Отблески историй (гет)

Святой Алан, как же многие были правы, считая кошек пособниками Леворукого.

Не зря они имеют таки чуть прищуренные глаза, как будто что-то запланировали. И смотрят молча и с интересом, опять же что-то задумали.

Невольно настораживаешься, ожидая какую-то каверзу.

С тех пор как святому Торквинию открылась Истина, кошки стали почитаться нечистыми. Их пытались извести — не получилось. Рискуя головой, твари следовали за человеком, их убивали во множестве, но плодились они быстрее, чем умирали, становясь все изворотливее и хитрее. Потом случилась чума, и вестницей ее стали крысы, а за чумой, выкосившей хлебные провинции, шел голод. Полчища крыс и мышей были его пособниками, и тогда Эсперадор Лев запретил истребление кошек, чем те не замедлили воспользоваться. Сейчас кошки есть во многих домах. Но не надо забывать о поверьях своих предков. Они считали, что кошки служат Чужому…

— Юноша, спасибо за такую интересную проповедь, — не без иронии поблагодарил Рокэ Алва.

Дикон залился краской. Он это вслух сказал? Кошмар, почему он все время попадает в такие вот ситуации? Почему становится посмешищем перед своим эром? И достойно парировать не может, обычно срабатывает лестничное остроумие. Дикон придумывал ответ либо поднимаясь к себе в комнату, либо лежа в кровати. И ответы, между прочим, радовали остроумием! А сейчас остается растерянно моргать, потому что достойный ответ в голову не пришел, чего и следовало ожидать.

И виноват котенок! Он натолкнул на размышления.

Сам котенок появился недавно, только вчера, но уже успел разозлить Дикона и… очаровать Рокэ Алву. Забавный черно-белый сероглазый звереныш, видимо, понравился Алве. Сразу же занял почетное место на коленях эра, а за столом Алва ничуть не брезговал положить котенка прямо на стол и ласкать за ушком. Имени Дикон не слышал, но вскоре узнал…

— Дикон, иди сюда, — велел Алва.

Дикон приблизился, гадая, чем понадобился. Наверное, налить вино. Правда странно, что эр обратился к нему под таким именем. Как-то фамильярно. Обычно обращался либо «Ричард», либо «юноша». Последнее очень часто звучало из его уст.

— Да не ты, юноша. Я к котенку обратился. Теперь его будет звать «Дикон». Имечко самое что ни на есть подходящее. Гордитесь, юноша, у вас будет достойный тезка.

Слова обидели и разозлили. Ага, котенок будет зваться теперь также, как и герцог Окделл. Почему? Алва решил поиздеваться над потомком Повелителей Скал? Показать свою пренебрежение? Что же, он показал. Остается радоваться, что только котенок будет носить такое имя, а не попугай и собака, которых у эра Рокэ нет. А высказать свои мысли нужно, потому что он, Ричард Окделл, в конце концов, и не давал разрешения на использование своего имени.

Но пока Дикон думал, эр Рокэ успел уйти по делам. Достойный ответ не вылетел, но остался в голове.

Остальные дни все больше раздражали. Рокэ Алва как будто назло не только звал котенка к себе, так еще удумал обращаться с уменьшительно-ласкательным суффиксом.

— Дикуша, иди ко мне сюда.

— Дикочка, хочешь рыбки?

— Диконенок, давай, я тебя поглажу.

Услышав эти обращения, Дикон застыл. Он даже не знал, чему здесь удивляться, что его имя, оказывается, может быть очень нежным на слух и милым или что эр Рокэ очень ласков с котенком, как с дорогим сердцу человеком. Обычно Алва ироничен, и его слова режут острее бритвы или ножа. Это почти пугает. Наверное, потому многие его побаиваются. Им становится не по себе, когда они получают отповедь. Самые сильные противники не выдерживают и проигрывают в словесном поединке. А сейчас Алва преобразился. И Дикону почему-то впервые в жизни захотелось оказаться на месте котенка. Так он узнал чувство зависти…

Ещё Дикона злило, как Алва гладил и чесал за ушком котенка. А тому нравилось! Вон как прикрыл глаза, даже улыбался лукавой улыбкой. Он как будто радовался, мол, смотри Дикон и завидуй!

И Дикон смотрел, не отрываясь, как ухоженная рука с длинными аристократическими пальцами водит по шерсти, немного взлохмачивает. Это было завораживающе. Почему Алва также не гладит своего оруженосца хоть иногда? Максимум улыбнется иронично, когда бывает в прекрасном настроении.

И только сейчас Дикон почувствовал обиду.

Он взглянул на Алву и увидел усмешку на губах и приподнятую бровь.

— Дикон, с вами все в порядке? Юноша, я к вам обращаюсь.

Дикон недовольно кивнул. На этот раз к нему обратились, а он подумал, что это отнеслось к котенку. Неужели ему нужно привыкнуть, что теперь имя принадлежит двоим сразу? Что теперь, с подачи эра, у Дика появился тезка.

В общем, недовольство Дикона к котенку все росло. Казалось, что существо забрало часть его жизни, начиная от имени и серого цвета глаз и заканчивая вниманием эра. И ничего не скажешь! Не может же Дикон подойти к Алве и возмутиться, чтобы потом целый град насмешек посыпались на голову. Алва наверняка забавлялся. А возмущения Дика? Повод посмеяться!

Котенок сам не испытывал симпатии к Дикону. В этом плане у них было все обоюдно. С той лишь разницей, что Дикон перед эром молчал и только в спальне перед зеркалом высказывал все свои возмущения, а котенок мстил своим кошачьим способом. Он метил тапки и недовольно шипел, а однажды Дик застал котенка свернутым в клубочек на своей кровати.

И вот в этот день Дик рассуждал, являются ли кошки пособниками Чужого, а все мысли услышал Рокэ Алва.

— Признаться, давненько мне не рассказывали о пособниках Леворукого.

— Расскажешь тут, когда котенок отобрал имя и место в спальне, — пробурчал Дик.

— Место в спальне? — приподнял бровь Алва. — Вы меня заинтриговали…

— А как вы меня заинтриговали! — не выдержал Дикон. — Завели котенка, назвали моим именем, гладите, чешете за ушком, шепчете ласковые слова!

— Так вы ревнуете, юноша?

Рокэ Алва приблизился. На губах играла неизменная усмешка, а в глазах плясали насмешливые искорки. И Дик понял, что эр Рокэ прав. Он ревновал эра к котенку, хотя думал в последнии дни, что это всего лишь раздражение. И как с этим быть?

— Я знаю, как с эти быть.

Святой Алан, когда он разучится говорить вслух?

А дальше мысли прервались. Дик почувствовал губы Алвы на своих губах и даже не сразу понял, что происходит. А когда понял, то было поздно. Волшебство поцелуя полностью захватило его, заставляя подкашиваться ноги и стучать сердце сильнее обычного.

Написано по заявке на фикбуке: "Алва заводит котенка по имени Ричард".

389 год. Надор

Солнце выглядывало сквозь серые облака, желая подарить всем хоть чуточку тепла. И у него получалось. Было по-весеннему тепло, и небо не обещало дождя. Солнечные лучи озорно скользили по комнате, по тумбочке, по кровати, заставляя маленького графа Горика вырваться из объятий сна, чтобы встретить новый день.

Эгмонт Окделл с улыбкой наблюдал за сыном, который тер глаза и трогательно щурился на солнце в свой день рождения. Он только проснулся и еще не прогнал сонную дрему, но глаза уже смотрят с детским любопытством: что же на этот раз подарит отец? Сегодня Ричарду исполнилось восемь лет — малый возраст для великих планов и управлением целым герцогством, но однако это и не требуется от него. Эгмонт всегда удивлялся, как стремительно время летит и как быстро растет сын. Его единственный наследник, будущая опора для Окделлов и, возможно, для всех Людей Чести. Через восемь лет уже пора в Лаик, чтобы стать достойным оруженосцем, а там служба своему эру и воинские успехи… Но это тоже потом, а сейчас у Ричарда день рождения, собственный праздник, который просто должен быть отпразднован с радостью и счастьем, чтобы он никогда не забывал, как его семья любит.

