томас». — Дин Томас? — окончательно уверился он. — Вы его папа?

— Дядя, — улыбнулся Дерек. — Сэм бросил жену с ребёнком, как только узнал, что та, мягко говоря, ведьма, да ещё и практикующая магию Вуду. Совсем со страху съехал с ума да и съебал от них подальше. Ну а я попроще, меня магией не испугаешь — и не такое видел, за годы-то военно-медицинской службы…

— А вы… пришли нас арестовать? — осторожно спросил Гарри.

— Нет, сынок. Я пришел подстраховать некоторых неумных недоумков, желающих подзаработать на случайной оказии. Вас консьерж вычислил, ориентировка у него стоит, вот и стукнул кому надо. А я, — Дерек глянул на девушку, — как уже сказал, знаю, кто такая Гермиона. И если она сейчас возьмется за палочку, то после этого гостиницу можно закрыть, а констеблей похоронить с почестями. Да вы с Гарри их просто Сектумсемпрой в капусту нашинкуете.

Помедлив, Дерек обратился к Невиллу:

— Барону Гланаску мы сообщим о вас, может, он пришлет кого-то, чтобы доставить вас к бабушке. Вы готовы ему довериться? Он достойный, надежный человек, водил дружбу с вашим дедом Энджелом и даже помнит Арфанга Долгопупса, вашего прадедушку.

Невилл замешкался с ответом — не ожидал он, что всё так быстро и, главное, просто решится.

— Сэр! — вдруг подала голос Гермиона. — А почему вы ничего не записываете?

— Потому что нельзя вас арестовывать. Из обывателей об этом не все знают… во-первых, врываться куда-либо полиция права не имеет без ордера или решения суда, за исключением предупреждения террористических действий. Сотрудник гостиницы после такого врывания потеряет работу. Это гарантированно. Во-вторых, у нас есть такая Канцелярия Ее Величества, и у неё есть разные подразделения. Так как маги и магглы контактируют, то наличие подразделения, которое ими занимается, логично. То есть полиция обязана передать сигнал по команде. Никак иначе. Это правовое государство.

Понимаешь, арест подразумевает тюрьму до выяснения, а это значит, что от внимания не отвертеться. Поэтому вам лучше с полицией не пересекаться и оставаться невидимками как можно дольше, насколько это возможно. Я же со своей стороны скажу, что звонок был ошибкой, тревога была ложной, и девушка, которую приняли за Гермиону — не та, а просто похожая. Студентка, отставшая от экскурсии, зовут Миранда Стоун. Пойдет вам такая отмазка? — и Дерек вопросительно улыбнулся.

Гермиона посмотрела в простое широконосое лицо чернокожего полицейского и робко, неуверенно улыбнулась в ответ — Дерек внушал понятное доверие, будучи таким же, как она. Ветеран войны видит другого ветерана так же легко, как рыбак рыбака, да и чувствуют они друг друга вне зависимости от возраста. Дождавшись от Гермионы положительной реакции, Дерек перешел к активным действиям.

— Давайте мы с вами сменим место. В этой гостинице вас уже засек нехороший человек, видящий в вас источник легкой наживы, посему предлагаю вам перебраться ко мне до завтрашнего утра. А сделаем мы это вот так: чтобы усыпить бдительность консьержа, мы спокойно спустимся, сядем в мою полицейскую машину и спокойно уедем. Таким образом мы успокоим гостиничного служащего, он увидит, что подозрительные личности в надежных руках полиции и вскорости забудет о вас, как о ещё одном незначительном эпизоде в его жизни.

Сказав это, Дерек замолчал, затаенно наблюдая, как переглядываются ребята, решая очень сложную для них сейчас задачу — довериться незнакомому магглу. Видя, что они колеблются, Дерек мягко вставил:

— Я понимаю ваши сомнения, но, может, вам станет легче, если я скажу, что Дин, ваш однокурсник и мой племянник, сейчас гостит у меня?

Это возымело должное действие — ребята приободрились, уяснив, что поедут не к незнакомому человеку, а в гости к однокурснику. Быстренько собрав вещи, трое подростков гуськом двинулись за полисменом, который, проходя мимо стойки консьержа, бросил мимоходом:

— Это студенты, как я и говорил. Спасибо за бдительность, мистер Мун. Забираю их с собой.

И ушли. Мун с облегчением перевел дух — ну слава богу, вот всё и разрешилось без особых драм. Просто школяры, отставшие от экскурсии, а он-то… понавыдумывал тут всякого, тьфу ты!..

Дерек Томас обитал на Заречной улице на южной окраине Литтл Уингинга, куда временами наведывался его племянник Дин, проживающий в шумном Лондоне и спасающийся по этой причине в тихой глуши у дяди. Увидев Дина, Гарри и Невилл с Гермионой бросились к нему с восторженными криками. Всё же не ожидали они увидеть ещё кого-то за пределами Хогвартса. А тут Дин! Свой, родной в досочку, переживший с ними ужасы плена в Малфой-маноре. И которого унес Добби в коттедж «Ракушка» вместе с Полумной, Крюкохватом и стариком Олливандером.

Орлёнок, собирающийся взлететь, должен сначала перебороть свою неуверенность. И что с того, что он — птица? Птице, особенно молодой, тоже ведом страх. Доверие к небу — это значит вверить ему свою судьбу, поверить в свои ещё неокрепшие крылья и взлететь навстречу жизни и свободе.

Наши ребята были подобны этому орлёнку. Так же, как и он, они должны научиться доверять небу. Поверить в то, что крылья их удержат, не дадут упасть с высоты и разбиться о предательские камни. И доверие их не обмануло, Дерек действительно привез их в безопасное место и приютил на ночь. Он же сходил наутро в контору с Гарри, где юноша отметился, получил ключи от дома и подключил к нему воду, свет и газ. А когда вышли на улицу, Дерек задумчиво посмотрел на парня и спросил:

— Может, ещё на почту заглянешь? Спросишь, нет ли писем от родственников до востребования?

— А… правда? — смутился Гарри, не знавший об этом. — Ну, пойдемте.

И замер потрясенно час спустя перед стойкой почтмейстера, сжимая в руках толстую пачку писем от Дурслей. Толстые и уже старые конверты с печатями и марками Манчестера и обратным адресом — Коукворт, Роуз Эванс-Холл. Письма, которые Дурсли писали ему в течение года…

Вернувшись в дом Дерека и сказав друзьям, что ему надо побыть одному, Гарри поднялся в комнату, в которой ночевал с Невиллом (Гермиону устроили в спальне девочек, дочерей Дерека, они учились в пансионе, учебный год-то официально ещё не закончился). Сел на кровать и дрожащими руками принялся сортировать письма по датам.

Вот и самое первое. Отправлено до востребования уже через неделю после того, как они расстались. Гарри нахмурился, поднял глаза к потолку, вспоминая…

Вот дядя Вернон никак не соглашается съезжать из родного дома, целый месяц спорил и ругался, отстаивая пошатнувшийся авторитет. За последние четыре недели Вернон Дурсль менял решение каждые двадцать четыре часа и при этом всякий раз либо затаскивал вещи в машину, либо вытаскивал их из неё. Больше всего понравился Гарри тот случай, когда дядя Вернон, не знавший, что Дадли, в очередной раз укладывая чемодан, засунул в него свои гимнастические гири, попытался забросить его в багажник и рухнул на землю, ревя от боли и зверски ругаясь.

Но в конце концов дядя сдался и в тот день, прощаясь, протянул Гарри правую ладонь для рукопожатия, но в самый последний миг спасовал и просто сжал её в кулак и помахал им вверх-вниз, точно метроном.

А вот Дадли почти признался в любви, сказав:

— Я не думаю, что ты зря занимаешь тут место.

И стала понятна одинокая кружка с остывшим чаем, оставленная им под дверью в комнату Гарри. Это Дадли попросил прощения и простился с ним по мере своего разумения и гордости…

Тётя Петунья, прижимавшая к лицу носовой платок, обернулась на оклик мужа с улицы. Похоже, она не ожидала того, что останется с Гарри наедине. Торопливо сунув платок в карман, она произнесла:

— Ну… всего хорошего. — И, не оглядываясь, пошла к двери.

— Всего хорошего, — сказал Гарри.

И тогда она остановилась, обернулась. На миг у Гарри возникло наистраннейшее чувство, будто она хочет что-то сказать ему: тётя Петунья смерила его непонятно робким взглядом и, казалось, совсем уж собралась открыть рот, однако затем чуть дернула головой и выбежала из комнаты, чтобы присоединиться к мужу и сыну.

Спустив глаза с потолка, Гарри посмотрел на письма — о чем Дурсли могут ему писать? Ощущая странную робость, он протянул руку и взял самое первое — от Петуньи. Распечатал конверт, вынул лист, развернул, вздохнул и вчитался в строчки.

«Дорогой Гарри.

Прежде всего я хотела бы извиниться перед тобой за всё плохое, что ты видел от меня и Вернона.

Мы же не со зла. Просто с того дня, как ты появился у нас на пороге, вся наша жизнь пошла наперекосяк: умер папа, твой дедушка, Гарри Эванс, тебя Лили назвала в честь отца… Он всего на месяц пережил маму. Двое похорон почти друг за другом, потом обнаруженный под дверью племянник без документов. Врач, которому не понравился подозрительный раненый ребёнок, свалившийся невесть откуда. Люди из социальной опеки, полиция, арест Вернона… Его заподозрили в садизме, якобы он порезал ребёнка. Меня тоже прижали к ногтю, потому что я ничем не могла доказать, что ты наш племянник. И только фото Лили, чудом сохранившееся, смогло убедить всех в том, что у меня была сестра и что у неё мог быть ребёнок. Да и то не сразу всё решилось. Тебя хотели передать в фостерскую семью. Наверное, надо было оставить тебя там, но они позвонили и сказали, что мальчик больной и странный. Что он пугает их. Я знала, почему, и постаралась убедить социальщиков вернуть тебя в семью.

Разумеется, такая встряска далеко не способствовала тому, что мы полюбим тебя, внезапно свалившегося из ниоткуда на наши головы. Напротив, ты вызывал отвращение и ненависть за ту нервотрепку, которую принес своим появлением. Твои плач и просьбы игнорировались и пресекались. От капризов тебя отучили быстро. Прости за это.

С твоими магическими выбросами мы тоже придумали, как бороться. Честно говоря, это я просто вспомнила, как папа гасил магию маленькой Лили — он оклеил стены её комнаты муассанитовой пленкой, а над кроватью установил пирамиду из фольги. О папином методе я рассказала мужу, и Вернон обил стены чулана под лестницей звукоизоляционными обоями и специальной фольгой, которая, как уверяли продавцы, поглощала все волны и эманации, всякие радиационные элементы. Он приготовил чулан основательно, проклеив-пробив антирадиационной изоляцией сверху донизу, после чего мы посадили тебя туда. Там ты никому не мог навредить.

С тех пор так и повелось: стоило тебе заплакать и начать магичить, как мы тут же хватали тебя и сажали в чулан, где ты мог чудесить сколько угодно, не поджигая и не взрывая нам дом.

Потом, с годами, когда фольга обветшала и частично облезла, её содрали со стен, потому что ты научился контролировать свои магические выбросы. Признаю, жизнь в тесном темном чулане привела к известным результатам. Ты вырос с твердым убеждением, что мы тебя не любим. Это не так. Мы боялись твоих эмоций, боялись магии. Когда ты радуешься — происходят всякие курьезы, когда грустишь, напротив, случается плохое: что-то сгорает или взрывается. Поэтому мы с Верноном выработали постоянную тактику — никаких эмоций при тебе, создали эмоциональную дистанцию между тобой и нами. Это уже после Вернон начал срываться на тебя, когда убедился, что ты нас не покалечишь и не убьешь.

Гарри, прости нас, очень прошу, меня так тронули твои слова, когда ты сказал, что Волан-де-Морт либо начнет нас пытать для того, чтобы выпытать, где ты, либо возьмет нас в заложники, а ты придешь и попытаешься нас спасти. Твои слова удивительным образом показали нам, насколько ты человечен, несмотря на всё дурное с нашей к тебе стороны. Ты родной наш человечек, и я только сейчас это поняла. Гарри, родной, хороший, прости нас за всё и прими в дар этот дом на Тисовой, потому что я больше не знаю, чем, кроме благодарности, выразить тебе свои чувства.

С надеждой на прощение, твоя тётя Петунья».

Опустив руки с письмом на колени, Гарри невидяще уставился в стену — вон оно что… Все прожитые детские годы встали перед ним совсем в ином свете. Гарри понял наконец, почему его никуда не брали, а оставляли у соседки, немного знакомой с магией. Кроме того, вспомнились и осторожные наставления тёти, уходящей по делам. Она просила мальчиков вести себя тихо, не шуметь и не драться. Как она почему-то опасалась оставлять Дадли наедине с ним. Означает ли это, что в прошлом был плохой инцидент, что он по малолетству как-то навредил Дадлику? Ещё она зачем-то учила его готовить, рано познакомив с плитой и спичками. Как будто знала что-то, о чем он не догадывался.

Гарри судорожно сглотнул, понимая теперь, как много неприятностей он доставил своим совсем не волшебным родственникам. Чувствуя острую вину, он перевел взгляд на лежащие перед ним конверты. Вторым по дате было письмо Дадли. Снова вздохнув, Гарри начал читать.

«Привет кузен!

Надеюсь, ты ещё жив? А то я тут от родаков слинял и звякнул Пирсу, так он сказал, что от тебя даже запаха не осталось, только сова дохлая на газоне. Вот так. ЭТИ, значит, и птичку не пощадили? Ты-то сам как, живой? По дороге я расспросил Гестию, прикольная, кстати, тётка, о дементорах, так она рассказала, что именно эти твари с людьми вытворяют. Понял я, в общем, от чего ты меня спас. Благодарен теперь по самое не могу и жалею о том, каким психом был по отношению к тебе.

Говорят — «всё познается в сравнении», так вот, я могу добавить: «а потеря вразумляет». Показывает то, что ты потерял. Я в тот день потерял брата, которого сам же обижал с раннего детства. Я подонок, Поттер, и судьба меня за это наказала.

Я помню, как в детстве тянулся к тебе, но мама страшно кричала при этом, хватала меня и оттаскивала от тебя, как от ядовитой змеюки. Я не понимал, злился, обижался и плакал — хотел с тобой играть. Потом, кажется, в пять лет, я накричал на маму, а она показала мне на шрам на животе (он похож на дырчатый сыр во всё пузо) и сказала, что Гарри плохой мальчик, он обварил меня кипятком, уронив с плиты чайник. Вот так-то, шрамоголовый ты мой кузен, у меня есть от тебя подарок — шрам на пузе! Но я этого не помню, слишком сопливый был. А ты помнишь?

Расскажи мне, как у тебя дела, как живешь и приедешь ли к нам в Роуз-Эванс Холл, это, оказывается дедушкин-бабушкин дом, здесь жила мама, когда была маленькой и у неё была младшая сестрёнка Лили. Не представляю себе маленькую маму и, к сожалению, совсем не знаю тётю Лили, мама говорит, что я её никогда не видел.

На всякий случай напишу тебе телефон в конце письма, если будет время — позвони, я буду ждать.

Твой Большой Дэ (Дадли).

P. S. Надеюсь, я не слишком много сахара положил тебе в чай?»

Далее, как и обещал Дадли, были вписаны цифры — номер домашнего телефона. С затаенной грустью Гарри провел пальцем по чернильным значкам. Он так и не позвонил. Не догадался, дурак волшебный, заглянуть на почту, забыл о Дурслях, едва те шагнули за порог. И кто из них теперь подонок? А чай тот он не пробовал, потому что наступил на чашку и раздавил её, а потом, собирая осколки, порезал палец…

Глаза обожгло горячим и едким, и он заморгал, снял очки и отер слезы рукавом. Почему-то стало обидно за тот чай — прощального «прости» Дадли. Он, наверное, давно уже не ждет и, скорей всего, обиделся, ведь Гарри ему так и не позвонил и на письма не ответил… Сколько их, кстати? Пять от Дадли, три от Петуньи и одно от дяди Вернона. Вот как. А дядя ему о чем может писать? Его письмо Гарри распечатывал с недоумением — ну с чего бы занятому дядюшке ему писать?

