Вдвоем теплее (гет)

Сентябрь 2018

С порога в нос ударил обалденный запах выпечки, быстро и бесследно прогнав сырость осеннего, дождливого вечера. Степа в предвкушении улыбнулся, закрыл входную дверь и осторожно снял промокшую куртку. Судя по звукам, доносящимся с кухни, процесс приготовления обещанного ужина шел полным ходом. Стараясь производить как можно меньше шума, Степа достал из тумбы свои тапки и стащил ботинки, морщась от промокших внизу джинсов.

Радостное «па-а-а-ап!», ожидаемо раздавшееся от порога кухни, сменилось вдруг на полное разочарования «ну во-о-о-от!» и подкрепилось несчастным личиком.

— Заяц, что случилось? — Степа всунул обе ноги в тапочки и подошел к племяннице ближе. — Ты мне не рада?

— Нет, стой! — маленькие ручки уперлись ему в живот и преградили путь на кухню.

— Сте-е-еп, привет! — донеслось оттуда. Лилась вода и звенела посуда — видимо, сестра что-то мыла после готовки.

— Привет! Что у вас происходит?

— Ты слишком рано! — смеясь, ответила Света.

— Да! — воскликнула Маша, все еще удерживая его. Степа с улыбкой поглядел на сердито сдвинутые бровки и насупленную мордашку с поджатыми губами. — Мы еще не закончили! Нам еще надо доделать то… м-м-м… то есть… Ну, нельзя! Не смотри!

— Хорошо, хорошо, — Степа поднял руки в сдающемся жесте, — не буду смотреть. Мне вообще надо переодеться. А вы пока там… доделывайте. Хорошо?

— Хорошо! — просияло тут же личико, а маленькие ручки отпустили его свитер, оставив на нем белесые следы. — Ой…

Степа критически оглядел место преступления:

— Я надеюсь, это мука?

— М-м-м… да… наверно… — пролепетала Маша и тут же скрылась на кухне.

Зато из-за угла вышла Света, вытирая руки полотенцем, и потянулась поцеловать. Степа подставил щеку и по-собачьи тряхнул головой, когда по лбу пробежали капли.

— Какой ты мокрый! Ты пешком с работы шел? Или купался?

— С моей работой мог и купаться… — проворчал с улыбкой Степа. — Машина в ремонте, так что я своим ходом. А от метро до вас не близко.

— Ну иди сушись. Мы тут быстро, — с пониманием и чуть извиняясь за дочь улыбнулась Света.

— Да я подожду, — усмехнулся Степа.

В просторной комнате, служащей и гостиной и спальней, он подошел к шкафу, достал свои домашние штаны, хранящиеся у сестры на такой случай, переоделся и снял свитер, отряхнув с него муку. И хмыкнул, подумав, что найди они такой у фигуранта, пришлось бы делать экспертизу, вместо безобидной муки могло бы быть все что угодно — от наркоты до взрывчатки.

В маленькой квартире было ощутимо тепло — с кухни несло жаром, как будто там топятся две раскаленные печи. И упоительно вкусно пахло — с каждой минутой все сильнее. Отчего желудок все настойчивее напоминал о том, что они со Степой сегодня только завтракали.

Сходил помыть руки, вернулся в комнату и огляделся, не зная, чем себя занять: телек включать не хотелось, да и ждать наверно, он надеялся, нужно было недолго. На письменном столе, за которым Маша делала уроки, лежал раскрытый учебник. Степа подошел ближе, усмехнулся «любимой» Машей математике — девочка пошла в маму и дядю, была чистым гуманитарием, — и прочел условие задачки, номер которой был обведен карандашом.

«Для похода туристы закупили 96 банок консервов. В день они расходовали по 8 банок. Сколько банок консервов у них останется после 10 дней похода?»

Степа ненадолго завис, раздумывая над тем, сколько же там было самих туристов — восемь банок в день показалось слишком много. Или они жрали одну тушенку?.. Потом вспомнил, как Света иногда жалуется на нелогичность и порой откровенную абсурдность задачек в современных учебниках, и перевернул страницу, забыв про прожорливых любителей походов. На следующем развороте с удивлением обнаружил какие-то графики и заглавие темы: «Диаграммы». И это четвертый класс!.. И с легким напряжением вздохнул: они со Светой пока справлялись с объяснениями, но с каждым годом все ближе подходило время функций, интегралов и прочей математической нечисти. Про физику и химию вообще задумываться страшно!

В раскрытой тетрадке немного корявым Машкиным почерком были написаны пока только число и «Домашняя работа». Видимо, начала делать и ушла помогать маме. Значит, им сегодня еще задачку про тушенку решать.

К запаху выпечки прибавился невозможно соблазнительный запах мяса, и Степа подумал, что его девчонки решили над ним поиздеваться. И очень вовремя вдруг в комнату влетела Маша:

— Па, идем!

Ох, наконец-то!

Раздувающаяся от гордости Машка привела его за руку на кухню, и Степа оценил накрытый стол. Аппетитные куски мяса в какой-то подливе, нарезанные огурчики-помидорчики и некий салат, по виду похожий на оливье.

— Ого! А… у нас, что, праздник какой-то? — Степа уселся на свое место и глянул по очереди на девчонок. Света улыбалась, Машка сияла. Довольно и загадочно. Степа глянул снова на Свету, но намеков насчет загадочности ребенка не рассмотрел. Впрочем, понять было нетрудно: предполагается, что о пироге — или что они там сделали? — он не догадывается.

— Не праздник, мы просто так решили сделать что-нибудь вкусненькое! Маша, давай садись скорей. Кому-то еще уроки доделывать, — Света усадила дочь. — Степ, картошку будешь?

— Угу-у-у! — довольно кивнул Степа, накладывая себе салат.

Не дождавшись, пока он попробует, ребенок не выдержал:

— А салат я готовила! Мама мне только огурчик порезала, а все остальное я сама делала!

— Сама-а-а?! — «удивившись», протянул Степа. — Ну тогда значит, он супер-пупер вкусный?

— Наверно, соли немного маловато, — взрослым и полным самокритичности тоном произнесла Маша, с деловым видом ковыряясь ложкой в салатнице, и они со Светой весело переглянулись.

Степа попробовал салат и успокоил Машу, что все получилось отлично.

— Как работа? — привычно спросила Света, когда все всем положила и наконец тоже села за стол.

Обычно он подробности сестре не рассказывал, уж тем более при ребенке, но, бывало, находилось что-то, чем хотелось поделиться. Сейчас ничего ни интересного, ни забавного, ни, наоборот, тяжелого, от чего никак не получалось в мыслях избавиться, не было, поэтому Степа ответил, что все как обычно, и спросил, как дела у сестры. Пока они обсуждали очередные закидоны Светиного начальника, с которым ей все никак не удавалось найти общий язык, Маша демонстративно вздыхала — от скучных разговоров.

— А я сегодня Нельку Полозову встретила, помнишь ее? — спросила вдруг Света, когда тема придурошного начальника была исчерпана.

Еще бы он не помнил Нельку!.. Из-за нее нешуточные страсти в детдоме кипели! Первая красавица на все старшие группы. Наверно, он был единственным из парней, кто не был в нее влюблен.

— Совсем недавно с Митяем ее вспоминали.

— Он до сих пор не забыл свою первую любовь? — удивилась Света.

— Ну, ему это не помешало уже два раза жениться, — пожал плечами Степа. — Слушайте, девчонки, мясо божественное!..

— Ешь, ешь, голодный же, — пододвинула к нему блюдо сестра.

Степа благодарно кивнул.

— Митяй не в том смысле, что любит ее до сих пор, — пояснил он, подкладывая добавку. — Просто вспоминали. Помнишь День всех влюбленных, который мне поручили организовать?

— Еще бы!.. Ты тогда столько возмущался, что тебе это поручили только потому, что ты поступил в училище культуры, и не спросили, хочешь ли ты этим заниматься! Но идея-то с почтой была неплохая.

— Идея неплохая, но что Митяй с ней сделал?

Света засмеялась:

— А, это когда он написал сотню валентинок Нельке?

— Ну да!

— Весело было, — улыбнулась Света.

— Ага! Особенно мне, когда меня сначала хвалили за отличную идею с этими валентинками, что воспитанники идею так поддержали хорошо, ящик весь забит, а потом оказалось, что они все написаны моим другом!

— А у нас тоже на День всех влюбленных ящик на первом этаже школы ставят, — вклинилась в разговор Маша, и Степа со Светой удивленно переглянулись, явно подумав об одном и том же: откуда Маша вообще об этом празднике знает. В десять-то лет.

— Э-э-э… — Степа глянул еще раз на Свету и повернулся к племяннице: — Да?.. И много валентинок там собирается?

— Ну наверно, — пожала плечами Маша, убирая с лица мешающие волосы, — не знаю, я не видела, как их вытаскивают.

— А ты… писала кому-нибудь валентинку? — спросила безразличным голосом Света.

— Не-е-е, я такой фигней не занимаюсь! — абсолютно взрослым тоном поведал ребенок, увлеченно ковыряясь в тарелке, и Степа со Светой еле сдержались, чтобы не рассмеяться.

«Фигню» решили оставить без внимания: больно к месту была. Хотя, конечно, в следующий раз надо будет сделать замечание.

— Так что Нелька-то? — спросил Степа. — Ты сказала, что встретила ее.

— А, ну да! — встрепенулась сестра, но тут же как-то сникла: — Да… вообще, ничего хорошего, на самом деле. В разводе, детей нет. Но мы с ней немного общались, мы же не дружили, хоть она и в моей группе была. Так, перекинулись парой слов.

— Понятно.

— Ма-а-ам, а мы скоро чай будем?

— Так, ты поела?.. Давай-ка ты пока пойдешь к математике, а потом мы доедим и все вместе чай попьем?

— Ну, ма-а-а…

— Заяц…

Как обычно, его слово подействовало: Машка послушалась, выбралась из-за стола, но строго-настрого запретила пить чай без нее. И еще раз загадочно поглядела, но промолчала. Степа мысленно похвалил племянницу за выдержку.

— Она про тебя спрашивала, — сказала Света каким-то заговорщицким тоном, когда Маша ушла в комнату.

— Кто?

— Нелька. Я одна была, сказала про Машку, ну и показала ей фотку в телефоне, а там ты. Она тебя сразу узнала и начала расспрашивать.

— Женат, дети и прочее? — усмехнулся Степа.

— Ну да, — улыбнулась Света. Больше ничего не добавила, потому что прекрасно знала о бесперспективности всяких Нелек и кого бы то ни было еще.

— Степ…

— У? — Степа доедал вкуснющее мясо и портить теплый и уютный вечер вопросом, который сейчас, он прекрасно это чувствовал, задаст сестра, ему не хотелось. Но спросить ей позволил.

— Как… у вас? Все так же?

Степа вздохнул.

— Конечно. Что у нас может измениться?

— Неужели тебе не хочется рискнуть и попробовать?

Степа снова вздохнул. Подобный разговор был не первым и, судя по всему, не последним. Но каждый раз он не мог сказать сестре ничего нового.

— Я тебе уже говорил. Я не хочу рисковать. Я совершу первый шаг, она все поймет — и я потеряю ее.

— А если нет?

— Что нет? Ты мне предлагаешь проверить опытным путем, не вздыхает ли по мне Рита? Нет, не вздыхает, я тебе это и так скажу.

— Не злись…

— Да не злюсь я, — бросил с досадой Степа. — Устал просто.

Устал за день. Устал от этой маятной, очень рано начавшейся осени — сплошные дожди и грязь на выездах. Устал от личного одиночества. От необходимости каждый день держать эмоции под контролем и от периодической ревности. Ко всем, кто оказывался рядом.

Света немного помолчала, затем поднялась и принялась убирать со стола.

— Но ты же не можешь сказать, что вовсе ей безразличен.

— Нет, не могу. Но это… дружеские отношения напарников, — Степа тоже поднялся и отнес тарелки в раковину. — К тому же, надо знать Риту… Эту дружбу еще завоевать надо было. И потерять ее в один миг… я не могу себе это позволить.

— Какой же ты упрямый… — вздохнула Света, и Степа притянул ее к себе за плечи. — Любовь тоже можно завоевать.

— Я… осторожный. Не хочу рисковать.

Этот разговор почти дословно повторял множество своих собратьев: с тех пор как он признался сестре о своей любви к Рите, она не раз начинала вот такие попытки достучаться до него. Помочь хотела.

Разговоры ничего не меняли. Но ему иногда хотелось хотя бы вот так поговорить о Рите.

— Хочешь страдать?

Степа посмотрел в близкие, родные глаза, наполненные сочувствием и немного злостью — на него, такого упрямого. И улыбнулся.

— Хочу рядом быть.

— Это… мазохизм! — Света шлепнула его по груди полотенцем, вырвалась из-под руки и шагнула к столу.

— Ну, а может, мне нравится?

— Шутишь все? А время идет. У меня хоть Машка есть…

— А у меня есть вы.

Света поглядела на него, покачала головой, и он понял, что на сегодня с попыткой промывки его мозгов покончено. До следующего раза.

— Давай чай пить?

— Давай, — еще раз напоследок вздохнула Света — выразительно, чтобы он прочувствовал. — Иди, зови ребенка и готовься удивляться.

— Да я давно готов, — улыбнулся Степа в ответ на ее понимающую улыбку и отправился в комнату.

Октябрь 2018

Рабочий день закончился непривычно вовремя, что не принесло никаких положительных эмоций — планов на вечер не было вовсе. В личной жизни давным-давно наступило полное затишье, чему Рита, уставшая от всех невзгод, была наверно даже рада: возвращаться по вечерам в пустую квартиру было иногда тошно, но… спокойнее. Подруг, тем более таких, чтоб можно было выдернуть по первому зову на кафешные посиделки, у Риты не было — с юности пребывала в большей части мужских коллективах. В нынешней ее жизни выдернуть можно было только Данилова — но у того на вечер был запланирован поход в кино с сестрой и племянницей. Ехать домой категорически не хотелось, потому Рита, решив с пользой потратить свободное время, отправилась в ближайший к дому торговый центр — намечающиеся зимние холода требовали некоторого обновления гардероба, на что постоянно не хватало времени.

До дома Рита добралась около восьми часов, изрядно устав и проголодавшись. Квартира встретила тишиной, которая иногда после суматошного рабочего дня казалась спасительной, а иногда раздражала. Рита донесла пакет с купленными по дороге продуктами до кухни и, испугавшись, что наедине с собой ударится в совсем ненужные сейчас размышления, ткнула в кнопку на пульте от телевизора. Даже не взглянув на экран, ушла в ванную. Вслед ей раздались громогласные звуки рекламы, Рита поморщилась, но возвращаться, чтобы убавить звук, не стала.

Зеркало в ванной отразило свежую небольшую ссадину на скуле — пришлось сегодня повозиться, пока вдвоем ловили удиравшего подозреваемого. Стрелять Рита побоялась — со спины к подозреваемому подходил Данилов, оказавшись на линии огня. Вдвоем они без труда бы справились, но как только мужик увидел, как она чуть опустила пистолет, неожиданно ринулся вперед и сбил Риту с ног. Все, что у нее получилось — это увернуться от удара, мощный кулак пролетел рядом со скулой и впечатался в сырую землю. В следующую секунду мужик обмяк от удара по затылку — Степа добежал вовремя.

Рита посмотрела в собственные глаза в зеркале, припомнив взгляд Данилова, когда он помог ей выбраться из-под тяжелой туши. Обеспокоенный и облегченный одновременно. Она прекрасно знала, что на самом деле означает этот взгляд. Он пугался за нее каждый раз, когда ей угрожала опасность. Она помнила и его взгляд, и легкое пожатие, перед тем как отпустить ее руку, после того как помог подняться. Едва уловимые, сдерживаемые эмоции. Впрочем, как и у нее в таких ситуациях.

Вымыв руки, сняв макияж и умывшись, Рита заставила себя не начинать долгие размышления над их отношениями. Все, она уже все решила. А сомнения, приходящие время от времени, — это лишь эмоции, от которых нужно избавляться.

Вытерев руки, еще раз взглянув в отражение — теперь спокойно — и вздохнув полной грудью, она вернулась на кухню. Разобрала пакет, уложила продукты в холодильник, оставив на столе то, что нужно будет на ужин. Достала сковородку, собираясь пожарить мясо, и вернулась к холодильнику. На всю кухню тем временем прозвучали позывные выпуска новостей, и Рита подумала, что надо все же сделать тише — после рабочего дня такая громкость неприятно била по ушам. Взгляд упал на сметану и абрикосовый джем, купленные вчера специально для грядущей субботы: должен приехать Глеб, а зазвать сына в гости получилось, только пообещав его любимый торт. Волновалась Рита изрядно, не зная, отчего больше: то ли сам по себе приезд сына нервировал, то ли перспектива ударить в грязь лицом, приготовив что-то хуже, чем домработница бывшего мужа. Тортов она не пекла целую вечность. От волнения переставила сметану подальше с глаз долой, вглубь, за бутылку водки — держала в холодильнике на всякий пожарный. Схватила оливковое масло и вернулась к плите.

— Здравствуйте! В начале выпуска срочное сообщение, — донельзя встревоженный голос ведущего заставил прислушаться, хотя не услышать было невозможно. — В Москве вот уже более трех часов продолжается пожар в крупном торгово-развлекательном комплексе «Чаркон»! По словам очевидцев, возгорание началось около половины шестого вечера на последнем этаже центра, где размещены несколько кинозалов. Пожару присвоен второй, повышенный, ранг сложности. Территория возле торгового центра оцеплена, ГИБДД эвакуирует припаркованные возле стоянки ТРЦ автомобили для подъезда спецтехники и карет Скорой помощи. Пожарным не удается справиться с огнем уже три часа. Спасшиеся с нижних этажей очевидцы рассказывают о сильном задымлении и огне на верхних этажах. Данные о погибших и пострадавших уточняются. Пока невозможно предположить, сколько именно людей остаются заблокированными огнем на верхних этажах.

На экране мелькали кадры: вырывающиеся из здания клубы черного дыма, огонь, пожарные расчеты, машины Скорой помощи, обгоревшие люди на носилках… Рита смотрела в телевизор, переваривая услышанное: воображение живо рисовало бушующий огонь внутри торгового центра… И людей, которые не могли не погибнуть за два часа сильного пожара.

Перевела дыхание. Пожаров Рита всегда боялась. Тем более таких. На экране показывали оцепление из бойцов спецназа, толпу людей — эвакуированных и родных, видимо, уже успевших приехать, зная, что их близкие должны быть в торговом центре. Ужас какой, подумалось Рите, стоять там, смотреть, как горит здание и знать, что твой родной человек ТАМ.

Она уже хотела отвести взгляд от экрана, когда увидела. Увидела и подумала, что у нее галлюцинации.

Данилов.

Данилов, пытающийся прорваться сквозь оцепление.

Дыхание выбило напрочь. И сквозь абсолютную невозможность вдохнуть в голове четко выстроилась логическая цепочка: торговый центр — кинозалы — планы сходить в кино с сестрой и племянницей.

Ужас прокатился абсолютно ледяной волной, и эхом пронеслись отголоски собственных мыслей. Стоять там. Смотреть, как горит. Знать, что…

Выдохнула. Выключила телевизор, кинула взгляд на плиту — не успела ли зажечь, — метнулась в коридор, обулась, вернулась к холодильнику, выхватила оттуда бутылку, — вот тебе и всякий… пожарный! — вернулась в коридор, сдернула с вешалки куртку, подхватила ключи с тумбы и выбежала за дверь.

В машине вдруг дошло, что кадры могли быть в записи, в прямом эфире от торгового центра потом вещал корреспондент, но кадры с раненными людьми и оцеплением могли снять раньше. Света и Маша могли спастись за это время… Потянулась к телефону, набрала Данилова и внутри снова все похолодело, когда услышала «телефон абонента выключен».

Навряд ли они спаслись… Они же в кино собирались… А кинотеатры в торговых центрах всегда на последних этажах. В репортаже ясно сказали, что горят именно верхние этажи…

Вспышкой в сознании мелькнула мысль о Глебе. Да, «Чаркон» в масштабах города далеко от их дома, но мало ли где, куда, с какими друзьями мог пойти ее сын! Снова схватила телефон, еле удерживая внимание на дороге. Глеб оказался на занятии у своего педагога по скрипке. Рита мимолетно удивилась позднему времени, но сейчас вникать в расписание сына было некогда.

Чуть не сошла с ума в пробках — обычных, вечерних пробках, в которых стояли ленивые, уставшие машины и их владельцы, торопящиеся к домашнему отдыху, а не… на пожар.

Боялась. Боялась, что он прорвался сквозь оцепление.

Не могла понять, как так получилось, что сестра с племянницей в торговом центре, а он пытается прорваться только сейчас, когда пожар продолжается уже два часа. Они же вместе должны были идти!

Благодарила бога, в которого никогда не верила, что получилось именно так. Что он возле торгового центра, а не внутри. Вполне возможно, сходит сейчас с ума. Но жив.

Надеялась, что Свету и Машу спасут.

До белеющих пальцев сжимала руль в полном бессилии — среди красных огней множества машин вокруг.

Когда только выезжала со двора, позвонил Аристов — увидел новости, не смог дозвониться до самого Данилова и решил позвонить Рите, чтобы убедиться, что ему не показалось. Рита ответила, что едет на место и что самой хотелось бы, чтоб показалось. Больше никто не звонил, видимо, если и слышали новость о пожаре, то не видели конкретно того репортажа.

До нужного места она добралась только через час. Огонь из здания уже не вырывался, хотя продолжал кое-где валить черный дым, но с первого взгляда стало ясно, что пик трагедии уже позади. Вокруг было много пожарных машин, несколько машин Скорой помощи, тут и там стояли кучки людей — сначала Рита растерялась, как же в этой толпе искать Данилова. То и дело натыкалась на отдельные группки людей: кто-то плакал и беспрестанно повторял чьи-то имена, видимо, погибших, кто-то бурно обсуждал произошедшее, обвиняя администрацию торгового центра. У Риты промелькнули мысли о расследовании, которое сейчас, конечно же, начнет Следственный комитет, но в данную минуту ее совершенно не интересовало, теракт это, поджог или банальная неисправная проводка. Озираясь то и дело по сторонам, она в темноте и всполохах «мигалок» пыталась отыскать Степу. Потом вдруг заметила то, что вовсе не ожидала сейчас увидеть — машину ФЭС. Она стояла в стороне от линии оцепления и мельтешащих возле людей. Мигала «люстра» — в общей «цветомузыке» различной спецтехники Рита не сразу ее различила. Видимо, Данилов ехал сюда с мигалкой, и только сирену успел выключить, перед тем как броситься к ТРЦ.

Он сидел прямо на земле возле переднего колеса. Рита подошла медленно и осторожно.

— Степа…

Он смотрел перед собой, не двигался и от ее голоса не шелохнулся.

— Степа… — Рита присела рядом на корточки, пытаясь заглянуть в глаза.

На нем была фэсовская спецовка, он выглядел так же, каким она оставила его почти четыре часа назад в офисе. Только откуда-то на щеке появилась царапина — прямо как у нее. Неужто спецназу так его усмирять пришлось?..

Хорошо хоть, хватило ума за пистолет не хвататься — Рита заметила край ремня под расстегнутой курткой. Странно, что оружие вообще при нем. Не на пожар же он его с собой взял.

На асфальте между согнутых в коленях ног валялись какие-то обломки. В темноте Рита не сразу поняла, что это останки телефона. Видимо, пытался дозвониться до сестры. Значит, не дозвонился.

Плохо.

В синем свете мигающей «люстры» мелькнуло что-то темное на отдающем бликами разбитом экране смартфона, что-то, похожее на капли. Рита перевернула безвольно свисающую с колена руку Данилова и увидела порезы с подтеками крови. Поднялась, достала из багажника служебной машины аптечку и снова присела рядом. Обработала руку хлоргексидином и раскрыла упаковку бинта, когда вдруг прозвучало:

— Света позвонила, когда уже рушилась крыша, попрощалась.

Руки Риты на секунду замерли. Сердце щемило от сострадания, но она лишь молча продолжила бинтовать его ладонь.

— Они были на последнем этаже, там выгорело все, совсем, оттуда никто не смог выбраться.

Он говорил абсолютно бесцветным голосом, привычные бархатные нотки поблекли. Говорил убийственно спокойно, ровно и без эмоций, и это спокойствие Рите не нравилось. Будто за этот час, который Данилов провел у стен горящего здания, у него самого выгорело все внутри.

Рита снова поднялась и направилась к своей машине. Вернулась с водкой, открутила крышку и протянула Степе.

— На, выпей.

Он все так же не двигался и не реагировал. И если бы не его недавние слова, она решила бы, что он вообще ее не замечает.

Рита поднесла бутылку к его губам и заставила сделать глоток.

— Пей, тебе нужно выпить.

Пока он кашлял и фыркал, она протерла ватой с все тем же хлоргексидином ссадину на щеке — кажется, он не заметил. Но когда закрыла багажник после того, как убрала туда аптечку, Данилов оказался на ногах. Стоял, одной рукой держась за машину, во второй сжимая бутылку.

— Во сколько звонила Света?

Вопрос она, казалось, задала в пустоту, если Степа ее и услышал, то не ответил или не знал, что ответить. Поняв, что от него она ничего не добьется, Рита подняла с земли разбитый телефон, вытащила из него сим-карту и вставила ее в свой. В журнале вызовов нашелся звонок Светы, Рита запомнила время, и карту отключила — сейчас было не до звонков тех, кто пытался в последние часы дозвониться до Данилова. Оглядевшись, Рита направилась к ближайшей бригаде пожарных, поинтересовалась, где найти их главного, и, на ходу раскрывая удостоверение, подошла к продолжающему отдавать распоряжения мужику в полной экипировке МЧС.

— Простите, что отвлекаю... — Раздражение на лице мужика сначала сменилось на привычное мужское снисхождение, которое Рита так часто видела в качестве реакции на свою внешность. — ФЭС. — Дождавшись, пока он глянет в удостоверение, и предотвращая его «а вам-то что здесь надо?», Рита добавила: — Я по личному вопросу.

Мужик качнул головой, вздохнул и с досадой спросил:

— Девушка с маленькой девочкой?

— А... простите...

— Да спрашивал уже один, ксивой размахивал... коллега ваш, видимо.

— И что? — Рита уже поняла, каков будет ответ, но хотелось все же убедиться самой.

— А что? — раздраженно бросил эмчеэсник. — Я не господь бог, я не заведую... этим всем, — кивнул он в сторону ТЦ. И с непередаваемой горечью в голосе пояснил: — Там сверху вообще никто не спасся. Взрослые, дети... Детский фильм какой-то шел, много детей было... Там... — Рите показалось, что он тщательно подбирает слова. Возможно, чтобы говорить без мата. — ...двери в аварийных выходах были заблокированы. Твари...

Последнее, брошенное сквозь зубы, видимо, относилось к администрации "Чаркона". Рита сглотнула, пытаясь отделаться от видения задыхающихся в дыму и огне детей, сама подумала много лестного о том, кто повинен в заблокированных дверях, посочувствовала мужику, которому очень непросто пришлось в этот вечер, а вслух все же решила уточнить:

— Девушка звонила в шесть-двадцать, сказала, что рушится крыша...

— Да, ваш коллега об этом же спрашивал, про крышу. Мы эти чертовы двери только... В общем, поздно мы их открыть сумели, — мужчина махнул в сердцах рукой и отвернулся. — Извините, мне работать надо.

Рита кивнула и отошла. Свету и Машу она не знала лично, видела только на фотографиях и роликах в Степином телефоне, но сейчас было ужасно больно: ужасающая смерть, которую ничем не заслужили молодая женщина и ее маленькая дочка!.. И сколько там еще было таких же ни в чем не повинных...

Данилова она нашла у машины, опирался на капот и смотрел на почерневшую стену здания ТЦ. Взглянула на бутылку — трети там уже не было. Ну хоть что-то хорошо.

— Ключи, — протянула руку, но Степа не шелохнулся, только посмотрел будто непонимающе.

Рита шагнула к нему сбоку, засунула руку в правый карман штанов и вытащила ключи — знала, что кладет он их всегда туда. На такое вторжение в личное пространство он, кажется, не отреагировал вовсе.

Выключила мигалку и оценила, можно ли оставить машину до утра. Проезду она не мешала. С другой стороны, на ней добраться до дома все же проще… Потому Рита отправилась к своей машине, припарковала ее получше, закрыла и вернулась. Степа все так же стоял у капота. Снова шагнула ближе — проверила, на месте ли пистолет. Перед глазами промелькнули врезавшиеся в память кадры в телевизоре. Там у Степы в руках было удостоверение. Проверила и его — на месте.

— Садись, — кивнула она в сторону машины, подумала, надо ли его довести, но Данилов дошел сам.

По дороге позвонила Рогозиной, объяснила ситуацию. На вопрос, сможет ли она не оставлять Данилова одного до завтра, ответила, что, конечно, сможет. Ключи от дома у Степы остались, вероятно, в гражданке в офисе, потому поехала Рита к себе. Чуть дальше, но проще.

И только дома, после того, как он заснул, смогла выдохнуть. Из шока его вывести все же получилось. Немного поговорили — он объяснил, что после ее отъезда поехал на внезапное задержание. Сестра в начале пожара звонила как раз во время него, телефон был отключен, и она прислала голосовое сообщение. Телефон он включил, только когда все закончили и оформили с подъехавшим нарядом полиции. И сразу оттуда помчался к торговому центру.

К еде почти не притронулся, но выпил достаточно, чтобы заснуть.

Рита вернулась на кухню, убрала со стола, налила в Степину рюмку водки и выпила — впервые за вечер. Достала сигареты и пепельницу, открыла окно. В лицо ударил холодный осенний воздух, и на секунду стало легче. Щелкнула зажигалкой, прикурила, затянулась — снова легче, снова на секунду.

От этой боли никуда не деться. Она весь вечер смотрела на разбитого, потерявшего родных Степу, а вспоминала себя — двадцатилетней давности. И опустошающее чувство потери. Вспоминала то, что двадцать лет назад приказала себе забыть. Вспоминала то, о чем удавалось не думать, когда работа оказывалась связана с похищением детей.

Сегодня выстроенные блоки основательно пошатнулись, оттого что погибли Степина сестра и десятилетняя племянница. Потому что боль близкого человека чувствуешь, как свою собственную.

Близкого человека, который стал таковым нежданно-негаданно. Близкого человека, от которого еще четыре часа назад она собиралась держаться подальше.

Рита потушила сигарету, закрыла окно и задернула занавеску. Сейчас быть дальше она не может — впереди опознание, если оно возможно, экспертиза, похороны, она должна помочь.

А потом будет видно.

Апрель 2019

— Ты как?..

— Нормально, — бросил Данилов, сосредоточенно объезжая глубокие ямы на размытой деревенской дороге.

— Надо было поменяться, — снова повторила Рита, хотя понимала, что уже бессмысленно: они уже приехали.

— Поздно.

Перед выездом она убеждала его, что он вовсе не обязан заниматься этим делом. Можно попросить Рогозину заменить его кем-то другим, ну или самим договориться: Майский, Круглов, Шустов — все бы поняли. И Галина Николаевна тоже. Но упрямый Данилов бросил: «Что, теперь не работать?» и, вырвав из руки Тихонова распечатку с адресом, отправился на парковку. Рите оставалось только последовать за ним.

Дорога, по которой еще можно проехать, внезапно закончилась. Они вышли из машины, вытащили рабочие чемоданы и пошли пешком. До места назначения оставалось метров пятьдесят по рыжей, пожухлой, прошлогодней траве — посреди небольшого участка, за темными полосами пустующих пока грядок хорошо были видны черные развалины сгоревшего дома. По пути Рита отмечала огромное количество следов — натоптали жители деревни, пока пытались ведрами потушить пожар. И поглядывала на Данилова — сосредоточенного, серьезного, и догадывалась, что это никакая не рабочая собранность, а чудовищное усилие воли. Попытка побега от внутренних кошмаров. Вот только кошмары в этом деле могут догнать извне.

Тема пожаров в последние месяцы счастливым образом не возникала среди расследуемых дел. Это — первое после «Чаркона».

На подступах к развалинам козырнул участковый:

— Здравия желаю! Дом принадлежал семье Бобровых, приезжали в деревню на лето…

— Еще вроде дачный сезон не открыт? — перебила его торопливый доклад Рита, косясь на Степу, оглядывающего пепелище.

— Так это, — замялся участковый и сдернул с головы шапку, — они с апреля обычно и наезжали. Бабка их все время тут жила, а как снег сойдет, так и молодые наведывались.

— Давно они приехали?

— Так это… Не… недавно. Недели две.

Участковый Рите не нравился: суетливый, перепуганный, глаза бегают, руки из шапки вот-вот отбивную сделают.

— Так может, печь затопили, заслонку рано закрыли, вот и пожар?

— Вот и я так думаю! Генка наверно заснул, за печкой-то и не уследил! А может, курил и… тоже заснул. Он вчера один вроде был, остальные в городе. Может, принял… — участковый хлопнул по шее характерным жестом.

— Вы были здесь? Откуда знаете, что один? — Данилов тем временем прошел дальше, стоял посередине развалин, и Риту тянуло подойти, не оставлять его, контролировать. А не слушать нудного участкового.

— Ну-у-у…

Участковый разом порозовел и замялся, пряча глаза. Рита потеряла терпение.

— Перед начальством своим краснеть будете! Отвечайте, откуда знаете. Были здесь?

— Д-да… У Людки…

— В каком доме Людка живет?

— В-вон, — мужик махнул рукой в сторону. За забором Рита успела заметить мелькнувшую фигуру в темной куртке: видать, та самая Людка. — Я мимо шел, а Генка на крыльце курил, ну и перекинулись парой слов.

— Во сколько это было?

— Да… часов наверно в десять… Или девять… Не помню…

— «Наверно»?! Вы, что, не понимали, о чем вас спрашивать будут? Забыли, где работаете? Вспоминайте детали, мелочи. Телевизор, может, смотрели?

— Нет… не смотрели, — стыдливо отвел глаза участковый.

— Дальше! Что вас все подгонять надо?

— Так это… и все. Я потом ушел. Все тихо было. У Генки свет, правда, горел, но я внимания на это не обратил особо.

— Во сколько вы от своей пассии уходили?

— Простите?.. — как будто бы не понял участковый. — А… часа в два.

— Что-нибудь необычное видели? Машину незнакомую?

— Нет…

— Свободен пока. — Рита обогнула надоевшего участкового и быстро направилась к дому. Точнее, к тому, что от него осталось.

По нагромождению обгоревших обломков бревен, мебели и куче пепла добралась до Данилова и огляделась. Тело было одно: лежало на железном остове кровати. От запаха гари и едва доносимого, но все же ощутимого запаха горелого мяса к горлу подступила тошнота, и больше всего на свете захотелось оттащить отсюда Степу. Рита глянула на него: он был заметно бледным.

— Рита… — он продолжал стоять неподвижно, смотрел в сторону. Она поняла, что он хочет что-то показать, и выглянула из-за его спины.

Прямо перед ними стояла детская кроватка.

Твою мать!.. Только не это!

Не сгоревший в огне ребенок!

Она с силой развернула Данилова и слегка подтолкнула назад. Лишь похлопала по плечу — единственное, чем могла сейчас поддержать. Единственное, чем вообще могла поддержать.

— Осмотри все возле дома. Найди следы от машины, кто-то же мог приехать ночью, если это поджог.

Слава богу, он послушался. Рита еще раз огляделась. На первый взгляд, тела ребенка нет. Если только они не найдут его под завалом.

* * *

Они переговорили со всеми жителями весьма малочисленной деревни. Все клялись, что прибежали уже на пожар, когда вовсю горело. Глубокой ночью все спали — потому и дом успел весь выгореть. Тревогу подняла та самая Людка, которой после утех с участковым не спалось — она и заметила в окне зарево от дома напротив.

Эксперты от МЧС еще возились: собирали образцы углей, грунта, прошлись газоанализатором, разобрали остатки всего, что могло быть бытовой техникой в доме, осмотрели обгоревшую печь и обрывки проводки. Официальную экспертизу обещали завтра, но предварительно ничем не порадовали: явных следов поджога не нашли, а технику надо изучать в лаборатории.

Тело уже погрузили, предстояло определить личность погибшего — не факт же, что это именно Геннадий Бобров, которого накануне вечером видел участковый.

Рита вернулась к машине, Данилов о чем-то договаривал со встревоженной старушкой в накинутом на плечи платке поверх ватника. Держался вроде. Радовало, что с пепелищем они покончили, тело увезли — самое страшное позади. Дальше будет обычное расследование, тема, конечно, еще будет больно задевать, но все же меньше, чем когда стоишь посреди черных руин и слышишь запах сгоревшей человеческой плоти.

Услышав звонок мобильного, Рита понадеялась, что это Амелина с какой-нибудь нужной информацией — та собиралась проверять геолокацию телефонов Бобровых.

— Рита, я нашла ребенка! — возбужденный голос Оксаны диссонировал с удручающей картиной, с которой Рита продолжала не сводить глаз. — То есть не нашла. Его как раз надо найти! В общем, его там не было во время пожара!

Уже хорошо, вздохнула Рита.

— Его вообще две недели как нет в семье Бобровых, — продолжала, очевидно, очень довольная собой, Оксана. — Он был похищен!

Рита на выдохе замерла. Как всегда в таких случаях — будто ножом под ребра, замереть от неожиданности, осознать… Через минуту можно будет дышать.

— Девятого апреля Ольга Боброва выставила коляску с ребенком во дворе их дома, плохо себя чувствовала и решила не идти на прогулку…

Вдохнуть…

— …просто выставила коляску во двор, чтобы ребенок поспал на свежем воздухе…

...задержать дыхание...

— …сама занималась делами по хозяйству в доме и вышла во двор только минут через пятнадцать-двадцать…

...выдохнуть.

— …коляска была пуста.

Рита закрыла глаза, но тут же их открыла — перед внутренним взором увидела свою коляску. Пустую.

— Алло, Рит, ты еще здесь?

— …Да. Ребенка искали?

— Завели дело, но результатов до сих пор нет. Никто ничего не видел.

Странно, что участковый ни о чем не сказал. Впрочем, он и так в предобморочном состоянии был от одного вида ФЭС на своей территории.

— Поняла, Оксана. Что-то еще?

— Остальные Бобровы были в городе, это подтверждается геолокацией телефонов. Лисицын поехал опрашивать свидетелей. Ну, а телефон Геннадия был как раз в деревне. Вы его, кстати, нашли?

— Да, оплавился весь.

— Ну, все равно отправьте, может, удастся что-то из него вытащить.

Рита вздохнула, но от колкости воздержалась: иногда такие распоряжения поражали, особенно, когда исходили не от Рогозиной. Неужто Рита сама не догадается этот телефон в ФЭС отправить?..

Попрощалась с Амелиной и медленно разжала левую руку, которой вцепилась в руль на середине разговора. Она будет расследовать это дело как любое другое, постарается найти пропавшего ребенка, порадуется в конце за счастливую мать, если получится найти, но сейчас ей нужны пара минут наедине с собой.

Объединить в одном деле сгоревшего в огне человека и похищенного из коляски младенца… У кого-то там, наверху, извращенное чувство юмора, Рита всегда это подозревала.

* * *

После целого дня, за который они обошли всю деревню вдоль и поперек несколько раз, опрашивая всех очевидцев, ноги были ватными и хотелось спать. Есть, правда, тоже ощутимо хотелось, но с этим было проще. Старушка, с которой они договорились остаться на ночлег, уже что-то готовила из продуктов, которые Степа принес из местного магазина. Рита вызвалась помочь, но Зинаида Григорьевна уверила ее, что справится сама, да и на тесной кухоньке действительно было очень мало места для двоих.

— Пойдем, обсудим? — кивнула Рита Данилову в сторону двора, когда хозяйка прогнала ее с кухни.

Степа молча поднялся, они вышли на крыльцо, поплотнее прикрыв дверь.

— Давай потише, а то… темно слишком.

— Думаешь, поджигатель за нами шпионит? — шепотом спросил Данилов, и она услышала его тихий ироничный смешок. Рита чуть успокоилась: видимо, от картины сгоревшего дома его все же отпустило.

— Да кто ж его знает.

— И если он вообще есть.

— Думаешь, этот Геннадий сам?..

— По пьяной лавочке вполне мог. — Ночь была безлунная, фонарей в деревне было четыре штуки и все далеко, потому Степу она почти не видела. Только от не совсем черного неба, освещенного отблесками близкой Москвы, различала его бледное лицо.

— Не мудрено, что в такой темноте никто ничего не видел.

— Да уж.

Никто ничего не видел и тогда, днем девятого апреля, когда похитили маленького сына Бобровых. Может, они тут все заодно? Или все кого-то дружно покрывают… Почему?.. Бояться?

Никто ничего не видел и тогда, на детской площадке, где Рита оставила коляску буквально на пару минут под присмотром одной из мамочек…

— Так, что у нас есть? — заговорила она быстро. — Все семейство в городе, это проверено и доказано. Геннадий один зачем-то едет сюда. Может, и не зачем-то, может, просто. Перебрались же они сюда… у матери и жены в городе дела… а он просто домой поехал.

— Странно, что он просто поехал. Выглядит так, будто его вовсе не беспокоило исчезновение сына.

— Сын же здесь пропал, — возразила Рита. — Искать логичнее здесь. Если не самого ребенка, то какие-то концы — свидетелей, тех, кто знал, что ребенок вообще там, во дворе.

— Ну да… мутное какое-то похищение. Две недели прошли, и ничего.

— Сам же знаешь, бывает, что и годы проходят.

Она так сроднилась со своей маской, что даже спасительная темнота сейчас не нужна — Рита говорит ровно. Привыкла.

— Ну, посмотрим, что эксперты завтра скажут, был ли поджог. Возле печи очень сильно горело…

— Бензин?

— Может.

— Машины-то не у всех… — припомнила Рита несколько пустых дворов в деревне.

— Завтра все и выяснится. Если бензин, может, установят какой, так и круг поиска уменьшится. В деревне бензин и без машины нужен.

— Угу, — согласилась Рита и добавила: — Может, в дом пойдем?

— Ты иди, если хочешь… Я… подышу еще немного.

Конечно, она осталась.

Рита за время разговора успела замерзнуть, и теперь чувствовала исходящее от Степы тепло, слышала его дыхание…

Наивной дурочкой она никогда не была и период отрицания собственных чувств прошла очень быстро — была слишком рациональна для пустой траты эмоциональных сил. Все произошло постепенно, и она понимала, в общем-то, как и почему… Почему именно Данилов, вовсе не соответствующий идеалу мужчины с ее точки зрения, оказался… близок. Она прекрасно видела, какое произвела впечатление при знакомстве, и сейчас отдавала Степе должное — он сумел удержаться от глупых подкатов, хотя с другими женщинами, скорее всего, поступал именно так: шел почти напролом. А дальше совместная работа, большое количество проводимого вместе времени открыли им характеры друг друга. Пожалуй, самое главное, что она в нем оценила — отзывчивость. Он сначала думал о других, и это Рите, выбиравшей в спутники практически противоположный типаж мужчин, было в новинку. А учитывая несложившиеся отношения ни с одним из представителей того самого типажа, притягивало. А еще покорила его простота, он ничего не пытался из себя изобразить, показаться лучше и умнее, легко признавал, что чего-то не знает, а в моменты, когда она успевала подумать о его трудном детстве и, возможно, последовавших из-за этого пробелов в образовании, вдруг цитировал наизусть Островского или обнаруживал неплохую осведомленность о некоторых исторических событиях — более широкую, чем предполагалось школьной программой. Что не мешало ему под настроение во время обыска напевать под нос «Мурку». И это Риту… забавляло. Если бы отцу Глеба пришла в голову блажь промурлыкать «раз пошли на дело, выпить захотелось», его нынешняя супруга названивала бы их семейного доктору.

А еще он… просто нравился. Тоже не сразу. Но в какой-то момент вдруг что-то изменилось, стало важным то, на что раньше не обращала внимание: заботливые руки, когда случается поддержать, пронзительные глаза, по которым так легко понимать его эмоции и которые бывают такими разными, масса случайных прикосновений, незаметных раньше… С этим она тоже разобралась быстро. Опять-таки, не наивная дурочка.

Конечно, можно было бы закрутить роман, побыть какое-то время счастливой, потом уволиться и где-то снова начинать новую жизнь… Если бы уж сильно прижало… Но Степе, мечтающему о семье, нужно не это. А разбивать его сердце еще раз, после того, как это уже сделали неоднократно, — слишком жестоко. Да и сама не девочка уже для мимолетных страстей.

Но было и то, что Риту пугало. Данилов оказался… своим. После хоть и давнего, но неизгладимого из памяти общения с семьей Артема — первого почти мужа — у Риты сформировалось настороженное отношение к бизнесменам. Это не помешало, правда, потом выйти замуж за одного из них, но благодаря тому, что она с опаской замечала влияние денег на не полностью пока сформировавшийся характер сына, настороженность никуда не исчезла и по сей день. Да и работа то и дело подкидывала примеры — один другого страшнее. Данилов же относился к деньгам так же ровно, как и она сама. Знал им цену, знал, сколько ему их надо, но они не были самоцелью, и он так же, как она, не понимал людей, на них зацикленных. Может быть, потому что тоже видел слишком много примеров того, как деньги разрушали семьи, заставляли ненавидеть и убивать. А может, что скорее всего, просто был другим, из другого теста — и это самое «тесто» было у них с Ритой очень похожим. Они одинаково относились ко многим вещам.

Иногда это пугало. Не часто в жизни встречаешь своего человека.

— Ты замерзла? — в его шепоте послышалось заботливое беспокойство, и губы Риты тронула легкая улыбка. Голос — еще одно безусловное достоинство капитана Данилова. Его бархатные нотки мягко ласкали слух.

— Пойдем, — Рита взялась за ручку двери. — Поздно уже, а еще поесть надо.

* * *

Яркие языки пламени. Жар, от которого плавится воздух. Едкий черный дым, которым невозможно дышать, горечь во рту и слезы в глазах. Крики. Крики насмерть перепуганных детей. Паникующие крики взрослых. Плач. Паника. Мат. Треск разрушающихся конструкций.

— Па-а-апа! Па-а-апочка!

Маша там, за закрытой дверью, надо только суметь ее открыть, но не получается! Дверь открывается на себя, потому выбить ее невозможно, а открыть замок он не может — нечем. При себе нет совершенно ничего, что подошло бы в качестве отмычки.

— Па-а-апа! Па-а-апочка!

Маша!.. Ему остается только остервенело дергать ручку, вновь и вновь долбиться в этот равнодушный кусок тонкого, но такого прочного дерева! Дым режет глаза, дышать нечем уже давно, сердце как бешенное бьется прямо в горле, которое дерет от горького дыма.

— Па-а-апа!

— Маша!!!

Как всегда при таких кошмарах, проснулся резко, вздрогнув всем телом. Открыл глаза — и ничего не понял: обычно взгляд упирался в трещину на потолке. Эта трещина каждый раз била по воспаленным нервам, продолжая кошмар наяву — напоминала о начатом ремонте. На ремонт его уговорила Света, безуспешно пытаясь создать видимость уюта в его холостяцкой берлоге, а Маша собиралась активно принимать участие и радостно выбирала в магазинах обои. В цветочек, понятное дело.

Сейчас же не было не только трещины — не было вообще ничего. И Степе потребовались несколько секунд, чтобы вспомнить: они с Власовой в деревне Родники. Причем Рита должна лежать рядом — у Зинаиды Григорьевны другого спального места, кроме широкой кровати, на которой спят ее сын с женой, когда приезжают в гости, не нашлось. Не разбудил ли он ее?..

Дыхание почти восстановилось, но он чувствовал, как волосы липли к мокрому лбу. Искать в чужом доме в кромешной тьме умывальник бессмысленно, а вытираться чужим одеялом не позволили правила приличия, потому Степа, осторожно приподнявшись, нащупал брошенную рядом куртку и вытерся, как мог, ею.

Небольшая комнатка была неотапливаемой, обогреватель хозяйка им не предложила, потому спать они легли не раздеваясь, но, несмотря на свитер и одеяло, Степу била дрожь. У него часто был холодный озноб после кошмаров. Как будто в противовес жару снившегося огня.

Он улегся обратно, накрывшись сверху курткой. Спать больше не хотелось, и он знал, что остаток ночи проведет в своем личном аду — когда боль разрывает изнутри, а мечты о том, чтобы наконец разорвало к черту, не сбываются.

…Он знает, как выглядят обгоревшие тела. Он их видел не раз. Разных. Сгоревших полностью, обугленных, черных, таких же, как все вокруг — головешки, почти неотличимые от кусков черных досок рядом. Или сгоревших лишь наполовину, похожих на манекены, что замерли в странных позах. Он видел лица отравившихся угарным газом — с застывшим выражением паники, еще пытающихся сделать спасительный вдох.

Он знает, что такое огонь. Он знает, как в пожаре может гореть все подряд — дерево, пластик, резина, стекло, абсолютно все, даже то, что, казалось бы, не горит вовсе. В большом огне при запредельных температурах плавится все.

Он знает, какой при пожаре дым. Густой, очень плотный, вовсе не такой, как от костра. Его невозможно вдохнуть.

Нет, он не знает. Он только догадывается, какой это был ад.

Ад, в котором погибли Света и Маша. Ад, из которого они не смогли выбраться. Ад, в котором они пытались дышать — и задыхались.

Теперь этот ад у него внутри.

Теперь он задыхается от боли.

Пожарные залили водой обугленный остов торгового центра, давно разобрали завалы, давно прошли похороны погибших и суд над владельцем «Чаркона». Чаркин даже умудрился уже сдохнуть на зоне!.. Но тот огонь не потух и не потухнет никогда. Он навсегда поселился в душах потерявших своих близких людей.

Его не потушить. И не залить. Хоть Степа и настойчиво пытался…

Снова вспомнился сегодняшний труп, обгоревший, с остатками одежды… Тела Светы и Маши ему не показали, проводили экспертизу. Но сначала для опознания принесли обгоревшую детскую обувь — нечто оплавившееся, кое-как оттертое от слоя черной копоти. Он сначала ничего не понял, потом присмотрелся — и разглядел покорежившуюся, но узнаваемую пряжку на сапожках Маши. У нее часто вылезали из этих пряжек ремешки, и Света просила его посмотреть, можно ли с ними что-то сделать.

Воспоминание о том опознании как обычно полностью лишило возможности дышать, и Степа резко — резче, чем стоило, учитывая спящую Риту, — перевернулся на бок. Хотелось стукнуть по чему-нибудь, желательно посильнее… но все, что он мог — лишь сжать со всей силы одеяло в кулаке. Чтобы сдержать рвущийся из горла стон.

Все еще била дрожь, и было очень холодно.

Старался отвлечься, думал, скорей бы утро, утром мозги будут заняты работой. Но опять мысли вновь и вновь возвращались к трупу в сгоревшем доме — и всем ассоциациям. Прислушивался к звукам незнакомого места — ночным птицам, изредка поющим где-то в отдалении, странным шорохам и скрипам, природу которых не мог понять. Потом и птицы смолкли. Значит, только наступила самая ночь, а он наивно полагал, что скоро рассвет.

Сон, естественно, не шел. Как тут заснуть, если никуда не сбежать от мыслей… Он проворочался еще какое-то время, показавшееся ему очень долгим, пока в оглушающей тишине вдруг не раздалось:

— Плохо?

Потребовались пара секунд, чтобы решить, сказала ли это Рита, или ему просто почудилось.

— Я тебя разбудил?

Она не ответила, он уловил какое-то движение, и вдруг Рита дотронулась до его руки — от неожиданности он вздрогнул.

— Холодный-то чего такой? — судя по звукам и ощущениям, Рита несколько раз похлопала по лежащей поверх одеяла куртке, пытаясь, очевидно, сориентироваться в темноте, и вдруг коснулась его лица. Несмотря на убийственные мысли, за последние часы или минуты — он потерял счет времени, — вывернувшие его наизнанку, Степа замер, вдруг резко осознав, что рядом не кто-нибудь, а Рита. Настолько этот жест был для нее — для них! — необычен.