Эгмонт слегка взлохматил волосы Ричарду, чтобы окончательно не расчувствоваться, и улыбнулся:

— С днем рождения, Дикон!

И не дожидаясь ответной улыбки, вручил торжественный подарок — приоткрытую коробку, а внутри маленький щенок. Он немного смущенно, но дружелюбно гавкнул и завилял хвостом, желая о ласке, например, почесать за ушком или просто погладить.

Ричард с радостью смотрел на щенка и понимал, что это самый лучший день рождения, в котором исполняются все твои тайные мечты. Конечно, он так желал о домашнем питомце! О котенке и не смел надеяться — все-таки спутница Леворукого, по словам матушки, которой не место в доме или во дворе. Значит, навряд ли допустят котенка, но вот щенка… Любого цвета, пусть не породистого, а обычного дворового, но щенка… Сейчас отец вручил его, и Ричард не верил до конца своему счастью.

Он встретился взглядом с парой такого же серого цвета глаз, маленьких, восторженных, дружелюбных, и медленно протянул руку, словно боясь, что щенок исчезнет, как морок, растает в воздухе и все это окажется обычным сном. Ричард прошелся рукой по шерсти, чувствуя мягкость сквозь пальцы, и зажмурил глаза от удовольствия. У него есть свой лучший друг, с которым он будет играть и дурачиться. Настоящее, истинное счастье…

— Мы ждем тебя в столовой, — произнес отец, поцеловал Ричарда в висок, что себе не позволял в обычных обстоятельствах, и вышел из комнаты, оставив сына подумать над именем для щенка.

Когда Ричард спустился, в столовой все уже было готово. Ради такого случая матушка позволила всем детям надеть более праздничную одежду без унылых серых оттенков, какие использовали в повседневности, и не возражала против ярко накрытого стола, насколько позволяли средства в Надоре. Ричард сидел по правую руку от отца, и, как имениннику, ему можно было пригубить кислое надорское вино, чтобы он знал о достоинствах своей родины.

Все тосты предназначались Ричарду: пили за его здоровье, за счастье, за пожелание не опозорить свой род и прожить достойно, отомстив всем неприятелям. Ричард кивал, пока не понимая надежды и чаяния Людей Чести, и незаметно от матушки с отцом подкармливал щенка. И было приятно чувствовать, как щенок облизывает ладонь, благодаря за еду.

393 год. Надор после смерти отца

Девятый день Весенних Скал навряд ли будет отличаться от других унылых дней. Ричард проснулся рано утром, долго глядел в потрескавшийся потолок и с грустью вспомнил убитого отца, который всегда поздравлял здесь в комнате, с нетерпением дожидаясь пробуждение сына, а потом жестом фокусника, демонстрируя отцовскую любовь, вручал подарок с приятной улыбкой на губах.

Теперь это все осталось в прошлом, как и неожиданные, радостные подарки и праздничная, веселая атмосфера дома. Что праздновать, что подавать на стол, если в Надоре шаром покати, и он с матушкой и сестрами живет впроголодь? Наверное, будет пустая каша, какую подают обычно по утрам. А что еще ожидать после подавленного мятежа? Правильно, ничего. Ричард со вздохом встал с кровати, взглянул в зеркало и подумал, что он — настоящая свинья, раз мечтает о пышном празднестве в день рождения. Он жив, этому и нужно радоваться, а не пускаться в мечты и чуть не плакать о прошлом.

Чего он ожидает? Каких-то ярких подарков и шикарных блюд, которые они не могут позволить из-за нищеты? Их и раньше не баловала судьба, а сейчас после мятежа, окончившейся полным поражением Людей Чести и смертью Эгмонта Окделла… Нужно вообще радоваться, что Надор у герцогов Окделлов не отобрали. Да, обложили огромными налогами в наказание, но не отобрали!

Ричард решил поспешить, а рассуждение о своей жизни можно и оставить на потом.

В столовую торжественно вплыла матушка и спокойно произнесла:

— С днем рождения, Ричард Окделл, — в равнодушном голосе не слышалась нежность. Матушка просто поздравила, как велит её воспитание. Таким же тоном она поздравляла и с Изломом, и с днем Святого Алана, и с множеством других праздников.

Ричард кивнул, поблагодарил и подумал, что на этом его день рождения закончился. Оказалось, что нет, после утренних молитв и скудного завтрака сестры поднялись в комнату Ричарда, нежно обняли брата и торжественно вручили сшитого с любовью медведя. Младшие Дейдри и Эдит даже подарили лист бумаги с нарисованной семьей в полном составе. Ричард поблагодарил и улыбнулся в ответ, ощущая приятное тепло в груди от внимания своих родных.

Он говорил, что день рождения окажется унылым? Он ошибался…

397 год. Лаик

— Господа, что вы делаете в десять часов ночи и почему не спите?

Кляча твоя несусветная, безликий слуга появился в темном холодном коридоре как из ниоткуда! Нельзя ли не так неожиданно? Арно, пробормотав сквозь зубы любимое ругательство, вздрогнул и чуть не уронил драгоценную бутылку «Дурной крови». Сзади братья Катершванцы сделали шаг вперед, словно желая защитить от напасти и вино, и друга, а Альберто открыто и обезоруживающе улыбнулся, предоставляя шанс слуге самому поразмышлять, что же делают трое несносных унаров в поздний час.

Арно почесал затылок, придумывая наиболее удачные отговорки, которые применяли его старшие братья, обучаясь в Лаик. Что же такое сказать? Да и вино усложняло задачу… Не заявишь же, что шел в туалет и случайно забежал в столовую, также случайно взял вино, чтобы пойти к Дику праздновать день рождения!

— Я должен доложить капитану Арамоне о нарушении правил Лаик, — бесцветным тоном заявил слуга и остался стоять на месте, хотя должен был давно спешить к Арамоне.

Сколько помнил Арно, все слуги Лаик без исключений жаловались Арамоне об унарах, если случались нарушения, и были по-своему преданными, а этот стоит и ждет с нечитаемым выражением лица. Неужели хочет своеобразную взятку в виде алкоголя? Арно переглянулся с Катершванцами и прочитал в их глазах такое же удивление вперемежку с желанием откупиться вином. Что ж, ради дня рождения Ричарда можно пожертвовать одной бутылкой. Да за дружбу и не таким жертвуют!

— Мы хотеть договориться, — нарушил тишину Йоганн Катершванц и, не услышав ожидаемых возражений от слуги, продолжил. — Вы не бояться брать вино, оно есть очень вкусное. А мы пройдем? Мы спешить.

Слуга бережно прижал бутылку к груди, оглянулся и вскоре исчез в темноте, будто его и не было. Арно, Альберто и Катершванцы могли спокойно идти дальше, не боясь быть обнаруженными Арамоной. До комнаты Ричарда оставалось всего лишь одна лестница и пару шагов, навряд ли им опять встретиться следующий слуга. По крайней мере, Арно хотелось в это верить, тем более так вином и не напасешься с этими взятками. Слишком расточительно.

Заспанный Ричард был удивлен приходом своих друзей и как настоящий спросонья не сразу понял, что от него хотят Арно, Альберто и близнецы Катершванцы и почему держат в руках бутылку «Дурной крови», дорогое и редкое вино для многих унаров Лаик. И только после словосочетания «день рождения» Ричард очнулся, вспоминая, что прошло три часа, как ему исполнилось семнадцать лет. Это что? Друзья решили ему устроить праздник, когда он точно бы и не вспомнил о нем?

— Естественно, мы пришли тебя поздравить, если ты, конечно, вновь не захочешь поспать… — подмигнул Альберто, сверкнув белозубой улыбкой, и шагнул в комнату.

Арно пробурчал, что грех вину пропадать, и зря ли они, дрожа от холода, тащились по темным коридорам, чтобы потом повернуться и уйти по комнатам, так и не испробовав лучшее кэналлийское вино. Ричард засмеялся на его заявление и вдруг почувствовал детскую радость и легкость от осознания, что его друзья сами узнали дату дня его рождения, хотя никто об этом не распространялся, а Ричард вообще забывал, окончательно перестав отмечать свой личный праздник после смерти отца. Подумать только, все трое друзей отчаянно рисковали! Капитан Арамона мог легко их поймать да еще с такими «компрометирующими» бутылками вина, которые обязательно конфискуются. И тогда наказания не избежать, если учесть, как Арамона любил придираться к унарам, будто срывая злость на них за свою неудавшуюся военную карьеру.

