Дитя Дурмстранга (гет)

Гермиона сидела, обложившись толстыми книгами, и сосредоточенно что-то писала на куске пергамента. Рон лежал на кровати и от нечего делать подбрасывал в воздух небольшой мячик.

— Герм, брось ты свой румынский, — Ты себе мозги сломаешь! Отдыхай, сегодня Сочельник.

— Я уже почти…почти закончила! Все сходится. Я почти перевела пророчество! — Гермиона победно потрясла пером.

— И что же там?

— Смысл в том, что в выбранной Темными силами волшебной семье рождается обладатель дара, который может воскрешать мертвых. И когда придет час, этот маг должен будет воскресить душу Того-Кого-Нет, отдать ему свое тело и…воцарятся темные силы.

— Ты хочешь сказать, что наш профессор обладает этим даром? Интересно, почему это ее семью ни с того ни с сего выбрали Темные силы? Она, конечно, чистокровная, но ее мать — издатель. Как-то не очень вяжется с темной магией.

— Зато мы не знаем, кто ее отец. Она училась в Дурмстранге, Рон! И я слышала, как она говорила про дар, про пророчество! И как воскресила жабу тоже видела!

— Окей, давай ее арестуем. Мы слышали, что вы вроде умеете воскрешать мертвых и у вас дар Грин-де-Вальда. Ах, доказательства? Какие доказательства?! — Рон потянулся. — Мне надоело, Герм. Я тебе, кажется, уже нечто подобное говорил.

— Ты дождешься, когда в ее теле восстанет Тот-Кого-Нет! — огрызнулась Гермиона.

— А может, он уже восстал в ее теле? — Рон выпучил глаза. — Вдруг на следующей Защите она убьет кого-нибудь?

— И правда! — Гермиона резко поднялась со стула. — Вдруг она уже воскресила его!

— Герм, Герм, я шучу, — Рон встал и обнял девушку за плечи. — Она человек, сто процентов. Да, согласен, она странная и резкая, но она точно не Тот-Кого-Нет.

Гермиона уткнулась в шею Рона и погладила рыжие волосы. Ее парень пах клубничным шампунем, кондиционером для одежды, который использовала миссис Уизли, и недавно съеденной шоколадкой.

Рон прижался сильнее и начал медленно расстегивать пуговицы мантии Гермионы, неуклюже целуя ее грудь, волосы и шею. Как всегда, очень нежный, внимательный и до ужаса боящийся сделать что-нибудь не так, Рон ни разу не причинил ей боль. Однако и удовольствия тоже не доставил.

Гермиона вспомнила, как они в первый раз занимались сексом. Было лето, они остались в комнате Рона, пыльной и заваленной учебниками. Тогда Рон, дрожащими пальцами расстегивающий на себе мантию, тихо сказал:

— У меня это в первый раз. А у тебя?

Гермиона промолчала, но Рон все понял и без слов.

— Крам? — еле слышно прошептал он.

Гермиона кивнула.

— Но это совсем неважно, — она нежно чмокнула его в губы. — Это было ошибкой, к тому же мне совсем не понравилось.

Но это было важным, очень важным, потому что против своей воли каждый раз, когда они с Роном занимались сексом, Гермиона вспоминала болгарина.

У него были твердые, уверенные руки. Его нельзя было назвать нежным и заботливым. Просто тогда, на четвертом курсе, в последний перед отъездом гостей вечер, он спокойно положил руку ей на плечо и сказал на ломаном английском:

— Пойдем со мной.

Они залезли на смотровую площадку какой-то башни. Крам прислонил Гермиону к стене и резко задрал подол платья.

— Виктор, что ты делаешь? — Гермиона попыталась вырваться.

— Ты мне нравишься, — Крам рывком стащил с нее трусики. — У тебя это в первый раз? Не бойся.

Он слегка отстранился и достал из внутреннего кармана мантии палочку.

— Чтобы не иметь детей, — пояснил он и, шепча что-то на румынском и придерживая подол платья Гермионы, ввел палочку внутрь.

Девушка вскрикнула и задрожала, но крепкие руки Крама держали ее так твердо, что вырываться не захотелось. Она уткнулась в его небритую щеку и чуть слышно прошептала:

— Все нормально…

Виктор аккуратно вынул палочку, и, вытерев ее о подкладку мантии, убрал в карман. Он расстегнул ремень, и стащив одновременно и трусы, и брюки, вошел. Гермиона не понимала, что делает — она уже сама целовала его лицо, шею, впивалась ногтями в спину.