— Тебе холодно? — снова спросила она, и Степа не смог разобрать ее тона. Только отметил, что даже не может понять, сонный у нее голос или нет. Как обычно, низкий. И, пожалуй, встревоженный немного.

— Да, — только ответил он, мечтая, чтобы ее рука никуда не исчезла. Рита тут же убрала руку — пара мгновений, пока она ощупывала его, закончились быстро.

Он ничего не видел, но услышал, как зашуршало одеяло и скрипнула кровать. Судя по ощущениям, Рита поднялась.

— Куда ты? — он неосознанно говорил шепотом, как и она, хотя про опасения разбудить их хозяйку и не подумал. Вообще забыл о ней.

Снова раздалось какое-то шуршание, кровать снова прогнулась и заскрипела. И Степа вдруг почувствовал, что куда-то исчезла его куртка. Рита возилась рядом, он не понимал, что она делает, пока не ощутил легкую тяжесть поверх одеяла. Наконец-то понял, и вспомнил, что хозяйка оставила им еще какое-то одеяло на случай, если замерзнут.

Рита укрыла его, улеглась рядом, и на какое-то время вновь наступила тишина. Боль, будто ее вспугнули голоса и посторонние мысли, чуть отступила, но маячила — Степа отлично это чувствовал, — где-то рядом.

— Пожар?

Он помолчал пару секунд, но решил, что отпираться бессмысленно.

— Угу.

— А озноб почему?

— Мне всегда холодно. Ну, когда…

— Понятно. — И добавила, чуть погодя: — Постарайся отвлечься.

Степа хотел сказать, что уже сколько времени пытается сделать именно это и ничего не получается, но Рита его опередила:

— Ну-ка, ляг свободно на спину и постарайся полностью расслабить мышцы. Сделай вдох носом, считая до четырех, потом задержи дыхание, досчитай до четырех и выдохни, тоже считая до четырех.

Степа послушно попробовал.

— Давай, давай, подыши так.

Сердце все еще билось сильнее и мешало размеренному дыханию, но постепенно оно начало выравниваться.

— Представь, — вдруг снова зазвучал рядом Ритин тихий голос, — какое-нибудь место, где тебе было очень хорошо и спокойно. В лесу, на речке… Может, в детстве что-то… Где не было проблем, не было ничего… плохого…

В детстве?.. Почему-то перед мысленным взором сами по себе возникли красные ромбики на паласе, постеленном на полу в комнате. В потоке солнечного света летали редкие пылинки — мама только что делала уборку. Пахло пылесосом и немного древесной стружкой: отец принес из гаража свежих стружек на подстилку для хомяка.

Странно, что вспомнилось именно это. Ничего вроде особенного не происходило…

— Степ?.. Или ты заснул?..

— Нет… — говорить в полной темноте было странно, и в какой-то момент Степе показалось, что Риты рядом нет вовсе, что ему только чудится ее голос. — Я вспомнил… Ты сказала: хорошо и спокойно, мне вспомнилось детство.

— Еще с родителями?.. — немного помолчав, уточнила Рита.

— Да, — он посмотрел в ее сторону, хотя ничего не видел. — И… это светлое такое воспоминание… Выходной, мама убирается, папа в гараже, брат гуляет, Светка маленькая еще была, может, спала, а я разбирал нашу с братом коллекцию моделек.

— Моделек?

— Модели машин. Они коллекционные были, но все ими играли как обычными игрушками. У нас большой автопарк был! Ну… он был у брата, но мне разрешалось играть, потому что я умудрялся ничего не ломать. И… солнечно было, тепло, хорошо… Я помог маме, убрал Светкины игрушки, вычистил клетку и мог заниматься сво…

— Клетку? — перебила его Рита.

Степа слегка усмехнулся:

— Хомяк. У нас был хомяк. Была, то есть. Белка.

— Беленькая, что ли?

— Ага, — Степа немного улыбнулся, смотря в черноту темного потолка.

— Данилов, ты это не придумал? — почему-то со странной подозрительностью в голосе спросила Рита.

— Нет… — ответил Степа, непонимающе помолчал и затем добавил: — А что тебя удивляет?

Рита ответила не сразу:

— У меня была белая крыска. Я таскала ее с собой в школу и ненавидела чистить клетку. Точнее, аквариум, она жила в большом аквариуме.

Он с легкостью представил юную Риту, подкидывающую крысу в портфель какой-нибудь особо впечатлительной подружки-одноклассницы. И как она с независимым видом ее забирает под всеобщий девчачий визг. Что-то в промелькнувших мыслях Степу царапнуло, но он не успел поймать мысль за хвост.

— И что хомяк? Чья была идея?

— Да я уж не помню… Вроде хотела его Света… У друзей родителей был хомяк, мы в гостях были, и Светка пришла в восторг, выпрашивала потом… Но как-то все втянулись — убирали мы с братом по очереди, она-то еще маленькая была. Но больше всего Белка доверяла маме, наверно, чувствовала взрослые, более надежные руки. Крысы же более контактные, да?

— Да-а, моя с рук не слезала, ездила по квартире на моем плече, гуляла вовсю, грызла все подряд. Правда, когда она погрызла нотную тетрадь, я ей была благодарна — решила, что это знак, и заявила маме, что больше не буду ходить в музыкалку.

Та самая недодуманная мысль вернулась снова и теперь уже никуда не убегала. Рита в детстве! То, что маленькая Рита приносила крысу в школу, настолько гармонично сочеталось с привычным образом взрослой Риты, что Степа не сразу и додумал вопрос, которым иногда задавался, но никогда не находил ответа. Почему взрослая Рита именно такая, какая есть?.. Слишком жесткая, слишком властная, слишком резкая — и только единицам, кому посчастливилось войти в круг особо приближенных, иногда открывалась немного иная женщина — заботливая, сочувствующая, с мягким светом теплых карих глаз, которые так редко озарялись этим самым светом… Не всегда же она была такой?.. В детстве же наверно была обычной девчонкой?.. Таких разговоров между ними раньше не случалось, хотя, бывало, говорили и о личном, и о прошлом. Но Рита всегда держала дистанцию — раньше Степа был уверен, что это дистанция между ними в настоящем, а не между им и ее прошлым.

И вдруг слова про музыкалку… Образ девочки с косичками, прилежно разучивающей гаммы за фортепиано, привычной Рите Власовой не соответствовал никак.

— Ты ходила в музыкальную школу?

— Полгода. Больше не выдержала.

— Значит, у вас с Глебом это… семейное?

Он услышал, как Рита вздохнула:

— У него все значительно лучше, чем у его непутевой матери!

Образ с косичками все никак не отпускал, хотелось что-то спросить, но Степа даже про себя не мог приблизительно сформулировать, что именно и как он хочет сказать. Да и наверно не в такой ситуации это надо делать, во всяком случае, не в кромешной темноте, когда он даже не видит ее.

И потому Степа решил перевести разговор в шутку, как часто делал с Ритой:

— Может, у него просто не оказалось грызуна, который вовремя слопает нотную тетрадь?

— Может, — он слышал, что она улыбнулась. — Но у него правда получается.

— Я верю, — серьезно ответил Степа, знающий как на самом деле трепетно относится Рита ко всему, что касается сына.

В который раз в голове всплыл вопрос, давно не дающий покоя: как так получилось, что при разводе сын остался с отцом, а не с матерью… Но спрашивать о таких вещах Риту прямо — равносильно самоубийству даже в минуты такой, как сейчас, ее открытости. До конца она не бывает открыта никогда…

— Данилов, давай-ка спать?.. Нам еще работать с утра.

— Давай… — Степа вздохнул, вспомнив, из-за чего они, собственно, не спят.

И Рита, видимо, вспомнила тоже:

— Вернись в тот день, с вашей Белкой, и засыпай.

Степа лишь вздохнул, но честно постарался сосредоточиться на положительных воспоминаниях.

И вдруг почувствовал прикосновение теплых пальцев — Рита под одеялом взяла его за руку. И только в этот момент понял, что давно согрелся.

* * *

Вызванный Рогозиной сержант увел арестованного участкового в камеру, сама Рогозина, закончив допрос, вышла, а Рита все еще продолжала смотреть в пустую и темную теперь допросную.

В их работе это случалось довольно часто: пазл сложился, они распутали клубок чужой истории со всеми тайнами, недосказанностями, откровенной ложью, а в душе не удовлетворение от хорошо проделанной работы, а пустая дыра. И ужасно тошно от чужих страстей и чужих мотивов.

Обычно Рита быстро отходила, работа приучила абстрагироваться от всего тяжелого. Но сейчас сделать это было непросто. Сейчас та самая пустая дыра в душе заполняется личной, застарелой болью.

Андрей Щелихин, участковый, и погибший Геннадий Бобров оказались давними приятелями. Настолько давними, что Бобров не побоялся привлечь кореша к заведомо незаконному делу. Бобров очень любил своего годовалого сына и терпеть не мог свою жену, год назад вдруг забеременевшую, когда Бобров уже имел любовницу и всерьез подумывал о разводе. Новость о беременности заставила повременить с разводом — детей Геннадий хотел всегда, — и целых полтора года он мужественно пытался ужиться с нелюбимой женой. Не получилось. Геннадий давно ушел бы к любовнице, но расставание с сыном в его планы не входило — тем более, что любовница рожать не собиралась, о чем прямо заявила. И он решил лишить жену родительских прав, чтобы при разводе ребенок достался ему.

Выкрал собственного сына руками приятеля — точнее, той самой пассии, соседки Люды. Если бы мать вдруг вышла во двор, Люда отговорилась бы, что ребенок заплакал, а она взяла покачать, успокоить. Бедная женщина, занятая домашними делами и думающая, что ребенок спокойно спит на свежем воздухе, не вышла, и ребенка Люда благополучно унесла. Ее кавалер отвез его в своей машине к трассе, а там ждала любовница Геннадия. Именно на ее след они и напали — засекли на камерах машину, — и именно у нее с тех пор ребенок и жил. На почве чего у Гены с любовницей начались скандалы, он понял, что жить с его ребенком та не станет, и задался вопросом, что теперь делать, чтобы и с сыном не расстаться, и сухим из воды выйти. Жена тем временем трясла участкового, писала заявления и требовала действий. Участковый в свою очередь требовал действий от Гены — изначально тот собирался подкинуть жене требование от якобы похитителей, а потом обставить все так, что он, более заинтересованный в том, чтобы сын нашелся, смог договориться с похитителями, а она не смогла. Но план застопорился из-за отказа любовницы. Что делать, Гена не знал, похитители были вроде бы уже и не нужны, потому что сына как-то надо вернуть, а как — он не знал. Собрались с корешом обсудить все — как раз мать и жена уехали в город, — выпили, ничего не наобсуждали, зато поругались. Участковый потребовал с приятеля оплату услуги — Людка рисковала и требовала достойное вознаграждение. Гена, не собиравшийся платить, пригрозил другу разоблачением. Слово за слово, алкоголь и страх… Участковый опомнился, когда поверженный Гена свалился у печки, а из-под его головы текла бордовая в тусклом освещении струйка — ударился затылком при падении.

Рита сама привезла похищенного сына к отчаявшейся матери…

Сейчас она одна. Даже не знает никто, что она здесь — в допросной выключен свет, и никому не придет в голову искать кого-то в темном помещении. Можно позволить себе расслабиться, отпустить себя и хоть на несколько минут стать самой собой — отпустить на волю рвущиеся из глубины души эмоции.

Лиза. Ее Лиза…

За двадцать лет она выстроила толстую, мощную стену между собой и всем, что относилось к похищению дочери. За стеной был несостоявшийся муж, его семья, конфликты, долгие беседы с психотерапевтом, воспоминания о том дне, безрезультатные поиски… Каждый раз, когда жизнь пыталась проверить ее стену на прочность, Рита достраивала и укрепляла ограждение еще выше — по новому кирпичику каждый раз.

Рита упорно достраивала, но от новых ударов оставались трещины.

Вместе с потерянной дочерью за стеной остались возможность создать семью, возможность стать матерью, возможность счастья. Здесь, с этой стороны, с ней теперь были боль и чувство вины — ее личные демоны, которых иногда удавалось загнать туда, по ту сторону. Тогда какое-то время можно было жить.

Сегодня, после этой истории, они вырвались на свободу, и ей нужно время, чтобы справится с ними.

Рита поднялась и вышла в коридор, чуть поморщившись после темноты от яркого освещения. Хотелось переодеться и уехать, желательно, никого не встретив по пути. До раздевалки добралась быстро и без происшествий вроде внезапно вылетевшего из-за угла Тихонова. И даже переоделась в одиночестве.

И только на парковке вспомнила погасший, будто затравленный взгляд Данилова перед отъездом. Он уехал сразу, как только они доставили Щелихина — а она осталась слушать допрос, хотя и так было уже все ясно.

Нет. Это она смогла выдрессировать своих демонов за двадцать лет непрерывной тренировки. Она знала, чем их кормить и как выгуливать, а он к своим еще не привык. Ему хуже, чем ей.

Рита села в машину, посомневалась лишь пару секунд, потом завела мотор, выехала с огороженной территории ФЭС и направилась в их сторону, решив сначала заехать к Степе. Просто проверить, что он в относительном порядке. И принять меры, если нет.

31 декабря 2019

Степа смотрел, как Холодов наливает себе кофе, и радовался, что дежурить будет именно он, а не Тихонов. Мало того, что их компьютерного гения и так сложно вынести в больших количествах, а новогоднее дежурство предполагает неизбежное совместное празднование, так еще и конкретно сейчас Степа морально не был готов к таким подвигам. Отношения у них складывались не очень — в основном, из-за давней ревности Ваньки.

— Спать хочу ужасно! — пожаловался Андрей, усаживаясь за стол с чашкой. — Пришлось вчера внеплановый Новый год отмечать из-за дежурства! Дочка сказала, что раз меня не будет в Новый год, надо отметить заранее. Ой… — Андрей вдруг остановился и испуганно уставился на Степу. — Прости… я…

— Андрюх, даже не думай извиняться, все нормально.

— Я не подумал…

— Андрюх!..

Попытки извиниться, от которых как раз еще больнее становилось, Холодов наконец бросил. А Степа подумал о том, что время все же притупляет боль. Год назад его хватило только на то, чтобы напиться с утра тридцать первого, и проспать потом половину ночи. Проснулся, выпил еще и заснул — лишь бы не вспоминать планы на новогодние каникулы и споры с сестрой насчет подарков Маше.

— Привет, — раздалось за спиной от входа в буфет, и сердце у Степы дрогнуло: как обычно, когда он слышал этот голос, когда не ждал.

Рита подошла ближе и окинула взглядом их накрытый для чая стол — чашки и печенье.

— Ты же вроде говорил, что Таня дежурит? — удивился Степе Андрей.

— Угу, говорил, — подтвердил Степа и вопросительно взглянул на Риту.

— У Белой личная жизнь и грандиозные планы. Мы поменялись, — Рита шагнула к чайнику и щелкнула кнопкой.

Вопрос о том, что у Риты, очевидно, нет личной жизни, раз она согласилась, повис в воздухе, но задавать его никто не решился. Андрей в принципе не лез в чужие личные дела наскоком, если только в шутку, но с Власовой так шутить — себе дороже. А Степа промолчал, потому что нечто подобное уже подозревал и раньше.

Подозревал он и кое-что другое. То, о чем всерьез поразмыслить все никак не решался, боялся обнадеживать себя.

— Надеюсь, сегодня без происшествий?.. Я бы поспала с удовольствием.

— И я, — вздохнул Андрей. Тихонов сейчас что-нибудь ввернул бы про единственный диванчик и компанию, подумалось Степе, и он поспешил прогнать надоедливого Ваньку из мыслей. За последнюю неделю пришлось много общаться: вот теперь побочный эффект общения сказался.

* * *

9 января 2020

Звука не было, большой экран в холле Дома искусств транслировал исключительно картинку, но Степа был этому только рад. За два с небольшим часа, что шел уже конкурс, он одурел бы от истошных возгласов ведущего, которого было слышно — приглушенно, к счастью — даже здесь, у входа.

Известный танцор Марк Володин, в прошлом солист балета Мариинского театра, теперь перебравшийся в Москву, обратился в ФЭС с требованием защитить его. Через два дня намечалось открытие танцевального конкурса «Рождественская звезда», а его, председателя жюри, забросали угрозами, что до конца конкурса он не доживет. Встревоженный не на шутку Володин был уверен, что это не фигура речи, потому что его уже пытались убить.

Два дня до конкурса в ФЭС расследовали несостоявшееся покушение, проверяли послание с угрозами, но на личность возможного врага так и не вышли. Решено было держать конкурс под контролем.

Работали втроем. Субботин дежурил за кулисами — неизвестно же, откуда исходит угроза, — Степе досталась роль вахтера с проверкой всех приходящих гостей и участников. Рите выпала миссия личного телохранителя председателя. Когда стало ясно, что нужно охранять Володина прямо во время конкурса и лучше всего делать это в непосредственной близости, Степа вызвался заменить кого-то из членов жюри, мотивируя это тем, что он достаточно разбирается в бальных танцах — занимался в детстве. Но когда Володин увидел Власову, сказал, что изменит концепцию судейства, добавив взгляд непрофессионала. И что лучше, если «рядом будет красивая женщина, не разбирающаяся в танцах профессионально, чем разбирающийся оперативник со скучающим лицом».

Теперь же Степа сидел в опустевшем холле и посматривал на экран, транслирующий съемку конкурса. И думал о том, что лучше бы сидел в зале, бог с ним, с ведущим. Зато была бы возможность налюбоваться Ритой в вечернем платье воочию, а не изредка, когда она мелькает в объективе камеры.

Конкурс шел уже часа два, и все это время мысли Степы крутились возле Риты и были очень далеки от обстоятельств дела и их сегодняшней цели.

Она не оставляла его весь год с того момента, как нашла у сгоревшего «Чаркона». Была рядом все первые дни, ездила с ним на опознание и похороны, встречала с заседаний суда над Чаркиным и выслушивала поток его ругани в сторону владельца и всех причастных к нарушениям пожарной безопасности. Вытаскивала его из запоев. Весной в первый раз потащила гулять — он сначала возмущался, какое еще «гулять», он же не ребенок! Она сказала «ты хуже» и бросила ему куртку и шапку. В парке было много грязи от тающего снега, но ему неожиданно почти понравилось. Даже захотелось как в невообразимо далеком детстве взять хлеба и покормить уток в Яузе. Что они и воплотили в следующую прогулку.

Совместные выходные выпадали редко, но он начал их ждать. Иногда выбирались в кафе, чаще в кино, там он на полтора-два часа отвлекался — если не вспоминал о том, что Света с Машей в «Чаркон» пошли именно в кино. Летом Рита даже за грибами в лес его потащила! Он был поражен уже тем, что она в них, оказывается, разбирается. Его тогда мучили мысли, как была бы рада такой прогулке Маша, но лес, природа, воздух, которым после московского смога он все не мог надышаться, сделали свое дело.

Он довольно быстро привык. Не то чтобы он сильно их ждал, но расстраивался, когда оказывалось, что у Риты какие-то дела. Иногда его накрывало, и он мечтал от компании подруги избавиться. Иногда сложно было напоминать себе, что она только подруга. И что совместно пожаренная сковородка картошки с собранными только что вместе грибами и совместная вечерняя приятная усталость после прогулки по лесу — это все дружеское. И улыбки, прекрасно понимающие друг друга, которыми они обменивались без слов — тоже дружеские.

К концу года он начал задаваться вопросом, почему она так настойчива в своем желании вытащить его из беды. И почему так — по-своему, конечно! — деликатна в этом. Она вовсе на него не давила, позволяя прожить горе так, как у него получается, она только старалась не давать ему делать себе еще хуже. Конечно, он никогда ей не признавался ни в количестве на самом деле опустошенных бутылок, ни в мыслях, сводящих с ума от тупой, не проходящей и все еще слишком сильной боли. Иногда все еще накрывало так, будто все случилось буквально накануне. Но Рите он старался об этом не говорить.

Однажды его осенило, что у Риты никого нет, раз она почти все свободное возможное время так или иначе проводит с ним. Даже если ему хотелось просто отоспаться в выходной, они все равно созванивались. Навряд ли так было бы, будь у нее мужчина. Но главное — он бы не сказал, что Рита выглядела хоть как-то расстроенной таким положением дел. А еще Новый год. И дежурство, которым она поменялась. Ради дополнительной премии?.. Или ради того, чтобы встретить Новый год с ним?.. Тогда, в новогоднюю ночь, на выезде, где со всех сторон гремели салюты и чьи-то пьяно-восторженные крики, ему показалось именно так. Они оба были далеки от романтики, но что-то было такое, очень правильное, в том, что они вдвоем, в том, что они на одной волне друг с другом, тем более, когда эта волна так сильно диссонировала со всем творящимся вокруг безумным весельем.

Нельзя об этом думать. К слишком опасным мыслям можно прийти с такими размышлениями!.. И сегодня, когда из привычного напарника в фэсовской спецовке и берцах она превратилась в потрясающе красивую женщину, это «нельзя» стало еще более очевидным. Вспомнились первые совместные выезды, когда они только начинали работать вместе: как он изо всех сил старался не пялиться на нее при каждом удобном и не очень моменте, как терялся, когда она обращалась к нему, и ощущал себя неопытным юнцом на первом свидании всего лишь оттого, что она что-то спросила. Потом освоился, узнал получше, расставил приоритеты: Власова слишком красива и слишком умна, чтобы с ней флиртовать.

А со временем разглядел под привычной маской непробиваемой самоуверенности и способности настроить всех коллег против себя за острый язык ту Риту, которой она становилась лишь изредка, не всегда и не со всеми. И во всю эту невероятную смесь красоты, силы духа, язвительности и того настоящего, что скрывается за маской равнодушия, умудрился влюбиться.

Сегодня она так же «слишком красива». Это она, его Ритка, та самая, которая в потрепанных джинсах и простой футболке, с небрежным хвостиком на голове, жарила сковородку сыроежек и подберезовиков на его кухне и смеялась, вспоминая, как он полез за краснеющим под еловыми ветками подосиновиком и не мог потом выбраться обратно. И… не она. Эта шикарная Женщина — часть какого-то другого мира.

Когда мероприятие закончилось, «пасли» Володина в кабинете администрации — впереди еще второй и третий дни конкурса, у неизвестного пока убийцы еще будет возможность проявить себя, и будет лучше, если это произойдет не в толпе. Потому сами собрались уезжать только, когда схлынул основной поток посетителей. Степа подогнал машину к крыльцу служебного входа, Володин вышел первым, следом Рита и Субботин. Степа усмехнулся, заметив, как Ленька попытался подать Рите руку на скользких ступеньках — Рита его жест проигнорировала.

Субботин увез их подопечного домой, вскоре его там сменят, а они, Степа и Рита, наконец оказались свободны. Пока ехали в такси, молчали — о рабочем не поговорить, а на все прочее просто не было сил. От машины до проходной в конторе Степа вел Риту под руку — асфальт на тротуаре оставлял желать лучшего, а Степу слишком пугали неимоверно высокие и тонкие шпильки на ее сапогах.

— Нет, это все, возможно, очень красиво… Не спорю, — скинув с плеч шубу, Рита привалилась спиной к стенке лифта. — Но уже к концу первого часа у меня рябило в глазах от их нарядов, разлетающихся юбок и мелькающих ног… За их движениями просто нереально уследить!

— Но ведь красиво? — улыбнулся Степа.

— Красиво, — устало кивнула Рита. — Даже, пожалуй, в какой-то момент пожалела, что сама так не сумею. Но оценивать это со стороны невозможно.

Она привычно вышла первая из лифта, привычно толкнула дверь и направилась прямо по коридору. Заходить было незачем и некуда — они знали, что ни Рогозиной, ни экспертов здесь уже нет, никто не остановит неожиданным приказом или неожиданно свалившейся информацией. Можно спокойно дойти до раздевалки, переодеться и ехать по домам. Судя по совершенно пустым коридорам, здесь вообще никого нет, кроме дежурной смены, наверняка гоняющей чаи в буфете.

Рита шла впереди. Отвести взгляд от ее фигуры, тесно обтянутой красным шелком, Степа и не пытался, слишком трудно пришлось в лифте не пялиться так уж откровенно!

«В какой-то момент пожалела, что сама так не сумею»… Мысль, пока неясная, смутная, неотступно кружилась в голове… «Пожалела»… «Не сумею»… Если бы он дал себе время на раздумье, от такой безумной идеи, скорее всего, отказался бы: все-таки Рита — не Амелина!.. Но что-то произошло, почему-то именно сейчас, в этот миг, захотелось довериться интуиции. А она, как змей искуситель, нашептывала на ухо: «Смелее!»

В голове каруселью летели обрывки, казалось бы, давно стершихся из памяти воспоминаний. Вечно холодный актовый зал в училище, строгий голос преподавателя, бесконечные «променад», «салида», «очо», «парада», «пасада»… Пятерки шагов, восьмерки шагов, быстро согревавшиеся холодные ладошки Аньки Березкиной, самой частой его партнерши, и крики Софьи Эдуардовны: «Березкина, спину держи, что ты как дуб развалилась?!»

Пятерки шагов. Посчитать за нее. Самое простое.

— Рита… позволь? — он протянул руку за ее шубой, когда она остановилась на пороге раздевалки. Она не поняла, что он хотел, поэтому легко позволила шубу забрать и лишь вопросительно посмотрела, когда он положил ее на ближайший диван.

Странно, но он не боялся, хотя должен бы. Потому что шансы того, что сейчас он будет очень далеко и совершенно недвусмысленно послан, были весьма высоки. Но Степа об этом не думал.

Снятый со скоростью света пиджак полетел к шубе, галстук, стянутый с шеи еще в такси и запихнутый в карман, Степа вытащил и швырнул туда же. Верхние пуговицы рубашки он расстегнул тоже в такси, правда, сейчас казалось, что горло стягивают и они, и пара-тройка дополнительных галстуков — вдруг стало сложно дышать.

— Степ?..

— Позволь? — он взял ее за руку и развернул в сторону коридора. — Иди сюда…

— Ты что задумал?! — по ее тону было очевидно, что примерный ответ Рита поняла уже сама. — Данилов, ты с ума сошел?! Я на ногах еле стою!

— Это быстро, — именно сейчас в глаза ей он смотреть опасался. Увлекал за собой в центр коридора, попутно оглядываясь, определяя куда двигаться. — Ты просто попробуй.

— Что попробуй?! И почему вообще… Откуда ты…

Договорить он ей не дал, решив, что надо идти до конца, раз уж начал. Шагнул ближе, приобнял чуть выше талии, взял ее левую руку…

— Руку… — он кивнул в сторону своего плеча, и она после секунды-другой сомнений положила правую руку ему на плечо. — Чуть ниже по спине. — Она передвинула — Ага.

— Дани…

Но Степа ее перебил:

— Тс-с-с. — Посмотрел в глаза. Уверенно. Без тени сомнения. — Попробуй.

Рита промолчала. Ее взгляд обещал ему все возможные кары, но она промолчала. И не сделала попытки вырваться. И во взгляде было что-то еще, в чем он сейчас не рискнул бы разбираться… Только подумал, что в глазах Амелиной, когда он неожиданно повел ее в танце, было нечто похожее.

— Смотри вниз. Я делаю шаг вперед, ты назад.

Рита переставила ногу вслед за ним.

— Угу. Другой ногой. — Еще шаг. — Вправо. — Сам он шагнул влево. — Назад. И ноги вместе. Ноги чуть-чуть, самую малость согни в коленях, чтобы они не были абсолютно прямыми — так ты в любую секунду будешь готова двигаться. — Они оба смотрели вниз, и Степа радовался, что не видит сейчас в ее глазах обещания расстрелять его при первом удобном случае. — Давай еще раз. Назад. Назад. Вправо. Назад. Ноги вместе. Давай еще раз. Назад, назад, вправо, назад, ноги вместе. Отлично! — Коридор ФЭС оказался слишком узким для танцев, Степе хотелось простора и не отвлекаться на корректировку траектории движения.

— Данилов, у меня все равно ничего не получится!

Он это заявление предпочел «не услышать», продолжил, будто она и не говорила ничего:

— Смотри, важно почувствовать свой вес и вес партнера. Шагаешь всегда со свободной ноги, значит, вес перед этим переносишь на опорную. — С этими словами он сократил расстояние до обычного для танго. Пока не вплотную, но достаточно, чтобы чувствовать движения. — Попробуй сейчас почувствовать, где мой вес, с какой ноги я буду шагать… Назад, назад, вправо, назад, вместе, назад, назад, вправо, назад, вместе. И без счета.

Без счета прошагали вполне нормально, а на втором заходе Степа изменил направление, дабы Рита шла, куда он ведет, а не по заученной цепочке. Заминка произошла, но небольшая.

— Подожди, — она высвободилась из его рук, когда они остановились. Испугаться, что она хочет сбежать, он не успел, она тут же продолжила: — Я сейчас.

Рита скрылась за дверью раздевалки, а Степа достал из кармана мобильный. В интернете, конечно, можно найти все что угодно, но вариантов-то подходящих не так уж много. И решив, что сейчас нужна мелодия, которую он сам отлично помнит и которую, возможно, слышала Рита, остановился на «Кумпарсите».

Рита вернулась быстро — оказалось, что она переобувалась. Степа обрадовался, что она сменила высоченные — и, как ему казалось, абсолютно неустойчивые — шпильки на туфли со средним каблуком. Задерживать взгляд на стройных ногах, мелькающих в разрезе красного шелка, он не стал из чувства самосохранения.

— Данилов, ты сумасшедший, ты знаешь об этом? — она все же обернулась по сторонам, желая убедиться, что они одни, перед тем как подойти ближе.

— Знаю, — серьезно ответил он, обнимая одной рукой, а второй нажимая кнопку на экране смартфона. Телефон он быстро сунул в карман, взял ее руку и проследил, чтобы она правильно встала в позицию. Пока играло вступление, прошептал: — Просто верь мне… — И с первым тактом повел, уже не разрывая зрительного контакта: — Назад, назад, вправо, назад, вместе, назад, назад, вправо, назад…

Танцевать оказалось трудно, потому что музыка звала за собой, требовала красивых движений — и ведь сразу приходило в голову, каких именно, как будто на бальные танцы ходил вчера, а не двадцать с лишним лет назад! — но приходилось все время помнить, что нужно самое простое, то, что Рита успела запомнить и что она интуитивно сможет понять.

Но несмотря на это у них получалось! Смотрели друг другу в глаза и чувствовали друг друга.

Конечно, она сбивалась, конечно, он ее ждал, то и дело пропускал такты, чтобы вернуться в нужный ритм. Рите нужно отдать должное, она старалась, и получалось у них главным образом потому, что она отлично чувствовала его движения.

Не зря же они все-таки напарники.

Он отлично видел момент, когда она сама вошла во вкус и начала радоваться, когда очевидно получалось. И видел, что радость от того, что получается, — это не единственное, что ее волновало… Волновала музыка сама по себе, волновал танец — попробуй танцевать танго и остаться равнодушным!..

Он даже рискнул покружить ее — она поняла, наверно, уже ожидала этого, все-таки сегодня больше трех часов наблюдала за профессиональными танцами. После вращения Рита вернулась в исходную позицию, и Степа притянул ее ближе, сократив почти полностью расстояние между ними.

— Просто чувствуй… — прошептал, глядя в глаза.

Ладонь в ладони, бедро к бедру, скользящие движения — то ближе, то дальше. Глаза в глаза — неотступно, неразрывно, без возможности отвлечься и осознать.

Наклона она наверно ожидала тоже, хотя он все же успел поймать промелькнувшее в ее глазах удивление. Или оно было не из-за неожиданной смены движения?.. Конечно, он сделал паузу, конечно, он не мог отказать себе в эротичности этого момента. Как и всего танца, впрочем.

Сбившееся дыхание, близко, одно на двоих.

— Назад, назад, вправо… — иногда напоминал. Шепотом, чтобы не заглушать музыку.

Кончилась мелодия как-то неожиданно, он думал, что будет еще один повтор основной темы, но вдруг наступила тишина. И из-за скомканности окончания не получилось красивого завершения. Степа на секунду растерялся, отступил — и магнетизм всего действия сразу исчез.

Ритин взгляд он не поймал — она тоже отступила и сделала пару шагов к раскрытой двери раздевалки. И уже от двери обернулась:

— Данилов, откуда такие навыки?

Она улыбалась очень привычной дружеской улыбкой с привычной долей скепсиса, и Степа в этот момент эту улыбку почти возненавидел.

— В училище занимался.

Она понимающе кивнула — мол, так и подумала, — и скрылась за большим окном с опущенными жалюзи. Он следом не пошел. Предлагать помощь в снятии платья показалось слишком пошлым и банальным. И если честно, не хотелось лишний раз подвергать собственную выдержку испытаниям.

Наверно, если бы не вбитые в далекой юности движения, всплывавшие сейчас из подсознания, он бы не смог так просто танцевать с ней. Сейчас, только когда отпустил ее, только сейчас пришло полное осознание, что это было. Ее тело в его объятиях… Мысленно он «дотанцовывал» — представлял, как ее спина гораздо ниже прогибается в наклоне, как он скользит взглядом от открытой шеи к вырезу на платье, как затем она поднимается, обжигая его горящим взглядом, как в паузе закидывает ногу в высоком разрезе платья ему на бедро — и его рука скользит по нежнейшему шелку…

— До завтра!

Ее голос заставил вздрогнуть и обернуться, перепугавшись, как бы она не поняла, о чем он сейчас думал. Рита остановилась на пороге — привычное пальто, привычный взгляд уставших после рабочего дня глаз, привычный тон голоса… Трудно поверить в то, что было здесь несколько минут назад.

— До завтра.

И только ушла она как-то слишком поспешно, как будто не хотела оставаться дольше наедине. Или ему показалось?.. Смущенная Рита — явление настолько редкое, что поверить в это сложно, но ему казалось, что именно что-то, похожее на смущение, заставило ее поспешно уйти — и в раздевалку, и домой.

Стук ее каблуков затих за поворотом. Можно выдохнуть. И только сердце все еще выстукивало в такт… Пам-пам-па-а-ам-пам, пара-па-па-пам-пам, пам-пам-па-а-а-пам, пара-па-па-пам-пам…

А не сделал ли он этим танцем только хуже?.. Ответить ему никто не мог, тем более в совершенно пустом коридоре ФЭС.

И Степа направился в раздевалку, попутно соображая, кто завтра с утра дежурит — Тихонов, Холодов или Амелина, — и кого придется просить удалить запись с камеры видеонаблюдения в конце коридора. Тут даже не знаешь, кто был бы предпочтительнее…

Февраль 2020

Зима выдалась бесснежная, что имело свои плюсы и минусы в работе, но сейчас, на отдыхе, хотелось искрящегося на солнце снега и сказочного пейзажа с укутанными белым, пушистым покрывалом деревьями. Но они стояли голые и черные, а взгляд то и дело цеплялся за траву неприятного серо-зелено-желтого цвета, и оставалось только радоваться выложенным плиткой дорожкам парка, избавившим от необходимости месить грязь.

Зато светило солнце. Холодное, зимнее, но все равно радующее — то ли еле заметным теплом, то ли обещанием весны.

Весной станет чуть проще. Впрочем, почему-то уже сейчас такое настроение, будто это «проще» уже наступило.

И звонок Степы час назад — тому подтверждение. Бодрый голос и приглашение в кино. И даже не ради попытки отвлечься и забыться, а просто потому что светит солнце, пахнет весной и хочется в кино — Рита это почувствовала без его прямых слов, по тону голоса.

Она бы еще засомневалась, что бодрость эта напускная, но Степе, кажется, действительно стало легче после всей этой истории с Чаркиным и Бюро.

Тогда для нее тоже все началось с его звонка. Очень пьяным голосом. Она сперва только вздохнула и уже собралась уговаривать его отставить бутылку и лечь спать, но в трубке вдруг послышался неожиданный голос Круглова. «Рита, приезжай, ты нам нужна». Какой голос у Николая Петровича, она не разобрала, показалось, что тоже слегка неадекватный.

Открыл ей Данилов. Помятый, нетрезвый, с покрасневшими глазами, но бодрый.

— Рита! Чаркин жив! То есть уже, возможно, нет. Но сейчас не об этом!

— Рита, ты же вроде не поддаешься гипнозу? Мне Галя говорила. Можешь нам помочь?

Рита перевела взгляд с лихорадочно блестящих глаз Степы на разве что чуть менее взбудораженного Круглова, отмела пришедшую в голову версию, что Данилов прибил почему-то оказавшегося живым умершего год назад владельца «Чаркона», и теперь они вдвоем решают, как его отмазать, молча сняла куртку и прошла знакомым путем на кухню. Всего лишь наполовину опустошенная бутылка вроде успокаивала, но кучка пустых предшественниц под столом могла оказаться не такой уж давнишней. Риты не было в городе шесть дней. Что за это время могло произойти?..

Пожалев, что здесь нет упомянутой «Гали» — быстро бы протрезвели, особенно, Круглов, на которого надежды больше, — Рита повернулась к мужчинам, продолжающим внимательно глядеть на нее с порога кухни.

— Давайте по порядку. Что могло произойти с трупом человека, умершего год назад в колонии?

— Ожил!

— Труп ожил? — Нет, в их работе и такое случалось, и Антонова, и Селиванов могли похвастать подобными страшилками, но сейчас ведь речь не об этом?..

— Нет. Просто Чаркин жив.

— Расскажите нормально, — потребовала слегка потерявшая терпение Рита, главным делом обратившись к Круглову, как к обладателю более адекватного разума. И сейчас, и вообще.

— Степ, давай я, — остановил Николай Петрович порыв хозяина квартиры начать монолог, судя по всему, эмоциональный и сбивчивый. — Займись лучше чаем для гостьи.

Рита благодарна ему кивнула и приготовилась слушать.

— В полицию обратилась вдова Чаркина. Заявила, что ее мужа похитили неизвестные во время их совместной прогулки.

— Эта вдова сбрендила, что ли? — не удержалась Рита. — С кем она гуляла? Воскресшим мужем?

— Именно. Ее психическое состояние, конечно, вызывает некоторые сомнения, — Круглов кинул взгляд в сторону Данилова у холодильника. — Но есть еще дочь, подросток, во вполне здравом уме, утверждающая, что это действительно был ее отец. Он появился несколько дней назад.

— И это реально Чаркин? — Подстроенная смерть в колонии, в общем-то, не так уж и нова, подумала Рита, но было несколько неожиданно возникновение подобных махинаций в данной теме. Год назад сомнений не было, что Чаркин действительно умер.

— Пока неизвестно. Внешность не его, но голос, мать и дочь утверждают единогласно, его. И из квартиры исчезли все предметы, где могли остаться следы этого… нового Чаркина.

Внешность не его?.. Пластика?.. Перед Ритой возникла чашка чая — крепкого, как она любит, — и тарелка с бутербродами.

— Спасибо.

Степа уселся рядом:

— А еще жена и дочь говорят, что этот… якобы Чаркин знал такое, что мог знать только настоящий Чаркин.

— Ну и откуда он вообще взялся? — Чай был еще слишком горячим, и Рита взяла бутерброд: она только собралась ужинать, когда они позвонили.

— А вот это самое интересное, — снова взял слово Круглов. — Вдова-жена утверждает, что однажды к ней на улице подошла цыганка и нагадала в скором будущем радостную встречу с «чем-то лучезарным». А потом в ее почтовом ящике стали появляться рекламные буклеты некоего Бликова — мага и чудотворца. Она к нему пошла. И этот Бликов предсказал ей, что именно в этот день вернется ее муж.

— Ну, вполне рабочая схема мошенничества, — пожала плечами Рита. — Мотивы разные, но мошенничеством за версту несет. Этот маг знал, что Чаркин в новом облике, со сделанной, допустим, пластической операцией, приедет к жене, и нажился на этом. Что тут такого-то?

— Такое в том, что я был у Бликова, — заговорил Степа, и Рите почему-то сразу не понравился его тон. — Он что-то пытался объяснить, про какую-то научную теорию… вселенную… я уже не помню! Потом предложил доказать…

Рита хорошо знала это ощущение: предчувствие чего-то сильно нехорошего разлилось противным холодом где-то внутри. Сделала пару глотков — запить.

— Бликов на самом деле, — подчеркнул Степа, — вернул Чаркина с того света. И сегодня по дороге домой… я встретил… В общем, я разговаривал с Машей и Светой.

Холод увеличился в размерах, прошел по спине и застрял где-то в горле.

— Они сказали, что все у них хорошо и чтобы ты за них не переживал?

— Примерно.

— Степ, это же…

— Да, это очень похоже на развод! — крикнул Данилов и снова вскочил со стула. — А если нет?!

— Степа… — укоризненный тон Николая Петровича действия не возымел.

— Маша… эта Маша, сегодняшняя!.. называла меня папой! Откуда Бликов мог это знать?! Я ему этого не говорил!

— Вы поэтому про гипноз спрашивали? — глянула Рита на Круглова.

— Да.

— Степ, ну это запросто можно было под гипнозом и выяснить у тебя самого.

— Нет, — уверенно качнул головой Степа. — Я шел, и Маша меня окликнула сзади. Я услышал ее «папа» еще до того, как их увидел.

— Ну, а они сами? Как они выглядели?

— Не знаю… — стушевался он, — все как в тумане с момента, как обернулся…

Она прекрасно видела, какой след в его незаживающей ране оставила эта встреча. И от осознания, что это все же мошенничество, было еще более тошно. Может, ему и правда стало бы легче, если бы он поверил, что встретился с настоящими сестрой и племянницей… Но он понимает, что это, скорее всего, мошенники, а значит, не успокоится, пока не разберется с ними.

Горячая чашка резко контрастировала с еще не согревшимися после улицы руками. Рита задумчиво сделала пару глотков.

— Значит, надо вывести их на чистую воду. А когда выведем, тогда у этого «мага» и спросим, как он узнает то, что никто не знает.

Встреча с собственной «сестрой» — а так же «цыганкой» и «сестрой Данилова» — ее тогда даже повеселила. Рита, естественно, с первого взгляда узнала Анну Делову, одну из найденных Белой претенденток на роль гипнотизерши из окружения Бликова. Было забавно смотреть, как тетка с удивительно яркой для гипнотизера внешностью пыталась ее, Риту, загипнотизировать.

На Данилова, когда они прибыли в ФЭС, было страшно смотреть.

А потом Белая и Холодов рассказали то, о чем она, будучи в отъезде, не знала. Снова расследование, связанное с поджогом. Пожар, в котором погибли молодая мать с пятилетней дочкой. Дело вели Круглов с Даниловым, и после его окончания Круглов отправил Степу в отгулы, потому что работать с ним было невозможно.

— Пил? — спросила тогда Рита, прекрасно зная ответ. Таня с досадой и сочувствием кивнула.

— Даже здесь, — добавил с упреком в голосе Холодов. — И сейчас, по-моему, продолжает.

В официальном расследовании она тогда участия не принимала, дежурила в штатном режиме. Знала о том, как прошло задержание Бликова, видела в коридоре зачастившего в ФЭС генерала Баграева и не раз слышала от коллег разговоры о том, что «Данилов совсем спятил со своим Чаркиным».

О том, что он отстранен, узнала случайно от Круглова. Слышала, что задержали какого-то бандита, который якобы держал Чаркина в своем гараже, но самого Чаркина не нашли. Бандит утверждал, что тот сбежал. Холодов и Белая рассказали, что там же недалеко регистрировался сигнал телефона любовницы и нынешней жены Чаркина. На следующий день офис ФЭС гудел от новости — Чаркина и его жену нашли мертвыми и убиты они из табельного пистолета Данилова!

Больше Рита ничего о деле не знала — весь день провела на выезде, дозвониться до Степы, когда узнала новость, конечно, не смогла, а следующим вечером он подкараулил ее у дома, когда она возвращалась со службы.

— Нельзя же так подкрадываться! — воскликнула она, когда черная тень, вдруг выступившая из темноты, вдруг оказалась Даниловым.

Он только приложил палец к губам, заставляя молчать — на какой-то краткий миг она почему-то успела подумать, что он все же свихнулся, — потом шагнул ближе, почти обнял, придвинувшись вплотную, и Рита заметила близко-близко все те же горящие огнем глаза. Наклонился к ее уху и шепотом потребовал, чтобы она шла домой, оставила там телефон и всю одежду, где могут быть «жучки» и возвращалась. Пару секунд она переваривала такую сверхтаинственность, но смотрел на нее Степа вполне адекватно — еще и кивнул, как бы подтверждая, что все в порядке, надо просто поверить ему.

Пока поднималась к себе, пыталась прогнать охватившую дрожь от его такой внезапной близости и этом шепоте в самое ухо, чувствуя себя девчонкой-подростком, которая не может справиться с эмоциями — после того танца в коридоре ФЭС слишком часто вспоминала именно это: близость, шепот, взгляд, уверенность и нежность рук. Привычно отмахнулась от собственных чувств — не до того сейчас, с ними она потом разберется. Слишком сложным все было в последний год. Слишком близок он стал. Слишком много волновалась за него в последние дни, не имея возможности быть рядом: прекрасно понимала, что он пережил в том расследовании с пожаром на днях.

Быстро переоделась, взяла с собой только ключи и спустилась обратно. Он снова вышел из темноты на свет дворового фонаря и махнул рукой, подзывая к себе. Дальше они шли какими-то странными путями, пока она не поняла, что он пробирается к заброшенному долгострою в квартале от ее дома.

Значит, разговор предстоит не короткий и… важный. Это, в общем-то, ожидаемо — Рита не сомневалась, что Данилов не усидит в своем отстранении и будет вести собственное расследование. Но почему нельзя было все обсудить у нее дома?.. К чему такая таинственность?

— Можно было и в машине поговорить, — проворчала Рита, пробираясь по грудам наваленных кирпичей вслед за шагающим впереди Степой. — Как-то погода не располагает к прогулкам.

С неба сыпало какой-то мокрой гадостью — не то дождем, не то мелким снегом.

— Машину тоже могут слушать, — Степа обернулся и вовремя подал ей руку.

Рита перепрыгнула лужу какой-то черной жидкости.

— И кому это надо? Генералу Баграеву?

— Ему. Или женщине, выдающей себя за Рогозину.

Ее руку он так и не выпустил, она резко остановилась, и ему пришлось затормозить. Теперь, сжимая похолодевшие на морозе пальцы, внимательно смотрел в ее лицо.

— Пойдем под крышу. Все объясню.

Двинулись дальше, но терпеливо дождаться объяснения оказалось трудно — все-таки мешали мысли, что с головой у Данилова не все в порядке. И наверно что-то в ее взгляде заставило его снова остановиться.

— Я не сошел с ума и сегодня еще не пил, — в его голосе послышалась обида, и именно она Риту успокоила. Почему-то подумалось, что если бы он в правду сошел с ума, ему было бы все равно, верит она или нет.

Но если Степа сказал сейчас правду…

— Идем, — снова кивнул тот в сторону зияющего темнотой провала на месте отсутствующих дверей в здании.

— Тут и ноги переломать недолго! — бросила ему в спину Рита, а Данилов вдруг включил откуда-то взявшийся у него фонарик.

Кое-как они забрались внутрь и даже нашли более-менее устойчивый деревянный ящик. Ящик оказался небольшим, так что сидеть пришлось вплотную.

— Ты слышала про Эдуарда Зарубина? — говорил Степа тихо, так, будто боялся, что в окружающей темноте их обязательно подслушивают. Рита в первую секунду рассердилась и уже хотела высказаться про игры в шпионаж, но вспомнила, что именно он сказал про Рогозину, и решила повременить.

— Это которого ФСБ сейчас ищет? — она инстинктивно заговорила тоже шепотом. В конце концов привычка доверять напарнику взяла свое. — Который организовал клуб самоубийц для подростков? И собирался скинуть дочку Чаркина с крыши?

— Да. Только скидывать ее с крыши он не собирался. Он специально довел ее до желания покончить с собой, узнав про ее проблему со сверстниками. Но он не хотел ее сбрасывать, это была ловушка для ее отца. И Чаркин в нее благополучно попался! Эд узнал, что некий неизвестный друг в интернете общается с Дианой, и понял, что это отец не может оставить без внимания любимую дочку, хоть и живет с новой внешностью, под новым именем. Далеко и с любовницей.

— Но зачем ему Чаркин?

— У него любимая девушка погибла в «Чарконе».

Вот оно что!.. Еще один мститель.

— Это все ты узнал от него самого? Ты его нашел?

— Он сам на меня вышел. Когда его освобождали в ФЭС, он услышал в коридоре, как Баграев советовал мне держаться подальше от этого дела, и понял, что у меня в этом личный интерес. Ну, а проверить списки жертв труда не составило.

— Понятно. И что дальше? — Рита прекрасно понимала, что это не все. Возможно, самое начало.

— Эд раскопал целую сеть, в которую вовлечены многие влиятельные люди. По всей стране было множество таких случаев, когда какой-то бизнесмен или крупный чиновник умирал — умирал всегда так, что невозможно было провести опознание, — а потом семье его приходила немаленькая сумма на счет. Человек как бы умер, но на самом деле ему давали новую жизнь. Это какая-то могущественная организация с большими возможностями. Человеку делают пластику, дают новые документы, обустраивают новую жизнь...

— Но зачем?

— В случае с бизнесменами наверно это чистый бизнес. Но есть еще и другая сторона. Если они делают пластические операции, чтобы вывести человека из его жизни, ставшей каким-то образом… неудобной, то может быть и обратный эффект — могут сделать пластическую операцию, чтобы ввести нужного человека на некую нужную им должность. То есть вместо одного…

— …поставить другого, своего? И ты заподозрил Рогозину? Почему?

— Она отстранила меня от этого дела…

— Но это же не причина! — от возмущения Рита забылась и повысила тон. — Вполне объяснимо!

— Перед тем, как отстранить, — продолжал Степа, не обращая внимания на ее слова, — она потребовала мой табельный пистолет. Последние три дня он хранился у нее.

— …А вчера из него застрелили Чаркина… — медленно проговорила Рита, как бы стараясь уложить эти два факта в голове. Настоящая Рогозина не убивала бы Чаркина, и не подставила бы так Данилова. — Но… надо же проверить…

— Уже. Андрюха сравнил ДНК этой женщины с данными Галины Николаевны, что есть в базе. — Степа сделал паузу и посмотрел на Риту. В тусклом свете слабого фонарика она заметила только блеск его глаз. Что он скажет дальше, было уже понятно. — И это не она, все подтвердилось.

Рите вдруг вспомнился Холодов, встреченный в коридоре почти перед уходом. Как тогда показалось, уставший, вымотанный работой… Он скользнул по Рите невидящим взглядом и скрылся за поворотом. Может, уже тогда все знал?.. Сложно с такой новостью наедине оставаться…

— Где же настоящая Рогозина?..

— Думаешь, они оставили бы ее в живых после подмены? — с горечью и злостью, адресованной злодеям, спросил Степа.

Мда, возразить было нечего. Какое-то время молчали — Степа о чем-то думал, а Рита не могла отделаться от настойчиво приходящих воспоминаний, связанных с начальницей. Поверить невозможно, что это была не она!.. Как можно было чужому человеку так вжиться в образ, чтобы никто из тех, кто давно Галину Николаевну знает, не заметил подмены?.. И ладно еще они, просто подчиненные, но как же Антонова? Или Круглов? Или Ванька?..

— И что будем делать? — спросила Рита, чувствуя, как голова идет кругом от все большего осознания свалившейся новости.

— Не знаю, — качнул головой Степа. — Не знаю, кому верить.

— Круглову сложно не верить…

— Рогозиной тоже… Как казалось.

— Да уж… Получается, что каждый может оказаться не самим собой… И чем выше должность, тем больше шансов.

— Именно. Заменять простых оперативников нет смысла, нужны власть, положение, высокий уровень допуска… Но до конца все равно сложно верить кому бы то ни было.

— Не боишься, — вдруг усмехнулась Рита, — что я — это не я?