— Теперь точно не смогу заснуть, — искренне улыбнулся Ричард и про себя добавил, что дядя Эйвон оказался не прав, когда велел держаться закрытым перед всеми унарами и ни в коем случае не заводить ни с кем дружбы.

398 год. Дом на улице Мимоз

Подарок в столовой оказался очень неожиданным, а вот приятным ли… Это как подумать.

Ричард с удивлением смотрел на большой коричневый торт с нарисованными белым кремом пяточком, парой глаз и ртом. Интересно, кто это все подготовил? Слишком уж торт был похоже на вепря, точно также будто в насмешку смотревшим угрюмо с герба Окделлов. Это подарок в стиле семейных ценностей? Очень оригинально и, в стиле Алвы, двусмысленно. Пойди пойми, как это воспринимать.

— Юноша, держите нож и режьте, — велел Рокэ Алва, прерывая тишину.

— Вас?! Ножом и за столом? Как вы могли подумать… — казалось, что удивляться больше невозможно. Ан нет!

— Юноша, я говорил, что у вас чересчур богатая фантазия? Торт режьте, карьярра, вы же именинник в конце концов! А со мной все ясно… Или это не вы вызывали меня на дуэль?

Ричард кивнул, чувствуя, как загораются щеки от смущения. Ну и подумал! Конечно же, эр обещал честную дуэль, не зря же взялся за личное обучение фехтованию и навряд ли собирался, чтобы его прирезали ножом, как какого-то вепря в Надоре… Тьфу ты, ну и придет сравнение в голову! Видимо, день такой, чтобы вспоминать свой собственный герб, как и родной дом. Вон даже торт необычный… Интересно, кому в голову пришла идея оформить его подобным образом? Пририсовать и глаза, и пятачок, и рот да ещё так аккуратно. Издевательство или желание сделать приятное?

— Ричард, чего вы ждете? Залюбовались собственным отражением? — и Ричард, пребывающий в благодушном настроении и преисполненный благодарности к эру, возненавидел Рокэ Алву снова.

— Для меня стало неожиданностью увидеть вепря, — признался Ричард, решив не обращать внимания на насмешки.

Все равно он не умеет толком парировать! А нелепые попытки огрызнуться только развеселят Алву.

— Кончита постаралась, — пожал плечами Алва. — Сказала, что не оставит «нашего любимого дора без сладкого в день его рождения». А я как мог отказать? Да и отказать Кончите — себе дороже, так что советую вернуться к торту. Понимаю, трудно резать, кхм, «вепря», но вы попробуйте.

Ричард кивнул, чувствуя разочарование. Ему хотелось услышать, что эр Рокэ лично попросил Кончиту, чтобы она сделала подарок, даже если вепрь выглядит издевательски. Впрочем, даже если это так, то когда Алва в этом признается? И с каких это пор герцог Окделл огорчается, что потомок предателя не заботится о нем и по-прежнему ведет себя как с неразумным щенком?

399 год. Ружский дворец

Ричард машинально ответил на реплику Альдо Ракана, думая, что если Альдо и являлся его другом, то очень никудышным. Нет, конечно, Ракан не обязан знать все даты дня рождения своих поданных — для этого нужно обладать феноменальной памятью, но он знает имена и титулы — уже плюс. Но Альдо был еще другом, и Ричарду было бы приятно его внимание. Всего лишь пару слов с пожеланием здоровья и счастья герцогу Окделлов, о большем и не мечталось.

— Ричард, ты чем-то недоволен? — спросил Альдо и чуть нахмурился, вызывая в душе Ричарда горечь и стыд.

— Нет, Ваше Величество, всё в порядке.

Мысли о поздравлениях показались сейчас Ричарду нелепыми и недостойными Окделлов, как-то слишком мелко так думать. Альдо подарил дружбу — уже большая честь. При чем здесь день рождения? И вообще если он так обижен забывчивостью Ракан, то может напомнить о дате, чтобы услышать поздравления. Все просто! Но нет, Ричард почему-то решил обидеться на сюзерена, как замужняя эреа, намекающая мужу о подарках. А у Ракан целая страна под управлением, поданные, ему сейчас не до праздников.

Вскоре мысли тут же прервались (Альдо о чем-то с ним заговорил и просил совета), зато подсознательное желание исполнилось — Робер Эпине со стуком зашел в кабинет и тепло поздравил Ричарда с девятнадцатилетием, не забыв обнять. Ричард смущенно кивнул, косясь на Альдо. Тот встрепенулся, извинился и также бросился с объятиями к Ричарду, признаваясь, что о друзьях совсем забыл, настолько его захватили государственные дела.

— Ну что ты желаешь, Ричард? — поинтересовался Альдо, отстранившись.

Ответ вырвался прежде, чем Ричард сформулировал его как следует. Но ясно было одно — это тоже являлось подсознательным желанием, не раз обдуманным.

— Отпустите эра Рокэ… Рокэ Алву из Багерлее.

Лица и Альдо, и Робера от услышанного, воистину, нужно было запечатлеть, да только нечем!

— Вы разве не знали, что кавалеры к красивым дамам лезут через окно?

Эмиль спрыгнул с подоконника и подмигнул. Франческа отступила и нервно сглотнула. Это было ожидаемо, но, Закатные Твари, от чего же так волнительно? Она ведь знала, что Эмиль придет к ней… через окно. Обстановка как раз романтичная. Темная ночь, светят приглушенно звезды, луна им помогает, даже ветер тихо дует, будто боясь разрушить чары… Чары романтики!

И какая-то часть Франчески чувствовала, что воздух пропитан этими чарами не просто так. Наверное, потому Франческа не могла заснуть, прислушиваясь к каждому шороху. Сердце вздрагивало в предчувствии чего-то необычного.

Эмиль с поклоном преподнес дельфиниумы и на минуту даже замер, любуясь Франческой. Лунный свет нежно лился из окна и позволял рассмотреть точеное лицо, гордую осанку и темные волосы, струящиеся по плечам. Захотелось обнять, коснуться, чтобы ощутить мягкость кожи, захотелось зарыться в эти темные волосы, захотелось поцеловать… Эмиль всегда следовал порыву. Вот и сейчас он приблизился и прильнул к её устам. И пусть он получит пощечину за такую неслыханную наглость… Пусть... Эта наглость того стоила.

Пощечину не получил. На удивление, Франческа даже не отстранилась, а крепче обняла. Значит, она не думала оскорбиться. Вот и прелестно. Не разрывая такого приятного поцелуя, Эмиль сорвал сорочку. Слава Создателю, другого элемента одежды Франческа не носила. С сожалением Эмилю пришлось таки отвлечься — его одежда сама не снималась. Франческа помогла. Одежда Эмиля полетела в сторону сорочки.

Последняя преграда разрушена. Теперь ничто не помешает любить друг друга.

Поцелуи Эмиля терзали истосковавшийся рот Франчески, его ладони мягко скользили к груди, животу, вдоль бедер, словно изучали контуры ее стройного тела. Каждое прикосновение вызывало дрожь по её телу. Сердце не просто билось в неистовом, поистине сумасшедшем ритме, оно пело жаворонком в объятиях. Франческа постепенно теряла голову от жарких и бесстыдных ласк. Она не сдерживалась, она стонала и рыдала от испытанного восторга и счастья соединения с Эмилем. Наслаждение волной накрыло, а внутренние терзания Франческа оставила на утро. Главное, что она сейчас счастлива и испытывала самую настоящую радость.

Утро, как и было ожидаемо, прибавило ворчание совести, никак не ввязывающиеся с ярким солнцем за окном. Франческа села и посмотрела на мирно спящего рядом Эмиля.

Как же он прекрасен! Белокурый с правильными чертами. Сейчас даже как-то непривычно видеть спокойное выражение лица без улыбки. Франческа сдержала желание напоследок подарить один поцелуй.