Когда все закончилось, Виктор смущенно посмотрел на измятое платье, порванные трусики, на ноги Гермионы, по которым струйками стекала кровь и отчего-то сказал:

— Я люблю тебя.

Она ничего не ответила. Будучи уверенной, что на смотровой площадке башни сексом занимаются только слизеринские шлюхи, Гермиона кое-как огладила платье и, захлебываясь слезами, побежала вниз.

Он писал и присылал глупые открытки с достопримечательностями тех мест, где успел побывать со своей командой по квиддичу. Он в сотый раз на корявом английском просил прощения, но Гермиона знала, что прощать его было не за что. Ей понравилось. Понравилось настолько, что всякий раз, занимаясь сексом со своим почти-мужем, она вспоминала смотровую площадку башни и в сотый раз переигрывала в голове события, представляя, что отвечает Виктору взаимностью.

* * *

Мариса заснула днем в мантии и с метлой, прислоненной к изголовью кровати. По ночам она ходила в лес. Оказалось, в нем было не так страшно, как рассказывали — самый обычный магический лес, если знать, какое существо какие звуки издает, бояться было нечего вовсе. Однако Мариса, услышав что-то подозрительное, сразу же взлетала, содрогаясь от ужаса от возможности увидеть обладателя страшных красных глаз. Наступили рождественские каникулы, выпал плотный белый снег, а Хогвартс украсили огромными пушистыми елями и ветками омелы. Для Марисы каникулы означали только одно — нет уроков, значит можно ходить в лес днем. Хотя она всерьез задумывалась о том, чтобы смотаться в Шармбатон навестить сестер. Сестры ей как раз и снились, поэтому во сне Мариса улыбалась.

— Басти!

Мариса промычала что-то невнятное.

— Басти, проснись!

Мариса приоткрыла один глаз. Увиденное заставило ее резко сесть на кровати.

— Вик, — прошептала она ошарашено. — Что с тобой?

— Я умираю, — по лицу болгарского ловца катились слезы. — Я умираю, Басти.

Обычно Вик выглядел как обычный человек — с той лишь разницей, что его не мог видеть никто, кроме Марисы. Сейчас он был бледным, как привидение.

— Критическое состояние…Отказывают внутренние органы. Если откажет мозг, то все, — еле слышно прошептал Крам. — Басти, я больше года готовил себя к мысли, что скоро умру, но вот сейчас, когда я действительно умираю…Мне так страшно!

— Вик, ты не умрешь, — Мариса резко встала и выбежала из комнаты.

— Я больше не умею воскрешать мертвых, — говорила она, пока быстрым шагом спускалась по лестницам. — Но я умею…вламываться в чужие спальни!

Мариса ногой толкнула дверь в крайнюю спальню на этаже авроров.

— Басти, что ты делаешь? — взмолился Вик и закрыл лицо руками.

— Аврор Грейнджер! — улыбнулась Мариса. — Вы не против прогуляться до Болгарии?

Мариса застала Гермиона и Рона в интимный момент — они занимались сексом. Гермиона пронзительно завизжала, прикрывая грудь одеялом, а Рон, неуклюже пытаясь слезть со своей девушки, закрыл причинные места подушкой.

— Я не смотрю, Уизли, не смотрю, — в отвращении Мариса зажмурилась — Там у вас и не видно ничего с вашими рыжими зарослями! Аврор Грейнджер, ну что?

Гермиона в ужасе посмотрела на Марису.

— Крам? — шепнула она, сразу догадавшись, что может произойти.

Мариса кивнула.

— Он в критическом состоянии. Вы нужны ему. Очень нужны.

— Что? — Рон вытаращил глаза. — Моя невеста не поедет…к своему бывшему любовнику! Ему уже ничем нельзя помочь.

— Ваш выбор, аврор Грейнджер, — спокойно произнесла Мариса. — Если кто ему и может помочь, так это вы.

Гермиона умоляюще посмотрела на Рона и, шепнув одними губами: «Прости», вскочила с кровати и быстро стала одеваться.

— В душе мы всегда делаем правильный выбор. Но вот чтобы сделать его в жизни обычно требуется внешняя сила. Камин в гостинице рабочий? — Мариса посмотрела на заплаканную Гермиону.

Та кивнула.

— Тогда быстрее! У меня даже неожиданно нашелся порох!

Перед тем, как войти в камин, Мариса прижала кулак к груди и кивнула Виктору, стоящему посреди гостиной.