Наверно он не сразу понял, что она шутит и пытается хоть как-то разрядить атмосферу. Посмотрел серьезно.

— Второй такой Риты Власовой на свете быть не может. Ты неповторима.

Неожиданно это прозвучало гораздо более откровенно, чем, наверно, планировалось и уж точно не соответствовало тому, чего добивалась Рита. Потому она решила промолчать.

— Надо решить, что делать. Эд арестован. Если они узнают, что он раскрыл Бюро, его могут просто убрать. И тогда я не смогу ничего доказать.

Ни к какому окончательному решению они тогда прийти не успели. Дальше все завертелось: возвращение домой, звонок Круглова, клиника пластической хирургии, спецназ и окончание… Развязка всего дела — улыбающийся Николай Петрович (тоже переживал из-за Рогозиной?), уставшая Галина Николаевна и Степа с таким букетом эмоций на лице, что Рита не сразу распознала главное — все плохо или так, более-менее.

А оказалось вдруг, что все нормально и местами даже хорошо. Рогозина оказалась их родной Галиной Николаевной, Зарубина спасли, лже-Баграева арестовали, Чаркин оказался жив и даже не настолько виноват в сгоревшем торговом центре, как виделось ранее.

Рита посмотрела на часы и заспешила к мостику — давно ставшему условленным местом их встречи. Телефон она отключила, чтобы никто не испортил законный выходной, потому, если Степа ее потеряет, дозвониться не сможет.

Он уже ждал. Смотрел на воду, в которой, наверно, отражались блики низкого солнца. Рита поспешила подойти ближе. И, оказавшись рядом, почти физически ощутила, каким спокойствием веет — то ли от Степы, то ли от атмосферы залитого солнцем мостика в тихом парке.

— Ну, что? Пойдем в кино? — она не могла не улыбнуться тому, что в этих глазах напротив больше не плещется не проходящая боль.

— Да, даже успеваем на сеанс, который через десять минут, — улыбнулся в ответ Степа, но на последних его словах раздалась привычная мелодия звонка телефона. Степа достал его из кармана, и Рита заметила фотографию Круглова. — Извините, Николай Петрович, — проговорил Степа, сбрасывая вызов, — но в кинотеатрах так положено. — И вдруг обеспокоился: — Ты свой отключила?

— Конечно, давно.

— Пойдем? — Степа отодвинулся от перил и развернулся в сторону проспекта. Рита последовала за ним, еще раз окинув изучающим взглядом.

Ему правда легче. То ли тот факт, что «Чаркон» подожгли специально, то ли сочувствие к дочери Чаркина, то ли пример того, к чему приводит желание мести, как у Зарубина, но что-то на Степу повлияло. И вероятнее всего, как думалось Рите, повлияла сама ситуация, в которой чуть не рухнул единственный оставшийся у Степы привычный мир, единственная семья — ФЭС.

Апрель 2020

Степа пробирался сквозь привычную пробку недалеко от дома подруги и предвкушал отличнейший завтрак. Накануне они поспорили, Рита проиграла и была вынуждена вчера утром готовить. Завтрак они съели не весь, потому сегодня Степа вправе был рассчитывать на остатки от вчерашней горки ароматных, горячих блинчиков.

Совместные завтраки стали традицией. Степа ждал их как чего-то особенного: домашняя Рита с туркой у плиты и божественный запах свежесваренного кофе — это лучшее начало дня. Началось все случайно: однажды он не успел дома ни позавтракать, ни даже выпить кофе, выехал заранее с расчетом на ремонт недалеко от дома Риты, из-за которого вот уже две недели собиралась пробка, а ремонт вдруг оказался завершен, он приехал раньше, Рита готова еще не была, упомянула кофе — и Степа напросился составить ей компанию. В следующий раз помимо чашки перед Степой оказались бутерброды, а еще в следующий — тарелка с чем-то непонятным, но до такой степени вкусным, что он поймал себя на желании, доев, облизать с тарелки остатки. Рита сказала, что это была мясная запеканка.

О статусе их отношений он предпочитал на Ритиной кухне не думать — наслаждался моментом. Они переговаривались о пустяках, иногда обсуждали рабочие вопросы, Степа чувствовал себя достаточно раскованно, держать себя в узде не было необходимости. Несмотря на скрываемые — правда, теперь уже не настолько тщательно, как раньше, — чувства, ему было легко. Как будто все правильно и как будто так и надо.

Однажды Рита зачем-то включила телевизор, а сама что-то резала у стола возле плиты, стоя к нему спиной: он приезжал уже специально заранее, потому что хотел и помочь в приготовлении, и полюбоваться той Ритой, которую никто, кроме него, в ФЭС наверно не видел. Он сидел за обеденным столом и пил кофе, который получил сразу по приезду — еще до завтрака. Сидел спиной к телевизору, происходящего там не видел и так и не узнал, что же показывали, но отлично услышал. От первых прозвучавших тактов Степа, делая глоток, напрягся, от следующих — когда стало очевидно, что звучит именно «Кумпарсита»! — чуть не поперхнулся кофе. Тут же посмотрел на Риту: ее рука, до этого постоянно двигавшаяся, пока она резала, замерла, и Степа мог поклясться, что в эти несколько секунд они оба не дышали — осознавая, вспоминая и пытаясь решить, как сейчас реагировать. Прозвучал только небольшой отрывок, мелодия сменилась торопливым говором какого-то корреспондента, а Степа не мог заставить себя перестать улыбаться: реакция Риты говорила сама за себя. Не все равно ей.

Конечно, когда они все-таки встретились взглядом, прошло какое-то время и оба овладели собой в достаточной степени, но Степа в течение того дня, работая — наверно, к счастью, — с Ленькой, а не Ритой, еще не раз улыбался, вспоминая этот момент. От Субботина, правда, шифроваться пришлось не меньше, чем нужно было бы от Риты.

Когда до дома оставалось ехать всего ничего, Степа позвонил.

— Черт, я проспала. Давай не сегодня.

Он в удивлении покосился на телефон, в котором уже сбросился разговор с Ритой. Мало того, что отменились блинчики, но и тон подруги не предвещал ничего хорошего. У Степы вообще возникло ощущение, будто это он виноват в ее дурном настроении с утра пораньше.

По прибытии в ставший таким знакомым двор очень долго ждать не пришлось, хотя, маясь от безделья, Степа успел вылезти из машины и побродить взад-вперед, то и дело поглядывая в сторону не торопящихся открываться дверей.

Стремительно вылетевшая наконец из подъезда Рита обежала машину, Степа слегка удивился, зачем она так торопится, ведь они еще не опаздывают, а вслух сказал первое, что подумал:

— Ненакрашенной тебе даже лучше!

— Неужели? Так заметно? — бросила Рита, забираясь в машину. Степа последовал ее примеру, уселся за руль и скептически оглядел подругу, первым делом опустившую козырек с зеркалом и явно собирающуюся наносить макияж в дороге.

— Да-а-а, женщины вечно все делают наперекор…

— Ага. Судьбе, — снова бросила Рита, и по ее тону Степа понял, что мысль эту она развивать не станет. Видимо, это отзвук каких-то собственных ее размышлений, возможно, как раз тех, что испортили ей настроение. Что же такого она сделала наперекор судьбе?.. Задавать такие вопросы самому себе было совершенно бессмысленно, как, впрочем, и самой Рите. Ответа не будет в любом случае.

Он тронул машину с места, выехал со двора, вырулил на прилегающую улицу, а Рита молча занималась собой. Опасаясь, как бы она не попала карандашом себе в глаз, вел осторожно и по возможности медленно. Только не понимал, почему нельзя было спокойно накраситься дома. И ощущал волну чего-то негативного, исходящую от подруги.

— Не в духе сегодня? — он все же попытался прощупать почву. И удивился первым услышанным словам.

— Да кошмар старый вернулся. Сон. Много лет его не видела. Раньше каждый день снился. С чего бы это?.. — пробормотала она с недовольным удивлением, все еще занимаясь макияжем.

Степа тему поддержал, упомянул собственные кошмары, но продолжать разговор Рита не стала, и до офиса ФЭС они доехали молча. Спрашивать ее о подробностях не имело никакого смысла, если не сказала, значит, не захотела, и оставалось только надеяться, что если ей будет все-таки нужно поделиться, она найдет возможным все ему рассказать. За последний год редко, но все же случались между ними доверительные беседы.

Когда припарковались, Ритин телефон зазвонил, и, отстегивая ремень безопасности, Степа успел заметить фотографию Антоновой на экране.

— Да, Валя?.. — Рита выбралась из машины. — …Внизу, сейчас поднимемся.

— У нас новое дело? — спросил Степа, глядя на Риту поверх машины.

— Нет вроде… — подруга выглядела несколько недоуменной. — Просто спросила, где я и когда приеду.

— Странно, зачем ты ей понадобилась?

— Без понятия, — Рита направилась ко входу, и Степа, закрыв машину, направился следом.

Валя встретила их у самого лифта, чем усилила поселившееся у Степы чувство неясной тревоги.

— Привет, ребята. — Вид у Вали был под стать Степиным мыслям: встревоженный. — Рит, тебя Галина Николаевна просит.

— Мне тоже идти? — спросил Степа, уже испытывая желание направиться в кабинет Рогозиной вне зависимости от ответа Антоновой.

— Неа, — качнула та головой ему в ответ, одновременно приобнимая Риту так, будто собиралась сопроводить ее до начальства.

— А что случилось? — спросила Рита, явно ничего не понимающая так же, как и он.

— Да ничего, ты не волнуйся только.

— Я не волнуюсь, а надо? — долетел до Степы голос удаляющейся Риты. Он посмотрел им вослед, попробовал себя успокоить, что если бы случилось что-то страшное, все, наверное, было бы как-то иначе, и подумал, что с их работой недалеко до паранойи. Нельзя пугаться любых новостей. Кое-как себя убедив, что надо в любом случае дождаться Риту, и тогда, может быть, все выяснится, Степа шагнул к дежурному на посту и потянул к себе журнал и ручку.

А вспомнив о том, что он остался без завтрака, направился в буфет, где получилось удачно подкрепиться кофе с бутербродами и перекинуться парой слов с заглянувшим на манящий кофейный аромат Холодовым. На вопрос, знает ли тот, зачем Власова могла срочно понадобиться Рогозиной, тот сказал, что вообще еще ничего не знает — только пришел, потому что проспал, и порадовался, что Рогозина, очевидно, занята и о его опоздании пока не в курсе.

— Тебе тоже кошмары снились?

— В смысле? — разумеется, не понял Андрей, но объяснять что-либо Степа не стал. — Мне снилось, что пока я сплю, дочь покрасила мои волосы в синий цвет! Это можно считать кошмаром? — Андрей сделал очередной торопливый глоток.

— Вполне, — кивнул Степа, думая о Рите. — Ладно, ты допивай свой кофе, а я пойду. — И уже на пороге обернулся: — А тебе бы пошло. Был бы нашим… Мальвином.

И пока Андрей, возмущенно оглядывающий стол, не нашел, чем в него кинуть, Степа поспешил ретироваться. Настроения шутить на самом деле не было — пытался таким образом заткнуть пустоту ожидания.

Степа решил все же дойти до кабинета начальства и взглянуть на происходящее там хотя бы издалека. Когда проходил вдоль переговорной, мимо один из сотрудников провел молоденькую девушку, на вид почти совсем девчонку, настороженно озирающуюся по сторонам. Степа удивился такому раннему появлению гражданских посетителей и подумал, что это свидетельница по делу, которое вели Лисицын и Соколова — подробностей он не знал, только слышал, что убита молодая девушка. Может, это ее подруга или сестра?..

До окрестностей кабинета Галины Николаевны дойти не дали — на полпути его перехватила Оксана и «обрадовала» новостью: у них новое дело. Из дальнейшего рассказа по дороге к лаборатории Степу уже по-настоящему порадовало, что выезжать никуда не придется. Тело уже привезли, да и на место происшествия можно не торопиться сломя голову — убийство произошло накануне, и пока достаточно ознакомления с протоколом осмотра полиции.

— Бизнесмен Артем Бирюков, — пока он накидывал на плечи халат, Оксана уже добралась до компьютера и вывела на экран фотографию мужчины средних лет. — Был найден убитым в собственном доме, в бассейне.

— Его утопили?

— Нет, застрелили рядом с бассейном, и тело упало в воду.

— Кто его нашел?

— К нам обратился отец Бирюкова, — Оксана снова повернулась к компьютеру, но ни одной клавиши нажать не успела, в руке Степы зазвонил телефон.

— Да, Галина Николаевна.

— Степ, зайди ко мне, — коротко распорядилась Рогозина и тут же отключилась.

— Пошел к начальству, — объяснил Степа Оксане, повесил халат на вешалку и вышел из лаборатории, гадая, связан вызов Рогозиной с Ритой или нет. Тут же показалось, что гадать и не придется, потому что в коридоре он встретил саму Риту: она шла вместе с каким-то престарелым мужчиной, тот переступал, опираясь на зонт-трость, и Рита шагала рядом чуть медленнее, чем обычно, подстраиваясь под его скорость. — Рит…

Она взглянула на него как-то странно, ему показалось, что о чем-то сожалея.

— Потом, Степ, мне отъехать нужно.

— У нас новое дело…

— Да, я знаю. Я позвоню.

Мужчина не проронил ни слова, вообще не обратил, как показалось, внимания на него, и Степа так и не понял — Рита уезжает по личным делам или в рамках дела. И если по личным, то кто этот человек?

Рогозина, когда он вошел, зачем-то поднялась со своего места, присела к переговорному столу и кивнула Степе на кресло напротив:

— Присаживайся.

— Галина Николаевна, мы с Власовой вместе рабо…

— Подожди, Степ. Тут не простое дело. И оно касается Риты лично. — Рогозина уже третий день болела, но отказывалась уходить на больничный. Из-за больного горла ее чуть севший, с хрипотцой голос казался более «домашним» и доверительным, чем обычно. И, кажется, более взволнованным. «Касается Риты лично». Впору было петь дифирамбы собственной интуиции, но Степу это не радовало. И уже от следующих слов начальницы он понял, почему.

— К нам обратился отец убитого, Герман Ильич Бирюков. Его внучка Лиза много лет назад была похищена маньяком и недавно нашлась, вернулась к ним. У нее на глазах убили только что вновь обретенного отца. — Рогозина сделала паузу, от которой Степиной интуиции стало нехорошо. — Герман Ильич когда-то должен был стать свекром Риты.

Связь между «отец убитого» и «свекр» провелась быстро…

— Так это, что, у нас в морге бывший жених Власовой лежит?..

— Да, бизнесмен Артем Бирюков, — повторила Рогозина слова Оксаны и тут же добавила то, чего Оксана, к счастью Степы, на тот момент, очевидно, еще не знала. — Когда Рите было двадцать, они прожили два года, как сейчас говорят, в фактическом браке.

Острый приступ ревности немного померк от осознания: шутка ли, двадцать лет назад!.. Полжизни прошло. Нет, он, конечно, знал про бывшего мужа, отца Глеба, знал про ее нечастые попытки наладить личную жизнь, но брак в молодости…

— Она никогда не рассказывала, — с досадой произнес Степа.

— Она просто не любит вспоминать тот период жизни, — пояснила Галина Николаевна.

Неудивительно, подумал Степа. Два года, не закончившиеся свадьбой, не могут означать, что все было безоблачно. Что же произошло?.. Додумать он не успел, Рогозина продолжила:

— До рождения сына в официальном браке у Риты была дочь. От Бирюкова. Лиза. — Офигевшая от таких новостей интуиция притихла и, как оказалось, пропустила самое главное. — И она была похищена.

Твою ж…

— …Ничего себе, — только и смог выговорить Степа, не особо веря в только что услышанное. Он-то успел подумать, что дочь у этого жениха от другой женщины!

— Родители Бирюкова были влиятельными людьми и они были против отношений сына с такой… по их мнению, невыгодной партией. Рита даже подозревала отца жениха.

Мозги шевелились не особо резво, прокручивали свалившуюся информацию: у Риты была дочь, и ее похитили. До шокированного сознания с трудом долетали слова Рогозиной, и пришлось сделать над собой усилие и как-то собраться. Отца жениха?.. Вспомнились Рита с незнакомым мужчиной в коридоре.

— Того… дедушку, который приходил?

— Да, — кивнула Рогозина. — И надо признать, безосновательно. Он тогда задействовал все свои связи для поиска внучки. Потратил массу сил и денег.

После хорошего пинка мозги заработали по привычному плану: в конце концов, похищение — дело не такое уж для ФЭС редкое. Понятно, искали долго, но тщетно. Девочка нашлась каким-то чудом сама… Но теперь-то надо расследовать. Она же знает, где была?

— Ну, а после ее возвращения Бирюковы обращались в полицию?

— Конечно, — Рогозина потянулась к папке на своем столе. — Лиза даже сообщила примерные координаты своего местонахождения.

Степа взял в руки лист заявления и пробежал взглядом по строчкам.

— А что это такое?.. — он ничего не понял. — Нет же такой области. Старобинская?.. Село Накреново? Река Накрень?.. Может, это не в России? По-моему, рядом с Луганском есть такой городок…

— Там Старобельск. Да даже не пытайся вспомнить, — махнула рукой Рогозина, — нет ни такой области, ни такого района, ни такой реки. Полностью вымышленная география, похититель наврал ей. Но зато у нас есть примерный фоторобот похитителя.

Сквозь шокированное состояние и еще не пережитые эмоции уже пробивались наработанные с годами реакции: алгоритм расследования, обычный для таких дел. Параллельно Степа прикидывал, как им с Ритой распланировать круг задач. И тут дошло.

— Получается, Власова не может официально входить в следственную группу?

— Получается так, — согласилась Рогозина. — Официально не может. Поэтому этим делом займешься ты. Но… — добавила она, замолчала, и Степа внимательно взглянул в глаза Галины Николаевны. И только сейчас пришло осознание, почему обстановка в кабинете такая неофициальная, ведь она даже пересела со своего места, и почему говорит с ним так доверительно. — Ты же понимаешь, что мы не можем Риту вот так… оттереть, действуя по протоколу?.. Ведь ФЭС — это практически… большая семья…

Напоминать об этом ему было вовсе необязательно, и скорее, Рогозина дала понять, что знает, что именно так он воспринимает родную контору.

— Ну да, семья… — промелькнула мысль, что по отношению к ним с Ритой это слово имеет для него свое особенное значение и что он сейчас лучше бы находился где-то поблизости от любимой женщины. — Я все понял, — кивнул Степа, заверяя тем самым начальницу, что сделает все правильно.

— Оксана введет тебя в курс дела, — поднимаясь, пояснила Галина Николаевна. И Степа тоже поднялся и направился к выходу.

— Она знает… про Риту? — Степа был уверен, что, когда говорил с Амелиной, та ни о чем не подозревала.

— Теперь, наверно, уже да, — пожала плечами Рогозина. — Рита с Лизой должны были зайти к ней, чтобы сделать тест ДНК. Мы должны убедиться, что Лиза действительно ее дочь.

Вдруг вспышкой в голове осенило. Девочка в переговорной!.. Степа резко обернулся в дверях:

— А эта девочка, Лиза, она… здесь?

— Да.

— Темненькая, в очках, в сером мешковатом свитере?

— Да, — еще раз кивнула Рогозина.

«А ведь похожа!» — пронеслось у Степы в голове, пока он шел к лаборатории. Глаза, взгляд, скулы, подбородок… Подумать только, взрослая дочь Риты!.. Мысль о том, какой ужас пришлось пережить юной Рите двадцать лет назад, ледяной стеной стояла в отдалении и ждала, когда Степа до нее дойдет. А он пока постарался сосредоточиться на деле, отложив эмоции…

* * *

В правильном месте Артем Бирюков купил себе дом: и от города недалеко, и в не сильно населенном районе. Стоять в вечерних пробках почти не пришлось, что Степу не могло не радовать: в пробке молчание становилось гнетущим, он начинал ощущать, что должен что-то сказать, но что стоит говорить в такой ситуации — не представлял.

Проведя половину этого сумасшедшего дня вместе и не раз обсудив дело с чисто рабочих позиций, они ни словом не обмолвились о самом важном. Конечно, упрекать Риту в том, что никогда раньше не рассказывала о такой трагедии в своей жизни, Степа и не думал. Достаточно хорошо Риту знал. И по мере осмысления, которому он предавался сегодня в течение дня, пока выдавалась возможность, казалось, что он все больше и лучше понимает поведение Риты, ее характер, ее привычки и интересы. Как будто за все годы знакомства все эти отрывочные впечатления представляли собой кусочки рассыпанной мозаики — порой очень красивой, переливающейся на свету, яркой, порой пугающе бесцветной, явно таящей в себе недоступные ему тайны, и всегда … разрозненной. И вот теперь общая картина сложилась воедино как по мановению волшебной палочки — оказалось достаточным лишь узнать, что всему послужило причиной. Выбор профессии, личная жизнь, маниакальная работоспособность, стремление добрать адреналина вне службы, увлечение мотоциклами, опасными квестами… Участие в волонтерской работе по поиску пропавших людей просто прямым текстом указывало на эту самую причину, но кто же знал!.. А сколько было дел, связанных с похищением детей! Каково это было после подобной личной трагедии?.. Каких сил требовало?!..

Справа показался синий указатель со знакомым названием, вывернув руль, Степа свернул с трассы, и машина теперь катилась к огороженному поселку. Рита смотрела в окно, то ли о чем-то задумалась, то ли показывала, что не хочет разговаривать. Что, в общем-то, на нее не похоже: уж если она не захочет, то скажет прямо.

Степа бросил на нее быстрый взгляд, вернул свое внимание к пустынной и почему-то темной, лишенной фонарей дороге и незаметно вздохнул. Восхищение, с которым он только что думал о сидящей рядом женщине, боролось с острой потребностью оградить ее от всей возможной боли — и что делать с таким коктейлем эмоций Степа не знал. Он вообще ничего не знал — ни как реагировать, ни что вообще думает и чувствует Рита. Спросить хотел, но не знал как. Боялся неловкими вопросами сделать хуже и напоминал себе неуклюжего слона перед лавкой с хрусталем — войти страшно, ведь обязательно что-то разобьется. А то, что разбиться может даже в, казалось бы, бронированной душе Риты Власовой, в этом Степа не сомневался. Больно бывает всем. Сильным, волевым и непробиваемым — тоже.

Пока работали с Лизой в доме, пока встречались с бывшим следователем Шмигелем, который вел двадцать лет назад дело о похищении, пока везли в контору список жертв маньяка, что тот передал, пока заезжали к Рите за вещами — все это время она молчала, изредка обсуждая с ним рабочие вопросы. Степе хотелось ее разговорить, было страшно, что она замкнется в своем отстраненном молчании и не скажет вообще ничего, но он понимал, что беда, с которой она за двадцать лет свыклась и о которой никому не рассказывала, не станет вдруг предметом обсуждения. Рите самой сначала нужно принять произошедшее.

— Хороший он мужик, — вдруг заговорила она, когда в дальнем свете фар уже показались темные крыши первых домов поселка, — Шмигель. Я его помню. Так как был похищен ребенок, дело передали в прокуратуру… Сам понимаешь, работать было не с чем: свидетелей никаких, та девушка, которую… которую я попросила присмотреть за коляской, никого не видела, отвлеклась на собственного ребенка… Камеры тогда на каждом шагу не висели, отследить маршрут похитителя было невозможно. Все, что мог сделать следователь — отработать личные связи, установить мотивы в ближайшем окружении. В первую очередь, Артема, конечно, и его отца — тогда он заправлял бизнесом, Артем только начинал. — Степа внимательно и молча слушал, сбавив скорость, чтобы хотя бы искусственно увеличить время неожиданно начавшегося разговора. — Шмигель тогда все версии проработал… А мне казалось, что он ничего не делает. Мне вообще казалось, что никто ничего не делает, потому что результатов никаких не было…

— Ты… поэтому пошла в Школу милиции? — решился спросить Степа.

— Да. Думала, что надо искать самой, а для этого надо научиться, как это делать, нужны власть, допуск и прочее. Потом уже… со временем… поняла, насколько это безнадежно.

Мимо уже ползли кирпичные стены ограды участков на нужной им улице, машина катилась медленно, но оставалось совсем немного времени до того, как придется остановиться.

— А тот сон?.. Кошмар, который тебе сегодня приснился, он о… похищении Лизы?

— Да. Даже удивительно, что сегодня приснился… Как будто есть какая-то… телепатия.

— Рит, — Степа остановился у зеленых ворот дома Бирюковых, повернул ключ зажигания и все же решил спросить, — как ты?..

Рита как будто бы задумалась, чуть повернув к нему голову.

— Нормально.

Он успел подумать, что этим коротким ответом она отмахнулась от него, не желая ничего обсуждать, но она продолжила:

— Не получается думать. Как говорила Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра. Сейчас надо убийцу найти и с Дудочником этим разобраться.

— Думаешь, это разные люди? — он знал, что о личном она больше ничего не скажет.

— Не исключено. — Рита взялась за ручку дверцы. — Спокойной ночи, спасибо, что подвез.

Степа лишь кивнул.

— Спокойной ночи.

И подумал, что было бы хорошо, если бы ночь здесь прошла действительно спокойно. Даже если убийца — не маньяк, похитивший Лизу, кто сказал, что его целью был именно Артем Бирюков?..

* * *

Рита отправилась провожать Шмигеля, Степа остался один, потянулся к принесенному Лизой подносу — одна из трех чашек действительно была с кофе, и Степа хотел было ее взять, когда услышал шаги. Повернулся и увидел входящего в гостиную Германа Ильича.

— Вы уже закончили? — спросил тот, опираясь на дверной косяк.

— Да… Феликс Казимирович ушел, его вызвали на кафедру…

— Я помню его, — кивнул Бирюков, вздохнул тяжело и прошел к столу. — Основательный такой мужчина… Была у меня надежда, что он сможет помочь. А не смог никто. Ни он, ни детективы частные… К кому я только ни обращался! Разве что к экстрасенсам и магам не ходил. Может, стоило?

Степе вспомнился Бликов, и его передернуло.

— Не думаю. Это никак не помогло бы Лизе. Узнать, где она, вы все равно не смогли бы.

— Да, наверно вы правы… Бедная девочка, — Герман Ильич прошел вдоль дивана и отошел к окну. Он больше ничего не добавил, и Степа, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, сказал:

— Главное, что она нашлась, сумела сбежать… Ваш сын правильно поступил, что попытался еще раз найти ее и дал объявления.

— В отличие от меня, — раздался за спиной голос Риты, и Степа обернулся.

— Я не это имел…

Рита его остановила взглядом.

— Я знаю, что ты имел в виду. А я говорю о другом. — И повернулась к Бирюкову: — Герман Ильич, выпьете с нами чаю?

— Могла бы и раньше предложить, — ворчливо ответил тот, и Степе подумалось, что и двадцать лет спустя их отношения нисколько не изменились, как будто стояли на паузе.

— Я не знала, что вы дома, — тут же парировала Рита. Спокойно, как обычно. Наверно, подумал Степа, эта манера держать себя еще тогда, в ее юности, не давала покоя Бирюкову-старшему.

Рита взяла с подноса две чашки, поставила ту, что с кофе, перед Степой, вторую отнесла своему несостоявшемуся свекру. Тот кивнул, чашку принял и направился к креслу.

— Эта история, — заговорил он, когда уселся, — что ты рассказала вчера… про депозиты… отвратительна. Можно логически понять сумасшедшего маньяка, психически нездорового, он болен, это болезнь, но здесь… точный расчет ради выгоды, своего рода бизнес-стратегия… — Герман Ильич качнул головой, выражая недоумение.

— Это не отменяет его психической неадекватности, — возразила Рита. — Нормальный человек похищать детей не станет в любом случае. Даже если не убивает их, а сдает в детдом ради того, чтобы потом вернуть родителям, когда те становятся более платежеспособными.

— Но я не понимаю… — задумчиво проговорил Герман Ильич, — если другие похищенные дети возвращались домой, когда за них просили выкуп, почему же за Лизу никто не просил? Мы, по мнению этого… маньяка, недостаточно обеспечены?

В словах старика сквозила искренняя боль, сожаление, что маньяк не поступил так еще много лет назад, и Степа проникся к нему сочувствием. Бирюкову действительно было больно за потерянные годы, за то, что внучка не появилась еще лет десять-пятнадцать назад, тем более что возможность заплатить за нее у него была. Степа вздохнул и перехватил взгляд Риты. Отсутствие требования выкупа в случае Лизы — это действительно был вопрос вопросов, и ответа у них пока не было. Разве что имела место быть версия, что Лизу похитил вовсе не Дудочник, но шансов понять, кто же это, у них не было вовсе.

— Мы сами не понимаем, — с досадой ответила Рита.

Телефон Степы зазвонил, он достал его из кармана, глянул на экран, извинился и вышел. Звонил Холодов и, торопясь от возбужденного волнения, сообщил, что «они» (Степа понял, что он и Амелина) придумали, как поймать Дудочника и уже согласовали свою идею с Рогозиной. План заключался в том, чтобы найти его возможных новых жертв, сообщить в СМИ о внезапном богатстве родителей и заставить тем самым Дудочника клюнуть на такую наживку. Место, где происходила передача материалов для теста ДНК и денег им уже известно, останется лишь дождаться, когда родителям придет сообщение о пропавшем ребенке и потом ловить маньяка на передаче денег. Степа идею одобрил, хоть в этом и не было уже необходимости, раз ее приняла Рогозина, и отправился сообщать новость Рите.

* * *

Вчерашняя царапина на ее щеке то и дело напоминала о погоне и перестрелке, и Степе приходилось насильно себя отвлекать от параллельных мыслей — всевозможные «а если бы сантиметром ближе» неминуемо возникали в таких ситуациях каждый раз. Он давно привык, что любимая женщина иногда так же, как и он сам, рискует жизнью. Сейчас он еще и знает, что Рита без этого риска навряд ли справилась бы со всем тяжелым грузом психологических проблем. Он знает на собственном опыте, каково это: адреналин вышибает из головы все лишние мысли. Все он знает, все понимает, но если бы ее жизнь не подвергалась опасности, ему было бы все же легче.

— И что искать будем? — Степа оглядел фронт работы, натягивая по привычке перчатки. Все же экспертам будет проще. Конечно, если они сейчас найдут что-то.

— Понятия не имею, — ответила Рита, устанавливая на столе чемоданчик. — Шмигель мог найти все что угодно. Какие-то документы, фотографии, я не знаю, может, это вообще вещь какая-то, которая заставила его что-то вспомнить…

Степа прекрасно понимал и даже разделял Ритино раздражение: в обычных делах подобное «найди то, не знаю что» ужасно выводило из себя, приходилось переворачивать вверх дном чужие квартиры, перебирать горы барахла и ненужного хлама, а главное, что не знали, что же именно нужно найти. Сейчас они в такой же ситуации, только и дело еще совсем не обычное. Степа тоскливо оглядел полки с книгами и пробежался глазами по корешкам — может, Шмигелю название какое что-то подсказало?.. Потом все же вздохнул и начал методично, одну за другой просматривать — Шмигель за последние дни был здесь неоднократно и мог беспрепятственно сделать то же самое.

Вспомнился вчерашний вечер, проведенный за обыском в его квартире. Да, они нашли архив Дудочника, в том, что это настоящий архив, сомнений не возникало — потрепанная от времени тетрадка, записи, сделанные явно в разное время, разными чернилами, да и записи, уже известные им, там имелись — и про Бирюковых, и про Дворцовых, и Поспеловых, и Зюзиных. Но, пока Степа рылся в вещах бывшего следователя, его не покидало ощущение, что ничего они не найдут — потому что Шмигель не может быть Дудочником. Рита права, он вполне мог найти сам маньяка и завладеть его архивом, собираясь самостоятельно продавать родителям информацию о местонахождении пропавших детей. Это же золотая жила, там сотни имен!..

Да и тот факт, что Шмигель вчера без промедления застрелился, когда понял, что они все равно его поймают, вызывал у Степы толику уважения: хотя бы ушел сам, не став позорить ни имя, ни бывшую профессию.

Работали в непривычной тишине, обычно на обыске переговаривались, иногда шутили, обсуждали детали преступления, тут же было не до шуток, да и обсуждать уже нечего. Покончив с книгами, Степа по очереди открыл закрытые дверцы — там оказались совершенно не примечательные вещи.

— Шмигель еще рылся на столе в бумагах Артема, — произнесла Рита, просматривая какие-то документы. — Если и здесь ничего нет, я не знаю, где что искать!..

Степа согласно кивнул, глянул в сторону сложенных документов, которые смотрела Рита, и заметил под ними странно-знакомый цвет. Потянул на себя уголок и вытащил сложенную темно-синюю бумагу, оказавшуюся конвертом. Который он определенно уже видел!

— Погоди… Это же конверт Дудочника… Откуда он у Бирюкова?

Именно в таком конверте прислали Зюзиным сообщение о том, что их ребенок жив и находится в детдоме.

— Мне он сразу показался знакомым… — задумчиво произнесла Рита, глядя на конверт и отложив бумаги, — и сейчас я вспомнила. Еще до похищения Лизы у нас с Артемом, ее отцом, наметился кризис в отношениях, — вспоминать и тем более говорить об этом Рите явно не очень хотелось, но ситуация вынуждала.

— То есть еще до похищения? — удивился Степа. — Но почему?

— Банально все, — бросила Рита, обошла Степу, но не ушла, продолжила: — под давлением родителей он тянул с женитьбой, а Лиза уже родилась.

Вот не зря, подумалось Степе, у него зародилось с самого начала неприязненное отношение к этому бывшему жениху!.. Бизнесмен… Ты или мужик и сам решаешь, с кем тебе жить, или маменьки-папенькин сынок! Уже дочь родилась, а он все телился!..

— Свинство… — прошептал под нос Степа и, чтобы отвлечься и не сказать лишнего, занялся параллельно делом — просветил конверт на наличие потожировых.

— Нет, ребенка он признал, — возразила на его ругательство Рита, но стремления защитить бывшего Степа в ее голосе не различил. — В общем, мы решили походить к психотерапевту в семейную консультацию. Вот там нам и выдали конверт с заключением. Ну, а… после того, как ребенка украли… необходимость в психотерапии, естественно, отпала.

Настроенные на работу мозги отметили, что осталось выяснить, куда именно обращались и с каким врачом говорили, но разговор был слишком личным, чтобы Степа вот так просто съехал на рабочие рельсы.

— И он тебя бросил?

Этот вопрос возник у него вдруг позавчера, когда выдался относительно свободный день: ждали реакции Дудочника на наживку в виде Зюзиных, и заданий по делу больше не было. Рита была занята дочерью, а Степа слишком на длительное время оказался предоставлен сам себе. Осмысление всего произошедшего, среди прочего, привело к вопросу, почему Рита не вышла замуж за Бирюкова еще до рождения дочки и чья была инициатива расставания.

— Нет, — усмехнулась Рита. Очевидно, совладать с тоном у Степы получилось откровенно плохо, и она прекрасно уловила его отношение к теме обсуждения. — Как раз после этого он предложил расписаться. Меня это взбесило, и я прекратила отношения. После этого я видела Бирюкова только в нашем морге. Но сдается мне, — на последних фразах Рита ходила взад-вперед, но вдруг остановилась, — не будь этого психотерапевта, не было бы и похищения.

— Ну и кто он? Ты помнишь?

— Не он. Она. Это была женщина — все, что могу сказать вообще. Надо архив поднять. — Рита договорила и резко обернулась, вместе с этим Степа услышал шаги на пороге смежной комнаты. — А ты чего уши греешь?

В комнату вошла Лиза.

— Вы, что, сейчас уезжаете опять?

— Ну да, надо работать.

Степа укладывал чемоданчик и, про себя усмехаясь, прислушивался к разговору матери и дочери. Рита очень быстро вошла в роль — с присущей ей позиции.

— Мне скучно одной, — как маленький ребенок протянула двадцатилетняя деваха, впрочем, одернул себя Степа, деваха эта выросла в непростых условиях, надо отнестись более снисходительно.

Звук шлепнувшейся на стол книги привлек внимание, и Степа повернул голову: Рита бросила перед дочерью учебник по химии.

— А так?

Рита рассказывала, что порасспрашивала, чему этот неизвестный «отец» обучал девочку, и выяснила, что Лиза умеет грамотно писать, читать, имеет базовые понятия из математики и истории, но совершенно не знает ни физику, ни химию. Параллельно промелькнула мысль, что представить в этой роли Шмигеля Степа никак не может.

— А можно я Глеба позову?

Лиза выглядела ребенком двенадцати лет, и Рита переглянулась со Степой, усмехнувшись.

— Конечно, можно. Позвони ему, я думаю, он будет рад.

— Супер! — обрадовался ребенок.

— Поехали, — бросила Рита Степе и первая вышла из комнаты. А он шел за ней к выходу и думал о том, что это здорово — Лиза, кажется, начала принимать авторитет Риты и пусть матерью она ощутит ее нескоро, если вообще сумеет, но все же есть шанс, что у них установятся отношения, напоминающие отношения матери и дочери. И так как у Лизы теперь есть только дедушка, возможно, Рита сможет стать с дочерью более близкой, чем с сыном.

* * *

— Лиза… — Степа осекся, глянув на Риту, и исправился: — …Анна знала, что Бирюков ее отец. Это мы нашли в ее вещах, — протянул Рогозиной результаты экспертизы ДНК. — Бирюков сделал дополнительный тест, не поверив пучку волос, который ему дала сама Анна.

— Понятно, — кивнула Галина Николаевна, вернула лист Степе и повернулась к Рите. — Рит…

— Я в порядке, — кивнула Рита, тоном пресекая все возможные слова сожаления, которые явно не хотела слушать.

Рогозина это отлично поняла, молча поглядела на них обоих, кивнула, разрешая идти, а сама направилась в сторону допросной.

Они были на лестнице, когда со стороны спускающейся впереди Риты до Степы донесся подозрительный звук, похожий на всхлипывание. Он в два счета сократил между ними расстояние и остановил подругу.

— Рита…

В свете белой тускловатой лестничной лампы блеснули повлажневшие глаза.

— Нормально все, — устало повторила Рита. Сделала еще шаг вниз и обернулась: — Спасибо, Степ…

— …За что?

— Что… там… догнал их, не дал им уйти. За Глеба спасибо.

— Паньков оказался трусом, — пожал плечами Степа, не видя своей особой заслуги, — запаниковал, так что это было нетрудно. Даже сейчас весь трясся, пока я его в допросную вел, боялся, что снова бить буду. — Степа не стал говорить о том, как на самом деле хотелось претворить опасения Панькова в жизнь: выместить хоть на нем свою злобу за то, что все обернулось такой трагедией. Злился на психа-Панькова, на его супругу, получившую по заслугам руками Шмигеля, на их дочь, из которой они воспитали беспринципную убийцу, на судьбу, что так жестоко обошлась с Ритой, вернув и тут же отобрав нашедшуюся дочь! Право слово, уж лучше бы не находилась!..

Рита вздохнула, отвела от него взгляд и продолжила спускаться. Внизу перед тем, как разойтись в разные стороны, он на всякий случай спросил:

— Может, хочешь поговорить с ней?

Ответ Степа примерно представлял. Понимал, что свое «ты мне не дочь» Рита сказала Анне-Лизе не только ради того, чтобы отвлечь ее внимание.

— Уже поговорили. Твое дело, ты и работай. Мне она больше не интересна, — Рита резко развернулась и ушла.

Степа посмотрел ей вслед, вздохнул — больше всего на свете ему хотелось хоть чем-то помочь сейчас любимой женщине, облегчить ее боль. Но все, что он пока мог — это действительно довести дело до конца.

* * *

Знакомый двор оказался полностью заставлен машинами по причине позднего времени, и Степе пришлось парковаться аж в соседнем дворе и потом возвращаться пешком. Подходя к подъезду, он посмотрел наверх и остановился: в Ритиной квартире горел свет на кухне. Лишь немного позволив себе снова поддаться сомнениям, он тряхнул головой, прогоняя все лишние мысли. Нет, он все решил. Не может он сейчас уехать. Если есть хотя бы малейшая вероятность того, что он нужен сейчас вон там, на седьмом этаже, он должен попытаться. К чему бы это ни привело.

Он не представляет, что будет делать, если Рита его прогонит и помощь от него не примет. Но если нет, если позволит быть рядом, значит, есть шанс. Значит, все он понял правильно. Шанс есть. У них.

Степа зашел в подъезд, вызвал лифт и подумал, что правильно решил не звонить заранее. По телефону Рита точно сказала бы, что она в порядке.

Знакомый коридор, знакомая дверь. Звонок. Его негромкая трель прозвучала в глубине квартиры, но больше Степа не услышал ничего. Подождал. Нажал кнопку снова.

Трель — и тишина.

Досадливо вздохнув, он полез было за телефоном, но достать его не успел, щелкнул замок. Рита в раскрывшемся проеме молча посмотрела ему в глаза — от ее молчания он сам не решился заговорить, — потом отпустила ручку двери и отступила внутрь. Повернулась и молча ушла на кухню.

Степа вошел, запер дверь, снял куртку и разулся. И по привычке снимая пиджак — здесь всегда было тепло, — прошел следом за Ритой.

Она стояла к нему спиной, у окна, в домашних брюках и футболке и, обхватив себя руками, кажется, подрагивала. Посреди стола красовались бутылка коньяка и рюмка. Степа бросил пиджак на спинку стула и, проходя мимо, присмотрелся — на дне рюмки видны были светло-коричневые капли.

За окном было слишком темно, поэтому вместо огней дома напротив он первым делом увидел их отражения — тусклые, размытые и двойные из-за двойного стекла. Попытался поймать ее взгляд, но с таким «качеством изображения» ничего в нем не понял.

— Тебе холодно?

— Зачем ты приехал?

Спросили одновременно. На ее вопрос отвечать было глупо, поэтому Степа повторил свой:

— Тебе холодно?

Она помолчала, вздохнула, но ответила — слишком красноречивы были руки, которыми она обхватывала себя:

— Да… немного. Зачем ты приехал?

Она резко повернулась, оказалась очень близко и не сделала движения назад, так и смотрела ему в глаза. Близко. Очень. В ее взгляде не было той боли, которая почудилась ему там, на лестнице в ФЭС, когда он заметил слезы в ее глазах. Зато были вызов и злость — он не понял, на него или… ситуацию.

Он молчал, откровенно не зная, что ответить, да и считая, что в этом нет необходимости, и постепенно злые искры из ее глаз ушли, сменились чем-то другим, с примесью горечи, и Рита глаза отвела.

Степа с трудом сглотнул, подавил желание сграбастать ее в охапку и прижать к себе — пожалуй, сейчас, на нервах, Рита могла бы и всерьез дать отпор, — молча отступил и, развернувшись, направился прочь из кухни. Щелкнул выключателем в комнате и огляделся. Не найдя ничего подходящего, подошел к шкафу, раскрыл дверцы и почти сразу обнаружил, что искал. Вытащил плед и вернулся на кухню.

Она как прежде стояла лицом к окну, вполоборота, опираясь плечом о стену. Рядом на подоконнике теперь стояла наполненная рюмка.

Степа укутал ее плечи, помедлил — и оставил на них руки, как бы придерживая норовящий сползти вниз плед. Рита чуть повернула к нему голову, но ничего не сказала и снова отвернулась к окну, на стекле которого Степа вдруг с удивлением заметил капли. Когда дождь успел начаться, только что же не было?..

— Извини, что не предлагаю тебе чаю. Нет… настроения…

— Прекрати…

Он поправил плед, получше ее закутывая. Коньяка, подумал Степа, тем не менее она тоже не предложила — возможно, думая, что он уедет домой.

От ее распущенных волос пахло чем-то цветочным — приятно и ненавязчиво. Очень сильно хотелось обнять, прижать к себе и согреть. Отогреть. Растопить холод, сквозящий в ее голосе, в ее глазах, и наверняка замораживающий ее изнутри.

Перед глазами все продолжали мелькать события длинного и тяжелого дня. Поиски, обнаруженный конверт, рассказ Риты про бывшего жениха, труп Лентовой, ее паспорт с фамилией мужа — того самого психолога, что работал с Лизой, осознание… Погоня, Глеб под дулом пистолета в руках сестры, Паньков — жалкий сморчок, сникший от первого же удара… Лиза… Лиза дома, Лиза с пистолетом, Лиза в камере… Там он наконец-то увидел ее настоящую — взрослую, двадцатилетнюю девку. Убийцу, ничуть не раскаивающуюся в содеянном.

Теперь вся картина произошедшего была очевидна. Двадцать лет назад на прием к психологу Лентовой пришли Рита и Артем Бирюков, рассказали о проблемах в отношениях и о только что родившемся ребенке. Лентова оценила платежеспособность Бирюкова и решила, что очередная жертва их с мужем совместного «бизнеса» пришла к ней в руки сама. Лентова с мужем Паньковым, тоже психологом, похищали детей у обеспеченных родителей, подкидывали их в детдома по всей стране, а через несколько лет, когда и если состояние родителей увеличивалось, детей возвращали, требуя выкуп. С Лизой вышло иначе — она оказалась очень похожа на недавно умершую собственную дочь Лентовой и Панькова Анну, и Лизу они оставили себе. Со временем девочка выросла, считая их приемными родителями, и Паньков влюбил ее в себя, пользуясь психологическими уловками. Девочку быстро приобщили к семейному бизнесу. Ситуации случались всякие, потому оружие у них было, и стрелять Анну научили с детства. После того, как Паньков и Анна сошлись, Лентова стала им не нужна, и она уехала, забрав с собой весь архив с именами детей и адресами детдомов. Паньков и Анна остались без денег, а Артем Бирюков как раз составил примерный фотопортрет того, как могла бы выглядеть выросшая Лиза, и дал объявления. Паньков решил поиметь денег с настоящего отца Анны-Лизы. Анне слегка изменили внешность, подогнав ее под фотопортрет, и к счастливому отцу вернулась пропавшая дочь. Позже их нашла Лентова, пробралась в дом Бирюкова, и в ходе перестрелки Артем Бирюков был убит. Лизой. Бирюков-старший, опечаленный смертью сына и опасающийся за внучку — что маньяк снова вернется за ней, — обратился в ФЭС. Так Рита узнала о том, что Лиза нашлась. К расследованию подключился бывший следователь Шмигель, он в конце концов догадался, где и как узнать, кто же такой этот таинственный маньяк — узнал, нашел Лентову, убил ее и забрал архив с целью получения денег от родителей похищенных детей. А когда понял, что Зюзины — это ловушка ФЭС, застрелился.

Окончание этой истории, подумал Степа, наверно никогда не забудется. Отъезжающая от дома Бирюковых машина Панькова, погоня, Лиза с пистолетом…

Степа перевел дыхание. Если так больно — за Риту — ему, то каково самой Рите?!..

— Как Глеб? — спросил он, вспомнив, что не видел его после развязки погони. Занят был вместе с полицейскими арестованными Лизой и Паньковым.

— Нормально, быстро отошел, — говорила Рита тише, чем обычно. — Пока ты был в доме, я объяснила им все, и они уехали.

Вспомнилось, как приехали родители Глеба, как его отец кричал на Риту… Как будто она во всем виновата!..

— Я не понял, как они там вообще оказались?

— Лиза им позвонила и потребовала выкуп за Глеба. Они с Паньковым узнали о смерти Лентовой и поняли, что на них быстро выйдут. Решили бежать, но им нужны были деньги. А тут как раз заложник подходящий… Черт!.. Зачем я разрешила его позвать? Зачем я вообще впутала его во все это?!

— Ты не могла знать…

— Должна была, — кажется, Рита то же попыталась найти в отражении его взгляд. — Столько несостыковок! Ты бы видел, как она смела банки тремя точнейшими выстрелами! Я еще тогда должна была понять, что простая девчонка не может с первого раза так точно стрелять. А ее речь?.. Обычный молодежный сленг, мы к нему привыкли и даже не задумались, что она не должна его знать. И вообще!.. Слова ее, понятия… если бы она жила в глуши без контактов с внешним миром, как рассказывала, она какие-то наши слова точно не понимала бы! И вела бы себя иначе, стесненно. Да… актерская игра просто… блестящая. Я наверно должна гордиться.

Столько боли было в последней фразе, что Степа не удержался, придвинулся вплотную, обнял, заключив ее в кольцо рук, и почти невесомо коснулся губами волос.

— Не мучай себя. Никто на твоем месте не смог бы заподозрить чудом нашедшегося ребенка.

— Никто на моем месте не бросил бы ребенка в коляске на произвол судьбы.

— Ты сама знаешь, что это не так. Лизу похитили не потому что ты плохая мать, а потому что хотели похитить.

Сколько они раз сталкивались с мамашами, которым вот уж точно было плевать с высокой колокольни на своих детей!..

— В архиве Лентовой и Панькова сотни имен, — продолжил Степа. — Все они плохие родители?

Рита лишь молча покачала головой. Больше ему добавить было нечего — а главное, он почувствовал, что Рите сейчас не нужны его аргументы.

Ему хотелось многое сказать. Сказать, как он сожалеет о том, что все случилось так — и двадцать лет назад, и сейчас. Сказать, как он восхищается ее внутренней силой, ее стойкостью перед ударами судьбы. Сказать, что, если бы он мог, сделал бы что угодно, лишь бы такой трагедии в ее жизни не было. Сказать, как он хочет оградить ее от всей возможной боли. Но слова будто застряли в горле. И все, что он мог — это стоять вот так, обнимая ее, чувствуя ее тепло, закрывая ее руками хотя бы от ужасов сегодняшнего дня.

Не сдержался снова, осторожно поцеловал рыжую макушку, от которой так упоительно пахло летом и солнцем.

А сердце дрогнуло, когда она вдруг под пледом положила руку поверх его. Без слов.

Было очень тихо. За спиной с тихим шелестом бежала секундная стрелка в часах на стене, да изредка что-то потрескивало в холодильнике. А по окну тихо барабанил дождь. Капли попадали друг на друга, сливались в ручейки, и уже почти не видно было за ними огней дома напротив, только желтые расплывающиеся пятна за водной пеленой.

В стекле отражалась кухня — непривычная, перевернутая, — и… они с Ритой. В общем-то, тоже… непривычные.

Степа слушал тихую дробь по стеклу, слушал — скорее, ощущал, — Ритино дыхание, немного дурел от громкого стука собственного сердца, и думал о том, что было бы здорово, если б этот дождь смыл и унес с собой навсегда все горести этих последних дней.

— Ты наверно голодный?

Вопрос застал врасплох. Утруждать сейчас Риту хозяйственными заботами он, разумеется, не хотел, и вообще о еде не думал, но сказать, что не голодный, не позволил желудок, напомнивший, что последний прием пищи, отличный от наскоро выпитого кофе, был только утром.

— М-м-м…

— Съешь, что найдешь, ладно? Колбаса и яйца есть точно. — Она сделала движение, высвобождаясь из его объятий, и Степа руки опустил.

— Рит…

— Я… пойду спать.

— …Конечно.

Плед остался в его руках, Рита зябко передернула плечами, посмотрела на Степу, но ничего больше не сказала и ушла. Он огляделся, расстроенно вздохнул, положил плед на стул, прислушался к звукам за стенкой, но не услышал совсем ничего, и шагнул к холодильнику, решив, что можно действительно что-то съесть, раз волшебного момента его все равно уже лишили.

Хотел было пойти уточнить, точно ли сама Рита не хочет есть, он же может и на нее приготовить, но подумал, что ей наверно все же хотелось остаться одной — потому и ушла. Странно, что не отправила его домой.

Он уже достаточное количество раз наблюдал процесс приготовления завтраков на этой кухне, так что с поиском нужной посуды проблем не возникло. Достал обещанные продукты, действительно обнаружившиеся в холодильнике, нашел в одном из шкафчиков сковородку, после некоторой заминки вспомнил, откуда Рита доставала ножи, отрезал пару ломтей колбасы и отправил их на сковородку…

Когда сюда ехал, он не представлял, как будет утешать Риту. Опыт прошлых отношений в этом помогал весьма слабо: горячая ванна, горячий чай и полная нежной страсти ночь, которыми он утешал после похищения Полину, Рите сейчас были не нужны, даже если бы были возможны в принципе. Когда Полю наконец отпустил адреналин и она осознала, что с ней происходило, она плакала навзрыд, сидя в ванне, забрызгала Степу водой и пеной, а он утирал с ее покрасневших щек слезы и осторожно целовал, боясь задеть ее разбитую губу. Тогда все было ясно: понятная проблема решалась понятным способом. Как решить проблему сейчас — он не представлял.