Надо незаметно уйти. Ворчания совести переросли в возмущения. Мало что она предала Муцио, так ещё переспала с другим мужчиной, испытывая наслаждение и желание вновь повторить восторги той ночи. Кошмар!

— Куда же вы, сударыня? — поинтересовался Эмиль, открывая глаза.

Он быстро дотянулся рукой до дельфиниумов, протянул их Франческе, сел и, глядя в глаза, сказал:

— Я не считаю, что нам нужно забыть всё, что с нами произошло этой ночью, даже более скажу, я испытываю к вам самые светлые чувства. И дело даже не в том, что вы похожи на мою матушку… Вам удалось меня очаровать с первого дня. И, эрэа, я хотел бы, чтобы вы стали моей женой. Я хочу соединить вашу судьбу с моей, и, да, я нашел самую дорогую женщину.

Тишина. Ни слова, ни взгляда. Франческа смотрела на цветы и молчала. Что сказать? Что ночь была страстной, какую хотелось бы повторить, но предать память мужа выше её сил?

Следующей ночью Эмиль прыгнул с подоконника уже привычным движением, но Франческа его не ждала.

Она замахнулась вазой, и Эмилю пришлось представиться, даже поднять руки. Только тогда ваза вернулась на свое законное место.

И ночь повторилась, полная восторга, наслаждения и возмущением совести Франчески. Правда, совесть просыпалась утром. Она напоминала о Муцио, говорила, что так долго всё не может происходить. А ночью Франческа ждала Эмиля, однажды сама открыла окно и уронила свой платок. Эмиль немедленно поймал его, спрятал за пазуху и с поклоном сказал:

— Буду хранить в память о вас, прекрасная дама!

Франческа засмеялась. Странно, она не думала, что когда-нибудь засмеется так искренне и заразительно. Что с ней происходит?

А утром Франческа долго думала, как быть дальше. Сказать Эмилю, что хватит этих ночных хождений, вызывающих страстью, а к утру угрызения совести? Она вдова, хоть и хорошенькая, и не позволит себе… Что не позволит? Изменять мужу? Но она уже изменила! Не всё ли равно, если на следующий день Эмиль к ней придет? Это может продолжаться и дальше, пока Франческа не уедет, или пока Эмилю не надоест.

«Но я не хочу уезжать. Забавно, но мне хорошо рядом с Эмилем. Да простит меня Муцио! Я, правда, больше не могу. Мне хочется жить дальше, радоваться жизни. Я не могу похоронить себя заживо. Эмиль одним своим появлением не позволяет…»

А ночью Эмиль не пришел. Франческа не находила себе места. «Неужели он ушел? Я ему надоела? Больше не нужна?» — думала она со страхом. Она ощущала темную пропасть перед собой. Ей хотелось, чтобы Эмиль пришел, чтобы в итоге он просто опоздал или был чересчур занят этой ночью. Только не та мысль, сверлящая в голове: «Я ему надоела».

Утром Франческа усилием воли заставила себя не искать встреч с маршалом Савиньяком. Было больно представить его холодный взгляд и безразличный голос. Увы, фантазия работала, давая пищу для размышлений.

Теперь мучения по Муцио перешли в терзания по Эмилю.

Ночью Эмиль, на удивление, пришел, таким же веселым голосом поздоровался. Как будто ничего не произошло. Франческа ощутила облегчение. На сердце отлегло. А те мысли оказались глупыми фантазиями, как она себя убедила.

В следующую ночь Эмиля чуть не застала служанка. Пришлось спешно прятать в шкафу любовника.

— Забавно, — веселился потом Эмиль. — Меня ещё никто не прятал в шкафу.

Франческа опять засмеялась. Она ощущала, как привычная холодность и в голосе, и на лице исчезала, Муцио не напоминал о себе, даже кошмары с участием мужа не снились. Это ли ни чудо? Зато день наполнялся мыслями об Эмиле. Захотелось его видеть как можно чаще, не только ночью…

Она сделала единственный, самый правильный выбор. И пусть Муцио простит...

Когда Эмиль пришел ночью, Франческа уже ждала. Она сама прильнула к его губам и прошептала.

— Да, я согласна стать твоей женой. Хватит лезть через окно, лучше будет, если я увижу тебя, приходящего ко мне через дверь…

1

Черная дыра в Надоре притягивала, она казалась единственным верным решением проблем. Алва решил прыгнуть, как только её увидел, как только оценил размеры. Черный цвет вызывал ассоциацию с бесконечностью, наверное, и дыра не имела конца. Посмотрим, что она преподнесет. Встречу с Леворуким? По губах скользнула привычная усмешка. Что ж, весьма заманчиво. У них найдутся темы для разговора.

Встреча с Леворуким не предвиделась. Черная дыра вдруг кончилась, и Алва каким-то образом оказался перед двумя дверями. Одна была обита черной кожей — надо же, придумать подобное! — вторая не была такой уж примечательной, просто белого цвета с серебряной ручкой. В первую очередь Алва заинтересовался дверью, обитой кожей.

«Какая прелесть! Я так и представлял вход к Леворукому, правда, немного разочарован. Где закатные твари? Где огненный коврик?» — усмехнулся Алва и нажал на ручку.

Гул и шум заставил вздрогнуть Алву всем телом. Он даже отступил на полшага и впервые выглядел растерянным и удивленным. Огромные здания поражали внушительностью, множеством этажей и зеркально-серым цветом. Они глядели свысока на проезжающие странного вида кареты. Нет, даже каретами трудно назвать. Разве они так шумят? Разве они выглядят так странно и не похоже на обычные с рессорами? Это ещё полбеды. Город не походил на Олларию от слова «вообще». Даже люди надели необычную одежду, мало похожую на привычную для Алвы. Такое ощущение, что он попал в параллельную вселенную…

«Всякие глупости лезут в голову. Скорее всего, это обитель нашего старого-доброго Леворукого. Так сказать, Закат во всей своей красе?» — улыбнулся краешком губ Алва и машинально закрыл за собой дверь. Та захлопнулась и тут же исчезла. И как же найти Леворукого? Крикнуть на всю улицу? У кого-то спросить дорогу? Да, принимать гостей он явно не умеет. Между прочим, родич, даже спаситель в некотором смысле, только что-то появляться не спешит. Так занят делами?

Алва огляделся, не зная, как быть дальше. Он был словно потерянным котенком, и это очень злило. Чтобы Первый маршал и регент Талига, соберано Кэнналоа не знал, что делать дальше? Бред! Он же не Ричард Окделл, разберется во всем, в помощи не нуждается. Что стало первой мыслью? Спросить у кого-то дорогу или хотя бы выяснить, что за место. Правильно, вот этим и стоит заняться. Очень даже дельная мысль, тем более местные жители наверняка знают, где Леворукий.

Алва остановил первого попавшегося прохожего. Тот послушно замер и скосил недовольный взгляд на руку Алвы, но промолчал.

— Любезный, не подскажите, где мы находимся? — поинтересовался Алва.

Прохожий промолчал, кивая каким-то своим мыслям, затем посмотрел обалдело на Алву и снял с ушей черные провода.

— Ась? Что вы спросили?

— Спрашиваю, где мы находимся, — несколько раздраженно повторил Алва свой вопрос.

Обычно слуги вздрагивали от подобного тона, а враги и пресловутые Люди Чести напрягались — тон являлся несколько угрожающим. Прохожий отреагировал также. Дернулся в руках, заморгал и наконец выдал:

— Вы на косплей-тусовку, бро? Я не знаю, чесслово, где она проводится. Спросите у других или у своих друзей.

Алва замер на месте, пытаясь понять смысл сказанного. Прохожий, изловчившись, вырвался из рук Алвы и убежал. Надо думать, испугался. А Алва, к своему сожалению, не узнал, что такое косплей-тусовка и что означает слово «бро». Надеялся, что это не оскорбление.

— Карьярра! Леворукий тебя побери, — выругался Алва, предприняв новую попытку узнать место своего нахождения.

