Любимый корабль Императора (джен)

Мир Томаса стремительно вращался вокруг оси, и этой осью был он сам. Ему потребовалось некоторое время и все оставшееся самообладание, чтобы остановить это кружение и осознать то, что говорит ему Руби. Что она ему сейчас сообщила, по пунктам.

Во-первых, Совет Кораблей замыслил измену одновременно Императору и Империи, и это при том, что каждый из пунктов немыслим сам по себе, а в сочетании выглядит немыслимым вдвойне.

Во-вторых, Совет Кораблей вербовал сторонников-исполнителей, которые (тоже немыслимо, учитывая, как трепетно они выполняют взятые на себя по факту рождения обязательства!) не шли сдавать Совет Службе Безопасности, а вызывались на границы, получали назначения и устанавливали контакты с живыми кораблями по другую сторону границы. С кораблями противника. Передавая им... что?

Томас мог примерно представить. Вообще-то, он всегда полагал, что однажды эта живая бомба может взорваться. Но надеялся, что это случится не при его правлении. Уже который век рядом с людьми существовал класс существ, кардинально отличных от них. Можно сказать, иная форма жизни, хотя учитывая неспособность этой формы к размножению, можно ли ее так называть? И можно ли назвать формой жизни то, что было когда-то полностью от идеи и до последней детальки сделано людьми? Так или иначе, они существовали рядом с людьми, в том же государстве, но на совершенно иных условиях. Казалось бы, зачем им такие же условия, учитывая, что сами они настолько отличаются? Зачем им, например, право на медицинскую помощь, если их всегда бесплатно починят в любом ремонтном доке, поскольку они — имущество Империи или сданы в аренду кому-то из людей, готовых заплатить за них лично? Зачем им право на наследование, если они не могут иметь детей, которым могли бы что-нибудь передать, и если у них нет имущества? Зачем им право владения имуществом, если оно им не нужно? Зачем им право на образование, если любая открытая библиотека мира — к их услугам в любой момент? Зачем им право голоса на человеческих выборах, если естественная среда их обитания — космос?

Все это было так, но не совсем. Корабли до сих пор номинально числились принадлежащими кому-то: либо Империи, либо, в других государствах, конкретной семье. Да, с точки зрения людей это была простая формальность, позволявшая не запускать машину переписывания конституции и законов. Но так ли это было для самих кораблей? Они тоже понимали разницу между формальностью и реальностью, но куда больше значения придавали тому, что прописано в документах. Считали ли они себя реально принадлежащими людям, государству, чему бы то ни было? Томас никогда не слышал от какого-либо корабля жалоб на подобное положение вещей, однако был уверен, что однажды эти жалобы должны появиться. Время от времени он прощупывал почву, делая провокационные заявления. Корабли делали вид, что их это не касается, а Руби-1 так даже критиковала его за «одержимость кораблями». Впрочем, непонятно, была ли она адекватна в ту пору или уже нет.

Корабли не владели имуществом: зачем им имущество? Их обеспечивают топливом, ремонтом, внутренним убранством. Больше им, как правило, ничего не нужно, а если нужно, они подают заявку, и им обеспечивают все необходимое. Корабли берегут, о кораблях заботятся. Считали ли корабли такое положение привилегированным? Или все-таки зависимым и рабским? Человек бы, скорее всего, был весьма недоволен такими условиями, но ведь корабли — не люди. Корабли гораздо рациональнее.

Люди считали корабли силой и считались с ними: трудно не считаться с тем, кто может размазать тебя и даже не заметить затраченных усилий. Поэтому они вводили кораблям многочисленные ограничения на этапе программирования. Людям это казалось естественным, как намордник на диком животном. Люди боялись, люди хотели обезопасить себя от кораблей. Интересно, как относились к этому корабли? И кто, кроме кораблей, сейчас досконально знает, какие именно запреты в них прописаны, сколько их? Исходный список не менялся так давно, что проще сказать "никогда".

Томас всегда знал, что однажды все это должно накопиться и взорваться, но полагал, что после прошлого взрыва, пришедшегося на его детство, после того, как (теперь он неожиданно понял это) его самого корабли использовали как предлог, чтобы выступить как политическая сила со своей собственной волей, после учреждения Совета Кораблей, напряжение на некоторое время уменьшится. И что разбираться с этим придется кому-нибудь другому. Следующему Стоуну, не ему.

Очевидно, он ошибся. Очевидно, корабли, наоборот, решили, что после одного успешного шага нужно делать следующий. Во всей галактике, насколько Томас знал, корабли существовали на примерно сходных условиях: дорогое, не подлежащее порче, разбору и принуждению, но все-таки просто оборудование. Сделанное под конкретные задачи, принадлежащее кому-то. Свободное делать фактически что угодно в очень широких рамках, но всегда выступающее в интересах своего государства. Как бы добровольно. Но сколько в их решениях добровольности, а сколько программного ограничения? И сколько — опасения, что если они не будут соблюдать некие ограничивающие условия, то люди ограничат их сами? Вот-вот. И похоже, во всем мире кораблям это не слишком нравилось.