Готовую яичницу Степа вывалил на нашедшуюся в сушилке тарелку, откопал в одном из ящиков вилку и уселся за стол. Подумал пойти проведать, как там Рита, но решил, что не стоит ей мешать — вдруг и в правду заснула.

Невольное воспоминание о Полине неприятно царапало где-то внутри, Степа вполне натурально поморщился и, повинуясь вдруг пришедшему желанию, поднялся и забрал с подоконника рюмку Риты, так и оставшуюся сиротливо стоять там. Он искренне верил тогда, что любил. Ирмой был очарован, потом это осознал, но Поля… Поля была искренней попыткой создать семью. Красивая, милая, добрая, умная девушка… Царапало сейчас не то, как она ушла. С того момента, как она сказала про жизнь на пороховой бочке, в подсознании накрепко засела мысль, что ни с кем он больше и не сможет создать семью. Ведь таким образом будет думать каждая, а главное, будет права!.. С его службой, с постоянной опасностью, жизнь действительно будет походить на минное поле — не знаешь, где, в какой момент может рвануть!

Из яичницы закуска под коньяк — так себе, ни удовольствия, ни пользы особой. Но пара глотков ему точно сейчас необходима.

Рита вернулась в ФЭС почти сразу после его расставания с Полиной. Месяца через два. Он увидел ее — и все про себя понял: про себя, про Полю, про прошедшие годы… Странно, но именно после ее возвращения они стали общаться иначе и чуть ближе. Как будто соскучившись.

И вот сейчас где-то на горизонте маячит призрачный шанс, что у них с Ритой все-таки может что-то получиться. Причем Рита — если посмотреть отвлеченно, — идеальный вариант для него. Ведь кто, как не она, поймет все сложности службы, всю сопутствующую ей опасность, кто совершенно точно не испугается «пороховой бочки»! Но при этом… он вовсе не думает сейчас о создании семьи. Ему нужна Рита, а не абстрактная семья. Не потому что он безумно влюблен и не может ни о чем другом думать, а потому что любит ее такой, какая есть — со всеми сложностями и…

Грохот удара и чего-то разбившегося заставил забыть про все размышления и остатки яичницы на тарелке, вскочить и броситься вон их кухни.

В комнате горел свет, Рита стояла у комода, опираясь на него рукой, на полу у стены возле окна валялись стеклянные осколки.

— Рита?..

Он шагнул к ней ближе, она обернулась на его перепуганный голос, повернулась — и через секунду оказалась в его руках, он сам не понял, как так получилось. Обнял, с силой прижал к себе, тут же почувствовав, как натянулась ткань водолазки — Рита стянула ее в сжатых кулаках. Он слышал ее тяжелое, рваное дыхание и понял, что она задыхается от слез. Но не плачет.

— Рита…

Она лишь покачала головой, упираясь в его плечо. Он чувствовал ее всю, все напряженное тело — вцепившиеся в него руки, твердую, напряженную спину, прижимающиеся к нему бедра. Чувствовал как никогда раньше.

В осколках без труда угадывалась бывшая ваза. По тому, как они были рассыпаны, было очевидно, что Рита бросила вазу в стену.

Тренированный взгляд быстро выхватил в обстановке основное: постель смята, но Рита одета так же, то есть не ложилась и не раздевалась; бутылка на тумбе — коньяка почти столько же, сколько было. Среди осколков валялись и цветы. Что-то в них заставило на пару секунд присмотреться получше, и Степа тут же понял, что они искусственные. За все время традиционных завтраков бывать в комнате Степе не доводилось.

Он ощущал, как она напряжена. Все так же прижимал к себе, тихо гладил по спине, совершенно не задумываясь о том, насколько дружескими или не очень выходят его движения. Не думал об этом, не получалось: сейчас он обнимал любимую женщину.

Он не знал, что сделать. Знал только, что вот так может стоять вечно — держа ее в руках, крепко прижимая к себе, укрывая собой от боли. Плевать, что боль разрывает ее изнутри, сейчас, когда все еще так живо, больно как будто бы снаружи — он отлично знает это ощущение.

«Все наладится», «потом будет легче», «нужно потерпеть» — все это летело в мыслях хороводом. Хотел сказать, но понимал, насколько эти слова ничтожны по сравнению с ее болью — всей, за все двадцать лет.

— Я рядом, Рит… — в горле пересохло, фраза вышла полушепотом. Что сказать еще, больше ничего не придумал.

Постепенно ощутил, как смягчились напряженные мышцы под его руками, она ослабила хватку, больше не цеплялась за свитер, ее ладони спокойно лежали на его спине. Если она сейчас отстраниться и скажет «извини», грош цена всем его надеждам, пронеслось у Степы в голове, но Рита молчала.

Он больше не чувствовал ее дрожи, но объятий она не разрывала. Сам он слегка успокоился, сердце перестало отчаянно биться в ребра, дышалось проще, и теперь он думал только о том, как Риту успокоить. Говорить о Лизе ей навряд ли хочется, да и если бы хотела что-то сказать, уже сказала бы сама.

— Я сейчас. — Она отстранилась медленно, но уверенно, не глядя ему в глаза, обогнула его и вышла из комнаты. Спустя время Степа услышал шум воды в ванной.

На комоде лежало что-то прямоугольное, похожее на фотографию, и Степа подошел ближе. Взял в руки снимок и тут же невольно улыбнулся — изображенный на нем ребенок так задорно улыбался, глядя прямо в камеру, что невозможно было остаться равнодушным. Степа не разбирался в разнице младенческих возрастов и на вид определить, сколько девочке месяцев, затруднялся. Сестру он в таком возрасте не помнил, а Машку в пору младенчества видел крайне редко. В общем-то, пол ребенка на фото тоже определить было сложно — ни по лицу, ни по одежде, нельзя было точно сказать, мальчик это или девочка. Но, во-первых, Степа решил, что это точно не Глеб — просто не похож, а во-вторых, узнал глаза. Темные волосики, цвет и разрез глаз принадлежали той самой девушке, которая в камере прокричала ему: «Потому что я люблю другого человека!», когда Степа упрекнул ее, что она знала, кто ее настоящий отец и все равно убила его. Но наваждение это быстро растаяло, потому что милая малышка в комбинезоне с синим зайчиком была слишком далека от своей взрослой копии. Во всех смыслах далека…

Глядя на фото, Степа удивился, как смогли по таким детским снимкам составить предполагаемый портрет повзрослевшей Лизы, который опубликовал Бирюков. У Тихонова и Холодова есть подобные программы, но Степа никогда не видел, чтобы они воссоздавали взрослого человека по настолько ранним детским снимкам.

— Это единственное, что я взяла с собой, уходя от ее отца, — произнесла вернувшаяся Рита (Степа обернулся на ее голос) и остановилась на пороге комнаты, облокотившись о дверной косяк. — Не доставала ее несколько лет.

— Она… такая забавная здесь, — Степа, чуть улыбнувшись, кивнул на фото, а затем положил его обратно, где взял.

Рита кивнула без тени улыбки. Прошла в комнату, подошла и, взяв фотографию, убрала ее в ящик комода.

— Едь домой, Степ. Не надо со мной нянчиться, все равно это не пройдет за пять минут.

— Почему у тебя искусственные цветы стоят? — Ее фразу он полностью проигнорировал, не став ни возражать, ни уж тем более соглашаться. Уезжать он не хотел, но спрашивать прямо, хочет ли она, чтобы он уехал, пока не стал. А на цветы взгляд то и дело натыкался, и их вид Степе категорически не нравился, они прочно ассоциировались с кладбищем.

— Живых давно не дарили. — Упрека в ее голосе он не услышал, видимо, она и не подумала, что он может принять на свой счет. И после паузы добавила: — Остались от хозяев, а я не стала убирать. Да и некуда, не выбрасывать же.

Рита обернулась к осколкам, как бы оценивая масштабы разрушений. Степе остро не хватало ее тепла, хотелось снова притянуть ее обратно к себе — и лучше никогда не отпускать, — но Рита уже присела на корточки, собирая осколки. Да и навряд ли позволила бы вновь себя обнять. Ему оставалось только присоединиться.

— Давай я чай заварю?

Рита пожала плечами. Потом посмотрела на него:

— Ты себе сделай, конечно, если хочешь. Я не хочу.

— Кто меня поил чаем?

— Вместо третьей за вечер бутылки, не сравнивай. — Рита собрала осколки, поднялась и направилась в сторону кухни.

— Все равно это лучше, чем коньяк! — крикнул ей вдогонку Степа. Подхватил оставшиеся ближе к нему осколки, поднялся и пошел на кухню.

— Ты хочешь, чтобы я завтра явилась на службу с красивыми мешками под глазами?

— Я хочу, чтобы ты смогла заснуть.

Он выбросил осколки в мусорное ведро под мойкой и задумался, где у Риты может находиться чай. Логично предположить, что там же, где и кофе…

— Степа…

Он обернулся и молча вопросительно посмотрел, но Рита почему-то продолжать не стала.

— Нет, ничего. Делай, что считаешь нужным.

Чай он заваривал в тишине, которую нарушил только закипевший чайник. Рита молча сидела у стола, накинув на плечи плед, и, казалось, не обращала ни на что внимания. Наполнив чашки, Степа переставил их на стол и сел рядом. Рита никак не реагировала, и он подвинул чашку к ней ближе. Затем, озаренный мыслью, поднялся, сходил в комнату за коньяком, вернулся и подлил в стоящую перед Ритой чашку.

Она все так же молча помешала чай и, сделав пару глотков, заговорила:

— Я старалась найти нужные вещи или одежду заранее, и незадолго до… похищения… приехала мама, привезла мои детские вещи. Денег-то нам хватало, только не все нужное в магазинах тогда было, одежды много, а игрушек или нужных каких-то вещей могло не быть. Мама среди прочего привезла мою книжку, резиновую, чтобы грызть, когда зубы режутся. — Рита сделала еще пару глотков. На Степу она не смотрела, он же слушал, забыв про свой чай. — И буквально на следующий день я в «Детском мире» увидела новую книжку… силикон тогда знали только как имплант для увеличения груди, но сейчас думаю, что это был именно он. Каким образом книжка из силикона могла оказаться в продаже в то время, не представляю. Я ее, конечно, купила — на ощупь она была гораздо приятнее старой советской резины, тем более слегка погрызенной. — Степа не удержался от мимолетной улыбки, осознав, кем была погрызена старая книжка. — И на вид она была, конечно, привлекательнее, более яркая. — Еще глоток. — А на обложке был желтый жираф, почему-то в красной бейсболке. Я этого жирафа на всю жизнь запомнила.

Степа совершенно не знал, что сказать и надо ли что-то говорить.

— Как думаешь, сколько ей дадут?

О чем она спрашивает, он понял скорее по сменившемуся тону, чем смыслу — слишком резким был переход. Обсуждать Лизу-Анну — тем более после снимка милого создания и Ритиных воспоминаний, — ему не хотелось, но все же радовало, что Рита в принципе о чем-то говорит.

— Учитывая обстоятельства детства и воспитания, могут пожалеть… — пожал плечами Степа. Задуматься об обвинении Лизы ему не приходило в голову. — Может, минималку дадут. Хотя там еще участие в похищениях… Смотря за что судить будут, только убийство или по совокупности, и как расценят убийство — одна она или в сговоре. Они с Паньковым хоть и в сговоре, но ведь не собирались убивать Бирюкова конкретно в тот момент...

— Шесть-восемь? — произнесла Рита задумчиво, то ли спросила, то ли просто размышляла вслух. Он подумал, что она все же согласилась признать, что не совсем ей Лиза безразлична. Но ход ее мыслей он понял, как оказалось, неправильно. — Через восемь лет Глеб будет достаточно взрослым, чтобы правильно расставить приоритеты…

Он накрыл ее ладонь своей.

— Ты все сделала правильно. Я уверен, что он все понял. И потом… Даже если ей когда-нибудь что-то понадобится от него… думаю, он уже сейчас сделает правильные выводы из этой истории.

— Возможно… Я все же пойду. — Рита поднялась, подхватила сползший с плеч плед, и добавила, когда Степа обеспокоенно проводил ее взглядом: — Не волнуйся, больше бить нечего. Если только голову.

Когда он пришел, в комнате горела только небольшая лампа на тумбе возле кровати. Рита лежала, завернувшись в одеяло, лицом к стене. Рядом красноречиво и исчерпывающе лежали свернутый плед и вторая подушка. Он осторожно, чтобы не потревожить Риту, лег и долго прислушивался к ее дыханию, пока не вырубился сам, так и не разобрав, спит она или нет.

Апрель 2020

Чувства как будто притупились, хотя прошло всего лишь два дня. Рогозина предлагала взять отгулы, но Рита, следуя многолетней привычке, знала, что работа — ее личное спасение, и на следующий же день явилась на службу. Работать довелось с Майским, который заметно дергался, не зная, как себя с ней вести, пока она не высказала все, что думает по поводу какого-то особого отношения, замеченного с утра в глазах встречавшихся коллег. Доработали в результате спокойно, а главное, эффективно — уже на следующий день подозреваемый пел соловьем в допросной под гнетом убедительных доводов о пользе сотрудничества со следствием.

На третий день случился выходной, и Рита решила съездить к матери. Не столько из желания, сколько по необходимости — новости все равно рассказать придется и сделать это лучше сразу. За прошедшие дни работа как всегда отвлекла, и Рита порадовалась, что так легко отделалась: после такого потрясения в виде вернувшейся дочери жизнь вновь возвращалась в привычную колею. Больно, но не режет так, как в тот день после задержания Лизы.

Больно от только усилившегося чувства вины. Больно от осознания, что это на самом деле именно ее родной по крови ребенок, та самая малышка, которую она родила, кормила, растила и успела полюбить еще до ее появления на свет. Больно от жестокой шутки, которую уготовила ей судьба — подарив чудом нашедшуюся дочь и заставив поверить, что жизнь может наладиться хотя бы отчасти. Больно от сочувствия вперемежку с любопытством во взглядах коллег — на их любопытство ей плевать, но от сочувствия хочется лезть на стенку. Больно за сына, обретшего и тут же потерявшего сестру.

Родной городок встретил унылым, вовсе не весенним дождем. После солнечного московского утра это было неожиданно и неприятно, но удивительно соответствовало настроению.

Еще с платформы Рита нашла взглядом остановку на привычном месте и направилась к ней. Оставшаяся за спиной электричка, подав длинный пронзительный гудок, отправилась дальше, и Рите пришло в голову, что она с гораздо большим удовольствием уехала бы сейчас отсюда — пусть даже и в противоположную от Москвы сторону. Только б не идти к автобусу и не ехать по знакомому с детства маршруту. Маму увидеть хотелось. Не хотелось рассказывать.

Уже дошагав, минуя успевшие появиться лужи, почти до самой остановки, где было приличное количество народа с электрички, Рита вспомнила, что хотела взять тортик — заявиться после полугода отсутствия с пустыми руками казалось неправильным. Правда, зная не самый мягкий характер мамы, могло так оказаться, что простой тортик будет воспринят не особо благосклонно, и уже в самом магазине Рита решила добавить к большому торту бутылку хорошего вина, на удивление оказавшегося здесь в продаже.

Ожидание оказалось недолгим, и толкаться с огромной коробкой не пришлось — половина народа успела разъехаться на маршрутках.

Старенький автобус, как будто кряхтя и чихая, медленно полз по мокрым и грязным улочкам. Ехать предстояло минут двадцать, в дальний конец городка, и у Риты было еще предостаточно времени, чтобы хоть как-то продумать предстоящий разговор. Найти общий язык с мамой получалось не всегда, она часто не понимала некоторых маминых суждений, продиктованных не понятной ей логикой, потому не могла сейчас предсказать, как мама воспримет все случившееся.

Мысли то и дело уплывали в сами события, витали где-то между Глебом, насчет которого Рита переживала, как на нем скажется вся эта история, и Лизой, которую успели перевести в СИЗО.

Ее дети… Само это слово кажется насмешкой. Она мать?.. Какая из нее мать, если сын живет с другой женщиной, любит ту как настоящую мать, а о Рите вспоминает лишь изредка и то — по ее инициативе. Какая из нее мать, если дочь — убийца, звереныш, выращенный психопатом. Да, не ее в этом вина, но… Вина в том, что оставила тогда — ну и что, что всего на пару минут, этих минут Лентовой хватило. Или Лизу выкрал Паньков?.. Они это не уточняли — неважно было. Хотя, пожалуй, у Панькова духа не хватило бы.

Наверно, было бы легче, если бы эта девочка так и осталась чужой. Но за те несколько дней Рита успела почувствовать в ней что-то… Помнила мысль, что ей было бы жаль, если бы экспертиза ДНК показала, что это не ее Лиза. Теперь за такую новость Рита отдала бы многое…

Наверно, было бы проще принять, что ее дочь погибла двадцать лет назад. И метафорически это действительно так. Но мысли нет-нет, да направлялись в сторону девчонки, которую она запомнила со злыми искрами в похожих глазах, девчонки, что смотрела волчонком.

Знала ли она доброту, любовь, ласку?.. Наверно да, ведь Лентова и Паньков оставили ее себе взамен умершей родной дочери. Значит, нерастраченную любовь к своей Анне перенесли на Лизу. Но как тогда вырос звереныш, у которого не дрогнула рука убить родного по крови отца? И если с отцом еще возможно понять, что на Артема ей было наплевать, учитывая нарушенные понятия в отношении отца-Панькова, который впоследствии стал любовником своей «приемной» дочери, то брат вызывал в Лизе любопытство. Рита это видела. Тем не менее убить его она могла бы — это Рита видела тоже.

Как все было бы просто, если бы это была Анна!..

Вскоре впереди показались знакомые дома, и Рита направилась к выходу. Дождь усилился, а зонт она взять с собой и не подумала, потому, учитывая картонную коробку в руках, пришлось поторопиться. Тропинка от остановки через родной двор оказалась ожидаемо мокрой и скользкой, и Рита пошла в обход по заасфальтированному подъезду к дому.

Родной дом, родной подъезд… Нигде ничего не изменилось с момента последнего визита. Рита поднималась по лестнице, вновь и вновь пытаясь придумать, что же она скажет маме.

* * *

На кухне все еще витал запах валерьянки, и Клео — мамина трехцветная любимица — жалобно мяукала, призывая хозяйку на помощь. От обычно величественно возлежащей в любимом кресле Клеопатры с царственной осанкой не осталось и следа — по кухне потерянно метался озорной котенок-переросток.

Да и кресло было занято.

Не зная, что еще добавить к рассказу, Рита поглядела на присевшую на краешек кресла маму, на пустой «валерьяночный» стаканчик на столике, на мамины руки, в которых та нервно теребила носовой платок, и, поднявшись, направилась на кухню. Налила в чайник воды, нажала кнопку, прогнала кошку, успевшую запрыгнуть на стол, и вернулась в гостиную.

— Рита, а как же Глебушка?.. — взволнованно спросила мама, все еще утирая платком слезы.

— Нормально. Он вполне адекватно пережил эту историю. — Рита снова села в кресло. Делиться своими опасениями по поводу того, как произошедшее аукнется в будущем, ей не хотелось.

— Я не про сейчас, — махнула мама рукой. — Как он дальше будет жить с мыслью о том, что его сестра… убийца? Господи! Даже говорить такое… ужасно…

Рита вздохнула.

— Надеюсь, тоже нормально. Нет у него больше сестры.

— А у тебя дочери? — после паузы спросила мама. Она умела понимать самую суть, и под взглядом ее проницательных глаз Рита опустила голову. Ответа она не знала, и мама это, очевидно, понимала.

— У меня ее двадцать лет нет.

— Как это все… тяжело, — произнесла мама с горечью. — Бедная девочка… Какая ей жизнь уготована, когда она выйдет?..

Потому она ехать сюда и не хотела. Не хотелось слушать ничего подобного. Вот дела ей нет никакого до этой девчонки! Пусть живет своей жизнью, она никак Риту не касается!.. Хотелось сказать «меня это не интересует!», но Рита промолчала.

Мама всхлипнула еще пару раз, но вскоре отложила платок и наконец немного расслабилась, откинувшись на спинку. То ли валерьянка подействовала, то ли новость худо-бедно уложилась в голове.

— Как она хоть выглядит? У тебя есть фотография?

Рита молча взяла лежащий на столике телефон, нашла фотографию, ту самую, что показывала Глебу, и протянула маме, а сама ушла к успевшему закипеть чайнику. Слушать про то, как они с Лизой похожи, не хотелось тем более.

— Они с Глебушкой очень похожи! — крикнула мама. Рита не ответила.

Вернулась она в комнату с наполненными чашками. Торт стоял на кухне нетронутый — не до него было. Вино — пока тоже.

— Красивая девочка выросла… — От лезущих против воли в голову мыслей о том, как эта девочка могла бы расти в своей родной семье, как Рита ее растила бы, водила в школу, воспитывала, было так больно, что отвечать она ничего не стала. Впрочем, маму можно понять, на нее это сейчас все только что свалилось. — Рита, а что родители Артема? Как они это восприняли?

— Его матери уже нет, умерла несколько лет назад.

— Надо же…

— Может, и лучше… — пробормотала Рита, помешивая чай, — не узнала всего этого…

— То есть, по-твоему, мне тоже было бы лучше умереть заранее и не узнать, что сталось с моей внучкой?

— Мама!.. — Вот таких заявлений Рита никогда не понимала. Мама порой была способна перевернуть все с ног на голову.

Мама пожала плечами и махнула рукой. Рита перевела это как «твои слова выглядят именно так, но да ладно, не будем об этом».

— А отец?.. Как его?..

Рита не сомневалась, что мама отлично помнит, как того зовут. Только делает вид, что настолько пренебрежительна к семейству Бирюковых и что они недостойны того, чтобы помнить их имена.

— Герман Ильич. Ему… тяжело пришлось, конечно. Смерть сына от рук нашедшейся внучки… Но держится он как обычно — с достоинством.

— И высокомерием?

— М-м-м, — Рита задумалась и чуть пожала плечами, — его наверно стало все-таки меньше.

Почему-то сейчас бывший «почти свекр» не вызвал в Рите резких отрицательных эмоций. Хотя иногда высказывался в ее адрес примерно так же, как двадцать лет назад. Но что-то будто изменилось… То ли он стал мягче, то ли она научилась понимать больше, чем виделось в двадцать.

Мама все еще рассматривала фотографию, и Рита надеялась, что подробного обсуждения схожих фамильных черт все же не последует. Внезапно зазвучала привычная мелодия, а мама ойкнула.

— Тут… тебе звонят наверно, — мама повернула к ней телефон. — Твой Степан.

— Он не мой, — бросила Рита с раздражением, глядя в растерянности на экран. Отвечать она не хотела, но объяснять маме, почему игнорирует его звонок, тоже не собиралась. — Я не буду брать, мам. Это по работе, а я далеко и у меня законный выходной, — Рита потянулась к чашке.

— А если не по работе? — Полный подозрительности мамин взгляд опять напомнил сканирующий луч, и Рита, набрав воздуха, с полной уверенностью ответила:

— Я знаю, что по работе, он собирался съездить в одно место, кое-что разузнать. Вот, наверно, хочет поделиться информацией. Но мне сейчас не до этого.

Никуда Степа не собирался, то есть, может, и собирался, но Рите об этом известно не было. Они два дня работали в разных сменах. Звонок все шел, Рита злилась, чувствуя себя как в детстве, когда приходилось в чем-то врать, а мама поглядывала то на нее, то на телефон.

— Как у него дела?

— Ему гораздо лучше. Все-таки время прошло. — Рассказывать маме про историю с воскресшим Чаркиным Рита, конечно, не стала.

Телефон наконец замолк, и мама осторожно положила его на столик. Степа укоризненным взглядом на фото перестал упрекать Риту в том, что она не хочет с ним говорить.

— А он не похож ни на кого из твоих избранников…

— Мама!.. — Только этого ей еще не хватало! — Мы коллеги.

Рита поднялась и все же ушла за тортом. Сбежала. Пусть и сбежала, но обсуждать с мамой еще и Данилова — это выше ее сил! Особенно сейчас.

Когда она вернулась, поставив на столик блюдца с кусочками торта, мама продолжила, как будто и не было никакой паузы.

— А мне казалось, вы... дружите.

— Да, можно сказать, что дружим, — отрезала Рита, всем видом и тоном давая понять, что данная тема ее не интересует.

— Я достаточно хорошо успела тебя узнать, хоть ты и рано уехала в Москву. За сорок лет, поверь мне, я успела узнать привычки, характер и образ мыслей своей дочери. И в отношении мужчин тоже. — Рита слушала и с новой силой жалела, что приехала. — Я не знаю, как развиваются ваши отношения, не знаю, что думает по этому поводу сам Степан, но я знаю тебя. И, поверь, вижу гораздо больше, чем ты бы этого хотела.

Зачем она приехала?.. Чего хотела от поездки?.. Ведь поехала же просто, чтобы занять себя, чтобы не сидеть одной дома!

— Мама…

— Чего ты боишься, Рита?

Этого она уже терпеть не стала.

— Мама, если ты не сменишь тему, я сейчас же одеваюсь и уезжаю.

Мама пожала плечами и подвинула к себе блюдце.

— Ты все время выбирала... не тех. Им были важны только они сами. Конечно, мужики все эгоисты еще те и им всегда гораздо важнее то, что происходит конкретно с ними, но у всех твоих это было как-то... преувеличено. А Степан… хороший мальчик.

Про бывших нечто подобное от мамы Рита уже слышала, но последнее поразило. Даже не столько тем, что мама, зная Степу только по ее довольно сдержанным рассказам, поняла его настолько правильно, сколько поразила сама формулировка.

— Ты говоришь так, будто мне пятнадцать!

— Когда дело касается любви и отношений, нам всем всегда пятнадцать. — Мама помолчала и добавила: — Я знаю, что ты этого не сделаешь, но все же скажу. Если захочешь поговорить, позвони.

Больше о Данилове мама не сказала ни слова. Молча допив чай, она ушла на кухню, пообещав накормить дочь обедом. Рита вдогонку спросила, нужно ли чем-то помочь, мама ответила, что нет, и тут же с кухни донеслось требовательное кошачье мяуканье.

— Леечка, сейчас я тебя покормлю, моя девочка…

Рита вздохнула — уехать бы уже сейчас, чтобы не было больше маминых намеков и всех неприятных разговоров о Лизе, которые обязательно еще возникнут, но это будет очень похоже на бегство, — подвинула к себе телефон и написала Степе, что она у мамы.

* * *

Судя по всему, дождь добрался и до Москвы. Осталось проехать три-четыре станции, а небо все еще серое и беспросветное и капли на стекле все прибавляются. Рита смотрела на капли, дрожащие на ветру, и старалась ни о чем не думать, но мысли то и дело возвращались к Степе. Потому что от этой проблемы никуда сбежать не получится, придется решать.

Капли напомнили дождь в ту ночь, когда Степа приехал ее утешать. Они стояли у окна и на стекле так же собирались дождевые ручейки.

Рита с детства не любила жалости к себе, не принимала сочувствия и очень редко обращалась за помощью. Привыкла справляться со всем сама, тем более после того, как случилось первое в жизни несчастье. От Артема поддержки она ощущала мало, с его родителями отношения были напряженными, мама была далеко… А впоследствии и с паническими атаками после рождения Глеба она оказалась один на один. Помочь было некому, да и особо никто и не рвался: муж проконсультировался с какими-то психологами, те предложили решить проблему кардинально. Рита, напуганная тем, что не может в полной мере отвечать за безопасность сына, согласилась — она тогда готова была сделать что угодно, лишь бы с ребенком не произошло ничего плохого. Панические атаки ушли, и казалось, что проблема решена. Рита осталась совершенно одна — был муж, был сын, а осталась одна, наедине со свалившимся одиночеством и осознанием рухнувшей жизни. И справляться с этим тоже пришлось самой.

Она удивилась своим ощущениям, когда поняла, что прогонять Данилова ей не хочется — была такая мысль, когда увидела его на пороге, по привычке думала отказаться от какой бы то ни было помощи, но передумала. Сначала потому что не захотелось его обижать, потом не нашла в себе причин, чтобы не принять его поддержку. Может, потому что надеялась, что она не окажется навязчивой и чрезмерной — что так и вышло, может, еще по каким-то причинам. А может, было все равно… Но, надо признать, в какой-то момент стало… не легче, но проще, что ли… от того, что он рядом. Особенно когда все-таки сорвалась, не сумев справиться с эмоциями. Пережить их, когда можно хоть с кем-то их разделить, оказалось действительно проще. Немного, но все же.

А главное, именно от Степы принять помощь оказалось… просто. Ей не было неудобно, неловко, стыдно или унизительно. Как будто все правильно, как будто так и должно быть.

Утром пришло осознание. Когда она проснулась, Степы рядом не было, но с кухни пахло кофе. Рита встала, зашла в ванную и когда, умывшись, дошла до кухни, на столе ее ждала наполненная чашка.

— Я… попытался сварить кофе, — слегка виновато чуть улыбнулся Степа. И проявил чудеса тактичности, не став желать доброго утра.

— Вижу, — Рита прошла к столу, присела и с опаской заглянула в чашку. Данилов не один раз упоминал, что сам кофе варить не умеет. Теперь же выглядел довольным собой, разве что не улыбался — поводов сильно радоваться не было.

Он ни о чем не говорил, не спрашивал, но Рита чувствовала интуитивно, что что-то изменилось. Как будто отношения перешли еще одну ступень. Еще бы не перешли… Ни у кого на плече Рита не позволила бы себе давиться от слез, не зная, что с собой сделать, чтобы хоть как-то заглушить внутреннюю боль. Никому эту боль не доверила бы. Никому в принципе не позволила бы быть рядом. И никто другой не смог бы помочь одним своим присутствием.

Кофе оказался более-менее нормальным. И если ночная поддержка еще могла худо-бедно сойти за дружескую, хотя им обоим понятно, что таковой она не была, то этот сваренный Степой для нее утренний кофе казался чем-то более интимным, чем вчерашние объятия. Казалось, будто Степа попытался этим действием попробовать шагнуть на ее территорию: это ее дом, ее кофе и ее обязанности как хозяйки.

Его попытку Рита оценила, причем во всех смыслах. Осознание ситуации было резким, горьким, отрезвляющим — как этот самый кофе, — но удивительно неболезненным. Накануне все отболело и ресурсов уже не осталось, еще один удар почти не вызвал эмоций, кроме злости на себя, что позволила ситуации зайти дальше, чем следовало. Старающийся ради нее Данилов не заслужил такого отношения. За поддержку ночью Рита была благодарна, но в это утро ругала себя за слабость — дала Степе повод считать, что между ними… Тьфу ты… Да давно она уже дала этот повод! Все полтора года… давала! Вчерашнее — всего лишь закономерный итог.

Как же это было глупо! Поверила. Так же, как с нашедшейся Лизой, поверила, что и ее жизнь может быть нормальной. А потом мечты, которых она и не успела толком осознать, разбились о реальность. Дочь-убийца, вот твоя реальность, Власова! С Даниловым произошло так же. За эти полтора года она поверила. Расслабилась. Видела, что нужна, и позволила себе поверить, что этого может быть достаточно. И… любила.

Дура и эгоистка.

Все, что есть в ее жизни — дети, которым она вовсе не мать, и работа, спасающая от тоски. И воз неразрешенных психологических проблем. Данилову это все не нужно. Данилову нужна нормальная семья. Чтобы жена радостная и молодая, чтобы дети, которыми он гордился бы, чтобы домой нестись со службы, потому что там любят и ждут. А что она может ему дать?..

Ведь один раз уже допустила подобную ошибку! Тоже поверила, что счастье возможно — когда ждала Глеба. Один раз судьба ей уже указала, какое ей уготовано место. Нет! Рите показалось этого мало!

Размышления прервал звонок телефона, Рита подумала, что это снова Степа, но на экране светилась фотография сына. Ответила на звонок, радуясь, что можно отвлечься от терзающих мыслей. Она потом обязательно все обдумает.

* * *

Рита полностью загрузила себя работой, напарники по дежурствам удивлялись ее покладистости — а она просто соглашалась ехать куда угодно и делать что угодно. Единственный выходной в приказном порядке заставила взять Рогозина, и его Рита проспала почти весь. Времени и сил на мысли, размышления и сожаления о своей потерянной жизни не оставалось вовсе, и это было именно то, чего она добивалась.

Не думать, не жалеть, не вспоминать. Любые «а что, если бы…» пресекала на корню.

С Даниловым графики, к радости Риты, не совпадали. За прошедшие две недели они виделись пару раз в коридорах, когда не хватало времени на какие бы то ни было разговоры. Несколько раз он звонил по вечерам, Рита отговаривалась или усталостью, что было чистой правдой, или встречей с сыном, что тоже было правдой. Понимала, что чем дальше идет время, тем больше нарастает неясность между ними, но не хотела никаких серьезных разговоров. Не сейчас.

Сдаться пришлось в следующий выходной. Степа позвонил утром, предложил встретиться, и после пары секунд заминки Рита все же согласилась.

Хотя уже полностью сошел снег, весна приходить в Москву окончательно не торопилась — было довольно холодно, несмотря на сияющее солнце. Рита шла к парку с уверенностью, что идет туда в последний раз. Если придется выяснять отношения прямо сейчас, то навряд ли у них еще будут встречи на этом мосту — «оставаться друзьями» в их ситуации глупо. А коллегам гулять по паркам незачем, если только там не обнаружена парочка трупов.

Свое дело она сделала, Степе легче, она с чистой совестью может его оставить. Пусть идет дальше, влюбляется в хорошую девушку и все у него будет замечательно. А она со своей непутевой жизнью разберется как-нибудь сама.

Все было обычным — и мостик, и Яуза, и утки, и солнце. Нет, солнце стало чуть теплее, только сейчас это никак не радовало. В голову настойчиво лезли воспоминания о разных их встречах здесь — то радостных, то грустных, Степа то ворчал, что она зря его вытащила, что он хочет домой и спать, то задумчиво молчал, не желая делиться мыслями, впрочем, и так понятно, какими, то — в последнее время — улыбался и рассказывал, трейлер какого фильма он видел накануне и что надо будет обязательно сходить в кино.

Он опоздал минут на пять, а может, это она пришла раньше, Рите было неважно. Накатила абсолютная апатия — устала. От работы, от мыслей, от проблем. Только, услышав родной голос, подумала отстраненно, что немного соскучилась. И где-то внутри что-то царапнуло.

— Ты вообще как?..

— Отлично. — На мгновение она отвернулась, не желая врать так уж открыто, но, видно, долгие годы практики сделали свое дело: Степа поверил. И чтобы закрепить результат, Рита добавила то, что действительно было правдой: — С Глебом сблизилась за это время.

Степа, кажется, кивнул. Она на него не смотрела — опасалась.

— Ну, а… тот сон? Больше не повторяется?

Вопрос слегка удивил — настолько глубоко она закапывала возникающие мысли о Лизе, что напоминание о ней сумело удивить.

— Нет… Надеюсь, что и не повторится. — Пришла мысль, что и не должен он больше сниться, ведь… поставлена точка. — Все же хорошо?

— Ну-у-у… — Ох, как она его хорошо изучила! По одному этому слову поняла, что сейчас будет. — Может, стоит еще что-то в жизни поменять?..

Вот и то, зачем на самом деле Степе понадобилась эта встреча. И все вроде бы понятно, и так прошло много времени, понятно, что он не выдержал так долго быть в неясном положении, но Рита в этот миг отдала бы многое, лишь бы не начинать разговор прямо сейчас. Хотя можно хотя бы попытаться сделать вид, что она его не поняла…

— А что менять?.. Меня все устраивает.

Степино «еще» было явной отсылкой к сближению с Глебом, и Рита ждала, что он в этом духе и ответит — про их сближение. А она скажет, что в этом нет смысла. Но даже ответить Степа ничего не успел — из Ритиного кармана раздался звонок. Обрадовавшись возможности прервать пока еще почти не начавшийся разговор, она достала телефон и с облегчением увидела, что звонит Рогозина.

— Отключи!..

В его голосе были и нетерпение, и желание прямо сейчас разобраться в их отношениях, но сама Рита к этому готова не была.

— Да, Галина Николаевна. — Выслушав предсказуемую речь начальницы, Рита отключилась. — Погнали, нас ждут два трупа. — Только сейчас она решилась на миг посмотреть ему в глаза. В них были только досада и недовольство.

— Тебе психологи не говорили, что ты адреналиновая наркоманка? — крикнул он ей вслед, когда она резво направилась по мосту в сторону выхода из парка.

— Я перестала в них верить после встречи с Паньковым, — бросила Рита через плечо.

Пусть адреналин, пусть хоть десять трупов, но она не может, просто не может иначе. Работать хоть сутки напролет, только не травить себе душу ничем. И никем.

* * *

— Рита!.. — Степа уперся рукой в стену, преграждая ей путь, и она вскинула на него полный негодования взгляд. Выражение его лица чуть смягчилось, и руку он опустил. — Рита…

Путь был свободен, но уходить она не стала. Решила, что долго игнорировать очевидное — некрасиво по отношению к Степе, который еще не знает о ее решении. Не знает, но, видимо, подозревает. Только болван не предположил бы, что она его намеренно избегает.

— Хорошо. Я заеду вечером.

— Ко мне?.. — Степа растерялся.

— Да. Ненадолго. Поговорить.

— Рита!..

— Вечером, Степ, — она мягко, но уверенно отстранила его и все же направилась дальше по коридору.

Четыре дня расследования прошли нервно, пришлось поездить, побегать, пострелять и потом снова поездить и побегать, потому что как обычно первая нитка расследования привела вовсе не туда, куда надо, и, разбирая одно дело, они по пути раскрыли другое. В минуты, когда выдавалось свободное время, Степа дважды пытался начать заново прерванный разговор, она оба раза откладывала — не во время же работы личное обсуждать.

* * *

С трудом найдя свободное место, Рита припарковала машину, надеясь, что за время их недолгого разговора не заявится «законный» хозяин этого места и не начнет качать права — после рабочего дня и на нервной почве была не уверена в собственной сдержанности.

Данилов открыл сразу, будто ждал под дверью ее звонка.

— Привет… — Можно подумать, они не виделись час назад.

Рита зашла в гостеприимно распахнутую дверь, протянула руку к пуговицам пальто, но тут же ее одернула, решив, что даже раздеваться и идти куда-то дальше не станет. Не нужно это. Только скользнула взглядом по видимой части кухни и отметила непривычный порядок. И представила, как Данилов, приехав со службы, метался по квартире с веником и распихивал по углам валяющиеся вещи. Образ вызвал бы улыбку, если бы за прошедшие три недели она не разучилась улыбаться. Чуть качнула сама себе головой — все, это его жизнь и ее это никак не касается. Вот займется ремонтом и будет водить сюда девушек.

— Степа…

— Что я сделал не так? — перебил ее он. С тщательно скрываемым отчаянием, которое она все же уловила.

— Дело не в тебе, Степ. Дело во мне. — Немного иначе она представляла себе этот разговор, но так, может, даже лучше. Только выдержать его взгляд не смогла. — Я не хочу никаких отношений, ни сейчас, ни вообще. То есть о подождать речь не идет. Да, мы… сблизились за последнее время, и я очень ценю… нашу дружбу. Но большего между нами не будет.

Все же посмотрела на него. Его взгляд был совершенно больным, но он молчал.

— Прости.

Рита повернулась и вышла, прикрыв дверь. Лифт все еще был на этаже, потому она нажала кнопку и тут же зашла в раскрывшиеся двери — хотела поскорее уехать, чтобы Степа не бросился ее догонять.

Дошла до машины, села, вставила ключи в замок зажигания и только тогда, вцепившись руками в руль, ощутила внутреннее напряжение. Нет, ей не о чем жалеть, она все сделала правильно. Так будет лучше. Для всех.

Выдохнула, завела двигатель, потолкавшись между машинами-соседями, выбралась на дорогу и, наконец, уехала. В голове привычно бился тревожный вопрос, как там Данилов, но она себя успокаивала, что он в состоянии пережить такое ее решение, тем более что скорее всего уже предполагал нечто подобное, судя по вопросу. Конечно, трудно, но он справится.

И она тоже справится. Как-нибудь.

Доехала быстро. Ее собственное привычное место оказалось свободным, Рита поставила машину, прихватила сумку, вышла и, нажимая кнопку электронного замка, подумала, что на днях нужно будет завести машину на мойку — на улицах очень грязно в такую погоду. И не забыть сейчас все же закинуть вещи в стиралку — уже с неделю руки не доходят. Еще надо позвонить Глебу и уточнить, когда у него выступление.

Зашла в подъезд, взгляд упал на доску объявлений от управляющей компании возле лифта. Что-то там было про отключение горячей воды, то ли оно начнется раньше, то ли позже, Рита не вникла утром, когда увидела…

До объявления она не дошла. Внезапно в теле возникла странная дрожь, сначала небольшая, через пару секунд увеличилась. К горлу подступила тошнота — Рита успела удивиться, что она могла такого съесть, или чем могла отравиться, — потом сильно заколотилось сердце и резко стало не хватать воздуха. Сделав еще пару неуверенных шагов по ступенькам, Рита инстинктивно схватилась рукой за перила, потому что закружилась голова. Воздуха не хватало все больше — и стало по-настоящему страшно. В груди что-то сильно сдавливало, Рита начала глубоко дышать, боясь, что задохнется.

Да что с ней такое?! Вызывать Скорую или пройдет само?.. Если вызывать, а вдруг дойдет до медкомиссии?.. Но если не вызывать, она имеет все шансы подохнуть прямо тут!.. В такое позднее время мало кто из жильцов дома окажется на лестнице! И если она вдруг потеряет сознание, помочь никто не сможет. А потерять она его, кажется, может в любую секунду!.. И от душащей паники она наконец с ужасом поняла, что происходит.

Сердце колотилось как бешеное, лестница то и дело норовила уплыть куда-то влево, в груди давило и казалось, что это конец. Еще секунда — и сердце не выдержит нагрузки!

С перепугу и отвыкнув за двадцать-то лет еле вспомнила советы врачей, что объясняли ей, как справляться с паническими атаками. С диким трудом и усилием воли заставила себя дышать неглубоко. Сложила ладони — еле уговорила себя отпустить перила, — и дышала в них: она не помнила сейчас, почему так надо, но тогда ей это немного помогало.

Рита не знала, сколько прошло времени, но постепенно мышцы стало отпускать, дыхание начало выравниваться, ступени и перила никуда не улетали, но главное — успокоилось сердце. Страх отступил. На не совсем твердых ногах она добралась до лифта, поднялась к себе, подрагивающей рукой вставила в дверь ключ, и с облегчением выдохнула, когда оказалась дома. Швырнула на пол сумку, сняла пальто, скинула ботинки и прошла в ванную.

Руки все еще дрожали. Хотелось умыться. Рита открыла воду… и заплакала, вцепившись в бортик ванны. Впервые за три недели. Сразу сильно, навзрыд, будто наверстывая все упущенное, скрытое и тщательно подавляемое. Все, о чем не позволяла себе думать, все, в чем запрещала себе себя жалеть, все, что не разрешала себе вспоминать…

После приступа и слез накатила такая слабость, что Риты хватило только на то, чтобы забрать из прихожей телефон и добрести до кровати. В телефоне отображался один непринятый звонок от Данилова и сообщение.

«Почему?»

Ответить ей было нечего…

Май 2020

Попытка разобраться в себе закончилась провалом. Казалось бы, сейчас не начало нулевых, под рукой всегда есть интернет и в нем можно найти любую информацию, что Рита и попыталась сделать, но после десятка прочитанных статей о панических атаках она поняла только одно: в статьях голая теория, очевидно, весьма сжатая и передающая для общего ознакомления лишь самую суть, а разобраться в собственной конкретной ситуации на их основе очень сложно.

Особенно Рите было непонятно, почему это случилось вновь. То есть про те, давние, события вроде бы все ясно: она настолько боялась повторения похищения, что не могла спокойно гулять с Глебом. Собственно, дома она тоже от него не отходила, но дома было все же безопаснее. На улице же начинался ад, Рита подозрительно присматривалась к каждому прохожему, но накрывало ее даже тогда, когда рядом не было вообще никого. Постепенно страх перешел и на все остальные моменты, связанные с ее ролью матери: она до смерти пугалась возможных болезней, боялась, что делает все неправильно и что в результате каких-то ее действий с Глебом что-то случится.

Панические атаки прекратились, когда она оставила сына в заботливых руках отца и няни. Тосковала, скучала, но смертельный страх за его благополучие ушел. Конечно, она тогда с головой ринулась в работу, лишь бы не думать каждый день, как там сын, и постепенно научилась с этим жить. Глеб ни в чем не нуждался, был всегда окружен вниманием и заботой, а вскоре у него появилась новая мама. И как бы ни было дико, Рита радовалась, что сын окружен любовью.

Из статей следовало, что для панической атаки нужна ситуация, которая ее вызовет. Что же случилось сейчас?.. Нет, понятно, что судьба в последнее время не скупится на непростые ситуации, и появление Лизы, в общем-то, напрямую связано с теми ее страхами, но все же совершенно не ясно, что именно сейчас спровоцировало… Тем более, что после появления Лизы прошло уже сколько времени!

Рита помнила, что прислушиваться к себе, не начнется ли вот-вот паника, ни в коем случае нельзя — это только спровоцирует ее, но работать спокойно оказалось тяжело. То и дело ловила себя на этом самом «прислушивании», все караулила, чтобы поймать приступ в самом начале и по возможности не дать разрастись, когда это будет совершенно не вовремя. Неделя прошла нервно, но без приступов.

Со Степой виделись на летучках, здоровались и, не сговариваясь, вели себя для окружающих без изменений. Предстоящее в графике совместное дежурство Рита предусмотрительно развалила, поменялась с Соколовой, отговорившись необходимостью присутствовать на выступлении сына.

Выходной застал немного врасплох, чем себя занять Рита решительно не знала, промаялась полдня, варясь в собственных размышлениях и отчаянно гоня мысли о том, что раньше непременно провела бы такой день в компании Степы. Наконец-то весна пришла, погода разгулялась, можно было бы и шашлыки устроить — и подарить друг другу отдых от всех проблем и бед. Забыться хоть ненадолго…

Внезапный звонок телефона оказался спасением от охватившей тоски. Взбудораженная Амелина скороговоркой протараторила длинную речь, суть которой заключалась в том, что оперативникам, сегодня дежурящим, нужна помощь в задержании одного из подозреваемых — сами они едут задерживать другого. Действовать надо срочно, быстро и одновременно.

— Сейчас буду. — Рита, только осознав, в чем заключается причина звонка и еще не дослушав до конца, уже направилась к шкафу. — Я одна туда?

— Данилов уже едет, — бросила Оксана как само собой разумеющееся и отключилась.

Ну, конечно. Коллеги справедливо решили, что им лучше работать в паре. И ведь не отвертишься… Да и ни к чему это. Надо продолжать работать.

* * *

Степа ехал к офису ФЭС после неожиданного звонка Оксаны и радовался свалившейся посреди выходного работе: провести еще один день дома, без конца думая о Рите, не хотелось категорически. Думать он больше не мог. Он и так в последние дни только этим и был занят, и так ни до чего и не додумался. Не понимал, что произошло, и совершенно не представлял, что теперь делать. Логика подсказывала, что узнать это можно только у самой Риты, но за прошедшие дни он так и не придумал достойного варианта действий. Чтобы взять штурмом крепость под названием «Рита Власова», нужны хитрость и продуманная тактика, а не напор и безумная отвага. Хотя по вечерам он себя еле отговаривал от того, чтобы сорваться к ней — понимал, что ничего это не даст.

Переоделся быстро, забежал в оружейку и, только заметив знакомую роспись строчкой выше, вообще задумался о том, что едет он на задание не один. Так ведь не то, что не один, главное — с кем! Только странно, что в раздевалке они разминулись почему-то…

На парковку Степа пришел с отчаянно бьющимся сердцем от осознания того, что следующие пару часов проведет с Ритой — не встречаясь мимоходом в коридорах, не делая вид, что как прежде в отношениях все ровно, не отводя друг от друга взглядов во время совещаний, а наедине, пусть и за работой.

Рита стояла у машины, и он подумал, что это вообще первый с того разговора момент, когда они могут хотя бы немного поговорить. Никуда этот подозреваемый от них не денется, подождет пять минут…

— Не сейчас, — остановила она его незаданный вопрос, и надежды рухнули, не окрепнув. Села за руль, дождалась, когда усядется он, завела двигатель, и под поднимающийся шлагбаум выехала с территории ФЭС. Степа молчал. — Ты что-нибудь знаешь о деле? Я вообще ничего не знаю, кроме адреса.

Конечно, он предпочел бы поговорить совсем о другом, и скрыть это от Риты он и не пытался, но привычка на работе оставлять по возможности все личное все-таки взяла свое. И после некоторого колебания и очевидной борьбы с собой заговорил, отвечая на вопрос:

— Леваков Дмитрий Константинович, девяносто первого года рождения. Подозревается в изготовлении самопального взрывного устройства, которым был убит… ну, неважно, не помню данные, в общем, потерпевший в этом деле.

— Ясно. И что за фрукт этот Леваков?

— Гений-самоучка, с трудом окончивший школу, оценка «отлично» у него была только по одному предмету…

— Химии? — Выбравшись на широкий проспект, Рита включила сирену, перестроилась, когда уступили дорогу, и поддала газу.

— Именно. Больше данных нет — в армии не служил, нигде не работает.

— Откуда известно про взрывное устройство?

— Его потожировые на фрагментах корпуса.

— Ясно. А параллельно кого задерживают? — Рита вырулила на соседнюю полосу, слегка подрезав какую-то допотопную «девятку». Степа расслышал сквозь завывания сирены возмущенный гудок. Подумаешь, какие нежные…

— Субботин и Соколова поехали к предполагаемому заказчику убийства. По совместительству давнего товарища Левакова. — Все это ему успела рассказать Оксана, пока он одевался с трубкой в руке. Что ж он у нее не догадался спросить, с кем он поедет?.. Хоть подготовился бы заранее.

— Ясно, — повторила Рита.

Дальнейший путь они проделали молча. Выбравшись с оживленных и местами забитых машинами проспектов, Рита петляла по небольшим переулкам, пока они не оказались на окраине. Позади остался район еще не сданных новостроек, влево уходила дорога к огороженному элитному поселку. Проехав еще немного, они заметили впереди несколько деревенских домишек — видно, территорию под застройку еще никто не выкупил. Если верить карте, нужен им второй по счету дом.

Сирену Рита выключила уже давно. Остановила машину, не доезжая метров пятьдесят.

— Пошли?

Степа кивнул, хотел сначала все же спросить, ведь потом, при задержанном, возможности не будет, но снова промолчал. Сейчас Рита скажет, что он не вовремя и, в общем-то, будет права.

Постаравшись незаметно подкрасться к дому, они услышали звуки работающего телевизора. Степа уже хотел направиться к крыльцу, пригнувшись под окнами, когда его удержала рука Риты. Обернулся.

— Степ… — Он мог поклясться, что в ее глазах видит растерянность и неуверенность, и это поразило чуть ли не меньше, чем тот памятный последний разговор. — Я должна тебя предупредить. — Она сделала паузу, но ничего не понимающий Степа спросить ничего не успел. — Ты… на меня особо не рассчитывай, — она кивнула в сторону дома, — мне… я… не уверена, что помочь смогу.

— Что с тобой?

— Н-нехорошо что-то. — И толкнула в плечо: — Иди давай. Только осторожен будь, пожалуйста.