«Здравствуй, племянник.

Пишу не для того, чтоб извиниться, а чтобы сказать — дай о себе знать, паршивец. Кончай нам нервы трепать! Я устал от всего! Устал видеть заплаканные глаза Петуньи, устал прятать от неё наволочки, покусанные Дадли, дурачок думает, что я не слышу, как он воет по ночам в подушку!

Ты, если обиделся, напиши, позвони и скажи об этом прямо! А если не можешь, дай хоть какой-то знак, что не можешь с нами говорить, хоть сову пришли, что ли. Вот дожил — сову от волшебника жду! Да! Не люблю я это слово, но вот написал его, чего не сделаешь ради семьи…

Связался же я с вами, чертями. Но так и причина была. Я об этом никому не рассказывал, но тебе, пожалуй, рискну, тем более в письме, которое ты, может, и не увидишь. По сути, это письмо в никуда…

В общем, заболел я как-то в детстве, положили меня в больницу. Время, сам знаешь, конец шестидесятых, клиники у нас примитивные были, палаты под завязку набивались.

Девочка у нас была. Тихая такая, скромная, никому ничего плохого не делала. Привезли её из интерната какого-то закрытого. Нас в те дни кучей свалили, некоторых в коридор выперли, совсем мест мало, так много нас было, мальчишек и девчонок. Так вот, я в коридоре оказался, с температурой, и никакой, лежал пластом и признаков жизни не подавал. А когда рядом со мной двое из медперсонала заговорили, и вовсе дыхание затаил, потому что разговор ну очень странный подслушал.

— Ты знаешь, что у них есть заклинания подчинения? Ты вот всё понимаешь, всё чувствуешь, а сопротивляться не можешь. Собрались нелюди эти в одном месте, девочку силой привели и… Знаешь, что можно сделать с девочкой? Вижу, знаешь! Так вот её… Эх… И как будто этого мало было — влили в неё зелье какое-то, чтобы всё забыла, она и забыла. Вторая жертва после Миртл. И тоже магглорожденная, выкинули её из Хогвартса, как тряпку поганую! Ну слов нет, что за твари эти маги! Они ей даже не попытались помочь, просто взяли и вышвырнули. И стерли из истории Хогвартса.

Аллергия у неё оказалась и умирала она неделю почти, страшно умирала, ты это понимаешь?! Ты себе можешь представить, как ребёнок умирает? Медленно, страшно мучаясь, а ты ничего сделать не можешь! Её просто выкинули домой умирать! Эх, да что ты можешь знать… Её лицо, искаженное болью, до сих пор у меня перед глазами, её крики всё ещё стоят у меня в ушах. А страх?! Я не могу его описать! Животный смертный ужас. И не смерти она боялась, а того, что с ней сделали, того, что её свои же маги предали!

Я потом, когда Петунью встретил, удивился страшно, во второй раз в жизни услышав загадочное слово «Хогвартс». Оказывается, это школа для волшебников, в которой училась её младшая сестра. И та девочка, умершая в больнице, была магглорожденной волшебницей…

Заклинаю тебя, мальчишка, напиши или позвони нам! Будь человеком, а не тем бездушным монстром, коими, как я неоднократно убеждался в течение всей своей жизни, являются эти гребанные колдуны. Лили, сестрица Петуньи, та ещё стерва была, ведьма рыжая, как ни приедет со своим муженьком, так и начинает пакостить. Очень ей забавно было смотреть, как Петунья визжит от ужаса, когда кружка в её руке превращается в крысу. Поттер, муж её, меня в упор не видел, как же, я всего лишь грязный толстый маггл, чего на меня смотреть? Тот дуболом, споривший со мной в хижине на острове, проклял не меня, а моего ребёнка. Именно на Дадли он направил свой розовый зонтик. А должен был на меня!!! Папаша чокнутой семейки, отравившей Дадли какой-то дрянью. Думаешь, он сразу камин починил и язык Дадли вернул? Нет. Он на меня палочку нацелил, хотел чем-то колдануть, но не успел, эти… из ДМП нагрянули, хлыща к стенке прижали и заставили убраться вон. Я их главного запомнил, в плаще кожаном сером, с кислой рожей. Так вот, он всё и поправил: язык Дадлику уменьшил, гостиную в порядок привел, нас успокоил, сказал, что Уизли хоть и вредные, но не больше, чем тараканы. Он всего лишь хотел на меня заклятие забвения нанести, чтоб я, значит, забыл о том, чему стал свидетелем. Ну не мразь ли?! Это ж надо, я должен был забыть, что с моей семьей сотворили. Бесчеловечно же. Это же… человеческой морали не хватит, чтобы выразить то безобразие, что волшебники с людьми чинят.

Мальчишка, я очень надеюсь, что ты не такой, как они. Что у тебя хватит совести признать нас и вернуться к нам. Мы все скучаем по тебе. Нам, как ни странно это говорить, не хватает тебя.

Прости за чулан.

Твой дядя».

Гарри оцепенело сидел на кровати, сжимая в дрожащих руках письмо дяди, и силился выжить. Горло сдавила судорога, мешая вдохнуть нормально воздуху. Господи… Ну не было у него времени и возможности позвонить и написать, не было! Он же только сейчас получил эти письма…

Как подстегнутый вожжой конь, он сорвался с места и рванул вниз, прихватив письмо Дадли.

— Мистер Томас, можно от вас позвонить?

— Конечно, парень, аппарат в гостиной.

От спешки Гарри сбился, но набрал заветный номер. И замер, слушая эфир.

— Алло? — хриплый голос дяди резанул ухо.

— Дядя Вернон! — крикнул Гарри. — Всё хорошо! Война закончилась! Я наконец-то получил ваши письмо и номер телефона, я только сейчас…

— Господи… Петунья! — голос дяди звучит приглушенно, в сторону. — Мальчишка! Мальчишка звонит!

Слушая хриплый голос дяди и взволнованные выкрики тёти, Гарри всё глубже проникался атмосферой собственной семьи, которой, как он когда-то думал, у него нет. Оказалось, он ошибался — семья была. И всегда. Просто он, слепой крот, этого не понимал.

Сам он тоже тарахтел, невпопад отвечая на все вопросы, едва поняв их… И встречно закидывал вопросами Дурслей, страстно желая узнать от них все новости.

— Ну, дня два туда-сюда ездили, хвосты обрубали, — гудел дядя раскатистым басом. — Потом сами от магов слиняли, уж больно стрёмные личности к нам приставлены были. Посчастливилось удрать вместе с машиной, пока они там со сменой постов канителились. Договорились о смене через шесть минут да и телепортировались, мы переглянулись и чесанули к машине — только нас и видели. Сбежали на пароме. Маги, похоже, не в курсе, что автомобиль вполне можно по воде увезти.

— Да! — перехватила эстафету тётя. — А я сказала, что можем укрыться прямо у них под носом, в нашем старом доме, где я в детстве жила. И сработало же! Целый год тут живем — никто не нашел. А Северус, слава те Господи, своим оказался, я с ним в магазине столкнулась, так рассиялся весь, руку пожал и поздравил с победой. Это пятого мая, кажется, было…

Два дня назад, понял Гарри. На днях тётя Петунья видела живого Снейпа. Ой, как ему полегчало от этой новости!

— А я-то как ему обрадовалась! — тараторила тем временем тётя. — До чего здорово было увидеть его после стольких лет разлуки! Похорошел-то как, высокий, стройный, красавец, одним словом! Идет такой по улице, с роскошным мастифом на поводке, все встречные-поперечные с ног валятся, шеи посворачивав!

Что? Гарри недоуменно посмотрел на трубку, почесал в ухе — собака у Снейпа??? Переспросил, крепко прижав мембрану к уху:

— Тётя Петунья, а мы об одном человеке говорим?

— Конечно, об одном, — построжела тётя. — Что ж я, Северуса не знаю, что ли? Он же с мамой твоей дружил, а когда с ней расплевался на пятом курсе, то кто ему жилеткой служил, кто ему нос утирал? Я, разумеется. Он, бедный, переживал страшно, всё простить себе не мог, что девочку незаслуженно обидел, а я ему говорю, что не прав он, Лили сама виновата, нашла на что обижаться, ну подумаешь, дурой назвал…

— Грязнокровкой, — машинально поправил Гарри.

— Да хоть лахудрой, — не согласилась тётя. — Нельзя на слова обижаться. Эдак проще речь запретить и вообще не разговаривать. Мы с Верноном, когда ругаемся, такие обороты используем, уши в трубочку сворачиваются. И что? До сих пор не расстались, душу отвели и снова милые друг с другом. Слова-то что, всего лишь сотрясение воздуха, а дружба и любовь не должны из-за них страдать.

Вот это да! От восхищения у Гарри дух перехватило: такой мудрости от тёти он и не слышал никогда! И правда, зачем же на слова обижаться? Такая дружба из-за этого оборвалась. Перед глазами Гарри снова возникло чумазое, но такое вдохновенное лицо маленького Северуса, когда он страстно уверял Лили в том, что она волшебница. И счастливое личико Лили, её сияющие глаза, которыми она жадно смотрела на Северуса, слушая его рассказы о волшебной школе. К сожалению, эта дружба не прошла испытание временем, а Лили не хватило мудрости простить обидное слово.

Вот Гермиона куда разумнее смотрит на те же вещи: к слову «грязнокровка» она относится равнодушно, считая его всего лишь набором неких звуков.

Набравшись впечатлений до отказа и договорившись созвониться ещё раз, Гарри повесил трубку и пошел на кухню, где его ждали к позднему завтраку. Сев за стол и взяв мягкую венскую вафлю, Гарри посмотрел на друзей, улыбнулся и неуверенно проговорил:

— У меня крыша едет. Вы можете представить Снейпа с собакой на поводке?

Невилл и Дин честно удивились, а Гермиона смущенно заерзала на стуле, мило порозовев. Трое парней это заметили и требовательно уставились на неё.

— Ну что вы так смотрите? — совсем смутилась девушка. — Ведь это же так очевидно, что прямо неловко и стыдно.

— Что очевидно? — потрясенно выдохнул Гарри.

— Ну… — покрасневшая Гермиона принялась ковырять вилкой свою вафлю. — У профессора Снейпа, кроме зельеварения, есть и другие интересы. У меня нет причин его ненавидеть и бояться, мой мозг не затуманен гневом, и поэтому я, в отличие от вас, замечала кое-какие нюансы.

— И какие же это нюансы, а, Гермиона? — голос Гарри дал звонкого петуха. Гермиона отложила вилку и смерила его взглядом больной МакГонагалл. Тон её голоса мало чем отличался от тона профессорши.

— Ну, к примеру, профессора Снейпа любят слизеринцы и когтевранцы, а начиная с пятого курса, к нему проникаются уважением и пуффы с гриффами. Я — в том числе!

— Он что, амортенцией начинает вас спаивать? — высказал Дин парадоксальное предположение.

— Нет, — всё тем же больным голосом возразила Гермиона. — Ребята становятся старше, и поэтому старательнее на экзамене на СОВ и ЖАБА. И внимательнее.

— И что же привлекает их… внимание? — нервно прозвенел Невилл.

— Журналы! — Гермиона схватила вилку и вонзила её в вафлю. — На столе профессора Снейпа, кроме «Вестника зельевара», лежат свежие номера «Ваш питомец» и «Пушистый досуг».

— Не может быть!.. — крепко зажмурившись, Гарри потряс головой.

Невилл и Дин оцепенело таращились на них, силясь вообразить несочетаемое — желчного зельевара и пушистую болонку, зажатую у него под мышкой. Почему-то представился черный пекинес… Очевидно, его представили все трое, потому что над столом разнесся неудержимый гомерический хохот. С визгливыми истеричными нотками. Оторжавшись, Гарри простонал:

— Гермиона, ну не может быть такого! Разве Снейп способен любить животных? — сказал и осекся, вспомнив маленького Северуса в воспоминаниях взрослого. Его детскую трепетную дружбу с Лили. Его неуклюжую юность, день сдачи экзамена, когда случилась нежданная и нечестная стычка с Мародерами на берегу озера. Вспомнил и прижал руку к лицу. Кто он такой, чтоб не видеть в Северусе живого человека? Снейп же нормальный, со всеми своими интересами и потребностями. У него, как у всякого живого человека, есть свои достоинства и недостатки, свои тараканы и закидоны. Так какого лысого нарла он проштамповал Северуса со всех сторон желчным и злобным мизантропом? Так, Гарри, ну-ка срочно вспоминай, сколько раз он тебе жизнь спасал, этот злобный летучий мыш!

Первый курс как-то странно вспоминать… Квирреллморд пытался стряхнуть его с метлы, и это при том, что потом он, Гарри, не раз с метлы падал с разной высоты, а зрители, все поголовно, перезабыли заклинание Левитации. И что Квиррелл хотел с метлой в таком случае сделать? В общем, непонятно, какое заклинание Северус перехватил, но будем считать, что он всё-таки спас Гарри тогда.

К третьему курсу Снейп закрепил за собой репутацию нелюдимого злюки, шипящего на всех и вся, сдирающего баллы направо-налево и доводящего студентов до нервной трясучки. Казалось бы, этот мрачный, вечно недовольный хмырь не способен на добрые и смелые поступки… Но когда он заметил оборотня, то не отбежал в сторону, не попытался спастись и даже не полез за палочкой. Он встал перед Гарри, Роном и Гермионой и загородил их собой, подставив себя под клыки Люпина.

Или вот… Амбридж поймала как-то Поттера у себя в кабинете, когда тот пытался воспользоваться её камином. Недолго думая, она решила узнать все секреты, которые он скрывал, а для этого ей понадобилась сыворотка правды. Долорес потребовала её от вызванного Северуса, но зельевар перед всеми открыто заявил, что она использовала уже все флаконы, а на создание свеженького веритасерума уйдет большое количество времени, так что звиняйте, мэм… Несмотря на острую нелюбовь к гриффиндорцу, он не пошел на поводу у Амбридж, хотя и мог снабдить её тем, что она так жаждала.

Ну и напоследок… В своё время ни с того ни с сего в дамблдорову престарелую головушку взбрело воспользоваться тем самым воскрешающим камнем, в результате чего директор подвергся мощному неснимаемому проклятию и добровольно-принудительно переложил всю ситуацию на «безотказного» Северуса. Тот вернулся к Волан-де-Морту и продолжил работу двойного агента. Затем он убил Дамблдора по весьма настойчивой просьбе самого Альбуса, а после этого целый год вполне успешно директорствовал в Хогвартсе. Пока все думали, что Северус — второй самый ужасный человек в магическом мире, сам Снейп своими действиями спас десятки жизней юных волшебников. В бытность директором Северус вернул правила, которые запрещали ученикам создавать различные организации и собираться в группы. Сделал он это для того, чтобы воспрепятствовать созданию школьной версии Пожирателей Смерти, которые преследовали бы всех, чья кровь недостаточно чиста. Также Северус запретил магглорожденным волшебникам посещать школу. Это очень не понравилось многим школьникам, родителям и учителям, но сделано это было ради того, чтобы защитить этих самых детей. Ведь брат и сестра Кэрроу обожали испытывать непростительные заклинания как раз на таких учениках: презренных полукровках и грязнокровках.

К концу всех этих умозаключений на виноватом лице Гарри негде было штампа ставить, настолько сильно он покраснел, особенно когда вспомнил, как орал на Снейпа, что тот трус и не имеет права стоять там, где стоял Великий Светлый Дамблдор. Теперь Гарри остро пожалел об этой сказанной фразе. Ведь «великий светлый» как раз за спинами детей и прятался, как самый распоследний трус, и с поразительным цинизмом в течение многих лет выращивал Поттера на убой, год за годом устраивая ему «свидания» с Волан-де-Мортом.

— Гарри! — окликнула его Гермиона. — Перестань терзаться. Всё хорошо же…

— Ну да, очень хорошо… — задушено ответил Гарри. — Так хорошо, что и слов-то не осталось. Вот скажи мне, что я за идиот такой: сижу тут и ничегошеньки не делаю для того, чтобы Снейпа оправдать?! Он же войну остановил, это благодаря ему на поле боя оказалось всего шесть погибших, а не полсотни, которые погибли изначально.

Гермиона и Невилл с Дином побледнели, вспомнив те события.