Прохожие реагировали странно. Некоторые убегали, даже не прислушиваясь к вопросу, некоторые смотрели испуганно, а многие даже делали комплименты на «косплей-костюм». Кто-то вообще подскочил к Алве и бросил, что хочет «сфоткаться на фоне офигенного костюма и очень классного графа Дракулы». Алва не знал, что эти слова означают и кем является загадочный граф Дракула, да и не пытался узнать. Ему бы понять, как к Леворукому попасть. Терпение уже кончилось, а ответы требовались.

— Где здесь Леворукий? — прямо спросил Алва у компании парней.

Один из них поднял руку:

— Я леворукий, со школьных лет пишу только левой рукой. Часто по шапке получал, между прочим, от училки.

— Издеваетесь, юноша? — поинтересовался Алва спокойным тоном.

— И не думал, — пожал плечами тот и поспешил скрыться из виду.

Вторая белая дверь появилась под вечером, когда Алва немного подустал останавливать прохожих и задавать вопросы. Ну правда, зачем так издеваться? Над словом «Повелитель Кошек» хохотать и вспоминать бабу Веру, у которой тринадцать кошек по всем лавкам, на следующий вопрос говорить, что сами являются левшей или леворуким, и вообще не узнавать Первого маршала! Алва не был тщеславным и не желал, чтобы каждый столб его бы узнавал. Но сейчас популярность сыграла бы на руку. Он хотя бы определился с местом своего нахождения или, что гораздо лучше, встретил бы какого-то знакомого.

2

Итак, вторая дверь появилась вечером, когда Алва находился в ужасном расположении духа. Она просто стояла, приглашая и ожидая. Алва нажал на серебряную ручку и на секунду зажмурился от такого яркого света. Просто слепило глаза! Если это такой вход в Рассвет, то он впечатлял и даже конкурировал с Леворуким.

Алва открыл глаза и увидел, что стоит на зеленой траве. «Недокарет» и высоких оригинальных зданий не наблюдалось. Вот и прелестно! И где он оказался? Ясно, что не в том странном городе с насмешливыми людьми. Уже хорошо, навряд ли это Рассвет, как подумалось вначале. Грехов многовато, чтобы Алва смог бы попасть прямиком в гости к Создателю. Жаль, что встреча с Леворуким не произошла.

— Ах ты, безобразник! Чего там стоишь и топчешь мои грядки?!

Алва обернулся на звук голоса и увидел в пару шагов от себя бабушку с полотенцем в одной руке. Она прищурилась, сжала полотенце, топнула ногой. Намерения были прозрачны, точно также выглядела Кончита с точно таким же выражением лица, когда соберано крался на кухню, чтобы отведать варенья. Интересно, эта бабушка также сильно бьет, как и Кончита?

— Сударыня, прошу вас успокоится, — велел Алва, на всякий случай отступая. — С вашими грядками всё в порядке. Лучше скажите, где я нахожусь.

— В моем огороде! — крикнула бабушка и подскочила.

Алва чудом увернулся от полотенца, а удары сыпались и дальше. Один, второй, третий, четвертый… Да соберано Кэнналоа и регента Талига наказывают, как мальчишку! Даже слово вставить не дают. Не хватало только крепких кэнналийских словцов для схожести с воинственной Кончитой.

— Я поняла! Ты специально залез в мой огород, чтобы своровать урожай! Так что получай, негодник! Получай!

Бабка и не думала даже прислушаться к голосу Алвы, она била наотмашь и, видимо, не на шутку разозлилась. Алве удалось убежать, открыть дверь, скорее всего, в подвал и запереться. Включенная лампа впечатляла, как и запах погреба и… бочки с вином! Алва подошел к первой бочке, увидел на полке бутылку вина и обрадовался. Хоть что-то хорошее за этот день! Наконец-то можно было выпить вина и подумать о своей дальнейшей судьбе…

3

Баба Нюра раздраженно бросила полотенце в сторону и прикусила губу. Сама виновата! Начала нападать на человека, вот и завела в подвал. А он не здешний, между прочим, и красивый. Баба Нюра усмехнулась. Была бы она помоложе, точно не устояла бы перед таким синеоким красавцем в красивой старинной одежде. Ни дать, ни взять принц, только без белого коня. Да и она в молодости была ничего, столько парней бегало! И откуда он взялся? От Никитиных пришел? Помнится, баба Люся жаловалась, что родственники Никитиных очень странные. Оно видно по этому красавцу. Кто же носит такую одежду, чай не при императоре живем.

— Выйдешь, никуда не денешься, — хмыкнула баба Нюра, повернулась и направилась дальше печь пирожки.

Гость, как и предвиделось, вышел из подвала, от него несло вином.

— И что же ты наделал, алкоголик несчастный? — всплеснула руками баба Нюра.

Боевое настроение ушло, даже не хотелось бить несчастного полотенцем. А вот вино вернет! Где это видано, чтобы можно было заходить в чужой подвал и пить чужое вино?

— Продегустировал ваше вино, — улыбнулся красавец и предусмотрительно сделал шаг назад. — Позвольте представиться — Рокэ, герцог Алва…

— Так ты герцог? — полюбопытствовала баба Нюра.

Нет, ну почему судьба так обидела и прислала его именно сейчас, а не лет двадцать назад? Тогда баба Нюра была в самом соку…

— Да, герцог Кэнналоа и Первый маршал Талига, — приосанился красавец.

— Талига? Так ты в телеге жил? Так ты ещё и бомж?

— Почему бомж и алкоголик? — картинно обиделся красавец. Его синие глаза полыхнули весельем. — Меня ещё так не называли. Я был и мерзавцем, и негодяем… Хотелось бы узнать, сударыня, где я нахожусь и как мне дойти до Олларии?

— Будет тебе и телега, и Алария, когда исправишь перед мной свои грехи.

— Исправить? Вы случайно не церковник?

— Нет, я хуже… Просто русская женщина, желающая иметь мужчину в доме. А ты, наш прынц, должен мне помочь и полку пристроить, и починить утюг, калитку покрасить, и в огороде поработать. Кто мне сегодня грядки все потоптал и вино вылакал? Отрабатывай, а я, так и быть, скажу, где мы и как тебе попасть в эту телегу…

Написано по заявке "Попаданец на Землю".

Дыра без дна тянулась за собой рассекающий склон овраг, как игла тянет нитку, а змеиная голова — хвост. У оврага имелись стены и дно, у дыры — нет. Выглядело жутковато. Глубокая черная бездна, принявшая Рокэ Алву в свои объятья. И неясно, был ли конец в ней. И что будет там, в конце? Рокэ Алва не имел понятия, но только догадывался, что он ожидается нескоро.

Алву окружала темная пустота и бесконечность. Оставалось только размышлять о жизни… и падать, и падать в неизвестность. Утомляло и очень злило. Хотелось увидеть этот конец, даже если там, внизу, ждет Леворукий, иронично усмехаясь. Но конец не желал появиться только потому, что Первый маршал и регент Талига этого хотел. Не всегда всё соответствует нашим желаниям и мыслям.

Алва улегся на спину, подперев руками голову, и взглянул вверх в такую же черную бездну. Такое ощущение, что у бездны нет конца и края. Скорость не уменьшилась и не увеличилась, ей было всё равно. Алва помнил, что при падении она должна увеличиться. Видимо, на дыру не действуют законы землеописательных наук. Пожелания гостя также не имеют значения.

«А я бы попросил бокал вина», — подумал Алва с несвойственной ему мечтательностью.

И каково было его удивление, когда прямо в руки упала… бутылка вина! Лучшая, темная, кэнналийская «Черная кровь». Черные готические буквы различались даже в такой темноте. Или это не темнота вовсе?

— Прелестно, — произнес вслух Алва, зная, что его никто не услышит. — Интересно, я буду пить прямо из горлышка? Или мне бокал изволят подать?

Черная бездна не ответила, но явно услышала, судя по мгновенному появлению чистого бокала. Алва лишь кивнул в знак благодарности, словно перед ним стоял провинившейся слуга, и налил себе вина. Жизнь показалось прекрасной. Вино воодушевило, обрадовало, давало силы. Алва, готовый насладиться запахом и насыщенностью его родной Кэналлоа, неспешно поднес бокал к губами и увидел, что он пуст. Ни капли вина!

— Карьярра, — выругался обозленный Алва. Даже вином насладиться не дают! — Что за шуточки?