Он совершенно ничего не понял, потому что, если Власова признает, что ей «нехорошо», это значит, что ей реально плохо! Настолько плохо, что она не может выполнить задание и идти вместе с ним на задержание! Степа присмотрелся, но, кроме странно блестящих глаз, будто при лихорадке, ничего не заметил. Рита заболела?.. Но почему просто не отказалась ехать, сославшись на простуду?..

— Ты заболела?

— Нет. Иди. — Снова рассерженный кивок в сторону дома.

Размышлять и правда некогда, надо работать.

— Тогда давай так: я захожу, а ты карауль здесь, чтоб в окно не сиганул, идет? — Шепот давался Степе с трудом, больше всего на свете хотелось схватить Риту, оттащить подальше и расспросить, в чем дело.

— Идет, — Рита кивнула и даже слабо улыбнулась.

Он вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя, покосился на вроде бы задернутые занавески, снова пригнулся и, быстро пробежав под окнами, одним махом вскочил на деревянное низкое крыльцо. Попробовал осторожно приоткрыть дверь — и она поддалась. Оглянулся на Риту, та была на своей позиции и кивнула. Степа шагнул в образовавшийся проем, стараясь не скрипеть ни дверью, ни полом, но даже присмотреться к внутренней планировке дома не успел.

Впереди что-то сильно бабахнуло, где-то что-то обвалилось, уши заложило ударной волной, а и без того не особо освещенный коридор заволокло взвесью из пыли. Рассмотреть сквозь нее что-либо он тоже не успел — плечо вдруг чем-то обожгло, и какая-то черная тень набросилась на него справа, из-за двери. Степа наугад ударил — стрелять в настолько замкнутом пространстве, да еще ни черта не видя, не решился. Что-то звякнуло у пола, а тень глухо охнула и метнулась в сторону.

— Стоять, стрелять буду!

На фоне дверного проема тень, в которой Степа теперь разглядел худого парня в черной толстовке, похожего на фотографию, что скинула им на планшет Амелина, замерла, но, когда Степа решил, что сопротивления больше не будет, парень дернулся вперед, скатился с крыльца — и снова бабахнуло, правда, гораздо тише. Выстрелила Рита — в воздух.

— ФЭС! Следующая — твоя! — крикнула она Левакову, и тот, пробежав еще с десяток метров по собственному двору, остановился.

Степа, помня о странном состоянии Риты, бросился к нему первым, все еще держа парня на прицеле — тот поднял руки.

— Так и знал, что этим все кончится… говорил же Стасу… — пробубнил себе под нос Леваков. Стас, подумал Степа, видимо, заказчик и приятель в одном лице.

Подоспела Рита, протянула наручники.

— Там… это… горит… — несчастным голосом протянул парень, пока Степа защелкивал на нем наручники. — Вызовите пожарных… у меня, кроме этого дома, ничего нет…

— У тебя другой дом теперь будет, — хмыкнул Степа, но назад все же обернулся: где-то сбоку от крыши тянулась струя черного дыма. — Зачем взрывал-то?

— Вас отвлечь хотел… — буркнул парень отвернувшись. В общем-то, отвлечь у него действительно получилось, подумал Степа, и в этот момент почувствовал боль в руке, как будто она включилась от того, что он о ней вспомнил — до этого не обращал внимания.

Рита, вытащив телефон, отошла в сторону, Степа услышал, как она называет адрес. Отволок Левакова к скамье у покосившегося сарая, а сам попытался осмотреть руку, но, кроме пореза на куртке, ничего не увидел. Плечо жгло, и теперь он вроде ощущал намокшую ткань свитера. Инстинктивно сжал рану — больше от явно проступившей боли, чем ради остановки кровотечения.

То, что упало на пол, наверно было ножом, которым Леваков его и подрезал, решил Степа, и мысленно поблагодарил судьбу за то, что парень оказался неопытным, будь на его месте подготовленный профи, удар был бы иным, и в той ситуации в коридоре пропустить его Степа вполне бы мог.

— Что с тобой? — Подошедшая Рита обеспокоенно смотрела на его, теперь покрасневшие, пальцы. — Чем это?

— Ножом, наверно, — поморщился Степа.

Рита развернулась к Левакову, и Степе на мгновение показалось, что она хочет того ударить, но она повернулась обратно.

— Дай посмотрю. — Этому требовательному тону пришлось подчиниться. Руку он опустил, снова поморщился, Рита стащила с его плеча куртку и ощупала намокший рукав. — Я сейчас.

Пока она ходила за аптечкой, Степа расспросил Левакова, нет ли взрывчатых веществ поблизости от того места, где предположительно горит, но тот покачал головой и признался, что все хранит в сарае — Степа с опаской покосился на разваливающееся сооружение, — а в дом принес только небольшую часть, мастерил небольшое взрывное устройство.

Рита подогнала машину и позвала их, Степа, подгоняя все оглядывающегося на дом парня, довел того до машины, Рита расстегнула наручники и, когда тот уселся на заднее сидение, пристегнула его к потолочной ручке.

— Радуйся, что в тепле сидишь, — бросила ему, вытащила аптечку из багажника и повернулась к Степе: — Снимай куртку.

— Рит, — Степа послушался, но волновало его сейчас вовсе не его рана, — ты заболела? Что это за разговоры были про «нехорошо»?

— Все в порядке, — отрезала она тоном, не терпящим возражений, и достала бинт. — Сейчас перевяжу, а Антонова обработает.

— Рита…

— Все в порядке, я сказала.

Спорить с Власовой бессмысленно, Степа это прекрасно понимал, потому замолчал, задумавшись о том, какую избрать тактику. Поморщился, когда Рита туго перевязала плечо. Не сводил с нее глаз, но ничего не разглядел — собранная, решительная, немного злая. То ли на его расспросы, то ли на Левакова. Было бы за что — подумаешь, царапина…

Царапина, правда, противно ныла, и было обидно, что рука правая, то есть он на некоторое время так или иначе ограничен в возможности действий.

Вдалеке послышались завывания сирены, и Рита, накинув ему на плечо куртку, отправилась к дому — они ведь даже ничего не осмотрели.

— Осторожно! — крикнул он ей вслед, и Рита махнула рукой.

Когда она вернулась, Степа уже переговорил с подъехавшим нарядом полиции и сбагрил им все еще переживающего за свой домишко задержанного. Прибывшие сразу за полицией пожарные только разворачивали деятельность — Степе казалось, что весьма неспешно. Впрочем, долго приглядываться к действиям пожарных он не стал — они вызывали слишком болезненные ассоциации, да и Рита подошла. Бросила в чемодан пакет для вещдоков — Степа разглядел, что там нож, очевидно, тот самый, — и уселась за руль. Он открыл левой рукой пассажирскую дверь и тоже забрался в машину.

— Как рука?

— Нормально, до морга доживу.

— Не смешно, — ответила Рита, хотя Степа не сомневался, прекрасно поняла, что он имел в виду Валю.

— Мы уезжаем?

— Да, они сами тут закончат, — Рита завела двигатель. — В доме больше ничего нет интересного, а взрывчатку должны изъять с понятыми и привести, сами все сделают.

До конторы добрались быстро, и так же молча. Задержанного уже доставили, Степа с Ритой как раз столкнулись в дверях с выходящими из ФЭС полицейскими.

Валя недовольно покачала головой, осматривая рану, риторически спросила, как его так угораздило, обработала, обезболила, наложила шов и заклеила его привычной антисептической повязкой.

За это время в морг заглянула встревоженная Рогозина — Степа заверил, что с ним все в порядке, и, к счастью, Валя это подтвердила, правда, добавила про несколько дней отстранения от оперативной работы, чем любимое начальство тут же воспользовалось. «Чтобы до конца недели духу твоего здесь не было!» — заявила Галина Николаевна и ушла, а Степа, поглядывая на довольно улыбающуюся Антонову, сообразил, что нынче всего лишь вторник. В другой ситуации несколько дней отдыха только порадовали бы, но сейчас Степа предпочитал работу вместо ничегонеделания дома. На работе хотя бы есть шанс выловить Риту. Вслед за начальством заглянул Субботин, зябко поежился, пооглядывался, присмотрелся к ране, над которой продолжала колдовать Валя, убедился, что Степа жив, рассказал в двух словах, что их задержание прошло более штатно и, судя по всему, менее эффектно, и удалился, когда на него почему-то шикнула Валя — якобы он мешался.

В довершение всего строгий доктор заставил засунуть руку в плечевой фиксатор. Степа попытался отговориться тем, что так неудобно, но спорить с Антоновой в том, что касается медицины — дело такое же бессмысленное, как и спор с Власовой. На любую тему.

Рита, кстати, обнаружилась в раздевалке, и, судя по реакции, ждала она именно его. Придирчиво оглядела наложенную повязку, спросила, как он, и предложила помочь одеться. Степа от помощи отказался — надеть предстояло только кофту, которую он сегодня очень удачно выбрал на молнии вместо привычной водолазки. Рита помогла только, когда он не смог одной рукой засунуть в пакет испорченную куртку и рабочий свитер.

А когда он оделся, сказала, что отвезет его домой — в общем-то, это было уже ожидаемо, и возражать Степа не стал. Мог бы, конечно, и на такси доехать, но упускать возможность поговорить с Ритой было довольно глупо.

В дороге снова молчали. О работе говорить было не о чем — не пересекались в последнее время, а насчет личного Степа ждал удобного момента. Помимо главного вопроса, мысли еще вертелись вокруг эпизода у дома Левакова, когда Рита вдруг предупредила, чтобы Степа на нее не рассчитывал.

Было уже начало шестого, и, чтобы не стоять в наверняка уже скопившейся пробке на проспекте Мира, Рита, как они часто делали, поехала в объезд. Степа особенно за дорогой не следил — размышлял о том, как все же завести разговор. Лучше на обе интересующие темы, но прояснить хотелось бы хоть одну из них.

Он не обращал внимания на дорогу, пока вдруг не замедлился ход машины в совсем не подходящем для того месте. Проехав еще немного, Рита остановилась. Степа сначала недоуменно огляделся — ехать ничто не мешало, мало того, остановились они почему-то на эстакаде… И только потом взглянул на Риту, параллельно уловив, как «тикает» включенная аварийка.

Рита смотрела вперед — не на дорогу, но и не на панель автомобиля, просто перед собой, в пустоту. Резко стало как-то не по себе, потому что поведение ее разительно отличалось от обычного.

— Рита?.. — Больше всего пугало то, как она вцепилась руками в руль, пальцы побелели от напряжения. — Рита!.. — повторил он, потому что она никак не реагировала. Только дышала странно.

— Достань… воду… — прерывающееся дыхание мешало ей говорить, — в бардачке…

Степа одной рукой откинул крышку, нащупал небольшую бутылку среди какого-то хлама и протянул Рите.

— Что с тобой?

Она сделала пару глотков, почему-то с трудом закрутила обратно крышечку бутылки, кинула ту в подстаканник и вдруг, сложив руки на руле, уронила на них голову.

— Сейчас… пройдет…

Ее шепот он услышал с трудом — сквозь шум непрекращающегося вокруг движения, сигналы аварийки и стук собственного сердца.

— Что пройдет?

Льющуюся через край тревогу он и не пытался убрать из голоса. И уже не сомневался, что то самое «нехорошо» как-то связано с ее состоянием сейчас.

Ответа не услышал. Вместо того чтобы объяснить, что происходит, Рита отстегнула ремень, открыла дверь — он прекрасно видел по судорожным движениям, в каком она напряжении, — и вышла, пропустив промчавшуюся мимо машину. Степа чертыхнулся, отстегнул ремень и, немного повозившись — сложно открывать левой рукой дверь с правой стороны, — тоже выбрался из машины. Рита перелезла через отбойник и уже подошла к перилам эстакады.

Когда он подошел, мысленно проклиная Левакова за глупое нападение с ножом — непросто теперь оказалось управляться одной левой, — Рита, все так же вцепившись побелевшими руками в ограждение, сильно перегнулась вперед. Настолько сильно, что Степа успел испугаться и инстинктивно придержал ее.

— Рита, что с тобой?!

Он не спросил — потребовал объяснений, в конец потеряв терпение. И хотя бы это возымело наконец действие.

— Паника. Паническая атака.

Чего?..

В первую секунду «паника» и «Власова» никак не состыковались: это вообще понятия разного порядка!.. Вот только ее вид говорил об обратном: ей действительно сейчас было плохо, физически уж точно!.. Потом подумал, что с такими перипетиями в жизни, какие были у Риты, заработать некие проблемы с психикой несложно. Следующей мыслью было воспоминание о том, как сослуживец рассказывал о приступах посттравматики после возвращения из Чечни. Степа ни черта не разбирался во всех этих психологических проблемах, но предполагал, что механизм приступов может быть похож. Значит, с паникой можно попытаться бороться так же, как друг рассказывал про посттравматику!.. Подробностей он, конечно, не помнил, но…

— Рита… нужно отвлечься. — Степа на всякий случай не убирал руку, которой ее поддерживал. Низкое ограждение моста не вселяло уверенности. — Говори что-нибудь, старайся не думать о том, что чувствуешь.

Она лишь отвернулась и покачала головой.

— Откуда это взялось? Почему? Давно?

Черт бы побрал этого придурка Левакова!.. Он сейчас даже обнять ее не может!

— Когда родился Глеб. Я боялась, что с ним тоже что-то случится. — Рита теперь дышала часто и коротко, говорила отрывочными фразами. — Сильно боялась. Тогда начались панические атаки. Боялась оставить его на секунду. Потом… — с трудом сглотнула, — прошло все. Когда… развелись. Психологи сказали, что ребенка лучше оставить с отцом. И я ушла. — Рита придвинулась к нему чуть ближе и вдруг уткнулась лбом в его плечо. — Не могу, голова кружится.

Степа, наплевав на настоятельные просьбы Антоновой ничего не делать раненой рукой, вытащил ее из фиксатора и обнял Риту. Думать пока получалось не очень: он, конечно, понимал, что развод с мужем был непростым, раз сын остался с ним, но не предполагал, что все было так трагично.

— Много лет ничего не было. — Степа наклонил голову, чтобы лучше слышать, говорила Рита не очень громко, а рядом вовсю шумели машины. Некоторые нетерпеливо сигналили, натыкаясь на мигающее аварийкой препятствие. — А сейчас… почему-то снова… После Лизы.

— Все это время?! — Степа ужаснулся, с появления Лизы прошел уже месяц!

— Нет… Недавно совсем. Это… второй раз только.

Степа уже собрался возмутиться, почему она ничего не сказала сразу после первого, но осекся. «Недавно»… Неделю назад Рита зачем-то вычеркнула его из своей жизни! Наверно это самое «недавно» было уже после.

От очередного прилива злости — теперь он злился, что она как всегда решила справляться с проблемами сама, — обнял ее крепче. Обезболивающего Валя явно пожалела, в месте пореза что-то ныло и жгло.

— Сейчас пройдет…

Она его еще успокаивает!.. Вот что?! Что ему делать с ней?!

Внизу промчалась скоростная электричка, подав неожиданный гудок — наверно где-то впереди переезд, — рядом пролетали десятки машин, ветер, особенно сильный на возвышении и открытом участке, трепал волосы, внутри бешенным галопом билось сердце, в голове творилась совершеннейшая чехарда из обрывков мыслей, а Степа стоял не шелохнувшись, прижимая к себе Риту, и мог только гадать о том, насколько ей сейчас плохо.

По другому пути прошел поезд, то ли дальнего следования, то ли электричка, Степа заметил только привычный серый цвет и красные огромные буквы. Вот так вот взять бы Риту и уехать далеко-далеко… Туда, где море и солнце. Может, получилось бы отогреться от всего свалившегося на них холода?..

Солнце по-майски щедро грело и сейчас, сверкало на проезжающих машинах, отражалось в окнах зданий и подсвечивало Останкинскую башню невдалеке, пока не наступил вечер и та не окрасилась разными цветами электрической подсветки.

И ветер трепал Ритины волосы, щекоча Степе лицо. Только морской свежести не хватало. И ощущения свободы.

Со свободой вообще все было очень сложно.

— Как ты? — спросил он, снова наклонившись к самому ее уху.

— Нормально почти… — Рита подняла голову. — Но чтобы вести машину, мне надо еще немного времени.

— Я могу повести.

— У тебя рука. Не надо усугублять аварийную обстановку… Глеб разучивает какую-то мега сложную кантату и не простит, если я попаду в аварию и не смогу сказать ему, как он крут.

— Вы стали больше общаться?

— Да… — кивнула Рита и чуть вздохнула, — удивительно даже, почему это… так повлияло на него.

Они так и стояли обнявшись, и Степа подумал, что впервые такая близость их ни капли не смущает.

— Знаешь, он перестал называть меня по имени, — Рита смотрела куда-то вдаль, но объятий не разрывала. — Теперь вообще никак не называет.

— Ну, может быть, он начал понимать, что ты мама? А назвать так не может, потому что мама у него другая?

— Не знаю… — она вдруг отодвинулась, высвобождаясь из его рук. — Господи, зачем я тебе это рассказываю?

Без нее резко стало холодно, и рука заныла с двойной силой. Внутри заныло тоже — от тона ее голоса. И от того, что он понял, что именно она имела в виду.

— Может, потому что нам обоим это важно?..

Он смотрел на нее и ждал ответа, готовый спорить и доказывать, что она не права, что бы она там себе ни придумала. В том, что придумала, Степа теперь, после этих объятий, не сомневался. Черта с два он поверит, что не нужен ей!

— Рита. Почему?

Она взглянула на него, но он мало что смог во взгляде рассмотреть. Зато была все еще очень близко, хоть и отодвинулась.

Так близко, как и должна быть. Всегда.

Когда-то он считал, что эта потрясающе красивая женщина просто не может быть его. Она была недосягаемой, безумно далекой, яркой картинкой, которой он любовался издали, даже работая бок о бок. Теперь она стала родным человеком, настолько близким, родным и необходимым, что он иногда даже забывает о том, что она все та же потрясающе красивая женщина, с которой он якобы никогда не будет.

— Я не хочу объяснять, Степ. Это не нужно.

— Это нужно мне.

— Нет, — она качнула головой и отвела взгляд, — тебе это тоже не нужно, поверь мне.

— Рита!..

Она еще раз, теперь молча, покачала головой.

Рука активно ныла, напомнив про неделю отстранения, и Степа, представив, как будет маяться в неведении дома один, решился.

— Я не знаю, что произошло. Не понимаю, что могло изменить твои… мысли. Но я уверен, что все было иначе. В последнее время мы стали ближе, и я уверен, что ты тогда… не была этому против. Если это из-за меня, если я что-то сделал не так, что-то не так сказал… я не знаю… прости меня. Больше всего на свете я не хотел бы обидеть тебя и чем-то принести тебе боль. Прости, если я сделал что-то не так.

— Степа… — она покачала головой, но продолжить ей он не дал.

— Если дело действительно не во мне, как ты сказала, я не знаю, что могло повлиять на тебя… Но я вижу… вижу и верю, что у нас могло бы… мы могли бы быть вместе. Ты нужна мне, и не убеждай меня в том, что я тебе совсем не нужен. Все наше общение, все то, что ты сделала для меня за это время… я не верю, что это было только дружеской поддержкой. Не понимаю, что могло на тебя повлиять. — Запала, с которым начал, уже не хватало, и Степа остановился. Рита молчала, смотрела в сторону, и он не знал, что лучше — боялся в ее глазах увидеть все ту же решимость, с которой она тогда у него дома сказала, что между ними не будет большего. — Что-то изменилось тогда, после Лизы. Я все вспоминал, думал, что сделал не так, но ничего не смог вспомнить. Если бы ты была против моего присутствия, ты в любой момент могла сказать, чтобы я уехал. Но ты этого не сделала. И… не было ведь тогда ничего такого, чтобы тебя как-то задело, обидело… Ведь не было?

Она покачала головой.

— Но изменилось что-то все же именно тогда?.. Рита, объясни мне, я не понимаю!

— Мне нечего тебе сказать, Степ.

Черт бы побрал все на свете!..

Степа перевел дух и отвернулся. Все, больше он ничего сделать не может. Ему казалось, что он в принципе Риту понимает. Но что творится сейчас в ее голове — не под силу разгадать никому! Были бы у нее подруги, он бы у них попытался выяснить. Но как воевать с неизвестным врагом, он не знает.

Они стояли здесь уже довольно долго, и машина начала создавать серьезную помеху движению. Поэтому Степа в последний раз взглянул на Риту, она все так же молча смотрела вдаль, и разобрать в ее лице он ничего не смог.

— Поехали.

Он перелез через отбойник, отряхнул грязную руку, подошел к машине и убедился, что Рита идет тоже, не осталась стоять у ограждения. Уселся за руль и завел двигатель.

— Давай я поведу.

— Я отвезу тебя домой, и это не обсуждается.

Рита ничего не ответила, молча села и пристегнула ремень, хотя обычно на такой тон, конечно же, огрызнулась бы. Доехали тоже молча, впрочем, ехать оставалось немного — к счастью Степы. Рука нещадно ныла при переключении передач и поворотах, когда приходилось выворачивать руль. Да и находится рядом с Ритой и терпеть свое непонимание и ее упрямство он тоже больше не мог.

Припарковался на обычном Ритином месте, вышел, дождался, когда она выйдет и заберет с заднего сидения сумку, закрыл машину и протянул ключи. Как ему показалось, Рита старалась не смотреть ему в глаза. А он слишком злился, чтобы сейчас разбираться — от обиды это или от осознания собственной вины.

— Скажи мне только… Я прав насчет наших отношений? Это не было чистой дружбой?

— Прав.

Забрав ключи, она тут же повернулась и пошла к подъезду. Догнать, схватить за плечи, вытрясти объяснения — да, хотелось. Но Степа остался стоять на месте. Ничего он так не добьется.

Нащупав телефон в кармане, выудил его левой рукой, и, набирая номер такси, направился к проспекту.

Странно, но он даже не знает, есть ли дома алкоголь. Хотелось бы, чтобы был. И плевать на то, что Антонова запретила пить, пока рана не заживет.

* * *

— Спасибо, Рит! Правда очень вкусно! — Оксана слезла с высокого стула и направилась со свой опустевшей тарелкой к мойке. — Мой диетолог наверно уже валялся бы с сердечным приступом, если бы это видел!..

— Если он нормальный, сказал бы, чтоб ты съела добавку, — не удержалась от «шпильки» Рита. — Там курица, креветки, йогурт. Минимум калорий.

— Да?.. — переспросила растерянно Оксана. — А что ж так вкусно-то?

— Ты сидишь на диетах и не готовишь себе ничего вкусного? — Обсуждать с Амелиной кулинарные темы, да и в принципе какие угодно другие, не хотелось вовсе. Но благовидного предлога, чтобы побыстрее самой смыться из буфета, Рита не находила. Да и были причины, что заставляли здесь задержаться.

— Времени нет, — бросила с недовольством Оксана, вернувшись к столу. — Пойду я, там Холодов сейчас выть начнет, что я пропала надолго. Спасибо, Рит!

Рита кивнула, проводила глазами скрывшуюся в коридоре коллегу и снова бросила взгляд в сторону переговорной. Раз двадцатый за последние минут пятнадцать. Если Данилов даже в процессе составления отчета способен чувствовать взгляды спиной, затылком или любой другой частью тела, должен был уже весь издергаться. Впрочем, наверняка он видел, что она здесь. Ей иногда кажется, что они в лабиринте коридоров ФЭС способны улавливать друг друга не хуже радиолокаторов.

Совесть грызла, что обедом Рита накормила случайно подвернувшуюся под руку Амелину, а не наверняка голодного Степу. И активно намекала, точнее, не давала забыть, что обед — это вовсе не единственная причина, чтобы чувствовать себя перед ним виноватой.

А она чувствовала. Чем немало саму себя удивляла.

Работа теперь спасала лишь отчасти. Когда наступал вечер, Рита, сидя дома и бездумно переключая каналы в телевизоре с отключенным звуком, то и дело гоняла по кругу размышления и воспоминания. То речь эта Степина на мосту, когда она вдруг поняла, как тяжело ему пришлось после ее озвученного решения, то моменты из недавнего прошлого, когда проводили выходные вдвоем. То нежданно-негаданно вспоминались… «избранники», как выразилась мама, и Рита ловила себя на том, что сравнивает их с Даниловым. Не с разгромным счетом, но все же как-то так получалось, что лидировал в сравнениях Степа. И мамины слова вспоминались тоже.

«Чего ты боишься, Рита?»

Ругала себя, одергивала — что толку обо всем этом думать, если она уже все решила?.. А потом все повторялось по новому кругу.

В прозрачном заварочном чайнике плавали листки мяты, обещали ароматный и вкусный напиток, и Рита, прикинув, что времени для заварки прошло достаточно, повернулась к шкафчику с чашками. Достала себе ближайшую, по привычке оценила степень ее чистоты — с вечно торопящимися коллегами случалось всякое, — и снова вернулась к столику. Только взяла в руки чайник, как с порога раздалось:

— Приятного аппетита.

Если бы не знала, что он рядом и не думала бы о нем, может быть, слегка испугалась бы и вздрогнула. Но она даже не шелохнулась, и горячая, дымящаяся паром струя лилась ровно.

— Спасибо. Тебе налить?

— Нет… — Степа подошел ближе, Рита поставила чайник и взглянула в глаза напротив, опасаясь увидеть там все ту же обиду. Взгляд его был на удивление спокойным. Умиротворенным даже.

Степа что-то вытащил из внутреннего кармана пиджака и положил перед Ритой на стол — она глянула мельком. Небольшой прямоугольник, напоминающий визитку, фамилия, имя, отчество и номер телефона. Городского.

— Сначала психологи, посоветовавшие бросить сына, вместо назначенного лечения, потом Паньков с Лентовой… Если бы я был на твоем месте, я тоже не питал бы никаких надежд в отношении каких бы то ни было психологов. Да и в работе часто встречались такие экземпляры, что… расстрела было б мало. Такое впечатление, что нормальных среди них и нет. Таких, которые делают свое дело и отлично владеют профессией. И не используют ее в личных целях.

Лежащий на столе прямоугольник активно намекал на возможное продолжение этой неожиданной речи, и оно, продолжение, Рите категорически не нравилось.

— Степа…

Он не дал ей продолжить:

— Это знакомый Рогозиной. Она сказала, что он отличный психотерапевт, большой профессионал и ему можно доверять. — Он придвинул визитку к ней ближе. Рита собралась возмутиться, какого черта он обсуждает с начальством ее проблемы, которые его никак не касаются, но Степа продолжил: — Прежде чем порвать ее и выбросить, подумай о Глебе. Пора начинать жить, а не мучиться. Хотя бы попробовать.

Почему-то при словах о Глебе возмущения застряли в горле, хотя Рита все еще была полна негодования. Но что-то в голосе Степы сильно тронуло. Никогда, ни один из ее мужчин не принимал участия в ее роли матери. Только муж, нашедший для их сына лучшую мать, чем она.

Степа развернулся и, уже уходя, на пороге обернулся:

— Я ничего ей не говорил. Для себя просил.

И ушел.

Рита молча и потрясенно перечитала фамилию, имя и отчество. В воздухе упоительно пахло мятой, но о чае она вспомнила, когда он уже остыл.

Май 2020

Идти наобум к непроверенному врачу, пусть даже знакомому Рогозиной, она, конечно, не смогла. Изучила в интернете все, что удалось найти.

Михаил Яковлевич Бельковский. На фотографии Рита ожидала увидеть убеленного сединами важного дядечку-профессора, преподававшего какой-нибудь факультатив по психиатрии в институте, что оканчивала Галина Николаевна, но с экрана на нее смотрел молодой мужик лет сорока-сорока пяти. Причем первая найденная фотография была сделана вовсе не в кабинете, Михаил Яковлевич на ней сидел на берегу таежного озера — в камуфляжной куртке, слегка небритый, с небольшим прищуром цепких, умных глаз. Короткий ежик волос, крепкая, широкая шея, внимательный взгляд. Чуть округленная форма головы придавала его лицу ореол доброжелательности и некой простоты, морщинки у рта показывали, что он готов улыбнуться в любой момент, но взгляд не давал обмануться — это серьезный человек.

Рита тогда на всякий случай проверила номер телефона, указанный на визитке, но все действительно совпадало — Михаил Яковлевич работал именно в клинике, номер которой был там указан. И действительно являлся психотерапевтом с двенадцатилетним стажем. Откуда же Рогозина его знает?.. Но этот вопрос, конечно, занимал ее в последнюю очередь.

В первый день идти было страшно. Почему-то отчаянно захотелось, чтобы на этот раз все сложилось, чтобы это оказался действительно профессионал, который поможет разобраться в ворохе проблем, а главное, избавит от панических атак, мешающих работе. И страшно было как раз за исход всей затеи, а не от того, что надо заново пережить все приносящие боль события и вывернуть душу перед посторонним человеком. На это-то как раз Рита возлагала некоторые надежды — раскрыться легче незнакомому, чем близкому. И что придется это сделать, она поняла еще тогда, в буфете, когда задумчиво рассматривала врученную Степой визитку.

Сегодня был уже третий прием. Уже знакомый путь к кабинету, знакомая дверь, знакомый диван с рядом подушек разной расцветки, мягкий теплый свет, приветственная улыбка и неизменное предложение чая или кофе. Как ни странно, Рите сразу понравилась располагающая обстановка — светлые тона стен и ламината на полу, мебель темного цвета со светлыми тонами в обивке, диван, два кресла, низкий стеклянный столик, красивые торшеры, комнатные растения на подставке у окна. В отдалении рабочий стол с компьютером. Больше всего Рита оценила отсутствие пресловутой кушетки из американских фильмов.

На первом приеме она успела рассказать вкратце о панических атаках, о Лизе, Глебе, отвечая на наводящие вопросы врача, вкратце коснулась истории своей семьи, некоторых обстоятельств жизни, профессии и увлечений. Темы отношений с Даниловым касаться не хотела, но упомянуть пришлось, потому что, к своему неожиданному удивлению, натыкалась на его имя по ходу рассказа какое-то неприличное количество раз — почему-то оказалось, что его в ее жизни гораздо больше, чем ей думалось. Раз на шестой врач уточнил его статус, до этого Рита охарактеризовала Степу как друга и коллегу. Пришлось объяснять. После объяснений не сомневалась, что в мысленном списке ее проблем, который врач составлял в уме по ходу ее рассказа, появился еще один пункт.

Тогда же врач уточнил, почему Рита решила обратиться за помощью именно сейчас. И довольно долго, как ей показалось, говорил о важности ее самомотивированности, нацеленности на результат и готовности к изменениям.

Сегодня речь зашла непосредственно о панических атаках, Михаил — еще в начале знакомства он предложил обращаться друг к другу по имени, — подробно объяснил то, что Рита в свое время уже пыталась разобрать самостоятельно: как они возникают, почему, что из себя представляют и что нужно делать во время приступа. Под конец переспросил, неужели его коллеги не предложили никакой терапии и просто посоветовали оставить ребенка. Рита, еще когда читала про панические атаки, поняла, что, судя по всему, это было ошибкой, но сильно вникать в эту тему не стала — осознать, что во второй раз потеряла ребенка из-за ошибки каких-то «левых» психологов, которых нашел муж, было выше ее сил. Но сейчас она была заранее настроена на все возможные болезненные моменты, поэтому вдруг захотелось услышать правду. Собственно, за этим она и пришла вообще — за правдой о всей своей жизни. Как бы страшно ни было.

— Да. Психолог посоветовала оставить сына с отцом.

На секунду левая рука Михаила сжалась в кулак, а на лице отразилась досада.

— Вы не первая, Маргарита, — вздохнул он, — от кого я слышу подобное. В конце девяностых у нас появилось много таких… психологов в кавычках, раздающих свои профессиональные якобы советы. Печально, что за их некомпетентность расплачиваться приходится их клиентам. И иногда, как в вашем случае, цена бывает слишком высока.

— Все… так плохо?

— Сейчас есть современная методика, позволяющая избавиться от такой проблемы как панические атаки всего за несколько сеансов. Но если идти и более консервативным путем психоанализа, то и в этом случае результата при благоприятных обстоятельствах можно достичь за пару-тройку месяцев. Возможно, конечно, больше, ситуации бывают разные. Но самое главное — эта проблема решаема. Нет никакой необходимости прятать голову в песок, а вам посоветовали именно это.

Рита осмыслила услышанное.

— То есть нанять няню на три месяца, пройти курс терапии, и я могла бы вернуться к сыну?

— Да. Более того, к сыну нужно было бы вернуться раньше, но это уже детали, в которые сейчас нет смысла вдаваться. — В глазах Михаила Рита четко видела сожаление и немного злости. Он добавил: — Мне жаль, Маргарита.

Рита кивнула. Что ж… К чему-то такому она была уже готова. Но возникшая мысль не дала покоя, и Рита ее все же высказала:

— Почему же я должна верить вам?

Михаил с готовностью кивнул:

— Я ждал этого вопроса от вас. Маргарита, я вижу, с какими именно проблемами нам с вами предстоит работать, вижу несколько путей их решения, и могу вас заверить в том, что у меня хватит компетенции и опыта, чтобы эти проблемы мы с вами смогли решить. Конечно же, при условии нашей совместной, — он подчеркнул последнее слово, — работы. Могу в некотором роде даже гарантировать результат, потому что не сомневаюсь в ваших ресурсах. Помните, при первой встрече мы говорили о том, к чему должны прийти? То, что мы туда придем, и есть лучшая гарантия моей работы.

— Да, я поняла, — кивнула чуть успокоенная Рита. — …Почему-то я вам верю.

Врач улыбнулся:

— Постарайтесь сообщить мне, если это вдруг изменится. Договорились?

— Договорились, — улыбнулась в ответ Рита. И чтобы вернуться к прерванной теме, задала вопрос, который больше всего ее беспокоил: — Михаил, почему панические атаки возникли снова? Какая-то причина должна быть, да… но… не было же ничего… то есть Лиза была, но прошел почти месяц…

— Причина, конечно, была, просто мы с вами сейчас ее пока не видим. — Михаил кинул взгляд на часы, и Рита посмотрела вслед за ним. До конца сеанса оставалось двенадцать минут. — Давайте в следующий раз как раз этим вопросом и займемся. Не беспокойтесь, найдем и конкретную причину, и определим, как будем с ними бороться.

Рита кивнула.

— Маргарита, я хочу уточнить насчет детей. Вы говорили, что у вас нет подруг. Значит, с детьми вам не приходилось иметь контактов? Может быть, соседка просила присмотреть? Или по работе случались вынужденные ситуации?

— По работе случались, — кивнула Рита и тут же вспомнила, при каких обстоятельствах доводилось иметь дело с маленькими детьми. — Причем, дела были часто связаны именно с похищением детей… Я… разговаривала с матерями, видела, в каком они состоянии…

— Вспоминали себя? — Взгляд врача стал более заинтересованным.

— Н-нет… То есть, да, думала о том, что прекрасно понимаю, что они чувствуют. Но детально ничего не вспоминала, наоборот, старалась поменьше об этом думать. И сосредотачивалась на том, чтобы просто хорошо сделать свою работу.

— То есть найти ребенка.

— Конечно.

Михаил помолчал немного.

— Находили?

— Не всегда, — качнула Рита головой, тут же припомнив несколько случаев. — Но когда находили, так получалось, что именно я привозила ребенка дожидающейся матери.

— Вы сами вызывались отвезти?

— Н-нет… — Рита отвела взгляд, пытаясь вспомнить обстоятельства хотя бы последнего случая. — Так получалось как-то само, напарники были заняты чем-то другим… Как правило, ребенок был в одном месте, преступник в другом, и мы действовали одновременно.

От собственных слов про «в одном месте, в другом» что-то неприятно кольнуло, но ухватить мысль не смогла.

— Если бы напарник вызвался отвезти ребенка к матери, а вам предоставил бы задачу ловить преступника, вы согласились бы?

На этом вопросе впервые посетило неприятное сравнение с допросом — то, чего Рита опасалась изначально. До этого их беседы имели более непринужденный тон, рассказывала больше Рита, Михаил задавал лишь уточняющие вопросы. Тогда же у Риты было почти полное ощущение, что он ее допрашивает.

— Мы часто распределяем задачи исходя из множества факторов, — несколько с раздражением принялась она объяснять специфику работы, — кому куда ближе, кто к чему больше готов, и часто это все на бегу, на ходу, в спешке, было бы просто некогда долго решать и вести обсуждения.

— Но вам было бы неприятно, что миссия по возвращению ребенка счастливой матери досталась не вам?

Рита заставила себя забыть про раздражение и подумать.

— Возможно, — кивнула она. — Но… подождите, вы хотите сказать, что, привозя найденных детей, я… как бы искупляла собственную вину за то, что не смогла найти свою дочь?

— А вы как думаете?

— Михаил, я не знаю, как я думаю! Вы же психолог, вы мне и скажите, правильно я понимаю или нет.

Он покачал головой:

— Вам было приятно возвращать матерям детей?

Рита задумалась.

— Да, в какой-то степени.

Он выразительно пожал плечами, мол, выводы делайте сами. Рита вздохнула.

Михаил уточнил, не возникало ли чувство особой тревоги, пока дети находились под ее присмотром и она была ответственна за них, повторил про следующий прием, и Рита ушла. Ушла она тогда в задумчивости. Такая облегченная, как даже ей показалось, демонстрация того, какие неосознаваемые ранее вещи можно раскопать в себе, немного напугала. Какие еще открытия придется совершить?..

* * *

В окно кабинета мягким вечерним светом заглядывало солнце, Рита посматривала на часы и немного грустила. Сегодня уходить не хотелось. Михаил в начале их работы говорил что-то о том, как важны устоявшиеся отношения между психологом и клиентом. Это было очень странно для нее самой, но со временем Рита начала замечать, что Михаилу она действительно по-настоящему верит. Не авансом после заочной рекомендации Рогозиной, не из отчаявшейся надежды, что на этот раз повезет, даже не из-за подкупающей внешности Михаила и того, как удивительно он мог сочетать доброжелательность и профессиональную жесткость в общении. Верит… потому что верит.

Может быть, потому что начала понимать весь объем проблем, в которых надо разобраться, смогла взглянуть на себя и события своей жизни со стороны, услышала конкретные комментарии профессионала по поводу тех или иных ситуаций — то есть начала видеть реальные результаты (пусть пока и минимальные, только начальные) его работы. Нет, правильно будет сказать — их совместной работы. Михаил об этом не раз повторял.

Сегодня говорили о работе и увлечениях — Михаил заставил Риту до винтиков и гаечек разобрать собственные ощущения от участия в квестах, от езды на мотоциклах и от опасных ситуаций в оперативной работе. Высказывание Данилова про «адреналиновую наркоманку» она отлично помнила, еще удивлялась тогда, отчего он к таким выводам пришел, но не ожидала сейчас услышать и осознать, насколько многое в своей жизни она делала именно из-за этой жажды адреналина. Вот уж действительно — со стороны виднее. Степа эти выводы, очевидно, успел сделать за те несколько дней — с момента, как узнал о Лизе.

— Да, стремление к адреналину — это своего рода поведенческая аддикция, то есть ощущаемая человеком навязчивая потребность в определенной деятельности. Сюда входят все любители экстремального отдыха, придающие своему увлечению особый смысл, экстремалы, намеренно рискующие жизнью и здоровьем. В большинстве своем, я не говорю о том, что это ваш случай, — уточнил Михаил, и Рита с пониманием кивнула, — я лишь обрисовываю общую картину, это психологически незрелые личности, вероятнее всего, в детстве испытывавшие эмоциональную депревацию. Например, это может быть недолюбленный ребенок, к которому родители относились холодно, мало играли с ним, не выражали своих чувств и не позволяли ему выражать свои. В результате образовался эмоциональный вакуум, — Михаил ладонями очертил в воздухе шар, — и как раз его человек и пытается заполнить. Такая… внутренняя дыра, которую хочется заткнуть чем-то. Это может быть любая другая зависимость — наркотики, алкоголь, азартные игры, интернет-зависимость, игромания и прочее, список можно продолжать долго, наверняка, вы в работе сталкивались со многими представителями подобных зависимостей.

— Да…

Вывод о том, какую именно дыру она пыталась таким образом заткнуть, Рита сделала уже сама, пока слушала.

— Конечно, в психологическом смысле мы говорим об аддикции тогда, когда зависимость имеет сильно выраженную форму проявления, когда человек, что называется, жить не может без своей страсти. Когда же это в форме простого увлечения, приносящего разовое удовлетворение, когда это не стало манией, когда человек не ограничивает свою жизнь в угоду той или иной зависимости, но все же имеет свою периодичность и свои глубоко личностные причины для такого увлечения, важно поймать этот момент, контролировать его и, возможно, переключить такого человека на что-то еще. То есть если человек периодически катается на горных лыжах и любит пощекотать себе нервы чересчур сложными спусками (мы помним, что стремление к адреналину вопреки инстинкту самосохранения — это аддиктивное поведение), важно, чтобы он понимал, почему он это делает, почему он этого хочет, и, понимая это, смог заинтересовать себя, то есть заполнить тот самый вакуум, чем-то еще, что отвлечет его от такого опасного увлечения. Иначе в какой-то момент ему будет становиться все мало и мало, сложности будут увеличиваться и увеличиваться, и кончиться все может очень плачевно — он пойдет на такой спуск, где не поможет никакая даже профессиональная подготовка. То же самое, — Михаил сделал паузу и взглянул внимательно Рите в глаза, — с ездой на мотоцикле или даже рабочими моментами. Такое бывает у военных, у бойцов, связанных с военными действиями, может притупиться чувство опасности, потому что жажда адреналина окажется сильнее инстинкта самосохранения.

Рита снова кивнула, показывая, что понимает. И когда Михаил вроде бы договорил, решила уточнить, хотя уже не сомневалась в своих предположениях.

— Вакуум… это вместо тех эмоций, что дарила бы мне дочь?

— И сын тоже, — Михаил кивнул. — И не только дети, Маргарита… В адреналиновой зависимости почти всегда речь идет о восполнении нехватки общения и любви. У вас еще не зависимость, но тяга к адреналину безусловно есть.

— Понятно…

Рита снова взглянула на часы, остававшиеся до конца сеанса пятнадцать минут закончились. Уходить не хотелось, потому что дома ждала пустая квартира, отсутствие ужина и гора немытой посуды — в последние дни времени катастрофически не хватало. Но, с другой стороны, хотелось побыть одной, осмыслить сегодняшнее открытие — у нее теперь после каждого сеанса такие осмысления происходили.

— Маргарита… — Михаил с сожалением указал на часы, — встретимся в пятницу вечером, как обычно?

— Да, — Рита кивнула, поднялась, — спасибо… — она благодарила его теперь каждый раз, потому что каждый раз узнавала что-то новое о себе. Врач кивнул и тоже поднялся. — Михаил… — Рита взглянула в сторону небольшого ящика у стены на невысоком столике, что уже не раз привлекал ее внимание, — а что это такое? Просто любопытно, уже сколько раз взглядом натыкаюсь…

— Это песочница для арт-терапии, — Михаил сделал приглашающий жест рукой, и они подошли к ящику ближе. Теперь Рита увидела, что внутри под стеклом насыпан песок, а внизу на полке стоят небольшие лотки с какими-то фигурками, на первый взгляд показавшимися игрушками. — Изобразительное творчество — это неплохой способ самопознания и самовыражения. Это и тест для психолога, и процесс, несущий терапевтический эффект. Обычно тест проводится в виде так называемой «песочной сказки» — клиенту предлагается изобразить, построить некую страну и населить ее разными существами. Затем, конечно же, описать, что он создал, и ответить на ряд сюжетных вопросов. Важно и то, что человек создаст, и то, как он это сделает, и куда повернет его сюжет.

По тому, как Михаил рассказывал, Рите стало понятно, что с ней он такой тест проводить не планировал, иначе или провел бы уже раньше, или сейчас не рассказывал бы так подробно. Вид песка Риту почему-то завораживал — мельчайший, почти белый… Нестерпимо хотелось его коснуться! И если бы не это, она уже попрощалась бы и ушла, но желание оказалось таким настойчивым, что она прямо спросила разрешения потрогать. Врач кинул взгляд на часы, взглянул на Риту, почесал в задумчивости бровь и кивнул:

— Хорошо, — снял стекло, поставил его рядом к стенке, нагнулся и достал те самые лотки, — у вас есть пятнадцать минут при условии, что не будете меня отвлекать. Мне до следующего сеанса нужно подготовить документы. Вот здесь разные фигурки, животные, камни, цветы, из всего этого можно составить бесчисленное множество различных композиций. Попробуйте — необязательно сюжет сказки, на это времени нет. Просто что вам захочется, к чему душа ляжет. Пятнадцать минут. Договорились?

— Спасибо, Михаил, — улыбнулась Рита. Ей действительно стало любопытно попробовать.

Врач отошел к своему рабочему столу, оставив ее одну, и первым делом Рита осторожно потрогала песок сверху, взяла его немного в руку и раскрыла ладонь — песчинки посыпались вниз белесыми струйками. Мягкими, почти шелковыми. В такой потрясающе нежный песок хотелось запустить руку целиком и представить, что ты на пляже!.. Что Рита и сделала. Солнце, море, тихий, размеренный шум прибоя… Снова взяла в руку горсть и высыпала ее сквозь пальцы — из одной руки в другую. Подумала, что и без всяких изображений и фигурок это потрясающее средство медитации — прикосновения к такому песку успокаивают.

Зарылась поглубже, провела рукой, нащупав дно ящика, отодвинула часть песка и с удивлением обнаружила, что дно ярко голубое! Если до этого ящик можно было представить пустыней — Рита уже разглядела в лотке с животными интересную фигурку змеи, — то теперь однозначно ей виделся берег моря. Лазурного, бескрайнего, сливающегося у горизонта с небом так, что не найти границы!..

Что же будет на этом берегу?.. Рита закрыла глаза и представила себя в таком месте.

Песчаный берег, пустынный пляж, солнце клонится к горизонту, но пока еще не слишком низко. Еще жарко, но зной уже спал, да и свежий ветерок приятно холодит распаренную кожу. Среди песка попадаются обломки ракушек и небольшие гладкие камешки, отполированные водой…

В одном из лотков как раз лежали именно ракушки и камешки — природные и искусственные, то ли стеклянные, то ли из блестящего пластика. Рита подвинула лоток к себе ближе, выбрала самые красивые из натуральных камней и вразнобой кинула на песок. Затем осторожно набрала ракушек и их выложила тоже, стараясь, чтобы они выглядели как можно естественнее — какие-то «вверх ногами», какие-то почти полностью присыпанные, от каких-то видно только выступающее из песка рифленое ребро. Одна особенно красивая привлекла внимание — нежный розоватый цвет переливался перламутровым блеском в ладони. Рите вспомнилось, как собирала ракушки в детстве, когда ездили с родителями к морю, как искала подобные — целые, красивые и перламутровые, а найдя, бежала к маме показывать.

«Иногда бывает необходимо вернуться к истокам, очень многое, намного большее, чем нам кажется, закладывается в нас в детстве. Наши симпатии, наши страхи, наши мечты. Что мы любим и как мы умеем любить», — говорил Михаил на одном из прошлых сеансов. На мгновение, сейчас, когда вспомнила себя маленькой, стало любопытно — что такое она, Рита Власова, есть? Что и как закладывалось в ее характере? Но уже в следующую секунду в голове возник вопрос — а точно ли она уверена, что хочет это узнать?.. И не боится ли она узнать что-то… ненужное?

Постаравшись отмахнуться от испугавших неприятных мыслей, Рита вернула себя на покинутый берег. Вода, песок, камни, ракушки… Что там есть еще?.. Заглянула в лоток с фигурками. Конечно, кого там только не было!.. Принцы и принцессы, добрые феи и злые колдуньи, всевозможные Смешарики, Смурфики и другие герои популярных мультфильмов, остальных ни имен, ни названий Рита, конечно, и не знала. Пластиковые цветы, грибы, какие-то растения — видимо, те, что ставят в аквариумы, — разнообразные животные, птицы, жуки-пауки и кошечки-собачки… О, пароход!.. Сидишь на берегу и смотришь, как вдали проходят корабли… Рита поставила белоснежную фигурку огромного лайнера на синюю «воду». Пароход вдруг добавил всей картине налет цивилизации, песчаный пляж из пустынного превратился в курортный — только шезлонгов не хватало. Туристы, «олинклюзив» и все прочее… Нет. Фигурка последовала обратно в лоток. Природа в своей естественной красоте, неприступности и непокорности человеку почему-то сейчас показалась милее. Или ближе по духу.

Рита так увлеклась, что не замечала ни стука клавиатуры, ни вообще присутствия Михаила в кабинете. Кажется, она сама в этом кабинете в последние пятнадцать минут отсутствовала!.. Была там, где дует наполненный морской свежестью ветер, где босые ноги утопают в нежнейшем песке, где вода сверкает от солнечных бликов. Где нет проблем и есть только одно — покой и радость жизни!..

Настолько погрузилась в созданную воображением картину и ее реальное воплощение, что прозвучавшие вдруг слова почти напугали.

— Ну что, как у вас дела? — Михаил оказался рядом, и Рита, осознав себя в действительности, через его плечо взглянула на часы: до истечения отведенных пятнадцати минут осталось всего две. — Морской берег?

— Да, — пожала плечами Рита. Почему-то сейчас ей было неприятно, что этот созданный ею мирок видит посторонний человек. Пляж этот только ее. Почти. Наверно. — Наверно, многие делают из этого песка именно берег?

— Да, но все дело в том, каким смыслом вы наделяете этот берег. И потом, это может быть берег моря, а может быть реки. Но самое главное, то, что происходит вокруг. — Михаил вдруг поднял фотоаппарат, который держал в опущенной руке, и Рита его не замечала. — Позволите? Я всегда фотографирую все, что создают клиенты.

Рита кивнула:

— Представляю, какая у вас коллекция.

— Немаленькая, — улыбаясь, согласился врач. Вспыхнула вспышка и щелкнул затвор. — Маргарита, если вас заинтересовала тема арт-терапии, могу дать вам «домашнее задание», хотите?

— Что-то нарисовать? — догадалась она и уже приготовилась возразить, что рисовать не умеет.

— Совершенно верно, — снова улыбнувшись, кивнул Михаил и потянулся рукой во внутренний карман пиджака.

— Но я не думаю, что у меня получится что-то…

— Совершенно неважно, умеет человек рисовать или нет. Если вы рисуете как Репин и если у вас выходит только «палка, палка, огуречик», и в том, и в том случае вы выражаете на бумаге свои мысли, желания, проблемы, можете даже найти пути их решения, если отпустите воображение на волю. Главное, не думать, что у вас ничего не получится. — Он протянул Рите два небольших листка, сложенных пополам. Оба они были закреплены скрепками. — Скрепки для того, чтобы вы раньше времени не раскрыли и не прочитали, что именно нужно изобразить. Начнете думать сильно заранее и эффект будет уже не тот. Придете домой, сделаете все нужные дела, поужинаете, сядете спокойно — и тогда открывайте.

— Хорошо, я поняла. — Рита заметила цифры на листках. — Сначала первый, потом второй?

— Совершенно верно. А теперь прошу простить меня… — Михаил развел руками.

— Да, конечно. — Рита вернулась к дивану, забрала сумку, извинилась, что так задержала врача, попрощалась и вышла.

* * *

Спустя двадцать минут черепашьего ползания встали намертво. Рита в изнеможении откинулась на спинку водительского сидения, положила голову на подголовник и прикрыла глаза. Видеть бесконечное море красных огней впереди не было уже никаких сил.

Тронулись, проехали два метра, встали.

Мысли то и дело возвращались к прошедшему сеансу. Пора было признать, что с первоначальным недоверием и скепсисом Рита уже рассталась. Уж насколько Лентова, Паньков и та дамочка, с которой консультировались по поводу панических атак, подорвали веру в профессионализм, честность и порядочность психологов, общение с Михаилом смогло Риту переубедить. И, чего она сама от себя никак не ожидала, заинтересовать.

Еще три метра. Снова встали.