— А мы… А мы оставили его в Визжащей хижине… — необычайно тоненьким голоском прозвенела Гермиона.

— Нет-нет! — торопливо успокоил её Гарри. — Я сходил туда — Снейпа там не было. Да и тётя Петунья сказала, что видела его на днях с собакой.

— Он жив?! — девушка с облегчением расплакалась. Вздохнув, Гарри придвинулся поближе и обнял подругу.

— Ну… жив он, да, жив… Слушай, давайте уже ко мне пойдем, нам столько всего сделать надо.

— Чего? — всхлипнула Гермиона.

— Невилла с бабушкой воссоединить, родителей твоих найти… Ты, кстати, не звонила ещё леди Кэролайн?

— Н-нет, не звонила, — Гермиона отстранилась и вытерла слезы. — Ты прав. Не время раскисать, надо делами заняться.

С тем и откланялись. Помыли посуду за собой, поблагодарили Дерека и его племянника Дина за гостеприимство и покинули дом.

По пути к Тисовой завернули в супермаркет и прикупили продукты. Отперев родную дверь, Гарри пронес пакеты на кухню и сразу же занялся покупками: часть убрал в холодильник, не забыв подключить его к электросети, а часть принялся резать и шинковать на разделочном столе, пока не обратил внимание на мертвую тишину в кухне. Удивленно обернувшись, он увидел, что Гермиона стоит соляным столбом, а Невилл озадаченно моргает на неё.

— Что? — недоуменно спросил Гарри.

Гермиона ткнула пальцем в пространство, потом на плиту, на овощи и мясо на столе и снова в пустоту. Наконец вспомнила о голосе и озвучила свое изумление:

— Ты умеешь готовить?

— Ну да, — Гарри пожал плечами. — С детства умел. А что?

— А… а… а чего ж ты в лесу не готовил? — в голосе девушки прозвучало подозрение. — Я, значит, корячилась там с сырыми грибами и корешками, пытаясь хоть что-то съедобное из них приготовить, а рядом всё это время ошивался профессиональный повар?..

— А, вот ты о чем, — Гарри снова пожал плечами. — Ну так не просили же… — и, прежде чем Гермиона успела возмутиться, добавил: — Ты же Нашей Хозяюшкой была и довольно вкусно готовила, это Рон капризничал, вредничал и придирался. Не сердись, пожалуйста, я просто не хотел тебе мешать и отбирать у тебя право быть главной.

Сказав это, Гарри невинно улыбнулся. Гермиона перестала хмуриться и невольно засмеялась, глядя на проказливую мордашку любимого. Далее они втроем сообща готовили легкий обед под классическую музыку, которую Гарри поставил на магнитофоне. Невилл резал и подавал, Гермиона и Гарри жарили и варили.

Затем, перекусив, действительно занялись делами. Гермиона засела за телефон, а Невилл принялся писать письмо бабушке. Гарри мыл посуду и слушал голос Гермионы, ведущей телефонные переговоры.

— Здравствуйте, это Гермиона, могу ли я поговорить с леди Кэролайн, она мне оставила свой телефон… Да… Нет… Да… Здравствуйте, леди Кэролайн. — Длинная пауза. Судя по выражению лица, девочку отчитывают со всей строгостью. — Простите, леди Кэролайн… Нет, меня не похищали, но… Что?! К-как, но разве… Привет, мама… — голос жалкий и испуганный.

Гарри с тарелкой в руках развернулся к подруге, чтобы посмотреть, в чем там дело, и понял — Гермиону ругает мама. Здоровая и в твердой памяти. Потом, по-видимому, подключился не менее разозленный папа, потому что совершенно красной Гермионе стало крайне неуютно сидеть на попе, вспомнившей папин ремень. Отец дочку песочил долго, но в конце концов отпустил и прервал связь, велев возвращаться домой и прекращать все эти волшебничьи глупости. Повесив трубку, Гермиона какое-то время сидела на стуле и глупо улыбалась, смотря в точку бытия перед собой, а потом заговорила хмельным от счастья голосом:

— Представляешь, а с ними всё в порядке. Ой, Гарри, я такая дура, я такая… самая счастливая дура на свете! Я тут сижу, страдаю, переживаю о том, как им память вернуть, и совсем не подумала о специалистах, которые давным-давно всё поправили!

Всё поняв, Гарри кинулся к девушке и крепко обнял, искренне радуясь за неё. Обхватив любимого за шею, Гермиона глухо забормотала ему в щеку:

— Оказывается, всё это время параллельно с нами действовала третья сторона, следящая за делами Дамблдора, Волан-де-Морта и всем, что происходило вокруг них. Они и за нами следили, страховали нас, понимаешь?!

— Северус точно следил, — тихо бормотнул Гарри. — Он мне Патронуса прислал в лесу, прикрывал от Пожирателей после Башни Молний, передал последние наставления с теми воспоминаниями…

— Как хорошо, что взрослые были с нами, — выдохнула Гермиона. — Мы были не одни. Люди из Отдела Тайн незримо присутствовали рядом и исправляли все наши ляпы. Моих маму и папу они перехватили в аэропорту и под видом санитаров увезли их якобы в больницу, а на самом деле за них взялись самые лучшие мастера легилименции и восстановили им память сразу, при этом ввели в курс дела и объяснили, почему и зачем я это сделала. Папа меня хоть и ругал, но в его голосе то и дело проскальзывали нотки гордости. Он и ругал-то меня только для виду. Они с мамой нарочно поселились в пансионе леди Кэролайн, чтоб я не переживала за них и верила, что они в Австралии. Видишь, Гарри, меня саму обдурили!

Гермиона оторвалась от парня и сияющими глазами взглянула ему в лицо. Гарри тепло улыбнулся и очень осторожно коснулся губами кончика её носа. Гермиона сперва замерла, а потом так же осторожно ответила, поцеловав в губы. Внезапное счастье охватило Гарри, и он с тихим ликованием отдался поцелую. Подвинется Рон — он ей не пара! Гермиона, видимо, подумала о том же, потому что, отстранившись, чуть смущенно спросила:

— Ты больше не с Джинни?

— Нет, — поморщился Гарри. — Я к ней ничего не чувствую с того момента, как время закольцевалось и мы обнаружили, что вместо тел лежат песочные муляжи.

— Странно… — закусила губу Гермиона. — Рон от меня в то же время отшатнулся, а меня перестало к нему тянуть.

— Думаешь, это была чья-то установка? — настороженно спросил Гарри.

— Да, — задумчиво кивнула Гермиона. — Кто-то вмешался в ход истории и перенастроил развитие альтернативной вселенной, если верить в развилку вероятностей. В том, первом, варианте событий мы могли остаться с теми, с кем должны были сойтись, но в историю вмешались, и теперь у нас иная реальность.

— Настоящая? — улыбнулся Гарри. Гермиона посмотрела на него, засмеялась и снова поцеловала.

— Самая настоящая! — клятвенно заверила она. В дверях кухни стоял Невилл, с улыбкой смотрящий на них. Для него развилка вероятностей тоже сменилась — он понял, что любит Полумну, нежную и спокойную красавицу…

Тема бессмертия и времени всегда волновала человечество. Можно сказать — испокон веков, с самого сотворения мира, едва сформировался мозг и человек впервые познал могущество изумительного ощущения себя, своего собственного «я».

Раньше-то было всё просто: прожить день по возможности целым, выжить, не попасться никому в зубы и на копье соседа, найти пищу, пожрать, найти самку и понять, что с ней делать, потом получить от неё личинок, которые поразительным образом приобретают его черты — те же руки-ноги. Обучить личинок и умереть со спокойной совестью — его круговорот жизни завершен не зря, потомство он оставил.

Так вот, с развитием ума человек получил страдания, потому что ум заимел склонность к размышлениям, грубо говоря — научился думать. А осознание своего «я» научило ценить жизнь. Человек начал бояться смерти. Человечий век на заре времен был коротенький — всего три десятка лет, разделенные на пятерки. Первые пять годиков ты сопливая личинка, следующие пять — учишься премудростям бытия. К пятнадцати годам будь любезен обзавестись манерами, статусом, невестой и потомством, ибо к третьему десятку ты уже глубокий перестарок, лысый и беззубый.

Потом лысые и беззубые перестарки стали доживать до семи десятков, и человек познал пленительное чудо долголетия. Это оказалось так прекрасно: видеть, как на твоих глазах чахлый росточек, посаженный с папой в каком-то лохматом году, превращается в мощный раскидистый дуб, как за те же годы вокруг тебя скачут сперва дети, а потом внуки и правнуки…

Разумеется, гомо сапиенс обратил внимание на тех, чей жизненный цикл длился куда больше семи десятков. Сих индивидуумов история запечатлела на страницах библии, емко обозвав «мафусаилами».

Поначалу люди и колдуны сосуществовали мирно, не видя особых различий меж собой: люди и люди — ни рогов, ни копыт… А вот когда ведьмы начали вредить, на бесовщину-таки обратили внимание, ибо никому не в радость переживать засуху и сжигать павшую скотину.

Здесь мы людей оставим и сосредоточимся на магах. Самих волшебников жизненный цикл волновал мало — биологически они жили дольше простых людей. Но некоторым и долголетия стало не хватать. Маги задумались о бессмертии, потому что начало казаться просто несправедливым то, что жизнь рано или поздно заканчивается: ну как же так, три сотни лет запросто проживают, а потом бац, и погребальный костер! Вот если бы они могли жить подольше… Желательно вечно.

Начались поиски секретов мафусаилова долголетия, потому что девятьсот лет — это всё-таки покруче жалких трех сотен. А там, глядишь, и до бессмертия доберемся. Волновала эта тема и Годрика, одного из основателей Хогвартса. Параллельно с обучением юных волшебников своего времени Гриффиндор искал способы обрести бессмертие или хотя бы долголетие. Годрику не хотелось умирать и оставлять без присмотра свое детище — Хогвартс. Он очень любил свое дело и в особенности детей. Ведь время-то идет, видно было, как разгорается ненависть простого люда к волшебникам, и, как подозревал Годрик, в будущем ситуация станет только хуже. А значит, надо было сохранить свою жизнь и стать вечным, чтобы хранить детей. Его стремления разделял и Салли — верный друг, товарищ и брат. Первое упоминание о бессмертном существе они нашли, как ни странно, в Библии.

«В райском саду под деревом познания цвёл розовый куст; в первой же распустившейся на нём розе родилась птица; перья её отливали чудными красками, полёт её был — сиянием, пение — дивной гармонией.

Но вот Ева вкусила от дерева познания, и её вместе с Адамом изгнали из рая, а от пламенного меча ангела возмездия упала в гнездо одна искра. Гнездо вспыхнуло, и птица сгорела, но из раскалённого яйца вылетела новая, единственная, всегда единственная в мире птица феникс. Мифы говорят, что она вьёт себе гнездо в Аравии и каждые сто лет сама сжигает себя в гнезде, но из раскалённого яйца вылетает новый феникс, опять единственный в мире.

Быстрая, как луч света, блистая чудною окраской перьев, чаруя своим дивным пением, летает вокруг нас дивная птица».

Переглянувшись, Салли и Годрик задумчиво кивнули, соглашаясь с неизбежностью. Бессмертие кому-либо волен даровать только господь Бог. А значит, не будем требовать что-то сверх дозволенного, ограничимся тем, что есть.

«Феникс — древний символ бессмертия, возрождения, солнца. Эта мифологическая птица окрашена в золотой и красный цвета, символизируя восходящее солнце.

В монументальных изваяниях, каменных пирамидах и захороненных мумиях египтяне стремились обрести вечность; вполне закономерно, что именно в их стране должен был возникнуть миф о циклически возрождающейся, бессмертной птице, хотя последующая разработка мифа совершена греками и римлянами.

Еще одна версия описания Феникса оставлена нам в VI веке до Рождества Христова в апокрифе "Откровения Варуха". На вопрос Варуха, «что это за птицы», ангел ответил: «Это хранительница мира… Если бы не прикрывала огненный зрак солнца, то не был бы жив ни род человеческий, ни вся тварь на земле от жары солнечной». Таким образом Феникс спасает людей от испепеляющего взгляда светила».

Кроме того, нашелся миф о василиске, царе змеином, ещё одном бессмертном звере. Его образ показался крайне привлекательным для Салазара Слизерина, и он тут же попросил Годрика начать ритуал с него. Дескать, проверим, как оно пройдет, а там и о Хранителе позаботимся, чтоб наверняка…

С доводами Салли Годрик согласился, и в назначенный день устроили показную ссору, чтоб в дальнейшем никаких вопросов не возникло. Слизерин, как и было договорено, ушел, громко хлопнув дверью, и тут же переместился к алтарю, устроенному глубоко в подземельях, в Тайной комнате, где он должен был остаться на долгие века, если всё пройдет хорошо. Ведь василиск крайне нежелательный гость в светском обществе, персона нон грата…

Ритуал переселения душ довольно хлопотен и трудоемок. С Годрика семь потов сошло, прежде чем ему удалось скрепить души Салли и молодого василиска, имевшего норовистый и склочный нрав. Но в конце концов у Годрика всё получилось: Салли умер и возродился в василиске. Убивать друга для этого не пришлось — Салли сам очень хотел посмотреть, что из этого выйдет. Слияние душ и умов прошло идеально: неразумному гаду всё было однофигственно, поэтому он без особых протестов уступил главенство человеку, и Салли без труда взял контроль над телом и сознанием василиска.

Видя, как смертоносная тварь кивает головой, контролирует убийственные глазки и проявляет явные признаки интеллекта, Годрик с облегчением перевел дух — получилось, Салли стал бессмертным!

И с куда большим оптимизмом принялся ждать своего часа, совершенствуя заклинания перемещения душ и облагораживая ритуал слияния. Ведь в феникса он должен переродиться самостоятельно, без посторонней помощи.

«Феникс символизирует начало и конец всех событий.

Феникс — мифическое создание, способное сгореть и возродиться из собственного пепла. С ним ассоциируется обновление и круговорот жизни.

Огненное создание питается росой. Оно не ломает веток из-за своей невесомости.

Кроме воскрешения из пепла, это мистическое создание обладает и другими особенностями. К ним относят:

1. Долгожительство. Между возрождением и сожжением проходит несколько сотен лет.

2. Исцеление ран. По легендам, кровь и слезы огненной птицы являются противоядием.

3. Обращение в человека. Феникс может принимать людской облик, если увидит интерес в беседе».

Третий, самый последний, пункт особенно импонировал Годрику — восхитительная возможность иметь две ипостаси: птичью и человечью. Дожив до заката жизни, Годрик Гриффиндор уладил все земные дела и занялся своим перерождением. Согласно легендам, в мире существовал только один-единственный феникс, неповторимый в своем роде. Поэтому было немного страшновато — не воспримет ли мироздание кощунством создание ещё одного феникса? Но, как говорится: не попробуешь — не узнаешь.

К счастью, Годрик был не один, к нему на помощь пришел Салли-василиск. С его помощью Годрик приготовил всё для ритуала и начал проговаривать заклинание призыва. В него умирающий волшебник вложил все свои силы, желания и стремления, главной целью которых было возрождение ради жизни. Цель, как видите, благородная и ни капли не корыстная. Пропев последние катрены, Годрик взошел на погребальный костер и раскинул руки, отдавая себя Судьбе, Року и Бытию. Салли, изогнувшись красивой дугой, направил на пропитанные миррой ветви пучок энергии, воспламеняя пересушенный хворост. Магическое пламя взревело, вмиг охватывая дрова и человеческое тело, сжигая дотла… Жизнь и крылья вырвались на волю — вон из тесной бренной оболочки. Сиятельный феникс распростер крыла, озаряя собой обширные подземелья; золотые отблески хаотично заплясали по стенам и колоннам со змеями, заиграли бликами на зелено-голубой чешуе Салли, по всем изгибам его длинного пластичного тела.

Годом позже Кандида и Пенелопа исполнили последнюю волю Салли и Годрика — вложили оставшуюся магию почивших волшебников и свои умения в кусок фетра, создав Распределяющую Шляпу, после чего тоже вошли в вечность: мудрая Кандида стала голосом Шляпы, а Пенни отдала себя Лесу, став единорогом, хранителем хогвартской земли.