Алва предпринял новую попытку. Он налил в бокал вина и увидел, как капля за каплей поднимается наверх, в бездну, куда с таким вниманием Алва любовался минуту назад. Да, он ошибался. Здесь действует свои законы, но не кэртианские. И как быть? Не пить вино, только любоваться им? Ситуация глупей и не придумаешь. Алва с нескрываемым сожалением взглянул на уже пустой бокал. Вина как и не бывало. Бред и издевательство в одной флаконе. Хотелось пить, чтобы успокоится и подумать, как быть дальше. Алва ещё секунду подумал, а потом махнул рукой и выпил прямо из горлышка.

Благодатное тепло тут же разлилось по телу. Стало немного легче. Алва сделал ещё один глоток, чувствуя как теплота ещё раз прошла до кончиков пальцев, расслабляя и успокаивая. Вскоре вино закончилось. Алва подкинул бутылку и бокал вверх, и они исчезли, как будто и не появлялись даже. Расхотелось пить, тем более в одиночестве. Вот бы любого собеседника сюда… Лучше бы Марселя или кого-то из близнецов Савиньяков. Или, на худой конец, господина-в-белых-штанах или бывшего оруженосца. Хоть какое-то разнообразие и веселье.

Но бездна не привела никого в качестве собеседника. Скорее всего, она не могла исполнить просьбу, как бы не желала, зато в утешение дала портрет.

Алва с интересом его разглядел и увидел на портрете изображенного… Штанцлера!

— Здравствуйте, эр Август, — хмыкнул Алва.

Портрет, ясное дело, ничего не ответил, даже с каким-то укором взглянул. И этот взгляд разбудил в Алве внутреннего мальчика, которой спит почти в каждом мужчине. Захотелось совершить что-то пакостное, как когда в детстве или в Лаике.

— Чернила и перо, — велел Алва.

Приказ тут же был исполнен, как будто бездна ждала этого.

Алва обмакнул перо в чернильнице и нарисовал Штанцлеру очень длинные и пушистые усы. Подумав, дорисовал бородку до колена и хмурые густые брови. Выглядело забавно, особенно вкупе с лишним весом. Теперь Штанцлер не был сам на себя похож, его бы и Ричард Окделл не узнал, даже родная мать и Катарина. Алва мысленно подумал, что Ричард был бы очень кстати. Он бы обязательно оценил подобное художество.

— Жаль, что ни Штанцлера, ни Окделла здесь нет, — вслух сказал Алва. — Зачем, спрашивается, было рисовать, стараться тут в поте лица, если здравой оценки нет…

Не удалось никого подразнить, и Алва, откровенно заскучав, зевнул. Это стало ужасной ошибкой. Бездна подумала, что гость хочет лечь спать, потому кинула подушку с одеялом, а так как с точностью у бездны были проблемы, то подушка угодила в лицо, а одеяло и вовсе накрыло всю фигуру Алвы.

— Карьярра! — возмутился Алва.

Он принялся яростно выбираться из-под одеяла. Было трудно, дали чересчур длинное одеяло, может быть, из заботы или из вредности, желая обозлить гостя. Ей это удалось. Обычно невозмутимый герцог находился в крайней точке кипения. Наконец-то он выбрался и не менее яростно оттолкнул одеяло.

— Лучше забери. Я не намерен спать.

В ту же сторону полетела подушка. Бездна, промолчав, забрала назад и подушку, и одеяло.

— Дай шпагу, — велел Алва.

Лучше поупражняться лишний раз. Хоть тренировки и не нужны, всё равно никто не победит величайшего фехтовальщица Талига, но убить время можно. Да и упражнения не помешают, чтобы мастерство не пропало. Держит в форме, так сказать.

Меч упал прямо в голову. Алва ловко увернулся и не сдержал ехидного и ленивого замечания:

— Вам, сударыня, нужно научиться точности, а то ещё убьете всех своих гостей.

Алва взял в руки меч и спросил:

— Хм, я вроде просил шпагу, а не меч, тем более, Раканов. Я им успел налюбоваться.

Бездна промолчала. Наверное, она обиделась в случае с одеялом и подушкой, вот и не исполнила пожелание гостя. Точнее, исполнила, но с точностью да наоборот. Хотя Леворукий её знает, эту бездну. Она не человек, навряд ли имеет чувства и может оскорбиться.

— Шадди, — велел Алва, подкидывая меч вверх.

Меч тут же исчез, его как будто засосало в воронку, зато прямо в руки кинули чашку с горячим ароматным шадди. Вот как, выходит, с точностью у бездны как раз всё в порядке.

Алва быстро поймал чашку и сразу отпустил. Слишком горячая, ещё обожжешься. Можно было и не спешить, она всего лишь повисла в воздухе. Удивительно, но шадди остался в чашке и не ушел, как это случилось с вином. В который раз Алва отметил, что у бездны свои законы, неведомые человеку. И чем вино провинилось? Или бездна решила поразвлечься, разозлив гостя, потому из бокала забирала вино. А может, она пила? Алва лишь покачал головой и сделал глоток шадди. Тепло разлилось до кончиков пальцев, прямо как глотка вина. Только ещё добавилось чувство бодрости и желание всё преодолеть.

Шадди прекрасен! Кардинал оценил бы и обязательно потребовал бы добавки.

Алва опустил взгляд вниз и увидел белый свет. Он приближался и приближался. И Алва знал, что там будет. Он хотел туда попасть…

— Прощай, гостеприимная черная бездна, — усмехнулся Алва.

Ясное дело, бездна промолчала, но наверняка его услышала и налила ещё немного шадди… на волосы Алвы. Хорошо, что не горячий, не хватало только кипятка. С точностью у бездны были проблемы, теперь это Алва знал.

Вальдес смотрел в упор на Бермессера. Прищуренные черные глаза выдавали еле сдерживаемую злость. Луиджи в шутку говорил, что такой взгляд полностью оправдывает прозвище Вальдеса Бешеный. Добавить ещё к этому неистовство во время абордажа…

Надо отдать должное Бермессеру — тот не испугался, не отвел взгляда, даже вздернул подбородок. Не скрывает наглости? Боится за свою шкуру и готов сесть за переговоры? Надеется, что ложь восторжествует? В любом случае, Бермессера ждет веревка. За ложь, за трусость, за подлость. Таким людям самое место на рее. Ничто их не исправит, они будут продолжать лгать и портить жизнь другим. И остается единственный верный вариант — смерть.

Размышления оставим дядюшке Везелли, а сейчас лучше узнать обстановку. Вальдес с интересом огляделся. Олаф Кальдмеер с непроницаемым выражением лица стоял и глядел на Бермессера. Он, которого оболгали и готовы были предать в тюрьму по ложным обвинениям из-за Бермессера, был невозмутим, лишь прикусил губу, выражая презрение. И седые пряди были, может быть, свидетелями его страданий. Луиджи хмурился, даже положил руку на эфес шпаги, как бы между прочим предупреждая. Фельсенбург сжал кулаки, из глаз сочились ненависть и гнев. Ясно, что терпение потихоньку его покидало. Вальдес его понимал, он сам был на грани.

Он не любил таких лживых и подлых людей и считал казнь самым верным и заслуженным наказанием. Четыре выживших, подонок и веревка. Раньше это называлось судом моря. По крайней мере, у агмов. И Бермессеру не удастся его избежать. Такая сволочь не должна так долго оставаться в Кэртиане. И с регентом действовал сообща. Он, по совести говоря, швырнул Кальдмеера в кипяток, как омара. А тот верил и не возражал! Вальдес услышал все подробности от негоцианта из Ротфогеля. Подумать только, если бы не Фельсенбург со своим спасением, то Кальдмеер имел бы честь видеть Бермессера в Рассветных Садах или не встретился бы. Закат ждет Бермессера, точно не Рассвет.

Вальдес взглянул на говорившего со всей юношеской горячностью Фельсенбурга.