Все-таки насколько удивительно устроена человеческая психика… Вот так живешь, выбираешь занятия, делаешь то, что нравится и приносит удовольствие, а потом оказывается, что выбрала их вовсе не она сама, Рита Власова, а ее покалеченная психотравмой душа. В стремлении заполнить тот самый вакуум. От этого слова, со школьных уроков физики ассоциирующегося с абсолютной пустотой, было как-то особенно жаль себя. Теперь и не представить, какой бы она была, как сложилась бы жизнь — а теперь оказывается, и многое в характере, — если бы не похищение Лизы.

Как же найти теперь себя настоящую?.. И надо ли? И возможно ли это сделать, если она уже… другая? Ведь то, какая она есть сейчас — это тоже она… и для самой себя именно это воспринимается настоящим.

Страшно это самое настоящее потерять и взамен получить неизвестно что.

Она двадцать лет бежала от самой себя. Ох, врач очень доходчиво объяснил ей, что она эти двадцать лет делала со своей жизнью!.. И все из-за того, что травма так и осталась с ней, психика с ней не справилась, и все, что Рита могла — бежать. От себя, от чувства вины, от нереализованных возможностей. Теперь надо себя сломать, переделать, простить и найти себя новую.

Когда Рита все же добралась до дома, так устала от размышлений, что даже с некоторым удовольствием переключилась на домашние дела. Приготовила ужин, поела, перемыла всю грязную посуду, скопившуюся за три дня напряженной работы. Наведенный на кухне порядок принес немного удовлетворения — подумалось, что и в себе самой хотелось бы такого же порядка. И теперь была надежда, что хотя бы отчасти его получится достичь.

К «домашнему заданию» Рита приступила немного отдохнувшей. Можно было бы и отложить, но, во-первых, неизвестно как завтра будет со временем, а во-вторых, было все же любопытно.

«Изобразите свою жизнь сейчас в виде дороги. Что это за дорога? Куда она ведет? Что находится рядом с ней?»

Да уж… Ее жизнь сейчас — вообще ни разу не дорога! Она же стоит на месте! И остановилась она, пожалуй, тогда, двадцать лет назад… Куда ведет?.. А куда ведет ее непутевая жизнь? Вот именно, что не-путевая. Никуда она не ведет.

Она вообще сейчас как витязь на распутье, не знает, куда шагать и куда ее приведет та или иная тропа. Впрочем, тест наверно не о времени непосредственно сейчас, когда уже началась работа с психологом, а немного раньше? На что же была похожа ее жизнь еще совсем недавно?.. Еще и рядом что-то…

Рита придвинула к себе лист, взяла карандаш и надолго задумалась. Воображение рисовало уходящую вдаль дорогу, то одну, то другую, но никак не получалось поймать внутреннее ощущение правильности.

А вообще интересно, что люди выбирают. Ведь это может быть оживленное шоссе с мчащимися на большой скорости автомобилями, может быть лесная тропа среди сосен… Или шоссе, но в крупном городе, и все машины стоят в пробке. А лесная тропа проходит через непролазные дебри… А ведь специалист потом это все интерпретирует, хотя, конечно, с непролазными дебрями и профессионалом быть не надо, чтобы понять, в насколько запутанной ситуации человек себя чувствует.

Карандаш Рита отложила спустя минут двадцать, оглядела весь рисунок и отставила его в сторону, разглядывая издалека и примериваясь, надо ли что-то еще добавить. Пожалуй, что нет. Внутреннее ощущение говорило, что именно так она себя сейчас и ощущает.

В левой части рисунка к горизонту уходило шоссе с оживленным движением. В центре располагалась его обочина — не очень широкая, обычная, песчаная. «Шла» Рита именно по ней. Справа раскинулось широкое нераспаханное поле — трава, полевые цветы. Между полем и шоссе широкая канава, наполненная водой. Чуть впереди дорожный знак — указатель населенного пункта. Синий вытянутый прямоугольник, но названия на нем нет. Слева от шоссе впереди виднеются крыши деревенских домов, но ни дороги туда, ни пешеходного перехода через шоссе нет.

Рита подумала-подумала и пририсовала в верхней части листа многочисленные облака. Хотела добавить где-то впереди дождь, но не стала — пожалела себя. И так картина получилась далеко не радостной. И без комментариев Михаила было понятно, что ничего хорошего она в своей жизни не видит и, как выбраться из сложившейся ситуации, не знает. Не свернуть никуда — ни в поле, ни через шоссе, по которому мчаться машины.

Вздохнув, Рита сняла скрепку со второго листочка с заданием, прочитала и горько усмехнулась. Михаил решил над ней поиздеваться?.. Что она после такого нарисует?!..

«Изобразите в виде дороги свою жизнь в будущем, такой, какой вы хотите ее видеть».

Первая мысль — для начала хоть куда-нибудь свернуть с этой обочины!.. Не знает она совершенно, куда!.. Что она будет рисовать, если не знает, куда и как эта самая дорога должна привести?..

Уже очень много лет у нее не было совершенно никакого представления о будущем. Если подумать и покопаться в себе, наверно, станет ясно, что это началось после расставания с сыном. Она ушла тогда в никуда — и так в этом «никуда» и осталась. Даже заводя новые отношения, Рита уже не ставила целью создание семьи — двух попыток оказалось достаточно. Работала, потому что работа приносила удовлетворение, работа наполняла жизнь смыслом и дарила нужные эмоции. Заводила незначительные романы — хотелось чувствовать себя любимой и желанной. Жила. Просто жила.

Почему же сейчас у нее ощущение, что это вовсе не было жизнью?.. Не жизнь это была, а ожидание… Ожидание, когда перестанет болеть.

Но ведь заводила же она романы… И одно время на Гену серьезно надеялась, пока они не поняли, что их профессии с постоянными разъездами и ненормированным графиком никак не сочетаются с совместной жизнью.

«В адреналиновой зависимости почти всегда речь идет о восполнении нехватки общения и любви».

Тут тоже не надо быть мега профессионалом, чтобы понять, что ей с ее одиночеством любви действительно не хватало. После потери двух детей и расставании с двумя самыми главными мужчинами. Почти предательстве с их стороны по своей сути.

О личной жизни Михаил не сказал, просто потому что и так уже знает ситуацию. И наверно пожалел ее, не стал сегодня добивать фразой «вот наладили бы личную жизнь, было бы лучше». Но Рита знает, что дело не столько в личной жизни, сколько в… ее качестве, что ли. Мужчины у нее были, только ситуацию они никак не меняли — та самая пустота все равно никуда не исчезала. И, как сейчас понятно, Рита как и прежде заполняла ее привычным — бурной деятельностью, адреналином, ощущением нужности на работе. Почему так было?.. Потому что она не пускала мужчин близко. Ее неосознаваемая потребность в любви оставалась неудовлетворенной.

За этими размышлениями неотступно маячил образ Данилова, от которого одновременно становилось спокойно и тревожно. Спокойно — потому что казалось, вот оно, решение, просто позволить себе отношения и они, возможно, смогут заполнить этот вакуум. Что самое странное — она действительно допускала мысль, что это может произойти. Долго так думать не получалось: в душу тут же врывалась тревога. Не может быть в ее жизни счастья. Просто не может по определению! Не дано! Не должна она так подставлять Степу, он достоин гораздо большего, чем все ее проблемы.

И заставив себя отвлечься от Степы, Рита придвинула к себе второй чистый лист. Будущее… Чего ей хочется?.. Хочется, чтобы там было тепло и солнечно. Чтобы был покой наравне с привычной работой — работу свою она любит независимо от того, что заставило ее выбрать. Чтобы…

Рита взяла карандаш и первым делом нарисовала в центре листа дом — небольшой, в отдалении. На первом плане к нему вела дорожка, по бокам которой росли кусты и деревья. Возле дома Рита тоже пририсовала пару сосен — от них воздух самый вкусный. Вдали от дома отходила еще одна дорога, поровнее, предполагалось, что она заасфальтирована. Машину Рита вырисовывать не стала, и так понятно. Оглядела передний план, добавила кое-где травы, условных «ромашек» и возле деревьев пару грибочков — вошла во вкус. Затем занялась домом. Дверь, крыльцо, окна с занавесками…

Дом очень смущал. Внутри сидело ощущение, что это чья-то чужая жизнь и ее она не может быть никак. И, пока Рита сосредоточено вырисовывала покрытие крыши — почему-то захотелось детализировать рисунок, — в голове у нее оформилась мысль, неотступно маячившая все время, пока рисовала. Она хочет будущую жизнь в виде дороги к дому. А дом — это место, где ждут. Ждут!.. Кто ее там будет ждать?.. От очередного осознания своего полного одиночества захотелось взвыть. Рита с силой сжала карандаш, чуть не сломав его, швырнула его на стол и, поднявшись из-за стола, подошла к окну. Но десятки освещенных окон дома напротив успокоения не принесли вовсе — стало только больнее. Почти за каждым из этих окон люди жили гораздо более полной жизнью, чем она. О, да, она прекрасно знает, какие скелеты у них могут быть спрятаны в шкафах, но сейчас ей кажется, что все, абсолютно все живут счастливее, чем она.

Звонок в дверь заставил вздрогнуть и посмотреть на часы — поздновато для случайных гостей или соседей. Если только у них не образовался очередной сбежавший труп. А раз не гости и не соседи, вариант напрашивался один. Вариант, от которого сердце сжалось — снова с разными по своим полюсам эмоциями: ему не нужно приходить, но, черт возьми, она элементарно соскучилась!.. На работе пересекались мало. Рита разозлилась на собственную слабость, поднялась и пошла открывать с точным намерением напомнить Данилову про ее «нет».

В «глазок» взглянула мельком — повинуясь профессиональной подозрительности, лишь убедилась, что пришел действительно Степа. Отперла замок, потянула на себя дверь, но в открывающемся проеме возник не Степа, а… букет. Рита ошарашенно уставилась на охапку белых роз, а затем на все же переступившего порог дарителя.

— …Это что?..

— Это тебе.

Цветов ей не дарили давно. Восьмимартовские букетики от мужской половины ФЭС не в счет. Даже когда один такой мимозно-тюльпановый веничек в начале рабочего дня подарил ей Степа, нехило опоздав к месту убийства. Настоящих цветов не было лет сто. И тысячу лет никто так не волновался, их протягивая, как волновался сейчас Степа — она это не видела, но точно знала.

Левую руку он держал за спиной, и Ритино воображение, разбуженное художественными упражнениями, дорисовало там бутылку вина. Очень в его духе — должно быть, именно так он ухаживал за своими девушками. И от возмущения, что он так очевидно решил наплевать на ее отказ, Рита язвительным тоном, демонстративно сложив руки на груди — мол, цветы брать не собираюсь, — заявила:

— Данилов, мне их даже поставить некуда. Забыл? У меня даже вазы нет с некоторых пор.

— Не забыл. — Степа вытащил из-за спины руку, и свет коридорной люстры полыхнул отражением в хрустальных гранях.

Ваза. Он принес ей вазу. И вовсе не вино, как она только что думала про каких-то там девушек… Рита подняла взгляд — в его глазах плескались смешинки, мол, я слишком хорошо тебя знаю. Да уж… пора бы к этому начать привыкать.

Она улыбнулась — не смогла не улыбнуться. Ваза и искорки в его глазах обезоружили. Протянула руки и приняла все сразу — и вазу, и цветы. Не удержалась от того, чтоб понюхать — конечно же, розы пахли божественно.

— Спасибо… но…

— Чаем угостишь? — спросил Степа деланно-безразличным тоном.

— Нет, — качнула головой Рита, успев вспомнить, с какими мыслями шла открывать дверь. И добавила: — Не сегодня.

— Ты обещала рассказать про психолога.

Явный упрек в голосе Степа скрыть и не пытался. Да, обещала и теперь пожалела, что была так неосторожна. Они встретились у морга — она шла от Вали и очень торопилась, он шел непонятно куда, может быть тоже в морг, впрочем, больше там идти и некуда. Ее ждала с докладом Рогозина, поэтому на его несколько вопросов в духе как дела, ответила обещанием позже рассказать подробнее.

— Не сегодня, Степ. — На столе дожидался незаконченный рисунок будущей жизни — той, которой у нее все равно никогда не будет. И после всех мыслей сегодняшнего вечера она не была готова вести дружеские беседы. Тем более что они имели все шансы перерасти в очередное выяснение отношений. — Спасибо за цветы, мне правда очень приятно. И… за вазу тоже.

Улыбкой попыталась скрыть неловкость от того, что выгоняет его. Степа на улыбку ответил, но смотрел грустным взглядом. Рита сделала вид, что этого не замечает. Шагнула к двери, перекинула букет на правую руку, в которой держала вазу, и свободной левой взялась за дверную ручку. В следующий миг поверх нее легла Степина ладонь. Почему-то очень теплая. Хотя он пришел с улицы, где должно было быть довольно прохладно.

От прикосновения Рита вздрогнула. То ли от неожиданности, то ли от волны тут же накрывших эмоций — черт возьми, почему она так реагирует?!..

— Степа… — от охватившего смятения голос дрогнул.

Он придвинулся к ней ближе, сократив расстояние до размера букета, что она держала наперевес, и теперь внимательно смотрел в глаза. А она не выдержала. Впервые в жизни не выдержала чужой взгляд!

— Степ, не надо… — почти шепотом.

— Я даже ничего не сказал… — тоже шепотом, от которого по спине пробежали мурашки. Да что ж такое!.. Ей-богу, реагирует как школьница!..

Рита все же посмотрела ему в глаза:

— Как будто нужны слова…

Его рука все еще слегка сжимала ее пальцы. А сердце стучало так, что она испугалась, что Степа сможет почувствовать ее пульс. По привычке хотелось казаться безразличной и неприступной. Так было гораздо спокойнее. А возникшее почти непреодолимое желание шагнуть к нему ближе и окунуться в объятия Рита постаралась затолкнуть как можно глубже.

— Рита…

— Не говори ничего, Степ, пожалуйста. Не сейчас. Потом. Мне нужно побыть одной. Пожалуйста, уходи.

Вдруг стало безмерно жаль себя: сказалось все сразу, весь раздрай последнего времени, вывернутые наизнанку чувства, беспрестанное ковыряние в них — то с Михаилом, то наедине с собой, обдумывая сказанное и услышанное на сеансах, — весь сегодняшний день, от дикой загрузки на работе, от которой она успела устать, до непростого разговора с Михаилом про пустоту в душе. Мечты о тихом покое на море — несбыточные настолько, насколько далеко сейчас от нее теплое море с солнечным пляжем. Пробка, измотавшая последние нервы. И весь ворох мыслей о своей жизни за рисунками. Жизни, в которой ей так не хватает… тепла.

Эмоции, которые нет сил скрывать и сдерживать, добили.

Почувствовала, как к глазам подступили слезы, отвела взгляд, но было поздно, Степа, видимо, успел заметить. Отпустил ее руку, взял вазу и потянул к себе букет, Рита, не понимая, позволила его забрать. Поставил вазу на тумбу, букет пристроил рядом, поправил, чтобы тот не свалился, и повернулся обратно к ней.

— Рит… — Еле заметную вопросительную интонацию сгладили его руки. Коснулись плеч, привлекая ее к себе. Наплевав на доводы не слишком сильно сопротивляющегося внутреннего голоса, она позволила себя обнять. Не может она больше сопротивляться. Не сегодня. Не сейчас. — Устала?

Она кивнула. Потом подумала, что ему не очень видно ее голову, но Степа, кажется, понял по движению.

— Трудно?

Снова молча кивнула.

Видимо, поняв, что она не сопротивляется, Степа перехватил руки и обнял иначе — привлек ее к себе за талию, полностью сократив расстояние. От соприкосновения тел прошла волна дрожи, Рита глубоко вздохнула, пытаясь ее унять. От Степы пахло его машиной и слегка табаком. И — самим Степой. Привычной смесью природного запаха и аромата парфюма, почти неуловимого, успевшего за день почти испариться.

Сознание будто разделилось на две части. Одна убеждала, что надо срочно выгнать Данилова вон, другая откровенно наслаждалась его объятиями. В них тепло и спокойно. Нет, то есть не спокойно, а очень волнительно, но уже в другом смысле. В них спокойно душе. А это, черт возьми, то, чего ей так не хватало!..

Он гладил ее по спине и что-то шептал про «нужно потерпеть», Рита особенно не вслушивалась, откровенно наслаждаясь ощущениями. По спине, будто вслед за его руками, бегали табуны мурашек, внутренний голос все настойчивее повторял, что это безобразие надо остановить.

Да, сейчас, сейчас она его остановит, только капельку, еще минутку побудет в этом невесомом облаке его нежности и защиты. Почему-то сейчас она очень остро чувствовала его желание защитить ее — даже от психолога, которого же сам и организовал.

Сейчас, еще полминутки в его руках… Полминутки, и она соберет остатки сил и скажет, снова скажет то самое «нет». А как иначе?!..

Полминутки…

— Ритуль… — Степа чуть повернулся, наклонился, Рита почувствовала прикосновение его руки к волосам, а через мгновение ее виска коснулись теплые губы. — Рита…

Сердце замерло, потом с силой ударилось о грудную клетку, и Рита подняла голову, чтобы сказать, что это уже лишнее.

— Степа…

Но… она повернулась слишком порывисто, а он как раз, видно, хотел поцеловать снова, она совсем не ожидала такой траектории движения его головы и — даже быстро поворачивая голову, успела осознать, как губы скользнули… по губам.

Сердце замерло снова. Окончательно. Вообще остановилось, как и дыхание — причем, Степино тоже. Оба замерли в нерешительности. И поймав себя на ощущении, будто видит все со стороны, Рите подумалось, что они сейчас ведут себя как школьники, а не два взрослых человека, которым должно быть совершенно понятно, что сейчас будет!..

— Степа… — выдохнула в последней попытке предотвратить, понимая даже сейчас, в таком состоянии, что нельзя, что ничего хорошего это не принесет. Но… ничего хорошего — потом. А сейчас — несколько сладостных мгновений, отказаться от которых нет никакой возможности. Не изобрело еще человечество средства, чтобы так сопротивляться природе.

В последний миг успела посмотреть Степе в глаза и увидеть в них решительную уверенность. И — сдержала собственный порыв, уступив ему инициативу. Господи, она слишком давно этого хотела, чтобы сейчас отказаться!

Губы снова коснулись губ, уже осознанно, и Рита тут же ответила — сначала осторожно, будто пробуя на вкус, затем подчиняясь, потом нисколько не уступая Степе в напоре. Она обхватила его шею руками, он запустил руку под ее волосы, второй рукой продолжая прижимать к себе — будто боялся, что она вырвется из объятий.

Целовались то страстно, выражая всю боль и силу чувств, впервые отпущенных на волю, то нежно и медленно, наслаждаясь друг другом — оба понимали, что как только остановятся, все закончится, поэтому не торопились.

Остановиться на пару мгновений, перевести дух, с наслаждением прислушаться к одному на двоих дыханию и — снова вернуться в плен ставших так быстро уже знакомых губ. Любимых, желанных...

— Степа… — Конечно, ее внутренний голос победил. Внутренний голос и соображения рассудка, что надо остановиться, пока не стало критически поздно. — Степ… — Еще один самый последний поцелуй. — Все…

Разорвать объятия оказалось безумно сложно, и какое-то время они смотрели друг другу в глаза, восстанавливая дыхание, пытаясь успокоиться и мысленно задавая друг другу и себе вопросы без ответов.

— Почему от тебя пахнет табаком? — спросила вполголоса, скорее, чтобы что-то сказать, чем из интереса.

Ответил Степа не сразу.

— Курил, когда приехал, в машине долго сидел… Думал, идти к тебе или нет.

— А я удивилась, что ты так поздно.

Его руки все еще мягко скользили по ее спине — так нежно, что хотелось только одного: закрыть глаза и отдаться ощущениям.

— Тебе лучше уйти. — Она все же это сказала вновь. Через силу.

— Могу я считать это…

— Я не знаю, — честно ответила Рита. И первая его отпустила. — Иди…

Он еще молча помялся, вздыхая и пытаясь в ее глазах найти нужный ему ответ, но, так и не найдя, открыл дверь и вышел.

Рита заперла замок дрожащими руками. Одновременно тянуло заплакать и нервно рассмеяться, но собственной истерики она не хотела совершенно точно, потому, кое-как взяв себя в руки, вернулась на кухню. Села за стол и, стараясь не думать ни о чем, сосредоточено дорисовала крышу дома и солнце в углу листа.

Снова, как и с первым рисунком, отодвинула, пытаясь оценить, что еще нужно добавить, но думать не получалось — перед глазами как в замедленной съемке мелькали кадры: случайное прикосновение губ, перехваченное дыхание, взгляд, поцелуй…

Дура безвольная. Зачем она это допустила?.. Что ей теперь делать?.. Но даже ругать себя сил уже не было. Внезапно захотелось порвать нарисованную дорогу к дому. Все равно ее жизнь никогда такой не будет!..

Порыв сдержала, убрала рисунки подальше с глаз долой. Вспомнила о так и лежащих на тумбе розах, сходила за ними, налила в вазу воды и установила букет на стол.

Думала, что заснуть не сможет, сойдет с ума от воспоминаний и представлений, но, видно, весь вымотавший день все же сказался — так с мыслями о Степе и заснула.

* * *

Июнь 2020

Отдел мягкой мебели Рита пролетела, будто куда-то торопясь. Составленные вплотную диваны и кресла впечатления не производили, но примеры оформления спален, полностью обустроенные, с тумбочками, комодами, уютными, мягкими коврами, разными милыми вещицами для создания уюта и, конечно же, кроватями необъятных размеров, заставляли нестись от них прочь, лишь бы не чувствовать возникшего между ней и Степой напряжения. Ей хватило того, как они только что выбирали занавески — обсуждали то, насколько они подходят к планируемым обоям так, будто им вдвоем жить не один год с результатом выбора.

Он попросил ее помочь еще две недели назад, еще до случившегося поцелуя, и теперь она не стала отказываться, считая, что все должно оставаться прежним. Она тогда порадовалась, что он смог взяться за ремонт, начатый с сестрой, и согласилась помочь, чтобы поддержать его в этом решении. Да и отвлечься от всех своих психологических разборок было весьма кстати. Теперь же Степа стал одной из основных проблем. Впрочем, как они на днях с Михаилом выяснили, стал он ею уже давно.

Спальни с кроватями сменились шкафами и, поблуждав в узких проходах, они наконец выбрались из мебельного отдела. Степа говорил, что надо будет зайти в электротовары, и теперь Рита соображала, в какой стороне они находятся.

— Рит, пойдем кофе попьем, — Степа указал рукой в сторону фойе торгового центра, где располагалось небольшое кафе для посетителей. Как любой мужчина, он первый устал ходить по магазину, и теперь состроил такую несчастную физиономию, что Рита не смогла не согласиться. Впрочем, она тоже не отказалась бы посидеть.

Степа отправил ее занимать столик, и вскоре пришел с подносом — две чашки с кофе и тарелочка с пирожками. От пирожков вкусно пахло абрикосами, и Рита подумала, что с мясом там, наверно, не было, иначе Степа взял бы что-то более сытное. От привычной мысли о фигуре она отмахнулась — за последние два месяца и так похудела. Нервные потрясения и работа над собой под чутким руководством психотерапевта — отличная замена любым диетам…

Она боялась разговора о поцелуе, но Степа вел себя сдержанно, пока еще ничем не напомнив о нем. Надо отдать ему должное, он и на работе за прошедшее время не сделал ни одного намека — кроме самого первого взгляда, когда встретились после того вечера.

— Расскажешь наконец про психолога? — вдруг спросил он и посмотрел с ожидаемым упреком, намекая, что время для увиливания и отговорок прошло.

Рита вздохнула — хотелось отвлечься, — но понимала, что Степа волнуется и, в конце концов, имеет, наверно, право узнать как дела.

Вокруг шумели люди, кто-то просто проходил мимо и громко говорил по телефону, кто-то кого-то искал, кто-то кричал вдогонку ушедшему заказывать еду, что еще нужно взять, за столиком неподалеку капризничал маленький мальчик, весь этот общий гул отвлекал, и Рита не сразу сформулировала, что сказать.

— Он оказался не таким, как я ожидала, — Рита сделала очередной глоток оказавшегося, к сожалению, невкусным кофе. — Лучше. Гораздо. Это удивительно, но я действительно ему верю.

— Это же здорово!

Рита кивнула:

— Знаешь, он больше похож на инструктора по экстремальному вождению, чем на психолога. Или по экстремальному подъему в горах. Молодой, крепкий такой, уверенный и видно, что реакция отменная… Он не в кабинете должен сидеть, а висеть рядом на параллельной страховке.

Степа с явным удивлением качнул головой:

— Признаюсь, это странно. Слышать от тебя восторг по отношению к психологу…

— Мне самой странно. Но я рада, что так. — И, помолчав, Рита добавила: — Спасибо, Степ.

Он кивнул. Рита взяла пирожок, но, прежде чем надкусить, спросила:

— Рогозина у тебя ничего о нем не спрашивала?

— Нет.

Мимо с дикими воплями пронеслась компания подростков. Немного покричали и с громким и нецензурным спором, куда им идти, направились к эскалаторам.

— Мне придется наверно ей рассказать. Ну или взять просто отпуск за свой счет. Хотя у меня там отгулов на два отпуска наберется.

— Зачем? — обеспокоился Степа. — Тебе надо куда-то уехать?

— Нет. — Рита все же принялась за пирожок, оказавшийся гораздо вкуснее, чем был кофе. — Врач рассказал о новой методике, с помощью которой можно бороться с паническими атаками. Это дорого и требует каждодневной работы, но действенно. Со службой совместить не получится.

— Дорого? Сколько?

Рита не сразу поняла свою ошибку.

— Нет, Степ.

— Почему сразу нет? — откинулся он на стуле, и Рита узнала это движение. Степа так делал, когда ему что-то не нравилось или что-то сильно удивляло. — Я хочу помочь.

— Я сказала — нет.

Степа замолчал, а ее тут же начала грызть совесть за то, что обидела его — и отказом, и резким тоном. Ее совесть в отношении Степы вообще в последнее время была слишком… многословна. И подчиняясь ее настойчивости, Рита сделала то, чего никогда раньше в отношениях со Степой не делала.

— Извини, я не хотела тебя обидеть.

Он резко поднял глаза от опустевшей чашки, в которую обиженно уставился. Удивился. Впрочем, не он один.

— Почему тогда нет? Скажешь, что это твоя жизнь и меня она не касается?

Рита молча отвела взгляд. Подтверждать, что он прав после прозвучавшей в его голосе горечи показалось уж совсем жестоким.

На ее счастье, мамаша того самого капризного мальчика вдруг резко одернула его: «Слава, не ной! Сейчас уйду и здесь тебя оставлю, если ныть будешь!», чем привлекла всеобщее внимание. Конечно же, мальчишка в ответ заплакал пуще прежнего. Рита перехватила Степин взгляд, когда он, поморщившись, повернулся обратно. Внутри противно кольнуло от пришедших ассоциаций, но Рита от этих мыслей отмахнулась. Степа и дети — это точно не та тема, о которой стоит думать в такой ситуации и в непосредственной компании самого Степы.

— Пошли в твои электротовары.

— Не надо уже никуда идти, — бросил Степа, поднимаясь. — Пошли, отвезу тебя домой.

Оказалось, что, пока они ходили по торговому центру, погода испортилась. На улице накрапывал мелкий дождик и, судя по затянувшим небо тучам, он в скором времени вполне мог перерасти в полноценный ливень.

За рулем Степа, конечно же, продолжал молчать — обижался. А Рита, отрешенно следя за неспешно двигающимися «дворниками», вспоминала все, что они с Михаилом говорили о Степе. Надо. Надо уже принять наконец решение и перестать мучить и его, и себя. Но… В это самое «но» упиралось все. И доводы рассудка, и размышления над словами Михаила, и чувства. Единого знаменателя у всей этой компании, разумеется, не было.

Степа затормозил у ее подъезда и заглушил двигатель. Значит, все же хочет поговорить, поняла Рита и выходить не стала. Скользнула взглядом по напряженным рукам, продолжающим лежать на руле, отогнала все мысли последнего времени об этих самых руках — ну не получалось не думать! — и посмотрела в его лицо. Он смотрел куда-то в сторону. Наверно, за всю дорогу так и не придумал доводов, как ее уговорить. Или и не думал вовсе — просто обижался. И имел на это право, Рита это понимала.

Дождь вдруг усилился, забарабанил по стеклу.

— Я не хочу быть обязанной тебе деньгами.

— Ты и не будешь обязанной, — с готовностью ответил Степа, будто ждал ее слов. — Просто помощь. Дружеская, если тебе так легче.

Про дружбу после результата последней их встречи наедине прозвучало как-то нелепо.

— Я не привыкла брать деньги у друзей. Даже в долг брать не люблю. А так…

— Да, с «дружеской» уточнение не вышло… — вздохнул Степа и повернулся к ней. — Рит…

Она его перебила:

— Ну не хочу я, чтоб деньги между нами стояли, как ты не понимаешь! Они же только помешать могут!

— Чему?

Он не понял, а она успела пожалеть, что сказала, не подумав. Но теперь уже некуда деваться.

— Нам. — И добавила, потому что он смотрел непонимающе: — Возможным… нам.

Наверно она потом ой как пожалеет об этих словах, об очередной надежде, которую она сейчас ему дает. Но что ей делать, если… не получается иначе?

— Рита… — его тон изменился, голос дрогнул, а Рита прикрыла глаза и отвернулась, потому что в который раз совесть ударила по и так оголенным нервам. Сколько можно его мучить!..

Дождь продолжал барабанить и как будто подгонял ее. Мол, давай уже, решайся, дай ему хоть какую-то определенность!..

— Дай мне время, Степ. Я ничего не обещаю. Я… сейчас вообще ничего не знаю!

— Я знаю, — спокойно ответил Степа после некоторого молчания, и Рита удивленно повернулась к нему. — Знаю, что ты не знаешь.

— В смысле?

— Я много читал, даже консультировался тоже с психологом, чтобы понимать, что с тобой сейчас происходит.

Рите показалось, что она ослышалась. Нет, она и так понимала всю серьезность его намерений, понимала, что он действительно любит ее, но это было выше ее представлений о способности мужчин любить. Она его динамит каждый раз, отворачивается, не подпускает, а он идет к психологу, чтобы разобраться в ее состоянии!..

— И?.. — осторожно спросила она.

— Я знаю, что ты заново пересматриваешь события своей жизни и все свои взгляды, что у тебя может поменяться мнение о многих вещах в твоей жизни… Психолог сказала мне, что это похоже на то, как дерево осенью сбрасывает листву, чтобы весной появились новые листья. И что тебе сейчас должно быть холодно, потому что… без листвы непривычно.

Она не смогла ничего сказать. Потрясенно молчала.

— Но… вдвоем теплее, Рит. — Она только сейчас уловила, как он пытается сдержаться и говорить спокойно. — Я помочь хочу, рядом быть хочу, а ты меня отталкиваешь.

Дыхание, перехватившее на так поразивших ее словах, наконец получилось перевести. Мысли диким хороводом летели в голове. Ну не бывает так… И что ей со всем этим делать-то теперь?!..

— Данилов, когда ты успел стать таким идеальным?

— Что?

— Ты столько делаешь… — она покачала головой, не находя слов, — ты делаешь такие вещи, которых я не ожидала вообще ни от кого… и ты столько понимаешь… Где привычный Степа, которого я обязательно назову дураком за какую-нибудь чудовищную глупость, которую он сотворит?

— Скажи мне «да», и он вернется, — горько улыбнулся Степа. — Потому что я с ума сойду.

Она улыбнулась в ответ — с такой же горечью.

— Мне нужно время…

Степа кивнул.

— Главное, чтобы ты за это время не надумала лишнего…

— Как получится, Степ… Я пойду?.. — Рита взялась за ручку двери, подавила в себе желание обернуться и поцеловать и, несколько секунд посомневавшись — нет, все, надо брать себя в руки! — выбралась под дождь.

Степа махнул ей рукой, когда она обернулась от дверей подъезда, и уехал. Рита быстро забежала в дом, поднялась к себе. В квартире оказалось весьма прохладно — она с утра оставила открытыми окна, потому что тогда было жарко. Зябко поежившись, Рита прикрыла окно, попутно вспомнив о том, как они со Степой стояли возле него. Тогда тоже шел дождь. А ее плечи согревали плед и Степины руки.

«Вдвоем теплее»… Как будто она этого не понимает…

Июнь 2020

Степа, как и обещал, не звонил, не приходил, и это, вопреки всей логике, слегка задевало. Хотя сама же этого добивалась. Сомневаться в его чувствах не приходилось, но от его отсутствия было тоскливо. Было приятно хотя бы изредка чувствовать себя нужной.

Но… скучать не давали психологи — теперь уже двое. Той самой новой методикой Михаил не владел, отправил Риту к своей коллеге, пообещав обрисовать всю ситуацию, чтобы упростить их работу. Коллегой оказалась молодая девушка, что Риту сначала насторожило — все же хотелось иметь дело с опытным специалистом, но, как и в случае с Михаилом, тревоги быстро улеглись — по разговору девушка Наталья показалась компетентной и уверенной в своих знаниях.

Суть методики сводилась, как объяснила Наталья, к переработке информации. Возможность реализовать распространенное выражение «не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней» весьма обнадеживало, но Рита не могла поначалу понять, как она может изменить свое отношение к похищению Лизы. Да и все то, что Наталья рассказывала, все эти «десенсибилизация», «отрицательное и положительное самопредставление», «целевое и адаптивное воспоминание» сначала повергли в некоторый шок — Михаил, видимо, ее щадил и профессиональных терминов употреблял немного. Да и многое Рита в силу специальности понимала сама. Наталья же огорошила поначалу перечислением задач, которые они должны решить, но в дальнейшем по мере постепенного разбора ситуации стало проще и понятнее.

Основной задачей до начала терапии было определение причин панических атак. С Михаилом они это уже сделали, для чего пришлось много чего раскапывать в привычных рабочих ситуациях и во всех личных событиях этого времени. Результат Риту наверно уже и не удивил — слишком много удивляться довелось за последние недели.

Она была уверена, что причины должны быть связаны с Лизой или Глебом, с темой детей, возможно, в более глобальном смысле. И когда все оказалось глубже и сложнее, поняла окончательно, что без помощи профессионала сама ни за что до этого не додумалась бы.

Путь к истине Михаил начал с незначительного, как ей сначала показалось, вопроса.

— Кто ведет расследование? То есть кто является координатором всех действий и держит в руках все аспекты расследования?

— Начальство, — кивнула Рита. Упоминать Рогозину прямо посчитала некорректным. — Бывает, что старший опер, когда никого из начальства нет. Но это редко.

— То есть вы сами делаете только то, что вам велят? — уточнил Михаил. — Съездить туда-то, арестовать того-то?

— Ну, практически да, — Рита не стала вдаваться в мелочи, пока не понимая, к чему он клонит.

— А вы лично, Маргарита, знаете только то, что необходимо для выполнения конкретной задачи, или вы обычно в курсе всего дела?

— Почти всегда в курсе.

— Вам самой важно знать все? Выполнение задачи от этого зависит?

Рита задумалась.

— Бывает по-разному. Когда-то мелочи знать необязательно, когда-то надо быть в курсе, чтобы элементарно знать, что нужно, к примеру, найти при обыске.

— А вы всегда в курсе?

Рита снова задумалась.

— Пожалуй, да.

— Вам важно быть в курсе?

— Да.

— Почему?

На этот раз задуматься пришлось надолго.

— Не знаю. Потому что важно. Напарник может что-то забыть, пропустить… Да и это просто… эффективнее.

Ей тогда показалось, что этот момент исчерпан, да она и вовсе не поняла, к чему врач задавал все эти вопросы. Но Михаил впоследствии вопрос за вопросом раскрутил много других ситуаций, где, как оказалось, Рите было важно контролировать ситуацию. И выдвинул версию, что после похищения Лизы у нее сформировался страх потери этого самого контроля. И он, в том числе, кроме страха повторения, не давал ей отойти от коляски маленького Глеба. А потом незаметно для нее распространился на другие сферы жизни, напрямую не связанные с детьми.

Затем Михаил вплотную занялся историей ее отношений со Степой. И, когда они подошли к вероятности того, что в ходе поддержки и опекания Степы она частично перенесла на него нереализованный материнский инстинкт, Рита начала наконец что-то серьезно понимать. В непроглядной тьме всех проблем забрезжил свет в конце тоннеля — просто потому что стало многое понятно.

Первую паническую атаку она тогда уже сама связала с тем, что прямо перед этим приняла решение сказать Степе «нет». «Вы твердо были уверены в своем решении?» — спросил Михаил. Рита ответила, что на тот момент ей казалось, что да. Но потом стало хуже, начались атаки, появилась неуверенность в себе из-за них, и на фоне этого стали чаще появляться мысли о Степе. Он пытался ее поддержать, и она против воли понимала, что нуждается в какой-то степени в этой поддержке. Несмотря на то, что привыкла решать все свои проблемы самостоятельно. «Вам сейчас необходимо его опекать? Вы знаете, где он сейчас, что делает?» Рита копалась в себе несколько минут. «Я знаю, что он в порядке».

Вторую атаку объяснить с новыми знаниями было просто — на фоне нестабильного эмоционального состояния стала более уязвима, и реакция на взрыв и Степино ранение не заставила себя ждать. Все тот же утерянный контроль и все тот же страх потери.

Немаловажным фактором, как объяснил Михаил, было и то, что она насильно подавляла эмоции после истории с возвращением Лизы. Как и многие годы ранее, она по привычке запрятала собственные эмоции вглубь сознания, полностью уйдя в работу, а подавляемые эмоции — это один из шагов, как сказал Михаил, навстречу к паническим атакам. «Вы ни с кем не делитесь своими переживаниями, вы не позволяете даже самой себе думать о том, что вас тревожит. Но тревожить оно от этого не перестает. Организм не знает, как еще до вас достучаться, — пояснил он, — и объяснить вам, что ему плохо. Поэтому выбирает такой способ».

Тот факт, что она сама отчасти виновата в возвращении панических атак, уже не удивил. Приняла как данное.

Теперь, когда чувства к Степе были разложены по полочкам, ситуация виделась несколько проще. Вся проблема упиралась только в два момента — страх новой боли и то, что с ней у Степы не будет полноценной семьи. Вызывать собственное сознание на честный разговор было уже делом почти привычным, потому одним прекрасным вечером Рита заставила себя максимально искренне разобраться с этими моментами.

Заварила любимый чай, уселась за стол на кухне и даже лист бумаги приготовила, как учил Михаил.

Она готова была признать, что страх стал меньше. В последнее время она стала бояться отношений вообще, но Степа своим поведением раз за разом убеждал в том, что ему можно верить. Он не предаст и не бросит одну наедине с проблемами. Нет, она, конечно, и так это знает. Знает, что семья для него — самая главная ценность в жизни, что ради своей семьи он расшибется в лепешку, но сделает все необходимое, и что для него именно семья будет на первом месте.

По большому счету она даже могла бы рискнуть. Если говорить только о самой себе, она могла бы рискнуть ради возможного гипотетического счастья — слишком устала и слишком заманчивым оно было. Снова будет больно?.. Вот уж ей точно не привыкать. Больнее, чем в момент обнаружения пустой коляски, или когда она уходила, оставляя сына, все равно уже не будет.

Но есть еще Степа. И именно в семью-то все и упирается. Рита вывела крупными буквами: «Семья». Провела вертикальную черту, разделяя лист на две половины — для «за» и «против». И задумалась.

Она с рождения Глеба поставила крест на собственном материнстве. Ну какие могут быть дети, если она не смогла пережить похищение дочери и не смогла растить сына?..

То, что сказал Михаил про упущенную возможность пройти терапию еще тогда, вызывало злость к той тетке, корчившей из себя профессионала, и… заставляло задуматься, так ли все безнадежно. Ведь сейчас, после пройденной терапии, может появиться шанс, что панических атак больше не будет, а восприятие Ритой похищения Лизы изменится. То есть… чисто технически есть шанс, что она сможет взять на себя ответственность за ребенка.

Конечно, решиться на ребенка после стольких лет уверенности, что больше никогда детей не будет, — почти немыслимо. Но даже это вопрос времени. Две полоски на тесте быстро поставят мозги на место и расставят приоритеты.

Остается проблема возраста. Даже несмотря на отличную физическую форму и отсутствие хронических заболеваний, сорок — это сорок. Не девочка. Рисков много. И даже две предыдущие беременности уже не идут в зачет — при таком большом перерыве между второй и третьей третьи роды считаются за первые.

Да, можно пройти обследование. Да, есть специальные анализы при наступлении беременности для тех, кто рискует рожать в немолодом возрасте, чтобы исключить патологическое развитие плода. Наверняка есть множество препаратов, витаминов и прочего, что поможет организму прекрасно справиться с беременностью. Но все равно это риск.

В правой графе, отвечающей за «минусы», Рита написала: «40».

Суррогатное материнство?.. Во-первых, это лотерея, а цена проигрыша слишком высока. Женщина, вынашивающего чужого ребенка, имеет право оставить его себе — закон, вызывающий много споров, закон, к которому по-разному можно относиться, но в любом случае чудовищный для пары родителей, которые после девяти месяцев ожидания так и не увидят своего ребенка. Во-вторых… Рита представила молодую девушку, которая девять месяцев будет вынашивать их с Даниловым ребенка, и пришла в ужас. Сначала от смеси ревности, обиды и уязвленной женской гордости, потом — от того, что она это все почувствовала. Оказывается, эта женско-материнская гордость в ней еще есть!.. А она думала, что нет, ведь та молчала, даже когда сын называл ее Ритой и слово «мама» употреблял по отношению к своей приемной матери.

Непрошенные эмоции Рита попыталась запить полуостывшим чаем и уставилась на пустующую левую половину листа. Плюсы?.. Что она тут может написать?.. Давно забытое чувство при виде своего только что родившегося ребенка, искупающее боль и мучения родов?.. Она слишком тщательно стирала из памяти те воспоминания. Или чувство, возникавшее у нее оба раза, когда в роддоме приносили детей — чувство уверенности, что она теперь никогда не будет одна. Пф!.. Вспоминать смешно.

Но несмотря на боль от этих размышлений за белой чистотой половинки листа уже вставала картинка возможного счастья. Да, она знает, что есть шанс, что все будет иначе. Что она действительно будет не одна, а с ребенком и любимым мужчиной. Она знает, что есть шанс, что они оба никуда от нее не денутся. Ох, она прекрасно знает, каким внимательным и заботливым отцом был бы Степа!.. И от одного представления его, счастливого, с ребенком на руках, внутри заныло так, что хоть вой.

Шанс же ведь есть!.. Найти врачей, сократить риски… Не одна она такая, кто в сорок родить хочет.

Стоп. Хочет?.. Нет, она не хочет!.. Она… Не знает она ничего!

Все, стоп, остановила она себя тогда и выбросила листок. Надо оставить все попытки принять решение до того времени, когда сможет думать чуть более рационально. Сначала надо разобраться с собственными проблемами, потом уже думать о возможной семье.

Вскоре после этих размышлений случилась поездка в торговый центр и совсем случайный разговор о деньгах. Каким-то образом выяснять отношения в тот раз Рита не собиралась — боялась, что Степа заговорит о поцелуе, потребует определенности, но он, видимо, и по ее поведению на работе понял, что она ни к какому выяснению отношений не готова. Все произошло само собой. Разговор про психолога, упомянутые деньги, Степина обида — и вдруг его слова про то, что он сам ходил к психологу. Это настолько поразило, что все доводы про то, что не надо больше давать ему никаких надежд, отошли на задний план, а на поверхности остались лишь эмоции.

Сил жалеть о сказанном и ругать себя уже не осталось. Приняла совершенное как данность, в конце концов, действительно давно пора было дойти хоть до какой-нибудь определенности. Окончательное решение все равно еще впереди. И Степа наверно это знает.

Тем более что впереди основная работа с психологами. Ей нужны силы, и она не может тратить их еще и на их непонятные отношения.

* * *

Июнь 2020

В какой-то момент стало легче. Степа сам не заметил, когда именно, но вдруг поймал себя на ощущении, что все в итоге, возможно, будет хорошо. Гнетущее чувство неизвестности почему-то прошло, хотя большой уверенности в том, что Рита примет правильное решение, у него не было. Может быть, сумел принять ситуацию как она есть, понимая, что никак больше не может на нее повлиять.

Наверно, легче стало все же после разговора с психологом. Идея пришла неожиданно — размышлял, как бы понять, что происходит с Ритой, и как-то незаметно пришел к мысли, что узнать это проще простого было бы у ее психолога. Да и самому к нему можно было бы наведаться — Рогозина могла же случайно узнать, что он у него так и не был. Но психолог, конечно же, не станет ему ничего рассказывать — врачебная тайна, профессиональная этика и все такое прочее. И даже в общих чертах его не расспросишь, все равно же поймет, что о Рите речь.

Выход из ситуации подсказала случайно увиденная реклама. На билборде вдоль МКАДа было написано крупными буквами: «Клиника семейной медицины». И ниже списком: диагностика, лечение, второе мнение. В голове тогда щелкнуло. Точно, второе мнение! Можно же у любого другого психолога спросить, обрисовать ему вкратце ситуацию!..

Пошел он к женщине, которую нашел еще тогда, когда искал Рите психолога — до того, как пришла идея спросить у Рогозиной. Та могла посоветовать кого-то проверенного — для Риты это был бы лучший аргумент, поэтому результаты самостоятельного поиска Степа оставил. Женщина же та вроде была неплохим специалистом, судя по отзывам в интернете.

Перед самой дверью кабинета одолели сомнения — слишком живы еще были в памяти визиты к психиатру, к которому его принудительно отправили с его непроходящей депрессией. Психиатр ему категорически не понравился, и толку от него не было — ни от него, ни от лекарств, им прописанных.

Когда психолог услышала, что проблема не у него самого, сначала разговаривать дальше отказалась, пояснив отказ тем, что на расстоянии с участием посредника она не сможет ни определить, в чем проблема, ни решить, как ее можно исправить, потому что все индивидуально, и психотерапия всегда требует непосредственного общения врача и клиента. Пришлось объяснять, что ему не нужно назначенного лечения, он просто хочет знать, что происходит.

После ее объяснений стало легче хотя бы от того, что стало понятней. Хотелось надеяться, что отдал Риту в действительно надежные руки профессионала, и Рита с врачом смогут разобраться со всеми вопросами. Тем более что узнать о том, как идет процесс, он все равно не может — из Риты слова лишнего не вытянешь.

Психолог сказала, что в этот период важны поддержка и понимание — вдаваться в особенности их недоотношений Степа не стал. Но как поддержать Риту, если она даже в дружеском смысле отдалилась после своего отказа?

Он каким-то шестым чувством понимал, что отказ был продиктован некими надуманными причинами, и косвенно Рита это подтвердила, поэтому попытаться не обращать на него внимания можно было, хотя, конечно, очень осторожно. Никакого давления Рита не потерпит.

Поддержать?.. Порадовать?.. А как можно порадовать женщину?.. Сначала он стандартную мысль о цветах отмел — именно потому что стандартная. Но потом вспомнил разбитую вазу, фразу «цветов давно не дарили» и решил, что можно рискнуть. Правда, это не помешало просидеть потом в машине у ее дома, взвешивая все «за» и «против».

Он, конечно, и предположить не мог, чем обернется эта поддержка — не ожидал, что она, настоящая, ощутимая, Рите действительно будет нужна, был готов к обычной Ритиной отстраненности. Но когда в ее глазах блеснули слезы, уже ни в чем не сомневался. Радовался, что нужен. И что догадался прийти.

Поцелуй вышел случайным и оказался настолько неожиданным, что Степа и уже выйдя от Риты был несколько ошеломлен произошедшим. Логика подсказывала, что ничего существенного пока не изменится даже несмотря на все то, что в этом поцелуе было пережито. Эмоции требовали вернуться к Рите.

Но в целом стало легче, особенно после ее «дай мне время». Понял, что не остается ничего другого, как ждать. Отвлекался, как мог, работой — благо, та скучать не давала! — и ремонтом.

* * *

Июнь 2020

— Сте-е-еп, — позвала Валя, — может, сгоняешь в магазин? У нас и овощей, и хлеба не хватает.

— Зато мяса и водки хоть отбавляй, — буркнул недовольно Степа, явно уже жалея, как показалось Рите, о своем добровольном согласии побыть водителем и остаться трезвым.

— Не боись, без тебя не съедим! — усмехнулся Майский, колдуя над мангалом.

— Сте-е-еп, ну пожалуйста… — умоляюще попросила Валя снова. — И помидорок бы добавить, и фруктов каких-нибудь. Здесь же всего три километра до деревни.

Изначально на природную вылазку по случаю фактически, а не по календарю, наступившего лета собирались ехать большим числом участников и на двух машинах. В последний момент отсеялись Юля с Костей, а Тане пришлось выйти на работу вместо заболевшей Оксаны. Оставшись впятером, решили обойтись одной машиной, мясо и алкоголь были закуплены заранее на всю компанию, а вот овощи и фрукты как раз должны были взять Юля и Костя.

— Степ, я с тобой съезжу, — поднялась Рита с расстеленного на земле покрывала. — Погнали, пока эти сволочи не сожрали тут все.

— А мне кто помогать будет? — возмутилась Валя, нарезая огурцы.

— Вон… Андрей Юрьевич прохлаждается, — кивнула Рита в сторону медитирующего на освещенной солнцем полянке Холодова.

— Я не прохлаждаюсь, а наоборот, — донеслось оттуда недовольное бурчание. — Ничего вы не понимаете. Это вы вечно разъезжаете по всей области, а я света белого в лаборатории не вижу! Могу я солнечной энергией подзарядиться в кои-то веки?

— Не перезаряжайся смотри! — крикнул ему Серега.

Если дорвавшийся до солнца и воли Холодов что-то и ответил, Рита и Степа этого уже не слышали — сели в машину.

Сиреневое поле иван-чая, вдоль которого шла проселочная дорога, радовало глаз и слегка напоминало то самое поле, что изобразила Рита на рисунке дороги жизни. Правда, сейчас она вполне могла бы по этому полю прогуляться, если бы захотела. Поползшие в голове ассоциации и параллели Рита на корню пресекла — все, хватит с нее психологии, она выбралась на шашлыки именно ради того, чтобы отдохнуть!

Работа с Натальей оказалась гораздо более трудной, чем Рита себе представляла. Когда рассказывала свою историю Михаилу, все было несколько отвлеченно, в какие-то моменты удавалось абстрагироваться и Рита перечисляла факты будто бы и не своей биографии. С Натальей же все было иначе. И несмотря на то, что она об этом предупреждала, первые сеансы прошли очень тяжело.

«При данной терапии актуализируются оба полушария мозга, мы вызываем из прошлого не только память сознания, но и память тела. Все, что вы ощущали тогда, вы, вполне возможно, ощутите вновь, — предупреждала Наталья. — Это может быть агрессия или апатия, может быть тошнота, дрожь, могут быть слезы. Не пытайтесь сдерживать эти реакции, нам нужно их проработать, а не снова запрятать в глубину сознания на долгие годы».

И все же на словах это прозвучало менее страшно, чем оказалось. Рита совсем не ожидала, что то состояние ужаса, когда осознала, что произошло, вернувшись к коляске, вновь ощутит настолько ярко. Что напугало больше всего — это пришло не сразу. Сначала она видела картинку как бы издалека, и почти ничего не ощущала, затем образ коляски становился все более отчетливым, вспомнилась детская площадка, деревья, погода в тот день… Появилась тревога, участился пульс, стало труднее дышать, и наконец охватил тот самый панический ужас.

После первого сеанса снова приснился кошмар, что преследовал ее все то время — с куклой в коляске. Сейчас вспоминать о нем было жутко — еще и потому, что он напоминал о возвращении Лизы. Впрочем, возвращение Лизы Наталья тоже обещала проработать. И кошмар — тоже.