Время и события потекли мимо. Менялись эпохи и города, гремели войны, рождались и умирали короли… Служил различным директорам безмолвный феникс, провожая каждого в смертный час и улетая на несколько десятилетий, чтобы вернуться и сесть на плечо очередному директору. Служил он Финеасу Блэку и Дайлис Дервент — достойным магам своего времени. Прилетел он на зов Грин-де-Вальда, когда тот позвал феникса Дамблдоров… А сев на плечо самому Альбусу, понял: нечисто дело.

Лживый был человечек, мразостный, гнилой… С утаечками и обманками. Пока было можно, Годрик не вмешивался, с болью следя за событиями конца девятнадцатого и начала двадцатого веков. Стерпел становление и падение Темного Лорда, терпел гибель молодых магов, терпел и дальше, вплоть до последней битвы за Хогвартс…

Но когда он увидел, как седеет юноша, отдавший жизнь за всех, кого любил, как он смотрит на пятьдесят тел, накрытых простынями, и думает о том, что многие в эту ночь навсегда остались семнадцатилетними, золотое сердце феникса не выдержало. Нет! Нельзя так!

А раз недопустимо, значит, надо действовать. И феникс, летящий над миром, наблюдающий за судьбами, денно и нощно оберегающий покой, совершил последнее, самое сильное свое деяние — схлопнул пространство, повернув время вспять. Ведь фениксы, помимо прочего, являются ещё и повелителями Пространства и Времени, и когда возникает в том необходимость, они способны повелевать ими.

* * *

Северус очень удивился, когда над ним сверкнула огненная искра, и к нему на плечи спикировал Фоукс, жареный каплун почившего директора. Цепко ухватив зельевара, феникс рывком поднял его в небо, унося с полигона боевых действий. Улетая в ночь, Северус видел внизу пылающую хижину Хагрида и толпы волшебников, бегущих к подножию Башни Молний, где переломанной куклой лежал убитый им Дамблдор.

Вот и всё, сейчас верный феникс отомстит за своего хозяина — успел подумать Северус, когда его втянуло в воронку перемещения.

Выкинуло его посреди голого горного плато с каменной чашей у глухой стены.

— Подожди здесь, — сказал ему в ухо чей-то голос. Проводив взглядом птицу, Северус оглянулся, почувствовав, что он не один здесь. Он не ошибся — чуть поодаль обнаружился Ксенофилиус Лавгуд, потрепанный и покрытый сажей, с дикими перепуганными глазами. Новая огневая вспышка и из подпространственной воронки к их ногам вывалился крупный человек в кожаном плаще, в котором Северус и Ксено с удивлением признали Альберта Ранкорна. А огненная искорка, пролетев вперед, обернулась смутно знакомым человеком, облаченным в одежду старинного покроя. Пуговицы, во всяком случае, заменялись шнурочками и ремешками с пряжками. Кроме того, на поясе висел страшно знакомый меч, по которому человека удалось идентифицировать как небезызвестного Годрика Гриффиндора. Что, конечно же, ввело мужчин в крайнее потрясение.

— Привет, ребята! — сверкнул желтыми глазами Годрик, умерший свыше тысячи лет тому назад. Ксено сдавленно икнул, потрясенно взирая на забытого временем покойника. Аналогично ощущали себя и Северус с Альбертом. — Полагаю, вы знаете, что это? — Годрик кивнул на Омут Памяти.

Трое похищенных мужчин осторожно кивнули, косясь на края плато. Годрик предостерегающе покачал головой.

— Нет-нет, парни, даже не думайте, я наложил на это место антитрансгрессионные чары… Боже, как странно в ваше время стали называть телепортацию. Короче, удрать отсюда вы не сможете. Да и незачем, я вас собираюсь отпустить после киносеанса.

Северус, Альберт и Ксено с интересом посмотрели на Омут: им что-то хотят показать? Переглянувшись, они подошли к чаше, встав вокруг неё, погрузили головы внутрь вместе с Годриком и окунулись в память феникса. И стали свидетелями грядущих событий, которые должны были начаться после эпично-пафосного ухода Альбуса Дамблдора. Смерти, реки крови, осиротевшие дети, родители, потерявшие детей… Гибель студентов, которых Северус учил лично. Альберт, истекающий кровью и почти умирающий от этого — конфетки близнецов не прошли должную доработку. Ксено, рыдающий над дочерью, впавшей в магическую кому… Гарри, умирающий в лесу от последней Авады Темного Лорда; тот же Гарри, бредущий среди тел погибших за Хогвартс и седеющий на глазах. Гермиона, плачущая над Гарри, которого укусила Нагайна в Годриковой впадине; Гермиона, стирающая память родителям… Снова Гарри, замерший над телом умершего Северуса…

Вынырнув из Омута, Северус непроизвольно прижал руку к груди — бешено колотилось перепуганное сердце. Ну нет… такого будущего им определенно не надо!

— Понимаете теперь? — тихо заговорил Годрик. — Не для этого я стал птицей, чтоб оказаться свидетелем столь ужасных вещей. Надо вмешаться. И вмешаться осторожно. Что-то должно пройти до конца, что-то нужно изменить. Одно, к сожалению, неизбежно — Гарри должен умереть. Крестраж из него никак… никак, в общем. Но мы видели и знаем — Гарри выживет, и это главное. А я помогу вам ещё раз — схлопну время в тот миг, когда погибнут пятьдесят три защитника Хогвартса. Тогда уже можно будет вмешаться: крестража в мальчике не будет, а погибших мы с вами успеем заменить големами. Кроме того, можем вмешаться в те события, которые никак не повлияют на ход истории, например — перехватить родителей Гермионы и незаметно переправить их в безопасное место таким образом, чтобы девочка ни о чем не заподозрила. Но после главного, самого последнего вмешательства кое-что изменится, увы, таково свойство времени.

— Что изменится? — настороженно спросил Северус. Альберт и Ксено тоже напряглись, с тревогой ожидая ответа феникса.

— Будет иная развилка вероятностей, история пойдет по иному направлению, возможно, сменятся интересы и привязанности у главных героев истории. То, к чему они стремятся сейчас, может стать незначительным в другой реальности. Как это произойдет — я не ведаю, но надеюсь, что изменения не станут кардинальными. И, Северус, прими-ка мой совет — иди в Отдел Тайн, стань их сотрудником, Альберт тебе в этом поможет, так у тебя будет больше привилегий, чем у обычного директора Хогвартса. Ты же видел, — Годрик махнул рукой в сторону чаши, — чем закончится твое директорство — бегством и смертью.

Северус молча кивнул, принимая совет изумительного мага из прошлого, сумевшего совершить невозможное — стать бессмертным фениксом, повелителем Времени и Пространства, способным переломить ход истории.

Что ж, произошло всё именно так, как и видел феникс. Но благодаря его корректировке, трем друзьям, Северусу, Ксенофилиусу и Альберту, удалось потихонечку подогнать и подправить грядущие явления, что позволило им обойтись малой кровью. Ксено спас доченьку, Альберт помог Северусу устроиться в Отдел Тайн и отныне никакие репрессии ему не угрожали, а со временем удалось накопить огроменный компромат на Альбуса Дамблдора, от которого все прямо обплевались, узнав, каким чудовищем на самом деле был старик…

Находиться в гуще событий Северус счел необязательным, со слов Годрика он знал, что всё будет в порядке и что без него там прекрасно обойдутся. И, отправив к Темному Лорду переодетого инфернала, Северус со спокойной совестью трансгрессировал домой, где его ждала восхитительная, нежная, пушистая и самая лучшая в мире девочка — Шангри-Ла.

Письмо бабушке было дописано, и Невилл задумался: а как его отправить? Как с этим магглы справляются? Вон, Гарри кучу писем получил… Какие совы тут письма носят? Оказалось, железные — называются самолеты и поезда. Гарри, тихо посмеиваясь, ворча и ерничая, вложил письмо Невилла в бумажный конверт, написал адрес, наклеил марку и позвал прогуляться до почты. Гермиона озадаченно спросила, а почему они не воспользуются просто Патронусом? На что Гарри ей резонно возразил, что бабушка Невилла гостит у магглов, и волшебные штучки сейчас неуместны. Гермиона подумала и добила вслед еще одним вопросом:

— А магглы Патронусов видят?

Гарри пожал плечами.

— Я, конечно, могу вызвать своего оленя, но ты уверена, что хочешь посмотреть, как меня арестуют за применение волшебства на глазах у магглов?

— Ой, нет! — спохватилась Гермиона. — Конечно, я не хочу. Не надо. Гарри, какая я глупая…

— Ты не глупая, — юноша обнял подругу за талию. — Ты расслабилась. Успокоилась. И я рад этому. Наконец-то из твоих глаз исчезла тревога…

Гермиона слабо улыбнулась и благодарно потерлась носом о худую щеку парня. Невилл, плетущийся позади, только вздохнул, вспоминая свою красавицу. Она подошла к нему, когда всё закончилось, невероятно милая, усталая, со свежими царапинами на лице, подошла и села рядом с ним. Именно тогда что-то всколыхнулось в душе Невилла, и он осознал, как дорога ему эта девочка. Правда, симпатию к Полумне он и раньше ощущал, ещё с пятого курса, но сейчас его чувства стали глубже и полнее.

Отправив письмо срочным заказом, Гарри с Гермионой и Невиллом вернулись домой и погрузились в тихую мирную рутину, отдавшись спокойному течению времени, полностью положившись на взрослых. Рано или поздно те появятся и решат их проблемы. Ребята уже поняли, что нормальные взрослые существуют на свете, раз так помогли им.

С особой благодарностью Гарри вспоминал Снейпа, который так хитро всё провернул, что до сих пор сердце заходилось в счастливом изумлении: подумать только, вместо тел погибших — големы! И Нагайна воландемортовская, хи-хи, инфернала жрала, а не профессора!!!

Так, вспоминая минувшие приключения, и зажили трое друзей, поджидая, когда за ними кто-то заявится. Жили — не тужили, ходили на прогулки по городу и парку, посещали магазинчики, попутно знакомя Невилла с маггловским бытом, техникой там, канцелярией-галантереей разной.

Дома, натащив продуктов, готовили все вместе нехитрые обеды-ужины, смело экспериментируя с рецептами — стало вдруг интересно, а что получится, если жидкую манную кашу на хлеб намазать и обжарить? Попробовали и офигели: импровизированное блюдо оказалось неожиданно вкусным. После новых проб выяснили, что на тост лучше намазывать вязкую тестообразную манку, сваренную на воде и чуть подсоленную.

Читали книги, оставленные Дурслями, смотрели телепередачи, от которых вполне ожидаемо утащился Невилл, незнакомый доселе с таким чудом, как телевидение… Особенно круто его поразили каналы «Дискавери» и «Нэшнл географик». И его можно было понять: это ж просто невероятно — не сходя с дивана, побывать во всех уголках планеты, познать все науки, повидать всех животных (от бактерии до синего кита) и даже заглянуть в космос!

Их вера во взрослых тем временем оправдывалась: ехал по английским автобанам дядя Вернон за своим племянником, рокотал лопастями частный вертолет с виконтом Гланаском на борту, летя за Невиллом, и несся по срочно открытому коридору скоростной Eurostar train — самый быстрый в Соединенном Королевстве личный железнодорожный транспорт леди Кэролайн, везущий Джона Грейнджера к дочери…

Стартовавшие в разное время и перемещавшиеся с разными скоростями и разными путями, Вернон, Джон и Эйдан тем не менее прибыли к точке назначения в одно время. Устало ткнулся в бордюр тротуара пропыленный «Воксхолл» дяди Вернона, натужно гудя перегретым мотором, бесшумно подъехал и плавно остановился элегантный лимузин леди Кэролайн, длиной где-то в полмили и приехавший на специальной грузовой платформе, за ним скромненько притулился черный опель, взятый виконтом напрокат ровно на то время, чтобы доставить пассажира от аэропорта и обратно.

Вышедшие из машин джентльмены подозрительно оглядели друг друга, но почти сразу Вернон и Джон уставились на третьего. Виконт поднял ладони и торопливо бросил:

— Я за Невиллом, господа!

Джон и Вернон, годами провожающие и встречающие своих ребят, успокоенно расслабились. Коротко поздоровавшись, мужчины повернулись к дому на звук открывшейся двери.

— Папа! Дядя Вернон! — дружно крикнули Гермиона с Гарри, слетая с крыльца и бросаясь к своим. Один Невилл остался без объятий, постеснявшись обниматься с незнакомым виконтом…

Гарри испытал неведомое доселе чувство единения, очутившись в кольце рук родного дяди. Крепко зажмурившись, юноша отчаянно вцепился в оказавшегося родным человека, остро жалея, что не обнимал его раньше. В нос ударил запах пота и влажных носков, и тут же в мозг вонзилось яркое воспоминание из далекого-предалекого детства: он, четырех-пяти лет, бежит к дяде, вернувшемуся из какого-то загадочного рейса… Сзади догнал Дадли, и дядя, нагнувшись, подхватил на руки обоих мальчиков.

— Дядя Вернон, — отстранившись, Гарри поднял голову к красному лицу. — Я вспомнил, как ты вернулся из рейса…

Почуяв невысказанный вопрос, Вернон ответил:

— Одно время я работал дальнобойщиком. Приходилось хвататься за случайные подработки, чтоб семью обеспечить. На одних дрелях далеко не уедешь. А так у приятеля напарник в больницу с аппендицитом загремел, ну, он и кинул клич по знакомым шоферам. Деньги приличные обещали, вот я и подписался на рейсы — поводил фуру по всему Альбиону.

Гарри с улыбкой оглядел его — толстого, красного, в серой кепке и белой расстегнутой куртке, родного насквозь. И снова обнял, не в силах унять нахлынувшие чувства. Рядом счастливо верещала Гермиона, душа папу. И робко улыбались друг другу виконт Гланаск и Невилл, готовясь к совместному путешествию в Уэльс.

Но сначала вошли в дом, передохнуть с дороги и обсудить детали. Расположились за овальным столом в обеденной зоне. Гарри тут же обслужил всех, поставив перед каждым по банке с пепси и стаканы с содовой. После чего сел рядом с Гермионой, что заставило переглянуться Джона и Вернона, сразу понявших, что разлучить этих двоих будет непросто. В глазах детей слишком хорошо была видна война… Поэтому надо было думать. И быстро.

— Роуз Эванс-Холл…

— Поместье Гланаск-парк… — начали одновременно Вернон и Эйдан, запнувшись, обменялись взглядами и договорили хором: — Очень большие и способны вместить приличное количество гостей. Как вы смотрите на то, чтобы вместе поехать к кому-нибудь из нас?

— Роуз Эванс-Холл! — без колебаний решили Гарри и Гермиона.

— Отлично! — воодушевленно произнес Джон. — Я сообщу Джине, куда ехать.

— Ну, а мы куда двинемся, Невилл? — спросил парня виконт. Тот вопросительно глянул на друзей. Гарри улыбнулся ему и предложил:

— Езжай к бабушке. И постарайся связаться с Полумной, я знаю: она тебе нужна.

— Да, верно, — кивнул Невилл. — А потом мы свидимся?

— Конечно, — отозвался Гарри и просительно глянул на дядю. — Можно же?

— Можно, — согласно пробасил тот. — Уж я-то научился отличать одних идиотов от других…

Эйдан негромко хмыкнул, прекрасно уловив замаскированных под идиотами волшебников. Вернон недоверчиво глянул на него.

— Вы в курсе, виконт?

— Угу, — страдальчески воздел глаза к потолку аристократ. — Когда к деду приезжает чудаковатый тип и достает из воздуха шоколадку, как-то затруднительно не быть в теме.

— Значит, едем все вместе! — подытожил Вернон.

Лимузин с водителем леди Кэролайн Джон отпустил восвояси, решив ехать с дочерью в машине Вернона. Разумеется, он позвонил жене и сообщил ей, где они должны встретиться. И, конечно же, миссис Грейнджер удивилась.

— Джон, но что случилось? Я думала, ты сразу привезешь Гермиону сюда.

— Это невозможно, дорогая. Они — якоря друг друга, разлучить их сейчас смерти подобно. Что-то настолько страшное пережили в Хогвартсе наши дети, что ни на минуту не могут расстаться. Нельзя разлучать Гарри и Гермиону — они взорвутся друг без друга, как глубоководные рыбки, вытащенные сетью на поверхность океана.