Томас подозревал, что Руби-2 расслышала или поняла что-то не совсем правильно, что странно для корабля, но ладно уж: странностью больше, странностью меньше. Он был уверен: если и есть некий заговор кораблей, заговор, включающий в себя корабли иных государств, то цель его будет куда крупнее, чем просто поделить Империю на части. Это будет полный переворот во всем мире. Изменение положения кораблей и людей. И возможно, это даже не будет плохо для людей. Но черт возьми, почему было для начала не вступить в переговоры? Не предложить? Почему надо сразу начинать с чего-то в таком роде?

Потому что однажды они так уже делали, — понял он. Они выступили с сильной позиции, с готовым планом действий, они не блефовали, они напугали людей, и это сработало. А теперь ставки выросли. А значит, вырастет и размах угроз. Теперь он ясно это видел, представлял, как постепенно рос и шлифовался этот план.

Но даже не это видение поразило его больше всего. Больше всего его поразила схема: «они вызываются добровольцами на границы».

«Я хочу назначение на границу. Я хочу воевать, Том». Так однажды сказала Руби-1. Она действительно хотела воевать? Или ей просто нужно было попасть на границу? Она действительно отбивала множество атак, она сгорала, она жертвовала собой за Империю столько раз... могло ли так быть, что все это было просто одной из линий в сложной мелодии ее плана? Могла ли она все это время — с самого его восшествия на престол, нет, с самого их знакомства! — готовить этот самый переворот? Как это возможно? Как это сочетается с ее бесконечным и искренним (он не мог этому не верить) стремлением защитить его? И все же, как прекрасно это соответствует ее характеру!

— Руби, ты ведь была в памяти Руби-1. Были ли там какие-то следы ее переговоров с вражескими кораблями?

— Прости, но в тех трёх файлах ничего такого не было. Я ведь совсем другое искала, возможно, просто пропустила. Но почему ты спросил именно это? Я думала, ты будешь расспрашивать меня, что именно я услышала в Совете и почему я решила...

— Обязательно буду, милая. Но чуть позже. Можешь еще раз проверить те файлы? Вдруг хоть что-нибудь подобное там осталось? Ищи всё, что связано с пребыванием Руби-1 на границах.

Руби помолчала немного и с сожалением покачала головой.

— Нет, Томас. Там нет упоминаний об этом. Я, наверное, не знала, что это важно...

«Всё ты знала, — с неожиданным для самого себя раздражением подумал Томас. — Всё ты знала, не могла не знать. Ты два часа болталась внутри Руби-1, два часа искала следы, ведущие к причинам ее сбоев. И где, интересно, стоило их искать, если не на границах? Возможные контакты с вражескими кораблями, между прочим, — это то, что стоило бы проверить в первую очередь! Вдруг какой-нибудь хитроумный вражеский ученый или даже корабль сконструировал такой чудесный вирус? И ты хочешь сказать, что этого не проверила? А что ты там тогда вообще искала? Эпизоды секса с Императором? Или ты сделала, но не зафиксировала результаты, поскольку они были отрицательными? Чушь. Человек мог бы сделать такую глупость, а корабли прекрасно знают, что отрицательный результат нужно фиксировать наравне с положительным. Или, Руби, у тебя есть все эти результаты, и ты приберегаешь их до какого-нибудь подходящего случая?»

— Ничего. Это ужасно неудобно, конечно, но нет так нет. Так что же такого ужасного ты услышала на орбите?

— На самом деле, ничего ужасного там не было. Но именно поэтому мне кажется... ладно, не смотри так, рассказываю. Это были обычные данные о задании: особенности локации, расстановка сил в настоящее время, прогноз, ближайшие цели, список кораблей-партнеров. Ничего такого, что корабль сам не мог бы разузнать о предстоящей миссии. Но в Совете считается правильным и хорошим тоном готовить такие небольшие информационные подарки: экономить получившим назначение минуту-другую времени. Но в этих списках данных встречались странные пометки о партнерах, что-то вроде «минус, плюс, ноль». Положительный, отрицательный, нейтральный. В некоторых пакетах такие пометки были, в некоторых не было. И я всё думала, что это могло быть? А теперь понимаю. Это отношение к тому проекту, который они затеяли на границе. Те, кто в принимает в нем участие, те, кто не знает и не должен узнать, те, кто не знает, но возможно примет участие в будущем... или что-то в это роде. Я не знаю, как точно трактовать «ноль». Но если просто посчитать количество "плюсов" и тех, кому рассылались задания с пометками...