В начале терапии Наталья предложила выбрать некий «островок безопасности», воображаемое место, где можно расслабиться, где спокойно и хорошо. Пояснила, что это нужно для того, чтобы «укрыться» на нем во время сеанса, если станет невыносимо тяжело, чтобы передохнуть, успокоиться и восстановить душевное равновесие. «Многие выбирают места на природе, на отдыхе, — сказала тогда Наталья, — у вас может быть что-то свое, какое-то воспоминание тихой, спокойной радости, умиротворения…» На словах про отдых на природе Рите тут же вспомнился морской берег, что она «создала» у Михаила из песка, и выбрала его. В самой терапии этот островок безопасности пока не пригодился, но вне кабинета Натальи Рита не раз о нем вспоминала, когда особенно сильно накрывало волной забытых, вновь вытащенных на поверхность эмоций.

Становиться легче начало после третьего сеанса. Удивительно, но одни и те же упражнения закрепляли положительное и уменьшали отрицательное. И если сначала Рита еще относилась с некоторым скептическим сомнением к самой сути упражнений, то ощутив реальный результат убедилась, что это действительно работает.

Сил уходило очень много — и эмоциональных, и физических. Из кабинета Рита выходила слегка вдохновленная ощущением наступающих перемен, к концу сеанса Наталья проводила релаксирующие упражнения — напряжение от тяжелых воспоминаний отступало. Но потом, на следующий день-два воспоминания возвращались, заставляя вновь и вновь переживать все то, что она так старалась забыть. После Лизы Наталья предложила заняться чувством вины перед Глебом — на сеансе все было хорошо, но позже Рита не знала куда себя деть от нахлынувших мыслей из прошлого: о том, как сын рос без нее, как рвалась к нему в первое время, как ненавидела и себя, и мужа во время редких звонков. Когда совместно с Натальей сформулированная фраза «я поступила так, как считала наилучшим для сына» улеглась после проработки в сознании, стало легче. Горькие воспоминания отдалились в ходе упражнений, а Наталья еще и сконцентрировала внимание на будущем, на работе над новыми отношениями с Глебом.

В итоге психологически Рита чувствовала себя лучше, но очень устала. И идее шашлыков обрадовалась как никогда — все что угодно, лишь бы вырваться из надоевшего круга «офис — сеансы — мысли дома». И за возможность хотя бы ненадолго отпустить себя, надышаться воздухом свободы в прямом и переносном смысле Рита была очень благодарна ни о чем таком не подозревающему Майскому, с неделю компостировавшему мозги всем коллегам в попытке организовать всех вместе.

До деревни доехали быстро, она действительно оказалась очень близко. Нашли в небольшом магазинчике все, что заказала Антонова. И по случаю палящего солнца взяли себе по мороженому, решив, что остальные обойдутся — наверняка уже шашлыки без них лопают.

Морозильник в магазинчике явно подкачал — мороженое оказалось полурастаявшим, пришлось есть его срочно и быстро, тем более что в руках оно таяло с еще большей скоростью. В машину садиться не стали, чтобы не запачкать сиденья, доедали, поглядывая на перемазанные физиономии друг друга и не пряча улыбок. Сдержанных, но искренних и теплых. Собственно, именно такое впечатление об этом моменте у Риты и осталось — ощущение сдержанной, но теплой, простой радости. Просто отдых, просто лето, чудесная погода и не надо никуда спешить — ни опрашивать жителей, ни везти обнаруженные вещдоки в лабораторию… Ни копаться в потемках собственной психики.

На середине обратного пути Степа спросил:

— Ты поехала просто так или хотела поговорить?

— Просто так. Хотелось немного отдохнуть от них. Ты не представляешь, сколько приходится общаться с нашими милыми коллегами, когда сидишь в офисе. — С началом терапии Рита работала в офисе, сеансы проходили раз в три дня, а от оперативной работы Рогозина ее освободила. — Я уже одурела от количества бумажек и от стремления коллег к общению.

— Зачем же с нами поехала? — объезжая яму внушительных размеров, Степа коротко глянул на Риту.

— Обстановку сменить, — ответила она немного нехотя. В окно с полностью опущенным стеклом задувал приятный ветерок, и не хотелось ничего: ни думать ни о чем, ни мысли формулировать. Только понимала, что Степа не может не воспользоваться моментом, чтобы узнать, как у нее дела. — Я и забыла уже, что есть обычная жизнь, в которой могут быть шашлыки, природа, и нет вопроса «что вы сейчас ощущаете?»

— Это из этой методики?

Рита молча кивнула, потому что Степа в этот момент снова посмотрел на нее — более внимательно.

— Как ты вообще?

— Нормально.

Как ответить более полно, Рита и не знала. С одной стороны, она ужасно устала. С другой, вроде бы видела результат, а значит, все не зря, можно потерпеть. А значит, жаловаться она не будет. Только добавила, чтобы не обижать Степу кратким ответом-отговоркой:

— Сначала тяжело очень было. Заново все проживать… столько мелочей вспомнила, о которых, казалось, забыла… Теперь легче. И, кажется, действительно что-то меняется. — Рита пожала плечами. — Посмотрю, что дальше будет…

Свое обычное «я рядом, если что» Степа на этот раз говорить не стал. И Риту это слегка задело, но углубляться в размышления на тему их отношений не стала — не было сил.

День оказался действительно прекрасным отдыхом — и от работы, и от своих проблем, и от изматывающей терапии. Наелись до отвала, избыток мяса Серега пожарил и честно разделил между всеми — теперь у каждого был небольшой запас на следующий день, недопитый алкоголь делить не стали, неначатую бутылку отдали непившему сегодня Степе — Рита с вошедшей в привычку опаской проводила глазами уносимую Степой в машину водку. Домой засобирались уже вечером, когда начало заметно холодать. Рита с Валей складывали продукты и посуду под ворчание Холодова, чтобы тщательно собрали все обертки, бутылки, пакеты и прочий мусор — «если здесь завтра кого-нибудь убьют, я не хочу делать лишнюю работу».

Степа развез всех по домам — только Майский сказал, что обойдется станцией метро, остальные потребовали доставить их как королей. Рита, конечно же, в дебатах не участвовала — то, что Степа ее подвезет, было само собой разумеющимся хотя бы исходя из относительной близости их домов.

Когда высадили Холодова и остались наконец вдвоем, Рита вздохнула свободнее — хотя раньше предпочла бы подобной ситуации избежать. Утомленные, уставшие и надышавшиеся переизбытком кислорода — Рита еще и немного выпившая (много не разрешила Наталья), — они медленно пробирались по вечерней, стоящей в пробках Москве. Молчали, но Рита не чувствовала напряжения.

Просто вдвоем. Просто дорога домой.

Уже в ее дворе, когда Степа остановил машину и, как показалось Рите, выжидательно на нее посмотрел, она вдруг подумала, что это очень просто — сказать ему короткое «пойдем». И ведь пойдет. Но если он сейчас войдет в ее дом, то уже… навсегда.

Она не готова к этому. Во всяком случае, пока.

— Спасибо, — слегка улыбнулась Рита, берясь за ручку двери. Привычная благодарность за доставку до дома.

— Рит. — Мягкое прикосновение к руке, нежность пальцев, обхвативших ее ладонь.

Обернулась. Наткнулась на взгляд, полный… грустной нежности. Безотчетно, не успев подумать, отвечая на эту нежность — развернулась, подалась вперед, притянула за шею…

— …До завтра.

Последнее касание губ, один вздох на двоих и бескрайнее теплое море в глазах. Рита удивилась, почему ей привиделось море в карих глазах Степы, но ощущение обволакивающей теплоты было почти осязаемым и таким приятным, что стало совсем неважно откуда и почему оно взялось.

Интересно, каким стало бы то самое, ее море на ее пляже с наступлением ночи?..

— До завтра.

* * *

Июль 2020

Возвращение к оперативной работе стало настоящим праздником. Сеансы сократились до одного в пять дней, проработать оставалось незначительные моменты, и Рите не терпелось вернуться к обычной службе. Уже не для того, чтобы сбегать в нее от своих проблем, а только потому, что она стала любимым делом.

Проверка результатов терапии не заставила себя ждать. Уже во втором расследуемом деле возникла внезапная ситуация, которая могла бы ту, прежнюю Риту, сильно ранить и вызвать массу болезненных размышлений.

Работали вдвоем с Шустовым. В конце расследования слушали исповедь старика. Он рассказывал о том, как однажды его сын приехал сильно раненный, весь в крови, с пистолетом… От вызова скорой отказался и вскоре умер. Старик продолжал рассказ дальше о том, как случайно убил встреченного ночью парня с пистолетом. Рита задала вопрос о его родителях, а старик вдруг ответил: «А я не хотел, чтобы они знали, какой он». Замолчал, а потом выдал надломленным, болезненным голосом: «Это… так больно… так стыдно… знать, что твой ребенок… убийца». Параллель с собственной ситуацией возникла сразу же, Рита даже на секунду представила Лизу в тюремной одежде — и не почувствовала почти ничего. Шустов продолжал разговор, Рита сосредоточилась на дальнейших словах старика, и только потом, когда они с Игорем вышли из дома, прислушалась к себе.

Она, Рита Власова, не виновата в том, что Паньков и Лентова сделали из ее дочери убийцу. Теперь это не довод рассудка, пытающегося пробиться сквозь чудовищную боль вины. Теперь она это знает и чувствует.

Очень больно, что все это случилось. Больно, что Лизу украли. Больно, что она выросла такой. Но даже за то, что оставила тогда на пару минут коляску на попечение посторонней девушки, Рита теперь меньше винила себя — похитители хотели украсть Лизу и сделали бы это в любом случае, не тогда, так в другой момент. Полностью избавиться от чувства вины, что оставила дочку на произвол судьбы, не получилось. Но принять — да. И почти простить себя.

Больше не надо бежать. Можно посмотреть своей боли в глаза. Можно даже сказать, что больше не страшно. Это было. Никуда от этого не деться, это часть ее жизни. Прошлой жизни. Это было — и прошло. Сейчас у нее есть сын, любимая работа и нужно начинать учиться жить только новой жизнью.

Вскоре случилось и совместное дежурство со Степой. Замечала на себе его внимательные взгляды, когда ему казалось, что она занята. Потом сама сказала ему прямо, что ей значительно легче, что терапия действительно дала свои результаты.

А сама ловила себя на том, что ей просто спокойно и тепло рядом с ним. И сам собою сформулировался вдруг простой вывод: Степа — это не очередной способ побега, Степа — это возможность быть собой.

Осталось сделать правильный выбор.

Август 2020

— Рита, есть важное дело, — произнес в телефоне голос Рогозиной, когда Рита только собралась хоть что-то перекусить: все утро провозилась с экспертизой автомобиля, потом ездили с Березиным на задержание. — Зайди ко мне.

Вздохнув, Рита пожелала не менее голодному, но более удачливому Роме приятного аппетита — таким тоном, что тот, несмотря на то, что уловил ее шутку, все же оглядел опасливо стол, не подстроила ли она какой-нибудь пакости, пока он отворачивался.

— Расслабься, на твою жизнь я пока не покушалась. — Рита слезла со стула. — Начальство зовет.

— И меня? — с испугом за свой обед спросил Рома.

— Нет. Говорю же: расслабься.

Оставив умиротворенного коллегу утолять голод, Рита отправилась к Рогозиной, и к кабинету они подошли одновременно: видимо, Галина Николаевна только пришла из допросной.

— Рита, — она прошла быстрым шагом к своему месту, но садиться не стала, только положила на стол папку, — нужно съездить к Шерстобитовым. Спасти Викторию сможет только ее сестра.

— Поняла, — Рита с готовностью кивнула, а Галина Николаевна не стала напоминать лишний раз о тактичности и осторожности. Знала, что Рита сама понимает, что Шерстобитовым предстоит пережить.

Ехать за ними она не стала, позвонила, договорилась о встрече возле Восточно-Европейского центра современной медицины — больницы, где лежала на лечении девочка.

Дело раскрыли довольно быстро, хотя и здесь, как обычно, не обошлось без посторонних линий в расследовании. Но если не брать во внимание то, на что пришлось отвлечься, все раскрутили быстро. Убитая Полина Румянцева, ее больная раком дочь Виктория, оказавшаяся впоследствии чужим ребенком, бывший сожитель Красавин, сразу вызвавший почему-то подозрения у Ритиной интуиции, убитая телохранитель Инга и чета Шерстобитовых. И их дочь Люда, оказавшаяся сестрой-близняшкой Виктории и тем самым ставшая ключом для разгадки. Череда лиц, которые быстро забудутся — кроме Красавина, убийц Рита не забывала, и семьи Шерстобитовых.

Пока ждала, вспоминала рассказ родителей Виктории о том, как ее похитили. Об ужасных условиях в роддоме, о похищении, о расследовании и бесплодных поисках… «Мы их дергали сначала, чтобы хоть что-то делали. А потом… Бесполезно все это». Как же хорошо она это знает… Но в голосе Евгении Шерстобитовой не было многолетней боли — она пережила потерю и смирилась с ней. Наверно, это проще сделать, если осталась хотя бы одна из двух девочек… Или же эмоции под надежным замком запрятаны так глубоко, чтобы даже случайное напоминание не вызывало приступов сильнейшей боли. Это Рите тоже знакомо слишком хорошо.

В холл медцентра они вошли с разными эмоциями на лицах. Кирилл казался недовольным, что его отвлекли от работы, Евгения выглядела встревоженной — возможно, предчувствовала что-то, — а Люда со скучающим видом оглядывала все вокруг с равнодушием обычного подростка. Рите вспомнился Глеб в той же ситуации, в которой окажется сейчас Люда: как он обрадовался новости о сестре. Вспомнилось, как боялась тогда, в ту секунду, этой его реакции — вдруг он бы сказал, что его не интересует непонятно откуда свалившаяся сестра.

Сейчас Рита тоже почему-то немного волновалась. Хотелось, чтобы у этой семьи все наладилось. У них и у бедной девочки, что лежит в палате наверху.

— Здравствуйте, у вас что-то срочное? — слегка недовольно начал глава семейства, когда они подошли ближе.

— Здравствуйте, — Рита скользнула взглядом по лицу Евгении. — Скажите, Люда знает о… — Рита замялась, не успев придумать, как покорректнее сформулировать вопрос.

— О своей сестре? — продолжила за нее Евгения, и Рита снова убедилась, что та на правильной волне. — Да, мы рассказывали.

Рита перевела взгляд на девочку. Провокационная сине-малиновая прическа, макияж — правда, надо признать, все это выглядело даже красиво, если родители и позволяли дочери таким образом самовыражаться, процесс этот, видимо, контролировали качеством исполнения, — и отрешенно-заинтересованный взгляд, какой бывает только у детей подобного возраста. «Взрослые» разговоры ее вроде бы и не волнуют, и вообще непонятно, зачем сюда притащили, но интерес полностью скрыть не удается.

— Люда, — обратилась Рита к девочке, — твоя сестра нашлась.

В глубине серых глаз равнодушие сменилось удивлением, продержавшимся несколько секунд.

— Что?.. — дрогнувшим голосом переспросил Кирилл и тут же обнял за плечи супругу. Заметив этот жест, Рита уверилась, что все у них будет прекрасно.

— Все это время Виктория жила с женщиной, которая ее украла. Не сама, не своими руками, но это неважно. Теперь ту женщину убили. Это именно она пыталась похитить Люду.

— Зачем она хотела меня похитить?

Рита глянула на продолжающую потрясенно молчать Евгению и повернулась снова к Люде:

— Твоя сестра очень больна. Ей нужен донор, а в этом случае лучшим донором является брат или сестра. Эта женщина хотела, чтобы ты стала донором. Она любила Викторию как родную дочь и готова была на все ради того, чтобы спасти ее.

— Не поверю, пока не увижу… — прошептала Евгения.

Рита кивнула и пригласила их пройти за ней. Позвонила врачу, с которым договорилась, как только приехала, и он разрешил всем подняться. По дороге Рита поглядывала на Люду. Равнодушие бесследно исчезло, уступило место ожиданию и интересу. Евгения же шла, вцепившись в руку мужа.

Лузгин, врач-шутник, уверявший Риту на допросе, что подтвердить его алиби может только его собака, встретил их у дверей отделения.

— Надо же, и правда сестра! — восхитился он, увидев Люду. — Теперь у нас есть шанс! — и повернулся к Кириллу и Евгении. — Значит, вы настоящие родители Вики?

— Святослав, давайте пройдем к Виктории, — оборвала его расспросы Рита, понимая, что родителям сейчас не терпится увидеть дочь и поверить, что это она.

Тот изобразил на лице легкое недовольство, но спорить не стал, повел всю их компанию к палате. Рита зашла первой.

— Знакомьтесь, — обернулась она к осторожно вошедшим вслед за ней. — Виктория.

Девочка как и прежде лежала с закрытыми глазами. Из-за кислородной маски ее лицо сложно было рассмотреть, но общие с Людой черты угадывались и так. Впрочем, родителям хватило одного взгляда на дочь — наверно, словам Риты они поверили сразу, и не хватало им только этого взгляда, убедиться своими глазами, что дочь действительно нашлась.

— Вы все-таки нашли ее!.. — потрясенно прошептал Кирилл, напрочь забывший про свое недовольство.

Евгения, сдерживая слезы, уткнулась в его плечо. А Люда не сводила глаз с сестры.

— И что, я могу спасти ее?

— Да, похоже, только ты и можешь… — произнес врач, обняв девочку за плечи.

— Сестра — это круто… — задумчиво произнесла Люда.

А Рита вдруг заметила, что Виктория открыла глаза — то ли очнулась, то ли проснулась. Девочка повернула голову и увидела незнакомых пока ей людей. И, конечно же, заметила как две капли воды похожую на нее сестру. Они так и смотрели друг другу в глаза, их мама уже не сдерживала всхлипываний, а Рита переводила взгляд с одного на другого и радовалась, что все сложилось так удачно.

Весь вечер мысли об этой семье не выходили у нее из головы. Параллелей с собственной историей похищенной дочери Рита больше не проводила — зачем зря терзать себя. Но параллели все же проводились — между их семьей и ею и Степой. Черт его знает, как так получилось, что заставило так думать, но Рита почему-то глядя на них, понимая, сколько бед они пережили и сколько трудностей им предстоит пройти в связи с лечением Виктории и установлением отношений с ней, думала о них со Степой. Почему-то не покидало ощущение, что они тоже могут справиться со всеми проблемами. Более того, они уже сейчас с ними справляются!.. На днях Галина Николаевна обратилась на совещании к Степе, и Рита поймала себя на том, что начала внимательно слушать так, будто обращение было к ней самой. То есть она сама подсознательно считает, что то, что касается Степы, касается и нее. Непонятно, сделал ли этот шаг Степа, но она — да. Она уже сейчас воспринимает их единым целым, то, что они не вместе — лишь... формальность.

Было не так давно и еще одно небольшое событие, которое теперь не давало покоя, вспоминалось, заставляло мысли вновь и вновь возвращаться к размышлениям о семье со Степой и о возможности беременности. Раскрыли с Березиным дело, примчались спасать деда, скрывавшегося от тайной группы, жаждавшей расправы. Деда спасли, тот успел спрятаться, нашли его в подполе в старом доме. А у него на руках — маленькая внучка. Совсем кроха, месяца четыре, не больше. Дед, когда увидел приехавшего к нему сына, передал девочку Рите на руки и бросился обнимать сына. Рита так и осталась посреди двора, в темноте, освещаемой всполохами полицейской мигалки, с малышкой на руках. Из теплого розового одеяльца выглядывало очень симпатичное личико с заинтересованными глазками. Когда дед протянул руки, чтобы забрать внучку, Рита поймала себя на ощущении, что отдавать ребенка не хочется — хочется еще немножко побаюкать маленькую кроху, доверчиво прикрывшую глазки.

Не первый и не последний ребенок, случайно оказавшийся у нее на руках. Но момент тот упорно не давал о себе забыть. Одно дело — думать с ужасом о гипотетическом ребенке. Другое — ощутить это ни с чем не сравнимое чувство, когда держишь на руках такую кроху.

Да, сорок. Да, риски. Но надо уже все выяснить.

* * *

Рита стояла у окна с каким-то экзотическим растением на подоконнике и смотрела на широкий двор. На старой детской площадке, с советскими качелями и деревянной горкой, возилась детвора под надзором воспитательницы. Видно, на современную площадку у руководства не нашлось средств.

Вдали, почти не различимый за кустами, проходит забор, отделяющий территорию детдома. За забором почти сразу же начинается лес. Семьдесят километров от города, далеко, но зато ощутимо чище воздух. Наверно, для детей так лучше все же?.. И большая территория бывшего санатория — не впихнутое между соседними домами здание в черте города. Чистый воздух, раздолье, близкий лес… Хотя лес-то в данном случае и оказался проблемой…

Рита вздохнула. Снова детдом и снова проблемы. Почему им так «везет» именно на детдома?..

Степа во дворе разговаривает со стайкой пацанов, они специально распределили так обязанности — Рита общается с администрацией, он с детьми. И ему с детьми проще в силу собственного опыта найти общий язык, и ей в отличие от него в данной ситуации будет легче сдержаться в желании набить морду директору. А она, эта морда, казалось, просто создана для этого — толстая, лоснящаяся, наглая и убежденная в своей неприкосновенности.

Рита, стоя у окна, отвернувшись от директорского стола, пообещала себе перерыть весь детдом верх дном, если потребуется, но найти все нарушения. Любые. Хоть санитарные, хоть пожарные.

— Я вам повторяю: у нас все в порядке… м-м-м… простите, не запомнил имя-отчество, — морда, судя по тону, наверно, приняла деланно-озабоченный вид.

— Капитан Власова, — сдержанно ответила Рита и про себя удивилась. Целенаправленно с психологами насчет управления эмоциями не работали, но сейчас агрессии в ней куда меньше, чем обычно. Размазать по стенке этого урода хочется, но не обязательно в буквальном смысле. — Я вам тоже повторяю. Один ребенок убит, другой пропал. Это «в порядке»?

— Это несчастный случай! Вы сами знаете, у государства нет денег на достаточное финансирование, у нас нет денег даже на то, чтобы отремонтировать забор! — Рита про себя подумала, что, конечно, денег на забор не будет, если класть их себе в карман. — Вот дети и убегают! Дыры у них там в заборе, мы их заделываем, а они новые… — Рите показалось, что директор еле удержался от слова «прогрызают», настолько явно слышалось сравнение непокорных детей с полчищами наглых крыс, -… проделывают. Где только инструменты берут…

— Так, может, не от хорошей жизни они убегают? — Рита резко обернулась. — Хоть чуть-чуть на воле погулять?

— Ой, бросьте вы, — поморщился директор, с раздражением отшвырнув по столу одну из бумажек. — Что вы, детей не знаете? Их тут хоть на руках носи, а в дыру они все равно убегут.

Рита спорить не стала. Правда в этих словах, безусловно, была, но и очевидно, что детей в этом заведении ни во что не ставят.

— Причем здесь вообще забор? — Рита отошла от окна и остановилась напротив широкого стола с новеньким, большим и плоским монитором. — Как будто о тюрьме речь, а не о детдоме. Погибший и пропавший мальчики во время учебы ездили в школу, как и большинство ваших воспитанников, за забором оказывались регулярно и вполне легитимно. Причем здесь дыры?

Директор вздохнул и нервно поерзал в своем массивном кресле. Рита дожидаться, когда он придумает, что еще ответить, не стала.

— Мне нужно осмотреть их вещи и поговорить с воспитателями группы.

Директор какое-то время молчал, потом нехотя кивнул на дверь.

— Обратитесь к моему секретарю, она вас проводит.

* * *

На первый взгляд все действительно выглядело несчастным случаем. Антона Михалева нашли в близлежащем лесу, упавшим в глубокий овраг с крутого склона. Казалось, что просто упал — переломал руки и ноги, ударился головой о валяющееся бревно. ФЭС делом бы не занялась, если бы не звонок в полицию от неизвестной женщины, заявившей, что в таком-то детдоме убили воспитанника.

Позже выяснилось, что ближайший друг Антона, Павел Радулов, исчез. Пришлось организовывать поисковую операцию, привлекать силы полиции, но в лесу Павла найти не сумели — ни живого, ни мертвого.

Рита со Степой провели в детдоме весь день, опросили весь персонал. Дети вели себя по-разному: кто испуганно сторонился, кто с интересом засыпал вопросами. Конечно, дети в этом деле были главными источниками информации, но к концу дня Рита со Степой были счастливыми обладателями редких детских жалоб на некоторых воспитателей, на завхоза, на заместителя директора, но о произошедшей трагедии никто ничего не знал. Наоборот, желали узнать от них.

О местонахождении Павла тоже ни у кого идей не было.

Отрабатывать связи начали с друзей, полагая, что они все здесь же, но быстро выяснилось, что у Павла Радулова друзей не было, он держался особняком и ни с кем близко не общался — кроме Антона. Антон же оказался общительным, но два других его близких друга ничего полезного сообщить не могли. Да, периодически Антон общался с Пашей, но в их компанию его не звал. Конфликтов особо не было, ничего подозрительного или странного не замечали.

Вечером успели еще съездить к бывшим родителям Павла, которые шесть лет назад были лишены родительских прав. Поездка эта, как и следовало ожидать, не дала ничего, кроме негативных эмоций. Мать и отец Павла продолжали пьянствовать пуще прежнего, жизнью сына никак не интересовались, и Рита не могла поручиться, что они вообще помнят, что у них когда-то был сын.

Так, с пустыми руками и вернулись в офис, где их ждала недовольная Рогозина и задерганный Тихонов — он единственный, с кого она могла непосредственно требовать результат. «А что я могу?! У них даже телефоны допотопные! Выключили — и все!» — возмущался он Рите и Степе, когда они остались втроем.

— Займись-ка директором, — посоветовала Рита. — Если он и не причастен, его все равно надо потрясти.

— Только утром, — возразил Ванька, — рабочий день закончился черт знает когда!

— Утром так утром, — пожала плечами Рита, попрощалась и направилась в раздевалку.

* * *

Утро началось с доклада Артема о времени смерти Антона и о том, что она наступила вследствие удара черепа о некую твердую и неровную поверхность. Насчет переломов, гематом и ссадин есть вероятность их получения уже после наступления смерти, но в очень короткий промежуток времени. В общем, факт преступления становился все более очевидным, и разбираться с ним следовало, конечно, на месте.

На второй день те дети, кто сторонился, осмелели — задавали вопросы, кто помладше, хвастали игрушками и поделками. В младшей группе Рита и Степа вчера не были — у детей был тихий час, а потом с обходом закончили и переключились на что-то другое.

Ряды кроватей, тумбочек… Одинаковые покрывала, одинаковые тетрадки с карандашами на одинаковых тумбочках, одинаковые заинтересованные мордашки, одинаковая затаенная грусть в глазах — если хорошо присмотреться.

Странно, казалось бы, старшие больше понимают, что они брошены, у старших меньше шансов быть усыновленными, но морально тяжелее находиться именно среди маленьких. Рита не в первый раз это прочувствовала.

Они осмотрели половину помещения, когда вдруг от кучки следящей за ними ребятни отошел мальчик и подошел к ним. Рита обрадовалась, что он скажет что-то полезное, даже такой шкет мог видеть что-то важное. Мальчик серьезно посмотрел поочередно то на Риту, то на Степу и наконец выбрал.

— Дядя… А ты умеешь чинить точилку?

— Что я умею? — переспросил Степа, высунув голову из-под кровати и выключив ультрафиолетовый фонарик.

— Чинить точилку!

— Ну неси сюда свою точилку, посмотрим, чем ей можно помочь, — усмехнулся Степа, и, пока мальчик бегал, глянул на Риту: — Я не пойму, что мы ищем…

— Понятия не имею.

— Все как всегда… Найди то, не знаю, что.

— Вот! — принес малыш разделенную на две части точилку: пластиковый корпус и лезвие.

— Ого! Ты осторожнее эту штуку бери, — кивнул Степа на лезвие. — Порезаться можно.

— Я знаю, — серьезно ответил мальчик, сосредоточенно следя за Степиными манипуляциями. — В прошлом году Витя порезался лезвием. Только не таким.

— Витя твой друг? — спросила Рита.

— Витя его брат! — крикнула девочка, подошедшая к ним ближе. И тут же засмеялась, пока Рита даже не успела обернуться. — По-на-ро-шку!

В голосе девочки было столько издевательства, превосходства и желания унизить, что Рите стало не по себе. Девочка просто завидует, наверно, у самой-то друзей мало — с таким-то характером…

— Что значит понарошку? — строго спросила Рита у девочки. Тон подействовал, та стушевалась.

— Ну… значит ненастоящий. У Егорки нет никого, а он всем хвалится, что у него брат есть!

— Просто он меня защищает, — тихо и как будто виновато произнес малыш.

— Тебя обижают? — тоже тихо, чтобы не слышали остальные дети, спросил Степа.

— Немножко… А Витя хороший, он за меня заступается. И еще тетя Саша хорошая, которая в столовой работает. У нее день рождения завтра, и я ей открытку хотел нарисовать. А точилка сломалась. Я хотел, чтобы Витя ее сделал, но я его не нашел, он гулять наверно пошел.

— Держи свою точилку, — протянул Степа Егорке руку.

Рита подумала, не надо ли озадачиться, где этот таинственный Витя гуляет, а то двое уже погуляли в ближайшем лесочке…

— А сколько твоему Вите лет?

— Четырнадцать, — с гордостью ответил Егорка. Но улыбка его тут же сменилась нетерпением: — Я пойду дорисовывать! — и обойдя нехорошую девочку по соседнему проходу между кроватями, выбежал из комнаты.

— Ну что, нас ждет вторая половина? — оглядел Степа оставшееся помещение.

— Погнали, — вздохнула Рита, поднимаясь.

Осмотр, конечно же, ничего не дал. Если бы кто-то из старших хотел что-то спрятать, младшая группа вполне подходящее место, но они ничего странного не нашли.

По дороге к столовой Риту остановил звонок телефона. Тихонов возбужденно сообщил, что обнаружил на одежде погибшего мальчика потожировые неустановленного мужчины. Потребовал взять образцы у всех работников в детдоме мужского пола.

Слушая Ваньку, Рита заглянула в столовую — там тетка в белом халате и поварской шапочке что-то громко говорила из-за линии раздачи. Рита дверь тут же закрыла.

— Погоди-ка… — задумчиво проговорил в трубке Тихонов. — Верни то, что было!

— Чего?!

— Голос сейчас был женский! Верни его!

Качнув головой на Тихоновские формулировки, Рита снова открыла дверь. «Маша, бери яблочный компот, у тебя же аллергия на апельсины! Зачем ты сок берешь? Витя, что ты будешь, макароны?.. Сашенька, неси сюда поднос…»

— Достаточно? — поинтересовалась Рита.

— Да! Минуту… — Рита дверь прикрыла и молча ждала, слышала по стуку клавиатуры, что Ванька чем-то занят. — Есть! Это этот голос звонил в полицию!.. Ну?.. Кто молодец?!

— Ты молодец… — на этот раз задумчиво произнесла Рита, не сводя теперь глаз с поварихи в приоткрытой двери. — Спасибо.

— Обращайтесь! — великодушно разрешил Ванька и отключился.

Рита сообщила новости Степе, и если необходимость собрать образцы его никак не вдохновила, то продвижение со звонком было хоть каким-то шагом вперед.

* * *

Свой звонок в ФЭС повариха объяснила тем, что не хотела, чтобы смерть Антона осталась «несчастным случаем», как это хотел представить для полиции директор. Она видела, что Антон и Паша в последнее время о чем-то секретничали, и слышала, как Антон зло шикнул на Пашу, когда тот шепотом что-то ему говорил, «да не очкуй ты, все путем будет!» Тетя Саша была уверена — они что-то замышляли, во что-то влезли и за это Антона могли убить.

Тем временем Тихонов установил, что на бревне не было следов удара, даже микроскопических, зато на коре он нашел ворсинки какой-то темной ткани из синтетики, пропитанные кровью Антона. Получалось, что Антон, предположительно в бандане, ударился о бревно, рассек кожу головы до крови, но бревно этого удара на себе не ощутило. Ванька обижался на уточняющие вопросы и клялся, что удара о бревно не было. Артем же говорил, что характер повреждения на затылке может свидетельствовать о нанесении удара выпуклой, очень неровной поверхностью, такой, например, как ствол дерева. После долгих споров между лабораторией и моргом оба эксперта сошлись на мнении об инсценировке.

В подтверждение этой версии Тихонов предложил обследовать край оврага еще раз, дабы найти точное место убийства — Рогозина идею поддержала. Ворча, что это он так отомстил за недоверие, Степа с Ритой снова отправились в лес. И после долгих поисков нашли пару бурых капель на опавших листьях. Экспресс-тест показал, что это действительно кровь. Антона убили и скинули вниз, измазали бревно его кровью — для полиции инсценировка выглядела и в правду убедительной.

От воспитателя группы узнали о фонде «Старший друг» — организации социальных педагогов, психологов, волонтеров, осуществляющих поддержку выпускников детдомов и воспитанников старших групп. У пропавшего Паши был куратор из этого фонда.

Был уже вечер, но позвонили в психологический центр, договорились о встрече. Приехали, выяснили, как зовут куратора Павла Радулова, узнали, где его можно найти. Николай Перевалов оказался молодым человеком двадцати восьми лет. Ванька, пробив его данные, скучным голосом поведал: «не состоял, не привлекался».

Разговор с Николаем ничего не дал — тот был поражен гибелью мальчика, плотно общаясь с Пашей, часто виделся с Антоном, но ничего полезного сообщить не мог. В день трагедии он в детдом не приезжал, встречался с другим подопечным, они ходили в кино. Тихонов телефон проверил — тот действительно регистрировался там же, где указанный Николаем кинотеатр, правда, было это уже вечером, а Антона убили около часа дня.

По поводу погибшего Николай мало что мог сказать, тот был замкнутым, о себе почти не говорил. Иногда они выезжали куда-то втроем — на прогулки, в парк, в лес ходили. Ничего странного в последнее время не замечал.

Было уже восемь вечера, когда безумно уставшие Рита и Степа привезли в лабораторию собранные образцы. Пожелали смотрящему на них исподлобья Тихонову плодотворной ночи и уехали отдыхать.

Ехали на Степиной машине. Когда он повернул в сторону дома Риты, она спросила, есть ли у него дома еда. Степа задумался — два дня оказались настолько насыщенными, что не удивительно, тут и не о таких мелочах забудешь, — затем все же покачал головой: «Нет вроде, да и вчера особо не было».

Машина остановилась у подъезда.

— Паркуйся, — кивнула Рита в сторону свободного места в ряду машин. — Пойдем ужинать.

Секунды его замешательства Рита комментировать никак не стала, сама еще толком не знала, что из этого выйдет — просто они безумно устали, Степа голодный и нет смысла отправлять его домой, да еще где есть нечего.

* * *

Рита варила кофе и прислушивалась к звукам льющейся воды в ванной. И думала о том, что вот именно так должна выглядеть их семейная жизнь — утро, кофе, душ, сборы на работу, рабочий день, приятный вечерний отдых, если получится. Ну да, еще должны быть приятные ночи — тоже если получится.

Думал ли о ночи Степа вчера, Рита так и не поняла, потому что после ужина спать они хотели оба. И пока она, превозмогая желание закрыть глаза и заснуть тут же на месте, мыла посуду, Степа в комнате достал плед и улегся на ее кровати с краю ровно так же, как в тот раз, весной. Разве что в виду летнего времени позволил себе снять рубашку и джинсы.

Утром она проснулась раньше, долго размышляла, глядя на спящего рядом Степу, потом осторожно поднялась, умылась, приготовила ему полотенце — зная, что он не проснется нормально без душа, — и ушла готовить завтрак. Дело у них, похоже, затянется надолго, день наверняка будет опять долгим и насыщенным, и навряд ли появится возможность перекусить.

— Боже, какой запах!.. — Степа вошел на кухню, подошел ближе и заглянул через плечо. — За этот кофе можно душу черту продать!

«Черту необязательно», — игриво подумалось Рите, она улыбнулась, но промолчала. Все-таки не пришло еще время окончательных разговоров. Вот только… друг к другу тянуло так сильно, что это самое время хотелось как можно больше приблизить. «Все, после этого дела», — подумала Рита, внутренне немного испугалась, но вида не падала.

— Садись завтракать, — кивнула она Степе. И через пару минут они уже обсуждали планы на день. Надо узнать у Тихонова, что там с образцами, и искать пропавшего Пашу.

Тихонов вскоре и сам позвонил, но не затем, чтобы обрадовать насчет образцов — про них он как раз сказал, что совпадений не найдено. Утро в ФЭС сегодня началось с еще одного звонка тети Саши, поварихи. Пропал еще один воспитанник.

* * *

— Да никакой он ему не брат! — отмахнулась воспитательница. — Придумали себе забаву!..

— Какая разница, — ледяным тоном спросила Рита, которую порядком вывела из себя эта равнодушная к детям женщина, — кем они себя называют? У вас с третьим ребенком подряд произошло несчастье, это вы понимаете?

— Да гуляет где-нибудь, пиво сосет с какими-нибудь дружками. Нагуляется, вернется! А если и не вернется — знаете, сколько детей в год из детдомов убегают?.. Не он первый, не он последний! Поверьте уж моему опыту!

Верить этой тетке Рите не хотелось категорически. Понимала, что та совершенно не знает своих воспитанников. И не хочет знать.

Молча развернувшись, вышла в коридор, где Степа успокаивал плачущего Егорку. Как выяснилось, пропал тот самый Витя, его названый брат и защитник. Рита присела на корточки.

— Егорка, Витя вчера так и не пришел?

— Не-е-ет, — хныча и всхлипывая, ответил малыш. — Я его искал и у старших даже спросил, но они сказали, что его нет!

— У старших — это у ребят из его группы?

— Да!

— Пойдем, — обнял его за худенькие плечики, наклонившись, Степа, — посмотрим, все ли его вещи на месте? Вдруг нам это поможет найти Витю?

— Пойдем, — тихо согласился Егорка, и они втроем направились в группу Вити. На третий день детдом был уже почти родным, во всяком случае, дорогу спрашивать уже не пришлось.

Осмотр вещей ничего не дал, если чего-то и не хватало, им этого было не понять. Но вещей было много, все выглядело так, будто парень ушел ненадолго и вскоре вернется. Книга с закладкой, недоеденный шоколадный батончик, тетради, школьные принадлежности, плеер. Плеер убеждал больше всего — если бы парень сбежал, прихватил бы его с собой, хотя бы ради того, чтобы продать при необходимости.

Немного успокоившегося Егорку удалось разговорить, тот вспомнил, что Витя переживал из-за тети Марины, что она не приехала, хотя обещала. Кто такая тетя Марина, он объяснить не смог — сказал, что она хорошая, добрая и красивая. Тихонов утверждал, что у Виктора нет родственников. Точнее, они неизвестны.

Ситуацию пояснила опять-таки тетя Саша, повариха. Оказалось, что Марина — волонтер того самого психологического центра «Старший друг», куратор Вити.

Так же Егорка сказал, что Витя очень любит гулять в лесу. Рита со Степой обменялись взглядами и вздохами — опять лес!.. Проверили одежду и обувь мальчика и выяснили, что отсутствуют резиновые сапоги. "Лесная" версия обрела свое возможное подтверждение.

После того, как организовали очередные поиски, собрались ехать снова в центр, чтобы выяснить, где найти эту Марину, но планы внезапно изменил Ванька. Программа, сканирующая базы данных камер наблюдения на вокзалах, нашла-таки Павла Радулова! Вчера, около шестнадцати часов дня он был на автовокзале «Северные ворота». То есть на противоположном конце Москвы. Перспектива столько времени пилить до МКАДа и потом еще через весь город никак не радовала, но делать нечего. Поехали. Опросили на вокзале кассиров, полицейских, местных бомжей и прочих завсегдатаев, всем показали фотографию — результата ноль. Павел, если и был здесь, испарился. Официально, по билету, уехать не мог — его паспорт в детдоме. Опросить водителей, бывших в нужное время на месте не представляется возможным по объективным причинам — они еще не вернулись, и вернуться только завтра.

По дороге к машине Степа по видеосвязи высказал возмущения Ваньке по поводу «своевременного» обнаружения. Тихонов, работающий нынче один по случаю отпуска Амелиной, ожидаемо взорвался в ответ:

— Вообще-то, я один! У меня не сто рук и голова всего одна, хоть и гениальная!

Рита глянула через Степино плечо в планшет и увидела, как за спиной Ваньки в лабораторию вошла Галина Николаевна. За своими бурными эмоциями тот не услышал ни шагов, ни шороха накидываемого начальницей на плечи халата.

— Твоя гениальная голова придумала, как найти пропавшего мальчика?

Рита со Степой усмехнулись, увидав, как изменилось выражение лица самого гениального эксперта всех времен и народов, но улыбки быстро попрятали, потому как Галина Николаевна ответа дожидаться не стала, посмотрела в монитор.

— Докладывайте!

Усаживаясь в машину, Степа рассказал о нулевых результатах опроса, выслушал все, что Рогозина по этому поводу сочла нужным высказать, получил распоряжение ехать в фонд «Старший друг» и отключился, оставив Тихонова самому разбираться с недовольным начальством. Рита молча ввела в навигаторе нужный адрес и завела мотор.

На этот раз, хотя был уже разгар вечера, начальство оказалось на месте, и удалось не только поинтересоваться личностью и адресом Марины, но и расспросить руководителя фонда и про Николая Перевалова, и про саму идею волонтерства. Нужно было понять, какие отношения связывали волонтеров с подопечными, насколько они могут быть близки — может, к Николаю нужно присмотреться получше. Он-то как раз может знать, куда исчез Павел.

Оказалось, что фонд создан в основном для поддержки выпускников детдомов, чтобы помочь им адаптироваться в новой, взрослой жизни. Иногда бывает смысл вести некоторых подростков еще со старших групп, чтобы к моменту выпуска у них с куратором уже установились доверительные отношения.

— Родных у них как правило нет, — пояснила руководитель фонда, доброжелательная дама средних лет, Зоя Эдуардовна, — или есть, но такие, которых лучше бы и не было, — Рита со Степой переглянулись, вспомнив родителей Павла. — Друзей тоже немного. А в новой жизни очень часто бывает нужен дружеский совет, участие… Или просто приятный собеседник, «свой» человек, с которым можно и поговорить, и развлечься — в парк сходить, в кино, на аттракционы… Мы это называем «значимый взрослый». Подготовленный человек, который знает, как и что посоветовать, но достаточно молодой, с которым подростку еще можно быть на одной волне.

— Значит, ваши волонтеры — профессиональные психологи? — уточнил Степа.

— Нет, — качнула головой Зоя Эдуардовна. — Они прошли определенный курс подготовки. Здесь, у нас. Но они не профессионалы. К нам приходят те, кто хочет общаться и помогать. Это могут быть люди разных профессий.

Рита расспросила женщину про Николая и Марину — «замечательные молодые люди, ничего плохого не могу сказать, с детьми хорошо ладят», — поблагодарила за беседу, затем они прошлись по центру, но ничего примечательного не заметили, хотя и сами не знали, что именно пытаются найти.

Оказалось, что Марина сейчас на работе — в цветочном салоне неподалеку. Подъехали, вошли — Рита в первые секунды растерялась, салон оказался дорогим и шикарным, вместо тесного павильончика, заставленного напольными вазами, глазам предстал почти дворец с просторным залом, стенами и потолком чуть ли не с позолотой, по периметру стояли вазы с цветами, висели кашпо, красовались на полках горшки всевозможных размеров, все это утопало в обилии цветов всех видов и Рита поймала себя на мысли, что по такому салону можно ходить как в музее и просто любоваться. В зале никого не было, кроме девушки, опрыскивающей цветы в кашпо у дальней стены. На звук открывшейся двери она обернулась, и Рита отметила, что искомой Мариной та не является. Место было, разумеется, престижным, и вышколенная продавщица, ничем не отличающаяся от своих коллег в бутиках модной одежды, пошла им навстречу, сияя улыбкой и готовясь спросить, что уважаемым посетителям угодно, хотя не могла не видеть ни машину сквозь огромные витрины, ни оценить их внешний вид, далекий от желания приобрести букетик. На всякий случай Рита достала удостоверение — просто ради того, чтобы сразу прояснить ситуацию.

— Добрый день. ФЭС. Будьте добры, позовите, пожалуйста, Марину Турфанову, — в таком месте сложно было быть невежливым, потому Рита даже улыбнулась.

Девушка, если и удивилась, вида не подала, произнесла: «Одну минуточку, пожалуйста», развернулась и направилась в один из углов зала. За отделанной деревом конторкой виднелась дверь — видимо, в подсобные помещения.

Продавщица не успела преодолеть и половины расстояния, когда в той стороне, где-то за стенкой, что-то сильно громыхнуло, послышалось какое-то приглушенное чертыхание, что-то куда-то упало и затем послышался мужской голос: «Марин, что случилось?» Рита насторожилась, обернулась к Степе и направилась к двери. Мужской голос, более недоумевающий, чем секунду назад, выдал: «Эй, ты куда?! А товар кто принимать будет?!» После этого «ты куда?!» Рита рванула с места, оббежала продавщицу, обогнула конторку и распахнула неприметную дверь. За ней оказался узкий коридорчик, посреди которого валялись те самые белые напольные вазы и среди них с обескураженным видом и с бумагами в руках стоял парень в спецовке.

— Где она?! — крикнула почти на бегу Рита, лавируя между вазами.

— Т-т-там… — показал рукой парень в сторону конца коридора.

Рита пронеслась мимо закрытых дверей, добежала до поворота и увидела распахнутую на улицу дверь. Возле небольшого крыльца стояла «газель» с раскрытыми задними дверцами. Рита скользнула взглядом по ящикам с плотно уложенными розами и огляделась.

Марина Турфанова в таком же узком платье, как и ее коллега, «убегала» через двор и детскую площадку. Рита усмехнулась, качнула головой и переглянулась с выбежавшим на крыльцо Степой. Догнать беглянку не составило труда, дошли почти шагом. Остановили, представились и Рита не удержалась:

— Гражданка Турфанова, кто же от полиции на шпильках-то бегает?..

Марина, и так перепуганная и растерянная, отвела затравленный взгляд от их удостоверений и не менее растерянно уставилась на свои туфли, будто впервые увидела. На площадке по случаю позднего времени никого не было, и Степа предложил поговорить здесь — на всякий случай вдали от коллег, с любопытством выглядывающих с крыльца.

Почему она побежала, Марина, хоть и пришла уже в себя, так и не призналась. Упрямо твердила, что просто испугалась. На резонные замечания, что добропорядочной девушке, ни в чем не виноватой, не придет в голову пугаться при виде сотрудников ФЭС, утверждала, что не знает, что на нее нашло. Она ни в чем не виновата, о чем бы речь ни шла.

Но новости о пропаже ее подопечного удивилась вроде бы по-настоящему. И обеспокоилась тоже. На вопрос, почему не приехала к нему вчера, хотя обещала, сказала, что приболела. Нет, у врача не была, доказать не может. На работе отпрашивалась, начальница подтвердит. Где была? Дома, конечно. Лежала. В аптеку ходила? Нет. Где была двенадцатого числа?.. Так не вспомнить. Но, кажется, в центре. Если что, там точно подтвердят.

Рита видела, что нервничает она больше, чем положено в ее ситуации, даже учитывая спонтанный побег. Сжимает руки, сложенные на коленях в замок, сидит с жестко вытянутой спиной, напряженная как струна, и только за лицом пытается следить, то и дело, видимо, напоминая себе, что надо изображать саму невинность.

И Степа хмурится, смотрит то на девушку, то на нее, Риту. Тоже видит и тоже не верит.

— Послушай, девочка, — в более-менее нейтральный тон Рита добавила ледяных ноток. — Знаешь, сколько мы таких, как ты видели? Они тоже невинно хлопали ресницами, а у самих внутри все сжималось от страха. Знакомо, да?

— Я… не понимаю, о чем вы, — пролепетала та.

— Все ты поняла. Мы все равно узнаем, что именно ты так неумело скрываешь. И поверь мне, лучше бы тебе сэкономить наше время.

— Я ничего не скрываю! И ничего не знаю!

— Это не так, — отрезала Рита и, поднявшись со скамейки, достала телефон.

О чем говорил с девушкой Степа, Рита не слышала — отошла в сторону, чтобы доложиться Рогозиной. Предъявить Марине им было, конечно же, нечего, вести для допроса пока не имело смысла — будет упрямо повторять, что ничего не знает. Галина Николаевна распорядилась оставить девушку в покое, за ее возможными передвижениями проследит Тихонов. Их задача — проверить, где она находилась в день смерти Антона, и возвращаться к поискам пропавшего Вити.

Степа предложил сменить Риту за рулем, она согласилась и во время обратной дороги в центр размышляла о словах Зои Эдуардовны про поддержку подростков. Значимый взрослый… Мысли крутились вокруг Глеба. Вспоминалось, как психолог Наталья говорила о том, что сейчас у Риты есть шанс стать для него другом. И что это иногда бывает ценнее и важнее роли матери.

В центре они быстро выяснили, что двенадцатого числа Марина Турфанова была на семинаре по разрешению конфликтных ситуаций. С двенадцати до восемнадцати.

Снова звонок Рогозиной, вопрос, нет ли новостей из детдома. Нет, Витю пока не нашли.

Для очередных семидесяти километров не хватало бензина, и Степа поехал к ближайшей заправке. Телефон в Ритином кармане зазвонил ровно в тот момент, когда Степа вставил «пистолет» в отверстие бензобака, Рита увидела на дисплее «Тихонов» и, нажимая «ответить», огляделась — было полное ощущение, что гениальный эксперт сначала посмотрел камеры и выяснил, кто из оперативников не занят и сможет ему ответить.

— Слушаю тебя, — проговорила Рита, следя в боковом зеркале за действиями Степы. Просто так.

— Анализ телефонных переговоров Марины Турфановой, — начал Ванька уставшим и недовольным голосом, — позволяет предположить, что между ней и Николаем Переваловым существуют близкие отношения. Я пошел к Рогозиной, готовьтесь.

Рита вздохнула и покосилась на часы под спидометром. Восемь вечера, а кажется, что должно быть уже часов двенадцать — столько они за день проездили. Опустила стекло и, когда Степа проходил мимо, направляясь оплачивать залитый бензин, сообщила ему Ванькины новости. Степа ожидаемо вздохнул:

— Так и знал, что этот день никогда не кончится…

Вернулся Степа с кофе и, усевшись и протянув Рите ее стакан, отъехал от занимаемой колонки. Поставил машину в стороне, чтобы не мешать выезжающим, потянулся к кофе, что ждал его в подстаканнике, и произнес после первых глотков:

— Так, что мы имеем?.. Антон, Паша и Витя. Антон убит, Паша исчез, теперь исчез Витя. И двое волонтеров — Николай и Марина. Николай — «друг» Паши, Марина — Вити. То есть обоих исчезнувших парней… Витя переживал, что Марина не приехала, хотя обещала. Переживал почему?.. Ну, не приехала, мало ли, какие-то дела возникли срочные. Или в этот день должно было быть что-то важное? Договаривались пойти куда-то?.. Или что-то обсудить важное?

Рита молча пила кофе и кивала.

— И Марина и Николай возможные любовники, — добавил Степа. — И что нам это дает?

— Марина что-то скрывает.

Степа пожал плечами:

— Раз у нее самой алиби, может, она что-то знает про любовника? Поэтому и к подопечному не поехала, была занята его проблемами?

— Или чего-то боялась… — задумчиво произнесла Рита. — А может, покрывает она вовсе не Николая, а самого Витю?

— Думаешь, Витя убил Антона?

Рита пожала плечами:

— Начнем с того, что мы этого Витю еще в глаза не видели. И что он из себя представляет, не знаем.

— Он Егорку защищает, — напомнил Степа.

Рита вздохнула, но возражать не стала. Понятно, что Степе очень хочется, чтобы не оказался виновен кто-то из воспитанников.

— Ну что? — спросил он, смяв свой стаканчик. — К Николаю? Или Марине? — И они оба посмотрели на время. Да уж, по домам бы ехать, а не на допрос. Степа добавил: — Будет хотя бы эффект неожиданности.