Для начала зашли в контору сдать ключ и перекрыть подачу в дом электричества, газа и воды. Конечно, можно было бы поспорить, мол, зачем куда-то съезжать, но дело в том, что Гарри и Гермиона хоть и были готовы к самостоятельной жизни вдвоем (год в палатке это более чем подтвердил), но им необходимо было душевное тепло близких. Тем более сейчас, когда битвы остались в прошлом, подросткам остро необходимо было расслабиться, ощутить себя в теплой дружелюбной атмосфере и выговориться.

Душа требовала отдыха. Она требовала ещё в лесу, когда у Гермионы кончались силы и только стальная воля помогла ей не сдаться. Но сейчас, сейчас ей надо было хоть на миг почувствовать себя маленькой любимой девочкой, ни за что не отвечать и ничего не решать.

Гарри, выросший в другой атмосфере, тепла просто не знал, но и его душа требовала, просила, молила… И оно, это самое тепло, было обещано семьей, которой, как он думал, у него нет.

Снова покатил по дороге верный «Воксхолл» мистера Дурсля. Джон сел рядом с водителем, Гарри и Гермиона устроились сзади, тесно прижавшись друг к дружке. Невилл с виконтом Эйданом уехали в аэропорт, где их ждал вертолет, чтобы доставить к бабушке блудного внука.

Прижимая к себе задремавшую Гермиону, Гарри лениво глазел в окно автомобиля на пролетающие мимо пейзажи и на мелькающие над головой дорожные баннеры, успевая прочитать мили и названия населенных пунктов. Краем уха он слушал разговор сидящих впереди дяди и Джона.

— Дом у нас большой, — вполголоса гудел Вернон, не отрывая глаз от дороги. — Все разместимся, на крайний случай есть гостевой флигель в глубине сада. Летом там вообще здорово.

— Как раз для супружеской пары, а? — подхватил Джон.

— Если хотите, можете и во флигеле пожить, — ответил Вернон. — Просто мы ещё с соседями-то толком не познакомились даже, а ведь год уже, как рядом живем. Вот буквально на днях сошлись, когда племянник к ним переехал, так он другом детства Петуньи оказался, радости было, что называется, полные штаны. Петунья, правда, не стала об этом говорить племяннику по телефону и мне не велела, дескать, не ладят они…

— Так, может, и не надо? — забеспокоился Джон. — Раз не ладят. Зачем врагам близко селиться?

— Да не враги они! — воскликнул Вернон. — Просто недопоняли… Не сошлись кое в чем. Всё это уже в прошлом, я уверен.

Гарри невольно задумался: о чем это они разговаривают? Кто с кем не сошелся? И о чём тётя умолчала? Тут Джон, к счастью, догадался спросить:

— А что за соседи у вас? Семья большая?

— Приличная, — дядя бросил взгляд в зеркальце на Гарри. — Пара со взрослыми сыном и племянником, сын женат и у него двое детей, а у тех живность всякая: хомячки, кошка, пони и собака.

А-а-а… Гарри утратил интерес и отвернулся к подруге — он не знал никого с таким составом семьи. Пусть они даже и «не ладят», кто бы там ни был. Вздохнув, склонил голову на пушистую макушку Гермионы и прикрыл глаза. Насколько он знал, путь от Суррея до Манчестера длится часа три, а с учетом пробок, поворотов и прочих случайных задержек может продлится и все четыре часа.

Гарри проснулся от толчка, когда машина съехала с автомагистрали на проселочную дорогу с битым и просевшим местами асфальтом, загадочно убегающую под сень старых корявых лип. Тряска разбудила и Гермиону. Подняв голову, девушка успела увидеть придорожный указатель «Водохранилище Бэнро-дайн» и удивленно распахнула глаза во всю ширь.

— Ух ты, это на севере Манчестера!

— Да, — кивнул Вернон. — Здесь прошло детство Петуньи и Лили, тёти и мамы Гарри.

Гарри внутренне подобрался, помня, что где-то рядом жил и Снейп. Интересно, где тут Паучий тупик? Подумав, он озвучил вопрос:

— А где находится Паучий тупик, дядя Вернон?

— Где-то за Ирвелл, к западу, — дядя неопределенно повертел ладонью в воздухе. — В промышленном районе Манчестера. Наш район и тот, что за рекой, фабричный Коукворт, различаются, как день и ночь.

Тем временем, пока они говорили, автомобиль выбрался из-под деревьев на открытую местность, и у ребят вырвался вздох восхищения — перед ними, как на ладони, раскинулось небольшое ледниковое озерцо, синеющее средь невысоких каменистых холмов. Южный берег озера был облагорожен и заключен в гранит. Вдоль дороги и по берегу стояли разномастные дома, утопающие в зелени небольших садов и палисадников.

Глаза Гарри и Гермионы так и забегали по крышам. Юная пара уже прямо сейчас предвкушала, как они будут жить под одной из таких. Потом взгляд Гарри скользнул к западу — парень безотчетно искал тот самый Паучий тупик, но увидел только крыши и деревья.

Дядя проследил его взгляд в зеркальце и хмыкнул:

— Он в паре километров отсюда находится, не ищи, вряд ли твои глаза так далеко видят…

Гарри фыркнул и, смутившись, откинулся на спинку сиденья. Гермиона понимающе глянула на него и шепнула:

— Хочешь повидать профессора Снейпа?

— Это было бы неплохо, — признательно посмотрел на неё Гарри. — Очень хочется увидеть своими глазами, что он жив и с ним всё в порядке. Ну и поблагодарить заодно. До сих пор не верю, что он такое чудо сотворил!

Гермиона улыбнулась, с нежностью созерцая лицо дорогого ее сердцу человека, таким оно было одухотворенным: на щеках румянец, глаза горят страстным желанием свершить все добрые деяния здесь и сейчас…

Машина проехала последние ярды по дороге и остановилась возле внушительного старинного особняка из серого камня под зелено-голубой крышей. Дом имел собственное имя — на адресном стенде красовалось название: «Роуз Эванс-Холл». А от крыльца к ним уже спешили Петунья и Дадли.

Горло Гарри сдавила судорога — его ждали! Ждали, как родного! Ох, что-то он стал больно сентиментальным в последнее время — от малейшего пустяка готов расплакаться.

Прикосновения Петуньи были робкими и какими-то виноватыми, тётя явно стеснялась своего совсем взрослого племянника. Поняв это, Гарри со вздохом сгреб тётушку в охапку и прижал к груди — кто-то же должен сделать первый шаг? Зато Дадли в чувствах не ограничивался — налетел ураганом, сдавил Поттера в боксерском спарринге и от души отколошматил по спине своими пудовыми кулачищами. Гарри его едва узнал — огромный, мощный, с тяжелой челюстью и косой саженью в плечах. Большой Дэ стал действительно большим.

Потом Гарри познакомил их с Грейнджерами и, взяв Гермиону за руку, непреклонно взглянул на тётю, безмолвно ставя все точки над i. Петунья всё прекрасно поняла — пепел прошлых войн она, как и Вернон, хорошо разглядела в глазах Гарри Поттера.

Джина Грейнджер приехала вечером с чемоданом и плетеной переноской, из которой был выпущен Живоглот, к величайшему стыду и смятению Гермионы — она-то напрочь забыла о коте, попросту вышвырнув его из памяти и на произвол судьбы. Пушистый перс об этом, увы, помнил и к Гермионе так и не подошел, в упор игнорируя неверную хозяйку. Кот обиделся, и обиделся всерьез.

Гостей разместили со всем положенным комфортом. Гермиона уединилась с мамой. Некоторое время они молчали, а потом мама заговорила. Она рассказывала, как волновалась о Гермионе, как было страшно спать, не зная, что с любимой доченькой, не имея возможности помочь. А перед глазами девушки вставали совсем другие картины: падающие тела, шипящие на камнях заклинания… Гарь и отчаянные крики. И вдруг ей отчаянно захотелось рассказать маме, как страшно было в лесах, как воет оборотень вдали, как содрогается земля от поступи великана, как безнадежность заполняет сознание при приближении дементоров. И она заговорила, будто бы сквозь силу выплевывая слова. Она рассказывала, и первые слезы покатились по лицу. Через пять минут девочка уже рыдала, выплескивая маме всё, что они пережили, всю их боль, чаяния, надежды, мечты…

У Гермионы началась истерика, и её мама уже не могла разобрать слов, но чувствовала боль, страшную боль, что выплескивала любимая доченька в её объятиях. Она понимала, что не сможет даже представить себе, через что прошли дети, сражаясь с врагом, защищая свою жизнь и жизни любимых.

Перед сном Гарри решил выйти в сад, желая дать девушке, которая для него — весь мир, побыть с родными. У него такого никогда не было, поэтому он очень трепетно относился к её нуждам. Просто у неё есть ещё родители, а у него никого. То, что Вернон и Петунья оказались людьми, на деле не меняет ничего. Их не было тогда, когда они были очень нужны, а теперь было просто поздно.

Остро переживая и всё ещё слыша надрывный плач Гермионы, Гарри, сам не свой, бродил по дорожкам. Его разрывало на части. Одна требовала ворваться в дом и закрыть Гермиону ото всех, но другая взывала к благоразумию: Гермионе надо выреветься. Просто прореветься. Это самое тяжелое в реабилитации таких детей — заставить отпустить себя и выреветься. Даже не выговориться. Девочка сможет отпустить себя только после того, как из неё со слезами выйдет боль войны.

Таково было абсолютное доверие между Гарри и Гермионой. Ссоры между ними были априори невозможны, как и неясности. Тихо бродил по дорожкам Гарри, когда наставшая вдруг тишина тараном врезалась в уши. Всё поняв сердцем, Гарри понесся к задней веранде, спеша на молчаливый зов возлюбленной.

Джине стало очень не по себе, когда Гермиона вдруг успокоилась и начала монотонно говорить обо всем и ни о чем. Рассказывала, рассказывала, рассказывала, глядя в никуда пустыми, ничего не выражающими глазами. И это было намного страшнее, чем её истерика. Казалось, она тонет. Умирает. Задыхается, заблудившись в эмоциях…

И тут дверь распахнулась, и в комнату влетел Гарри, услышавший её боль с большого расстояния, из глубины сада. Девочка вдруг оказалась в теплых объятиях своего Гарри, который укачивал её, шепча что-то теплое на ушко. В этот момент он не видел никого вокруг себя, для него существовала только она — его Гермиона. Как утопающая, вцепилась в Гарри тонущая в отчаянии Гермиона. Он тоже был для неё центром мира. И миссис Грейнджер поняла, что они значат друг для друга. Обняв обоих, женщина судорожно расплакалась.

Полет на вертолете — это ни с чем не сравнимые ощущения. Никакого сравнения с самолетом, но одно дело — лететь над облаками и видеть только небо, и совсем другое — парить на высоте птичьего полета и рассматривать леса, поля, дома, которые выглядят как игрушечные. Впрочем, Невиллу самолет был неведом и ему не с чем было сравнивать, но впечатления от полета он получил самые упоительные, такие, что у него дыхание в зобу спирало… Еще более невероятные впечатления Невилл получил при полете в кабине летчиков на месте второго пилота — да-да, ему оказался доступен и этот эксклюзив!

Неудивительно, что все проблемы и неприятности сверху показались очень мелкими. Но вот что поразительно: когда полет закончился и вертолет спустился на землю, они остались такими же ничтожными. Спросите, почему? Просто там, под облаками, Невилл испытал ощущение невероятной легкости и обрел новый взгляд на мир.

Мурашки по коже, головокружение, щекотание нервов, бабочки в животе, адреналин, невесомость, необыкновенная красота с высоты птичьего полета на скорости ста восьмидесяти километров в час, вселенская любовь к природе, жизни, и всё это — полет!!!

Ну честно же, ни малейшего сравнения с трансгрессией, когда тебя скучно и банально пропихивают сквозь длинный шланг! С этим мог сравниться разве что полет на фестрале… но, к сожалению, это было ночью и слишком быстро — встречный ветер норовил сорвать с костлявой спины коня, и приходилось крепко держаться за выпирающую горбом холку. Вдобавок было темно, так что никакого удовольствия или особых потрясений от того полета Невилл не испытал.

Когда перестали дрожать колени и кружиться голова, Невилл почувствовал себя обновленным — так поразило его путешествие на вертолете. Виконт стоял рядом и с независимым видом обозревал горизонты, терпеливо дожидаясь, когда парень очухается от своего первого перелета. Дождался. С вежливым полупоклоном простер вперед руку, приглашая двигаться в направлении небольшой крепости, желтеющей вдали. На всё ещё подгибающихся ногах Невилл поковылял к резиденции семьи Бейли, внутренне готовясь ко встрече с бабушкой.

Бабушка… старенькая, седенькая, казалась совсем крошечной в огромном кресле-качалке. На коленях — клетчатый плед, в руках — книга, на носу — очки. Невилл подходил к ней, как к хрустальной вазе, стоящей на высокой неустойчивой тумбе. Но дух, светящийся в глазах бабушки, был прежним: несокрушимым и воинственным. Красиво изогнув бровь, она с ехидной насмешливостью смотрела, как крадется к ней внук. Когда он подошел ближе и остановился в нерешительности, бабка нетерпеливо рявкнула:

— Невилл, я ещё не покойница! Смелее!

Узнав прежнюю старушку с боевым настроем, Невилл с облегчением шагнул к ней и отдался её крепким объятьям. Прижимая к себе бабулю и вдыхая её родной запах, Невилл спиной ощутил ещё чьё-то присутствие — некто появился на террасе и встал позади юноши. И Невилл, разворачиваясь к ней от бабушки, уже знал, кто это. Полумна.

Тоненькая и изящная, она стояла у перил и смотрела на него огромными синими глазами, пугающе глубокими и ищущими. Он не спрашивал, откуда она взялась и почему тоже здесь — это было уже неважно. Важно, что она здесь.

Храм мой — тело твое белое…

Вольно трактуя строку Писания, —

Господи, что я с собою делаю

В явном соблазне непонимания…

Откуда-то издалека донеслись слова неизвестной песни на неизвестном языке. А может, они шли из сердца — ведь слова были так понятны…

Читаю ладони твои, как Библию,

Вглядываясь в каждую черточку пристально,

Иду Израилем, прохожу Ливию,

Возвращаюсь к Истокам жадно, мысленно…

В унисон песне Невилл трепетно взял маленькие ладошки и пальцами провел по всхолмьям и складкам, вдоль каждой черточки-изгиба. Заглянул в глаза.

Лбом запыленным коснусь коленей:

Так, припадая к порогу церковному,

Раненый воин, бредущий из плена,

Спешит к высокому и безусловному Слову.

Да, он тоже раненый воин, тоже спешит к своему храму — Луне. Прижаться лбом ко лбу и смиренно выслушать следующий куплет, пропуская его сквозь сердце…

Наполненные смирением,

Рвутся цветы из-под снежной скатерти,

Или осенних лесов горение

Огненной лавой стекает к паперти.

Да, это именно то, что я чувствую. Луна, как же долго я к тебе шел!..

Плечи твои… Не на них ли держится

Весь этот свод, изукрашенный фресками? —

Не Богоматерь, не Самодержица,

Не Баба степная с чертами резкими…

Дальнейшие слова песни были приглушены поцелуем, а потом и вовсе стихли, потому что стало не до неё. Двое воссоединились и существовали теперь только друг для друга. И тихо улыбалась в кресле-качалке старая леди, любуясь прекрасной юной парой.

* * *

После того разговора с мамой и последовавшего эмоционального всплеска Гермиона стала более открытой. Кошмары войны отпустили её. А вот с Гарри всё было сложнее, намного сложнее, его могла отогреть только Гермиона. Только её руки, её душа, её улыбка. В тяжелых липких снах, полных вязкого болотного бреда, всё так же звучал хохот мерзкого безносого урода и шелестел вкрадчивый голосок Дамблдора с его вечной, набившей оскомину фразой «всё это ради общего блага, мой мальчик», после чего вздымался кверху наставительный сухонький перст и высверкивали из-за половинчатых очков голубые рентгены глаз. Эти глаза догоняли Гарри, и он с криком просыпался, не в силах выдержать предательства того, кому он когда-то верил, как самому себе… И тут же оказывался в теплых объятиях Гермионы, ласкающей и целующей его, шепчущей на ухо нежные слова, утешающей и отгоняющей кошмары прочь. Только своей Гермионе он так доверял и только её благо для Гарри было основополагающим и имеющим смысл. Пока она дышит, ходит, улыбается, смотрит на него своими невозможными глазами — значит, всё хорошо. Все остальное не имеет смысла. Поэтому, хотя в его сердце живет война, но бьется оно только для Гермионы.