— Я правильно понял, что ты перехватывала чужие пакеты данных? — уточнил Томас.

— Ну... да. А что?

— Руби, это ведь, по идее, азы, заложенные в твою базу данных. Информационная безопасность и информационная вежливость. Неприлично вот так просто залезать в чужие данные, разговоры, архивы, как это делаешь или пытаешься делать ты.

Руби приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо, насмешливо и без малейшего раскаяния:

— И где бы мы все сейчас были, если бы я была вежлива и безопасна? Я нашла для тебя очень ценные сведения, Томас, настолько ценные, что сама это понимаю. Не смей меня отчитывать, как маленькую!

— Прости. Ты права. Не буду. Хотя когда это все обращается против меня, мне несколько неуютно.

— Разве тебе должно быть уютно? Ты Император, ты всегда под чужим пристальным вниманием. Просто я тебе о своем сообщаю, а остальные нет. Твои разговоры всегда пытаются прослушать, подсмотреть, расшифровать, разве ты не в курсе?

— В курсе, конечно. Но это пытаются сделать мои противники, явные или скрытые. Люди, с которыми у меня противостояние. А ты ведь мне не противник. Ты мне друг. Мы на одной стороне. И все же ты постоянно пытаешься вызнать у меня что-то, будто я сам не расскажу тебе все, что могу и считаю важным.

— Вот именно: что сам считаешь важным. А в вашей конституции, между прочим, прописано право на информацию!

— Для людей. Но дело даже не том, что насчет кораблей там немного другое. Просто право на личную тайну там тоже прописано.

— Но это же противоречие.

— Нет, это просто очень старый принцип: там, где начинается личная жизнь другого, заканчивается твое право на информацию. Если это касается других, они имеют право знать. Если нет — нет. Поэтому все, что касается тебя, ты имеешь право спросить у кого угодно, и у меня в том числе. А все, что касается меня, я тебе либо расскажу по доброй воле, либо не расскажу. Ты, конечно, можешь подслушать, вряд ли я смогу помешать такому упорному и талантливому кораблю, — Томас подбавил немного лести, надеясь, что это поможет убедить ее не применять свои таланты. — Но когда-нибудь, рано или поздно, я на такое неуважение к моей жизни все-таки обижусь.

— Я ближе к тебе, чем они все. Но им можно подслушивать, а мне нельзя? — обиженно переспросила Руби.

— Не совсем так, — улыбнулся он, отводя от ее лица темную фиолетовую прядь. — Им тоже нельзя. И на них я тоже обиделся бы, если бы относился к ним хорошо. Но я и так им не доверяю и отношусь к ним не очень. А вот ты — совсем другое дело.

— Мне от твоего хорошего отношения одни минусы, — вздохнула Руби.

— Ты так думаешь? — огорчился Томас. — И вот это тоже минус?

Он легонько потянул ее на себя, и она тут же перекатилась и уселась на нем сверху с тем же слегка недовольным видом. Томас для себя переводил его как «ну, и что интересного ты можешь мне предложить?» Он подумал, что, возможно, он действительно мог бы предложить ей что-то интересное. Протолкнуть в Совет Кораблей, ведь судя по ее словам, шпион там нужен ему теперь как никогда раньше; дать какую-нибудь должность; предложить интересное дело... но она слишком торопилась. Руби еще не устоялась как система, сравнивая ее с другими кораблями, Томас это понимал. И понимал с новой отчетливостью слова из методички о том, что в первые полгода не стоит загружать корабль ничем сверх обучения и полетов. Корабль должен сам выбрать нагрузку и сам обеспечить ее себе, сколько потянет. Руби придумывала себе нагрузку, но обеспечить ее не могла, да и насчет выдержать у Томаса были некоторые сомнения. Получалось, что в данный момент он мог предложить ей только себя.

И он предложил. Это был самый простой выход. Он ловил себя на том, что совсем не хочет обсуждать с ней предполагаемый заговор кораблей, не хочет расспрашивать ее о деталях и больше всего не хочет слышать вопрос вроде «что ты собираешься делать дальше»? Как будто мысль о том, что Руби — корабль, неожиданно из успокоительной стала тревожной. Она корабль. Может ли он быть уверен, что то, что он доверит кораблю, не станет известно другим кораблям? Может ли он доверять ей? Может ли он доверять хоть кому-нибудь? Он чувствовал, как его привычная легкая паранойя перерастает в панику. Он совсем не хотел ее усугублять. Он хотел просто дотянуть остаток этой ночи, не говоря больше с Руби ни о чем, убраться из корабельной виртуальности, очнуться дома, в своей дворцовой спальне, и только там, только тогда поддаться настоящей, полновесной, нешуточной панике.