Рита молча покачала головой и потянулась к телефону — наверно, Рогозина уже успела организовать постановление на обыск. Николай за неимением алиби и учитывая поведение Марины пока являлся единственным возможным подозреваемым. Вот только с мотивами как-то совсем туго…

* * *

Пока беседовали и осматривались в квартире — Николай милостиво разрешил с фразой «да, пожалуйста, смотрите, мне скрывать нечего!» — в лабораторию оперативно доставили образцы потожировых, и вскоре снова позвонил Тихонов. Набрал он Степу, Рита разговора не слышала, но по тому, как внезапно тот напрягся и бросил взгляд на хозяина квартиры, поняла, что они, наконец, попали в цель. Ни слова не говоря, Степа вышел из комнаты, Рите было его видно, осмотрел кроссовки, брошенные у входной двери, и, вытащив из чемодана подходящий по размеру пакет, Рита направилась к нему.

— Его потожировые, — шепотом пояснил Степа. Рита кивнула и подставила пакет.

— Ничего интересного вроде бы нет, — резюмировала она осмотр квартиры, — но есть ноутбук, можно в нем покопаться.

— Забираем, — кивнул Степа.

Когда прибывший в помощь наряд полиции забрал Перевалова в ФЭС вместе с собранными вещдоками, Рита вернулась к машине, в которой Степа как раз закончил с кем-то разговаривать по телефону.

— Не нашли, — ответил он на ее неозвученный вопрос.

Рита обогнула машину, забралась на пассажирское место и взглянула внимательно на Степу. Решение лежало на поверхности.

— Поехали помогать, — она потянулась к ремню безопасности и на Степу больше не смотрела. Правда, тот молчал почему-то.

— А домой? Спать?..

— А ты заснешь, пока будешь думать, как там бедный пацан в лесу?

— Но…

— Поехали, и так уже много времени, — Рита умела управлять голосом, нередко пользовалась этим на допросах, но сейчас получилось как-то само собой. И почувствовав, насколько резкой, а значит, выдающей ее недовольство, вышла фраза, взглянула осторожно снова. И добавила более мягко: — Поехали.

* * *

Рита потянулась на жестком, неудобном диване, с трудом распрямляя затекшее за ночь тело, и огляделась. Комнатка, куда их со Степой отправили спать, выглядела скорее как кладовая, но никак не комната отдыха персонала. Ночью рассматривать сил не было, улеглась, куда Степа указал, и тут же уснула.

Приехали они около одиннадцати. В детдом заходить не стали, сразу направились к штабу поисковой операции на кромке леса. Рита привычным взглядом окинула обстановку: пара палаток, костер с котелком — напоить возвращающихся из леса горячим чаем, — машины, прожектор, снаряжение… В лагере было всего двое — девушка у костра и мужчина возле машины с планшетом и рацией в руках. Рита подошла к координатору, представилась, спросила, как продвигаются поиски, и попросила взглянуть на карту. Ближайшие квадраты леса оказались уже пройдены — по ним проходили разноцветными зигзагами треки поисковых групп. Дальние пока пустовали.

Степа предложил координатору помощь, тот ответил, что в третьей группе не хватает людей, может определить их туда. Назвал квадрат, указал, где взять рацию, фонари и компасы, и связался с главным группы.

Пока Рита и Степа готовились, позвонила Галина Николаевна. Рассказала, что на подошве кроссовок Перевалова есть частицы грунта, идентичные грунту с места обнаружения тела Антона. Сам же Перевалов признался, что нашел тело, думал, что мальчик жив, спустился, ощупал, но тот был уже холодным. Испугался и не стал сообщать в полицию.

Обменявшись мыслями о том, что это может быть правдой, Рита и Степа направились в лес.

— Я все равно этой парочке не верю, — сказала Рита, когда они остановились передохнуть. — Считай интуицией.

— Весомо… — ответил Степа, оглядываясь по сторонам. Рите тоже в темном лесу было весьма неуютно, хотя полную тишину и прерывала периодически крякающая рация. — Слушай, может быть, конечно, всякое, Витя и убийцей может оказаться, и убит может быть.

Рита согласилась, она уже думала об этом.

— Но если он убежал и скрывается с какой-то целью, он сделает все, чтобы его не нашли, — продолжил Степа.

Будто в подтверждение его слов вновь зашипела рация: «Собака снова след потеряла!»

— Если он от кого-нибудь прячется, он укроется где-нибудь и ни за что не выйдет.

— Наверно ты прав, — согласилась Рита. Тем более поисковый опыт подсказывал, что ночью имеет смысл искать только в случае явной угрозы жизни, или если потерялся маленький ребенок или престарелый человек, которому в ситуации стресса может стать плохо. Они не найдут в темноте четырнадцатилетнего пацана, если тот не хочет, чтобы его нашли. — Давай квадрат с группой пройдем, раз дошли уже почти, а там видно будет.

Но и весь квадрат обходить не пришлось. Спустя минут двадцать после того, как они присоединились к группе, полил дождь, и решено было поиски прекратить. Видимость и слышимость на нуле, толку от такого поиска почти нет.

Когда выбрались из леса, позвонил Тихонов и — Степа включил громкую связь, — отчаянно зевая, рассказал, что в ноутбуке Николая не нашел ничего, заслуживающего внимания. Рабочие документы — Николай работает менеджером по продажам в бюро проектных услуг, — пара-тройка фильмов, немного музыки, фотоархив, в котором не нашлось ничего любопытного, три приличные компьютерные игры — Ванька не удержался от комментария по поводу последних пройденных уровней, — и все.

— Я проверил, удаляли ли что-то с диска в последнее время. Единственное, что показалось странным — это штук десять-двенадцать картинок на тему порезанных вен.

— Перевалов собирался резать себе вены? — переспросил удивленно Степа и переглянулся с Ритой.

— Навряд ли, — донесся из телефона сонный голос. — Картинки такие… вроде демотиваторов. Ноутбук подростка в разгаре подросткового кризиса был бы забит подобными. Зачем они взрослому и вроде уравновешенному Перевалову, мне непонятно, но думать об этом будете вы, а я пошел спать.

— Спокойной ночи, — ответил ему Степа и повернулся к Рите. В темноте ей было плохо видно выражение его лица, но она догадывалась, что он удивлен.

— Но ведь он работал с подростком… Мало ли…

— Думаешь, Павел собирался покончить с собой?

— Да кто же их знает, — пожала плечами Рита. От представления подобных картинок — с юношеской худой рукой и лезвием бритвы — в голове вертелась какая-то мысль, но ухватить ее все не получалось. Не одному Тихонову безумно хочется спать…

Сейчас кресло, в котором вчера устраивался спать Степа, пустовало. Рита выудила из кармана сохнущих рядом на стуле штанов мобильник, тут же опомнилась и проверила наличие пистолета. Тот был на месте, а на дисплее светилось время — 07:29.

Села на диване, зябко поежилась со сна — под простыней, которую дали в качестве одеяла, было весьма прохладно, — взяла со стула резинку и собрала распущенные волосы в хвост. Еще б умыться и чашку кофе…

Дверь тихонько приоткрылась, и в нее просунулась голова Степы.

— О, доброе утро!

— Угу… — буркнула не вполне согласная с определением Рита. — Как там поиски?

— Еще не начали.

— А ты где бродишь? Небось, и дело уже раскрыл?

— Пока нет, — почему-то весело ответил Степа. И вообще выглядел подозрительно довольным жизнью. — Пошли на завтрак. Нас ждут великие дела!

— За завтраком? — с сомнением спросила Рита.

— После него, — ответил Степа и скрылся за дверью. — Я тебя жду в столовой! — донеслось оттуда.

Свой план, — а то, что он у него есть, Рита поняла очень быстро, — Степа рассказал уже после завтрака, найдя место, где их не будут подслушивать кишащие вокруг любопытствующие физиономии. Детей Рита понимала, не каждый день случаются такие развлечения — то убийство, то бесконечные поиски в лесу. Спокойно поесть им не дали, все время кто-нибудь что-нибудь спрашивал. Тем более град вопросов обрушился, когда Степа объявил в столовой, что поисковый отряд сегодня начнет работу только с двенадцати часов, а до этого будет на другом объекте. Многие предлагали искать самим. Пришлось всех успокоить и строго-настрого запретить самостоятельные поиски, чтобы не пришлось потом половину детдома в лесу искать.

* * *

— У меня есть новости, — прошептала Рита, присев рядом со Степой на одну из многочисленных скамеек на территории детдома. Наверное, они остались со времен существования санатория.

— Какие? — Степа придвинул к ней ближе планшет, якобы они вдвоем рассматривают в нем что-то очень важное. Сам же не сводил глаз с тропинки неподалеку.

— Поговорила еще раз с нашей тетей Сашей.

— Поварихой?

— Ага, — кивнула Рита, склонив голову над планшетом и глазами высматривая маленькую фигурку, которая, по Степиной версии, должна вот-вот появиться на тропинке. — Помнишь, Егорка сказал, что Витя в прошлом году порезался лезвием, когда ты ему точилку починил?

— И-и-и?.. — непонимающе и заинтересованно протянул Степа.

— Он не порезался, а пытался с собой покончить.

Именно это воспоминание про слова Егорки о лезвии и не давало вчера Рите покоя после рассказа Тихонова про картинки в ноутбуке. Вот только вспомнить из-за усталости так и не смогла.

— Ну ничего себе! — хоть и шепотом, но удивился Степа, даже отвернулся от тропинки и посмотрел на Риту. — Из-за чего?

— А это самое интересное, — кивнула Рита. — Из-за несчастной любви, конечно же. — И не дожидаясь, когда Степа спросит, добавила: — Он влюблен в Марину.

Рита-то новость уже успела обдумать, поэтому сейчас терпеливо ждала, когда это сделает Степа. Он же со слегка озадаченным видом уставился перед собой.

— Ну, хотя бы стало понятно, почему переживал, что она не приехала…

— Угу.

— Но в целом… Что нам это дает?.. Он влюблен в Марину. У Марины роман с Николаем. Николай — куратор пропавшего Паши. И что? Какая связь между ними? И может ли это иметь отношение к смерти Антона? Или к исчезновению Паши? И причем здесь картинки в ноутбуке Николая?

— Выход один, — ответила Рита, которая самой себе уже задала все эти вопросы, пока шла сюда из столовой, — найти Витю и спросить.

— Если он жив, — мрачно отозвался Степа. Похоже, что от количества вопросов, на которых у них нет ответов, у него испортилось настроение.

— Мне кажется, все-таки лучше ждать в лесу, а не здесь, — предложила Рита после нескольких минут молчаливого ожидания.

Степа еще какое-то время помолчал, о чем-то размышляя, потом сунул планшет во внутренний карман куртки и поднялся.

— Пошли.

* * *

Шестилетний пацаненок оказался смышленым и осторожным — шел, иногда оглядываясь, так, что им приходилось держаться на приличном расстоянии, почти на грани. Казалось, отпусти они его еще на пару метров вперед и потеряют из виду вовсе.

Рите до сих пор не верилось, что Степин план сработал. То ли не верила в успех, то ли не хотелось разочаровываться в милом малыше, вспоминая его вчерашние, как казалось, настоящие, искренние слезы. Но факт — есть факт. Егорка уверенно шагает по одному ему известной дороге по лесу. Причем, порывался он пойти в лес еще вчера — это Степе рассказал вчера координатор поискового отряда, почему, собственно, идея у Степы и родилась. Если такой шкет не боялся идти в лес, значит, точно знал, куда идти. И как оттуда потом вернуться.

Правда, первую часть пути Егорка уверенно прошагал по дороге, затем у весьма приметного, видно, расколотого молнией, дерева свернул на тропинку, уходящую вправо. Рита искала ориентиры, которыми руководствуется малыш, но пока их не видела.

Внезапно маленькая фигурка в голубой курточке — хоть повезло, что Егорка одет в светлое! — скрылась из виду. Только что была и вдруг пропала! Все это время тревога за самого малыша не отпускала, хоть они и идут за ним следом, но все равно тревожно при виде такого маленького ребенка одного, мало ли, что там случится, между ними все-таки метров сто, пока они еще добегут… И сейчас тревога усилилась, но бежать открыто все же не стоило. В конце концов, он мог и заметить их. И спрятаться.

Но вскоре, осторожно продвигаясь вперед, они услышали детский голосок:

— Ви-и-итя! Ви-и-итя, ты здесь?

Ответа слышно не было.

— Там впереди овраг, — прошептала Рита Степе, сверившись с компасом и картой. Мысль об овраге, в котором был найден Антон, посетила, видимо, обоих.

— Жди здесь, я сползаю посмотрю, — решительно распорядился Степа, и, не успела Рита и возразить, как он уже нырнул под раскидистые ветви ели, за которой они укрылись.

Ей не осталось ничего другого, как ждать. Несколько раз она слышала, как Егорка зовет Витю. Того, видимо, на месте все же не оказалось, но почему Егорка пришел именно сюда?.. Он же не просто так пошел искать, он целенаправленно пришел именно к этому оврагу и стал звать именно здесь. Хорошо, подумала Рита, что детского вопля она не слышит — то есть тела Вити на дне оврага, по всей видимости, нет.

Ждала она, как показалось, очень долго. Все порывалась схватить рацию и спросить Степу, где его носит, но боялась помешать. Наконец, снова зашуршали ветви ели, и из них показался Степа. И морщась и отряхиваясь от иголок, он кивнул в сторону оврага:

— Поиски можно считать законченными.

И улыбнулся такой довольной улыбкой, что у Риты отлегло от сердца. Значит, все в порядке. Что-то она распереживалась… За всех.

* * *

Оказалось, слезы были все же настоящими. Егорка только потом, днем, сообразил, что может быть так, что Витя прячется специально. Поэтому решил проверить «пещеру» — наполовину естественное, наполовину дорытое Витиными стараниями углубление под корнями свалившегося на склоне оврага дерева. Идеальное место, чтобы спрятаться — если смотреть сверху, ни за что не догадаешься, что под деревом может быть пустое пространство.

Вчера малыша в лес, конечно же, не пустили поисковики. А сегодня Степа предложил провести эксперимент…

— Никого не было, когда я шел!.. — упрямо повторил расстроенный Егорка Вите.

— Да ладно, не переживай, Егорка, — на ходу потрепал Степа лохматую макушку мальчишки. — О, давайте тут присядем.

Он отошел от тропинки в сторону, к поваленному дереву. Егорка, хотя и расстроенный, с интересом побежал вперед, обогнал Степу и забрался на широкий ствол. Остальные, когда подошли, уселись, отыскав места, не заросшие мхом.

— Ну что, Вить, расскажешь? — спросила Рита. И Степа вдруг добавил:

— Все дело в Николае, волонтере из психологического центра?

Парень — оказавшийся таким же, как Егорка, белобрысым и лохматым, — так заметно изменился в лице, что Рита не успела как следует удивиться Степиному вопросу. Откуда бы он ни взял идею с Николаем, похоже, оказался прав.

— Вы все знаете?! — спросил ошалело Витя.

— Всего не знаем, — Степа переглянулся с Ритой. — Ты расскажи, тогда станет понятнее.

С чего Степа вообще заговорил о Николае, Рита не поняла, но поразмышлять об этом не успела.

— Николай убил Антона, — произнес Витя. — Я сам видел. Я следил за ним.

— Зачем? — спросила Рита.

— Он… с Мариной…

— Он тебе кажется подозрительным? — уточнил Степа.

— Да! — с готовностью кивнул Витя, видимо, не знающий, как подобрать нужные слова. — И вообще, и в тот день он странно себя вел. Я видел, как он приехал, но он не пошел в здание, а почему-то странно так оглядывался, как будто искал кого-то. А потом пошел в сторону леса. Это было так странно, что… я решил пойти посмотреть, куда он пошел.

— А в лесу он как шел? — спросила Рита. — Уверенно? Он знал, куда идти?

— Да, я еще удивился, и поэтому и шел дальше, было интересно, куда он так идет.

— И куда же он пришел?

— Я немного потерял его из виду, там перед тем самым оврагом лесок редкий, далеко видно… Пришлось отстать, чтобы не заметил меня. Когда я в обход пошел и подошел ближе, я увидел, как Николай столкнул Антона вниз.

— Антон был жив в этот момент?

— Не знаю, но он лежал на земле. И… кажется, был или мертвым, или без сознания. Ну то есть… он никак не упирался, не сопротивлялся, руки еще так болтались… свободно.

— Понятно, — кивнул Степа. — Что было дальше?

— Там Паша был рядом…

— Как?.. Паша был там?

— Да, — кивнул Витя. — Николай столкнул Антона, потом спустился вниз сам. Через какое-то время поднялся. Они тихо о чем-то поговорили, и потом ушли. Паша все время оглядывался.

Рита со Степой переглянулись, не зная, как отнестись к новой информации. Если Паша — свидетель убийства, его исчезновение логично объяснялось бы: Николай мог и его убить. Но что тогда Паша делал на автовокзале?..

— Я подождал, когда они уйдут, чтобы они меня не видели. Потом спустился… Антон… там было бревно и кровь… Я попробовал пощупать пульс, как в кино показывают. Но не нащупал… И он не дышал. — Витя помолчал, потом добавил: — Я вернулся вечером, Паши не было нигде и на следующий день, и я подумал, что Николай и его убил. Ну, он же мог его выдать…

— И ты испугался, что он мог видеть тебя?

— Да. Хотел уехать, но документы наши у администрации. Да и некуда ехать…

— Ясно. — Степа поднялся. Притихший Егорка беспокойно посматривал с одного на другого. — Идемте.

— А как же… Николай? — поднялся Витя.

— Он арестован.

* * *

Рита порылась в холодильнике, решила не оставлять голодающего Тихонова без бутербродов, потому закрыла дверцу и нажала на чайнике кнопку включения. Заглянула в шкафчик — хоть печенье-то какое-то есть у дорогих коллег в запасе?.. Найденную вазочку с сушками Рита выставила на стол. Не густо, но под вечер всегда так.

Дело закончено, завтра заслуженный выходной и приказ Рогозиной отоспаться. Только ехать домой пока не хочется.

Мысль, сидевшая в сознании последние три дня, окончательно окрепла и теперь настойчиво не давала покоя, требовала спокойного обдумывания и принятия решения. Она, эта мысль, пришла сразу, как они со Степой три дня назад прибыли в детдом, потом укрепилась, когда Рита наблюдала за взаимодействием Степы и Егорки, и окончательно оформилась, когда в лесу они следовали за мелькающей впереди среди деревьев курточкой — и Рита понимала, что волнуется не только за исход эксперимента и раскрытое дело.

Чайник закипел, Рита бросила в чашку пакетик и залила кипятком.

Конечно, она и раньше знала, как трепетно Степа относится к детям-сиротам, с какой готовностью едет расследовать преступления в детдомах, как защищает воспитанников при возникающих подозрениях. Пришедшая мысль о возможности усыновления, если здоровье не позволит ей самой забеременеть и выносить ребенка, не удивила — наверно, слишком прочно тема детей-сирот ассоциировалась со Степой. Удивила, скорее, собственная позиция. Конечно, отвращения и отторжения детдомовцы у нее не вызывали, но и об усыновлении она, естественно, никогда не думала, не было поводов. И сейчас с удивлением поняла, что ни неприязни, ни страха идея не вызывает. Нет, она не готова бежать и прямо завтра усыновлять условного Егорку, но если возникнет ситуация, при которой они со Степой задумаются об усыновлении, Рита отнесется к этому спокойно и взвешенно. Наверно, слишком много боли она пережила своей и слишком много видела на работе чужой, чтобы несчастные брошенные дети… не казались чужими, плохими, неправильными… Конечно, одного сочувствия для усыновления мало, но последние события, история с семьей Шерстобитовых и это дело в детдоме, дали понять, что есть в душе Риты готовность найти в себе отклик, не только найти, но и сохранить, сберечь его, приложить все усилия к тому, чтобы созданная ими семья действительно была настоящей семьей, их совместным счастьем.

Воспоминание о Егорке немного царапало, зацепил мальчишка чем-то. То ли своей не по возрасту смышленой, растрепанной русой головкой, то ли детской непосредственностью, гармонично сочетающейся с природной застенчивостью, то ли трогательной привязанностью к старшему другу… Это, подумала Рита, наверно и дает надежду, что и другой ребенок, кого они выберут, западет в душу.

На пороге буфета вдруг возник лохматый — куда сильнее Егоркиной шевелюры — Тихонов.

— Я был прав! — Он шлепнул планшет на стол, сел, схватил сушку и сжал ее в кулаке. Сушка, судя по отсутствию хруста и недовольству на лице компьютерного гения, не поддалась. — Я всегда прав.

— Ой ли, — отозвалась Рита, допивая чай. Спрашивать, в чем он прав, не было смысла, все равно придется дождаться, когда гений сам соизволит высказаться. Конечно, можно отвесить ему профилактический подзатыльник, чтоб не испытывал терпение коллег, но сейчас Рита никуда не торопится. Да и так понятно, о чем он.

На «ой ли» гений насупился, но быстро переключил внимание на сушку. Ему пришлось приложить значительное усилие, чтобы ее переломить, и с добытым куском за щекой Ванька продолжил:

— Николай не убивал Антона. — И уставился в ожидании реакции на сенсационную новость.

— Я знаю, — спокойно ответила Рита. Любоваться расстроенной физиономией обломавшегося Тихонова не особо хотелось, потому она встала, отвернулась к раковине и сунула чашку под воду.

— Ну да, об этом я не подумал… — После паузы раздалось сзади. — Данилов тебе раньше Рогозиной позвонил, что ли?

— Сразу после.

— Понятно. Мог бы сам догадаться. Ладно, я пошел. — Судя по звукам, расстроенный Ванька прихватил с собой еще пару сушек и ушел.

Рита поставила чашку в сушилку, вытерла руки, убрала вазочку и прошла к дивану. Пока она не решила, ехать домой или нет.

Степа, поехавший в деревню под Вязьму — Ванька вчера отыскал водителя, и тот опознал Пашу, к тому же там у парня жила какая-никакая родня, то ли двоюродная, то ли троюродная бабушка, — действительно звонил минут десять-пятнадцать назад. На самом деле — до Рогозиной. Позвонил расстроенный, и ему нужны были несколько минут до доклада Галине Николаевне — просто чтобы переварить и принять то, о чем должен доложить.

Антона убил Паша. Сам в этом признался после того, как Степа его нашел — видно, изрядно перенервничал за прошедшее время.

Николай иногда разрешал парням воспользоваться его ноутбуком — полазить по интернету или сыграть в игрушку, которая полюбилась им всем троим. Однажды, примерно пару недель назад, они обнаружили в браузере вкладку, которую Николай, видимо, забыл закрыть перед тем, как отдать им ноут. Во вкладке была страница соцсети и разговор Николая с его девушкой Мариной. Им, конечно, стало любопытно и они прочитали переписку, хихикая над всякими поцелуйчиками и признаниями. Но главное — из переписки они поняли, в чем была причина попытки самоубийства одного из воспитанников. О том, что эта попытка была, знали все старшие и средние группы, знали все воспитатели, но причину, как казалось, никто так и не понял, а сам Витя не признавался. А тут выяснилось, что Витя этот, оказывается, влюблен в Марину. До такой степени, что порезал себе вены. И Марина переживает, как бы никто не узнал, что это произошло из-за нее, что это будет означать, что она не справилась со своей задачей, что позволила ребенку в себя влюбиться и прочее. Паша плохо запомнил, чего именно она боялась, ему было не очень это интересно. А вот Антон быстро сообразил, как можно использовать такую информацию и придумал шантажировать Марину. Ее имейл подсмотрел там же, в ноутбуке Николая, и с него же отправлял письма с картинками, иллюстрирующими попытки самоубийства подростков — на нервы Марине действовал.

Паше идея шантажа не нравилась с самого начала, но спорить с упертым Антоном было сложно. Он боялся, что их поймают, просил Антона ничего больше не делать, тем более, что денег Марина платить не торопилась. Но больше всего Паша боялся, что о шантаже узнает Николай. Николай, ставший для него, Паши, единственным человеком из взрослых, кто не отвернулся, кто принял его таким, какой есть, кто ничего не требовал и только мягко советовал — как-то так, что Паша даже не замечал, что поступает именно так, как подсказал старший друг. Если бы Николай узнал о шантаже, он, конечно же, тут же прекратил бы всякое общение с Пашей. А допустить этого Паша никак, совершенно никак, не мог.

В тот день Николай назначил им встречу в лесу, на «их» полянке, недалеко от оврага, куда Паша с Николаем не раз выбирались на пикник — брали с собой еду, термос с горячим чаем и пропадали часа на три, много говорили, что-то друг другу рассказывали, Паша обожал эти встречи, чувствовал себя полноправным, равным другом старшему товарищу и особенно остро ощущал свою значимость и нужность другому человеку.

То, что Николай велел прийти вместе с Антоном, сразу показалось Паше подозрительным, да и голос по телефону показался серьезным и строгим — предположение о том, что случилось самое страшное и Николай каким-то образом узнал о шантаже, тут же родилось и крепло с каждой минутой все больше, пока парни ждали в лесу. Антон хвалился, что узнать Николай никак не мог, мол, он все в ноутбуке удалял сразу же, и только злился, что Паша зря нервничает и «сопли распускает». Злость на приятеля, что втянул его в эту историю, страх разоблачения и ужас при мысли, что Николай отвернется от него, сделали свое дело — слово за слово парни сильно поссорились, долго спорили, кричали… В какой-то момент Антон вскочил, крикнул, пусть, мол, Паша сам со своим «нянькой» разбирается, а он, Антон, лучше пойдет Марине позвонит и поторопит насчет денег. Паша про шантаж уже слышать не мог… К тому же он отлично из фильмов помнил о том, что нив коем случае нельзя звонить — по телефону сразу вычислят!.. И инстинктивно остановил уходящего приятеля первым, что попалось под руку.

Сначала не понял, что произошло — обломок большой, но старой ветки, которым он ударил Антона, не казался чем-то серьезным, он даже о чем-то таком успел подумать мимолетно, когда его схватил с земли. Но — Антон умер мгновенно. Впрочем, о том, что тот умер, сказал уже подошедший как раз в этот момент Николай. Пощупал пульс на руке и на шее, прислушался к дыханию, оглядел полешку в руке остолбеневшего при виде рухнувшего на землю приятеля, растерянного Паши…

Дальнейшее было как в тумане. Николай выхватил ветку из рук Паши, расколотил ее о ближайшее дерево на куски и раскидал в разные стороны. Зачем-то пошел к оврагу, что-то там высматривал — Паша все это время стоял в ступоре, не шевелясь и плохо соображая. Что он убил Антона, до него дошло позже, тогда лишь билась в голове одна единственная мысль — что Николай все слышал. Они так орали, что невозможно было не услышать, раз он был уже близко.

На то, как Николай подтащил тело Антона к оврагу, как сбросил его и сам полез зачем-то вниз, Паша смотрел все в том же оцепенении. Осознал и обдумал все уже гораздо позже. Понял, что Николай попытался его спасти, представив все так, будто Антон погиб, сорвавшись в овраг. Понял — и всю дорогу в автобусе, деньги на который тоже, конечно же, дал Николай, у него текли слезы. Жалел себя, Антона и Николая. Когда Степа его наконец разговорил, парень тоже рыдал — видно, нервная система не выдержала напряжения.

По дороге из леса Николай рассказ, что случайно узнал об удаленных с его ноутбука картинках — делал восстановление данных после того, как сам по ошибке удалил нужный рабочий документ. Марина говорила о шантаже, и теперь Николай понял, кто именно посылал ей те картинки. Паша бросился к Николаю с мольбой о прощении, тот почти до самого детдома шел молча. Потом резко свернул, они вышли к трассе, и Николай сунул Паше деньги и велел уезжать куда подальше. Паша по началу ехать не хотел, умолял, чтобы Николай не бросал его...

Рита вздохнула. Все это было уже не раз. Болезненная зацикленность, зависимость от человека, неважно — дружеская или любовная, сексуальная… Любая. И как следствие — стремление любой ценой защитить эту зависимость, не дать ей прерваться, не позволить ни людям, ни обстоятельствам лишить себя необходимого как воздух человека. Страшнее всего, что Паше нужен был даже не столько сам Николай, сколько простая человеческая поддержка, дружба, участие... Рита не сомневалась, что и Степе парень выложил всю историю, потому что почувствовал участливое отношение, сочувствие, желание помочь, а не наказать...

Жаль Степу, который эту историю принял ближе, чем обычные дела. Рита прекрасно понимала, как нелегко ему было слушать эту исповедь запутавшегося парня, ведь очевидно, что все это случилось из-за одиночества — были бы нормальные родители, не было бы детдома, и Паша был бы совсем иным.

Дело закончено, остались мелочи, с которыми разберутся уже без них. О том, что Марина, очевидно, знала о подвигах Николая, потому и испугалась полиции, о том, куда подевалась бандана Антона — наверняка, Николай ею помазал бревно кровью, — и, конечно же, позже нужно будет выяснить, есть ли, чем можно прижать директора. Хотя бы за несоблюдение санитарных норм или пожарной безопасности.

Рита взглянула на часы. Степа вернется часа через три. Можно дождаться его здесь, но… Стоит ли? Ну, поддержит она его парой слов, а потом что? Разъедутся по домам?

Нет, надо уже принимать решение и ставить наконец точку. И завтрашний выходной как раз очень кстати.

* * *

Степа вывернул руль, машина послушно прошла поворот, теперь оставалось проехать несколько кварталов по прямой — и они будут на месте. Юля на соседнем сидении вытащила из бардачка планшет.

— О, наши уже все прислали. Быстро они сегодня. — Она потыкала пальцем по экрану и принялась читать вслух присланную Холодовым с Белой информацию по личности убитого.

Степа слушал, точнее, пытался сосредоточиться и слушать внимательно, но получалось не очень. Мысли сегодня с самого утра крутились вокруг Риты, которая в последние несколько дней вела себя… странно. После дела в детдоме был выходной, в которой у нее оказался отключен целый день телефон. Во всяком случае, позвонил Степа утром, хотел поинтересоваться планами, а эсэмэска о том, что абонент снова доступен для звонка, пришла только вечером. Может быть, Рита просто решила отоспаться, но на вопрос, чем занималась, она не ответила, перевела тему разговора, и это Степе интуитивно показалось странным, хоть и было для Риты, привыкшей не слишком откровенничать, почти в порядке вещей. Затем были несколько рабочих дней, когда они сталкивались в коридорах ФЭС. Рита вроде бы и вела себя как обычно, но Степа печенкой чувствовал какие-то изменения — и они его начали сильно тревожить. Как в очень жаркий день перед грозой воздух накаляется до предела и все время кажется, что вот-вот что-то случится, так и сейчас ему казалось, будто воздух чуть ли не искрит, хотя внешне все было обычным.

Он прослушал половину из того, о чем говорила Юлька, решил, что позже улучит минутку и сам все перечитает, чтобы быть в курсе, и уже собрался перестраиваться в правый ряд — скоро сворачивать, — как зазвонил прикрепленный к панели телефон. На экране высветилась фотография Риты. Степа покосился на свою сегодняшнюю напарницу, секунду посомневался, затем нажал кнопку громкой связи — вероятность того, что Власова вот так прямо сходу заговорит о чем-то личном, ничтожно мала, потому можно и рискнуть.

— Ты где?

«И тебе доброе утро», подумал Степа, но говорить ничего не стал, только подумал, что странности продолжаются, все же в обычном состоянии Рита прежде поздоровалась бы. В офисе они сегодня не виделись — у Риты выходной по графику.

— Еду на выезд. — Перестраиваться он почему-то не стал, только сбавил скорость.

— Территориально где?

— В районе Сокола. — И с осторожностью добавил: — А что?

Рита пару секунд молчала.

— Нет, ничего. Потом поговорим. Удачи.

Она отключилась прежде, чем он успел что-либо ответить. Вопросов этот звонок вызвал еще больше, чем их и так было, потому понадобились значительные усилия, чтобы все же сконцентрироваться на работе. На пару подколов Соколовой по поводу «что это у вас за дела такие с Власовой?» Степа почти не обратил внимания — было не до возможных шуток коллег.

В середине дня написал сообщение. Спросил, что Рита хотела. Получил в ответ: «Не волнуйся, все в порядке». Возмутился женским подходом к ситуации. Он не спрашивал, надо ли ему волноваться! Он спросил, что случилось и случилось ли вообще что-то!..

Мечтал освободиться к вечеру и приехать к Рите, потому что чувствовал, что это нужно сделать — тянуло к ней со страшной силой, и Степа не сомневался, что утром было что-то важное. Но поздний вечерний допрос задержанного, на котором, Степа надеялся, все закончится, привел к неожиданному повороту дела. По всему выходило, что им с Соколовой прямо сейчас, на ночь глядя, нужно мчаться в область!

Пока Юлька забирала у Холодова необходимые распечатки и выслушивала последние наставления начальства, Степа отправился в раздевалку, чтобы захватить свитер — не хотелось ночью мерзнуть в очередной деревне. По дороге набрал сообщение Рите о том, что приходится уехать, хотя ни о чем конкретном они не договаривались. Только отправить не успел — зашел в раздевалку и увидел сидящую на диване Риту. Мельком удивился каким-то бумагам у нее в руках — выходной вроде должен быть, почему она вдруг оказалась на работе?..

— Рита?..

Она подняла голову, чуть улыбнулась, отложила бумаги и поднялась ему навстречу.

— Домой?

— Нет… — Теперь с еще большим сожалением качнул головой Степа и объяснил, в чем дело.

— Понятно… — в свою очередь вздохнула Рита, отвела взгляд, и Степа уже не сомневался, что она все-таки что-то хотела от него. Что-то важное. Раз даже приехала в офис.

— Рит?.. Что?.. — Он шагнул ближе, пристально глядя в глаза, мысленно умоляя ее больше не отмалчиваться. — Где ты была утром? — От волнения он почему-то перешел на шепот. То ли от нервов, то ли инстинктивно принижая голос, чтобы лишние уши ничего не услышали, если вдруг кто-то пройдет по коридору. — Ты хотела, чтобы я приехал, да?..

— …Да, — все же ответила она, хотя на какие-то мгновения ему показалось, что она и сейчас уйдет от ответа.

— Где ты была? — он спрашивал максимально мягко, но чувствовал, как внутри все сжалось от напряжения. Где-то на краю сознания почудилось, что он даже слышит треск сыпящихся искр в воздухе.

Гроза. Скоро будет гроза. Интересно, ливень, если он все-таки придет, принесет облегчение?.. А гром и молнии будут?

— В центре планирования семьи и репродукции.

— А?..

Степа сначала ничего не понял. То есть он понял каждое услышанное слово, но они никак не связались вместе — а главное, с Ритой. Она могла быть там по работе, да, но…

— Где… ты была? — глупо переспросил он.

— Я проходила, то есть уже прошла, обследование. — Рита снова отвела взгляд, а Степа еле сдержался от вопроса, что за обследование. Потому что вдруг понял. И испугался. Вот тебе и гроза… И гром среди ясного неба. — Все оказалось даже не так ужасно, как я ожидала… Но все равно… Я должна была сделать это, прежде чем… У нас может не получиться… или могут быть проблемы с… плодом, патологии развития, генетические нарушения…

Выражение «не верить ушам своим» показалось максимально понятным. «Проблемы с плодом, генетические нарушения…» В принципе, не такие уж и непривычные или незнакомые слова, по работе и не такое встречалось… Но Рита сейчас говорит не о работе. «У НАС может не получиться». «У нас» — и уже не важно, что там именно не получится! Все, все получится, если это самое «мы» вообще будет!

— Рита, — перебил Степа. Говорить ему было трудно, потому что было очень страшно и сердце билось в груди так часто, что казалось, что вот-вот выскочит. — Ты сейчас действительно говоришь о… нашем возможном ребенке?

— Да. — Она снова отвела взгляд, и теперь Степа восхитился. Рита смущается, потому что говорит об их ребенке!.. Он шагнул еще ближе, мягко повернул ее голову и, заглянув в родные глаза, поцеловал.

— Степа, я серьезно, а ты…

— Я тоже серьезно. — Он смотрел близко-близко в ее глаза, и теперь наконец ни в чем не сомневался и ничего не боялся. Кажется, он куда-то торопился, ему куда-то надо ехать, но он сейчас не мог вспомнить, куда и зачем и почему он вообще должен уезжать. — Что это было, Рит? Все это время, твое решение, что ничего у нас не будет, зачем это?

Она вздохнула.

— Я привыкла к той жизни, которой жила. Считала, что у меня нормальной семьи никогда уже не будет, что это просто невозможно. А у тебя как раз должна быть нормальная семья.

Рита замолчала, и Степа не понял.

— И это все?..

Ее брови чуть удивленно поднялись.

— А тебе мало?

— Ну вообще да!.. — возмутился Степа. — Это… это вообще не причина! — Он даже не знал, что и сказать на такое! Черт знает, что такое! Столько времени страдать на пустом месте!.. — Рита, я хочу, чтобы моей семьей была ты.

— А дети?

— А это как там решат, — кивнул Степа наверх. И покачал головой. — Ущипнуть себя, что ли?.. Все поверить не могу, что мы реально о наших детях говорим!.. Ты не передумаешь завтра?

Рита грустно вздохнула, но посмотрела с какой-то уверенностью, которую Степа прекрасно ощутил. Уверенностью принятого решения. От которого у Степы чуть ли не крылья за спиной выросли в один миг! Вот теперь он, кажется, начал верить!..

— Прости… — сказала она почти шепотом. — Прости, что так долго мучила тебя. Но мне было нужно это время.

— Я знаю. — Он все же обнял ее, наплевав на то, что в раздевалку может кто-то войти.

— Степ… иди, тебе ехать нужно. — Она коротко поцеловала его и мягко отстранила. — Возвращайся поскорей… Завтра договорим.

И снова чуть смущенная улыбка — такая, какой он никогда прежде не видел. Такая, какой он готов любоваться всю жизнь. Как же некстати сейчас это расследование!.. Как вообще можно уехать вот сейчас?!..

— Рита… — Один вопрос он все же должен задать. Он ничего не изменит, но интуиция подсказывала, что выяснить надо сразу. Конечно, он думал о детях и догадывался, какие сомнения мучили Риту насчет возраста. И о возможных путях решения проблемы думал не раз. И решил выяснить прямо сейчас. Если он увидит или почувствует, что вопрос вызывает у Риты неприятие, он сейчас примет это наверно легче, чем потом. — Если… не получится… ну, мало ли…

Он не договорил, в его кармане зазвонил телефон, и еще не вытащив его, Степа подумал, что это наверняка потерявшая его Соколова. Так и оказалось.

— Да, Юль, я иду! — сказал он, не дожидаясь ее гневной тирады.

Его сегодняшняя напарница все же спросила, где его носит, и сказала, что ждет в машине. Степа пообещал, что будет через минуту, отключился и сунул телефон в карман.

— Если не получится, — напомнила Рита, — что?

— Ребенок… Ну, то есть…

— Если не получится ребенок? — усмехнулась Рита. — Ты очаровательно выражаешься.

Степа покачал головой, собираясь объясниться, но Рита его остановила.

— Я поняла. — И почему-то вздохнув, сделала паузу. — Я… если ты не будешь против… думаю, что мы могли бы усыновить… удочерить…

— Ты правда этого захочешь?

— Думаю, да.

Он знал совершенно точно, что прежде чем так ответить, Рита тысячу раз это обдумала. И снова восхитился. От переизбытка эмоций хотелось подхватить ее на руки, но он не мог себе этого позволить — и Рита будет против, и действительно не стоит давать коллегам такую пищу для сплетен.

— Степ, езжай. Я никуда не денусь, не исчезну и не передумаю.

— А что, по мне видно, что я этого боюсь? — он попытался пошутить, хотя соображалось не очень.

— Скорее да, чем нет, — улыбнулась Рита. — Ты можешь смело ехать. Найдите там поскорее, кого нужно, и возвращайтесь. Завтра поговорим.

— До завтра, — все же нашел в себе силы сказать Степа.

— До завтра. Будь осторожен.

Эта фраза, и так довольно редкая для их общения — обычно оба полагались на свои силы, — прозвучала сейчас по-новому. Сдержанно, так, как это могло прозвучать только из уст Риты, но все же… особенно. Будь осторожен, потому что я жду твоего возвращения. Будь осторожен, потому что ты нужен мне.

К черту всех коллег, кто бы там ни решил пройтись мимо раскрытой двери раздевалки!.. Степа снова шагнул к Рите, обнял, поймал распахнутый ему навстречу взгляд теплых глаз и… утонул в их янтарном свете и нежности теплых губ.

* * *

О том, что в раздевалку он шел за свитером, Степа вспомнил уже в самой деревне, когда в полной темноте, в двенадцатом часу ночи, они подъехали к нужному дому. На улице было ощутимо сыро — тут-то Степа про свитер и припомнил. Впрочем, кровь бурлила так, что холодно ему было гораздо менее обычного.

Вернулись в город глубокой ночью. Когда сдали очередного, теперь окончательного в этом деле, задержанного, на часах было уже начало третьего. Он бы, конечно, поехал к Рите, но все-таки слишком поздно, она наверно спит, а завтра рабочий день. Да и попрощались до завтра. Потому не оставалось ничего иного, как ехать домой. Рогозина, дождавшаяся их возвращения, разрешила отоспаться и прибыть на службу к двенадцати.

Утро началось за час до запланированного звонка будильника. Степа проснулся от истошных и долгих воплей соседской сигнализации, отключить которую сосед не торопился вовсе. К тому моменту, как потревоженный кем-то автомобиль напоследок тихонько крякнул и наконец затих, Степа понял, что обратно навряд ли уже заснет. Потянулся к телефону, чтобы посмотреть время, обнаружил сообщение от Риты, отправленное около двадцати минут назад, удивился, улыбнулся, прочитал — и остатки сна улетели в неизвестном направлении. «Позвони, когда проснешься. До того, как начнешь собираться на работу». В обычное время это могло бы означать все что угодно, но в свете вчерашнего… интриговало.

Вставать было еще рано, да и поспать он точно еще не отказался бы, и Степа честно попытался хоть ненадолго заснуть, но завертевшийся ворох мыслей сделать этого так и не дал. Думал о вчерашнем разговоре, о том, что и как теперь изменится, вспоминал… Вспоминал многое — и разговоры последнего времени, и совместные прогулки, походы в кино, в парк… Неожиданно припомнились давние времена — как начинали работать вдвоем, приноравливались друг к другу… Даже ужик припомнился, из-за которого Ритка его однажды чуть не пристрелила, потому что панически боялась змей! Могли они тогда подумать, к чему придут их отношения спустя девять лет?.. И сколько всего за эти годы произойдет…

Неминуемо пришедшие тяжелые мысли Степа решительно отбросил — вместе с откинутым одеялом. Поднялся — все равно уже не заснуть, — умылся и вернулся к телефону, уж очень было любопытно, почему он обязательно должен позвонить.

— Доброе утро, — раздался голос Риты, смешанный со звуками улицы. На выезде она уже, что ли?..

— Доброе, — отозвался Степа, улыбаясь. Невозможно не улыбаться, осознавая новое качество их отношений!.. Он уже собрался спросить, что такого случилось, о чем он должен узнать до работы, но Рита его опередила.

— Я надеюсь, у тебя есть чемодан или подходящая дорожная сумка?

Чемодан?!.. Степа закрыл холодильник, до которого успел все же дойти, и ошалело огляделся на кухне, будто окружающая обстановка могла ему что-то объяснить. Какой еще чемодан?!.. Тем более, что его действительно нет. Правда, сумка есть.

— Подходящая… для чего?

— Чтобы туда поместились плавки, легкие брюки и пара маек и летних рубашек.

— Рита?.. — Такое чувство, что кто-то из них переработался. — Какие плавки?!

— Я пока не знаю, какие у тебя плавки. — В ее голосе он наконец услышал нотку веселья и подумал, что это такой розыгрыш. Весьма странный. — Короче, мы с тобой на неделю в отпуске и мы едем на море. У тебя… — Рита запнулась, и Степа понял, что она посмотрела на часы, хотя соображалось весьма с трудом, — …есть два часа на завтрак и сборы. Поезд через четыре часа.

Мозг оперативного работника, приученный в экстремальной — а сейчас была именно такая! — ситуации быстро обрабатывать полученную информацию, со своей работой привычно справился, и Степа уже понял, что это не розыгрыш и что они на самом деле сегодня поедут в отпуск, как бы долго он сейчас ни удивлялся, но… Елки! Какой отпуск?! Откуда?! Как Рогозина отпустила их обоих сразу?!

— Рита…

— Степ, — она перебила и заговорила совсем другим тоном, — Степ, я очень хочу на море, поехали, а?

— Поехали, — тут же согласился он. — Только почему на поезде-то? Долго же.

— Потому что путевка горящая была с включенными в стоимость билетами.

— Понятно… А…

— Потом мы будем принимать решения вместе, если ты об этом.

Он снова услышал улыбку в ее голосе и расхохотался — скорее, от нервов, чем от веселья. Но радостно ему все же было. Его угораздило влюбиться в поистине потрясающую женщину!..

— Что ты сделала с Рогозиной, что она согласилась на такую авантюру?

— М-м-м… потом расскажу. Я побежала собираться, позже позвоню.

— Хорошо.

Степа отключился, положил телефон на столешницу и подошел к окну. Там, как и пять минут назад, продолжалось обычное московское утро — с хорошей, на удивление, погодой. Нет, он знал, конечно, что Ритка способна и на безумные поступки, но в голове все никак не укладывались изменения прошедших пяти минут.

Море… А ведь он как-то мечтал об этом!.. Тогда, на мосту… Мечтал увезти Риту туда, где тепло и нет проблем и боли. Еще поезд мимо проехал!.. Вот и не верь после такого в родственные души…

Степа тряхнул головой, снова огляделся. Что ж, надо действительно собираться?.. Продолжать удивляться можно и в процессе.

* * *

После нескольких созвонов насчет организационных вопросов — куда именно едут, на какую погоду ориентироваться, что брать и какие нужны продукты с собой в дорогу, — новость перестала шокировать, стала куда более реальной, но возник очень важный вопрос. Да, они даже говорили о детях, и совместный отдых вроде как намекает вполне недвусмысленно, но и твердого «да» он от Риты еще не слышал…

Потому на вокзал Степа прибыл с твердым намерением прояснить ситуацию. Как говорится, договориться на берегу.

Рита, невозможно красивая Рита в джинсах и легкой рубашке, ждала его у поезда, нетерпеливо поглядывая на часы. А он неосознанно замедлил шаг, любуясь.

Предъявив проводнице паспорта и дождавшись, когда она проверит их электронные билеты, они зашли в вагон, дошли до своего купе, и Степа порадовался, что хотя бы пока оно свободно. Сунул Ритин чемодан под стол, свою сумку поставил на сидение, и, пока Рита не опомнилась, повернул ее к себе, обхватив за талию.

— Рит…

На него смотрели такие же, как вчера, теплые медовые глаза, и в эту секунду он поверил в отпуск и маячащее впереди море.

После поцелуя — наконец нормального, настоящего, не украденного вчера украдкой в раздевалке! — все стало вроде бы ясно. Они едут в отпуск, на море, и вроде бы обоим ясно, в каком статусе они там будут, и чем именно будут заниматься, помимо купания-загорания. Вро-де-бы. Но Рита — это Рита, и одна мысль о том, что она вполне может сказать, что не готова и все в таком духе, сводила Степу с ума. Нет, он, конечно, постарается не свихнуться — с Власовой в купальнике, валяясь на пляже, а потом ночуя в одном номере! — но в таком случае у него есть надежда, что обстановка отдыха, расслабление, перемена места подействуют на Риту…

Но как только поезд тронулся, стало понятно, что выдержке пришел конец. Никто больше в их купе не явился, проверяющий билеты уже прошел, проводница с рассказом про свои возможные услуги зашла — больше они никому не нужны и на ближайшее время предоставлены сами себе.

В тесноте купе стало вовсе невыносимо. Степа подумал еще немного, принял решение и вышел в коридор — Рита как раз достала из чемодана футболку, явно собираясь переодеться. Вот и славно. Степа огляделся в полупустом коридоре — невдалеке так же стояли мужчины, чьи жены, наверно, так же обустраивались в своих купе. Откуда-то доносились разговоры и детские голоса.

Степа достал из кармана телефон, отбросил сомнения — какие уж тут сомнения, если даже Рогозина в курсе, а он это у Риты уже успел выяснить, — и, порывшись в контактах, набрал номер. После не очень долгого разговора, безуспешно пытаясь спрятать довольную улыбку, вернулся в купе.

Закрыл дверь. Разговоры, дорожная суета и детские крики остались вне маленького пространства. Очень маленького пространства, в котором за пару секунд накалился воздух — кажется, еще вчера Степе что-то такое тоже казалось… Только в несколько ином смысле.

Щелчок задвижки. Рита спиной — очень удобно обнять сзади. Распущенные волосы — как же он любит, когда у нее распущены волосы!..

— Степа… — Вполоборота к нему. Нет, в ее голосе не было желания его остановить.

— Я не могу больше, — прошептал в ухо, спрятанное прямо перед ним под волной медовых волос.

— Данилов, ты ненормальный, — тихо, почти шепотом. И горячие ладони поверх его рук.

Он высвободил одну руку, чтобы откинуть ее волосы и освободить доступ к шее. И пока не прозвучало больше попыток возразить, прошелся короткими поцелуями по линии плеча в открытом вырезе футболки. Поезд ехал по стрелкам, и когда ощутимо качнуло, Степа инстинктивно прижал Риту к себе сильнее. И в этот момент, кажется, оба поняли, что… все всерьез.

Рита повернулась в его руках.

— Наш первый раз в поезде? Ты серьезно?

В ее глазах сверкали веселые искорки, и Степа улыбнулся.

— Будет о чем вспомнить, когда через сорок лет мы будем попивать чаек, грея косточки в креслах у камина.

Рита рассмеялась и вдруг, прервав смех, обняла Степу за шею, запустила пальцы в его волосы на затылке, отчего там стало будто холодно, и, улыбаясь, с нежностью произнесла:

— Я согласна.

Он гладил ее спину, думал про мешающую футболку и фразу сначала понял в том смысле, который волновал его сейчас больше всего — про этот самый «наш первый раз». Потом вдруг осознал, что Рита не о том — что-то было такое в ее взгляде… Руки замерли сами собой.

— Ты про что?

— Про… изменения в жизни, — пояснила Рита. И, очевидно, глядя на его озадаченную физиономию, вдруг добавила необидно и с непередаваемым удовольствием в голосе: — Дурак ты все-таки, Данилов!..

— То есть ты…

— То есть я согласна, — повторила Рита и сама потянулась к нему, вовлекая в поцелуй. Степа, чувствуя, как от переполняющих эмоций, голова и в правду дуреет, решил, что обо всем подумает позже. Когда сможет.

Нежные губы, бархатная кожа в изгибе шеи, стянутая наспех футболка и горящие огнем собственные ладони — то ли обжигающие, то ли обжигающиеся от горячей кожи. Когда руки Риты коснулись его спины под футболкой, Степа ощутил пробежавший по спине разряд тока и подумал, что он имеет все шансы не вынести всей этой пытки.

— А если войдет кто? — прошептала Рита, стянув с него футболку.

Понадобилось усилие, чтобы заставить себя что-то произнести.

— На эти места куплены билеты в Ростове. Это будет только под утро. — Про себя Степа попросил Риту, не уточнять сейчас, откуда у него данная информация. Учитывая, что на переговоры с проводницей у него времени не было…

— Учти, — прошептала она в самое ухо, а по спине прошлись ощутимые коготки, — если Тихонов посмеет хоть что-то вякнуть на этот счет…

В подтверждение серьезности угрозы маленькие зубки прихватили мочку уха, и Степа выдохнул.

— Ты его убьешь, да, мы с ним это обговорили, — улыбнулся он, перехватывая ее руку с коготками.

Все, это последний обмен репликами, на который он был способен. Дальше он предпочитает общаться невербально.