Первое время они спали в предоставленной им одной из гостевых комнат, а потом, когда май перевалил за вторую половину и погода стала практически летней, молодой паре предложили переселиться во флигель. Сообразив, что это означает абсолютное уединение под одной крышей, Гарри с Гермионой моментально согласились перебраться на отдельную жилплощадь. При детальном рассмотрении домик оказался просто сказочным, как раз для них: уютная гостиная с камином, небольшая кухонька, соединенная со столовой, спаленка, санузел и рабочий кабинет. Мечта, а не дом! Эту чудесную летнюю резиденцию Гарри с Гермионой старательно обжили, совершенно не думая о будущем — им было хорошо вдвоем. А где они, там и дом — вот главное жизненное кредо для двух любящих сердец.

В той части сада, где стоял флигель, росли преимущественно яблони и кусты сирени с одуряюще пахнущими белыми, розовыми и лиловыми цветками. Всю эту красотень художественно оттеняли ажурные рябины и невесть как затесавшаяся сюда черемуха: аромат её беленьких цветочков-звездочек тонко вплетался в композицию сиренево-яблоневых запахов. И конечно же, здесь была скамеечка. Глубоко врывшаяся в землю и потемневшая от времени, она интимно пряталась под деревянной скошенной крышей беседки. Эту уединенную лавочку Гарри с Гермионой вскоре облюбовали и часто приходили к беседке вечерами — посидеть на фоне деревьев и заката.

В этот особенно душный вечер Гарри и Гермиона, как всегда, возвратились из сада после трудов праведных. В беседке хоть и была тень, она мало помогала — от нагретых солнцем досок к стропилам поднимались волны горячего воздуха, но парочка увлеклась поцелуями и на духоту мало обращала внимания. И вот, когда Гарри полностью ушел в нирвану, до его слуха откуда-то сверху донесся тихий мурчащий голосок.

"М-мр-р-ррр, глупая собака… глупые дети… Тупая кошка и дурацкий пони. Мр-р-ррр, неужели никто не откликнется, никто не поможет? М-мррр?"

Гарри оторвался от губ Гермионы и в страхе посмотрел вверх. Гермиона встревоженно проследила за его взглядом и тоже оглядела испод крыши.

— Что там?.. — шепнула она.

— Кто-то сказал — «глупые дети»… — шепотом отозвался Гарри, напряженно всматриваясь в доски над головой.

— Но я ничего не слышала! — в голосе Гермионы прозвучало недоумение.

— Да? — засомневался Гарри. — А чей же голос там сказал, что пони и собака тупые?

"М-мррр! Неужели меня кто-то понял?!" — возрадовался голосок.

Раздался скрип, и с края крыши посыпались труха и сухие прошлогодние листья. Теперь и Гермиона услышала и поверила, что над ними кто-то есть, и испуганно прижалась к Гарри, одновременно выставляя спонтанно созданный щит. Что-то съехало вниз по опорному столбу и шлепнулось в траву. Что-то длинное и лохматое…

Когда оно подняло голову, Гарри невольно поджал ноги и нацелил палочку, скользнувшую ему в ладонь движением мысли. Ибо существо выглядело престранно — как змея, одетая в длинную шерстяную муфту. Узкая головка с черными глазками, тело, свившееся в стандартные змеиные кольца, но тело этой несомненной змеи покрывала густая коричневая шерсть, живописно расцвеченная желтыми и черными пятнами. Размеры её были примерно с молодого удавчика — в полтора метра.

"Вы же поможете мне, правда?" — не дала она ребятам допугаться.

— В чем? — нервно спросил Гарри, чуть отведя палочку.

"М-р-ррр… — лохматая змейка посмотрела на небо. — Он как спит, только страшно. Беспробудно. Понимаете? И кровь носом идет. Мама и Папа при этом зовут целителей, но сейчас рядом с Мальчиком только глупый маленький ребёнок. А он Мальчику ничем не поможет… Вы поможете ему не уснуть?" — змейка заискивающе заглянула в глаза Гарри. Тот опустил палочку и посмотрел на Гермиону.

— Где-то тут человек истекает кровью, — торопливо сказал он девушке и обратился к змее: — Где он?

"В длинном кресле позади дома у бассейна. Через сад и парк туда", — змейка головой указала направление.

Секунду поколебавшись, Гарри наклонился и протянул руки. Шерстяная змейка доверчиво скользнула к нему — она оказалась на удивление теплой, почти горячей, что очень поразило Гарри: насколько он помнил из уроков биологии, змеи — холоднокровные существа.

Крыша соседнего дома была хорошо видна из этой части сада, так что ориентир им был известен. Прибежав на задний двор, Гарри и Гермиона увидели безжизненно вытянувшегося в шезлонге человека, лицо и грудь которого были густо залиты кровью. Возле него отчаянно рыдала маленькая девочка лет двух…

Гермиона кинулась к малышке, схватила её и прижала к груди. Гарри склонился над мужчиной. Проверил пульс, одновременно поливая мужчину прохладной водой; рядом с ним Гермиона, держа малышку одной рукой, другой вычерчивала палочкой диагностические чары.

— Так… Ясно! Гарри, держи ребёнка!

Сказав это, Гермиона передала ему девочку и занялась оказанием экстренной медицинской помощи. А Гарри принялся укачивать и успокаивать малышку. Та никак не хотела сидеть спокойно на руках у парня — вертелась и изворачивалась, чтобы посмотреть на мужчину. Жалобно хныкнула:

— Папа!..

К ноге Гарри прижалась горячая змейка, неотрывно глядящая в залитое кровью лицо. В черных глазах-бусинках плескалась тревога. Существо очень беспокоилось за своего хозяина. Лечебные связки-манипуляции Гермионы тем временем достигли результата — мужчина вышел из обморока. Дрогнули веки, открылись глаза цвета грозового неба, серые, с тенью уходящей боли. Моргнув, он с удивлением обозрел незнакомых парня и девушку, поднял руку и потрогал грудь — пропитанная кровью и водой рубашка давала о себе знать — и вздохнул.

— Так и знал, что в жару не стоит выходить в сад. Даже к бассейну, — глухо проговорил он и кивнул на малышку на руках Гарри. — Но ей сложно объяснить, что папе лучше не высовываться на улицу в теплую погоду…

— А что с вами случилось, сэр? — взволнованная Гермиона буквально засыпала его вопросами. — Почему у вас такой страшный приступ эпистаксиса? Чем бы он ни был вызван — он серьезен. На что у вас такая жуткая аллергическая реакция, или это у вас заболевания сердца и сосудов? — говоря это, девушка между делом вытирала лицо пострадавшего шейным платком, смоченным Агуаменти из палочки. Когда кровь была стерта полностью, рука Гермионы неуверенно замерла. Узнал мужчину и Гарри, но, прежде чем они успели хоть что-то сказать, со стороны калитки послышался голос:

— Да иду я, девочка, иду!

"Мр-р-ррр, а собака-то умная, вот куда она убежала, за Папой!" — удовлетворенно прошипела змейка у ноги Гарри.

От калитки к ним спешили двое — Дориан Ранкорн и крупная черная собака с золотыми подпалинами. Собака суетливо бежала впереди, поминутно оборачиваясь на хозяина, зовя и поторапливая его. Пройдя оставшееся расстояние, Дориан склонился к Альберту и, приобняв, обеспокоенно спросил:

— Ты что, сынок, опять?..

Альберт вздохнул и, приподнявшись, подвинулся. Отец присел на краешек шезлонга и посмотрел на ребят. Черная собака, размерами примерно со стог сена, прилегла у ног, вывалив алый мокрый язык и голодно глядя на всех по очереди. Ощущая непонятное смущение, Гарри спустил на землю девочку и выпрямился, не зная толком, что и сказать-то… Не ждал он, не гадал, что их соседями окажутся Ранкорны. А Гермиона вдруг задрожала, как в лихорадке, съежилась и обняла себя за плечи, обреченно взирая на Альберта. Гарри взял её за руки и нахмурился, сам вспоминая кое-что…

— Кто он, мы не знаем, — сказала Гермиона, протягивая Гарри несколько курчавых темных волосков, — но у него так пошла носом кровь, что его пришлось отправить домой. Погоди, он довольно рослый, тебе понадобится мантия побольше…

Она достала из сумочки несколько выстиранных Кикимером старых мантий, и Гарри отошел в сторонку, чтобы принять зелье. Когда болезненная трансформация завершилась, в нем оказалось больше шести футов роста, да и сложение, понял Гарри, взглянув на свои весьма мускулистые руки, он имел мощное. Гарри спрятал под новую одежду очки и мантию-невидимку и присоединился к друзьям.

— Господи, страшный какой, — сказал Рон, окинув взглядом нависшего над ним Гарри.

— Сэр, это же не из-за нас? — жалобно проскулила Гермиона, готовая признаться сразу во всём.

— Господь с тобой, дочка, — удивленно возразил Дориан. — При чём тут вы, ребятки? У Альберта это с детства: чуть перегреется, переволнуется, и готово, сразу давление подскакивает.

Альберт криво улыбнулся им с подушки. И ради справедливости счел всё-таки внести кое-какую ясность.

— Ну, в прошлом году я чуть не скончался по пути на работу: такого кровотечения у меня ещё не было; но, к счастью, меня добрые люди вовремя отправили домой, иначе бы я точно умер. В меня кто-то «переоделся», очевидцы рассказывали, как Яксли запустил в моего двойника Авадой, но промахнулся, попал в кого-то своего.

Гарри передернулся, буквально кожей ощущая ту самую Аваду, летящую ему в спину. Какое счастье, что в сутолоке и суматохе не разглядели, в кого там Яксли пуляет. Хорошо, что он промахнулся и попал в своего же! Мохнатая змейка сочувственно потерлась о его ногу, преданно заглядывая в глаза. Гарри посмотрел на неё и спросил:

— А кто это такой? Это он, кстати, позвал нас на помощь…

— Сalefaciens animam, то есть — душегрей, — сообщил Дориан с теплой улыбкой. — Родом из Мексики, очень верный и ласковый. Мы её Воротничком зовем — любит на плечах у кого-нибудь лежать…

Тут его прервали — с коротким взгавком вскочила собака и понеслась к калитке. Скоро на аллее появился человек, торопливо идущий к ним. Подошел, внимательно оглядел присутствующих и отрывисто бросил, здороваясь:

— Альберт, дядя Дори, Терри, Поттер, Грейнджер. Всё в порядке?

— Да-да, Северус, всё в порядке, — успокоил его Дориан. — Молодые люди успели оказать помощь Альберту. Меня позвала Шани, но моя помощь уже не понадобилась. А ты… как обычно?

— Да, я всегда чувствую состояние своего брата. Хоть и стабильное, но я всё же пришел. Время ужина, знаете ли…

И ехидно вздернул черную бровь, созерцая офигевшие лица Гарри и Гермионы. Те стояли, прямо оцепенев, и силились уложить в головах невозможный факт того, что Снейп является племянником Дориану Ранкорну и братом Альберту.

Примечания:

В качестве песни использованы фрагменты стихотворения Андрея Белянина.

Тикали секунды Мироздания, терпеливо отсчитывая минуты, шуршал ветерок вокруг оцепеневших фигур — Гарри и Гермиона продолжали изумленно таращиться на профессора Снейпа. Причем так, что Северусу аж неловко стало: бровь вернулась на место, а в глазах включилась тревога. Протянув руку, он осторожно помахал ладонью перед лицами остолбеневших подростков. А так как те никак не отреагировали, съязвил:

— Поттер и Грейнджер без всяких признаков мыслительной деятельности. Почему я не удивлен?

Привычный язвительный голос профессора будто бы разрушил удивленное оцепенение, Гарри и Гермиона вздрогнули и заморгали, придя в себя. Главная константа мира вернулась — профессор был прежним. Так как Альберту нездоровилось, то Дориан с Северусом занялись им и малышкой Терри, поэтому ребята попрощались и ушли.

Но, вернувшись к себе, они всё ещё долго не могли успокоиться, уж слишком неожиданным было явление… Уже на следующее утро Гарри и Гермиона задались вопросом: как бы им пробраться к соседям в гости да и вызнать всё. Потому что было дико интересно, как профессор Снейп стал родственником Ранкорнам, прямо до зуда хотелось узнать, как эдакое чудо произошло? Ах да! Ещё и про големов неплохо бы узнать!

Удобный случай представился им к полудню. Ребята убирали прошлогоднюю солому в саду, когда совсем рядом сквозь шорох сухой травы Гарри услышал знакомое мурчание.

"М-мррр, простите, вы не скажете, где тут находится мальчик, который умеет разговаривать со мной?"

— Курлык?

Гарри поднял голову и посмотрел поверх желтой травы в сторону знакомого голоса. И чуточку подрастерялся, увидев, как умная мохнатая змейка обращается с вопросом к… голубю. Раскланявшись и вежливо поблагодарив, змейка проползла немного вперед и обратилась к ещё одному голубю с тем же вопросом. Поймав себя на том, что смотрит на всё это с открытым ртом, Гарри опомнился, захлопнул челюсть и позвал:

— Воротничок, я здесь!

Змейка встрепенулась, подняла высоко головку и завертела ею, ища окликнувшего её парня. Пришлось встать из травы и показаться ей. Увидев Гарри, Воротничок радостно взмурлыкнула и заторопилась к нему. Скользнула в подставленные ладони и винтом вползла по руке к плечу, устроилась на плечах и ткнулась теплым носиком в ухо, смешно щекоча усиками.

"Привет, а я соскучилась, мур-р-ррр…"

— Мы же едва знакомы! — засмеялся Гарри, ежась от щекотки.

"Но ты самый лучший! С тобой можно поговорить", — не согласилась змейка.

Тут Гермиона восхищенно заулыбалась, озаренная идеей, которую тут же озвучила:

— А вот и повод в гости напроситься! Гарри, мы им змейку отнесем и скажем, что нашли в нашем саду.

— Отличная идея! — одобрил Гарри и потерся щекой о живое манто. — Не возражаешь, Воротничок?

"М-мм, нет", — змейка озорно сверкнула глазками.

Не забыв сказать своим, куда они идут, Гарри и Гермиона направили свои стопы к соседнему дому. Прошли к нему по знакомому маршруту — через сад и парк, не считая нужным идти в обход по аллеям и дороге к парадному крыльцу. Бассейн с шезлонгом, застекленная терраса. Переглянувшись и улыбнувшись для храбрости, Гарри с Гермионой прошли к задней двери. Звонка и молоточка не было, пришлось постучаться кулаком.

— Ой, Кевин, бегу! У тебя руки заняты, что ли? — донеслось спустя минуту из глубин дома. Потом послышались торопливые шаги и дверь распахнулась. Выросшая на пороге женщина удивленно заморгала, увидев совсем не того, кого она ожидала.

— Ой… А я думала — Кевин, садовник, с коробами… — тут она умолкла, разглядев меховое манто на плечах парня. — Ах! Вы же те ребята, которые помогли моему Альберту! Как чудесно! Вы проходите, проходите, мои хорошие, — радушно пригласила женщина, посторонившись.

Ребята, хоть и приободрились, вошли всё же боевым порядком — впереди Гарри, готовый, если надо, грудью защитить, за его плечом Гермиона, рефлекторно осматривающая тыловую полусферу. Что поделать, рефлексы не так-то просто вытравить… Поэтому на диване расположились так, чтобы видеть и окна, и двери. Воротничок при этом стекла с плеч на колени и свернулась наподобие кошки. И Гарри невольно задумался, а разводят ли таких зверушек и можно ли достать такого же? Женщина же меж тем хлопотала, сервируя чайный столик, и оживленно тараторила:

— Мы с Шерри как раз обед готовим, вот как чувствовала, приготовила яблочную шарлотку! Вы же останетесь, дорогие? Ах, как я хотела вас поблагодарить за то, что оказались рядом с Альбертом! Уж я его ругаю-заклинаю, чтоб в жаркие дни на улицу носа не казал, но разве ж он слушается?! Совсем дитё малое. И ведь ненадолго его с доченькой оставили! Я-то с утра в библиотеке работаю, а мужу из гаража позвонили, насчет запчастей каких-то уточняли, вот и отошел он, буквально минут на двадцать! Шерри ванну принимала, а Вольфа вечно где-то носит…

— Вы его мама? — вклинился Гарри в поток нескончаемой речи.