— Вернер фок Бермессер, вы сбежали, нарушив приказ, — А парень — молодец, не дрожит от гнева, говорит твердым и уверенным голосом. Таким и выносят как раз обвинения. — Вы пытались обмануть кесаря и оклеветали адмирала цур зее Кальдмеера. Вы трижды — в Зюссеколь, Шеке и на Эйнрехтском тракте — подсылали ко мне убийц, потому что я был свидетелем вашей с Хохвенде трусости. Жертвами покушений становились мои спутники и случайные люди. Вы напали на «Хитрого селезня», потому что шкипер и команда оказались свидетелями вашего бегства.

Но Бермессера и не подловишь. У него и его команды были достаточно убедительные аргументы. Что? Нападение на «Хитрого селезня»? Так мы приказ выполняли. А приговор морского суда может отменить только сам кесарь или регент. Свидетелей у Олафа нет, только слово. Какие гарантии, что Олаф не трус и предатель? Может быть, как раз наоборот.

Руперта трудно было застать врасплох. Слова наследника Фельсенбургов шли в разрез со словами обвиняемых. Но что слова? Нужны живые люди, которые всё подтвердят. Руперт не сможет ничего доказать, а вынужденный побег уж точно не оправдывает адмирала цур зее. Даже найдутся умники, которые заявят: «Раз сбежал — виноват». Навряд ли кто-то не поймет логику слов, слишком явно она прослеживалась. Но Руперт пытался доказать свои слова. Он мгновенно вспыхнул, как охапка хвороста. И тут аргументы превратились в оскорбления. Конечно, именно в оскорбления, потому что доказательств нет ни у Руперта, ни у Бермессера с командой.

И неизвестно, чем бы всё закончилось, до чего бы дошла эта ссора, если бы не кэцхен, пришедшие под видом погибших. Они ничего не делали, только смотрели. Руперт нервно сглотнул, рванулся было к принявшего облик друга кэцхен, но его удержал Вальдес. Теперь истина восторжествует. Кэцхен не врут, даже приняв облик погибших.

Бермессер побледнел и попытался вырваться. Остальные члены команды вздрогнули, онемели и отступили на шаг. Канмахер почти простонал и плюхнулся на бочонок. Налетевший, кажется, со всех сторон ветер развернул вымпелы, заметались по белым доскам солнечные пятна. Солнце смеялось и клонилось к закату.

— Небо станет красным… — четко произнес Фельсенбург.

Как по команде, многие подхватили:

— Небо и волны… Красное солнце…

— Красное солнце… двери в закат…

Фок Хосс схватился за горло и захрипел, как от удушья. Лицо шаутбенахта багровело на глазах, будто он уже болтался вверх ногами. А Бе-Ме воспользовался заминкой. Он тоже побагровел, но, видимо, страх за собственную шкуру придал невиданые силы.

— Нет! Нет! Не дамся! — взревел Бермессер раненным медведем.

Ему удалось вырваться. Не ожидавшие такой прыти, матросы замешкались, и этого хватило! Бе-Ме с голыми руками набросился на единственный, по его мнению, источник всех несчастий — на Кальдмеера. Тот не ожидал нападения и не успел вовремя среагировать. Они оба повалились вниз на палубу под ноги ошарашенным свидетелям обвинения. В Бе-Ме как будто Закатные твари вселились. Он принялся душить Кальдмеера со всем остервенением своей души.

Кальдмеер попытался вырваться, схватить Бе-Ме. Лицо от принятых усилий стало бледней обычного, взгляд — острым и решительным, губы сжались в линию. Потом Кальдмеер понял, что единственный способ — это задушить Бе-Ме, потому что хватку никак иначе не ослабить.

— Мой адмирал! — Руперт выхватил шпагу, но Вальдес его опередил.

Он действовал молниеносно, выхватил пистолет, даже не прицелившись, и выстрелил. Удача было на стороне Вальдеса. Бермессер дернулся и обмяк в руках Кальдмеера. Слева, там, где сердце, расползалось кровавое пятно. Лицо Бе-Ме побледнело, а взгляд сделался остекленевшим. Он был мертв. И такой смерти он заслужил за подлость в конце обвинений и за свою трусость.

— Правосудие восторжествовало, — спокойно заметил Вальдес и поднял взгляд на небо.

Солнце почти скрылось под облаками, прикрываясь серой завесой, небо стало пурпурным. Закат был прекрасен, а какой он будет для подлого Бермессера?

Последней мыслью Альдо Ракана стала: «Какая нелепая смерть!» Думал ли он, что Моро полностью оправдает слухи о том, что является мориском-убийцей? Нет, Альдо об этом не думал. Его поглотила на тот момент самая настоящая злость на Катарину, упорно не подчиняющаяся новой власти, на Дикона, не уверенного в силах своего анакса, на самого мориска. Самоуверенность и желание доказать «я самый лучший» всё росли с каждой минутой. «Ему подчиняются все: люди, кони, даже сны… Ему, не вам, — в голове до сих пор звучал спокойный и твердый голос Катарины. Альдо сжал кулаки, отчего побелели костяшки пальцев. Слова ударили не хуже пощечины, они били наотмашь, вызывая злость. Кто такой Рокэ Алва, что ему все подчиняются? Даже Робер Эпине и Валентин Придд встали на его сторону. Помнится, на суде они не только защитили, но и оправдали Алву. И ещё королева поиздевалась.

Альдо ощутил необузданное желание доказать всему миру, что именно он лучше всех, он — анакс, и ему все подчиняются. Абсолютно все, в том числе и Моро. Альдо был уверен, что в два счета укротит коня Алвы. Судьба благоволила к Альдо, привела того к престолу, остановила его врагов, вернула реликвию. Мертвый враг и тот признал право Альдо на меч, а Моро всего лишь конь. Тварь из плоти и крови. Что её объездить? Зато потом подданные окончательно уверятся в силе и мощи своего анакса, а глупые слухи о мориске-убийце резко прекратятся.

Приказ исполнили молниеносно. Карваль привел Моро под уздцы, конь не выражал недовольства, застыл изваянием, как будто чего-то ожидая. Дальше всё провернулось против Альдо. Моро не собирался покоряться, он отчаянно брыкался и ржал, чем ещё больше злил Альдо. А где-то сквозь туман слышались голоса Дика и Катари, просящие оставить мориска в покое. И вдруг лопнула подпруга. Дальше всё промелькнуло очень медленно. Освободившись от всадника, а заодно и от седла, конь резко встал. Альдо упал наземь и ощутил адскую боль. Пошевелиться не мог, как и что-то сказать. Мориск выполнил свое предназначение…

Альдо попытался хотя бы перевернуться, но руки скребли камни и совершенно не слушались, потом выстрел от Эпине и падение мертвого Моро. Альдо не видел всего этого, он отстранено за всем наблюдал. Повторная боль прошлась по телу. Альдо сжал челюсть и сам не понял, откуда взялись силы позвать Эпине, попросить его увезти бабушку в родной Сакаци. Становилось всё труднее говорить, как и дышать, словно огромной плитой придавили грудь. Ужасные мучения.

Хочется, чтобы всё это прекратилось. Хочется остановить этот фарс, в котором он, анакс Ракан, погибает от неистовства коня под сочувствующем взглядом людей. Хочется вернуть время назад, чтобы вовремя остановить себя от глупости, чтобы избавиться от коня, несущего смерть…

Но увы, этого не возможно. А боль продолжает мучить тело. Как же её остановить?!

— Стреляй, — кричит Альдо, но чувствует, что из уст идет лишь жалкий хрип, — раздери… тебя кошки! Видишь же…

Несвязные слова, пена на губах, судорога. Но Эпине поймет, обязательно поймет!

Жизнь Альдо окончена, впереди ждали одни мучения и осознания собственной ничтожности. Выстрел Эпине прервет все это разом, и дышать станет легче.

Выстрел. Белое облачко и улыбка. Последняя улыбка и последний взгляд, обращенный к Иноходцу. Так и умирают настоящие анаксы. С улыбкой на устах.

«Как же нелепо я умер…»

За годы своей службы Хуан ко всему привык. Если для многих поступки соберано казались сумасбродными и необычными, то для Хуана они были иногда очень ясны и не так туманны. Ну, а если Хуан что-либо не понимал, то сомнения чаще оставлял при себе. Что же, соберано знает, как поступить. К тому же, он никогда не приводил к таким ужасающим последствиям, но несколько месяцев назад судьба показала, что и соберано совершает промахи.