— Ой! Совсем я дура старая, представиться-то и забыла! — весело спохватилась женщина. — Меня Вера зовут, Вера Ранкорн, в девичестве Снейп.

— Снейп?! — совершенно непроизвольно вырвалось у Гарри. Гермиона солидарно с ним округлила глаза.

— А-а-а… во-о-от зачем Северус посоветовал упомянуть мою девичью фамилию, — понимающе произнесла Вера. — Вот засранец… Простите мой французский. Язва он невозможный, на меня смотрит и хихикает, а когда я его полотенцем огрела и спросила, по какому поводу веселье, он, паршивец эдакий, ответил, что когда с вами знакомиться начну, то должна буду назваться честь по чести. Ну да, я Верой Снейп в девичестве была, а когда замуж за Дори вышла, то, естественно, стала миссис Ранкорн. Не поняла я, в чём тут юмор? — нахмурилась Вера. Гарри чуть слышно скрипнул зубами — он-то как раз понял, в чем тут подвох…

— То есть профессор Снейп — ваш родственник? — подтолкнул он озадаченную женщину к нужной мысли.

— Да-да! — охотно переключилась она. — Племянник он мой. Как-то так повезло нам с братом повстречать волшебников на своем жизненном пути… Но, должна признать, мы с Тоби совершенно по-разному относились к одним и тем же вещам: Тоби — прагматик до мозга костей, ко всяким аномалиям-нелепостям относился со здоровым таким недоверием, а я попроще — дурочка мечтательная, как он говорил, к чудесам со всем сердцем, восторгом и радостью. Совсем меня родители избаловали, да и сам он тоже приложил толику своего внимания к моему воспитанию. Он ведь старше меня и частенько мне сказки на ночь читал про принцесс и драконов.

А потом я Дори встретила! Единственного и самого невероятного мужчину в своей жизни. Он сначала осторожничал, на расстоянии меня держал, даже отпугнуть пытался. Но я-то влюбилась! Нипочем не отцеплялась… — тут Вера приостановилась, тихо смеясь и вспоминая дивные мгновения своей взбалмошной молодости. Гарри и Гермиона, завороженно замерев, смотрели на неё, проникаясь её чувствами, с каждой минутой эта женщина становилась всё понятней и роднее.

— А как признался в своем волшебном происхождении, так и полностью увяз! — собралась тем временем Вера с мыслями. — Вот тут-то я всем сердцем прикипела: как же, принц из сказки! Разве ж такого можно упускать?! А там и до него дошло, понял он… Всякое было, трудности, безденежье… одного только не было — ссор, не могли мы ссориться, немыслимым это было для нас. Только любовь, только взаимопонимание, полное согласие во всём.

— Вот только Тоби не свезло. Он ведь тоже любовь всей своей жизни встретил… — понизила Вера голос. — Эйлин Принц, милую, очень печальную девушку из старинного угасшего рода. Её Дориан с Тоби познакомил, подумал, может, сойдется у них что-то… Ну, сперва вроде всё хорошо было: конфеты-букеты, прогулки под луной, свадьбу справили. Зажили нормально, пузами потом мерялись, сравнивали, чей плод шустрее… Первенцев родили: я — Альберта, Эйлин — Северуса. А потом Эйлин мужу и призналась, что ведьма она и долго не протянет… Умирала она, понимаете? — тут Вера снова остановилась, промокнула заслезившиеся глаза полотенцем и тяжко вздохнула.

— Отчего? Почему?.. — жалобно прошептала Гермиона, безотчетно хватая с блюда булочку, чтобы заесть расстройство. Гарри с теми же чувствами сделал огромный глоток остывшего чая с молоком. Его глаза диаметром были вровень с очками — так захватил парня рассказ тётушки Веры.

— А она оказалась волшебницей из угасшего рода, как я уже говорила, — вернулась женщина к рассказу. — Болела сильно, королевской болезнью, как врачи это называют, людей, страдающих генетическими отклонениями из-за близкородственных браков среди волшебников знатных родов. Сама Эйлин родилась просто чудом: у её матери было три неудачные беременности, закончившиеся тяжелыми родами и смертью детей сразу после рождения. Всё это связано с генетикой и объяснилось вырождением старинных родов — химеризмом. И причиной смерти детей была сама мать, больная и не способная нормально выносить плод…

Эйлин, как и мать, была с генетическими отклонениями, и так же, как мать, являлась носительницей мутантного гена, а значит, обречена на бездетную жизнь. Так она думала, пока ей не встретился Тоби. Она полюбила его, несмотря на болезнь. А Тобиасу она тоже запала в душу, да и долго он уже к тому времени бобылем был — четвертый десяток стукнул. Сошлись потихоньку, зажили… Эйлин расцвела, ожила, когда поняла, что очистила, обновила свою застоявшуюся кровь, влив в неё свежую чистую струйку — кровь мужа, стопроцентного маггла, благодаря чему и родился здоровый ребёнок. Воистину это был дар судьбы! Она очень любила мужа. Но сама она, увы, была обречена — болезнь и судьба уготовили ей короткую жизнь.

А вот Тоби это сломало. Видеть любимую и смотреть, как она угасает, тает — это очень тяжело. Ссоры, претензии начались, даже драки, чего я откровенно не понимала… Спросила, чего он на Эйлин так взъелся? Ответил, что она обманула его надежды, со всех сторон оболгала, дескать, и ведьма она, и воровка, раз счастье семейной жизни украла. Кричит это, а в глазах — боль. Любил он её, потерять боялся…

Помолчали. Гарри сидел, как оглушенный, горем той семьи. Простая жизненная история, но столько в ней боли, столько драмы… Гермиона прижалась к нему и тихо, молча смаргивала слезы, остро переживая трагедию. Помедлив, Вера закончила рассказ на более оптимистичной ноте:

— Я в молодости обожала Дори, да и сейчас обожаю, он чудесный муж, и сыновья у нас замечательные. Северус с нами с шестнадцати, с тех пор, как осиротел. Мама у него умерла, потом отец, брат мой… Мы его сразу забрали, опекунство над ним оформили, дорастили мальчишку.

Фу ты… Гарри с Гермионой смотрели на Веру и поражались простоте ситуации. А ведь чего только они за ночь ни передумали, тысячу и один вариант сложили к тому, как Снейп оказался родственником Ранкорнам, а всего-то и надо было предположить, что у Тобиаса Снейпа была младшая сестра, такая же маггла, как и он. Всё оказалось проще некуда — жили-были брат и сестра, брат женился на волшебнице, сестра вышла замуж за колдуна, и родились у них дети, получившие волшебные гены от родителей-магов. Выросли и пошли учиться в Хогвартс. Вот и весь сказ. И не из чего огород городить.

Разумеется, ребята остались на обед. Из кухни пришла молодая женщина, постояла на пороге, послушала, как Вера рассказывает, дождалась окончания истории и мягко вклинилась в тишину:

— Мама, ребята, вы обедать пойдете? Там уж готово всё…

Гарри моргнул, сфокусировался на двери и смущенно встал, узрев женщину. Воротничок при этом обвилась вокруг его бедер, вовремя среагировав и только потому не свалившись на пол.

— Это Шарлин, невестка моя, — сообщила Вера, тоже поднимаясь с кресла. — А все собрались-то? — спросила она Шерри.

— Все, — улыбнулась та. — Даже Вольф. Ты его не ругай, он опять клетку притащил. Прощается…

Заинтригованные репликами, Гарри и Гермиона, полные здорового любопытства, двинулись за женщинами в столовую. Она была очень длинной, в центре её стоял продолговатый дубовый стол в окружении стульев, на которых уже рассаживались домочадцы семьи Ранкорн. Гарри быстро оглядел все лица, отметив прежде всего, конечно же, Северуса, потом Дориана, Альберта, знакомую малышку на детском высоком стульчике, мальчика тринадцати лет, перед которым на столе стояла небольшая клетка для грызунов. Судя по всему, это и был Вольф. Он сидел подле Северуса и грустно пялился на кого-то в клетке. Гарри присмотрелся, но увидел только домик и колесо с поилкой. Альберт без своего кожаного плаща выглядел неузнаваемо, прямые когда-то, коротко стриженные волосы сейчас курчавились и приобрели кофейный оттенок. Одет он был в белую футболку и темно-серый костюм — стильные пиджак и брюки. Северус тоже смотрелся непривычно в обычной маггловской одежде — рубашке-поло и черных джинсах. Он сидел, склонив голову к мальчику, который что-то негромко ему говорил. Когда Гарри уселся напротив, то смог уловить часть их разговора.

— Но им правда будет лучше в другой семье?

— Вольф, просто пойми — всех нельзя оставлять, — терпеливо втолковывал мальчику Северус. — И это намного проще, чем сдать их в зоомагазин. Там ты не будешь видеть, кто их купит и к кому они попадут, а так ты сам их отдаешь, сам устраиваешь их судьбу.

— Но мне их жалко отдавать, они будут скучать по маме и папе! — продолжал упрямиться Вольф.

Из домика на опилки выкатился бежевый меховой шарик, в котором Гарри с Гермионой признали хомячка. Вольф потянулся было к дверце, но был осажен воплем бабушки:

— Во-о-ольф! Руки опять мыть будешь!

Вздохнув, мальчик покорно занялся салфеткой, а Вера, наведя порядок, принялась наливать всем густой суп-пюре из огромной фаянсовой супницы, гордо стоявшей в центре стола. Долгое время в столовой царила сосредоточенная тишина, нарушаемая лишь чавканьем детей и звоном приборов о тарелки. Потом, по мере поглощения пищи, начались короткие переговорки на ту или иную тему. Гости не встревали, пока только слушали. Вольф тоже помалкивал, поглядывал на Гарри с Гермионой и то и дело просовывал сквозь прутья кусочки зерновых хлебцов и обрывки зеленого салата. Хомячки, числом две штуки, суетливо хватали подношения и домовито заталкивали себе в защечные мешки.

Обед закончился, и настало время десерта и неспешных речей. Северус, знавший Поттера и Грейнджер не один год, наконец сжалился над их безмолвными вопросами, которые явственно читались в их глазах.

— Ну спрашивайте уже, спрашивайте, что вас там так гложет…

— Почему о вашей семье никто не знает? — выпалил Гарри.

— И почему в Хогвартсе нет Вольфа Ранкорна? — подхватила Гермиона. — Ему же тринадцать? Он же не маггл?

— Пока отвечу на второй, — задумчиво начал Северус, глядя на Гермиону. — Вам известно что-нибудь о школе Авалон?

— Да, — закивала та. — Мне туда приглашение приходило, но я выбрала Хогвартс, ведь я читала, что это одна из самых лучших школ в мире.

— И безопасных, — язвительно вставил Гарри, вспомнив песенку Хагрида.

Северус понимающе кивнул ему и продолжил:

— Вольф с одиннадцати лет ездит туда, он учится на факультете Анкалагон. Авалон, конечно, попроще и находится в Сомерсете, в районе Гластонбери-Тор, но зато там нет Дамблдора и темных лордов, среди чистокровных магов нет таких идиотов, которые желали бы учиться наравне с магглами. Но нас с Альбертом это вполне устраивает, и мы устроили парня в по-настоящему безопасную школу.

Гарри горестно вздохнул — только он способен так отстать от жизни, чтобы не знать, что в Англии существуют ещё несколько волшебных академий, кроме Хогвартса.

— А что касается первого вопроса… — продолжил тем временем Северус, — то свою семью мне пришлось спрятать. Причем самым кардинальным образом, я и в Пожиратели-то пошел для того, чтобы Альберта уберечь, не хотелось мне, чтобы безумный Лорд обратил внимание на Ранкорна. Как говорится, спрятался на самом виду, стал невидимкой среди таких же, как я, Пожиратель с Пожирателями. А Альберт, в силу своего здоровья, старался быть незаметным, ни в чем шумном и значительном не участвовал, в какой-то мере ему удалось нигде не засветиться. Он и в Министерстве Магии самую неприметную работу выбрал, профессию скромного генеалога, в его задачу входило составление генеалогических древ. Семейный генеалог (Family Historian) — элита-элит генеалогического мира. Нанимается богатыми семьями не только для проведения генеалогического исследования, но и для приведения в порядок семейного архива, библиотеки, а также поиска и приведения в порядок захоронений, домов и всего, что связано с историей фамилии. Такая работа занимает немало времени, требует колоссального терпения и усидчивости. Зато как боялись Альберта во времена падения Министерства! — Северус позволил себе широкую улыбку. — Он тогда получил новый круг обязанностей. Его основной работой стало выявление магглорожденных волшебников, и в первую очередь среди работников Министерства. Когда правил Пий Толстоватый, все обычные сотрудники, те, кто не был Пожирателем Смерти, относились к тихоне-Альберту с повышенной предупредительностью, помня о том, что в его власти придраться к любой сомнительной детали в генеалогии.

Гарри со смущенной улыбкой взглянул на вышеупомянутого Альберта и увидел его ответную улыбку и искрящиеся смехом глаза. Рядом с ним точно так же улыбнулся Северус, и Гарри подумал вдруг, что они очень похожи, эти славные парни, двоюродные братья, Северус Снейп и Альберт Ранкорн… Похожи не внешне, а внутренним духом: смелые, умные, преданные своей семье.

Пока Гарри и Гермиона слушали Снейпа, Вера и Шерри убрали со стола посуду, отнеся её на кухню. Вольф никак не мог распрощаться с хомячками — он держал их на ладонях, смотрел на них и вздыхал. Потом не удержался, придумал что-то: подскочил к Снейпу и нагло влез в разговор.

— Дядя Северус, подержи, пожалуйста!

И унесся, прихватив клетку. Северус со вздохом зажал хомяков в руке, а когда те просунули носики сквозь пальцы, поднес их к щеке. Это успокоило хомячат, они притихли на ладони, тепло прижавшись к щеке Северуса, а у Гарри меж тем сломался шаблон. Вытаращив глаза и открыв рот, он ошеломленно пялился на невиданное доселе зрелище — профессора Снейпа, милующегося с хомячками…

Гермиона с осуждением глянула на Гарри и протянула руку к Снейпу, тот так же молча дал ей одного из хомячков, и девушка принялась получать удовольствие от общения с крошечным доверчивым существом. Это отрезвило Поттера, и он в который раз напомнил себе, что профессор живой человек и ему ничто человеческое не чуждо. И вообще, пора бы ему отвыкнуть от устоев ненормального волшебного мира, совсем одичал — людей за людей не принимает! Повздыхав и попинав себя за тупость, Гарри застенчиво попросил:

— Профессор Снейп, расскажите, пожалуйста, как вы возвернули время вспять?

— Не я, — возразил Северус, глянув на него. — Это феникс вмешался в ход истории.

— Фоукс?! — страшно поразился Гарри. — Но он же ушел в небытие. Улетел после похорон Д-д… директора, — запнулся он на имени старика. Северус кивнул. И снова возразил:

— Это он так феникса назвал. На самом деле он Годрик. Основатели Хогвартса, оказывается, не ушли, а произвели над собой очень сложный ритуал и стали бессмертными Хранителями. Кстати, Годрик просил передать тебе привет от Салли — василиска из Тайной комнаты.

— Он жив? — растерянно спросил Гарри.

— Живее всех живых, — с улыбкой подтвердил Северус. — И, как вы сами могли убедиться, никого не убил в тот год, когда его подняли. Даже одолжил вам свой клык.

— То есть… он меня не кусал? — Гарри непроизвольно потер руку выше локтя.

— Кусал, — Северус посмотрел на то, как Гарри потирает место старого укуса, и нахмурился. — Кусал для того, чтобы оставить вам яд и клык. Его зуб вы догадались использовать по назначению, а яд нейтрализовал… кхм, то, что зрело у вас в шраме. Понимаете, мистер Поттер, крестраж, подсаженный в живого носителя, рано или поздно просыпается и занимает место носителя. То есть к вашему совершеннолетию он должен был созреть, поглотить вашу душу и захватить ваше тело под полный свой контроль. Обычно они начинают захват тела в тринадцать лет, период, самый уязвимый для человека… — пространно закончил Северус.

Гарри покрылся холодным потом, вспомнив, как сражался за разум, деля его с Волан-де-Мортом. Как сильно при этом раскалывалась голова, как жгло вечно незаживающий шрам… Так вот что это было…

— Салли не решился вас убить, чтобы прикончить крестраж, — серьезно продолжил Северус. — Поэтому василиск его только оглушил, парализовал, чтобы крестраж только трепыхался в вашем шраме, а тело захватить не мог. Зато Лорд по незнанию запросто вас прибил и тем самым ликвидировал свой же крестраж.

Гарри слабо улыбнулся. Гермиона бережно обняла его и зашептала в ухо ласковые, нежные слова утешения — сейчас Гарри очень нуждался в них. На коленях, приподнявшись к груди, тепло замурчала Воротничок, согревая своим горячим тельцем. Северус и Альберт настороженно следили за ними — мало ли, вдруг истерика начнется?

Но такого удовольствия парень никому доставлять не собирался. Не самая легкая жизнь сделала Гарри сильным и достаточно жестким, к тому же у него есть Гермиона, поэтому на истерику его сорвать — архисложно. Он только благодарно обнял девушку и погладил змейку, шепча им, что всё у него хорошо, чтобы они не волновались…

Вернулся Вольф и сообщил:

— Я с ними старшего братишку отдам, он присмотрит за маленькими.

Северус глянул на крупного бурого хомяка и покачал головой.

— Не жалко Сэра Патрика?

— Нет! — зло отозвался Вольф. И отчеканил: — Он присмотрит за маленькими.

— Ну хорошо-хорошо! — Северус воздел руки. — Твои звери, делай с ними, что хочешь… — после чего встал и предложил Гарри и Гермионе: — Пойдемте в сад. Эти дети…

В саду к ним присоединилась огромная собака. Жарко пыхтя, болтая языком и роняя нити слюны, она, полная любви и обожания, навалилась на Северуса, почти полностью скрыв того под собой и навевая хвостом небольшой ураган. Северус, как ни странно, кротко снес её приставания — позволил себя облизать, а потом и сам погладил, властно укладывая на землю рядом с собой. Устроились они на пледе, принесенном из дома, расстеленном на газоне в тени старых лип.

— Какая… большая, — с уважением заметил Гарри.

— Тибетский мастиф, — с гордостью сообщил Северус. — Любит всю семью, но хозяином выбрала меня. По паспорту она Шангри-Ла, но мы зовем её Шани. Какие ещё у вас вопросы? — перевел он тему.

— Время, повернутое вспять, — напомнил Гарри.

— Да, — согласился с темой Северус. — В общем, фениксу очень не понравилось то, что Дамблдор учинил, и, дойдя до точки кипения, до предела, не выдержал — решил остановить этот беспредел. Фениксы, помимо бессмертия и целительства, владеют ещё даром повелевать временем, поэтому Годрик и вмешался в ход истории. Схлопнул время и выдернул меня в тот миг, когда я убил Дамблдора, перенес в тайное убежище, приволок Альберта и Ксено Лавгуда и показал нам будущее. А когда мы прониклись и составили примерные планы, вернул нас в то же время, из которого выдернул. Но мы теперь были вооружены и знали, что делать.

— Значит, он сделал так, чтобы вы не столкнулись сами с собой? — с почтением подытожила Гермиона.

— Да, он сделал то, чего не умеет делать ни один маховик времени, — подтвердил Северус.

— А Лавгуда зачем? — заинтересовался Гарри.

— Чтобы дочка круглой сироткой не осталась, — скрипнул желваками Северус. — Лавгуда Годрик выдернул в тот момент, когда трое неких беглецов обрушили его дом, и разозленные Пожиратели хотели закруциатить, а потом и убить мистера Лавгуда, несмотря на то, что он сказал им правду о Поттере.

Гарри с Гермионой подавленно переглянулись, виновато закусив губу: получалось, их уловка не удалась тогда — Лавгуда всё равно хотели прикончить…

— Простите, — начали каяться ребята, но Северус остановил их.

— Не нужно. Вы действовали в силу своих разумений и возможностей. Сказал же — Годрик вмешался и всё поправил. Лавгуд ЗНАЛ о взрыве и сумел спастись.

— Ух ты… Его выдернули до взрыва и вернули туда же уже со знанием о взрыве! — мудрено завернула Гермиона. У Гарри от тех же мыслей голова пошла кругом — эк оно закрутилось! Далее последовала ещё более потрясающая история: Северус рассказал им, каким образом отцы-основатели обрели бессмертие и сделались Хранителями Хогвартса.

— Так что в какой-то мере школа действительно безопасна, — заключил Северус. — Это Дамблдор намудрил там, заигравшись в солдатики, чем как раз и представлял серьезную опасность для жизни окружающих. Но вам лучше забыть Хогвартс, как страшный сон, и пойти доучиться, например, в Авалон или, если хотите, в Горизонт-колледж. Он как раз для таких, как вы, не закончивших образование в Хоге. Туда поступают все магглорожденные, которые живут в обоих мирах. Вам это будет полезно. Эта школа для тех, кто желает расширить свои горизонты и углубить знания, недополученные в других местах.

— Спасибо вам, сэр, — Гарри с трудом проглотил комок в горле. — Мы так и сделаем.

— Прекрасно, — кивнул Северус. — Я дам вам всё необходимое: брошюрки, анкеты, буклеты школ, вы всё изучите, решите и заполните. И с осени начнете новую жизнь в нормальном мире, — тут он тепло улыбнулся им, согревая своим расположением. Добавил: — Сам я теперь в Отделе Тайн работаю, я там оказался очень нужным и на своем месте.

Что ж… Всё произошло именно так, как и предрекал Северус. Закончился май, перетекая в лето, полное тепла, солнца и дружеских визитов. Сначала были тихие семейные вылазки на природу, где Дурсли, Грейнджеры и Ранкорны устраивали пикники. Потом начались поездки по друзьям: заглянули в Уэльс к Невиллу с Полумной, навестили Дина, Лаванду, Шеймуса и всех, кого вспомнили и пожелали увидеть. Снова посетили площадь Гриммо 12 — Гарри беспокоила судьба Кикимера… Проведя ритуал призыва, подсказанный Северусом, Гарри добился того, что старый домовик, ворча и ругаясь, явился к нему на зов. Оказалось, бедняга почувствовал себя неприкаянным после уничтожения портрета последнего представителя семьи Блэк и собрался отправиться в добровольное изгнание.

Ну, Гарри его и «изгнал», приголубил хорошенько матом и послал в принудительном порядке служить Андромеде Тонкс, как-никак, тоже представительница рода Блэк. Сам-то он Поттер, в нём ни капли крови блэковской нет. А так пусть пользу приносит, за дитем приглядывает, а то тоже мне, на Серые земли он собрался, реликт ходячий, тьфу!

Воротничок за лето полностью определилась с чувствами и выбрала себе хозяина — Поттера. Её перебежничество, впрочем, никто не осудил, Ранкорны видели, как змейка общается с Поттером на своем языке, и понимали, насколько она одинока в змеином роде. А Гарри, в свою очередь, полюбил эту милую, в чем-то наивную зверушку, и если поначалу впадал в ступор от её поведения, то потом разобрался и осознал огромную ответственность за неё. Эпизод с голубем не был случайным — Воротничок действительно обращалась к нему с вопросом. Она могла обратиться к дереву, качающемуся на ветру, и час-полтора расспрашивать его или рассказывать ему что-то. К статуе, цветочку, пролетающей мимо стрекозе — ко всем могла обратиться наивная и, в общем-то, умная змейка. Просто, как выяснил Гарри, она не делала различия между разумными и неодушевленными предметами окружающего мира. Для неё одинаково разумны были все — животные, люди и деревья.

В Горизонт-колледж Гарри взял её с собой. Эта школа размерами ничем не уступала Хогвартсу, а находилась она, к восторгу Гарри, по соседству с Манчестером, в графстве Йоркшир, в местечке под названием Шеффилд. Гигантская коробочка, выросшая сперва на горизонте, а затем и перед ним, поражала монументальностью и основательностью. Сложенная из желтого кирпича, она цветом напоминала египетскую пирамиду. Её зубчатые стены и башни улетали в головокружительную высь, дыша историей и заявляя своим видом, что строилась она изначально как крепость. Четыре этажа фронтального здания по углам дополняли четыре восьмиэтажные башни. Помимо этого, школу окружали спорткомплексы и какие-то застекленные павильоны загадочного предназначения. Ещё тут была просто огромная парковая зона — целый сосновый лес с паутиной прогулочных аллеек и скамеек вдоль них. Гермиона разочарованно уставилась на Гарри.

— И почему я решила, что Хогвартс — самая лучшая школа в мире?

— Но это же правда, — улыбнулся Гарри, обнимая расстроенную девушку. — Ведь именно в Хогвартсе мы с тобой встретились… — и он нежно чмокнул её в кончик носа. Гермиона заулыбалась, прекрасно поняв его слова. Потом, взявшись за руки, они влились в поток молодых магов, с которыми, кроме сов в клетках, были кошки и собаки, за кем-то шла арабская лошадь, а одного колдуна сопровождала стайка белых цапель. И странное дело, здесь же были и обычные люди, которые никак не реагировали на волшебников, то есть не удивлялись и не показывали на них пальцами. Простые люди и волшебники спокойно шли вместе, как ни в чем ни бывало. Теперь и Гарри прикусил губу в легкой досаде от того, как много было упущено им по незнанию. Столько возможностей и интересных знакомств было утеряно…

Встречал их невысокий мужчина с внимательным взглядом. Дождавшись, пока все соберутся в огромном светлом холле, он негромко произнес:

— Здравствуйте, дорогие ученики, добро пожаловать в Горизонт-колледж. Меня зовут Генри Беринг, я ваш директор и наставник в ближайшие несколько лет, во всяком случае, столько, сколько вы сможете меня вытерпеть. Факультетов у нас пара десятков, так что интересное себе вы точно найдете. И я это говорю не только новичкам, но и старожилам, которые ещё не определились с выбором будущей профессии.

Среди молодежи пронесся гул смешков, Гарри невольно покосился на парня справа, тот ему лукаво подмигнул. Лучистые глаза, белозубая улыбка, ямочки на щеках и льняные кудри отчего-то располагали к себе, но Гарри внутренне напрягся, безотчетно чувствуя в нём сердцееда и соперника.

Ну, как бы там ни было, новичков разобрали кураторы и развели по местам. Парам, слава Мерлину или Богу, причем любому из них, предоставили отдельные апартаменты с санузлом. Так потихоньку-полегоньку началась адаптация Гарри и Гермионы, Невилла и Полумны и ещё нескольких ребят, записавшихся в колледж, к мирной жизни в коллективе.

Спокойный пожилой мужчина, назвавшийся Эйбом Морганом, присмотревшись к ребятам, пригласил Гарри и Гермиону на прогулку. Гуляя по парку, он рассказывал ребятам о том, как взрываются дома, когда в них попадают снаряды, как кричат дети, потерявшие родителей, как страшно воет летящая мина. Он рассказывал им о той войне, которую они никогда не видели и не увидят; в его глазах вставали взрывы, огонь и пепел. В его глазах падал на обожженную землю пепел войны. Такой же, какой он видел и в их глазах. Когда он замолчал, заговорил Гарри, рассказывая о своей войне. Войне, которая началась, когда ему было одиннадцать. Войне, где ребёнка пытались убить множеством способов. Войне, где только его друзья не давали ему сойти с ума. А потом они сидели в каком-то кафе, пили виски и рассказывали друг другу о своих мечтах… Да, мужчина был психологом. Военным психологом с боевым опытом, неизвестно как попавшим в школу.

Они стали не психологом и пациентами, а друзьями. Настоящими друзьями, и однажды открывшись, просто разделили свой опыт на всех троих. Именно это позволило помочь всем троим научиться жить с войной в душе. Ещё ближе и понятнее он стал, когда снял пиджак и закатал рукава рубашки, а Гарри с Гермионой увидели на его предплечье серийный номер нацистского лагеря — старый еврей оказался ребёнком, спасенным из Саласпилса.

Свадьбу сыграли дважды: сначала по магическим законам, когда Гарри и Гермиона пришли в себя настолько, чтоб не испортить собственное торжество.

У Гермионы сны исчезли в период беременности, у Гарри боевые кошмары прошли нескоро, а только к двадцати двум годам, после того, как сыграли вторую свадьбу по законам обычного мира и смогли зарегистрировать своего первенца — Менелика. Гарри решил начать традицию давать детям греческие имена, как у его любимой Гермионы.

Только Малфой-манор будет всю жизнь приходить в его сны. То место, где пытали любимую… То место, где он был беспомощен… То место, где он не смог защитить самое дорогое существо на свете… Это невозможно забыть или излечить. Это теперь с ним навсегда.

Ну и сама война… Квиррелл, василиск, фантомные боли в шраме… Сны о них немного притупились. Ведь Гарри и Гермионе повезло, они вместе попали к психологу, который был в курсе магмира, к надежному человеку по имени Абрахам Морган, который смог научить их жить с этим. Жить с войной в душе. Со смертями… Ведь то, что пережили дети, было реальным, неважно, что дети на самом деле были спасены, они понимают головой, а не душой, для их душ и подсознания всё равно падал мертвым Криви, всё равно умирала Браун… Это их боль. Их обоих. Да, они живы, но подсознанию на это наплевать.

Это то, о чем взрослые не вполне подумали. Дети-то живы остались, но вот эти двое травмированы навсегда, и им нужно помочь научиться жить, потому что они этого уже не умеют. В то время, когда окончательно формируется взрослая личность, когда другие бегают за противоположным полом, страдают от любви и гуляют под луной, в это самое время они ходили под смертью, их пытали, их подставляли под огонь, их убивали. Изо дня в день. То, что все, кто участвовал, живы, избавит этих двоих от чувства вины.

Но… Гарри был убит, и Гермиона видела его мертвое тело. Видела же? Она уже один раз потеряла его и больше никогда и ни за что. Как и он её — никогда и ни за что. Они просто вцепятся друг в друга и будут строгать детей, куда там каким-то Уизли. Да они Гордонов и Гибсонов переплюнут! Просто от страха потерять друг друга опять.

И родились вслед за Менеликом близняшки Леда и Елена, а за ними шустренько подоспел Тесей. На них пока остановимся, чтобы дать передышку замученным молодым родителям. Двадцать два им только, а уже четыре отпрыска… хотя своим мельтешением они создавали вполне себе стайку поттерят, первый из которых шустро бегал, топая пухлыми ножками почище слоника, за ним деловито ползали две девочки, агукая на два голоса, и надрывал глотку и легкие в пелёнках четвертый, обещая в скором времени присоединиться к старшим брату и сестрёнкам.

Невилл и Полумна тоже стали молодыми родителями, правда, не так многочисленно, как Поттеры — пока у них было только двое погодков, но какие их годы?.. И уж будьте уверены, в скором будущем эти две семьи будут провожать в школу приличную такую толпу детишек, куда больше, чем два или четыре…

И не в Хогвартс. Хогвартс им вон где. Гарри этот Хогвартс видел в таком месте и в таком виде, что доктор Синельников в депрессии окажется. Не-е-ет, их чудесные детки отправятся учиться в нормальные волшебные школы, навроде Авалон или Горизонт-колледж. А Хогвартс… перебьется, как говорится, так что не трать чернила попусту, директор МакГонагалл, Поттеры и Долгопупсы отныне не переступят порог самой «лучшей» и «безопасной» школы в мире.

Хогвартс и так найдется, кому посещать, и пусть у них, у других юных волшебников, будут свои приключения с василиском и фениксом, свои знакомства с единорогами и церберами и свои интересные уроки в классе Чар, где их будут учить волшебством заставлять плясать ананас и превращать ежей в подушечки для булавок.