Началось всё с того, что соберано взял себе в оруженосцы Ричарда Окделла. Обычный случай для многих военных, если не брать в расчет, что у Окделла имелся внушительный повод ненавидеть и желать смерти соберано. И Хуан не удивился, прочитав однажды в глазах Окделла, направленного на соберано, желание отомстить. И не удивительно! Отец Окделла погиб от руки соберано на дуэли. И что остается сыну? Конечно, отомстить кровнику, убить! Хуан напрягся и исподтишка наблюдал за Окделлом. Он был готов к любым поворотам, даже прыжку сзади с ножом. С Окделла, не смотря на его происхождение, станется кидаться на соберано. Ненависть может затмить его разум.

Но Окделл долгое время не нападал, всё также пронизывал соберано злым взглядом, сопел от своего бессилия и всё… Этим и ограничивался.

— Соберано, не рискуете ли вы, доверяясь дору Рикардо? — не выдержал однажды Хуан.

— Рискую, — усмехнулся соберано. — Но Окделлы никогда не нападали сзади, им проще вызвать на дуэль, чтобы всё было честь по чести. И юноша уже вызвал меня, а мне остается ждать.

Хуан хотел было возразить, но соберано будто бы прочел его мысли.

— А если юный Окделл забудет про дуэль и бросится на меня… — он на мгновение нахмурился. — Что же, тогда я в нем разочаруюсь, как, впрочем, и в фамильной честности Окделлов.

Потом была война в Варасте. И с приездом соберано с оруженосцем в столицу Хуан увидел, что Окделл несколько изменился. По крайней мере, он не смотрит волком и, видимо, не вынашивает планы о смерти соберано. Он казался довольным жизнью юношей, не обремененным делами, а потом произошла неудачная попытка отравления.

Больше всего на свете Хуан корил себя. Он же чувствовал тревогу, понимал, что Окделл не забыл о мести. Так почему же утратил бдительность? Позволил Окделлу попытаться отравить самого соберано! Хорошо, что сам соберано приспособлен к ядам, а значит, попытку можно назвать вполне неудачной… Но горечь у Хуана осталась.

И был первый раз, когда Хуан желал пойти против решения соберано. Окделл должен был умереть. Соберано не понимает, как опять рискует, оставляя его на свободе. А что, если Окделл предпримет новую попытку убийства? И какие гарантии, что соберано спасется? Хуан злился, хмурился на слова соберано. Всё-таки тот слишком добр даже к этому мальчишке, раз дал приказ не трогать его и спокойно, без казусов довести до границы с Агарисом. Хуан большего всего на свете желал нарушить приказ, даже если после этого ждет смертная казнь, но он сдержался. Слово соберано — закон, не стоит его ослушиваться.

Но Хуан соврал бы, если бы сказал, что новость о смерти Окделла не обрадовала его. Теперь мальчишка точно не отомстит соберано…

Айрис с трудом сдерживала радость и всё ходила небольшими шагами по холлу не в силах успокоиться или усидеть на диване, как это требовал этикет от юной герцогини. Но какое до него дело, когда Рокэ приезжает?! После войны, наверняка уставший, но довольный. Вновь сумевший справиться с гайифцами. Айрис знала, что у него всё обязательно получится, однако всё равно переживала и с замиранием сердца следила за новостями. Их, впрочем, было немного, и потому разлука лишь усиливала чувства Айрис.

С каждым днем она словно вновь сильнее влюблялась в Рокэ Алву. А еще маялась нетерпением, ожидая, когда заголосят трубы, и церемониймейстер объявит имена победителей. Тогда на этом приеме, устроенном в честь победителей Талига, Айрис наконец-то воссоединится с мужем. Она была полны энергии, восторг ее переполнял. А буквально пару минут назад Айрис и вовсе, подгоняемая желанием, подхватила юбки и бежала вниз по лестницам.

Ступеньки казались бесконечными, да еще наверняка Айрис со стороны выглядела, точно не как уточненная дама, какой ее желали видеть многие, однако всё равно. Если бы Айрис умела, то она бы съехала по перилам. Надо бы такому трюку научиться у пажей. Или сподобиться, пока никто не видит...

Рокэ не изменился за пару месяцев, такой же прекрасный, но у Айрис вновь сжалось сердце от радости, и она улыбнулась, счастливая встречей, не обращая внимание на окружающих людей, приглашенных на прием. Хотелось задушить Алву в объятьях, но никто не отменял правил поведения.

— Как же я рада, Росио, — улыбнулась Айрис, сумев подойти к мужу, и с трудом выдохнула, когда Рокэ в ответ, приветствуя, ласково и медленно поцеловал ее пальцы.

В его пронзительных синих глазах мелькнули нежность и игривость, и тогда Айрис не стала держать все эмоции в себе. Если она и надорка, то точно не значит, что холодна, как лёд. Приподнялась, крепко обняла мужа, якобы случайно мазнув губами к уголку его уст.

Дома же, конечно, позволила себе больше раскованности, зная, что Рокэ это оценит. Панталоны чуть короче, чем это требовалось, лиф почти оголил грудь, и главное, что Айрис сама разделась и вышла к мужу. Впервые сделала такой смелый шаг, переборов смущение и убедив себя, что они вдвоем в спальне, и никто их не потревожит.

Правда, щеки покраснели, стоило Айрис выйти из-за ширмы и подойти еще ближе к Рокэ. Чувствовала себя словно обнаженной, и он, будто было мало впечатлений, осмотрел Айрис с головы до ног, чем лишь усилил смущение... и желание. Кровь закипела, грудь напряглась. Внизу живота чувствовалось напряжение. И это все от его пристального внимания!

Наверное, должно пройти время, чтобы Айрис привыкла к реакции собственного тела на жаркий взгляд и перестала удивляться своей чувствительности.

А последующий поцелуй будто вскружил голову. Айрис схватилась за плечи Рокэ в поисках опоры и не сдержала стона, когда ей прикусили губу. Как в тумане Айрис потянулась к черной рубашке Рокэ и стала расстегивать пуговицы, но процесс раздевания затянулся. Поцелуи всё больше затягивали, руки гладили и ласкали, не отпускали, как в самых сладких мечтах. И Айрис не заметила, как Рокэ избавил ее от белья, при этом практически не отрываясь от ласк. И она сама достаточно быстро справилась, отбросила в сторону рубашку и хотела перейти к штанам, но...

— Не спеши, моя дора, — прошептал Рокэ, схватил Айрис за талию и аккуратно поднялся по возвышению к кровати.

Первым делом проснулась стыдливость, и Айрис желала прикрыться, а потом подумала, что смелость не зря у нее в крови и что раз она перешла к решительным действиям, то нужно быть последовательной во всем. И она твердо взглянула на Рокэ. В его глазах наблюдался неприкрытый жар, и, поощряя, не скрывая собственного желания, Рокэ поцеловал Айрис, руками провел по ее телу, больше соблазняя.

Сжал грудь, и когда Айрис прикоснулась к его длинным волосам, Рокэ прикусил сосок. Если бы не полумрак, то можно было бы разглядеть его усмешку...

Второй рукой провел по бедру, медленно его гладил. Рокэ не отрывался от губ Айрис, прикусывал их, спускался ниже к шее, возвращал внимание к груди. И когда прикоснулся к той самой точке, Айрис не ожидала, так отдалась поцелуям, настолько сгорала от любви и страсти. Смущение? О нем она и забыла. Существовал лишь ее любимый муж, с которым приятно проводить ночи. Жила в ней лишь любовь к нему.

Разлука заставляла грустить, но сейчас все препятствия пройдены, и они вновь вместе, как этого желали.

Они слились, стоны и вздохи не сдерживали. Движения всё ускорялись, внутри всё горело, и до удовольствия недалеко. И наслаждение наконец Айрис получила, как взрыв, и на секунду мелькнул перед глазами калейдоскоп. Рокэ последовал за ней...

— А теперь можно и выпить вина, — усмехнулся Алва спустя пару минут и взял бокал с «Черной Кровью». Айрис с предвкушением улыбнулась.